Текст книги "Опоздавшие на поезд в Антарктиду"
Автор книги: Наталья Труш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
И что особенно не нравилось в них Илье – это то, что они ненавидели их всех. И страну, в которой растет так много леса, и девок, которые без денег не соглашались на секс, и язык русский, в котором даже переводчик заплетался. Просто ненавидели и не очень это скрывали. Но надо было это как-то перетерпеть, потому что сделка уж очень хорошая была – ливанцы не на избушку на курьих ножках лес покупали, а огромную партию. Ну, просто очень огромную! Поэтому нравится – не нравится, а вот как дачу строит по надобности, так и ливанцев должен полюбить и улыбаться им. А когда все закончится, тогда можно будет сказать им напоследок все, что думает о них. Все равно не поймут!
Ливанцы оказались крепкими орешками. Ну, то, что мировые цены на лес были для них высоки, это они сразу дали понять. Коряво объяснили, что по такой цене они могли лес купить, сидя у себя в пустыне и ведя переговоры по телефону. А они, рискуя жизнью, поехали в дикую страну, коей представлялась им Россия. И не куда-нибудь в Москву или Санкт-Петербург, а на север, в Архангельск, где сплошные болота и комары, но где за болотами этими и растет лес, много леса. А раз его много, то и цена должна быть иной – меньше мировой!
– Нэт! – кривил шоколадное, как у обезьянки, лицо переводчик бизнесмена Назиха Али. – Такой сена мы не берем!
«Какое «сено»?!! – думали компаньоны. Потом понимали: это они так коряво про «цену» на лес! – Черт вас дери, кривоязыкие!» – беззлобно ржали лесоторговцы.
А тот, который почти брат президенту, согласно кивал: «Не берем!» Он по-русски не говорил, но понимал, о чем идет речь. Да и как тут было не понять, если этот хитрый русский все рисует на бумажке.
* * *
Покровский тогда из кулька в рогожку вывернулся и нашел лес по цене, какой просто в природе не существовало: на двадцать процентов ниже мировой за кубометр. Такой лес можно было найти только по великому блату, и только благодаря личным связям Ильи Покровского такой лес все же нашелся, в самом отдаленном уголке области.
Но и по такой цене товар не устроил жадных ливанцев. А это был уже перегиб с их стороны. И это очень сильно разозлило Илью и его компаньонов, которые грохнули на этих покупателей уйму времени, и средств, и еще море личного обаяния, которое им особенно тошно было растрачивать на этих жлобов.
И тогда Илья придумал аферу – в наказание. Схема была такой. Промариновав Назиха и его переводчика пару дней – им сказали, что Покровский уехал смотреть партию леса, – ливанцев, наконец, порадовали новостью: есть лес! Почти даром!
– Последняя цена – ниже не будет, – объявил Илья на встрече с покупателями и достал калькулятор. – Считаем. Мировая цена на куб леса – восемьдесят долларов. Так?
– Так… – неуверенно, но в один голос промычали ливанцы, переглянувшись.
– Я нашел лес по пятьдесят долларов.
Ливанцы одобрительно зацокали языками.
– По 50, – повторил Илья. Сделал паузу, от которой ливанцы беспокойно заерзали на стульях. – Но половину, то есть по двадцать пять долларов за куб, ты платишь наличными, а остальное переводишь на счет в банке.
– А как мы… – начал было по-русски понимавший все Назих Али, но Илья его перебил, а дальше медленно, чтобы переводчик успевал переводить, четко, будто надиктовывал, предложил схему.
Согласно ей, ливанский купец должен был привезти в Россию доллары – миллион двести тысяч за груз и столько же перевести на счет в банке.
– Как ты ввезешь эти деньги в Россию – это твое дело. Но они должны пройти через границу без декларации. Остальная сумма – потом.
Это была чистой воды афера – наказание за дикую жадность азиатов. И игра стоила свеч: миллион двести тысяч за нервотрепку – хорошая цена.
Пятьдесят долларов за куб леса – это было очень дешево, несмотря на проблемы с ввозом наличных долларов в Россию, и Назих Али купился. Илья уже знал, как он поступит дальше.
Деньги у покупателей было решено просто отобрать. Они не смогли бы никуда даже пожаловаться, поскольку сами нарушили закон – ввезли в страну огромную сумму нелегально.
