Текст книги "Невеста без места"

Автор книги: Наталья Сапункова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Она спросила осторожно:

– А все вы такие? Я хочу сказать – все четверо? Все княжичи?

– Нет, лиска, говорил я тебе, – теперь уж Ириней откровенно смеялся. – Моя матушка не всех нас рожала. И она, хоть княгиня, а не первая у отца, первая княгиня умерла. Не все мы рысьего князя внуки. Видишь, я тебе свои секреты тоже рассказывать начал. Сохранишь?

– Да, – кивнула Велька, – только в чем же твой секрет? Ничего интересного ты мне не сказал.

– Да в том хотя бы, что я у отца своего не старший. Не наследник. Не выдавай меня. Я тоже обещал, да проговорился.

– Не скажу никому, – пообещала Велька. – Пойду я. Спасибо тебе, княжич.

– И тебе того же, Огнявушка.

Она на него больше не смотрела, хотя точно знала, что он улыбается. И ей было легко, спокойно, оттого, что все оказалось именно так, как оказалось, что она открылась Иринею и он объяснил. А то, что ее так напугало, для кариярцев «не мало, а вовсе ничего».

В горнице уже проснулись. Воевна была готова, Чаяна сидела еще в нижней рубахе, ей как раз плели косу, а Любица, тоже непричесанная и без повоя, перебирала что-то в своем коробе.

– Утра всем доброго! – весело сказала Велька.

– Доброго, Огнявушка, – ласково отозвалась Воевна, и Любица ей поддакнула, и остальные нестройным хором отозвались.

Чаяна только не ответила. Велька пригляделась: сестра сидела с мокрыми от слез глазами.

– Сестрица, что такое? – удивилась княженка и, чего там, испугалась.

Только что она радовалась, все хорошо стало, а теперь как же?

– Ничего не случилось, – ответила Воевна бодро, – а девичьи слезы что роса. К будущему счастью, – и рукой украдкой махнула, дескать, молчи, не говори ничего.

Чаяна и вовсе отвернулась от Вельки. Ладно, там видно будет, случилось что или просто так сестрице взгрустнулось. Такая уж Чаяна, из-за пустяков огорчается, хоть и старшая.

Велька подошла к окошку, заглянула, стараясь разглядеть что-то за мутными пластинами слюды. Увидела крыльцо, на нем Ириней стоял и с боярином Мирятой разговаривал.

ГЛАВА 9
Правда, кривда и дар речной девы

Вот и Дубава позади остается. Больше не ночевать им так, удобно и ладно, в своем, считай, доме. Теперь ночлеги будут по незнакомым городкам да по весям, если не в поле у дороги.

Велька с Чаяной выехали из ворот рядом. Дворовая челядь вся высыпала обоз проводить, а подале, за воротами, чуть не все весчане собрались. Когда еще людям поглядеть придется на княжеский свадебный обоз и угоститься пирогами, что ключница уже велела выставлять на столы для всех, кто пожелает, чтобы хорошая дорога была у княжьих дочек и богатая жизнь. Бочонок пива строгая ключница тоже велела выкатить ради такого дела, но один, самый маленький – сенокос в разгаре, после Купалы-то, людям еще работать нужно…

А дорога, она дорога и есть, хорошая, накатанная, то лесом, то полем, то снова лесом и лесом. Пока хороша дорога, и ехать можно быстро, а вот как дальше пойдет? Ну да ездят же купцы через весь, почитай, мир людской, из любого конца да в любой конец. Хотя что купцы? Купец – нитка шелковая, в любое игольное ушко проскользнет ради того, чтобы торговать и мошну набить. Да мало кто по-настоящему богатеет из торговых гостей, потому что жизнь трудная, вся из долгих дорог, и опасностей много. Подумалось Вельке про купцов, и сразу Венко, конечно, вспомнился. И он, должно быть, тут ехал, и не раз, и на тот же лес смотрел по сторонам и вон тот пень-великан видел…

Да что ты будешь делать! Все Венко да Венко, не идет из головы, и вспоминать не надо – сам вспоминается. Хорошо так от этих воспоминаний, светло. И чувство вины царапает: нельзя ведь, чужой он, для нее никем и останется. И если его то и дело так настойчиво вспоминать, он тоже маяться станет, тревожиться, о ней думать, а им жить надо теперь порознь и долю свою, какую ни на есть, порознь искать…

Так бабка Аленья говорила когда-то. Как будто знала, что эта самая напасть с внучкой и случится – чтобы влюбиться ненароком в кого не надобно.

