Текст книги "Снежная Королева"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Дамочка, вы бы правда проваливали отсюда, – поддержал его напарник, на секунду прервав обыск. – Видите, тут мужской туалет и мужские игры!

– Ой, извините! – протянула Лера, пятясь к двери, и открыла сумочку. – А вы здесь надолго? А то мне очень нужно…

– Сказали – проваливай! – прорычал человек с пистолетом.

Лера неловко повернула сумочку, и большая часть ее содержимого высыпалась на пол. Мент выругался и сделал шаг в сторону, опустив ствол пистолета. В ту же секунду Лера выпустила ему в лицо струю спрея для волос. Мент вскрикнул и схватился за глаза, а Лера резко распахнула стеклянную дверцу кабинки, так что удар пришелся менту в затылок. Он покачнулся и упал. Его напарник резко развернулся в сторону неожиданного врага и полез за пистолетом, но мужчина со сросшимися бровями не терял времени даром: он сцепил руки в замок и опустил их на голову противника. Тот охнул и повалился рядом с напарником.

– Быстрее, надо уходить! – выкрикнула Лера. Мужчина согласно кивнул и шагнул к двери.

– Не сюда! – остановила его Лера и, мигом передвинув мусорное ведро, распахнула форточку, подтянулась и ловко пролезла в нее. – Быстрее! – Она была уже на улице, нетерпеливо подпрыгивая от возбуждения.

Мужчина полез следом за ней, но из-за широких плеч и плотного телосложения протиснулся через форточку с большим трудом. Тем не менее не прошло и минуты, как они бежали по тихому переулку позади бара.

Мужчина добежал до угла и собрался свернуть.

– Стой! – окликнула его Лера. – Там наверняка засада!

– У меня там машина, – отмахнулся он, – не пешком же от ментов уматывать…

– Потом заберешь, моя машина здесь! – И Лера открыла дверцу «Тойоты», предусмотрительно оставленной на задах бара.

Мужчина взглянул на нее с непонятным выражением и сел на пассажирское место.

Только когда они уехали достаточно далеко от бара, он повернулся к Лере и проговорил:

– Ну-ка, припаркуйся здесь!

Лера послушно выполнила приказ и заглушила мотор, предвидя трудный разговор.

Мужчина еще больше нахмурил свои темные сросшиеся брови и засунул руку в боковой карман куртки, где отчетливо просматривался пистолет. А он ничего, промелькнуло быстро в голове, очень даже.

– А теперь объясни, что все это значит. Кто ты такая, откуда взялась такая ловкая и с какой стати стала мне помогать. Я, знаешь, уже не в том возрасте, когда верят в Деда Мороза, в подарки под елкой и в ангела-хранителя.

– Я тоже, как и ты, пришла на встречу не с Санта-Клаусом, а с Костиком, – терпеливо объяснила Лера. Она чувствовала, что с этим человеком не пройдут обычные выражения типа «Не твое дело!» и «Пошел ты подальше!» – Мне показалось, что с ним что-то не так, он трясся, как кролик перед поваром, и я решила подождать, поглядеть, как и что, а до времени не раскрываться. А тут ты подошел, назвал пароль, всю эту лабуду насчет водки с лимонным соком, ну и пошло-поехало…

– И откуда же ты такая умная? – подозрительно скривившись, продолжил мужчина.

– Владимирские мы, – Лера забавно изобразила деревенский акцент. – Люди мы простые и темные. .. А вообще-то, дядя, мог бы вместо всех этих вопросов-ответов спасибо девушке сказать… все-таки я тебя с крючка ментовского сняла!

– Владимирские? – недоверчиво переспросил мужчина. – Чего это тебя сюда занесло?

– Известно чего, путей ищем… – вздохнула Лера.

– Каких-таких путей?

– Ты дурака-то не строй, не поверю, – Лера решила показать характер. – Сам-то зачем к Костику наведывался? Чтобы с ментами чайку попить? Небось тоже дело было? Вот и меня один человек прислал поговорить с кем надо о делах.

– С каких это пор баб на дело посылают? – хмыкнул Лерин собеседник. – Что-то ты не очень на деловую похожа, больше на шлюшку смахиваешь!