Для большей убедительности компаньоны создали совместное предприятие, на счет которого ливанцы должны были перевести деньги.
А еще ливанцам устроили экскурсию на деревообрабатывающий комбинат в одном из отдаленных районов области. День был выходной, на комбинате была тишина, только заспанный сторож с собакой грелись на скамеечке у входа в цех готовой продукции.
Увидев за воротами делегацию, подъехавшую к заводу на крутой иномарке с широкой, не жигулевской задницей, сторож сорвался с насиженного места и, раскланиваясь, поспешил к воротам. Пока отпирал их, подобострастно смотрел на Покровского и лепетал «наше вам, Илья Александрович».
Покровский по-дружески похлопал сторожа по плечу под стареньким ватником, спросил заботливо:
– Ну, тихо тут у тебя, Михеич? Не озоруют бандиты местные?
– Дык, тихо, однако, Илья Александрович. Что озоровать-то? Знают же, с кем дело иметь будут, ежели что…
Переводчик ни слова не пропускал, журчал тихонько в ухо своему хозяину, а тот довольно кивал.
– Михеич, нам бы показать нашим партнерам по бизнесу, что тут и как у нас…
– Дык, ведь хозяин, как грится, барин, Илья Александрыч! Проходьте, да и смотрите! Проходьте, проходьте!
* * *
Нет, ливанцам, далеким от жизни российской глубинки, и в головы бы не пришло, что все это спектакль. Хорошо отрепетированный и щедро оплаченный. Пропадая «по делам» два дня, Илья Покровский приехал на комбинат, познакомился со сторожем-алкашом, посулил ему деньжат и две бутылки «беленькой» за информацию, которую надо было выдать гостям. День был выбран выходной не случайно: ни одной живой души, кроме Михеича, на комбинате не будет. Спектакль у ворот и экскурсия по цеху готовой продукции – и за это такие деньжищи, которые Михеичу и не снились – «тыща долларов»!
– Сынок! Ну, их на хрен, энти доллары! Давай меньше, но рублишками и две бутылки «беленькой»! И я тебя, как маркиза Карабаса, тут представлю в лучшем виде! – хихикнул сторож.
– А маркиз Карабас, отец, при чем? – удивился Илья.
– Ну, это мультик такой есть. Мультик! Там едут полями да лесами гости маркиза Карабаса, и крестьян спрашивают: чьи леса да поля, чьи хоромы вдалеке – дворец с башнями? А им в ответ: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!» Ну, этот Карабас-маркиз им просто заплатил, чтоб, значит, его так в хорошем свете выставили.
– Молодец, батя! – похвалил начитанного Михеича Покровский. – Соображаешь!
– Дык, а то! Сынок, ты только «беленькую» не забудь, ага? Две бутылочки. А то и три!
– Не обижу, батя! Но и ты не подведи.
– Ну, мы это запросто, – пообещал Михеич.
И не подвел.
Прихрамывая, прошел к широким воротам, отпер дверь, которая была врезана прямо в створку ворот, и пригласил всех широким жестом:
– Пожалуйте!
Все пожаловали. Внутри вкусно пахло обработанной древесиной, от чего все русские сразу почувствовали себя как в сказке: кто бесхитростным папой Карло, кто – хитрожопым Буратино. Ливанцы, выросшие на других сказках и нюхавшие хороший лес впервые в жизни, никем себя не представляли. Они просто балдели от увиденного. Точно гости маркиза Карабаса! Михеич вел их узким проходом между штабелями пиловочника, бруса хвойного и лиственного и, как экскурсовод, рассказывал о производстве, о ценах на продукцию, о том, что архангельский лес – лучший в мире, и всякую прочую пургу. Пританцовывал при этом, только что не пел: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!», но сдерживал себя и, кивая на Илью, произносил магические слова:
– Вот, Илья Александрыч вам лучше все расскажет, это ж все его богатство.
* * *
Ливанцы уважительно прислушивались, нюхали доски и брус, поглаживали любовно березовоеловые бока. Кажется, даже на зуб готовы были попробовать белую влажную древесину.
Михеич вывел их на площадку. С нее открывалась перспектива цеха, в которую ровными рядами уходило «зеленое золото». Даже у повидавших его вдосталь компаньонов «Максимуса» дух захватило и от собственного величия щекотнуло под ложечкой.
