Текст книги "Ад да Винчи"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Зря вы так легкомысленно относитесь к этому происшествию. – Старыгин поморщился, как от зубной боли. – То, что он интересовался вашим паспортом, очень мне не нравится!

– А в чем дело? – спросила Маша.

– Впрочем, не буду вас нервировать. Возможно, это только мои домыслы. Советую вам все-таки отдохнуть. Вряд ли ночной гость осмелится вернуться. Но если что – я в соседней комнате, и стены здесь достаточно тонкие, так что зовите! Да, вот еще что...

Тут в коридоре раздалось неодобрительное покашливание, очевидно, им давали понять, что их дальнейшее присутствие в одной комнате крайне неприлично.

– Спокойной ночи! – Маше хотелось остаться одной, но не тут-то было. Старыгин неожиданно сильной рукой схватил ее за плечи и вытолкал в коридор, потом открыл стеклянную дверь и вывел на просторную террасу.

Из сада снизу доносились изумительные ароматы, тихонько журчал фонтан, слышалось шуршание листьев, потрескивание и шорох.

– Как хорошо! – невольно прошептала Маша. – Что может быть лучше южной ночи?

– Не морочьте мне голову! – последовал холодный ответ. – Отвечайте, откуда вы знаете этого человека?

– Но я его совсем не знаю... – отбивалась Маша.

– Вы не могли видеть его в Эрмитаже. Вы пришли туда гораздо позже, когда все уже случилось. Вряд ли он разгуливал на виду у всех и расспрашивал служителей, после того как сам же подменил картину.

Под давлением грубой силы, Маша призналась, что снимок странного человека прислал ей Мишка Ливанский. Снимок он сделал накануне вечером. Рассказала и про таинственное темное облако, надвигающееся на картину.

– Моего приятеля убили. И кажется, именно за этот снимок. Но сегодня Мишкин снимок помог мне разглядеть в таксисте опасного убийцу.

– Почему вы мне ничего не сказали? Что вы еще скрываете, Маша?

Настал момент рассказать про дневник. Но тогда Старыгин захочет тотчас же с ним ознакомиться. А Маше хотелось самой пролистать его первой. Все же это дневник ее деда.

– Зачем мне что-то от вас скрывать? – прошептала Маша. – Ведь мы же вместе... Куда я от вас денусь здесь, в чужом городе...

Она провела пальцами по колючей щеке, а когда он схватил ее за плечи и притянул к себе, сообразила, что сейчас он почувствует тетрадку за поясом ее джинсов. В самый последний момент Маша сумела выскользнуть из его объятий.

– У меня к вам огромная просьба, – сказала она вполголоса, – завтра побрейтесь как можно тщательнее! Вам не идет седая щетина...

Она ускользнула, а Старыгин обалдело покрутил головой, посетовал на чертовы женские штучки и пошел спать.

* * *

Вечерний разговор с Антонио не прошел даром, и всю ночь Маше снились то страшные люди-леопарды, разрывающие зубами свою жертву, то асассины с пустыми безжизненными глазами...

Однако утро было прекрасным, в саду громко пели птицы, и все ночные кошмары отступили без следа.

Позавтракав в трапезной – ветчина, козий сыр, крестьянский хлеб и крепкий кофе, – Маша и Старыгин вышли на улицу. Неподалеку от крыльца лежали две огромные белоснежные собаки – одна из них та самая, которая минувшим вечером приходила знакомиться с Машей. При виде девушки овчарка подняла голову и несколько раз дружелюбно хлопнула по траве хвостом.

– Точно такие же собаки изображены на многих картинах эпохи Возрождения, – вполголоса проговорил Старыгин. – Итальянские пастушеские собаки – одна из самых старых пород в Европе!

– Ну что? – Маша повернулась, подставив лицо утреннему солнцу. – Какие у нас планы на сегодня?

– Госпожа катакомб, – коротко ответил Дмитрий Алексеевич. – Антонио обещал проводить нас...

Однако именно в этот момент пришло SMS-сообщение от Антонио Сорди. Он извинялся и сообщал, что очень занят и не сможет сопровождать своих русских друзей.