– А ты как думал? Что к Костику в этот бар бухгалтера с портфелем пришлют? Так, мол, и так, давайте посчитаем… да прикинем, что тут у вас делается и нельзя ли прямой канал наладить. Ты вот протопал прямо, да и нарвался на засаду, а меня менты и не заподозрили…

– Сволочь Костик! – мужчина снова помрачнел. – Продался ментам, сука поганая!

– Может, не продался, – раздумчиво проговорила Лера, – может, они его чем-то прижали… у каждого человека есть свой предел! Ладно, если не хочешь сказать спасибо – черт с тобой, не больно-то и хотелось, но хоть как тебя зовут, скажешь, или так и будешь никто и звать никак?

– Николай, – хмуро представился мужчина.

Лера вдруг поняла, что очень хочет, чтобы он улыбнулся.

– Меня зови Лерой. Так что – будет у нас разговор по делу или так разбежимся?

– Поговорить можно, – Николай настороженно приглядывался к ней, глаза из-под насупленных бровей сверкали подозрением.

Она сняла парик и бросила его на заднее сиденье, ее длинные волосы рассыпались белым каскадом по плечам.

– Ух ты! – Он рассмеялся, и глубокая морщина на лбу разгладилась, он сразу помолодел. – Ну что ж, поговорим, может, что и выйдет…

***

После обеда в маленьком бистро Лера решила поразмыслить. Конечно, важнее всего как можно быстрее уехать из Питера. Пока ей везло, она не наткнулась на людей Аббаса, милиция не проверила у нее документов, даже в баре все обошлось. Нужно возвращаться во Владимир, отчитаться Ласло. Ей удалось нащупать кое-какие связи, Ласло будет доволен. Он защитит ее от азеров, отпустит Митьку, а там видно будет…

Но есть еще одно дело – тот самый листок бумаги, что дал ей Затвор. Она положила бумагу перед собой на стол и разгладила завернувшиеся концы. Рисунок карандашом, полустершийся на сгибах, рисовали наспех, то есть человек не то чтобы торопился, скорее всего, у него было мало сил. А возможно и времени, учитывая больницу. Вот именно, раз на бланке стоит лиловый штамп «Оредежская областная больница», то можно предположить, что рисовали в больнице. Не было у человека другой бумажки под рукой, взял что есть.

Она перевернула листок. Да это же бланк анализа крови! Лейкоциты, эритроциты, что-то там еще… Сверху штамп больницы, а даты нету. И там, где фамилия, тоже что-то написано, вернее процарапано, шариковая ручка писать перестала. Не то Ломов, не то Лаков… Лера осторожно перевернула бумагу и внимательно вгляделась в фиолетовые закорючки.

Деревья. Елочки. Так на картах лес изображают. Дорога, вернее тропинка. Потом две извилистые линии – не то ручей, а может, овраг. Потом три кружочка, непонятно что обозначают, потом пунктир и над ним цифра 25. Потом два маленьких квадратика, а за ними вроде бы домик, только почему-то с пушечкой. И слева от пушечки маленький едва заметный крестик.

И все. Ни надписей, ни еще каких обозначений, только наверху листа буква С. А справа – В. Ну, это ежу понятно, это обозначает Север и Восток, уж настолько-то Лера географию знает.

Значит, кто-то нарисовал чертежик для памяти. Потом взял и разорвал эту бумажку пополам. Не случайно разорвал, иначе Затвор покойный не стал бы бумажку ненужную хранить. Очень он за нее беспокоился, боялся, что его врагам достанется.

Значит, двое лежали в больнице, одному стало плохо, он испугался, что помрет, и, чтобы тайну в могилу не унести, сообщил своему соседу или тому, кто его навещал, что где-то в лесу спрятано нечто ценное. Большая ценность. Вот только зачем он эту карту пополам разорвал? Пока нет ответа.

Тот, кто нарисовал карту, после этого взял и умер. Потому что если бы не умер, он бы карту обратно забрал. Или груз тот добыл, он-то и без карты знал, как туда добраться. Но Затвор был уверен, что ценность лежит там и ждет. Никто ее не найдет, потому что хозяин умер. И Затвор считал себя хозяином. Только вот он тоже умер – в его бизнесе долго не живут. И теперь можно считать, что ценность эта – Лерина, Затвор ей ее завещал. Знать бы еще, что там за ценность и где она лежит. ..