Эта экскурсия убила в умах ливанских бизнесменов всяческие сомнения по поводу сделки, и они уехали довольные в Ливан – готовить операцию по переброске денег в Россию. Через неделю после их отъезда на счет совместного предприятия упала первая сумма – сто тысяч долларов, что подтвердило серьезность намерений компаньонов. Оставалось ждать, когда они привезут основную сумму.
В ожидании ливанцев с деньгами Илья решил съездить в Питер, а оттуда в Карелию, где у них был свой интерес: строительство оздоровительного комплекса на минеральных природных источниках. Чудное место открыл ему местный охотник, с которым познакомился Илья как-то по случаю, дед Прокоп. Все сетовал: вот, мол, пропадает такое добро, зарастает травой да кустарником непроходимым, а вода там просто удивительная. Местные жители ездят за ней, возят в пластиковых бутылках и бочках. А по идее, надо ставить купальню и ванны принимать в этой воде.
Когда Покровский и его компаньоны встали на ноги твердо, Илья сразу вспомнил эту историю и загорелся идеей строительства комплекса на источниках.
Переговоры по проекту шли активно, и присутствие Ильи в Карелии было необходимо. Вот туда он и отправился, предупредив Макса и Митю:
– Думаю, недели через полторы-две они прилетят, и я приеду. Буду звонить…
В Питере Илья хотел увидеться с Аней и сыном, но не получилось. На звонки никто не отвечал, и ему пришлось ехать в Стрельну. Однако дома никого не было.
Бабушки на лавочке, которые все про всех знают, рассказали, что Егоровы всем семейством укатили на дачу.
– На дачу? А где у них дача? – Про дачу Илья ничего не знал.
– Так они ее только что купили! Да это и не дача – дом, где-то в Псковской области, а уж где точно – мы не знаем.
– А надолго ли уехали? – поинтересовался Илья.
– Так ведь майские праздники! Десять дней отдыха! Тепло будет, так уже и сажать можно что-то. Картошку, например.
«Картошка-морковка! Так, значит, не получится встретиться с Игорем, – думал Илья. – Ну ладно, в следующий раз!»
Он хотел оставить письмо в почтовом ящике, но передумал. Да и не написано-то письмо было. Решил, что попробует заехать на обратном пути.
Под утро он был в Карелии, неподалеку от границы с Финляндией. В этот же день встретился с председателем сельского совета, который был партнером в строительстве комплекса на минеральных источниках, обговорил с ним все детали по проекту и в этот же день уехал в деревню к деду Прокопу – рыбаку и охотнику.
Дед жил один в заброшенной деревне. Раз в неделю по дороге из одного поселка в другой к нему заезжала автолавка, и дед затаривался хлебом, крупой и консервами. Раз в месяц продавщица этой же автолавки, Ирина, привозила деду Прокопу пенсию с почты. И все. Гости у него бывали редко. Можно сказать, что вообще не бывали. Он жил в этой таежной глуши со своей собакой – старой Тиной – и, гладя ее по седой крупной башке, с грустью думал о том, что жить им осталось недолго, и очень боялся, что Тинка умрет раньше и он останется совсем один. А с другой стороны, еще страшнее, как он умрет раньше! Кто позаботится об этой четвероногой старухе?! Конечно, надо бы распорядиться да бабе этой, Иринке, которая с автолавкой приезжает, деньжат дать – на прокорм Тинке, тогда и помирать можно.
Нет, он не страдал от одиночества. Он привык к нему. Он просто без Тинки боялся остаться. И кормил ее консервами, которые покупал в автолавке, – всю пенсию тратил на нее. А еще баловал псину дичью: глаз у старика был меткий, и не было случая, чтобы он с охоты возвращался пустой.
– Дед Прокоп! – прокричал Илья, подкатив к покосившемуся домику на окраине деревни. Домик у деда еще живой был, потому что хозяин, как мог, поддерживал его. А остальные рассыпались в прах, потому что стали никому не нужны. Деду Прокопу не раз предлагали переселиться в интернат для престарелых в райцентр, но он лишь улыбался тихо в усы и отказывался наотрез. Только попросил, чтобы автолавка заезжала к нему. И продолжал жить как жил, потому что врос корнями всеми в эту землю, в этот лес и в свой старый дом, который тоже давно бы умер, согласись он поселиться в интернате.