Говорят, в Вериложье не такие леса, как в Лесовани да в Карияре, там иные сосны, якобы и втроем не обнимешь, и растут они под самое небо. Может быть. Скоро уже придется им самим убедиться. Но и тут леса обширные, глухие, и кажется, что конца им нет. У Званки ход ровный всегда, не тряский, и седло княжий шорник в Верилоге, хороший мастер, нарочно для Вельки строил, так что ехать можно и ехать, не уставая. Вот только сестрица после Дубавы так и слова не сказала, все поглядывала иногда в сторону Вельки и молчала. Наконец не выдержала:

– Ты говорила нынче с княжичем Иринеем.

– Говорила, – согласилась княженка, – а что?

– О чем же вы говорили?

– Да глупости все. Он насмехаться стал, что мы Волкобоя на оборотня испытывали. Подслушал вчера, как Воевна о том говорила, ну и… Ему бы только посмеяться.

– Еще бы не посмеяться! – дернула плечом Чаяна. – Учудили вы так учудили. Думаете, что батюшка все не проверил? У него посильнее вас с Любицей умельцы есть!

– Есть так есть, – мирно согласилась Велька, – захотелось нам, и пусть.

– Насмешили весь свет.

– Ничего. Жалко, что ли?

– Ты же не скоморох, а дочь княжеская. Не твое дело людей веселить! Вот батюшка узнал бы!

Не о том сестра говорила, не это ее волновало. А говорить с ней про Иринея Велька не хотела, чтобы не проболтаться ненароком. Хотя сказать, что Ириней не старший княжич, и она это наверняка знает, – что такого? Велька искренне не понимала, зачем это скрывать, да и зачем вообще что-то скрывать? Почему сразу не объяснить им про женихов, кто есть кто?

А Чаяна раздраженно морщила лоб, как будто раздумывала, что еще сказать.

– Уж такая я, – вздохнула Велька, и насмешки в ее голосе была самая капелька. – Батюшка велел с тебя пример брать. Может, совет какой дашь хороший? Научишь? Что теперь делать надлежит дочери князя Велеслава?

Сестра глянула искоса и промолчала.

– Не волновалась бы ты, сестрица, – со вздохом попросила Велька, – правду говорю, что никто из них пока не люб мне и даже не мил. Выбирай первая, кого хочешь. А я с тобой соперничать не стану, незачем мне.

И впрямь незачем. Венко ведь не было среди них. А кабы был?..

– Как же мне выбирать, если я не всем мила? – губы княжны сложились в горькую улыбку, и ответить на это было нечего.

Может, и не глядел бы княжич Ириней мимо Чаяны, если бы ему каким-то дивным образом не понравилась Велька. Правда что дивным, куда неказистую княженку против княжны-красавицы ставить? Она ведь и считала всегда про себя, что неказистая, такая, каких множество. Не всем ведь красавицами писаными быть. И бабка так говорила, что не в матушку девка уродилась, ох не в матушку! Зато добавляла: «Зато сильна не в матушку, горюшко мое!»

Велька понимала это так, что у ее матушки силы волхвовской не было вовсе, и это бабку не огорчало, а скорее радовало. А внешне матушка ей помнилась смутно, но красавицей та была, это без сомнения. И на отцовском дворе в Верилоге про это приходилось слышать, как, дескать, хороша была Зарина, княжья меньшица, которая почему-то в мужниных хоромах так и не появилась ни разу. Но бывало, что меньшиц отдельно селили, не отец с матерью это придумали. Может, и была причина.