Она узнает, обязательно эту историю раскопает, хотя бы в память о Затворе… Перед тем как уехать, она поедет в Оредежскую больницу и попробует кое-что разузнать.

***

Лера развернула на коленях карту области. Оредеж был небольшим кружочком восточнее Луги. Объехав центр Луги по второму разу, она выехала на мост и наконец увидела нужный указатель.

Дорога на Оредеж оказалась на редкость живописной, особенно сейчас, когда леса одевались золотом и багрянцем. Справа одно за другим промелькнули небольшие озера, пологий холм, поросший соснами, березовая роща.

Сколько вокруг красивого, и как люди умудряются все испоганить, включая свою собственную жизнь! Бросить бы все, поселиться в деревенском доме на берегу озера, любоваться на эту красоту…

Лера представила, как уныло здесь должно быть зимой, представила, как на умывальнике за ночь вырастают сосульки, а в туалет надо бежать через двор, и оставила эти глупые мысли. Такого ей и дома, во Владимире хватало. Кроме того, люди Аббаса и здесь ее найдут, да и Ласло вряд ли оставит в покое…

Леса кончились, дорога пробежала через пустые поля, вдалеке показалась водокачка. Машина переехала железную дорогу и оказалась на улице маленького провинциального городка.

Конечно, она и сама выросла не в столице, но Владимир – древний город, очень красивый, с собственным лицом, и даже домики окраины, с яркими наличниками и резными ставнями, очень нарядны. Здесь же главным украшением города служили здание вокзала, выкрашенное унылой грязно-желтой краской, да кирпичная коробка клуба, перед которой, как пятьдесят лет назад, возвышался памятник Ленину, покрытый серебрянкой, как кладбищенская оградка.

Вообще можно было подумать, что она попала в середину прошлого века. Единственной приметой нового времени была вывеска на хлипкой дощатой будочке: «Шаверма».

Лера припарковала машину возле клуба, вышла, чтобы размяться после дороги, огляделась по сторонам. В нескольких метрах от нее в пыли развалилась огромная косматая дворняга, еще одна подняла лапу на фонарный столб. Из-за угла вышли, переговариваясь, четыре цыганки разного возраста – от пятнадцати до шестидесяти лет. Впрочем, возможно, младшей было не пятнадцать, а десять, а старшей не шестьдесят, а меньше сорока. Они мели грязный тротуар цветастыми юбками и громко переругивались на незнакомом языке.

«И здесь от вас покоя нету»! – устало подумала Лера.

Она вспомнила Ласло и подумала, что у него наверняка и в этом захолустье есть родственники и информаторы и вполне возможно, что он по своему цыганскому телеграфу узнает о ее поездке в Оредеж.

– Эй, молодая-красивая, позолоти ручку! – завела свою песню старшая цыганка, приближаясь к Лере. – Все тебе расскажу, ничего не утаю! Что было и что будет, и что у тебя на сердце…

– Лучше скажи, где здесь больница!

Цыганка, не слушая ответа, уже завладела Лериной рукой и уставилась на нее. Вдруг на лице у нее появилось какое-то странное выражение. Она отпустила руку, попятилась и что-то торопливо сказала своим товаркам. Те явно перепугались, и вся троица, подобрав юбки, бросилась наутек. Гадалка еще раз бросила на Леру взгляд, в котором смешивались испуг и любопытство. Потом, очевидно приняв какое-то решение, она подошла совсем близко, так что Лера ощутила запах пота и еще чего-то дикого и пряного – степных трав, душистого табака, дальней дороги и снова схватила Леру за руку.

Лера попыталась вырвать руку и уйти, но цыганка держала сильно.

– Не спеши, – проговорила она не прежним резким голосом, а совсем по-другому – низко, рокочуще, – успеешь дело свое сделать, все успеешь. Ведь ты к нам по делу приехала? По важному, серьезному делу?

Лера промолчала, да старуха и не требовала ответа. Она уставилась на Лерину ладонь и качала головой, бормоча что-то на своем языке.