* * *
Дед вышел на крыльцо, всмотрелся внимательно в пришельца. Так и сказал:
– Пришлый-то кто?
– Не узнал, деда? Это я – Илюха. Помнишь?
– Как оно не помнить?! Проходи – гостем дорогим будешь!
«Постарел дед», – с грустью подумал Илья, рассматривая незаметно своего старого знакомого. Они встречались не так часто, как хотелось бы. Старый дом в заброшенной, забытой богом карельской деревне стал для Ильи своеобразной отдушиной.
Казалось бы, есть у родителей дом в деревне. Приезжай, душой отдыхай! Но это было не то. Совсем не то. Это была дача для них – горожан, уставших от асфальта. И там Илья все время был в гуще каких-то семейных событий. За обедом обсуждали соседа, который отрезал кусок от общественной земли, за ужином – соседку Нинку, которая поменяла пятого мужа за год. С Нинки плавно переходили на Илью, которому «срочно надо жениться, пока он еще нравится девкам». Илья, зная, чем может закончиться это выпиливание мозга, благоразумно помалкивал. Потом ссылался на усталость и прятался в комнате, которая отводилась в доме специально для него. А с утра было все то же самое. И Илья очень уставал от своих. «Как их много!» – думал он и краснел от этой своей мысли: и так мало внимания уделял родителям, да еще и раздражался, но по-другому у него не получалось.
А у деда Прокопа было все по-другому. Они не так много разговаривали, и не тяготились ни молчанием, ни редкими беседами. Они вместе уходили в лес, где разговаривать было совсем не нужно. Или садились в лодку и уплывали на середину озера, где часами торчали над удочками, как истуканы, изредка выбирая леску из воды.
Прокоп хорошо чувствовал момент, когда Илью надо было совсем оставить одного, и, вооружившись молотком, он затевал какой-то мелкий ремонт, отмахиваясь от гостя и выпроваживая его за порог:
– Ступай один, у меня тут дел полно, – ворчал Прокоп, и Илья чувствовал, что он делает это понарошку, и принимал его правила игры.
Иногда он говорил деду:
– Эх, деда, взять бы плюнуть на все и остаться тут с тобой навсегда, до скончания жизни!
– Не, милок! Не про тебя это, – возражал дед. – Да еще до скончания жизни. Это у меня ее конец уж виден, а у тебя еще далеко он. И не проживешь ты тут. Тут надо было родиться, тут мать-отца схоронить, отсюда на войну уйти и сюда вернуться, пережить пять поколений Тинки моей.
А у тебя просто усталость. Сейчас отдохнешь на воле и затоскуешь. А затоскуешь – уходи. Ты из другой жизни. Не надобна тебе моя.
Илья отнекивался, хотя сам понимал: старик прав. Да и что тут было не понять?! Он из другой жизни. Этот заповедный медвежий угол для него лишь место, где можно залечь и отдышаться от бешеной гонки.
Две недели прошли быстро, Илья не успел очухаться, как дед Прокоп наотрывал с настенного календаря полтора десятка листочков – они ровной стопочкой лежали на комоде. Дед их еще не успел прочитать, так как у него в эти дни хватало информации от Ильи, который рассказывал ему о работе, о том, что в мире делается, о Финляндии, куда ездил по работе регулярно.
Дед в Финляндии тоже был, в войну.
– Ничего интересного: Карелия и Карелия! Сопки да каменюки. Все как у нас… Токо у нас-то – родина, а там – заграница.
Уезжая от деда, Илья с грустью посмотрел на покосившийся домик. «Надо бы как-то помочь деду, крышу ему перекрыть, поправить тут все… А еще лучше – перетащить его в поселок. Но ведь не поедет… А вот в построенный в лесу центр – вполне. Состряпаем ему сторожку, и пусть себе живет! Уговорю!» – Илья улыбнулся своим мыслям. Дед Прокоп улыбнулся ему в ответ.
– Пока, деда! – крикнул Илья.
– Прощевай, Илюха, – грустно прошамкал дед и поднес к глазам дрожащую руку. Хотел – козырьком, укрыться от солнышка, а получилось…
Покровский слезу не заметил.
