Текст книги "Брежатые. Тайна пшеничных лабиринтов"

Автор книги: Наталья Саблина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3. Загадка Ерофеича

Мишка Кравцов вышел на поиски избы в семь вечера. Долго ожидал Никиту у старой дамбы, но тот не пришёл, и даже выключил мобильный.

– Ну что за человек! Хоть бы предупредил! – нервно произнёс Мишка и закинул походный рюкзак за спину.

В дурном расположении духа, но с упорным настроем к поискам он зашагал по обочине. Купил бутылку воды в последнем окраинном ларьке, одел наушники, включил радио и двинулся мимо старого кладбища к заброшенной Хмаровке.

«В нашей области ожидается крупнейшее за последние тридцать лет нашествие саранчи, и многие видят в этом дурное предзнаменование. В соседнем крае уже уничтожены десятки тысяч гектаров посевов насекомыми огромных размеров. Кроме того, ученые и агрономы не могут объяснить таинственное свечение из множества бледно-зеленых огоньков на полях, появляющееся перед нашествием насекомых. Бедствие идёт к нам из западных районов. И о погоде. Сегодня ночью возможен дождь…» – вещал диктор.

– Археологам привет! – прогорланил велосипедист, проезжающий мимо.

Это был Антон Крабров из 9 «Б» по кличке Краб. Он считался самым продвинутым геймером в городе, слыл чудаковатым выдумщиком и приколистом. Светловолосый, худощавый и модно одетый подросток в дорогую рубашку-поло и джинсы носил необычную причёску с выбритой на левом виске буквой «Z» и длинными прядями, болтающимися по долговязой шее. Лицо его лицо было добрым – с пухлым носом и живыми карими глазами.

– Привет. Только я не археолог, – недовольно буркнул Мишка, которого никогда не тянуло общаться с Крабровым. – Мы просто ищем заброшки, иногда штольни и пещеры, – пояснил Кравцов, остановившись. – Жюль Верн выискивает редкие минералы, ну и мы ему помогаем. Это его увлечение, понимаешь? – зыркнул он пронзительными зелёными глазами на геймера, упомянув молодого учителя географии, которому приклеили книжную кличку.

– Да понял я, понял, – развёл руками Краб, рисуясь, бросив руль. – Куда идёшь? – не отвязывался тот. – Могу с тобой. Мне всё равно заняться нечем.

Мишка ничего не ответил, взглянул на часы. По плану в восемь часов вечера он должен был быть уже в Хмаровке. Вечерний сумрак – подходящее время. Можно залезть в старый дом, не зажигая фонарь и не привлекая бродячих псов. Стрелки показывали уже половину девятого, а он даже ещё не зашёл в деревню. Мишка взглянул на Краба исподлобья, потом скосился на велик.

– Садись! – кивнул геймер на багажник.

По дороге Кравцов изложил план поиска скорняжной избушки. Через пять минут они съехали с проезжей части к лесопосадке. Жаркое южное солнце медленно стекало за горизонт, остывая там и тая, словно горячее мороженое на плоском блюде. Быстро наползала чернота. В темных окнах домов за рекой Глубокой зажигался свет. Лесопосадка резко прервалась диким полем – ещё зелёный, колосистый овёс часто перемежался с пахучим разнотравьем.

– И где же твоя Хмаровка? – тихо спросил Антон, будто его кто-то подслушивал и остановил велик.

– Отсюда не видно, – задумчиво произнёс Мишка. – К деревне только через поле можно пройти, напрямки. – Если хочешь, езжай обратно.

– Нет уж, – оглянулся назад Антон, – я с тобой. Любопытно же, что там за изба такая. Дома всё одно и то же! А что это ты сегодня один, без напарника? – поинтересовался Антон, озабоченно озираясь по сторонам.

Внезапно, чуть не из-под ног Краба, выпорхнула крупная птица.

Хищный тювик пронзительно вскрикнул, и взметнулся ввысь.

– Да так, – нехотя ответил Мишка, топая впереди, – у Никитоса не срослось что-то. Чабров в деревню мотанул.

Антон, непривычный к вечерним походам, беспрестанно вертел головой и озирался.

– Смотри! – указал Краб в сторону, – что это там? Проход какой-то?

– Где?

– Ну, вон там, – ткнул он влево и присел, видишь? – Там полоса, посреди поля.

Действительно, немного левее в сумраке наметились очертания стройного травяного коридора.

