Текст книги "Переиграть время (СИ)"

Автор книги: Наталья Ломаченкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Однако же комплименты у вас! – выдыхаю с усмешкой. Я конечно знаю, что не красавица, но и на подобное определение, что меня бывалые мужики пугаются, как-то не рассчитывала.

– Страшно за вас, – уточняет он.

– С какой это стати? – мне даже становится интересно. За Нелю с Дёминым он, кажется, особо не заступался. Боится, что ли, что без меня его тут совсем загрызут?

Онезорг пожимает плечами. Без ответа.

Ну-ну.

– Ладно, леший с вами, – с трудом поднимаюсь на ноги. – Пошли лучше купаться, пока эти двое энтузиастов недоделанных всю воду не замутили.

В серых глазах почти смущение.

– У меня нет купального костюма.

– Офигеть! – не сдержалась. Это же надо было с таким серьёзным выражением лица выдать подобную фразу. И не понять, чего тут смешного. Да, немцы точно рулят. – У меня тоже нет. Вы что думаете, что я всегда с собой в сумке купальник ношу, да? Однако! Вам, мужчинам, и то вдвойне меньше прикрывать надо, чем нам, а вы ещё упрямитесь! Идите в штанах и всё.

Больше не наблюдая за мучительным выбором решения, стягиваю униформу, оставаясь в длинной майке и шортах и прямо с моста прыгаю в воду. Спустя несколько минут рядом раздаётся второй плюх. Нда, весьма приятно, что хоть в чём-то мои убеждения действуют. Правда, чует моё сердце, что сейчас опять придётся вылазить на берег, чтобы мирить вновь разобидившихся друг на друга Дёмина с Нелей. Как это у них получается, а? Талант, очевидно.

Когда мы вернулись в посёлок, нас, помимо всех поздравлений, которые принимали в большинстве своём Виктор и переводчица, ждала весьма неприятная новость. Наше транспортное средство наотрез отказалось заводиться.

– Вот же б…лин! – высказалась я. Как ни странно, сейчас все со мной согласились.

Когда всё-таки окончательно выяснилось, что машина сломалась окончательно и своими силами нам её не починить, мне очень захотелось кого-нибудь легонько придушить. А может и не так уж легонько… Например… ладно не будем вдаваться в подробности.

– Придётся идти в соседнюю деревню, – почесал затылок Дёмин. – Иначе к месту назначения не доберёмся. Или доберёмся… чересчур поздно.

Хмурюсь, пытаясь скрыть раздражение. Опять задержка!

– Ну что же. Сходишь сам?

– Часа за три справлюсь, – уверенный кивок. – Ещё часик какой на ремонт и тронемся. Не волнуйтесь, товарищ майор, всё ладом будет.

Промолчала, хотя на душе было неспокойно.

– Езжай уже… Постарайся быстрее.

Смущённое покашливание сбоку. Неля, покраснев, переминается с ноги на ногу.

– Ольга… Товарищ Орлова, можно я с товарищем Дёминым схожу? Развеюсь, прогуляюсь немножко… Я не буду мешать, честно!

Фыркаю.

– Ладно, иди, чёрт с тобой. Только не загуляйте, как в прошлый раз! Выгоню сразу и с такой характеристикой, что потом только вешаться. И без колебаний. Вопросы есть?

– Никак нет, товарищ майор!

Чётко и по-военному. Через минуту они уже, весело смеясь и болтая, исчезают за поворотом дороги. Вздыхаю – накинуть ещё час. Впрочем, ну пора бы уже успокоиться – что особенного может случиться за такое короткое время?

Тихие шаги. Онезорг почти беззвучно подходит к окну, застывает, вглядываясь в даль. По лицу непонятно, о чём он сейчас думает. Да уж…

– А вы не хотите прогуляться за компанию, герр Онезорг? – насмешливая подначка. Стараюсь, чтобы это прозвучало не обидно. – Если поторопитесь, ещё вполне успеете догнать нашу парочку.

– Нет, – после паузы. – Я мешаю?

– Не мешаете, – хмыкаю. – Хотите земляники? Мы с Нелей утром набрали.

Он кивает. Подходит, аккуратно берёт несколько ягод. Невольно любуюсь его тонкими, почти музыкальными пальцами. Что поделать – работа такая… тонкая.

Онезорг нерешительно поднимает голову. Вопросительно смотрю на него.

– Что-то случилось?

– Пожалуйста… зовите меня по имени.

– Конечно, Рудольф, – непринуждённо улыбаюсь и с лёгкой грустью вижу, как он беззвучно выдыхает, расслабляясь. Пытаясь сделать это незаметным. – Только вы меня тогда тоже. Ну что, договорились?