– Ничего страшного, – проговорил Старыгин. – Возьмем такси и поедем сами.

Администратор папского дома, которого они попросили вызвать такси, вежливо поинтересовался, куда гости собираются ехать.

Услышав, что их целью являются катакомбы святой Присциллы, он уважительно кивнул и пробормотал:

– Большая святыня, большая святыня! Только я не уверен, попадете ли вы туда...

Живой темноглазый таксист всю дорогу то громко расхваливал красоты Рима, то распевал отрывки из оперных арий. На этот раз Маша увидела почти все знаменитые римские достопримечательности – за окном машины промелькнули Колизей, развалины Римского Форума, помпезный памятник Виктору Эммануилу, громада Пантеона. Потом показались мутные желтоватые воды Тибра, на другом его берегу, за мостом, возвышался замок Святого Ангела. Видимо, таксист ехал далеко не самым прямым путем, чтобы несколько увеличить стоимость поездки, но Маша не была к нему в претензии.

– Виа Салариа! – воскликнул наконец итальянец. – Синьора ди Катакомба!

Старыгин поблагодарил водителя и дал ему щедрые чаевые. Он прошел несколько шагов.., и остановился перед табличкой, извещавшей на трех языках, что катакомбы святой Присциллы временно закрыты для посетителей.

Около этой таблички дремал на складном табурете служитель в форменной фуражке и куртке с галунами, расстегнутой на внушительном животе.

– Кажется, мы зря ехали, – проговорила Маша, догоняя своего спутника.

– Не думаю, – усмехнулся Старыгин. – Это ведь Италия, здесь народ хитроумен и предприимчив. Очень часто они закрывают какую-нибудь дверь только для того, чтобы можно было открывать ее за дополнительную плату.

Он обратился к дремлющему служителю, но тот, видимо, спал чересчур крепко и не расслышал докучливого туриста.

Тут рядом с посетителями возник таксист, который только что доставил их на Виа Салариа.

– Проблемы, синьоры? – радостно воскликнул он. – Там, где есть Луиджи, – там нет проблем! Этот человек, – Луиджи ткнул пальцем в дремлющего привратника, – этот человек мой двоюродный брат! Нет, – таксист пошевелил губами, – не двоюродный, троюродный!

Он сложил ладони рупором и крикнул прямо в ухо спящему:

– Микеле!

Маша не сомневалась, что от такого вопля служитель свалится со своего табурета, но тот только неохотно приоткрыл один глаз и вопросительно уставился на таксиста. Тот разразился длинной, удивительно музыкальной итальянской фразой, на которую служитель катакомбы ответил коротко и внушительно.

Таксист повернулся к Старыгину и проговорил таким тоном, как будто сообщал ему о безвременной кончине близкого родственника:

– Микеле хочет сто евро! Но вы не волнуйтесь, синьор, я его знаю, его можно уговорить!

И снова зазвучала звучная итальянская речь.

Таксист отходил и возвращался, воздевал глаза к небу и опускал к земле, через каждое слово поминал Мадонну, целый список святых и, насколько можно было понять, всех родственников несговорчивого Микеле...

Наконец он отер пот, глубоко вздохнул и радостно сообщил клиентам, дожидающимся исхода переговоров:

– Все в порядке, синьоры! Микеле согласен на пятьдесят евро! Ну и, конечно, мне причитается пятьдесят за такие труды!

Старыгин усмехнулся и отдал деньги. Микеле встал с табурета и загремел ключами.

– Зато вы увидите Синьора ди Катакомба как, как никто другой! – кричал им вслед довольный таксист. – Микеле проведет вас с черного хода, откуда никогда не водят обычных туристов! Эксклюзив! Эксклюзив! И таксист показал оттопыренный большой палец.

Действительно, Микеле открыл какую-то боковую невзрачную дверцу и повел посетителей по узкой и крутой лестнице куда-то в темную глубину. Он шел впереди, держа высоко над головой фонарь, и бормотал что-то о своей безграничной доброте и о том, как некоторые беззастенчиво этой добротой пользуются.