– Не хочешь ты мне ручку позолотить, да я и так скажу, – продолжала она, – хоть и не надо было… Опасно это… Непростая у тебя судьба, девушка, очень непростая… – она подняла на Леру выпуклые темно-карие яркие глаза. – Много испытаний тебе предстоит…

– Куда уж больше, – невольно усмехнулась Лера.

– Верно, было у тебя много горя, брат погиб страшной смертью, в мучениях и кошмарах, мать умерла… Ну она-то смерти не почувствовала, потому что давно умерла, как с сыном на кладбище простилась…

«Все верно, – думала Лера, – ах, Ласло, как все рассчитал! Везде у него свои, шагу без них не ступишь…»

– Ты свои глупые мысли оставь да меня послушай, – сурово сказала цыганка, – сердцем послушай! Кого хочешь спроси – тетя Зара зря болтать не станет. В испытаниях этих никто тебе не поможет, сама все преодолеешь. Человек со своей судьбой всегда один на один бьется, как наши парни-ромалы на ножах. Иди вперед, не оглядываясь, никого не слушай! Сила у тебя в душе есть такая, что горы свернешь! Большую власть иметь будешь, большие деньги! Да только не к этому ты стремишься и на этом не остановишься!

Что-то случилось с пыльной площадью, куда-то пропали унылая коробка клуба и ларек с надписью «Шаверма», горячий ветер пронес по дороге мелкий сор, старую газету, рваный полиэтиленовый пакет… Звуки исчезли, в ушах у Леры стоял ровный гул, и только видно было, как шевелятся губы цыганки. Вблизи Лера увидела, какая она на самом деле старая – седые космы, глубокие морщины на смуглом лице. И только глаза блестели молодо и ярко и как будто видели Леру насквозь.

– Только помни, – говорила старуха, и слова ее падали на Лерино сердце, минуя уши, – не сворачивай со своей дороги! Знаю, чего ты хочешь – отомстить за брата да за подругу, обидчиков своих наказать, а других, молодых да глупых, чьих-то братьев да сестер, спасти от смерти. Еще можно успеть, и ты успеешь! Ничего не бойся, всю судьбу твою вижу! Большая дорога перед тобой, но трудная! Мало счастья тебе выпало, а будет еще меньше!

С этими словами старуха резко отпустила Лерину руку. И тут же вернулись все звуки, и площадь встала на место, и мрачное здание клуба, и памятник вождю народов.

– Все-таки где здесь больница? – спросила Лера.

Цыганка круто развернулась и побрела прочь, не ответив.

– Не хотите говорить – и не надо… – пробормотала Лера и повторила вопрос, обратившись к озабоченной тетке с полной сумкой яблок.

– Больница? – переспросила та. – К матери, что ли, приехала? Молодец! Не забывай родителей! – Она обрадовалась ни с того ни с сего, щеки у нее весело зарумянились, словно яблоки в авоське. – Ты, дочка, сейчас иди до хозяйственного, там поверни налево, пройди мимо почты, там в переулок, увидишь пекарню, а за ней-то уже будет больница…

Поблагодарив тетку, Лера села в машину и поехала в указанном направлении.

Впереди, там, куда она ехала, по краю неба собирались тяжелые кудлатые тучи, точно груды мокрого войлока. Края этих войлочных туч были подсвечены мрачным, густо-желтым, как старый янтарь, светом спрятанного за ними солнца.

Лера невольно думала о словах старой цыганки.

Может быть, она и вправду видит своими карими глазами что-то недоступное остальным людям? Что-то скрытое за внешней суетной, бессмысленной жизнью, как этот янтарный свет скрыт за темными грозовыми тучами? И Леру действительно ждет большая и значительная судьба?

Она сама не знала, хочет ли такой судьбы. А чего она вообще хочет, вдруг спросила она себя.

Хотела она одного: выжить. И еще, если получится, отомстить за брата и за других таких же, как он, неразумных подростков, погибших из-за чьей-то алчности, погибших за чьи-то грязные деньги.

Но чтобы отомстить, ей и самой придется влезть в эту грязь по самые уши. Что она и сделала – в лучшем виде, забралась с руками и ногами в эту смрадную клоаку, и назад пути-дороги нет. Но она и без того знала – чистыми руками немного можно сделать. В памяти всплыли где-то услышанные или прочитанные слова: человек – это грязная река, чтобы принять его и остаться чистым, нужно быть огромным, как море…

Она отмахнулась от этих мыслей и сосредоточилась на дороге.

