Текст книги "Тезей и Ариадна. Нить любви"
Автор книги: Наталья Павлищева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Но эта статуя была явно неудачной, она не желала двигаться. Великолепная женская фигурка застыла, словно заколдованная. Дедал никому не говорил, что создавал статую богини, представляя царскую дочь Ариадну, вернее, то, как она будет выглядеть, когда станет женщиной. Точеная фигурка с тонкой талией, большой грудью и поистине царской статью… Руки подняты вперед и в стороны. В ее позе легкое напряжение, а руки спокойны.
И вдруг он понял. Нет, не благословение толпы должно быть в жесте будущей царицы, а божественные змеи в руках у богини. Тогда будет объяснимо это напряжение – она держит змей, которые извиваются!
Намочил глину, поспешно взялся исправлять.
Уже была готова одна рука, когда пришел посланец Верховной жрицы Акам. Дедал терпеть не мог этого шептуна. Все он знает обо всех, так и кажется, что заглядывает в рот, считая куски, когда ешь.
Конечно, бросать работу, которая стала получаться, очень не хотелось, но от приглашения Верховной жрицы, которое больше похоже на приказ, отказываться нельзя. Дедал вздохнул, стараясь сделать это как можно незаметней, вымыл руки, переоделся и отправился во дворец, где в небольшом помещении было устроено святилище – храм для царской семьи.
Возвращался он, будучи страшно недоволен. Зачем ему какой-то афинский царевич? Неужели Верховная жрица не понимает, что Дедалу больше всего хотелось забыть то, что когда-то произошло в Афинах, а значит, забыть и сами Афины?! Сын Эгея приплыл, чтобы убить Минотавра! И что должен делать сам Дедал, держать человекобыка, пока Тезей будет наносить тому смертельные раны?
У Дедала была причина не вспоминать Афины, хотя виноват во всем был он сам. Прекрасный скульптор и неугомонный изобретатель, Дедал в Афинах пользовался не просто уважением, ему поклонялись. Конечно, не как Зевсу или даже Аполлону, но не меньше, чем царю. Он создавал прекрасные статуи, строил дома, даже дворец, и не его вина, что у афинского царя не доставало средств, чтобы заполучить нечто похожее на кносскую махину. Дедал вполне мог соорудить и канализацию, как на Крите и Тире, и подъемники, которые приводили в движение быки, идущие по кругу, и подачу воды в любые помещения… Он мог создавать статуи и мебель, изящную посуду и каменные дома, но больше всего ему нравилось придумывать разные вещи, которые приводили окружающих в изумление.
Дедал с удовольствием вспоминал деревянного быка, сделанного для акробатов группы Скира, и корову, которую когда-то создал для сошедшей в своей похоти с ума царицы Пасифаи, чтобы царица смогла пробраться внутрь и спариться с ничего не подозревавшим быком. Пасифае пришлось несколько дней спать вместе с коровами и не мыться, чтобы от нее пахло навозом, а не благовониями, а потом терпеть недюжинную силу быка, но она получила желаемое. Рабыни болтали, что царица сказала, мол, такого удовольствия вперемешку с болью она не испытывала никогда.
Царь Минос обиделся и больше к супруге не подходил, принявшись за самих рабынь. С тех пор во дворце, да и во всем Кноссе появилось много мальчишек, сильно напоминавших своей внешностью царя. Но кто же будет в обиде, если получит золотое украшение и родит здорового младенца? Рабыни не противились.
А Пасифая после своего безумства родила ребенка с бычьей головой. Младенец был слишком велик, его голова не могла пройти наружу, и жрицы, которые помогали царице, сказали, что спасти можно либо мать, либо ребенка, но если промедлить, то погибнут оба. Царь Минос ненавидел свою супругу, так унизившую его мужское самолюбие, а потому сказал, чтобы спасали ребенка. Позже он очень жалел, что не промедлил, потому что попросту вырезанный из чрева матери младенец оказался чудовищем. Так и росло это чудовище в подвалах дворца в Лабиринте.
На Дедала царь Минос зла не держал, даже самый именитый скульптор не мог отказать царице, это стоило бы ему жизни. На Крите женщины имеют больше власти, чем мужчины.
А из Афин Дедал бежал после совершенного убийства.