Лестница наконец оборвалась, дальше нужно было идти по сырому и темному коридору. Стены его терялись в темноте. Было зябко и неуютно, трудно было поверить, что наверху, совсем недалеко, всего в нескольких метрах над ними, пылает жаркое итальянское лето. Время от времени от коридора отходили узкие боковые ходы. С невидимого потолка с чавкающим звуком падали капли воды.

В свете фонаря можно было разглядеть в стенах коридора ряды глубоких ниш, расположенных одна под другой, как полки стеллажа.

– Что это? – спросила Маша Старыгина, невольно понизив голос. – Это именно то, о чем я думаю?

– Это захоронения первых христиан, – так же вполголоса подтвердил Дмитрий Алексеевич. – Мы с вами идем по самому древнему в мире христианскому кладбищу.

– Бр-р! – Маша зябко поежилась. – Значит, в этих нишах лежат их скелеты? Хорошо, что здесь темно и они не видны! И хотелось бы надеяться, что здесь нет привидений!

Вскоре коридор сделал поворот и пошел немного вверх. Стало суше, но еще холоднее.

– Скоро вы увидите могилы святых! – торжественно проговорил проводник, полуобернувшись к посетителям. – Могилы семи римских пап! И среди них – могилу святого мученика Марцеллина!

– Это хорошо, но мы хотели бы увидеть Мадонну! Мадонну с младенцем!

– Мадонну? – Микеле немного помрачнел. Хорошо, пусть будет Мадонна! Сегодня уже был один человек...

– Человек? Какой человек? – переспросил Старыгин.

Однако Микеле неожиданно перестал понимать по-английски.

Он свернул в наклонную боковую галерею, прошел еще немного и остановился:

– Вот она!

Маша запрокинула голову, проследив за взглядом проводника. На потолке коридора у нее над головой в ярком свете фонаря отчетливо проступала фреска.

Мадонна, склонив голову, держала на руках младенца. Перед ней виднелась выступающая из стены мужская фигура.

Краски от времени очень поблекли, лица персонажей были едва различимы, однако младенец, несомненно, смотрел прямо на посетителей катакомбы.

– Мне кажется, она чем-то похожа на Мадонну Литта! – проговорила Маша, невольно понизив голос. – Если бы не мужская фигура впереди...

– Совершенно верно, – кивнул Старыгин, Композиция фрески, в особенности поворот головы младенца, очень напоминает эрмитажную картину. Вообще эта фреска считается самым древним в мировом искусстве изображением Богоматери.

– То есть Леонардо мог создать свою картину под влиянием этой фрески?

– Некоторые исследователи поддерживают такую гипотезу, хотя это маловероятно. Насколько можно судить по достоверным источникам, римские катакомбы были случайно открыты в 1578 году, значительно позднее смерти Леонардо. Тем более что «Мадонна Литта» датируется миланским периодом его жизни, то есть создана раньше, чем Леонардо посетил Рим. Скорее всего, это лишь случайное совпадение композиционного решения, чему есть немало примеров в истории искусства. Однако мы приехали сюда не для того, чтобы заниматься решением искусствоведческих проблем...

Старыгин шагнул к стене, собираясь что-то на ней подробнее разглядеть. В это время из бокового коридора донесся какой-то неясный шум. Проводник пробормотал что-то по-итальянски и двинулся на этот звук, оставив посетителей в темноте.

– Эй, Микеле, синьор Микеле, куда же вы! крикнул Старыгин и бросился вслед за итальянцем. Он спотыкался, хватался за стену, чтобы сохранить равновесие, и наконец добежал до разветвления коридоров.

Фонарь лежал на полу, но Микеле нигде не было видно.

Старыгин поднял фонарь и посветил в обе стороны, насколько хватало его мощности.

Проводник как сквозь землю провалился.

– Дмитрий, что там? – раздался из темноты испуганный Машин голос. – Что там случилось?

– Сейчас я вернусь. – Старыгин еще раз осмотрел коридоры, но не увидел ничего, кроме неровных, теряющихся во тьме стен. Он развернулся и поспешил к девушке, представив, как ей должно быть страшно одной в кромешной темноте подземелья.

