Текст книги "Переиграть время (СИ)"

Автор книги: Наталья Ломаченкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Провожаю его взглядом и поворачиваюсь к неподвижному Онезоргу, молча наблюдающему за сей сценой. Выдерживаю пристальный взгляд.

– Рудольф, вы не могли бы задержаться? Мне надо с вами поговорить.

Он кивает. Дожидаюсь, пока Неля, понимающе посмотрев на нас, удаляется под каким-то благовидным предлогом, которого я даже не запоминаю. Всё внимание сейчас сконцентрировано на том, что мне потребуется сказать.

Отходим подальше от жилых домов. Предосторожность… а может просто шанс ещё побыть рядом – молча, не надеясь ни на какие подарки судьбы.

Наконец понимаю, что пора начинать. И начинать без длинных прелюдий.

– Рудольф, мы получили вчера пакет из штаба, вы знаете об этом. Там был приказ… после разминирования последнего заряда вы должны быть переданы в органы НКВД.

Ну вот, сказала. Не знаю, какой реакции жду и боюсь. Отвращение, презрение, разочарование, гнев? Но только не совершенно спокойного кивка, словно в подтверждение своим мыслям.

– Я ждал это.

Короткая пауза, за которую я пытаюсь выстроить в хаотическом беспорядке разбежавшиеся мысли и решить, как мне следует вести себя в ответ на подобное заявление. Понять же логику этого человека мне видимо не дано.

– Они не станут отпускать меня. Я слишком много знаю. Es ist offensichtlich. Я говорил, в России мне умереть. Только… почему вы рассказали мне это?

– Потому что я не хочу, чтобы вы умирали, – голос дрожит, выдавая волнение. Странно, я же всегда умела владеть собой. – Потому что это несправедливо! Потому что вы заслуживаете лучшей судьбы, чем эта.

Он чуть улыбается кончиками губ, но в этой улыбке таится горечь.

– Danke.

– Да идите вы к лешему со своим спасибо! – неожиданно не выдерживаю. – После восьмой мины я достану вам новые документы. Насчёт денег не обещаю, но сколько получится. Снимете в виде исключения свою униформу и доберётесь до границы. А там и ваша Германия, там вас уже найти будет не так просто.

– Нет, Ольга, – он бережно берёт мою руку в свои, внимательно смотрит в глаза. – Они всё поймут, если меня не будет. Обвинят тебя.

– Пускай, – я же не плачу, верно?.. – Пускай. Мне ничего не будет. Я на слишком высокой должности, чтобы меня могли наказать из-за одного нелепого обвинения.

– Ты не говоришь мне правду, – недоверие.

– Это правда, – как можно больше убедительности. – Верь мне, пожалуйста. Разве я когда-нибудь подводила тебя? Не исполняла своих обещаний?

– Ты обещаешь, что с тобой ничто не случится? – тихо-тихо, на грани дыхания. Уверенно-нежное пожатие руки как жест чего-то светлого и искреннего. Неожиданный переход на «ты» кажется таким правильным и нужным, и даже странно, что я не поняла этого раньше.

– Обещаю. Только и ты обещай… что примешь мою помощь.

– Хорошо.

– Смотри, я ведь запомню, – улыбаюсь. Позволяю себе короткий, почти незаметный выдох облегчения – я и не заметила, что задержала дыхание. – Ну что, возвращаемся? А то Дёмин опять примчится меня спасать на взмыленном коне.

Кивает. Поворачиваем обратно к нашей временной базе.

Улицы пустые… Ах да, сегодня же танцы. И мой последний вечер в этом времени, с этими людьми – такими близкими и такими далёкими. Последний, ибо больше тянуть нельзя. Как только будет обезврежена последняя мина и организован побег Онезорга, мне надо будет возвращаться. И пытаться как-нибудь расхлёбывать то, что я натворила.

А натворила я много.

– Оля, ну где вы опять запропастились?! – Неля выбегает навстречу, лёгкая, как горная серна, в воздушном сиреневом платье. Сейчас ничего в ней не осталось от солдата; изящную фигуру уже не прячет безликая униформа, волосы красивой волной спускаются на плечи.

Восхищённо наклоняю голову.

– Ты прелестна, Нельчик. Правда-правда. Все мужчины сегодня будут у твоих ног.