– Какая-то чертовщина, – произнес Мишка, вступая в ровный степной покос.

– Это дааа, – растерянно протянул Антон.

С каждым шагом их взглядам открывались новые стройные входы, коридоры расходились, уходя влево и вправо. Трава становилась всё выше и гуще и уже через пару шагов укрыла искателей с головой. Мишка включил фонарь.

– И куда нам дальше? – заметно нервничая, спросил Антон. – В деревню или обратно?

– Похоже, придётся вернуться. Мы заблудились. Наверное, это не то поле. Выйдем по этому же коридору, – ответил Мишка, – и повернулся с фонарём в руках назад.

– Ух ты, ма– гист-ра-тура! – подскочил Краб и тут же попятился, потому что выхода позади как не бывало. Густой и корявый чертополох торчал крючковатыми ветками на два метра кверху, растопырив свои широкие и колючие лапы.

– Неплохое начало, – проговорил опешивший Мишка. – Сдаётся мне, что в нашем районе действительно аномальная зона.

– Начало?! – вдруг заорал Краб. – Давай скорей, пошли отсюда! Не собираюсь пропадать без вести молодым! У меня были, знаешь, другие планы!

– Не ори! – осадил Мишка геймера. – И успокойся. Ничего с нами здесь не случится. До города, рукой подать. Тем более у нас телефоны, – пресёк он истерику Краба и пошарил в карманах шорт.

«Длинькь–длинькь», – тонко просигналил Мишкин мобильный, и экран вдруг потух.

– Ну вот, позвонил!

– Сейчас. Мой то, ещё не разрядился. Включим навигацию и вперёд! – сказал Краб и нырнул в барсетку за айфоном.

Геймер провёл по экрану пальцем, вводя графический ключ. Но тот не совпадал.

– Что за чёрт! – взбесился Антон. – Этого быть не может! – нервничал он, пытаясь в очередной раз войти в меню.

– Ладно, успокойся. Ну, бывает, забыл.

– Ничего я не забыл! Это бред какой-то! Мы пропали! – схватился он за голову. – Я так и думал. Вот свяжись с вами искателями. Сидел бы лучше дома, в приставку играл!

– Так я тебя и не заставлял! Ты сам привязался! – парировал Мишка.

Внезапно, совсем неподалёку завиднелись блуждающие огни. Мишка и Антон переглянулись и, не сговариваясь, побежали вперёд.

– Это, наверное, нас ищут, – предположил Краб, влача за собой велосипед.

– Сомневаюсь, что так быстро. Думаю, там жилая деревня, а мы вышли с другой стороны.

Странное поле сменилось просёлочной дорогой. Огни пропали из виду, но под ногами угадывался путь с аккуратно притоптанной травой. Вскоре, вблизи очертился покосившийся дом.

– Ну что, здесь и переночуем, – пошутил Мишка, настороженно приближаясь к старой избушке. – Согласен? Это лучше же, чем блуждать по окрестностям в темноте. Наткнёмся ещё на бродячих псов.

– Нет уж! Я на это не подписывался. Я собирался до Хмаровки! А ты, куда меня привёл?!

– Так и иди обратно! – не сдержался Мишка. – Кто ж тебя держит?! И вообще, какие ещё предложения?! – недоумевал Кравцов.

Крабров недовольно выдохнул, и положил, велик на землю.

Избёнка встретила их тягучим и жалобным скрипом полуоткрытой двери. Ржавый болтающийся на дужке замок, глухо бился об доски.

– Похоже, что это и есть избушка Ерофеича, – сказал Мишка, проходя под свисающей с одного края притолокой.

– Да, можно сказать, что мы в древнем храме, – съязвил Антон.

– Слушай, какой ты вредный! – ответил Мишка, освещая сплошь побитую шашелем избу.

Посредине комнаты стоял длинный дощатый стол, в углу перевёрнутая вверх дном бочка. Окна выбиты, лишь лохмотья обветшалой серой шторки телепались внизу. Легкий ветер возился с клочьями чей-то шерсти, разбрасывая их по углам захудалой избёнки, наполненной таинственным шорохом и смрадным запахом.

– Уже стемнело. Всё равно ничего не найти, – расстроился Мишка, оглядывая дом. – И он осветил фонарём стену, утыканную гвоздями – кое-где на них висели ржавые скорняжьи инструменты: обрубки железных кос, гнутые концами вниз чёски, пинцеты, покорёженные щипцы для вытяжки шкур. – У меня в рюкзаке есть палатка.