***

Оредежская больница и в лучшие времена вряд ли отличалась красотой и техническим совершенством, теперь же и вовсе пришла в запустение. Унылое трехэтажное здание из серых железобетонных блоков выцвело и покосилось, швы между блоками кое-где были замазаны черной смолой, кое-где зияли трещинами. Многие окна вместо стекол были закрыты досками или фанерой. Под одним из окон стоял сержант-сверхсрочник, вяло переговариваясь со свисающей из окна румяной девахой, физиономию которой украшал темно-лиловый синяк. Тощая трехцветная кошка жалась к водосточной трубе, хитро поглядывая вокруг.

Лера поставила машину перед входом в больницу и опасливо покосилась на ошивающихся поблизости подростков. Поманив одного из них, явно самого хулиганистого, она серьезно, как взрослому, сказала:

– Пацан, я вижу, ты тут самый серьезный…

– Ну?! – мальчишка приосанился.

– Заработать хочешь?

– Сколько?

– Хороший вопрос! Ты не спрашиваешь, что нужно делать?

– А что?

– Постеречь мою машину. Сам знаешь, люди всякие попадаются – могут покрышки проколоть, зеркала снять… так ты за ней пригляди, а я, если все будет в порядке, заплачу тебе сто рублей. Когда вернусь.

– Двести, – моментально отреагировал смышленый подросток, – а за сто тебе пускай Мурка машину стережет, – он махнул в сторону кошки.

– Далеко пойдешь! – одобрила Лера. – Ну ладно, так и быть, пусть будет двести.

За дверью не было никакой проходной, не сидела бдительная тетка на вахте, сразу начинался унылый длинный коридор, освещенный тусклыми допотопными плафонами, замазанными грязно-белой масляной краской. Света они давали мало, да еще и горели через один, видимо, в целях экономии. Лера наугад открыла какую-то обшарпанную дверь, там оказалась перевязочная – старенькая кушетка, обитая драной клеенкой, металлический шкафчик с отбитой стеклянной дверцей, полупустые бутыли с какими-то растворами…

Послышались шаркающие шаги, и появился дед в застиранной байковой пижаме. В одной руке он держал пакет кефира, другой прижимал к груди эмалированное судно. Не обратив на Леру ни малейшего внимания, дед прошествовал мимо и скрылся за дальней дверью. Лера шагнула за ним и обнаружила за дверью лестницу на второй этаж. На площадке перед окном дед, поставив оба предмета на подоконник, достал из кармана наполовину скуренную папиросу и шарил под подоконником, надо полагать, в поисках спичек. Лера поднесла ему зажигалку. Дед закурил в полном молчании.

Сверху донесся раздраженный крик и шум падающего ведра, потом ответный крик и звук льющейся воды. Дед засуетился, уронил окурок и горестно вздохнул. Лера протянула ему свою едва начатую пачку сигарет. Дед хмыкнул презрительно при виде разноцветного «Собрания», но взял сразу две сигареты. Потом подумал и взял еще две.

– Ты тут зачем? – строго спросил он. – К нам сюда такие крали не ходят.

– Мне бы узнать кое-что… – уклончиво ответила Лера.

– Это смотря чего узнать, – оживился дед. – Ежели про состояние больного, так это положено в справочном окошечке спрашивать, ежели оно имеется, а только в нашей больнице его отродясь не было, а другое чего посторонним личностям и вовсе знать не положено…

Лера как могла доступно объяснила въедливому деду, что дело у нее конфиденциальное, что не хочется ей встречаться с больничным начальством и что хорошо бы побеседовать с нужным человеком приватно.

– Иди к няньке Михалне, вон она полы моет, – дед поднял глаза к потолку, – только много денег ей не давай, такая пройда… даром не чихнет, судно вынести – и то платить приходится! Хорошо, я покуда сам своими ногами ходить могу…

Лера отдала ему оставшиеся сигареты и пошла наверх, где старуха в синем сатиновом халате возила шваброй по грязно-серому заплатанному линолеуму. От такой процедуры пол нисколько не становился чище, только разводы на нем проступали еще отчетливее.