Маша сидела на корточках возле стены с фреской и казалась спокойной. Только закушенная губа выдавала пережитый ею в темноте страх.

– Что случилось? – повторила она, щурясь от яркого света фонаря. – Куда девался наш проводник?

– Не знаю. – Старыгин старался сохранить спокойствие, хотя бы внешнее, чтобы не пугать Машу. – Хорошо хоть, что проводник оставил нам фонарь, при свете мы без труда найдем обратную дорогу.

Сам он совершенно не был в этом уверен.

Чтобы собраться с мыслями и дать Маше немного передохнуть, Старыгин поднял фонарь и снова осветил фреску.

– Вы видите, что над головой Мадонны сияет – Вифлеемская звезда?

– По-моему, это просто одно из пятен на потолке, – неуверенно проговорила Маша. – Знаете, там столько пятен и разводов, что среди них можно при желании найти все что угодно, вплоть до карты Ямало-Ненецкого округа, а всевозможные исследователи из любого такого пятна пытаются сделать открытие...

– А журналисты в погоне за сенсацией раздувают эти открытия! – отозвался Старыгин.

– Постойте, – Маша прервала этот обмен колкостями, – посветите-ка немного ниже.., вот сюда...

Дмитрий Алексеевич повернул фонарь и осветил верхнюю часть стены немного в стороне от фрески. На ровной желтоватой поверхности отчетливо виднелся длинный ряд цифр.

– Это какое-то сообщение, – взволнованно произнес Старыгин. – Причем адресовано оно именно нам!

– Почему вы так думаете? – спросила Маша.

Волнение спутника невольно передалось и ей.

– Потому что эти цифры написаны тем же самым почерком, что и четыре семерки на картине в Эрмитаже, тем же почерком, что надпись на полях французского издания рукописей Леонардо! Больше того – тем же самым красным фломастером!

– Значит, вы сможете расшифровать эту надпись?

– По крайней мере попытаюсь. Если, конечно, она зашифрована таким же способом, как записка на полях книги.

Старыгин поставил фонарь на землю, достал из кармана блокнот и ручку и кое-как, буквально на коленке, приступил к расшифровке загадочного послания.

Он выписал в колонку буквы латинского алфавита и последовательно, одну за другой, заменил ими цифры, списанные со стены.

Надпись получилась бессмысленной.

Так же, как первый раз, он поменял порядок, то есть пронумеровал буквы от конца алфавита к его началу.

И снова ничего не получилось.

Он уставился на таинственную цепочку цифр, пытаясь понять замысел того, кто оставил эту надпись. Это напомнило ему тот первый раз, когда он занимался расшифровкой подобной надписи в Эрмитаже. Только тогда он сидел за столом, в собственной лаборатории, при хорошем освещении, а сейчас в неудобной позе скорчился на полу катакомбы, почти в полной темноте...

Но темнота не должна мешать ему думать!

Тогда, в Эрмитаже, у него сначала тоже ничего не получалось, потому что он пытался прочесть послание по-русски, заменяя цифры соответствующими буквами русского алфавита, потом сообразил, что нужно использовать латинский алфавит – и все прочел.., так, может быть, теперь следует поступить наоборот? По крайней мере в этом есть определенная логика. Тот, кто оставляет эти послания, не хочет, чтобы их прочел посторонний человек. Поэтому в России он писал по латыни, здесь же, в Италии, больше шансов, что случайным человеком будет прочитан именно латинский текст, а не русский...

Старыгин выписал буквы русского алфавита и повторил операцию, заменив каждую цифру соответствующей буквой.

Одно за другим на странице его блокнота появились осмысленные слова.

Однако вся фраза в целом по-прежнему была непонятной.

«Пусть каждый поворот подскажет вам Геката, Как человек идет с рассвета до заката».

– Ну как, – Маша склонилась над плечом Старыгина. – У вас что-нибудь получилось?

– Цифры я расшифровал, – смущенно ответил реставратор, – только в результате опять получилась какая-то загадка... – и он вслух прочел две стихотворные строки.

– Геката? – неуверенно проговорила Маша. Кажется, это какая-то древнегреческая богиня?