– Я здесь не засну, – мрачным голосом произнёс Крабров. – Давай домой пойдём…

– А я не рискну блуждать по полю. Исчезнем ещё, как Егора мама, – ответил Мишка.

Внезапно в окно с писком ворвалась летучая мышь. Искатели шмякнулись на пол, а вампирёныш на мгновенье застыл, но вскоре бесшумно вылетел в окно.

– Наверное, они здесь ночуют, – сказал Мишка и осветил фонарём потолок.

– У-у-у-! – простонал Краб.

Под потолком гнездилась целая колония рукокрылых, вперив мелкие чёрные глазницы в непрошеных путников.

– Дёру отсюда! – прошептал Мишка.

– Куда? – прохрипел Антон.

– Во двор.

И они выбежали по скрипучим ступеням на улицу. Молодой месяц желтел на темном полотне небосвода, отбрасывая холодный свет на подсолнух с понурой шляпкой. Приятели присели на скрипучую лавочку и, не сговариваясь, некоторое время молчали.

– Когда-то у скорняка и огород тут был, – нарушил тишину Мишка, приметив, покосившийся заборчик перед огородом.

– Ага. Вон, там, вдали желтеет что-то, – прищурился Краб. – Может тыква?

– Не может. Кто бы её здесь сажал? Кругом глушь, – отмёл предположение геймера Мишка, а сам всмотрелся в темноту, где действительно что-то мерцало.

Затем промелькнули зелёные огни.

– Ты видел? – подскочил Антон.

– Виидееел, – растянул в удивлении гласные Мишка.

– И что это? – сглотнул Краб. – НЛО?!

– Нет. Это бесовские или блуждающие огни. – Мишка привстал. – Жюль Верн нам рассказывал. По поверьям они появляются на кладбищах, в полях и болотах, но, нередко, – повернулся он Краброву, – над кладами. Возможно, это духи. Или душа скорняка Ерофеича ведет нас к сокровищам.

И Мишка шагнул вперёд, как зачарованный. Открыл кривую калитку ветхого заборчика.

– Ты куда? – прохрипел Антон.

– К ним, – ответил Мишка и включил фонарик.

– Я не пойду.

– Ну и стой тут один! Только тихо, – прошипел Кравцов. – Жди.

Краб чуть не взвыл от негодования, не желая оставаться в полном одиночестве. Через мгновение он уже дышал Мишке в спину. Подростки шли вперёд, освещая фонариком, появившиеся то здесь, то там стройные огородные грядки.

– Что за ерунда! Откуда здесь огород? – сказал Кравцов.

Вдруг некто прошмыгнул у его ног, недовольно бурча.

Мишка выронил фонарик, свет которого упал на куст картофеля.

Там стоял бородатый коротышка с пупырчатым лицом и большим овальным носом. Коротышка сердито забормотал и скрылся в листве.

– А-а-а-а-а, – ломанулся к избе Антоха. Запнулся, упал.

Мишка стоял как вкопанный. Он изумлённо наблюдал, как сразу в нескольких местах огорода появились зелёные вспышки. Яркими парами они собирались вместе в единый круг.

Мишка медленно попятился.

– Я жжже говорил тебббе, – произнёс Антон, едва ворочая языком. – Это – инннопланетное втторжжение.

Тем временем зеленоглазые собрались в кучу, и в мёртвой тишине послышался монотонный таинственный шепот.

– Ты слышишь? – спросил Антон. – Они обббщаются. Сейчас они посссовещаются и сожрут нас. Надо сматываттться. Я уже видел подобное в одном гейме.

– Видел он. Меньше в компьютерных играх сидеть надо, – буркнул Кравцов, в то время как у Краба уже зуб на зуб не попадал.

– Ппппошли отсюда! – взмолился Антон.

– Трусишь? Если б не ты, я бы остался. Интересно же, посмотреть, что будет дальше, – произнёс Мишка. – Не думал, что ты такой жидкий.

– Лад-д-дно, – простучал зубами Крабров, собрав волю в кулак. – Да-да-давай ещё пппосмотрим. – Только из дома. – Кивнул он в сторону избёнки.

Они медленно попятились на карачках. Как вдруг Антоха истошно заорал:

– Ой-ой-ой, мамочки! Какое страшилище, крипер меня дери!