Смущённый румянец окрашивает щёки.

– Скажешь тоже! Сама вот до сих пор не готова. И только попробуй сказать, что ты никуда не пойдёшь! Или найдёшь ещё какую-нибудь причину!… Кстати, Рудольф, тебя Витя звал.

Онезорг вопросительно поднимает бровь, но молча проходит в дверь. Неля хватает меня за руку, чуть ли не силой таща к какому-то соседнему зданию жёлтого цвета.

– У тебя конечно же никакого платья или наряда нету… Но это не проблема – смотри! Здесь раньше был театр хороший, ещё до войны, и много одежды разной сохранилось. Подбери сама, что тебе понравится, одевайся и приходи, – она останавливается, упирает руки в бока; взгляд грозный, как у рассерженной богини. – Приходи обязательно, слышишь! Рудольфа мы с Витей уже обработали, так что отказ не принимается.

– Ну если уже и Рудольфа обработали… – улыбаюсь подобной заботе. – Хорошо, Нельчик, я приду. Может только чуть попозже. Обещаю – так что можешь смело идти с Виктором под одной ручкой и с Рудольфом под второй и начинать праздновать.

– Ладно, смотри мне! – она машет рукой и торопливо убегает. Со вздохом провожаю её взглядом и захожу внутрь полуразрушенного здания. Платья, говорите?

Пока я рассматриваю себя в покосившемся зеркале на ум невольно приходит мысль о том, как же было трудно несчастному Штирлицу постоянно играть свою роль. Казалось бы – мне должно быть проще, моя легенда безупречна, над головой не висит дамоклов меч быть узнанной, ибо под рукой всегда есть заветный медальон. И тем не менее раз – и вылезет какое-нибуль слово, жест, мысль, по которым сразу видно, что я не та, за которую себя выдаю. Тяжело быть актёром…

Вот и сейчас – мне бы идти на бал времён царской России, а не на сельский праздник, тем более послевоенного времени. Но кто бросит камень в девушку, которая хочет быть красивой? Кто посмеет упрекнуть учёного, который хочет поставить новый опыт?

Не опыт – маленький психологически-социальный эксперимент.

Место сбора найти не сложно – музыка разносится по всему посёлку.

На несколько секунд замираю в прихожей, куда не попадает яркий свет. Сознание привыкает к пёстрому гулу голосов, восклицаний и перешёптываний. Играет гармонь, слышится звон стаканов за любовь, за успех, за дружбу. Всё как обычно. Даже немного, самую малость скучно.

Усмехаюсь про себя. Устроим небольшую встряску?

Дожидаюсь окончания незатейливой мелодии и захожу внутрь. Виват!

– Сыграйте, пожалуйста, вальс, маэстро, – выдерживаю нужную паузу, с иронической улыбкой оглядывая остолбеневших собравшихся. – Раньше в России любили этот танец.

В принципе, я была готова к тому, что в меня просто запустят каким-нибудь полугнилым помидором и выгонят вон, дабы не мешала празднику. Была готова и к ехидным смешкам в духе Дёмина о буржуях и иже с ними. Просто хотела проверить одну гипотезу на практике.

Гармонь сперва неуверенно, но потом всё громче и чётче начинает играть знакомый ритм. Считаю про себя первые такты. Раз-два-три… Раз-два-три…

– Ну что же, товарищи мужчины? – насмешливо поднимаю бровь – Вам не хватает умения или всё же смелости? Вальс ведь танцуется не в одиночку.

Провокация чистой воды – я знаю. Единственно для ублажения моего эгоистичного женского любопытства. Даже не буду пытаться искать себе каких-либо оправданий, ибо все они будут уже зараннее лживы. Всё это выступление было предназначено для исполнения одного моего желания.

– Позвольте пригласить вас, – Онезорг чуть склоняет передо мной голову. Приседаю в лёгком ответном реверансе, кладу ему руку на плечо. Да, разумеется.

Танцевать – действительно дар.

– Чему вас только учат в вашей военной академии… – спрашиваю вполголоса с едва заметной улыбкой. Он поворачивает голову, чтобы видеть моё лицо.

– А вас?