А причина скорее – гордость бабкина. Уж этого-то хватало у старой Аленьи. То, что дочь взял в жены князь, ей нравилось, пожалуй, а вот с тем, что не главной хозяйкой та станет в его доме, а лишь второй, а точнее, вообще не хозяйкой, она не могла согласиться.

Княжич Ириней… Может, лицом он не лучше братьев и самым могучим не кажется. Он всех веселей, живее, в его глазах столько ласкового тепла, и еще грусти, когда глядит он на Вельку. А ведь Вельку Ириней увидел уже после Чаяны, сначала Чаяну, а потом, да в потемках, – Вельку. Еще говорил, что на Чаяну глядеть больно – значит, не понравилась?..

Это странно и, в общем, плохо. Соперничать с сестрой Вельке не хотелось. К чему им пустые раздоры?

– А ты не торопись, – улыбнулась она Чаяне. – Не сегодня ведь тебе суженого выбирать. Через день-другой все по-другому покажется.

– Я же не слепая, – дернула плечом сестра. – Когда он рядом, то все на тебя смотрит.

– Надоест ему скоро. Я-то ведь на него не смотрю, – сказала Велька, сама себе не очень веря.

– Ой ли? – не поверила и Чаяна.

– Может, мне снова невестиной пеленой покрыться? – бросила Велька в сердцах. – Так ведь с ума сойду в повозке трястись под этой завеской, уж прости, сестрица. Сама под покров не хочешь?

– Я разве о том? – пробормотала Чаяна, отворачиваясь.

Не верилось Вельке, что на самом деле она когда-нибудь отдаст Иринею обручье, в Карияре или еще где. Хотя некое теплое чувство поселилось у нее в душе именно к Иринею, и даже легкое раскаяние ощущалось, что нечем ему ответить. Но ведь действительно нечем. Был бы он братом – так хорошо было бы.

А Венко?..

Да где он сейчас, тот Венко!

А на самом деле где? В Верилоге еще? И все же что он делал на княжьем дворе в ту, последнюю, ночь? Просто попировать зашел или другая причина была?

Если по уму, не могло быть другой причины, но сердечком Велька чувствовала что-то иное.

Она осторожно взглянула на сестру. А ведь княжна теперь оделась простенько, не ярче Вельки. Ожерелье на ней одно и не сверкает, и рубаха простая, из тонкого беленого холста, расшитая, как положено, и серьги просты. Теперь не скажешь, что на нее больно глядеть. Может, конечно, это Воевна позаботилась, чтобы невесты в пути среди других не выделялись, сама Велька вот тоже надела что подали, не разбирая. Но раньше Чаяну во что попало было не нарядить.

– Я Иринея полюбила, понимаешь? – быстро заговорила Чаяна. – Других словно и не вижу совсем, только его. То меня Лада одарила! Как он неподалеку, так его лишь и вижу, и слышу. А он при этом с тебя глаз не сводит.

Велька только голову опустила, ответить было нечего. Любовь к тому, кому ты сама не мила, – это не дар Ладин, а наказание. Или испытание, как хочешь думай.

– Отец говорил когда-то, что бабка твоя ему резы рассыпала, и все потом сбылось, – вспомнила Чаяна, – а ты так умеешь?

Ответить бы, что нет…

Сказала правду:

– Своих рез у меня нет, на бабкиных могу. Но я в этом не искусница, сразу говорю. Не ей чета.

– Правда, сделаешь? – обрадовалась сестра, глаза ее сразу заблестели. – А что же раньше-то молчала?

– У меня и рез тогда не было, – пояснила Велька, – их из Сини привезли уже перед отъездом. Да и, говорю же, не искусница я в них. Что ж ты Даруну не попросила?

– Просила ее матушка, да без толку что-то. Ладно. А когда?

– Да вот хоть сразу, как остановимся. Уйдем ото всех и погадаем, – пообещала Велька, а сама озадачилась: если Даруна уже рассыпала резы на их замужество, то как же это могло быть без толку?