Из густых кустов свекольной ботвы на них таращилось то самое существо с зелеными глазами – толстым и продолговатым носом. Рядом показались еще одни глаза, затем еще и еще.

– Мы окружены! – дрожащим голосом произнёс Кравцов. – Не делай резких движений. Попробуем их обойти.

Краб оцепенел. Мишка продвинулся в сторону на шаг. Карлики проводили его взглядом. Он сделал ещё один:

– Пошли за мной! – процедил он сквозь зубы Антону.

Внезапно разразился гром, проблески молнии разрезали темное небо, осветив землю и десятки зеленоглазых существ.

Они взялись за руки, образовав круги – спирали. Понурили головы. А затем стали что-то нашептывать друг другу поочерёдно, словно шаманы.

С каждым переданным словом над головами сущностей вспыхивал зелёный шар и соединялся с последующим изумрудной нитью. И та становилась все длиннее и длиннее, превращаясь в яркий виток.

– Что это? – едва шевеля губами, шепнул Краб.

– Не знаю…

– Они на нас не смотрят. Уйдём?

– Мы в центре круга. Вероятно, это ритуал, – сказал Мишка.

Сущности качались из стороны в сторону, бормоча что-то невнятное. Самый рослый в центре – воздел руки к небу и хлопнул в ладоши. Вверх взмыло множество искр, а изумрудная спираль потухла. По земле пополз зелёный туман. Антон и Мишка раскрыли рты, наблюдая во все глаза, как на плечо Краброва медленно падет один из продолговатых светящихся огоньков.

– Это семечко, – тихо произнёс Антон

И в тот же миг нескольких шагах от ребят снова возник толстоносый бородач. Волосы его были всклокочены, из узких глаз, походивших на прорези в темной маске, струился яркий зеленый свет.

Мишка сглотнул от потрясения – он стоял от незнакомца на расстоянии вытянутой руки…Чужак приближался. Ростом он был мал и, чтобы подойти, ему потребовалось примерно с дюжину маленьких гномских шажочков.

Кравцов зачем-то сосчитал их в уме…

«Пятнадцать», – заключил он, когда незнакомец подступил к его ногам и, положил, как показалось Мишке, нечто шевелящееся на сизый язык и съел.

В один миг гном вытянулся вширь и ввысь. Теперь он был Мишке по колено. Тут обнаружилось, что нос зеленоглазого – не нос вовсе, а форменный огурец, а ноги и руки покрыты зелёными пупырками. Борода седая, длинная, но в ней почему-то желтели цветочки, как на цветущем кусте огурца.

– Мне плохо, – произнес Краб и схватил за рукав Мишку. На лбу геймера проступили капли пота, ноги подкосились. Лица у обоих побледнели.

– Споко-о-йно, – выдавил из себя Кравцов. – Возмо-ож-но, у нас галлюцинации.

Но тут карлик заговорил…

– Доброй ночи. Я – Макуш, сын Жохри – огородный верховода трикоробонадцатый! Перейду сразу к делу, – чеканил слова старик, сверля зелёными глазами подростков. – То, что вы застали нас здесь – нелепая случайность. Сейчас вы подвергнетесь действию огородного хитрования. Это не больно. И неопасно. Просто повернитесь и идите восвояси, как только выйдете за калитку огорода – всё увиденное забудется.

– Хор-р-ро-шо, – выдавил из себя Каравцов.

Мишка и Антон, как по команде развернулись в сторону избы.

Сущности расступились пред ними.

– …Ожидается нашествие, – произнёс старик странную фразу. – Пусть в памяти останется лишь это.

– Де-есе-ептиконов?! – обернулся вдруг геймер, при этом его глаз нервически подёргивался.

– Макуш, пусть идут по домам! – вальяжно заявил кто-то, выходящий из толпы странных существ. – Не видишь, парни в шоке, – усмехнулся он и тоже увеличился на ходу.

Приятели вытаращились на умопомрачительного человечка с носом из маленькой капусты-брокколи и ершистой причёской.

Его обмундирование походило на военное: яркий пятнисто-желтый комбинезон с капюшоном, на ногах кожаные сапоги, за плечами – колчан для стрел. Грудь – прикрыта корсетом с неизвестной эмблемой – цветка, стебель которого обвился вокруг огородных грабель. Воинственный гном разительно отличался от своего староманерного и низкорослого верховоды в холщовых, мешковатых одеждах и с лохматой бородой:

– Парни, доброй ночи! Я – Вярус, сын Цезаря, – горделиво представился он и приветственно поднял руку.

