Текст книги "Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Чезаре фыркнул так, что стало ясно – он презирает саму мысль о возможности женитьбы на незаконной внучке какого-то Ферранте.

– А тебя, Лукреция, лучше выдать замуж за Сфорца.

Лукреции было все равно, только бы не к Ферранте.

– Я подумал и решил, что вполне подойдет граф Пезаро Джованни Сфорца. Он племянник Лодовико Моро.

Чезаре позволил себе усмехнуться, продемонстрировав прекрасное знание родственных отношений фамилии Сфорца:

– Лодовико Сфорца не слишком вежлив со своими племянниками.

– Да, он правит вместо Джана Галеаццо, но кто же тому виной, что племянник не может дать дяде отпор? Для Милана это куда лучше.

И снова сын показал отцу, что знает многое:

– Ваше Святейшество, осмелюсь напомнить, что ныне положение поменялось. У Лодовико Моро умерла его дражайшая супруга Беатриче д’Эсте, боюсь, что именно она была главной зачинщицей поведения мужа. А Джано Галеаццо, напротив, женился на внучке того же Ферранте Изабелле Арагонской.

– И все-то ты знаешь, – не без удовольствия улыбнулся Папа. Он был доволен осведомленностью сына, это означало, что ему самому будет хороший помощник и замена. Дочь пока слишком юна, она лишь молча следила за разговором мужчин, но придет время, и она тоже станет помощницей, отец это чувствовал. Хороших детей родила ему Ваноцца!

Польщенный Чезаро решил продемонстрировать, что он в курсе дел и возможного будущего зятя.

– А Джованни Сфорца всего лишь граф Пезаро? Полагаю, владение не приносит ему большого дохода?

– Зато хорошо расположено.

– Венеция? – Глаза юноши блеснули живым интересом. Папа поразился проницательности сына. Ответил уклончиво:

– Многое.

– Но он имеет всего двенадцать тысяч годового дохода.

– Поможем иметь больше, тем сильнее будет привязан.

– А согласится?

Они обсуждали положение дел почти на равных – отец и сын. В свои семнадцать Чезаре был куда более разумен, чем многие в сорок. Это нравилось и немного настораживало понтифика, Александр словно почувствовал какую-то угрозу, исходящую от Чезаре, но угрозу не жизни или положению, а угрозу подчинения. Чезаре всегда подчинял себе окружающих людей, конечно, он был слишком молод против Папы и уважал отца, но сейчас и понтифик почувствовал, что со временем подчинится воле сына.

– Согласится. Для этого есть кардинал Асканио Сфорца и его дядя Лодовико…

О Лукреции, казалось, забыли. Но она привыкла к мысли, что женщина полностью находится во власти мужчины, тем более, дочь во власти отца, да еще и отец – Папа Римский!

Девушка решила осторожно расспросить своего всезнающего брата об этом графе Пезаро, пусть хоть что-то расскажет.

…Александр в тот вечер долго лежал без сна, думая о своих детях. Из всех рожденных от него Борджиа всегда выделял детей Ваноцци – Джованни, Чезаре и Лукрецию. В этой троице Лукреция, конечно, стояла особняком, она была дочерью, а женский пол Борджиа любил особенно. Он с огромной нежностью относился к Лукреции, всегда баловал ее, надеясь на ответную любовь. Надеялся не зря, дочь обожала отца в той же степени, как и он ее.

Борджиа всегда понимал, что замужество Лукреции будет просто выгодной сделкой. Конечно, хорошо бы найти ей одновременно молодого и красивого мужа, который любил бы ее, девочка того достойна. Но с красивым есть опасность стать рогоносицей, может, лучше все-таки иметь послушного мужа, как вон Орсино у Джулии. Сказано уехать в родовое имение в Бассанело – уехал и лишний раз супругу оттуда не беспокоит.

Понтифик вздохнул, нет, и в таком случае не все так просто, Джулия родила дочь, но что-то подсказывало Александру, что это не его дочь. Маленькая Лаура подрастала, и все больше становилось понятно, что так и есть. Папа подчеркнуто прохладно относился к дочери своей любовницы, Джулия вопросов не задавала, видно понимая, что Александр подозревает не зря.