– Ну, если быть до конца точным, Геката древнегреческая богиня мрака, ночных видений и чародейства, древняя богиня, чтимая самим Зевсом. Она покровительствовала охоте, пастушеству, разведению коней. Геката – ночная, страшная богиня, с пылающим факелом в руке и змеями в волосах. По поверьям древних, Геката бродит среди могил и выводит призраки умерших. Изображения Гекаты обычно помещали на распутье и перекрестке дорог.

– Спасибо за такую исчерпывающую лекцию, – насмешливо отозвалась Маша. – Однако вся эта информация нисколько не приближает нас к разгадке! Как там написано «как человек идет с рассвета до заката»?

Девушка задумалась, наморщив лоб.

– Что-то мне это напоминает... – пробормотала она через минуту.

– Не знаю, – Старыгин пожал плечами, – я долго думал, но ничего не приходит в голову. Какая-то чушь.., при чем тут Геката? Фраза совершенно бессмысленная.., вряд ли нам удастся ее понять...

– Ну да, раз не удалось вам – то где уж мне, глупой женщине, – проворчала девушка. – Типичный мужской шовинизм!

– Я ничего такого не имел в виду... – протянул Старыгин. – Но согласитесь, это действительно какая-то бессмыслица!

– Все загадки поначалу кажутся бессмысленными, – задумчиво ответила Маша. – Знаете, например, что это такое – «закукулено, замумулено, заколочено, зазамочено, и у вас не хватит мочи раскукулить, раззамочить, если кто-то закукулил, если кто-то замумулил»?

– Бред какой-то, – отмахнулся Старыгин.

– Никакой не бред, а загадка! И разгадка ее ключ и замок! – И девушка рассмеялась.

Старыгин подумал, что ему по крайней мере удалось отвлечь Машу от грустных мыслей об их трудном положении. Хотя вряд ли удастся приблизиться к разгадке странного послания.

Вдруг Маша замолчала и уставилась прямо перед собой, шевеля губами.

– Загадка! – воскликнула она радостно. – Ну конечно!

– В чем дело? – Старыгин насторожился. У вас появилась какая-то мысль?

– Еще какая! Берете назад свои слова о мужском превосходстве?

– Да я такого никогда и не говорил!

– Ну, значит, думал! Короче.., какая самая знаменитая загадка в истории человечества?

– Ну.., я не знаю...

– Загадка Сфинкса! – выпалила Маша. – Помните, Сфинкс сидел на дороге перед городскими воротами и спрашивал каждого: кто утром ходит на четырех, днем на двух а вечером на трех? И только Эдип смог ответить, что это человек, который утром, то есть в детстве, ползает на четвереньках, днем, то есть в зрелом возрасте, ходит на двух ногах, а в старости опирается на палку! Так вот, наш неизвестный доброжелатель задал нам обратную загадку – как человек идет с рассвета до заката, это значит разгадкой являются числа четыре, два и три!

А вот при чем здесь Геката, я действительно не понимаю... – и Маша снова поникла.

– А вот про Гекату я, кажется, догадываюсь, – оживился Старыгин. – Ведь ей, богине ночи, была посвящена левая сторона всех предметов!

Клятвы Гекате приносили, поднимая левую руку, а не правую, как в других случаях!

– И какой вывод вы делаете?

– Значит, нам нужно сворачивать налево после четвертой, второй и третьей развилки.

Ведь я говорил вам, что изображения Гекаты помещали на перекрестках!

– Здорово! – обрадовалась Маша, – Как мы с вами здорово объединили наши способности! Мы – настоящая команда!

– Конечно! – Старыгин смущенно улыбнулся. – А скажите – как вам пришла в голову загадка Сфинкса? Я думал, вы не очень сильны в древнегреческой мифологии!

– Ну уж вы меня считаете совсем необразованной! Между прочим, я в детстве очень любила греческие мифы! Кстати, – она встала и шагнула к темному проему, – не мешает проверить нашу догадку, а то мы так радуемся, как будто уже нашли Мадонну Литта, а может быть, у этой загадки совсем другое решение!

– Согласен. – Старыгин поднял над головой фонарь и пошел вперед по коридору.