Только если сильный кто-то своей ворожбой прикрыл пряжу их жизни там, где она переплетется с нитями судьбы кариярских княжичей, и ничего резы сказать не смогут, запутают только. А может, напротив, ничего не прикрыто, и пророчество Даруны княгиню Дарицу успокоило, и она отпустила дочь с легким сердцем, только ей ничего не сказала, мало ли почему. Даруна ей запретила, может.

Но ей, Вельке, старшая волхва резы рассыпать не запрещала, хоть не могла не понимать, что она может. Нельзя – так сказала бы. Ей, княженке, сказала бы, а не княгине.

Чаяна оживилась, повеселела, как будто ей радость какую обещали. Огляделась, воскликнула:

– А где же, сестричка, твой чудила лохматый? Никак на тебя осерчал, обиделся?

Велька тоже поглядела по сторонам, стараясь высмотреть Волкобоя. Слышала ведь недавно его лай где-то впереди, среди кметей…

Она ответила беспечно:

– Ничего, мы помиримся. Найду, прощенья попрошу, – пошутила.

А Чаяна расхохоталась:

– Ну ты, сестричка, чудишь так чудишь! Батюшка, говоришь, велел тебе меня слушаться? Так говорю, забудь про эту псину страшную! Пусть с ним кмети водятся и сам боярин Мирята, их это дело, не твое!

Рассказать бы Чаяне, как «псина страшная» от оборотней ее защищала, так нет же, лучше не надо. Чаяне такое знать – еще и не те речи говорить станет, уже про Вельку да про то, что невместно делать княжьей дочке…

Когда сестрица старшая от любви напрасной мается, то хоть младшую не поучает, что невместно, а что вместно. Но все равно жалко ее, конечно. Любовь без ответа да ревность злая так сердце рвут, говорят, что врагу не пожелаешь.

– Знаешь, о чем думаю? – сказала она Чаяне. – Ты, сестрица, с Велемилом говоришь часто. Он ведь то и дело с тобой заговаривает, ему это в радость, да ты не слишком приветлива.

– С чего это я не приветлива? – подняла бровь сестра. – Я знаю, как говорить надо, никто не скажет, что я вежеству не обучена.

– Да неужто не понимаешь? Ему не вежества твоего нужно, а улыбки ласковой, глядишь, он и расскажет, о чем попросишь! Так ты спроси, когда нынешний князь, отец их, на престол сел, сколько лет тому назад?

– И зачем нам эта великая тайна? – рассмеялась Чаяна, действительно не понимая.

Пришлось объяснять:

– Батюшка говорил, что он с князем знался семнадцать лет тому как, и было это далеко от Карияра. И мы слышали о том, что князь свой стольный город не покидает… нельзя ему? Иначе почему он в полюдье воевод посылает? Не в том ли проклятье? Но ведь водил он войско семнадцать лет назад. Но если семнадцать лет назад другой князем был, тогда все сходится. Поняла?

Чаяна смотрела недоуменно. Похоже, не поняла. Но ответила:

– Вот рассыплешь мне резы, да они хорошее скажут – проси, сестричка милая, чего хочешь, хоть Велемила расспрошу, хоть кого. Хоть самого боярина Миряту.

– С боярином и не заговаривай! Боярин от твоей улыбки не растает, точно говорю!

– Ладно, ладно! – рассмеялась Чаяна.

А ведь до этого за все утро ни разу не улыбнулась.

Вевода остановил обоз на просторной поляне над речкой. И опять костры раскладывать не стали, припасов из Дубавы хватало. Опять расстелили скатерти, и челядинки принялись собирать драпезу. Недолго поколебавшись, сестры решили и ближних боярынь в свой гадательный замысел посвятить, чтобы не думать, как от них сбежать, а то еще начнут искать, переполох устроят. Почему-то Велька не сомневалась, что и Воевне, и Любице тоже станет любопытно. А руны рассыпать – не такое уж большое волхвованье…

Так и вышло. Старшая боярыня сначала руками всплеснула, потом подумала, головой покачала:

– И чего вам, прекрасные мои, спокойно не едется? Чего судьбу пытать да торопить, в свой черед все и узнаете!