– Меня? – смеюсь, потому что чувствую себя совершенно безоговорочно довольной. – Меня учили жить. Как просто, верно? И не бояться рисковать… разумеется, если цель того стоит.

Молчание.

Раз-два-три… Раз-два-три…

– Я никогда не пойму русских, – неожиданно признаётся Онезорг. – Почему ты это сделала? Ты специально дразнишь их – Дёмина, остальных? Почему?

– Почему? – кружение танца завораживает и очаровывает. – Какое мне дело до остальных! Только не сегодня… Я хотела удивить тебя. Мне удалось?

Он выдерживает паузу, пока я не начинаю думать, что и в этот раз он предпочтёт не отвечать. Потом негромкое:

– Да.

На секунду отвлекаюсь, чтобы увидеть, что к нам присоединились и другие пары. На миг встречаюсь глазами со счастливой Нелей, положившей голову на плечо Виктору. А говорил, что не умеет танцевать, подлец! Ну ничего, я ему ещё припомню… как врать старшему по званию.

– Это последняя ночь, Рудольф. Наверное, я не должна была так поступать… Но всё же я рада, что всё сложилось именно так, а не иначе. Надеюсь, и ты простишь меня за эти маленькие вольности, что я себе позволяла.

– Ольга, – он внезапно резко останавливается, пристально вглядываясь мне в глаза. – Ольга, я всё бы подарил тебе, всё отдал… но у меня ничего не осталось. Даже жизнь теперь зависит не от меня. Я не хочу, чтобы ты страдала… прости!

Следующая за этим короткая, пронзающая насквозь фраза на чужом языке, поклон, и Онезорг стремительно выходит из зала. Ко мне подбегает изумлённая Неля.

– Что он сказал? – почти ровным голосом. Переводчица на одну секунду заминается, словно не уверенная в адекватности моего восприятия. Не скажу, что её подозрения так уж беспочвенны. Но на сегодня уже хватит встрясок. Тем более, что я сама почти уверена в смысле сказанного.

– Я тебя люблю.

Киваю самой себе. Плакать непозволительно, поэтому я лишь криво улыбаюсь.

– Да.

– Что да, Оль? – девушка встревоженно касается моего плеча. Чуть поворачиваю голову. Как это она не успевает следить за ходом мыслей? Всё же так просто – как вопрос, так и ответ. Иначе и быть не может.

– Да. Я тоже.

Утро такое серое, что каждую секунду ждёшь дождя. Промозглый северный ветер трепет и рвёт волосы, швыряет в лицо дорожную пыль, выдёргивает из того благословенного состояния относительного равновесия, которого мне удалось добиться к концу ночи. Правда, всё это рухнуло уже намного раньше, едва только на выходе я встретилась взглядом с Онезоргом. На неуловимый миг – достаточно для того, чтобы всё опять перевернулось с ног на голову. И своим внутренним стальным табу – не имеешь права.

Провожаю глазами стаю птиц – верно вороны, хотя отсюда не разглядеть. И вновь заставляю себя вернуться к передуманному десятки раз за ночь плану действий. Взвешенному, логичному и до тошноты правильному, от которого нельзя отклониться ни на шаг. Хватит! Когда я вступала в эту игру, я знала, чем всё закончится. Знала, на что шла.

Только не думала, что это будет так больно.

Разминировать мину. Достать новый «чистый» паспорт. Дать денег. Попрощаться. Нажать кнопку временного перемещения.

Может и не надо прощаться – и так слишком тяжело дался этот взаимный взгляд. Уйти по-английски, мне же нравятся англичане, правда, – одним рывком обрубив за собой все нити, нас соединившие. А там – у каждого свой путь и чистая совесть. А сердце… ну что же.

Всегда приходится чем-то жертвовать.

Неля непривычно молчалива, и даже Дёмин воздерживается от своих привычных едких подколов и шуточек. Всё погрузилось в тишину, словно сберегая этот последний час вместе.

Машина – снова машина – подъезжает к заданному пункту.

– Ну-с, Ольга, пожелаешь нам что-нибудь сегодня? – неуклюжая попытка завести разговор и хоть немного поднять настроение.

Безликим голосом:

– Удачи.