Какое-то время галерея была прямой, без развилок и разветвлений. По обе стороны в несколько рядов тянулись ниши древних захоронений.

– И где же эти перекрестки, которые мы должны отсчитывать? Если нам придется идти прямо, пока не насчитаем четыре поворота, мы рискуем пробродить здесь не один месяц!

Старыгин хотел ответить Маше что-нибудь бодрое, но как раз в это время луч фонаря выхватил из темноты первую развилку.

Более узкий коридор отходил в сторону, теряясь во мраке.

– Ну вот, первый поворот уже есть, будем надеяться, что дальше пойдет быстрее! – проговорил Старыгин, прибавляя шагу. Его терзало смутное беспокойство, но он не хотел раньше времени волновать свою спутницу.

Действительно, очень скоро показался второй отходящий в сторону коридор. Еще через десяток метров миновали третью развилку и наконец показалась четвертая.

– Видите, все оказалось не так страшно! бодрым голосом произнес Дмитрий Алексеевич. – Сворачиваем налево, как велит нам Геката!

Боковой коридор был уже, и воздух в нем казался более затхлым, чем в основной галерее.

К счастью, идти по нему пришлось совсем недолго: метрах в двадцати от развилки показался первый перекресток и еще через пять минут – второй.

На этот раз путники свернули в более широкую галерею. Правда, она ощутимо спускалась вниз. Вскоре стало заметно холоднее.

– Жаль, что мы не прихватили с собой какую-нибудь теплую одежду, – пожаловалась Маша, прибавляя шаг, чтобы согреться. – Как, интересно, проводили здесь свои богослужения первые христиане? Здесь немудрено заполучить воспаление легких!

– Ну теперь, я надеюсь, нам осталось идти совсем недолго! – бодро проговорил Старыгин, едва поспевая за своей спутницей. – Вот уже первый поворот...

– Правда, потом нам придется проделать этот путь еще раз, в обратном направлении, – отозвалась Маша. – Конечно, возвращаться всегда быстрее, но зато придется идти вверх...

То, что Старыгин назвал поворотом, было на самом деле большой, глубокой нишей в стене коридора, чем-то вроде подземной капеллы или часовни. В глубине ниши на стене виднелось едва различимое изображение какого-то святого. Старыгин осветил его фонарем и двинулся дальше.

Вскоре они миновали еще одну такую же часовню.

– Осталось совсем немного! – Маша приободрилась и пошла еще быстрее.

Впереди показался следующий, третий проем. Но он не был темным, как все предыдущие, напротив, из него исходил колеблющийся красноватый свет. Маша перешла на бег, в ее глазах светилась надежда.

– Постойте! – крикнул вслед девушке Старыгин. – Не спешите! Мы не знаем, что нас там ждет...

Но Маша не слышала его слов. Она уже добежала до следующего проема, или, следовало бы сказать, до следующей часовни. Добежала и замерла на месте, пораженная увиденным.

Глубокая ниша в стене коридора была уставлена горящими свечами. Длинные тонкие церковные свечи, только что зажженные или сгоревшие уже наполовину, наполняли капеллу живым, трепещущим светом. И в этом свете, в этом живом сиянии в глубине часовни, возле ее задней стены, на небольшом возвышении стояла она.

Мадонна Литта.

Маша сложила руки в восхищении.

Она много раз видела эту картину в Эрмитаже – при дневном освещении и при ярком искусственном свете, но никогда еще творение Леонардо не казалось ей таким прекрасным, как в этом подземном святилище. Теплый, трепетный свет свечей делал лицо Мадонны еще более одухотворенным и нежным, счастливым и гармоничным, а взгляд младенца казался таким живым и глубоким, что Маша не удивилась бы, если бы он вздохнул и что-то сказал ей.

Маша шагнула к картине, протянув к ней руки, как протягивают озябшие руки к огню...

– Стойте! – закричал за ее спиной Старыгин. – Это ловушка! Это не картина!

Маша недоуменно замерла, но было уже поздно: пол у нее под ногами предательски накренился, и она заскользила вниз, в темноту...

В последний раз бросив взгляд на картину, она увидела происходящие с ней странные перемены: поверхность картины задрожала, как мираж, и начала расплываться. По углам холста замерцали радужные пятна.