Лаура действительно была похожа на Орсини, что означало, что косой супруг Джулии не так прост, потому и был отослан прочь в Бассанело. Расстаться с самой Джулией у Александра не хватило духа, он любил эту красавицу, несмотря на все подозрения. К тому же у неверной любовницы было оправдание – она «изменила» с собственным мужем.

Будет ли Джованни Сфорца столь покладистым мужем, чтобы Лукреция осталась больше дочерью Борджиа, чем его женой? Все, что Александр узнал о будущем зяте, говорило за это. Джованни Сфорца двадцать шесть, он вдовец, но без детей. Это хорошо, Папа не мог представить, что будущий муж его дочери будет любить кого-то сильнее Лукреции. О том, что может вообще не любить, он даже не помышлял. Александр настолько обожал свою девочку, что был абсолютно уверен и в обязательной любви остальных.

Сейчас для отца было главным, чтобы его девочку не вырвали из-под его влияния и не лишили его общества. Это должно стать первым условием, которое будет поставлено самому графу Пезаро. Кардинал Асканио Сфорца, дядя предполагаемого жениха, смеясь, обещал поговорить с ним на эту тему:

– Ваше Святейшество, я прекрасно понимаю, что вы скорее предпочтете потерять руку или ногу, чем долго не видеть свою дочь. Думаю, Джованни Сфорца будет послушным зятем, и вообще, он должен быть благодарен, не всякому предлагают руку прекрасной Лукреции Борджиа!

За окнами уже забрезжил рассвет нового дня, а понтифик все размышлял. Теперь он думал о сыновьях. Даже сам себе Родриго не всегда сознавался, что любимый сын – Джованни, или по-испански Хуан. Почему не Чезаре? Наверное, потому что Джованни всегда требовалось больше внимания и заботы, он был слабее и беспомощней, а еще его постоянно приходилось защищать от брата.

Но при этом Джофре, который был еще меньше и слабее, такой отцовской заботы не видел. Но здесь все куда проще – Джоффредо не его сын, Ваноцци родила его от мужа, то есть поступила, как и Джулия. Борджиа дал ему свою фамилию, что вызвало возмущение Чезаре.

Если кто и достоин имени Борджиа, так это Чезаре. Высокий, стройный, сильный физически, он выделялся умом и проницательностью не только среди сверстников, но и в сравнении с куда более взрослыми и опытными людьми. Не обладай Чезаре внешностью красивого молодого человека, никто не поверил бы, что ему всего семнадцать, а не сорок. Может, потому, а не только из-за положения его отца кардиналы и признали Чезаре равным себе?

Казалось, в этом молодом человеке все замечательно: он умен, красив, силен физически, умел себя держать с людьми так, что они попадали под его обаяние… Почему же не один раз Борджиа замечал, что его сына боятся, причем боятся даже те, кому он вовсе не причинил никакого зла? Люди словно чувствовали эту угрозу будущего зла.

Чезаре учился держать себя в руках, Александр, прекрасно зная взрывной характер своего сына, понимал, как тяжело ему это дается, а потому радовался растущему умению новоиспеченного кардинала усмирять гнев. Это нужно уметь обязательно, иначе беда. Покойный муж донны Адрианы Лодовико Орсини сыграл большую роль в физическом развитии мальчика как раз, когда тот становился юношей, теперь Чезаре легко гнул подковы одной рукой и во время состязаний сворачивал головы быкам, приводя в изумление зрителей. Любимым объектом его охоты были медведи, и Папа подозревал, что далеко не всегда его сын пользуется помощью других.

Но не эта сила пугала понтифика. В Чезаре была другая – моральная сила, которая значила куда больше. С детства все, находившиеся рядом с мальчиком, понимали, что его требование лучше выполнить, и чувствовали, как его воля неуклонно подчиняет своей. С годами это умение подавлять чужую волю у Чезаре только росло, теперь и Папа чувствовал, что попадает под его влияние.

Это было тем более удивительно, что сам понтифик отличался умением словно околдовывать собеседников. Еще о кардинале Родриго Борджиа говорили, что каждый собеседник попадает под его обаяние и соглашается со всем, им сказанным, раньше, чем успеет сообразить, что ему предложили.