Дёмин со вздохом отворачивается к Неле, виновато пожимает плечами, словно говоря – ну, я пытался. Девушка опускает взгляд. Не могу винить их, они действительно хотят как лучше. Только теперь всё это уже неважно. Всё неважно, кроме…

Как-то непривычно молчаливо в городе, чересчур молчаливо даже для такой отвратительной погоды. Пустые улицы – словно все жители попрятались глубоко в дома.

– У меня нехорошее предчувствие, – тихо говорю. Неля оглядывается, скрывая волнение.

– Неужели опять опоздали?…

Машину чуть бросило в сторону, видимо Дёмин на миг не удержал руля. Раздражённо кусаю губу: было бы очень некстати именно сейчас разбиться об какой-нибудь случайный столб, в паре шагов до конечной цели всей этой эскапады.

– Спокойно, капитан, – сквозь зубы. – Не доводим дело до аварий. В конце концов, ничего экстремального ещё не произошло.

Вдох-выдох, ехидно-саркастическое "Есть, товарищ майор!", и снова такие же безлюдные улицы и повороты. Успокаиваю себя вполне логичными мыслями о том, что может быть в городе особое собрание, рыночный день, да и мало ли что ещё.

Машина выезжает на главную площадь, и Дёмин с силой выжимает тормоз при виде линии оцепления из вооружённых солдат. Несколько человек с оружием тут же подбегают к нам.

Чёрт возьми! Мне надо чаще слушаться своей интуиции.

Гордо выбираюсь наружу, придаю голосу оскорблённо-яростную интонацию.

– Что здесь происходит?! По какому праву задержка?! У меня распоряжения…

– Они вам больше не понадобятся, товарищ Орлова, – военный с презрительным и хищным взглядом выходит из дверей здания самоуправления, неторопливо приближается к нашей застывшей в недоумении бригаде. – Товарищ Дёмин, товарищ Погодина, также благодарю вас за отличное выполнение задания. А этого уведите.

Кивок на Онезорга, и двое солдат тут же подбегают к нему, силой заводя руки за спину. Ко мне наконец возвращается дар речи.

– Погодите! Что же вы делаете?! А восьмой объект?! Мы же ещё не закончили!

– Восьмой объект час назад был успешно разминирован вам вероятно знакомым капитаном Шнайдером, который согласился с нами сотрудничать… после недолгих уговоров.

Неля передёргивается, и я отчётливо вижу, как военный, судя по погонам не меньше чем сам генерал, наслаждается ситуацией. И понимаю, что за смысл был вложен в слово «уговоры».

– Так что можете считать, что я ваше задание принял. И нечего на меня так смотреть. Вы же получили пакет с инструкциями, верно? Так что можете этого немца благополучно выбросить из головы. Это уже не в вашей компетенции.

Всю силу воли вкладываю на то, чтобы не придушить его на месте, а медленно кивнуть в ответном согласии.

– Есть, выбросить из головы.

Кривая ухмылка, которую я сейчас ненавижу больше всего. Повелительный взмах рукой.

– Уведите его. А вы, товарищ Орлова, пройдёмте со мной.

Встречаюсь взглядом с Онезоргом. Вынужденная улыбка в ответ на моё немое отчаяние. Ну как же я могла этого не предусмотреть?! Как могла не предвидеть, что здесь нас уже будут ждать сотрудники НКВД?! Я виновата. Только я.

– Товарищ Орлова! Вы идёте или как?

С трудом подхожу ближе к нетерпеливо скрестившему на груди руки военному, стиснув зубы наблюдая, как один из солдатов резко толкает Онезорга в плечо, принуждая его увеличить шаг. Не позволю! Не позволю, слышите?!

Поворачиваюсь, и наши с генералом взгляды скрещиваются. Поединок – глаза в глаза. И моя вечно запаздывающая интуиция бьёт в набат, почти приказывая резко бросится в сторону, уходя с линии прицела. За короткий миг до того, как с его губ срывается:

– Взять её!

Видимо всё же где-то проскользнуло крошечное несоответствие в моей поддельной легенде, которую и сумело обнаружить бдительное око НКВД.

Дальше всё перемешивается, словно в безумном калейдоскопе – отчаянный и испуганный крик Нели, хватающийся за кобуру Дёмин, вспышки выстрелов где-то совсем рядом, отрывистый голос генерала с приказом бить на поражение и изнуряющий бег-гон по улицам, шарахаясь то в одну, то в другую сторону. Дома вырастают по бокам, катастрофически не хватает воздуха, и я только ещё раз успеваю подумать, как же я ненавижу чувствовать себя зверем.