– Так раз нам загадки загадывают, отгадать хочется, – невинно улыбнулась Велька. – И когда знаешь, чего ждать, подготовиться можно.

– А и то верно! – согласилась Воевна. – Ты резы свои рассыпай, а я тем временем заговор охранный прочту, ему меня еще мать учила. Хоть я и не волхва, а не помешает!

Охранный заговор – чего же лучше.

Они вчетвером спустились с высокого берега вниз, к реке, Велька с Любицей поддерживали грузную Воевну. Уже внизу их нагнал Волкобой, широкими прыжками меряя крутой склон, и оказался впереди, прямо перед княжной. Чаяна взвизгнула и спряталась за Вельку, та рассмеялась:

– Что, не пускаешь одних? Беспокоишься?

– У, леший лохматый, боярышень мне пугаешь! – притворно рассердилась старшая боярыня.

– Может, его Мирята Ведении послал, нас охранять, – весело предположила Любица.

Они отправились за заросли ивняка, чтобы скрыться от глаз тех, кто остался наверху, пес решительно последовал за ними. Подходящее место нашли быстро: твердый, песчаный кусок речного берега, с трех сторон закрытый.

– Здесь, – Велька отвязала от пояса кожаный мешочек с драгоценными резами, Волкобой кинулся и со знающим видом их обнюхал. Велька с улыбкой потрепала его по голове:

– Ты, Волкобоюшка, отойди пока, не мешай.

Тот попятился послушно, но самую малость.

– Про твоего жениха спросим, да? – уточнила Велька у сестры. – На имя?

Чаяна молча кивнула. А Волкобой теперь отошел подальше и улегся на песок. И, между прочим, глаз с Вельки по-прежнему не сводил.

Велька отобрала четыре резы, каждая из которых начинала имена княжичей, и одну лишнюю, и бережно собрала их в ладони. Потрясла их и пересыпала, лаская пальцами отполированные до шелкового блеска деревянные плашечки. Они из ясеня были сделаны, когда-то медово-светлые, давно уже потемнели и стали цвета темного отвара дубовой коры. Сами резы не могут сказать ни правды, ни лжи, это ими говорят совсем другие силы, те, которые заправляют миром под небесами. Небесные пряхи спряли уже судьбу Чаяны, дочери Велеслава и Дарицы, и пряжа та намотана на веретено ее жизни.

«Откройте мне, небесные пряхи, ласковая Доля, мудрая Недоля, за кем быть сестре моей Чаяне, один раз спрошу, один ответ прошу, на добро, на вашу милость!»

– Закрой глаза и не открывай, – велела она сестре, – иначе испортишь все, а второго раза не будет, – и высыпала перед ней резы на мокрый песок, – а теперь одну возьми не глядя.

Чаяна, старательно зажмурившись, провела ладонью по песку, нащупывая деревяшки, быстро нашла одну и зажала в кулаке. А Велька, быстро оглядев те, что остались, поняла, какая выбрана. Она этого, по правде говоря, не ожидала.

Ириней. Чаяна выбрала резу, обозначавшую его имя.

Вот и княжна уже разжала кулак, и лицо ее осветилось радостью.

– Ириней!

– Тихо, моя боярышня-свет! – строго сказала Воевна. – Узнала, и хорошо, кто же о таком кричит! Осторожно, милая, счастье свое побереги.

И Чаяна закивала, закрыв себе рот ладонью.

Она была довольна. Счастлива. Вельке бы теперь опять напомнить – что-де она не искусница гадать, и резы не ее, а бабкины…

Неожиданно, да. Ириней, как такое может быть? Велька согласилась на гаданье, надеясь, что резы покажут для сестры что-то иное, чтобы осторожно посоветовать забыть Иринея, не открывая то, что обещала хранить в тайне. Ведь она не обещала ему не гадать для Чаяны!