Но в том и беда, что обаяние у отца и сына было несколько разное. Родриго Борджиа очень любил жизнь во всех ее проявлениях и не боялся грешить, надеясь, что за полученное удовольствие Господь простит ему эти грехи. Потому и обаяние у него было особенное, оно словно обволакивало, не оставляя ощущения насилия, подчинения своей воле. У Чезаре иначе. Встречаясь с проницательным взглядом юного кардинала, человек чувствовал, что попал во власть его воли, хотелось немедленно вырваться из-под этой власти. Тех, кто подчинялся сразу и безропотно, Чезаре презирал. А вот те, кто пытался сопротивляться, становились его врагами, а быть врагом Чезаре Борджиа можно было пожелать только своему кровному врагу.

Александр помнил, как однажды, говоря о Джованни, Чезаре усмехнулся:

– Не будь он моим братом, был бы врагом.

Это было страшное признание, но отец в него поверил.

Сам Александр чувствовал, что тоже медленно, но верно попадает под влияние сына, зато сам Чезаре все реже оказывается под отцовским. В глубине души Папа понимал, что сын сможет поставить под свою руку всю Италию, но только одним способом: на колени. И сделает это, если хватит времени. Вопрос был только в том, как долго проживет сам понтифик, и дело здесь не в его физическом здоровье, с этим у Александра было все в порядке, а умении отравителей. Справиться с политическими врагами вроде Джулиано дела Ровере Папа рассчитывал своей хитростью, против нападения бандитов или убийц существовала охрана, а вот уберечься от предателей с ядом было куда труднее. Оставалось уповать на помощь Господа, хотя меры Папа, конечно, принимал.

Когда понтифик все же заснул, ему приснился Чезаре в привычном черном одеянии, которое он так любил, на черном коне, смеющийся над поверженными врагами. И хотя враги были повержены, а сын смеялся, проснулся понтифик в отвратительном настроении, к тому же ему очень не нравился смех собственного сына во сне, он был каким-то… дьявольским.

Папа долго стоял на коленях, молясь о спасении души своего Чезаре, даже сам себе не сознаваясь, что действительно боится за бессмертную душу сына.

ГРАФИНЯ ПЕЗАРО

Не все понимали, почему Александр VI выбрал для своей любимой дочери именно Джованни Сфорца. С династической точки зрения это не был блестящий выбор. Джованни незаконнорожденный сын Констанцо Сфорца и племянник всесильных Лодовико Моро и Асканио Сфорца. Но у него самого всего двенадцать тысяч годового дохода, что очень мало для содержания двора Пезаро и любящей роскошь супруги.

Лукреции пока наплевать на финансовые проблемы, девушке куда больше нравилось чувствовать себя взрослой. Она важничала уже после подписания первого брачного договора, однако, когда все расстроилось, а потом стало ясно, что Его Святейшество не намерен выдавать дочь и по второму договору, Лукреция стала относиться к сватовству, как к некой игре, которая обязательно будет прервана в самый интересный момент, а потому не переживала бы, если и этот расстроится.

Однако все шло к свадьбе…

И тут ей стало страшно. Муж… конечно, это не навсегда, возможен развод или вдовство, но ведь могут быть и дети.

– А как дела у Джованни, Ваше Святейшество?

Понтифик улыбнулся:

– Все прекрасно, он наладил отношения с супругой. Теперь пойдут дети.

Чезаре только вздохнул, как бы он хотел быть свободным, новоиспеченному кардиналу куда больше нравилось командовать гарнизоном в Сполето, чем стоять службы в Ватикане. Но с отцом не поспоришь…

Это прекрасно понимала и Лукреция, только ей и в голову не приходило спорить. Характер у Лукреции удивительно сочетал в себе отцовские и материнские черты. Только отцовским – хватке, умению управлять людьми и решать дела – еще предстояло проявиться, а вот материнские уже были заметны. Лукреция быстро привыкала ко всему и со всем соглашалась. К тому же она подобно Ваноцци готова оправдать все, особенно если дело касалось обожаемых ею мужчин – отца и братьев.