Его машина, переваливаясь с боку на бок, выбиралась через поросшие травой и желтыми первоцветами мать-и-мачехи буераки на дорогу. В окно влетал свежий ветер, майский ветер перемен. Он приносил из леса запахи тающего снега, подернутого темной корочкой древесного мусора из листьев и опавшей хвои. Снег лежал в ложбинках, а на бугорках вытаяли кустики брусники, осыпанные прошлогодними ягодами.
Илья не удержался и остановился на опушке леса, пробрался по кочкам к одному из пригорков, набрал в ладонь брусники. Ягоды, перезимовавшие под снегом, были темными, мягкими и очень сладкими. Они пахли детством. Лакомиться прошлогодней брусникой Илья с пацанами очень любили ранней весной, когда ягодные кустики вытаивали из-под снега. Очень вкусно! Никаких конфет не надо. И вкус этот он на всю жизнь из детства запомнил.
…Покровский слизал последние ягоды, и на ладони остался красный след, на кровь похожий. Он сунул руку в грязноватый от лесного мусора, не растаявший до конца сугробчик, достал из глубины горсточку чистого голубоватого снега. Не такого, какой лежит на городских улицах, а заледеневшего, скомковавшегося в мелкие, будто прозрачный бисер, шарики. Он пошуршал ими в ладонях, попытался слепить снежок. Не лепилось. Не тот уже снег. Лето скоро. Еще неделя-другая – и останутся одни воспоминания от прошлогоднего снега…
Илья с дороги позвонил своим в Архангельск.
– Не приехали! – ответил на его вопрос Макс.
– Что значит «не приехали»?! – Илья не ожидал такого ответа.
– А вот так! Не приехали и все. Мы тут сами дергаемся уже. Все сроки вышли.
Илья прозванивался последний раз компаньонам перед отъездом к деду. Макс так же ответил тогда: «Не приехали». Илья прикинул в голове сроки. Прошло почти две недели. Ну, в принципе, вполне возможно. От деда Прокопа Илья не звонил. Там связи никакой не было.
Но если еще десять дней назад Илья не очень переживал за это «не приехали», то сейчас он забеспокоился. Что могло случиться? Передумали? Не может быть! Он видел, как у ливанцев глаза горели. Еще бы! Таких цен, какие им предложил Покровский, просто в природе не существует! «Может, именно это их и насторожило? Нет, не насторожило. Если бы было так, они не стали бы переводить деньги на счет, а сто тысяч долларов там появились еще до моего отъезда», – думал Илья.
Он снова отправился в поселок, где собирались строить оздоровительный центр, пробыл там три дня, потом поехал в районный центр, где занимался документами и переговорами. И каждый день отзванивался в Архангельск. И то, что докладывал ему Макс, его совсем не радовало.
Ливанцы не приехали.
Прошло три недели. Покупатели давно должны были прибыть с деньгами, но их не было. А еще через три дня телефоны Макса и Мити перестали отвечать. Илья ничего не понимал. Надо было возвращаться в Архангельск, на месте виднее будет.
Перед отъездом Илья сделал еще несколько звонков. Один – родителям. Мать шепотом – «у отца – давление!» – сообщила, что им звонил какой-то следователь, искал Илью и просил его заехать в прокуратуру. Срочно!
– А что говорил?
– Да ничего особенного. Сказал, что какие-то проблемы с компаньонами. Надо поговорить. Но мне так тревожно! Илюша! Ты что натворил-то? – Голос у матери дрожал.
– Мам, ну, при чем тут сразу «натворил»-то? Ничего я не натворил! Ребята у меня пропали куда-то, Макс и Митя…
– Ты поезжай скорее к следователю, сынок, а потом перезвони нам, ладно? А то мы с папой очень волнуемся!
– Хорошо, мам! Не волнуйтесь! Позвоню.
Илья отключился. Надо ехать к следователю. Но сначала – к жене Макса, с ней Покровский был хорошо знаком.
Светка открыла ему дверь, и сразу стало ясно: случилось что-то страшное. Светка была белая, как простыня, и губы у нее были синие и тряслись. А у Светки – Илья это хорошо знал – больное сердце.
Она отступила в глубь квартиры и почти рухнула в низенькое кресло в прихожей.