Вышло то, что вышло, но Велька не могла в это поверить.

Она собрала резы, тщательно вытерла платком каждую и высыпала обратно в мешочек, а потом распустила шнурок на своих коротких, расшитых красной нитью сапожках, сбросила их и пошла по песку босиком. У самой воды присела на торчащую из песка корягу, опустила в воду босые ноги.

Жарко.

Ладони княженки были горячи, а в затылке налилась знакомая тяжесть: волхвовская сила, до которой она собиралась лишь дотронуться, рассыпая резы, выплеснулась, как из опрокинутой корчаги, которую намеревались лишь наклонить, да по неосторожности толкнули сильно. И никогда раньше это не было так легко, будто ненароком. Может, резы бабкины виной, это к ее силе Велька прикоснулась? А может, место такое…

Река блестела под солнцем. И Велька вдруг вздрогнула от неожиданности: из воды на нее смотрело девичье лицо, красивое.

Велька нагнулась, потянулась, всматриваясь. Вот всю водяную девушку стало видно, она смотрела весело, улыбалась, руки протягивала. И Велька протянула ей руку, коснулась прохладных пальцев – пальцы эти были как водяные струи, девушка засмеялась – как вода зажурчала.

– Ты ли тут, хозяйка речная? – крикнула Велька.

И тут же услышала ответ.

– Я, я. Моя это река! Я здесь хозяйка! – и опять этот журчащий смех.

– Как зовут тебя?

– Быстрица я. Вода ко мне пришла из реки Тулянки да реки Зулы, но там другие хозяйки, сестры мои. А Зула вытекает из реки Венеды, на которой город Карияр стоит, слышала о таком? Передавай привет моей сестре Венеде! – холодные пальцы-струи мягко обхватили руку Вельки.

– Ты вода, всюду течешь, все знаешь! – сообразила Велька. – И про Карияр знаешь!

– Да, всюду вода течет, все знает, – ответила Быстрица, пересыпая слова смехом-журчанием, – а ручьев в меня влилось без счета, они тоже знают! Ты дева огневая и глядишь не туда, а больше всего тебя уши твои обманывают!

– Что? – Велька вскочила с коряги, подобрав рубахи, выше колена вбежала в воду. – Что ты сказала, Быстрица? Сестра любезная, объясни!

Остановилась, потому что дно под ногами резко пошло вниз. Должно быть, еще немного, и не идти, а плыть придется.

Волкобой залаял и в несколько прыжков примчался в Вельке, ухватил ее зубами за подол и потянул из реки.

– Да уйди, пес глупый, не мешай! – рассердилась та, отмахиваясь и отступая, Волкобой все не пускал. – Быстрица, сестра моя, объясни же!

Речная хозяйка теперь отплыла подальше и все так же смеялась, горсть воды бросила в Волкобоя, окатив заодно и Вельку. Впрочем, пес и без речной девы поднял довольно брызг, так что княженка уже была мокрой насквозь.

– Нравится тебе моя вода, огневая сестрица?

– Да, да, очень нравится! Быстрица, сестрица моя, расскажи, что я не так вижу, что не так слышу!

– Не могу рассказать! Вода обещала молчать, огонь обещал, ветер обещал! Вода и ветер тебе не скажут, а огонь, может, и скажет, ты для него своя! А я и так тебе много сказала, сестрица огневая!

– Спасибо тебе, Быстрица! – Велька сдернула с шеи ожерелье из хрусталя с сердоликами и с размаху бросила его в воду, и снова раздался тот журчащий серебряный смех.

– И тебе спасибо! Свидимся еще, свидимся!

Как-то разом обессилив, Велька схватила Волкобоя за ошейник и дала вывести себя из реки.

Боярыни и княжна все это недолгое время стояли на берегу столбами и не могли понять, что происходит, теперь они опомнились и закричали что-то разом, затеребили Вельку.

– Что? Это такое было? – тревожно заглядывала ей в лицо старшая боярыня.