Такое согласие с любыми поступками приводило в изумление Джулию Франезе. Не раз она возмущалась:

– Как ты можешь твердить, что твой брат хорош, если он ведет себя неподобающе?!

Речь шла о Джованни Борджиа, получившем в качестве приданого Ганди и ставшего герцогом Гандийским. Брат Лукреции действительно вел себя неподобающе, он проводил все ночи вне дома, разгуливая по улицам и кабакам с сомнительными приятелями, пьянствовал, без устали транжирил отцовские деньги, но главное – не исполнял супружеский долг, откровенно предпочитая своей жене проституток весьма сомнительного качества.

Это едва не привело к скандалу, потому что король и королева Испании дали понять Родриго Борджиа, что если их сын будет и дальше вести себя неприлично, то брак потребуют расторгнуть. Старшего брата Педро Луиса, к которому отправляли Джованни, уже не было в живых, а потому присматривать за шалопаем оказалось некому.

Но Лукреция отвечала Джулии:

– Наверное, он не может иначе…

– Не может? Ты и своего мужа так же будешь оправдывать? Супруг будет гулять ночами, а ты плакать втихомолку?! Тогда тебе не видать настоящего любовника!

Знать бы Джулии, как повернет судьба подруги… Лукреции доведется испытать все: в ее судьбе будут три супруга, и все разные, будет и небрежение мужа, и любовь, и презрение родственников, и настоящая борьба за свое место, достойное место донны. И даже любовь будет очень разной – от чувственной страсти до романтической и платонической. Правда, людская молва забудет именно о такой, зато припишет дочери Папы Александра много преступлений, которых она не только не совершала, но и просто никак не могла совершить. Людская молва часто несправедлива, зато падка на большую ложь…

Джованни Сфорца граф Пезаро вовсе не желал жениться на незаконнорожденной дочери Папы. Ему была противна сама мысль породниться с Борджиа, но пойти против воли всего клана Сфорца он не мог. А Лодовико Сфорца задумал большую игру, и женитьба племянника, чувства которого его вообще не волновали, сейчас была ему очень нужна. Папа должен до времени состоять в сторонниках, чтобы не встал на сторону Джана Галеаццо. Папская область располагалась весьма кстати между Миланом и Неаполем; если понтифик решит не пропускать через свои земли войско страшного Ферранте, то Милану можно не бояться. Ради такого личным счастьем Джованни Сфорца можно и пожертвовать.

Сам граф Пезаро не обладал железным характером, чтобы настоять на своем или хотя бы выбрать сторону кого-то одного, и, без конца подчиняясь чужой воле, себя уже ненавидел. Не меньше он ненавидел и будущую супругу Лукрецию, которую еще не видел в глаза и которая ничем перед будущим мужем не провинилась. В Рим на свадьбу он ехал точно на Голгофу, не ожидая для себя ничего хорошего.

Зная будущее развитие событий, можно подтвердить, что ничего хорошего и не вышло, но только потому, что сам Джованни Сфорца ничего не сделал, чтобы завоевать сердце Лукреции – всесильной повелительницы сердца Папы. За спиной жены он мог бы получить многое, а опираясь на могущество Папы, стать видным человеком, но остался кем был – вялым, нерешительным, довольно трусливым человеком.

Но Лукреции предстояла свадьба с Джованни, и тринадцатилетняя девушка пыталась заочно влюбить себя в будущего супруга. Лукреции сказали, что он хорош собой, спокоен, иногда даже слишком, старше ее, значит, опытней, крепок физически, значит, будут хорошие дети.

И вот Джованни Сфорца въезжал в город. Его встречали торжественно, братья Лукреции выехали к воротам, все были разодеты в пух и прах, даже лошадиные попоны украшены драгоценными камнями. Роскошь, роскошь и еще раз роскошь… Глядя на все это великолепие, Сфорца невольно вспоминал обличительные проповеди флорентийского монаха Савонаролы. Сам Джованни не слишком увлекался его горячими речами, считая, что все хорошо в меру, но сейчас, когда перед глазами на солнце тысячами искр рассыпались блики от драгоценных камней на одежде, оружии и даже лошадиной упряжи сыновей Папы и их свиты, он вдруг страстно пожелал, чтобы требования Савонаролы уничтожить роскошь вдруг исполнились. Тем более, ему самому пришлось взять на время у Джоффредо некоторые украшения, чтобы не выглядеть уж совсем бедным родственником.