– Держитесь! – раздался за спиной голос Дмитрия Алексеевича. Он схватил Машу за плечи, но сам не удержался на краю площадки и вместе с ней соскользнул в темный люк.

* * *

Маша приподнялась и ощупала свое тело.

Кажется, никаких переломов, только небольшие ушибы. Вокруг царила глухая, кромешная темнота.

– Дмитрий, вы здесь? – проговорила она едва слышно, дрожащим голосом.

– Здесь, – отозвался он совсем рядом.

Маша невольно перевела дыхание: вдвоем с ним ей было уже не так страшно.

– Вы целы? – спросил Старыгин.

– Кажется, да. Где мы? Что это было? Вы сказали, что это не картина? А что же тогда?

– Мы в ловушке, – с горечью отозвался реставратор. – Ни за что не прощу себе, что так глупо попался! Следовало сразу догадаться, что нас заманивают в капкан... Известно же, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке!

– И тем не менее мыши каждый раз попадаются на эту приманку! – вздохнула Маша.

– Не хочется сознавать, что мы оказались не умнее мышей! Черт, надо было вернуться назад сразу после того, как пропал сторож катакомбы!

– Что уж сейчас корить себя за то, чего все равно не вернешь... Лучше скажите, что это была за картина? Что с ней происходило, когда мы подошли ближе?

– Голограмма! – ответил Старыгин. – Я видел подобные во многих европейских музеях, да и у нас тоже. Когда не хотят или не могут выставить в зале музея подлинное произведение искусства, его заменяют голографическим изображением. Здесь, в подземелье, аппаратура работала не очень хорошо, и изображение начало искажаться. Заметив это, я хотел вас удержать, но не успел...

– Простите, я виновата.., чересчур обрадовалась находке и утратила бдительность...

Тот, кто хорошо знал Машу, понял бы, что она очень испугана, только поэтому просит прощения. Обычно виноватым у нее бывал кто угодно, только не она. Старыгин не знал Машу так хорошо, оттого и не удивился.

– Я сам виноват. Я должен был идти впереди и первым разглядеть эту приманку.

– Ладно, давайте не будем расшаркиваться друг перед другом и принимать вину на себя и подумаем, где мы оказались и как отсюда можно выбраться.

Старыгин какое-то время молчал, из темноты доносились только его дыхание и негромкий шорох.

– Эй, вы где! – окликнула Маша товарища по несчастью. – Вы еще здесь?

– Куда я денусь? – пропыхтел мужчина. Пытаюсь понять, где мы находимся.., ознакомиться с нашей мышеловкой, так сказать, на ощупь...

Неожиданно горячая мужская рука дотронулась до Машиной щеки. Девушка почувствовала странное спокойствие. Несмотря на то что она была в безвыходном положении, в темной подземной тюрьме, и не имела никакой надежды выбраться отсюда без посторонней помощи, то, что рядом с ней находился Старыгин, непонятным образом сделало ее почти счастливой. Удивительно, но ей совсем не хотелось покидать этот каменный мешок. И уж совсем не хотелось, чтобы Старыгин убирал руку с ее щеки.

Но он отдернул руку и в смущении проговорил:

– Ну, это точно не стена!

Маша хотела сказать ему что-то обидное, но вдруг Дмитрий Алексеевич радостно воскликнул:

– Вот это везение! Кажется, наш фонарь тоже здесь! Если он не разбился, это будет просто чудо!

Раздался негромкий щелчок, и Маша на какое-то мгновение ослепла от залившего помещение яркого электрического света.

Как только глаза привыкли к этому свету, она огляделась.

Это был действительно каменный мешок – узкая и тесная камера, стены которой уходили метра на три наверх, туда, откуда они свалились, ступив на поворачивающуюся плиту. Пол камеры был завален каким-то тряпьем, которое смягчило их падение. Старыгин полусидел совсем рядом с Машей, привалившись спиной к стене, и смотрел на нее странным, виноватым и вопросительным взглядом.

Он опустил глаза и удивленно проговорил:

– А это что такое?