Ребята переглянулись.

– Того самого? Императора? Как-то профилем не вышел, – пшикнул Антон и надул щеки, едва сдерживая нервический смех. Чувство юмора не покидало его, даже когда он дрейфил. Мишка зло зыркнул на попутчика.

– Не знаю, – ответил уже недовольно брокколевоносый, – кто там у вас император. А у нас Цезарь – древний капустный род! А вам лучше убраться отсюда, да поживее. Идите, идите куда шли, – замахал он руками. – Представление окончено.

– Это почему это нам надо убраться?! – выпалил расхрабрившись Краб. – Может, это наш огород! А вы – непрошеные гости! Устроили тут шабаш! – развёл он руками и, хотел было, ещё что-то добавить, но тут Мишка толкнул его с укоризной локтем в бок и улыбнулся зеленоглазым:

– Уважаемые огородные гномы….э-э-э…

Бородач многозначительно посмотрел на мальчишек:

– Мы Землестражи. И никакие не гномы!

– Макуш! Макуш! – крикнули писклявым голоском издалека. – Даёшь команду на всходку?

Верховода лишь махнул рукой в ответ. И ребята узрели перед собой еще одного человечка в коротких штанах и холщовой рубахе, с пучком серых волос на макушке и чесноком вместо носа. Из глаз его струились белые слезы, он часто чхал, а по светлокожему телу, шее и рукам пошла сыпь.

– Они здесь! Я почувствовал их! – взволнованно проговорил он и скосился на подростков. Вот, – плачевно произнес он, вытянув руки, – я только сейчас это заметил.

– О! Это – сердитость, Зубрен! У всех чесночных огородных способность ощущать чужеродный дух так болезненна. Ты еще молод, но быстро привыкнешь, – успокоил его Макуш и довольно добавил. – Наконец-то ты стал настоящий чхион-разведчик!

И тут Краб не сдержался:

– Ой, не могу…Чхион 007! А табельное оружие у него есть?! – и отрывисто засмеялся, будто утка закрякала.

– Воины Землестражии! – прокричал Макуш. – Это, – положил он пупырчатую ладонь Зубрёну на плечо, – наш новый чхион! Наконец-то Зубрёнов род снова в ду՛хе! И он чует врага за версту!

– Апч-хи! – чхнул Зубрён, и вокруг разошёлся терпкий чесночный запах.

Мишка зажал нос:

– Какой же он шпион? То есть чхион?! От него же разит на километр?

– Молчать! – гаркнул на ребят Вярус.

– Чесночный чхион уже тоже пошёл не тот. Нюху нет того, что раньше, остроты, – добавил Макуш напряжённо вглядываясь в даль.

– Китайский, значит, – иронично предположил Мишка.

– Ладно, пошутили, и хватит! – сказал Макуш. – Идите, домой, восвояси. Некогда нам с вами лясы точить! – заявил он и указал подросткам на калитку.

– А мы, может, не хотим уходить! – запротестовал Антон.

– Вам здесь не место, – отчеканил Вярус.

–Землестражи! – крикнул Макуш. – Всем на всходку!

Антон скосился на Мишку:

– Никуда не пойдём! У них тут сходка намечается.

– Всходка, дурень! – поправил его Мишка, качнув головой

Глава 4. Ухтын

Мой сон прервался резким автомобильным гудком. Во дворе уже ожидал сосед, который возвращался из города в деревню, и я поспешил на выход. День пролетел незаметно. Я обзвонил друзей, позвал на реку купаться. Странно, но через полчаса на пляж пришло всего трое.

– Ну что, встретимся вечером? – спросил я уже по пути к дому Тёмыча.

– Не знаю, – странно ответил Артём Самсонов. – Возможно прошмыгну из дома.

– В смысле, прошмыгнёшь? Тебя что не пускают? – удивился я.

Самсонов здесь – мой лучший друг – пацан высокий, плечистый, легкий на подъём, смельчак. Мы сразу сошлись характерами и дружили с пяти лет.

Помню, когда меня впервые отправили на лето к Окрейше – мне было не по себе. Я боялся её сначала, свою бабушку. Её странную, висячую родинку у носа, и то, как она шепчет вечерами заговоры от болезней и растирает байбачьим жиром простывших людей – это не на шутку пугало меня. Потом я привык к этим ритуалам, потому что сам ощутил в себе дар.