Небось, и Лукреция такая же! Сфорца вдруг ужаснулся: как же он ее содержать-то будет?! В качестве приданого за Лукрецией давали тридцать тысяч золотых дукатов, не считая украшений и нарядов. Эти деньги весьма пригодились бы Джованни Сфорца, чтобы подремонтировать начавший заметно ветшать дворец в Пезаро, заменить в нем мебель, обивка которой грозила расползтись, купить новых лошадей…

Но если бы он мог выбирать, то лучше остался вдовцом в ветхом дворце, чем стал зятем Папы, а вот выбирать и не приходилось. Собственных денег у бедолаги Джованни Сфорца было, по меркам богатого Рима, очень немного. Пезаро давал ему всего двенадцать тысяч годового дохода, при том, что Чезаре только за одну должность получал шестнадцать, а было их несколько. Сознание этого не добавляло графу Пезаро ни настроения, ни желания жениться.

Тихая ненависть к будущей супруге, возникшая из-за его собственных проблем, помешала Джованни Сфорца заметить прелесть его невесты, то, как она старалась быть с будущим мужем доброжелательной, старалась угодить, понравиться… Нет, даже увидев ее на балконе дворца, взволнованную, замершую в ожидании его восхищения или хотя бы простого восторга, он хмуро и сухо приветствовал девушку.

Лукреция обомлела от такого невнимания жениха. Привыкшая к обожанию, она расценила такое невнимание к себе со стороны Джованни как откровенную пощечину.

– Джулия, я что, уродина? Или плохо одета?

Джулия Фарнезе и сама не могла поверить глазам, будущий муж Лукреции едва взглянул на них и сдержанно поклонился.

Лукреция, убежав в комнату, бросилась на постель и разрыдалась. Подруга принялась утешать ее:

– Успокойся, может, он просто плохо видит? Не понял, что это ты, слишком взволнован?

Она перебирала и перебирала причины, по которым Джованни Сфорца мог так идиотски вести себя с будущей женой. Постепенно Лукреция успокоилась, ей сделали примочки, чтобы убрать припухлости под глазами от слез, поправили волосы в красивой сетке, переодели в другое платье… Глядя на себя в большое венецианское зеркало, Лукреция вздохнула:

– Просто у него сердце занято другой… – Вдруг глаза ее сердито блеснули. – Но даже если это так, просто приветствовать дочь Папы он мог бы!

Поправляя ей волосы, Джулия рассмеялась:

– Утешь себя тем, что у тебя будет возможность ему отомстить.

– Чем?

– Ответным невниманием. Можно выйти за него замуж и немедленно завести себе любовника, а в его нищий Пезаро ехать отказаться. Я думаю, Его Святейшество тебе не откажет.

Лукреция фыркнула:

– Я вообще попрошу отца пока только обвенчаться, но не вступать в связь. Мне еще рано…

Джулия хотела сказать, что вовсе не рано, тринадцать лет самое время, но, глянув на худенькую, как былинка, Лукрецию с совершенно детским выражением лица и ясными голубыми глазами, с подругой согласилась. Не каждой дается в эти годы стать настоящей оформившейся женщиной, некоторые всю жизнь остаются худыми. Джулия вспомнила себя в таком возрасте и мысленно усмехнулась: она уже успела сменить не одного любовника и в пятнадцать стала любовницей кардинала Борджиа, опытной женщиной. Что ж, каждой свое…

Лукреции удалось убедить отца, что спать с мужем в ту же ночь не обязательно, и отправляться за ним далеко на север тоже. Глядя в несчастные, полные слез голубые глаза своей обожаемой дочери, понтифик не мог отказать ей в такой мелочи.