– Свет! Что с ребятами? – Илья присел перед ней, взял за руку. Рука была холодной, и у Ильи побежали мурашки по телу. Неживая она какая-то была, Светка.
Из комнаты вышла ее сестра, Настя, с ребенком на руках. Сыну Макса и Светки было три года.
– Привет, Илья! – кивнула Настя Покровскому. Они были немного знакомы. Как-то Макс пытался их познакомить поближе, всячески сватал Настю Илье, но она ему нравилась не более чем приятельница в компании, и сватовство не состоялось. – Налей ей водички, Илья. Вон бутылка на столе.
Илья шагнул в кухню, где все было разбросано по углам, как будто Мамай воевал. Он плеснул из бутылки воды в относительно чистый стакан, протянул его Светке. Она лязгнула зубами о край стакана и жадно пила, выстукивая дробь по толстому стеклу.
Илья терпеливо ждал.
– Илья, я ничего не понимаю! Этого не может быть, понимаешь?! Я ничего не понимаю! – закричала в голос Светка, оторвав стакан от губ.
Сын Пашка испугался, заплакал. Настя стала утешать сестру и племянника. И все это на повышенных тонах, с визгливыми нотками, так, что у Ильи от шума голова закружилась.
Он взял за локоть Настю, завел ее в комнату, прикрыл дверь. Настя качнула ребенка, сильно прижала его к себе, он всхлипнул пару раз и затих.
– Настя, ЧТО?!!! – Илья потряс девушку за плечи.
– Илюша, я ничего не знаю толком. Мы ничего не знаем. Макса и Митю арестовали! Следователь молчит. Говорят только вроде убийство какое-то… Илья, что будет, а? Что будет?
Покровский понял, что он толком ничего больше не узнает. Развернулся и уехал.
Он отправился прямиком к человеку, который не мог не знать, что произошло в городе, пока Покровский охотничал в карельской тайге. Константин Аркадьевич Забалуев – бывший первый секретарь горкома партии, выйдя на заслуженный отдых, вершил большими делами в городе и области. С сыном Забалуева – Валериком – Илья дружил с детства. В садике горшки рядом стояли, а в школе они одну парту на двоих делили. Он был единственным сыном в семье партийного функционера, и когда Забалуева-младшего не стало – Валерку скосил рак за несколько месяцев, – Илья не оставлял его родителей. Они ни в чем не нуждались, кроме одного: им не хватало сына. Покровский интуитивно чувствовал, что нужен Забалуеву как воздух. И он дал ему этот воздух. Он навещал старика регулярно, звонил ему, интересовался здоровьем. Сына, конечно, не заменил, но вот от одиночества, как мог, спасал. Через полгода после смерти Валерика Забалуев остался совсем один: не выдержало сердце у супруги, Тамары Ивановны. Ее смерть Константин Аркадьевич перенес по-другому, спокойней, будто был к этому готов и заранее с ней смирился.
Он всегда рад был Илье и помогал ему по полной программе. И если кто и мог в этот трудный момент ему что-то подсказать, так только он.
Забалуев проживал в загородном доме – деревенском бревенчатом пятистенке за высоким забором. На участке – никаких парников и грядок, зато под окнами большая коллекция любимых хозяином морозостойких хвойных: можжевельник, ель, туя, плосковеточник, лиственница, карликовая сосна, кипарисовик.
Илья нажал на кнопку звонка, услышал, как тренькнуло в доме. Через минуту дверь открылась, и на крыльцо вышел Забалуев. Он хорошо выглядел, горе не сломило его, только глаза всегда были грустными.
Узнал Илью, приветливо помахал издалека и тяжело зашагал по деревянной мостовой к запертой калитке. Щелкнул засов, калитка скрипнула, и Забалуев обнял крепко, притиснул гостя к свитеру из грубой шерсти – Тамара Ивановна вязала. Потом отстранил его от себя, коротко спросил:
– Все уже знаешь?
– Ничего не знаю, затем и приехал.
– Пошли в дом.