Впереди внезапно вырастает стена, и я на миг отрешённо замираю, с неожиданной чёткостью понимая, что это тупик. Что это конец.

Значит, остался только один выход. Последний.

Выход там же где и вход.

Словно в замедленной съёмке достаю из-под рубашки медальон, непослушными пальцами открываю стальную крышку и, уже слыша совсем близко тяжёлое дыхание «гончих», нажимаю на миниатюрную кнопку.

Мир вторично растворяется в темноте.

* * *

…Время…

Прежде чем перед глазами перестают мелькать чёрные точки проходит не менее полминуты. Такой вот побочный эффект – надо будет не забыть сообщить об этом профессору…

Профессору? Ах, да.

Оглядываюсь и мысленно благодарю провидение за то, что тупик в прошлом так и остался тупиком в настоящем. В смысле, здесь не построили новый бетонный дом или что-нибудь в этом роде. А то бы от меня осталось лишь печальное воспоминание…

Людей не видно, да это и к лучшему. Искренне надеюсь, что никому не придёт в голову высунуться на улицу и забрести в сей переулок. Иначе он будет весьма удивлён, тем более, что моя одежда мало соответствует современной моде.

Тяжело опираюсь спиной на стену, усаживаясь прямо на землю. Мысли разбегаются в разные стороны, словно после обильного возлияния. Подрагивающей рукой выуживаю из своего рюкзака тщательно спрятанный мобильный телефон. Секунду смотрю на дисплей, не в состоянии решиться набрать номер. Ну ладно, если здесь – в этом настоящем – есть дома, значит люди всё же ещё существуют и не поубивали друг друга. Несомненный плюс.

Так, хватит паниковать. Первым делом – связаться с Рудовым.

Чуть ли не на генетическом уровне привычными движениями нажимаю чуть запылившиеся кнопки…Пять… три… звонок.

Жду. Сердце бьётся вместе с заунывными гудками.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!…

– Ольга, это ты?!

Вот так, без лишних предисловий. Время чересчур дорого. С беззвучным вздохом облегчения откидываю голову, прислоняясь затылком к шершавой и холодной стенке.

– Профессор. Я вернулась.

– Да, я понял. Сейчас… минутку… – короткая пауза, в трубке слышны щелчки клавиш и резкие сигналы приборов. – Всё, я тебя засёк. Однако же далеко ты забралась от места отправления. Мне потребуется часа два, чтобы до тебя доехать. Оставайся на месте, никуда не выходи, никому не показывайся на глаза.

&;nbsp; – Да, разумеется, – и всё же не могу не спросить; слишком громко стучит сердце. – Профессор, сколько всего было Мировых войн?

Голос в телефоне меняет тональность на обеспокоенно-вопросительный:

– Ольга, с тобой всё в порядке? Две, конечно.

– Две… – непроизвольно расплываюсь в улыбке облегчения. – Конечно. Хорошо, приезжайте, я жду вас. Мне очень нужно отдохнуть.

Профессор промолчал и отсоединился, видимо предпочитая действовать, а не выслушивать мои бессвязные комментарии. Тем более, что я только что дала ему прекрасный повод заподозрить у меня некоторое помрачение рассудка. Не могу сказать, что это так уж беспочвенно.

Прикрываю глаза, поджимаю колени к груди. Рука машинально теребит цепочку с временным переместителем. И чувство вины – такое острое, что хочется завыть в голос. Чувство утраты – такое пронзительное и разрывающее, что пальцы судорожно царапают землю. Казалось бы – чего проще – оказаться там же, в прошлом, на каких-то несчастных полчаса раньше, уже зная о том, что произойдёт. На полчаса, даже меньше, только чтобы Дёмин успел развернуть машину до въезда в город. Большего и не требуется; я бы успела.

Нельзя. Нельзя, запрещено, ибо две моих личности в одном периоде времени могут вызвать неконтролируемое искажение измерений… кажется так объяснял профессор. И это неизбежно приведёт к катастрофе и уничтожению. Время – чересчур опасная игрушка.