– А, такие дела, – прервал мои воспоминания Артём. – Видел как на реке мало пацанов?

Я насупил брови: – Ну, поразъехались, что такого…

Самсонов отрицательно покачал головой, плотно сжав пухлые губы.

– Повсюду странное творится. В реке, в полях, даже на собственных огородах – местным мерещатся сущности, – как будто сам себе не веря, произнёс Артём. – Я когда услышал это, думал бред. Хорроров насмотрелись. Но даже мой дядька, непьющий и вообще, доктор. Ветеринар! Поехал неделю назад ночью по вызову в соседний посёлок через Белую гору, так вернулся, сам, как мел. Зашёл в дом, сел и молчит, а потом вдруг как ляпнет: « Мутанты, говорит, у нас в районе появились. В курганах живу. Сами белые, с кротовьими лапами и носом, туманными, молочными глазами. Как есть – чудь белоглазая!».

Я в ступоре выслушал рассказ.

– На поле, что за церковью круги появляются, спиралями, а внутри лабиринт. Через день-два исчезают. И гул оттуда идёт ночью, словно из-под земли. Вот так-то.

– Ясно, – только и ответил я. – Поживём, увидим…

– Поживём, поживём, – повторил натужно Артём. – Только некоторые ольховские уже дома продают, в город собрались. Говорят, мол, работу предложили. Сразу пяти семьям, – ухмыльнулся он. – Только одна Окрейша молчит, хоть и живёт на самой окраине, ближе всех к Редкодубу. Ворожея, одним словом, бабка твоя, – скосился Самсонов на меня. – Так что ты не обижайся, может быть так, что вечером никто и не придёт к твоему двору, – пояснил Артём.

Мы остановились у дорожной развилки, обрывающейся домиком моей бабушки.

– Но ты-то придёшь? – спросил я вдогонку Артёма.

– В восемь буду!

Я вздохнул и закрыл старенький заборчик на деревянную вертушку, зашел в освещённую закатными лучами комнату с рябыми половиками. Две деревянные скамейки у стола, кровать с пухлой периной, на которую я любил откидываться после сытных обедов; у зеркала маленький жестяной рукомойник. В углу – белёная печка, напротив – старинная икона с лампадкой.

Бабушка любила свой дом – и менять ничего не хотела. Её звали Любовь.

Окрейша колотила масло в ручной маслобойке.

– Бабуль, давай я взобью!

– О, явылся внучок, ну сидай ужинать, – проговорила она на донском диалекте, на который переходила время от времени, в основном, будучи хорошем настроении.

Я пристально смотрел на худощавую бабулю в съехавшем за ухо платке и думал, как начать разговор о маме и Елене, и странностях этого места.

Но бабушка опередила меня. Окрейша села напротив, вскинула на меня пронзительные голубые глаза. Налила в две белые кружки молока, открыла блюдо с блинами.

– К тебе пацаны придут или ложиться будем?

– Придут, наверное, ненадолго. Санька-малой кречета нашел возле дома, охота посмотреть.

– Ладно, недолго. Завтра картошку полоть пойдём под гору. Одной уже тяжко мне. Устала я. От всего устала, – вдруг горечью произнесла она.

Я ощутил холод внутри, дурное предчувствие отбило мне аппетит.

– Спасибо, за ужин.

– Вик мой на исходе, Егор, – вдруг проговорила бабушка и зачем-то потушила свет. Только маленькая лампадка горела над иконой.

Окрейша тяжело пошаркала к зеркалу в противоположный угол комнаты.

– Что ты, бабушка! Ты ещё у меня огого! – Я кинулся обнять её, но вдруг она отстранилась.

– Взгляни в зеркало, – тихо сказала она и подняла взгляд.

Я удивлённо посмотрел сначала на неё, а после в зеркало – края его вдруг сильно потемнели, оплыли мутными кругами, лицо же бабушки стало чётким, словно на картине. Лампада еле тлела, потрескивая из противоположного угла неровным пламенем. Мой взгляд остановился на левой щеке бабушки, где темнело родимое пятно, вытянутое в чёткий овал. Сейчас оно проявилось ещё чётче. Окрейша пристально смотрела мне в глаза через зеркальное отражение. И тут пятно на её щеке стало медленно тускнеть, исчезать, словно его стирали невидимым ластиком. Мои глаза расширились, прошиб пот, и вслед за этим я почувствовал жжение на своей левой щеке и увидел, как маленькая коричневая точка медленно проявляется выше скулы коричневым овалом.