Он не желал вспоминать тот кошмар, иногда не понимая, что на него нашло. Именно тогда Дедалу стали удаваться скульптуры, о которых говорили, что они движутся. Это было счастьем – осознать, что в чем-то ты равен богам! Но одна скульптура не удавалась, как сейчас изображение Ариадны в виде Богини-матери, – не хватало какого-то штриха, одной детали, чтобы она ожила.
Дедал вернулся из дворца, когда увидел, как его ученик Талос уверенно исправляет руки скульптуры. Это и был тот самый штрих… Изображение ожило. Вместо того чтобы похвалить ученика, Дедал круто развернулся и ушел на берег. Он стоял, подставив лицо соленому ветру и брызгам, на самом краю утеса и думал о том, что придется уступить свое место Талосу. Ученик оказался талантливей учителя, он пойдет дальше, и сам Дедал станет никому не нужен. Сообразительный Талос быстро научится и выдумывать разные приспособления. Тогда Дедалу придется идти к нему в подмастерье.
Горечь заливала сердце Дедала, считавшего себя недосягаемым для смертных и равным богам. Вот как наказывают боги – они просто наделяют большим талантом другого, и этот другой оказывается рядом.
– Учитель. – Талос, нашедший, наконец, своего наставника на берегу, всего лишь тронул его за плечо, чтобы подать теплый плащ, стоять на холодном ветру раздетым опасно.
– Ты?! – почти взревел Дедал.
Ярость накатила черной волной, почти затмила ум и сердце, застлала глаза. Он сделал резкое движение, и… Талос летел вниз с обрыва, словно большая синяя птица – в его руках развевался плащ Дедала. Учитель занес ногу, чтобы шагнуть следом, но сильный порыв ветра отбросил его назад. Этот же порыв швырнул тело Талоса на острые выступы скалы, лишая надежды выжить.
Все существо охватил такой ужас, что несколько мгновений Дедал стоял, как скала, а потом бросился бежать. Но не вниз, чтобы посмотреть, не выжил ли Талос, а прочь – спрятаться от всех и от себя тоже. В мастерской он уничтожил проклятую статую и забился в дальний угол, рыдая.
Талоса нашли утром, конечно, он был мертв, но уверенности, что умер сразу, пока летел, ударяясь о скалы, не было. Дедал мог сделать вид, что ничего не знает об ученике, тем более, в мастерской они были одни, да и рабы не выдали бы своего хозяина. Но Дедал не смог, когда спросили, почему его плащ оказался зажат в руке несчастного Талоса, не солгал, рассказал все честно.
Афины были потрясены, афиняне любили и ценили Дедала, но простить ему убийство, пусть и по неосторожности, не смогли. Дедала изгнали из Афинского царства. Раскаявшихся обычно через несколько лет возвращали, и многие цари были бы готовы принять его хотя бы на время в надежде оставить навсегда, но Дедал отправился как можно дальше от места своего преступления, поклявшись никогда больше не приходить в Афины.
Он хотел плыть в Египет, но задержался на Крите. Просто их корабль попал в бурю, пришлось пристать к берегу, там пережидавшему непогоду Дедалу нашлось дело, мастер придумал пару приспособлений и оказался в Кноссе с массой заказов на все подряд. Некоторое время он работал, чтобы скопить деньги на обустройство в Египте, а потом… потом родился сын Икар, царь Минос привлек Дедала к работе во дворце, было много интересных заказов и задумок.
Дедал успокаивал сам себя, что сделает еще вот это и. Но в глубине души понимал, что пока не подрастет Икар, никакого «и» не будет. Икар подрос, однако, сбежать с Крита не так-то просто, особенно тому, кто столь заметен. А тут еще эта Верховная жрица!
Мастер старался настроиться на работу с руками статуи, ничто не должно отвлекать, иначе не получится, думать о приказе Верховной жрицы нельзя, не время. Приказ странный – подружиться с сыном Эгея, прибывшим, чтобы убить Минотавра, помочь ему в этом каким-нибудь хитрым изобретением, но ни в коем случае не выдать тайны Кносского дворца!
Какой-то самонадеянный афинский мальчишка приплыл, считая, что сможет с легкостью одолеть огромное чудовище? Почему он, Дедал, лучший зодчий и скульптор мира, должен помогать Тезею или как его там? Почему должен бросить все свои дела и придумывать, как мальчишка может победить огромного человекобыка хитростью?