В остальном все оказалось с размахом. Венчание проходило в Ватикане, чего вообще-то быть просто не могло. Но слово Папы закон, Александр захотел, кардиналы подчинились. И пир тоже удался, что дало повод многим позлословить по поводу свадьбы.

Для Лукреции все происходило как во сне. Долгая беседа со священником перед одеванием в свадебный наряд; тот словно боялся, что она перед алтарем может сказать «нет», потом облачение в тяжеленное роскошное красное платье, причесывание и, наконец, сам выход. Где-то в затаенном уголке еще жила надежда, что, увидев ее, такую красивую, со светлыми волосами, убранными в золотистую сеточку с обилием драгоценных камней, стройную, взволнованную, Джованни Сфорца все же оценит драгоценность, которую получает.

Но… этого не произошло. Роскошные золотистые волосы невесты, ее голубые глаза, сверкавшие ярче камней в украшениях, ее очаровательная юность и хрупкость, почти умоляющий взгляд очаровали всех, кроме жениха. Джованни Сфорца лишь хмуро покосился на девушку и молча подал ей руку в нужный момент.

Сначала Лукреция была на грани обморока, все поплыло перед глазами, девушка ясно видела множество восхищенных глаз, заметила, как улыбнулся при виде своей дочери понтифик, как качали головами многие гости – очень уж юна и хороша невеста, но никак не могла поймать тот единственный взгляд, который был ей так нужен.

Потом девушку взяло зло, если ему все равно, то и ей тоже! И все же перед алтарем она стояла едва живая, сквозь сон слышала чужой голос и отвечала сама…

Супруга… жена… графиня Пезаро… ненужная мужу даже в день свадьбы!

– Сестричка, мы с тобой будем танцевать? – Это Чезаре, он понял ее состояние и понял, чего ей не хватает для возвращения уверенности в себе. Джованни Сфорца Чезаре уже ненавидел!

Ненавидел со вчерашнего дня, когда заметил, как тот подружился с Джоффредо, годившимся ему в сыновья, и с турецким принцем Джемом, жившим в Ватикане на положении почетного пленника. В первый же вечер, не пожелавший даже толком поклониться своей несчастной стоявшей на балконе невесте, Джованни Сфорца отправился вместе с Джемом и Джофре к… проституткам. Достойное поведение без пяти минут мужа!

Чезаре с трудом сдерживался, чтобы своими руками не придушить этого слизняка, который даже драгоценности на шляпу вынужден взять взаймы у Джоффредо, было очень обидно за сестру…

А потом они танцевали… конечно, испанские танцы. И гости были в восторге, Папа радостно хлопал в ладоши своим детям… У Лукреции не испанская внешность, тем разительней казался контраст худеньких ручек и их манящих, страстных движений, голубых глаз и того огня, который они выплескивали на окружающих, когда всего на мгновение она приподнимала опущенные ресницы…

– Как ты хороша, сестричка…

Казалось, Лукреция просто забыла о муже, мрачно наблюдавшем за танцем, но в какой-то миг их глаза все же встретились, и девушка поняла, что вовсе не безразлична Джованни Сфорца, он просто делает вид, что ему все равно! Ах, так?! Движения стали еще более страстными, а взгляд завораживающим.

Но когда она еще раз осторожно глянула в сторону графа Пезаро, надеясь встретиться с влюбленным взором, увидела, что тот… спокойно разговаривает с какой-то дамой весьма посредственной внешности! Обида захлестнула Лукрецию, муж явно не желал даже замечать ее красоту, умение двигаться, очарование, о котором твердили все вокруг.

Странное поведение супруга заметили гости, Лукреции начали сочувствовать, а это было еще оскорбительней. Вот тогда она и подошла к Папе просить разрешения не становиться женой в эту же ночь. Понтифик тоже видел, сколь откровенно пренебрегает юной красавицей-супругой Джованни Сфорца, он уже успел поинтересоваться у Джоффредо, не импотент ли тот. Младший сын замотал головой:

– Нет, что ты! Мы провели ночь у шлюх!

Тем обидней казалось невнимание к молодой жене. Понтифик дал дочери такое разрешение, чем вызвал новый град насмешек. Чтобы отвлечь мысли гостей от неприличного поведения жениха, Папа распорядился наградить участниц импровизированного спектакля, который разыгрывали перед гостями приглашенные актрисы, сладостями со стола.