Бабушка закрыла глаза, отошла прочь. Без сил легла на кровать.

– Пойди закрой калитку, – тихо сказала она.

– Я закрыл, – сглотнув, выдавил из себя я, держась за горячую щеку.

– В огород пойди.

Я послушно подошёл к двери. Ноги были ватными, голова гудела.

– Ты видишь их? – вдруг спросила она.

Я обернулся.

– Кого бабушка?

– Землестражей, духов Земли с зелёными глазами и уродскими носами.

– Да. Ты же знаешь… Последний раз в детстве было, – ответил я. – Он был с баклажановым носом, этот земле….

– Землестраж или огородный, – перебила она. – Он стёр тебе память о встрече.

Окрейша вздохнула и укрылась лёгким одеялом.

– Его, кажется, звали Филоня, – вдруг вспомнил я. – Маму Ялю они забрали? И почему возникают эти лабиринты в полях? Эти существа как-то связаны с людьми? – не переставая, задавал я вопросы, словно теперь, когда родимое пятно возникло на моей щеке, я почувствовал некую силу.

– Поля это знаки. Недобрые знаки, – мрачно ответила бабушка, повернувшись к стене. – Намаялась я. Скоро сам всё узнаешь. Иди теперь.

Скрипнув железной калиткой, я вышел в огород. Повсюду монотонно стрекотали сверчки, но были и другие звуки: шелест мелких летучих мышей, проносящихся мимо, шуршание листвы и таинственная вечерняя тишина. Ведь это тоже звук, только особенный. И я стоял с минуту, наслаждаясь этой тишиной. Прохладный воздух немного успокоил мои нервы. Я глубоко вздохнул…

Как вдруг внизу мелькнуло нечто. В метре от себя я увидел два ярких зеленых огня – два глаза! Несомненно, это было живое существо! Я уставился на него, не отводя взгляд. Вернее, не в силах его оторвать. Существо что-то забормотало на странном наречии, шурша листьями, раздвигало ботву. Земля стала зыбкой. Мне показалось, что пятки мои вязнут вглубь. Но тут с улицы донеслись голоса, словно вырвав меня из этого места.

Я с придыханием выскочил за двор. Шестилетний Санька держал маленького кречета в своей кепке и врал про русалку на роднике:

– Точно говорю. Иду я за водой, как обычно, утром. Поворачиваю, значит, из-за терновника, а там сидит она, с золотистой чешуей. Глазами лу′пает. Только маленькая такая, как рыба!

– Вот заливает! – гаркнул Степан Коробко, рыжий верзила, живший в конце улицы, уставившись в смартфон. – Селфи не успел сделать?

– Правда! – настаивал Сашка. – Я ей в глаза-то не успел посмотреть, потому и цел! – привирал он. – Хвостом, значит, она как вильнет! Широким таким, как у рыбы раздвоенным. И в воду!

– Так, может, то и был карась! – подметил Артём.

И все покатились со смеху. Я промолчал.

–Ты что-то к вечеру совсем скис, – заметил Самсонов. – Устал?

–Да, есть немного. Пойду ложиться, завтра ранний подъем.

– Егор, – остановил меня Артём.– Окрейшин огород всё ещё у рощи под Белой горой?

– Да. А что? – насторожился я.

– Да так, – протянул загадочно Артём и кивком позвал в сторону.

Самсонов оперся на столб тусклого фонаря, странно скосившись на меня.

– Нет там уже ничего.

– Как понять? – насупился я.

– А так, – приблизился он. – Редкодубом поросло. Чаща вперёд продвинулась, поросль дубовая заняла всё поле вокруг. С весны началось.

– Какой-то бред! – Как за несколько месяцев это возможно?

– Завтра и увидишь!

Я еще долго не мог уснуть, таращась в серый потолок с толстыми балками. Древесина избы неприятно потрескивала, остывая от жаркого дня. С черно-белых фотографий, висевших на стенах в старинных рамках, смотрели лица предков, давно ушедших родственников: мужчин с суровыми лицами в казачьей форме, женщин, одетых по-деревенски просто, но по тем временам даже богато – в длинных юбках и батниках, сдобренных крупными, наверное, яркими бусами.