Раздраженный Дедал вошел в мастерскую и замер, потому что его собственный, совсем еще юный сын Икар… исправлял вторую руку незавершенной статуи! Работал мальчишка так уверенно, что с первого взгляда было ясно, что еще чуть, и превзойдет отца.
Дедала захлестнуло воспоминание о другой статуе и другом юноше. Даже за голову схватился, рука сама потянулась к чему-то тяжелому..
– Дедал, хайре! – раздался за спиной голос Калликрата, афинянина, приехавшего на Крит в составе предыдущей дани и ставшего за то время прекрасным переводчиком. Правда, жил Калликрат на Тире, но дела это не меняло. – Позволь познакомить тебя с Тезеем, сыном Эгея и Посейдона.
Пальцы сами разжались, тяжелый молоток, которым он отбивал самые крупные куски мрамора, упал, больно задев ногу, но Дедал даже не заметил боли. Он словно вынырнул из глубин бессознательного гнева. Еще чуть, и убил бы собственного сына!
– Хайре, Дедал, я много слышал о твоих творениях в Афинах. Говорят, лучше твоих скульптур не бывает, – из-под рыжеватых косм афинского царевича на Дедала смотрели голубые до синевы глаза.
Тезей… так вон он какой, этот мальчишка. И правда юнец, но сила у этого юнца, как у Геракла, пожалуй, справится с Минотавром. Если, конечно, помочь.
Дедал уже знал, что поможет, будет опекать этого юнца просто потому, что он так вовремя появился в его жизни, словно боги прислали Тезея для того, чтобы спасти Дедала от самого себя, чтобы не позволить совершить второе убийство.
Икару Тезей тоже очень понравился, сын Дедала вызвался сопровождать афинянина по Кноссу. В душе у Дедала шевельнулась ревность, но он заглушил это гадкое чувство. Ревновать женщину – это одно, а ревновать собственного сына к таланту или дружбе с таким же мальчишкой, как он сам, – совсем другое. Пусть побегают по окрестностям, а сам Дедал будет наставлять Тезея иначе: объясняя потайные движения человеческой натуры и критян в особенности.
Так и получилось, Дедал учил Тезея, знакомя его с кносской жизнью, объясняя, объясняя и объясняя… Икару быстро надоело, и он нашел себе другое занятие – отправился в Азию выбирать коней. Конечно, не он выбирал, но посмотреть, как это делают другие, полезно.
Теперь Тезей все дни проводил в мастерской Дедала либо с ним на рынке, на улицах города и с ним же во дворце. Дедала пускали всюду, всюду приветствовали, то и дело говорили хвалебные слова о его изобретениях. Мастер кивал, все это выслушивая.
Тезей удивлялся, он давно поблагодарил бы за внимание и поторопился распрощаться, а Дедал все слушал и слушал. Видно, мастер любил лесть.
Дедал так много рассказал Тезею об очень разумном устройстве Критского царства, что юноша был готов терпеливо слушать и задавал много толковых вопросов. Это не могло не понравиться мастеру.
– Знаешь, если ты когда-нибудь станешь царем, я вернусь в Афины…
– Конечно, стану и ты вернешься.
Он пытался понять, почему те, кто уже мог бы вернуться домой с Крита, не делали этого. Дедал боится, что будет осужден в Афинах за давнее преступление? Тезей решил, вернувшись домой, обязательно добиться от афинян прощения для мастера, который совершил преступление в порыве ярости и больше никогда ничего подобного не повторит.
А Калликрат? У него семья, но ведь и семью можно увезти с собой.
А Гиакинф, ставший успешным ювелиром, изделия которого с удовольствием покупают придворные?..
А Десал, тоже выкупивший свободу, но оставшийся, чтобы торговать с Египтом, который ему очень понравился?..
А прекрасная лекарка Дайла, разве она не могла бы лечить афинян и выдать замуж своих дочерей там, а не на Крите?..
Тезей понял, что отец прав не во всем. Да, у минойцев огромный и самый сильный в мире флот, да, они могут нанять и вооружить столько крепких и умелых воинов, сколько понадобится, чтобы поставить на колени, либо уничтожить, если не встанет, любой город Пелопоннеса или Киклад, Малой Азии или Египта. Критский флот царит на всех морях – Мирты, Фракийском, Икарийском, море Додеканеса, Карпатском, Эвбейском, не говоря уж о Критском.