– Да ничего, – вздохнула Велька, – я с речной хозяйкой поговорила.

– Ох, девонька моя! – всплеснула руками боярыня. – Да как же? Ты меня на краду поперед сроку уложишь! А ну как приглянулась бы ты ей, к себе бы унесла? Может, жертвами ей, реке этой, на праздник не угодили?

– Тихо, Воевна, а то рассердишь ее! – улыбнулась Велька, и боярыня испуганно зажала рукой рот. – Все хорошо, не бойся, мы добром с ней поговорили. Точно говорю, не бойся. И не нарочно я, само вышло.

– Тоже удумала, в одиночку у реки волхвовать, – не унималась боярыня, но уже бурчала чуть слышно, – и дом далеко, и река не наша, мы ей не кланялись, жертвы не приносили! Ты ее, что ли, сестрой звала?

– Ну да.

– А она?

– И она меня.

– Ну, тогда ладно, – успокоилась немного боярыня, – пойдемте уже, и так подзадержались. И на тебе, Огнявушка, нитки сухой нет!

– Скажем, что я в речку упала, – махнула рукой Велька, – Воевна, а верно ли, что Карияр-город стоит на реке Венеде, и еще там реки Зула и Тулянка есть неподалеку?

– Мне-то, милая, откуда знать? У боярина кариярского поспрашивай, у княжичей.

Они вышли из зарослей на открытое место, Велька снова взялась за ошейник Волкобоя, так и шла босиком, крепко держась, а Любица позади несла ее сапожки. До тропы наверх следовало миновать узкое место, где до воды было несколько шагов. И вдруг высокая волна появилась откуда ни возьмись посреди речной глади, плеснула прямо под ноги идущих впереди княженке и псу, задев и остальных – Воевна заохала, Любица и Чаяна разом вскрикнули и отскочили в сторону.

Под ногами Вельки лежала странная вещь – два серебряных по виду узорчатых флакона, маленьких, с палец, плотно закрытых, их горлышки соединяла цепь толщиной со шнурок и в локоть длиной.

Хозяйка реки отдарилась.

– Спасибо, Быстрица! – крикнула Велька, помахав рукой волне, и в последний раз услышала серебристый смех и голос:

– Доброй дороги тебе! И помни, ушам не верь! Услышишь! Догадаешься!

И как же это она услышит, если ушам верить не станет? О чем догадается?..

Велька положила подарок на ладонь, все ее окружили, рассматривая.

– Ох, красота какая, заморская работа никак, – вздохнула Воевна, – ну, ответный подарок это хорошо, Огнявушка, не серчает на нас река. И ты ее задобрила, умница, хоть нам по ней и не плыть, а кто знает? Там брод еще впереди.

– А что она тогда сказала-то тебе? – поинтересовалась Любица. – Мы ведь не слышали ее, тебя только.

– Чтобы я ушам своим не верила и глядела, куда надо, – сказала Велька нехотя, – как это понять, не знаю. А лучше объяснить она не может, вода тайну хранить обещала кому-то.

Все переглянулись и, похоже, тоже ничего не поняли.

А дареные флаконы Велька подвесила к поясу, они там оказались к месту.

Наверху их дожидались. Пока Велька с помощью Любицы и Малки переоделась в сухое и пришла к скатерти, Чаяна уже сидела с Воевной на своем обычном месте, возле нее – Велемил, а на коленях у нее лежала свернутая из свежей бересты чашка со спелой земляникой. Велька едва присела, как и на ее коленях оказалась такая же чашка, полная ягод, а от кого угощенье – она и увидеть не успела, только рука мелькнула. Вроде знакомая рука… широкое серебряное обручье знакомое. А у сестры, сидящей напротив, светлые и ласковые только что глаза вдруг потемнели.

Велька быстро обернулась, увидела лишь спину в льняной рубахе, голос услышала веселый, громкий…

Он не присел рядом, не заговорил и не оглянулся ни разу. Но это был Ириней.