«Возможно, они тоже были колдунами, как бабушка…?» – подумал я, и уже в полудрёме казалось, что родственники кивают мне в ответ головой

Утром, сквозь сон послышался голос бабушки.

– Егоор, уже кочет три раза сбудыв. Вставай. Пойдём пока нежарко.

Я тяжело поднялся, ломило спину от мягкой перины, слегка кружилась голова. Я подошёл к зеркалу – пятно осталось на месте. Так же темнело на левой щеке, как мазок от толстой магической кисточки. Бабушка молча возилась по кухне, собирая завтрак. Мы почти не разговаривали. И, покормив имеющуюся живность, двинулись в путь.

Огород находился примерно в километре от дома. Окрейша на удивление бодро шагала вперёд, напевая какую-то старинную народную песню на южном диалекте. Я никогда не слышал такой раньше. И стал вслушиваться в слова, как вдруг…

На полпути действительно, нам стала встречаться молодая поросль дубов. Юные гибкие стволы густо покрывали некогда возделываемое поле. Через каждые десять метров поросль становилась всё выше и выше. И вот, когда дубки высились уже по пояс, Окрейша спросила:

– Егор, а термос большой ты взял? На криницу сходить-то не помешат.

– Нет, бабушка, забыл. Прошли же уже полпути.

Она вздохнула, подвязала съехавший платок:

– Вернулся бы ты за ним. Сегодня день особенный. Другого такого не будет.

– Местные говорят, чаща разрастается. И родник, наверное, зарос уже. Здесь странное место, пропащее. Местные его боятся.

– Иди уж, – натянуто усмехнулась она. – Я здесь пидожду.

Я кивнул. Через сто метров, обернувшись, я увидел, как бабушка всё смотрит мне вслед. Не уходит. Вернувшись, я не застал её. «Наверное, пошла к бабе Рясе, поздороваться», – подумал я и направился к роднику. По пути вспомнил, как Санька заливал вчера про здешнюю русалку.

– Конечно, нет здесь никаких русалок, – бурчал я себе под нос, шагая по тенистой тропинке. – Откуда тут им взяться, в роднике под горой? Санька просто хороший выдумщик, любит порисоваться, – ухмылялся я, озираясь по сторонам.

Вдруг впереди в кустах что-то хрустнуло. То ли ветка сломалась от ветра, то ли птица взлетела. Я остановился. Странная мелова′я гора, которую еще называли Белой, нависала острой верхушкой над речкой, давая густую тень. В детстве мне казалось, будто гора – это огромный белый колпак, который грозный великан разорвал на две части, потому что она мешала ему пройти. Одну из половин он взял себе, чтобы пожевать мел, а другую поставил на землю. Но сейчас этот колпак изменился – чёрные дыры виднелись то здесь, то там. Округлые зияющие провалы, словно ходы в темное нутро неизвестной сущности, глядели на путников таинственными глазницами.

Я неспешно шёл по узкой тропе вниз. Родник вытекал из-под горы у самого склона, где всегда было особенно прохладно и сумрачно. Я остановился. Тихо. Спустился вниз. Быстро открутил крышку и, не смотря по сторонам, погрузил баклажку в чистую ключевую воду. Термос громко забулькал выходящими пузырьками воздуха, отпугнув любопытную сойку – и та, с криком вспорхнула. Я закрутил термос, и собирался было уже уйти, как вдруг…

–Ухх-у, ухх-у, – вдруг раздалось из дубравы.

«Наверное, филин, – успокоил я сам себя и сделал шаг прочь…»

Однако там, за моей спиной, всё же творилось неладное – снова треснули ветки, раздался шлепок. Затем тишина. И снова шорох листвы. Было очень похоже на то, будто кто–то сорвался с дерева. Я окинул взглядом прибрежный камыш у реки, куда впадал родник. Из воды виднелись лишь пучеглазые головы притаившихся лягушек, а река тихо несла свои воды. Всё как обычно. Померещилось. Но, нет…

–Ух, и ушибся же я. – Донеслось до моего слуха. И голос этот был странный и хриплый.

Старик в Редкодубе? Я затаил дыхание и пытливо вгляделся в дубраву, незаметно для себя перешагнул ручей, отделявший терновник от чащи. Раздвигая ветви молодых дубков, мягко и тихо ступая, я всё отчетливее слышал чьё-то бурчание.