– Чего надо? – спросила старуха неприветливо, при этом стал виден во рту желтый, едва ли не единственный зуб.

– Поговорить, – ответила Лера и невзначай показала старухе краешек пятисотрублевой бумажки. Хоть давешний дед и не одобрил бы такое количество денег, Лера здраво рассудила, что раз нахальному мальчишке только за то, чтобы машину не попортил, она дала двести рублей, то бабке за полезные сведения уж никак не меньше пятисот полагается. Был бы толк!

При виде денег старуха тут же просветлела лицом, потом настороженно оглянулась и шепнула Лере, чтобы шла на улицу и там ее маленько подождала, а она мигом, вот только тут управится. А здесь никак нельзя, поскольку Лизавета Пална уж больно сегодня с утра сердитая.

Старуха и верно управилась мигом. Лера вместо вопроса показала разорванный бланк больницы с той стороны, где была неразборчивая фамилия.

– Кто такой? Ломов? Лаков? Ломаков? Не помните такого больного?

– Ах вон что… – протянула нянька. – Вон кто тебя интересует… Опоздала ты, девонька, он уж когда помер… Уж сколько времени прошло…

– Значит, ничего не помните? Ну так я другого кого-нибудь поищу, – Лера сделала вид, что хочет убрать пятисотку обратно в кошелек, и старуха заторопилась.

– Не Ломов это вовсе, девонька, и никакой не Лохов, а Ломовой. Ломовой Алексей Прохорыч, вот. Память-то у меня хорошая! Дело это было уж с полгода тому, в апреле, как раз снег полностью сошел. Привезли его с огнестрельными ранениями в тяжелом состоянии. Жуткое дело! Ну, конечно, операцию сразу сделали, пули вынули. А только он все равно вскорости помер, сердце, видать, не выдержало. Или еще что, я уж не знаю. Но мужик крепкий был, доктор сказал, если бы столько крови не потерял, он бы его вытащил.

– А кто в него стрелял? – спросила Лера.

– Да кто же знает? – старуха отвела глаза. – Перестрелка была на шоссе, он троих уложил насмерть. Но и сам не выжил. Милиция, конечно, приезжала, а что толку, если все умерли? Свидетелей-то нету!

– Кто с ним в палате лежал?

– Да кто… – нянька помедлила, вспоминая. – Васька Шлыков лежал, наш, оредежский. Он в аварию попал на своем грузовике, ноги отнялись. А еще… мужик такой серьезный…

– Затворов, – решилась подсказать Лера.

– Точно! – расцвела нянька. – Был такой! Он со шпаной сцепился – машину, что ли, угнать хотели или так пошутить. Отбился он, конечно, только побили его сильно, он и попал к нам. А Ломовой этот… куда его девать-то? У нас реанимация на одного человека, там как раз Анна Семеновна из библиотеки помирала. Ну его и сунули к этим в палату. Он к утру умер, не приходя в сознание.

«А вот тут вы, бабушка, ошибаетесь, – подумала Лера, – пришел он в сознание и успел этим двоим рассказать все про ценную вещь, что спрятана в лесу. Оттого и разорвали они листок, чтобы ни один сам не смог до того места добраться, а только вместе…»

– Помер он, милиция тут покрутилась да и отбыла восвояси, – вспоминала старуха, не сводя настороженных глаз с купюры, – а тут наезжают на двух машинах таких больших, черных.

– Джипы, что ли?

Ну да. И давай спрашивать – как да что. Тех в палате пытали – не сказал ли чего тот-то перед смертью? Они говорят, нам чужие дела без надобности, мы вообще спали всю ночь, глаз не открывали! Похороны отгрохали богатые! Гроб красоты необыкновенной, из какого-то иностранного дерева, да еще позолоченный, цветов – целый магазин скупили. Мне за обмывание – тысячу рублей отвалили! – Старуха мечтательно зажмурилась.

– Больше ничего не было?

– Да что ж? Похоронили его, после Затворов этот из больницы выписался и уехал, а Васька Шлыков – тут живет, недалеко, куда он денется без ног-то?

– Никто про это больше не спрашивал?