В руке у него была старая потрепанная тетрадь, та самая тетрадь, которую Машин отец привез ей в аэропорт. Дневник ее деда. Видимо, при падении дневник выпал из-под ремня джинсов, где Маша держала его после случая в папском доме.

Она не успела остановить Старыгина. Тот уже раскрыл дневник и удивленно проговорил:

– Здесь стоит имя Арсения Ивановича Магницкого, вашего деда!

– Да, это его дневник, – отозвалась Маша.

– Так он был у вас все время? – Старыгин удивленно посмотрел на девушку.

– Да, был, – огрызнулась она. – Я что – должна рассказывать вам о каждой своей вещи, о каждом шаге?

– Нет, конечно, – Дмитрий Алексеевич ничуть не смутился. – Но эти записи касаются его пребывания в Риме... Возможно, они могли бы нам помочь...

– Все равно я не смогла их прочесть, кроме нескольких первых строк. – Маша почувствовала неловкость из-за своей вспышки. Она сама не понимала, что с ней происходит: Старыгин то привлекал ее, то раздражал и отталкивал.

Ей хотелось то нагрубить ему, то приласкать. И очень хотелось еще раз прикоснуться к его колючей щеке...

– Можете попробовать сами, – проговорила она после неловкой паузы. – Может быть, у вас это получится. Хотя, конечно, сейчас не самый удачный момент для того, чтобы заниматься расшифровкой дневника двадцатилетней давности!

– Вы правы, – согласился Старыгин. – Хотя никакого другого занятия я не могу придумать.

Разве что делать на стене зарубки, отмечая каждый прожитый день. Кажется, нам придется провести здесь немало времени.

– Вряд ли. – Маша подняла голову, бросив взгляд на теряющийся в темноте потолок камеры. – Боюсь, что тот, кто подстроил для нас .эту ловушку, очень скоро объявится. Хотелось бы знать, какие у него планы относительно нас.

Ей вдруг очень захотелось есть. Она вспомнила уютную трапезную папского дома и замечательную монастырскую пищу, простую, но очень вкусную, и сглотнула слюну.

Старыгин не нашел, что ответить, и на какое-то время замолчал, внимательно осматривая стены каменного мешка. Внимательно, но безрезультатно.

Стены эти были, как ни странно, очень ровными, без выступов и углублений, так что вскарабкаться по ним не удалось бы даже хорошему альпинисту.

– Давайте я попробую подсадить вас, – предложил он Маше. – Может быть, выше удастся найти в стене выступ и дотянуться до потолка. Он поворотный, и вы, возможно, сможете выбраться отсюда...

– Вряд ли из этого что-то выйдет, – Маша стояла, запрокинув голову. – Кроме того, наверху, возможно, нас уже поджидают. Хотя... вы видите, там, выше, в стену вделана какая-то плита.., кажется, на ней что-то написано... ч Может быть, это нам поможет?

Старыгин подумал, что лучше делать хоть что-нибудь, чем сидеть на полу камеры и дожидаться неизвестно чего. Он встал возле стены и сложил руки в замок, тем самым превратившись В живую лестницу. Маша вскарабкалась ему на плечи, оперлась о стену и осветила фонарем почти сливающуюся со стеной каменную плиту.

– Здесь какие-то знаки, – сообщила она своему спутнику, – надпись, выбитая в камне маленькими клинышками! г – Что-то вроде ассирийской клинописи? заинтересовался реставратор. – Откуда это могло здесь взяться?

– Понятия не имею... А еще какое-то круглое углубление, небольшое и очень ровное...

Вы знаете, по размеру оно точно подходит для...

– Для чего? – переспросил Старыгин, запрокинув голову.

– Стойте спокойно! – прикрикнула на него Маша. – А то я свалюсь!

Повинуясь неожиданному побуждению, она вытащила из-под рубашки пентагондодекаэдр и вложила его в круглое углубление.

Внутри стены раздался скрип, какой издают ржавые, давно не смазанные ворота, и плита отодвинулась в сторону, открыв темный глубокий лаз. В последний момент Маша успела вытащить пентагондодекаэдр и спрятать обратно под рубашку.