Что остаётся? Просто забыть.

Только вот не так это и просто.

Кажется, я заснула. Прямо там, на холодном асфальте, свернувшись, как побитый голодный щенок. И пришла в себя лишь уже на мягком сиденье профессорского автомобиля.

– Ну что, проснулась, Спящая красавица? – добродушный тон и внимательный взгляд. – Уже в состоянии начать рассказ или подождём до дома?

Меня хватает на ироническую усмешку. Интересно, он долго тренировался в искусстве скрывать любопытство? Хотя, на мой взгляд, актёр из профессора так себе – уж очень явственно виден азартный блеск в глазах за стёклами очков.

– В состоянии-то в состоянии… – тяну, довольно наблюдая за всеми отражениями эмоций на лице. – Но лучше подождём, пока вы не встанете из-за руля, а то мне не хочется случайно влететь в какую-нибудь аварию после всего пережитого…

Рудов недовольно крякает. Но не возражает, только осторожно осведомляется:

– Надеюсь, ты не собираешься мне сказать, что нарушила Правила временного путешествия?..

Зажмуриваюсь.

– Надежда умирает последней.

По приезду мне надо будет сразу выбрать себе стратегически верное место, откуда легко будет сделать ноги, если реакция Рудова превзойдёт все мои скромные ожидания. А в том, что мой рассказ ему о ч е н ь не понравится, я совершенно не сомневалась. Ну может, не весь рассказ, но одна конкретная его часть так точно.

Не сказать, что моё предчувствие меня подвело.

– Что?!!! Повтори, что ты сделала!!! – профессор в диком ужасе хватается за голову. – Нельзя, сколько раз я тебе повторял?! Нельзя вмешиваться в естественный ход событий! Ольга, ты хоть понимаешь, что могла разрушить всё наше настоящее время?!

Молчу, изображая глубочайшее раскаяние. Хоть мне и в самом деле очень стыдно. Стыдно, потому что не сумела оправдать оказанного доверия. Стыдно, потому что превратила научный эксперимент в плохо разыгранный фарс. Нет оправдания – виновата.

Рудов с тихим стоном оседает на стул, трёт лоб рукой.

– И как теперь выяснить, что за перемены у нас произошли из-за сего поступка?!.. И как вернуть всё на свои места? Если это вообще возможно…

– Не произошло ничего глобального, – тихо рискнула сделать замечание. Профессор чуть не запустил в меня некстати подвернувшейся под руку пепельницей.

– Случайность!! Простое стечение обстоятельств! И потом как ты можешь утверждать нечто подобное?! У нас, быть может, в Европе – быть может! А где-нибудь в Африке, Австралии, Азии?! Ты себе даже не представляешь, насколько всё во времени взимосвязано…

– Что русским делать в Африке? – на мой взгляд резонный вопрос, на который Рудов только безнадёжно машет рукой, видимо устав от бессмысленной полемики.

– Ладно, будем считать, что тебе повезло. Невероятно, дико, фантастически! Просто в голове не укладывается… У меня нет другого объяснения этому факту. Я только вот одного никак не могу понять. Какого чёрта, Ольга? Какого чёрта ты поставила под угрозу провала весь эксперимент, который я планировал несколько лет?

Молчу, чуть пожимая плечами. Профессор ещё немного нервными движениями поднимает кружку с чаем, делает короткий глоток. Усмешка.

– Хорошо, что я тебя к Наполеону не отправил…

В тишине он поднимается, несколько раз прохоживается от одного угла комнаты до другого, потом внезапно подходит к письменному столу. Достав знакомую чёрную папку с архивными документами он быстро пролистывает страницы, потом на миг замирает, вчитываясь, и резким движением перебрасывает её мне.

– Свою заметку посмотри.

C возрастающей тревогой нахожу ту самую заученную наизусть, пожелтевшую от времени бумагу из НКВД, пробегаю глазами по сухим строками. Ещё раз…

Вторая часть изменилась.

"…Лейтенант Р. Онезорг задержан сотрудниками после обезвреживания седьмого снаряда. Расстрелян 26 мая 1945 года. Дело закрыто".

Прикрываю глаза.