– Были тут как-то какие-то черные, – старуха нахмурилась, – приехали, проперли прямо к главврачу, давай чего-то требовать, кричать. Да только наш главный – мужик солидный, авторитетный, его на простой крик не взять, сам кого хочешь переорет. Те и убрались ни с чем, поняли, что их не боится никто.

Покудахтав еще немного, бабка получила наконец вожделенную бумажку и ретировалась за ненадобностью.

***

Обойдя длинное приземистое здание пекарни, Лера увидела неказистый покосившийся домик под толевой крышей. В маленьком оконце виднелся горшок герани. Открыв калитку, она поднялась по крыльцу и постучала. Ей никто не ответил, но из-за угла домика донеслись какие-то неясные звуки. Спустившись с крыльца, она обошла дом и увидела под навесом что-то вроде мастерской. За низким верстаком сидел в инвалидном кресле грузный, заросший щетиной мужчина неопределенного возраста. Колени его были прикрыты байковым одеялом. Перед ним, сложив руки на животе, стояла деревенская тетка лет семидесяти.

– Ну вот, тетя Сима, готова твоя посудина, – мужчина протянул тетке кастрюльку и вытер руки тряпицей. – Только, смотри, не забывай ее на огне! Опять прогорит – починить не смогу! Новую будешь покупать. Небось с соседкой языками сцепилась, с Никитишной?

– Ой, милый! – тетка засмущалась. – Кино смотрела, про любовь, и забыла, что кастрюлька-то на огне… все ждала – поженятся они или нет… Спасибо тебе, касатик, как новая стала!

Она протянула мастеру сложенную бумажку, искоса взглянула на Перу и заторопилась.

– Ну, давайте, – проговорил мужчина, как только за теткой захлопнулась калитка.

– Что давать? – переспросила Лера.

– Ну я-то откуда знаю? Что у вас там сломалось? Радио, что ли? Сразу предупреждаю, эти… мобильники я не чиню, квалификация не позволяет!

– Да нет, у меня ничего не сломалось… я по другому делу…

– Корзинка, что ли, нужна? – хозяин неловко повернулся, показал на груду плетеных из ивняка корзин. – Выбирайте… маленькие по пятьдесят, большие по сто…

– Я что – похожа на грибника? – усмехнулась Лера.

– Не похожа, – кивнул хозяин, и в его глазах загорелся мрачный огонь. – Так чего тогда надо?

– Поговорить, – с нажимом ответила Лера.

Ах, поговорить? – повторил он, посерьезнев, и вдруг сбросил с колен прикрывавшее их потертое байковое одеяло. На коленях у него лежало охотничье ружье с отпиленным стволом – то, что раньше называли обрезом.

– А ну, вали отсюда! – тихо проговорил мужчина, приподняв ствол обреза, и на его скулах задвигались желваки. – Думаете, если паралитик – так и постоять за себя не смогу? Надо же – бабу прислали! Совсем меня за человека не считаете? Имей в виду – обрез у меня картечью заряжен, дыру оставляет, что калитка! Так и передай своим хозяевам – я пока что живой и только без ног, руки и голова имеются!

– От Затвора тебе привет! – поспешно проговорила Лера, не спуская глаз с обреза.

– Так я и поверил! – скривился мужчина, однако опустил свое страшное оружие. – Он бы, если хотел, сам пришел.

– Никуда уже Затвор не придет! Отбегался. Убили Затвора. А мне кое-что передал, о чем нам с тобой поговорить нужно.

– А с чего это я с тобой должен разговаривать? – процедил инвалид сквозь зубы. – И с какой радости должен вообще верить? Мало ли кто может на Затвора сослаться! Тем более сама же говоришь, что он помер… царство ему небесное! На покойника можно многое списать, он за себя не заступится!

– А вот это тебе ни о чем не говорит? – Лера вытащила сложенную пополам бумажку и показала ее мужчине обратной стороной, той, на которой виднелся больничный штамп.

Глаза инвалида заблестели, он потянулся за бумагой, но Лера моментально спрятала ее обратно и отступила.

– Ну что – убедился? – спросила она. – Надумал со мной поговорить?