И быков могут купить и забить сколько угодно, принося жертвы богам. Сколько угодно вылить оливкового масла и меда, высыпать зерна или преподнести крови жертвенных животных.
Но главная сила Крита все же не в этом…
Главная сила сейчас была перед ним. Крит богат и этим богатством привлекает прибывших из других земель. Кажется, стань своим, пусть не критянином, но хотя бы получи разрешение на жизнь на острове, и блага тебе обеспечены. Мир всеобщих возможностей: каждый может стать богатым купцом, владельцем роскошной усадьбы, нескольких кораблей или мастерской с десятком ткачих. Любой умелый и успешный гончар может купить труд десятков других гончаров или самому лепить горшки. Нанять умелых живописцев, которые разукрасят фресками стены его дома и других домов, или самому целыми днями корпеть под ярким солнцем или в полутьме, расписывая стены другим. Может иметь оружейную мастерскую, где бронза течет рекой, прежде чем превратиться в острые мечи непобедимых воинов или кинжалы охотников, но может и сам лить наконечники для стрел, без конца вздрагивая от боли из-за обожженных пальцев или заживо гниющих ран от ожогов…
Многое может.
Можно возразить, что всюду так, в Афинах тоже одни гнут спины, другие владеют трудом тех, кто гнет, одни трудятся от зари до зари в поте лица, у других с самого рождения царские условия.
Так же, да не так. Крит богаче всех остальных царств моря, и живут критяне много лучше не только потому, что у них земля плодородней или ее больше, или потому, что народ более трудолюбивый, но потому, что остров удачно расположен. Куда бы и откуда ни плыли корабли с товарами, мимо Крита не пройти, а уж при таком флоте, какой есть у Миноса, тем более.
Каждый плывущий платит Миносу, но этого царю мало, и он сам отправился завоевывать царства. Огромный критский флот и множество временных наемников обеспечили ему победу и большой доход со всех территорий.
Минос, словно паук в центре своей паутины, малейшее движение приводит в движение его флот и приносит новую добычу.
Но богатых царств немало, даже Афины не бедны, почему же здесь люди словно сошли с ума?
Тезей вспоминал тех, кого видел, и пытался понять, что заставило так измениться вчера еще нормальных людей. Они были такими разными дома, желали любви, счастья, уважения. а здесь все это сменилось одним желанием – добиться успеха. Причем этот успех был каким-то не таким, как дома.
Выковать отменный меч не для того, чтобы с уважением приветствовали даже самые сильные воины, а чтобы за него дали как можно больше золота, на это золото купить красивых рабынь или рабов, еще ковать, снова заработать, снова что-то купить… И ткачи также, и даже гимнасты. Делать самые рискованные прыжки через спины быков во время танцев на арене не ради ощущения власти над телом, над быком, триумфа своей ловкости и бесстрашия, а ради заработка, ради все того же золота.
Что происходило с самыми умными, ловкими, бесстрашными, когда они попадали на Крит? Почему все они вдруг начинали стремиться к обладанию золотом и, главное, почему верили, что именно у них получится купить мастерскую или группу гимнастов, выступающих на арене, нанять лучших художников или кузнецов, приобрести корабль?..
Ведь тех, кто хотел бы этого же, так много, а получалось всего у единиц, да и то эти единицы чаще были критянами по рождению. Среди самых богатых и успешных редко встречались чужаки, когда-то попавшие на остров в качестве дани.
Но все вокруг кричало: «Дерзай, и именно у тебя все получится! У кого-то же получилось, значит, это возможно. Стоит только поверить, а потом все свои силы отдать достижению цели, и ты станешь таким же богатым, как Тавр, Евтил, Минос, в конце концов». И люди верили, они не знали ни сна, ни просто отдыха, готовы были терпеть любые неудобства и даже лишения, чтобы их мечта осуществилась.
А потом просто привыкали, втягивались, и работа без перерывов начинала казаться обычной, выбиться в богачи не удавалось, но ведь жизнь была куда богаче той, которой новенькие жили дома.