Расстрелян. Всё-таки расстрелян. После всего – и без сомнений и колебаний. Всего лишь на третий день после моего исчезновения, стало быть практически без суда. И на что же я рассчитывала? На что осмелилась надеяться? Снисходительность к врагам – смешно.

– Это несправедливо!

Рудов недоумённо поднимает бровь в ответ на мою реплику обиженного ребёнка. Когда я со злостью захлопываю папку и резко откидываюсь в кресле, у него в глазах наконец-то мелькают весёлые искорки понимания.

– Я же говорил тебе не браться судить тех людей с нашей позиции. Это заранее безнадёжное занятие и неблагодарное к тому же. Оставим это…

– Оставим? – сквозь зубы. – Нет, я это так не оставлю.

В голосе профессора появляется заметное напряжение.

– И что же ты собираешься делать? Надеюсь, не…

– Именно, – решительно поднимаюсь и подхожу к двери. Ещё раз проверяю наличие своего крошечного медальона – а по научному "временного перемещателя". Рудов в некоторой оторопи следит за моими действиями. – Я возвращаюсь в прошлое.

– Нет! – коротко резюмирует профессор.

– Да, – на пороге оборачиваюсь. – Вы мне поможете?

Рудов с мученическим стоном обхватывает голову руками. С улыбкой слушаю такое знакомое "За что мне эта напасть?" и всё больше проникаюсь уверенностью в том, что желанную помощь и главное поддержку я всё же получу.

Потому что в должной степени подготовить меня к путешествию в прошлое может только один профессор. А дел будет очень много – если конечно я не хочу изменить существующую на данный момент ситуацию в худшую сторону.

Нужно ведь не только подготовить всё необходимое для побега. Помимо всего этого – деньги на ближайшее будущее, достоверные «чистые» документы, которые не смогут раскусить даже специализированные органы. Билет на поезд куда-нибудь в Европу – подальше от России. И много других мелких ньюансов, которые мне самой ну никак не учесть полностью. И поэтому я так рада, что Рудов всё же скрепя сердце соглашается на мою авантюру.

* * *

– Главное, никакой самодеятельности, – в последний раз инструктирует меня профессор. Слушаю вполуха, машинально киваю. Разум сосредоточен совсем на других вещах. – Проходишь в здание, усыпляешь охрану, забираешь своего Онезорга. Где должны быть машины – знаешь, я уже обьяснял. Подробный план здания имеешь. Это пропуск, – принимаю жёлтую бумажку с заковыристым росчерком. – Кем подписан, лучше не спрашивай.

Киваю. Лучше действительно не спрашивать. Надеюсь, ему не пришло в голову подделывать подпись самого Сталина…

Рудов чуть сжимает моё плечо и отходит на шаг.

– Ну всё. Будь осторожнее. И запомни – никакой самодеятельности!!!

Усмехаюсь; рука касается едва заметной кнопки временного переместителя. Кажется, Рудов говорил что-то ещё, но я уже не расслышала. Темнота – как мгновенная потеря сознания.

Надо будет всё же попросить его усовершенствовать сей механизм.

Несколько секунд на то, чтобы прийти себя и даже не открывая глаз ощутить, как изменился воздух. Не чувствуется едких выхлопных газов, словно и дышать стало легче. Чуть пошатнувшись поднимаюсь на ноги, заставляю себя собраться и сконцентрироваться. Вновь войти в роль. Уже въевшиеся в кровь привычки поднимаются откуда-то из глубины. Резкий разворот плеч, ровный чеканный шаг, идеально прямая спина, сталь и холод во взгляде.

Выйти из-за прикрытия дома, уверенным шагом направится к мрачному серому зданию.

Солдат у входных дверей вскидывается и предупредительно опускает ладонь на кобуру. Не останавливаясь, достаю из внутреннего кармана профессорский пропуск, встряхиваю его так, чтобы сложенный вчетверо листок развернулся. Взгляд солдата мгновенно стекленеет и он застывает, уважительно отдавая честь. Столь же безмолвно убираю заветную бумажку обратно и прохожу внутрь. Интересно, чью всё-таки подпись скопировал Рудов?