– Поговорить – это можно, – отозвался он после секундного молчания. – Отчего же не поговорить… Только не на улице, само собой. Кто же о таких вещах на улице разговаривает! Зайдем в дом, там и чайку выпьем, и о делах наших потолкуем…

Мужчина напрягся, провернул колеса своего кресла и бойко покатил по утрамбованной дорожке вокруг дома. Перед крыльцом он остановился, как бы примериваясь.

– Помочь? – предложила Лера.

– Обойдусь, – отмахнулся он, – что же ты думаешь – я беспомощный какой?

Он ухватился за протянутую вдоль крыльца веревку, вкатил кресло на наклонную доску и в Два счета подъехал к двери.

Лера вошла вслед за ним в дом, вынула из сумки и поставила на стол предусмотрительно купленную бутылку.

– Убери! – помрачнел хозяин. – Чтобы я этого не видел!

– Что – совсем не пьешь? – удивилась Лера. – Я думала, захочешь Затвора помянуть…

– Мне только начать – остановиться трудно будет, – проворчал хозяин. – А если запью – кто мне поможет? Без ног, да пьяный – в момент сдохну! Нет, я Тоньке такой радости не доставлю!

– Кто это – Тонька?

Жена моя… бывшая. Как увидела, что со мной сталось – тут же сбежала. Говорила, к матери, а сама к Гришке Симягину перебралась, в Новый Почап. И всем соседкам трубить стала, что не потому меня бросила, что без ног, а потому, что пью. А я тогда правда запил, когда сказал мне доктор Илья Соломонович, что ходить никогда не буду. А потом подумал – неужели я ей такое удовольствие доставлю? Ну и завязал. .. Вот, бабкам починяю, что могу ложки-плошки, корзинки плету… а что мне еще остается?

Лера оглядела комнату.

Здесь было удивительно чисто для жилья одинокого мужчины, к тому же инвалида. Все вещи стояли на своих местах, стол был покрыт аккуратной клетчатой клеенкой, пол застелен домоткаными половиками.

Хозяин споро двигался по горнице, ловко управляя своим неповоротливым с виду креслом. Он поставил на газовую плитку чайник, вытащил из шкафчика банку крыжовенного варенья, синие чашки, накрыл на стол. Вдруг, когда Лера меньше всего этого ожидала, он резко развернул кресло, задвинув девушку в угол, и схватил ее за локоть. Руки инвалида оказались удивительно сильными и холодными. Он сжал Лерин локоть, словно клещами, и прошипел:

– Отдай бумагу, сучка! Отдай, а то придушу и закопаю у себя на огороде!

Лера вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, но мгновенно собралась, схватила свободной рукой начавший шуметь чайник и плеснула в лицо инвалиду. Тот инстинктивно схватился за лицо, выпустив ее локоть. Лера изо всех сил оттолкнула кресло и отскочила к двери.

– Ты, дядя, не на ту нарвался! – проговорила она, отдышавшись. – Думаешь, если городская, так и постоять за себя не могу?

– У, падла! – довольно спокойно проговорил инвалид, вытирая лицо вафельным полотенцем. – Безногого обидеть ничего не стоит… Хорошо, что чайник еще не кипел!

– Как же, обидишь тебя! Тоже мне, сиротка! Кто меня только что обещал на огороде закопать?

– Я же не всерьез, – ухмыльнулся мужчина. – Так, попробовал припугнуть…

– По принципу – не прошло, и ладно? Ну-ну! Имей в виду, со мной такие штуки не проходят!

– Ну вот, считай, познакомились! – Инвалид повесил полотенце на гвоздик и заново наполнил чайник из огромной жестяной канистры в углу. – Больше не выливай, только газ зря жжем.

– Познакомились? – переспросила Лера. – А кстати, тебя Василием зовут?

– Точно, Шлыков Василий…

– А меня Лерой. Так что, Вася, давай без фокусов. Мы с тобой друг другу нужны. Ни я без тебя, ни ты без меня ничего не сможем найти. Не зря бумага пополам порвана. Кроме того, как ты со своими ногами неходячими один то место искать будешь?

– Так мне и Затвор говорил, – неохотно признался Василий. – Я его спервоначала-то ждал. Думал – объявится, найдем ту захоронку, и пойдет у меня другая жизнь… Может, и ноги мне починят! С большими деньгами-то все возможно!