Дома Забалуев сел к длинному деревянному столу, сдвинул в сторону стакан в серебряном подстаканнике и протер клеенку на столе цветным полотенцем. Кивнул Илье:
– Садись! Вернее, присаживайся, – машинально поправил себя. – В общем, так. Неделю назад на двадцать седьмом километре Вологодской трассы лесник обходил свои владения. Не один был, с собакой…
…Собака рыскала по кустам, нарезала круги по лесу, гоняла какую-то живность и вдруг замерла на полянке и завыла. Лесник собаку окликнул:
– Лайма!
Но она в ответ еще сильнее завыла. Лесник издалека видел, что собака сидит столбиком у какой-то мусорной кучи и, задрав голову в небо, воет.
Он подошел ближе.
– Лайма, ты какого лешего воешь?! – спросил он псину и внимательно посмотрел на нее, будто ответа ждал. Потом пнул ногой какую-то корзину, подцепил палкой рваное одеяло и потянул его. Под одеялом открылась свежая земля, вернее, песок, разрытый, будто кто-то не так давно его перекапывал. – Странно это, – задумчиво сказал лесник. Он хорошо помнил, как гулял тут некоторое время назад и не видел никакой кучи мусорной и не копан был этот песчаный холмик, окруженный соснами.
Лесник ногами отпинал мусор в сторону. Бугор был перекопан и сверху прибит плоскостью лопаты.
– Странно это, – повторил вслух лесник и отошел к кустам – поискать какую-нибудь фанерку или кусок доски, а нашел лопату. Новенькую. Как будто только что из магазина, добротную, титановую, со свежим, не заполированным ладонями черенком. – Вот свезло-то как! Такая лопата мне в хозяйстве сильно нужна. Свезло так свезло!
Лесник и в самом деле обрадовался находке. Ему уже неинтересно было, что там копано было на полянке под соснами. И он бы уже ушел куда подальше, пока хозяин инструмента не объявился и не навешал за эту лопату. Но тут Лайма опять подала голос – взвыла и стала копать лапами свежий песок. И у лесника в голове мелькнула совершенно шальная мысль.
– А ну как кто тут клад зарыл? – спросил он у собаки, которая уже выкопала яму и наполовину влезла в нее. – Ну-ка, брысь, прохиндейка. Дай-ка лопаточку опробуем.
Собака отскочила в сторону, испугавшись окрика хозяина, и с любопытством смотрела, как он, поплевав на ладони, взялся яростно махать лопатой. Не прошло и десяти минут, как она воткнулась во что-то мягкое и дальше не пошла.
– Смотри-ка, Лайма, схоронка какая-то! Щаз мы ее, чтоб не порушить, вручную добудем.
Лесник откинул в сторону титановый инструмент, встал на колени и начал аккуратно разгребать песок, откидывая его в сторону, а потом в яму, которую вырыла Лайма, запустил руку, и она провалилась куда-то в пустоту. Лесник еще больше закопался в песок, не хуже своей собаки, и, наконец, ухватился за что-то мягкое. Он тянул это мягкое на себя, а оно не двигалось, и лесник, яростно ругаясь матом, тянул еще сильнее. И вдруг внутри что-то сдвинулось, и лесник почувствовал, что тянуть стало легче.
– Лайма, а ведь пошло! Етить его, пошло ведь! Крюк, что ли, какой-то?! В тряпке, Лайма, в тряпке!
Он еще больше уперся, сильнее дернул и достал.
Крюк в тряпке.
Это была рука, человеческая, с хорошо отполированными ногтями, в белом в тонкую голубую полоску рукаве рубашки.
Лесник не понял и продолжал тянуть, и рука вылезала все больше и больше, до плеча, потом показались острые уголки воротника и смуглая шея. И тут до лесника дошло. Он отцепился от руки, а она не упала вопреки его ожиданиям, а лишь наклонилась и страшно торчала из песка. Даже ежу было понятно, что принадлежит эта рука мертвяку, которых лесник боялся больше своей жены Лариски.
Он летел прочь от страшного места, и его тощая рыжая Лайма летела за ним. У собак такой закон: если хозяин бежит за тобой – убегай, а если убегает – догоняй его.
Лесник выскочил на дорогу и принялся голосовать, но желающих остановиться не было. Да кто бы остановился, видя мужика с безумными глазами, вокруг которого прыгала собака, стараясь достать его длинным розовым языком прямо в нос?
Лесник устал и сел на дорогу, и тут же возле него остановилась первая попавшаяся легковушка.