Теперь Тезей понимал, по какому принципу отбирали молодых людей посланники Миноса. Им не нужны старые и опытные работники, таких хватало, они отбирали способных. Детей очень бедных родителей, тех, кто в своей жизни дома никогда не видел лишней ячменной лепешки, зато видел тяжелый труд и лишения. Такие, попав к хозяину, у которого хорошо и вдоволь кормили за тяжелый труд, были готовы трудиться круглые сутки. Сначала просто в качестве благодарности, потом из желания выбиться из зависимого положения и самому стать обладателем рабов, потом, мечтая о том самом настоящем успехе.
Когда проходила молодость, убывали силы, а успеха, приводящего к горам золота, все не было, возвращаться домой оказывалось поздно, да и стыдно. Дедал прав, никто никого не держал. Проработавший десять лет пленник мог выкупить свободу, но, сделав это, не уезжал с Крита потому, что дома была бы снова нищета или всеобщее презрение.
Благополучие Крита затягивало куда сильней, чем любое болото, приковывало крепче любых цепей.
– Дедал, неужели не бывало тех, кому все же удавалось заработать много золота?
– Как же не бывало? Бывало, и часто.
– Что-то я не вижу таковых.
– Они есть, но большинство легко теряло заработанное золото. Понимаешь, – мастер вздохнул, что заставило Тезея заподозрить, что у него самого так и случилось, – когда у человека появляется золото, появляется и желание увеличить его количество. Если у тебя есть меч или лошадь, тебе вряд ли придет в голову заказать кузнецу еще десяток мечей для себя или купить табун коней, на которых ты даже не сядешь. Но если есть золото, так и тянет заработать еще.
– Ну и?..
– А вот здесь хитрость. Если просто зарабатывать, как раньше, то есть медленно и кропотливо, становится совсем невмоготу. Кто-то осторожный так и поступает, у них согнутые спины и невеселый вид. Большинство делает иначе – рискует.
– Но ведь рискуем мы все? – Тезей заподозрил, что Дедал его дурачит, и был готов обидеться, но бывший афинянин снова вздохнул, он и не собирался насмехаться.
– Это другой риск. Ты рискуешь жизнью, а они – заработанным золотом. Смотри, у тебя в ожерелье столько пластин, сколько пальцев на руке. Ты узнаешь, что сосед отправляется в Египет, чтобы привезти оттуда, например, тонкие ткани. За три пластины там можно купить пять тюков.
– Но мне не нужны тонкие ткани, тем более пять тюков! – рассмеялся такой глупости Тезей.
– И другим не нужны. То есть многим женщинам нужны, они охотно купят эти ткани, и те, кто шьет одежду для женщин, с удовольствием купят пять тюков за две пластины каждый. Сколько у тебя получится пластин?
Тезей немного посоображал, потом показал растопыренные пальцы обеих рук:
– Столько.
– Молодец! В два раза больше, чем было изначально. Но сосед не станет просто так везти тебе эти тюки, далеко плыть, опасно, к тому же нужно тащить все от торговца на корабль… Как быть?
– Не знаю, – честно сознался Тезей.
– Но ведь у тебя было столько пластин, а за ткани нужно отдать вот столько. Видишь, две пластины остались. Их ты и отдашь соседу за то, что привезет твои ткани.
– Но я могу привезти и сам!
– Можешь, да только ты в это время должен заниматься совсем другим делом. И ты лучше отдашь пластины соседу, чтобы тот доставил ткани. Так и со всем остальным, люди отдают свое золото в надежде получить много больше.
– И так каждый раз? Поэтому Крит так богат?
– Не только поэтому, здесь хорошо родит земля, хорошие урожаи, но в основном, конечно, торговля. Посмотри, египтяне дальше Крита не плывут. Зачем? Опасно, нужно знать все острова или нанимать того, кто знает, отдавать часть товара пиратам, бояться бури, обмана… Проще привезти все на Крит, продать здесь тем, кто повезет дальше в Аттику, купить у них то, чего нет в Египте, и поскорей вернуться обратно. И тем, кто привозит товары из Афин или Тиринфа, Микен или Арголиды… им тоже проще продать все здесь, чтобы взять другое и вернуться домой.
– А в чем выгода Крита?
– Никто не торгует в царстве Миноса, не уплатив десятую долю царю. И критские купцы возят больше всего товара сами, потому что именно их охраняет огромный флот Крита и не рискуют трогать пираты.