Слуги понесли большие подносы с воздушным печеньем, которое особенно удалось в тот день повару, но набрать его женщинам оказалось не во что. Тогда одна из актрис просто подставила подол верхней юбки! За ней последовали остальные… Поднялся смех и визг, потому что нашлись желающие, а среди них и сам понтифик, добавить печенье и конфеты в эти подолы, мужчины принялись кидать сладости прямо со стола в подставленные края юбок, а женщины ловили их.

Уже на следующий день по Риму поползли слухи, что на свадьбе дочери понтифика голые куртизанки ловили бросаемые им сладости, как только могли. Что делали среди гостей, в числе которых было немало достойных дам вроде донны Адрианы, и отцов церкви, голые куртизанки, не мог объяснить никто, но все поверили. Разврат, разврат и еще раз разврат!

Где и как провел ночь супруг, Лукреция не знала. Сама она долго лежала, одетая ко сну, с заплетенной на ночь косой, глядя сухими, остановившимися глазами в потолок, и заснула только под утро. Но то, что консумация брака не состоялась, позже ей помогло, ведь свидетелей их первой близости с супругом не было. Как и самого супруга.

А утром Джованни Сфорца встретил ее как ни в чем не бывало, сухо приветствовал, предложил руку, чтобы пройти к столу, как того требовал этикет. Лукреция чувствовала, что тихо ненавидит мужа, причем, с каждой минутой все сильнее. Она поняла, что никогда не сможет простить ему вот этого прилюдного унижения. Ее, как могла, поддерживала Джулия, а еще Чезаре.

Между их дворцами был сделан такой же тайный ход, как и к покоям понтифика. Папа желал, чтобы он и его любимые дети могли видеться в любое время суток, не привлекая ничьего внимания. Теперь этот ход пригодился.

Граф Пезаро не бывал в спальне жены, хотя после свадьбы прошла уже почти неделя. Это было унизительно, муж откровенно пренебрегал своей красавицей женой. Не заставлять же силой приходить! Конечно, Лукреция могла пожаловаться отцу или хотя бы Джулии, но она ни за что не стала бы этого делать. А Чезаре опасно говорить даже слово, он и так скрипел зубами при одном виде графа Пезаро.

В тот вечер Лукреция, целый день ломавшая голову над тем, как надолго Папа дал им разрешение не быть вместе, в очередной раз пыталась понять, ждать ей мужа или нет. Сомнения рассеял Чезаре, он зашел пожелать сестре спокойной ночи и словно между делом сообщил, что граф Пезаро вместе с Джоффредо и Джемом снова отбыли к проституткам:

– Я видел их уже на улице, неподалеку от дома Алиетты.

– Кто это?

– Это куртизанка, которая не боится Джема. Турецкий принц бывает там часто. Теперь вот решил приучить и Сфорца…

Это было жестоко, но разве лучше, чтобы сестра ждала супруга бесполезно всю ночь?

Лукреция действительно ждала, хотя и со страхом. Потом накинула халат и отправилась в покои Джулии. Но подруги там не оказалось. Лукреция прекрасно знала, где ее искать – в спальне Папы. Стало неимоверно горько, все кого-то любят и всех кто-то любит, а ею муж просто пренебрегает. До сих пор Джованни не сделал ни одного движения, не сказал ни единого слова, чтобы как-то расположить ее к себе. Возьми муж ее даже просто за руку, скажи несколько ласковых слов, и сердце навек было бы отдано ему. Сердце Лукреции было готово любить, как глотка свежего воздуха, оно жаждало любви, страстной неги, тело просило объятий, губы ждали поцелуев, искали другие губы…

Но Джованни Сфорца она оказалась не нужна, он предпочел ее постели постель проститутки, ее объятьям объятья продажной женщины. Да, она ничего не умела, но кому, как не мужу, обучить? Лукреция готова учиться, все ее существо страстно желало любви!

Промучившись некоторое время в постели, она вдруг снова вскочила, надела халат и бросилась… в потайной ход, ведущий к брату!