– Отец, приключилось чего? – прокричал ему из открытого окна мужик-водитель.
– Приключилось, – устало ответил лесник. – Ты сейчас будешь проезжать мимо поселка, километра четыре отсюда, по правую сторону, у магазина будет милицейский участок…
– Ну, – нетерпеливо поторопил мужик.
– Погоди! Нукать-то взялся мастер, – оборвал водилу лесник, «окая» по-местному. – В милицию зайди, сообщи, что тута, на двадцать седьмом километре, покойник свежий, зарыт в лесу. Скажи, лесник Николаич на обочине дороги сидит, ждет. Понял?
– Ну! – снова подал голос водила. – Слышь, а покойник-то кто? Ну, мужик или баба?
– Мужик, думаю. Не рассматривал.
– А, эта… Умер, что ли? – допрашивал любопытный мужик.
– Да, етить! Откуда я знаю-то?! – в сердцах отрубил лесник. – Я едва живой! Едва сам там не помер! Скажи, что зарыт покойник-то. Заедешь?
– Ну…
– Ой, етить! Что ты все «ну» да «ну»?! Езжай уж скорее, а то я сам Богу душу отдам!
Мужик, удивленно мотая головой из стороны в сторону, озираясь по сторонам, будто увидеть хотел, где это покойник-то зарытый, наконец, поехал, а лесник перешел на противоположную сторону дороги и сел на бревно.
Ждать ему пришлось долго, потому что милицейский «козлик» с утра загнулся – что-то там с коробкой передач у него приключилось, и автослесарь местный за бутылку водки взялся ее разобрать. Поэтому безлошадный участковый отправился на двадцать седьмой километр пешком и вообще не спешил, так как с утра устал – три раза сходил к супругам Смирновым – известным дебоширам, которые напились и гоняли друг друга по огороду: он – с топором, она – со сковородой.
– Вас не дождаться! – проворчал лесник, увидев милиционера. – Короче, я вон в лесочке – прямо по тропе идешь и упрешься – нашел мертвяка. Это десять минут спокойным шагом. Все, служивый, я пост сдал, пошел домой!
– Куда домой? – тормознул его милиционер. – Ты теперь свидетель! Домой он собрался. Давай показывай дорогу!
– Ну, товарищ милиционер, – заныл лесник, понимая, что от миссии провожатого ему не отмотаться.
Осмотрев место происшествия, участковый сделал вывод: тут самим нечего дергаться, надо вызывать из области наряд.
– Ты вот что, – распорядился он, – ты тут сиди, а я в отделение – звонить.
– Какое «тут»?! Ты с ума-то не сошел ли? Я что, подряжался его охранять?! Н-е-е-е-е-е-т! Не подряжался! Не убежит он, пусть лежит, а я домой.
– А я вот сейчас наручниками прикую тебя к сосне, и стоять тебе не очень удобно будет! – жестко сказал участковый. – Ты кем работаешь?
– Да лесником! «Кем-кем»! Я и говорю, с чего я его охранять должон?! Он же не лес!
Но милиционер, казалось, не слышал его:
– Вот и я говорю – лесником. Должность у тебя государственная. Не в ларьке сигаретами торгуешь. Так?
– Так-то оно…
Договорить участковый ему не дал:
– А раз на государственной службе, то ты просто обязан сейчас исполнять то, что я тебе поручу. Надеюсь, говорить о всей серьезности дела тебе не надо?
– Ну…
– Не нукай, не запряг еще! – Участковый повысил голос для порядка. – Ну, я пошел…
И ушел по тропе, запутавшейся в высокой траве. А лесник остался. Он боялся смотреть в ту сторону, где на свою голову обнаружил эту страшную находку. Он придерживал дрожащей рукой за ошейник собаку, которая рвалась к раскопу и подвывала. И под этим предлогом – а ну как собака испортит находку! – лесник покостылял к дороге, подальше от страшного места. Потом он до сумерек сидел на дороге, боясь ослушаться участкового, который сказал, что он теперь свидетель. Машина милицейская приехала только через два часа, видать, не спешили следователи. И то правда, что им спешить? Они только заступили на дежурство, и тут такой «подарок» – мертвяк в лесу! Да и есть ли тот мертвяк? Может, участковый перепутал что-то? Может, ему вообще привиделось?!