Длинный коридор, снующие туда-сюда люди в военной и штатской одежде. Воссоздав в памяти план, поворачиваю направо в незаметный коридор, спускаюсь вниз по витой лестнице. Стальная решётка заперта, рядом охрана. Пропуск как по волшебству раскрывает все двери. Дальше, вдоль закрытых камер, ещё ниже по очередной лестнице – это здание тянется на целых три этажа под землёй. Мне в самый низ – куда уводят уже приговорённых.

У последнего блока усиленная охрана. Даже при виде заветной бумаги из глаз солдат не исчезает острая подозрительность.

– Не положено.

– Только поговорить, – главное сохранить этот бесстрастно-уверенный тон. – Десять минут.

Переглянувшись, отпирают стальной замок. Один из охранников кидает выразительный взгляд на часы. Мысленно усмехаюсь – кто бы мне говорил о времени!

Вхожу и закрываю за собой дверь.

Как всё-таки долго мы не виделись… По крайней мере, для меня.

Пара секунд безмолвия, пока Онезорг устало поворачивает голову в сторону вошедшего. И поднимается единым стремительным движением, во взгляде смешались в хаотическом сумбуре изумление, радость и тревога.

– Ольга!..

Киваю с лёгкой, чуть вымученной улыбкой, подмечая все детали – и этот рубец на виске, и рассечённую губу, несколько скованные движения левой руки. Я надеялась, они смогут обойтись без этого. Без дополнительных «уговоров».

В серых глазах появляется оттенок страха.

– Ольга… Ты тоже… арестована?!

– Рудольф, – прерываю его коротким жестом. Глубоко вдыхаю, мысленно настраивая себя на предстоящий разговор. Почему это всегда кажется таким сложным?

– Выслушай меня, не перебивая, пожалуйста… Завтра тебя расстреляют.

Потом понимаю, что наверное стоило начинать не с этого, но Онезорг в ответ только чуть пожимает плечами. Полнейшее безразличие – значит, ждал?

– Я предлагаю тебе три варианта на выбор, – нетерпеливо машу рукой, когда он пытается что-то сказать. – Все вопросы после! Итак, вариант первый: всё остаётся как было, я сейчас ухожу, и завтрашнее событие случается как и было запланировано. Но, думаю, это нам не подходит, и мы сию версию рассматривать не будем.

Короткая, несколько ироничная ответная улыбка. Руки скрещены на груди, пытаясь скрыть волнение. Что же, вполне понимаю. Уже приготовившись к смерти, внезапно получить хоть какую-то крохотную надежду. Я сама нервничаю едва ли меньше.

– Вариант второй: мы сейчас устраиваем тебе побег. Документы готовы, деньги есть, билет на поезд купим уже в Москве. На твой выбор – Франция, Англия, Германия… куда пожелаешь, в общем. Можно даже в Америку, хотя придётся подольше повозится…

– Ольга, – он всё-таки не выдерживает и прерывает моё словоизлияние. – Это невозможно. Слишком много солдат здесь. Бежать невозможно.

– Значит, с остальными пунктами этого варианта ты согласен, – мельком кидаю взгляд на часы, время, отпущенное мне охраной, почти на исходе. Ну что же, основное уже было сказано. Пора переходить к более активным действиям.

У меня есть своя версия «уговоров».

Достаю из сумки помещающийся в ладони баллончик с усыпляющим газом мгновенного действия. Сделав знак Онезоргу чуть отойти, стучу в дверь. Замок послушно щёлкнув, отпирается. Без колебаний нажимаю незаметную кнопку, выпуская струю зеленоватого газа прямо в лица охранников. Они так и не успели понять, что произошло.

Оглядываюсь на Рудольфа. Демонстрация явно произвела впечатление.

– Только сон, – поясняю в ответ на несколько тревожный взгляд. Перешагиваю неподвижные тела, на ходу надевая респиратор и перебрасывая второй Онезоргу. – На всякий случай. Теперь радиус поражения будет немного пошире.

Да, Рудову пришлось потрудиться, чтобы объянить, зачем ему срочно потребовалась граната из снаряжения ОМОНа с усыпляющим газом.

Чтобы закинуть её в коридор, особых навыков спецназовца не потребовалось. Правда моей заслуги тут было мало, ибо никто попросту не ожидал нападения. И разумеется, не успел приготовится к атаке подобного рода. Ну, а про себя я не могу сказать, что мне совсем уж не понравилось играть в Шварценегера.