– Царь Минос так заботится о благополучии своих людей? Хвала ему.
– Царь Минос заботится о благополучии своих закромов, – фыркнул Дедал. – Одну из десяти заработанных пластин ты отдашь ему. И так каждый.
– Все равно у меня останется куда больше, чем было сначала. Почему же тогда бывшие рабы не выкупают свободу и не возвращаются домой? Почему на Крите, хоть и много богатых, но не все едят с золотых блюд и пьют из золотых кубков? Мне это не нужно, но другим-то нравится.
– Потому что не каждая поездка бывает удачной, корабль может попасть в бурю, тюки – намокнуть, или женщинам вдруг перестанут нравиться именно те ткани, которые привезли, или привезут слишком много одинаковых тканей… да мало ли причин? Или сосед может просто не вернуться, несмотря на охрану, немало кораблей просто пропадает. И тогда человек, отдавший пять пластин, останется ни с чем. Нужно все начинать сначала, а ни сил, ни желания уже нет. Это и называется риском, но без риска для жизни. Сосед, отправившийся в Египет, будет рисковать жизнью, а тот, кто дал ему золотые пластины, рискует только этими пластинами.
И все равно Тезей не верил.
– Неужели ни один из привезенных из дальних царств не пожелал вернуться, пусть даже нищим, в родной дом? Не поверю, что ни у кого из пленников любовь к родному очагу не оказалась сильней любви к золоту и достатку.
Дедал отводил глаза, лишь пожимая плечами в ответ.
Тезей вздыхал: скорей бы уж приехал этот царь Минос, без него к Минотавру не пускают. Неизвестно, пустит ли сам Минос, ведь чудовище его сын, а сыновей любят, даже самых уродливых. Калликрат рассказывал:
– Минотавр невиданно силен, у него бычья голова, но человеческое тело. Говорят, он таков, как если бы поставить быка на задние ноги!
Бычья мощь в человеческом теле… Это впечатляло, особенно если вспомнить рев, который сотрясал стены дворца по ночам. Тезей понимал, что ему предстоит встретиться действительно с чем-то чудовищным, а потому не сразу поверил, когда услышал, что старшая царская дочь Ариадна дружит с Минотавром.
– А как же ей не дружить? – пожимал плечами Дедал. – Это же ее брат, она видела Минотавра совсем малышом. Знаешь, так бывает, маленький теленок такой хорошенький, ты чешешь ему голову. Треплешь загривок, а потом он постепенно вырастает в огромное животное, но ты и не замечаешь как, ведь он растет понемногу каждый день.
– И за тем, как он пожирает своих жертв, царская дочь тоже наблюдает?
Дедал нахмурился, потом мотнул головой в сторону:
– Пойдем уже заниматься делом, хватит об этом уроде.
– Ты не ответил.
Изобретатель неожиданно разозлился:
– Откуда я знаю?! Чего ты от меня хочешь, чтобы я сходил и посмотрел на это чудовище, а потом все тебе подробно рассказал?
Возмущенно размахивая руками, Дедал удалился внутрь мастерской. Тезей, глядя ему вслед, тоже вздохнул. Похоже, эта Ариадна не меньшее чудовище, чем ее братец, разве что в женском обличье. Да и сам царь Минос хорош, почему бы не убить Минотавра давно, зачем держать этакое чудище, чтобы оно пожирало людей и ревело на весь дворец?
Теперь, когда он понял, что прибывшие в качестве дани греки вовсе не скормлены Минотавру, а работают на хозяев-критян, решимость юноши несколько поубавилась. Может, вообще не стоило приплывать на Крит и требовать сражения с Минотавром? Но почему не желает с ним биться никто из придворных, вздрагивающих от бычьего рева по ночам?
В самом дворце очень трудно не запутаться. Чем не Лабиринт? Каков же тогда настоящий?
– Дедал, я здесь словно все время в Лабиринте – не знаю чему верить, что правда, а что ложь…
Мастер вздохнул:
– Это и есть главный лабиринт Крита – ложь.
– А настоящий существует, или это тоже ложь?
– Существует. И Минотавр существует. И сейчас я тебе не лгу.
– Успокоил. – пробурчал Тезей.