Чезаре еще не спал, он сидел, мрачно уставившись на пламя свечи и размышляя о несправедливости судьбы. Увидев полуодетую сестру, кардинал ахнул:

– Лукреция, что случилось?!

А у нее вдруг словно прорвало плотину, рекой полились слезы, Лукреция прижалась к груди брата с рыданиями:

– Я… не могу… почему… за что, Чезаре?!

Он обхватил ее худенькие плечики, гладил светлые волосы, успокаивал:

– Ну, ну, перестань. Не плачь, Лукреция, он не стоит твоих слез…

Постепенно ее рыдания стали слабее, Чезаре нежно поцеловал сестру в висок, почувствовав, как бьется тоненькая вена. Невольно его губы скользнули дальше, к щеке, они ведь так часто целовали сестренку в щеку. Но на щеке не остановились, почувствовав под губами ее нежную щеку и так близко припухшие от слез губы, а под руками горячее гибкое девичье тело, Чезаре просто потерял голову… В конце концов, он тоже молод и горяч, а сестра красива, хотя ее муж этого словно не замечал.

После долгого-долгого поцелуя Лукреция вдруг снова разрыдалась:

– Я не хочу… с ним… не хочу…

Чезаре не выдержал, его голос стал хриплым:

– А… со мной?

– Да.

Они очнулись нескоро, страшно смущенные и восхищенные друг дружкой. Он гладил и гладил тело сестры, удивляясь гладкости кожи, ласкал ее еще не вполне оформившуюся грудь, с удовольствием проводил рукой по тонкой талии и уже крутым бедрам… запутывался пальцами в шелковых волосах… Коса, заплетенная служанкой на ночь, распустилась, и волосы покрывали почти всю спину Лукреции.

Она вдруг опомнилась:

– Мне нужно идти…

Хотелось оставить ее до утра, ласкать и ласкать, целовать, гладить, но брат прекрасно понимал, что еще немного, и Лукрецию примутся искать. Ни к чему давать лишние поводы для глупой болтовни.

Прощаясь, Чезаре поцеловал Лукрецию долгим страстным поцелуем.

– Я люблю тебя.

Она вскинула на брата голубые, горевшие счастьем глаза:

– И я тебя.

Отсутствие хозяйки, конечно, заметили, но служанка, видевшая, что она пошла по потайному переходу к брату, успокоила остальных:

– Придет. Жаловаться на мужа пошла.

На следующее утро счастливое смущение Лукреции заметили все, ее глаза снова блестели ярче бриллиантов, но не возбужденным ожиданием, а счастьем. Вокруг тихонько хихикали, ясно же, что перед ними не девственная девушка, а счастливая женщина. Даже Джованни Сфорца пару раз изволил взглянуть на супругу с некоторым удивлением.

Тем более странным выглядело прежнее равнодушие графа Пезаро. Кое-кто решил, что Джованни просто отменный лицедей: привел жену в экстаз, но делает вид, что ни при чем.

Заметил состояние дочери и Папа, но от его внимательного взгляда не укрылось, что сама Лукреция больше не ищет глазами глаза мужа, как это было в предыдущие дни. Зато с братом они переглянулись совсем иначе. Это был перегляд тайных любовников, Александр знал в этом толк! Одни глаза спросили: «Ты придешь?», вторые ответили с восторгом: «Да! Да!». Неужели…

Понтифик на мгновение прикрыл свои глаза, чтобы никто не заметил мелькнувшую в них догадку. Его дети любовники? Снова скользнув взглядом по фигурам танцующих Лукреции и Чезаре, он усмехнулся: а почему бы и нет? Они молоды и прекрасны, и если это приносит счастье обоим…

А как же тогда быть с Джованни Сфорца? Ну что ж, если этот дурень не желает замечать красоты собственной супруги, тем хуже для него. Нужно только предупредить, чтобы были осторожны, хотя, если Лукреция окажется беременна, ее супруга всегда можно будет заставить совершить консумацию брака и списать ребенка на этот единственный случай. Странно, что у него от первой жены не было детей, может, вообще не способен? Тогда действительно детям надо быть осторожней.