– Да. Спасибо.

Чуть касаюсь рукой его плеча, словно надеясь поддержать или ободрить. Или хотя бы посочувствовать, хотя не знаю, нужна ли ему моя жалость. Онезорг на миг прикрывает глаза.

– Сколько объектов ещё осталось? – сажусь за стол, расеянно смотрю в окно. Немец, хмурясь, отворачивается, словно не может избавиться от невидимого груза.

– Три. Drei.

– Три, – задумчиво повторяю. – А потом?

– Потом? – как-то слишком горько прозвучало. Значит, догадывается…

– Да, потом. Расскажите мне про Германию, Рудольф. Я ведь ни разу не была там. Наверное, там очень красиво…

– Красиво! – тяжёлый смешок. Онезорг отходит к окну, скрестив на груди руки. Фразы выходят отрывистыми и рублёными. Может, потому, что ему не хватает слов на чужом языке, чтобы выразить все переполняющие его чувства. – Германия проиграла. Она разбита. Танками, пушками. Берлин в развалинах. Немцы умирают с голоду. Смотрят на красный флаг на Рейхстаге. В Германии больше не красиво.

Подхожу к нему, становлюсь рядом. Не знаю, что можно сказать.

– Всё изменится, – тихо, но отчётливо. – Германия объединится вновь – гордая, сильная, смелая – как прежде. И над Рейхстагом будет развеваться ваше знамя – чёрный, жёлтый, красный флаг. Будут цвести сады, будут расти дети, которые не слышали грома пушек. Русские будут дружить с немцами. И все народы мира будут ненавидеть войну.

Недоверчиво-горькая улыбка.

– Сказка. Aber ich wollte, dass so war.

Не совсем понимаю, что это значит но общий смысл улавливается.

– Будет, – обещаю серьёзно. – Я вам это гарантирую.

Тихий вздох.

Внезапно тишину разрывает короткий топот ног, и мы с Онезоргом синхронно оборачиваемся на звук. В дверях замирает растрёпанный парень.

– Майор Орлова? Вас срочно просят к телефону. Из штаба.

Ой как нехорошо. Бросаю короткий взгляд на чуть закусившего губу немца и быстро выхожу из комнаты. Идти долго не приходится, ближайший телефон в соседнем кабинете.

Поднимаю трубку.

– Майор Орлова.

Голос мне незнаком, но это не имеет никакого значения.

– Товарищ Орлова, срочно отправляйтесь вместе с Дёминым в соседний посёлок Ахтангово. В местной школе рухнула одна из стен кабинета, и, видимо, включился часовой механизм заложенной там ранее мины. Пятеро детей оказались за рухнувшей стеной и вытащить их, не обезвредив мину, невозможно. Немедленно отправляйтесь туда; немца пока оставьте в штабе под охраной, вместе с переводчицей. Задача ясна?

– Так точно, – губы не слушаются, в голове странная пустота.

– Выполняйте.

Как неживая, кладу трубку на рычаги. Молодой солдат с тревогой смотрит на меня.

– Что-нибудь произошло?

– За сколько времени можно добраться до Веснукина и обратно?

– Минимум… – он на миг задумался, – минимум часа три. Ну два с половиной, но это почти невозможно. А что такое? Нужно в Веснукино?

– Уже не нужно, – вяло отмахиваюсь рукой, почти вслепую добираюсь до входной двери. Жадно вдыхаю свежий воздух, пока мозг лихорадочно пытается найти выход из ситуации. Ничего не получается. Дёмин ушёл уже почти как час назад, догнать его нет никакой возможности. Пока доберутся до посёлка и обратно, мина уже три раза как взорвётся. И дети… дети…

– Ольга?

Последний шанс. Который так не хочется использовать. Потому что это опять принуждение. Потому что это шантаж совести, ещё один ультиматум, который он обязан будет принять. Потому что просто не сможет иначе. Потому что…

– Рудольф. Послушайте… я не имею права просить вас о подобном… вы и так слишком много сделали для нас, для меня… не могу просить вас рисковать жизнью ещё раз…

– Я согласен.

Голос совершенно спокойный, словно он только что сказал «да» на предложение выпить кружку чая. Онезорг слегка касается кончиками пальцев моей безвольно опустившейся руки.

– Что случилось? Мина?

Судорожно киваю.

– Понимаете, Дёмин… не успеем… А там дети заперты…

Он уже застёгивает на поясе свою сумку с инструментами.

– Идём.

Выходим на дорогу, там уже дожидается повозка с лошадью. Возница кричит и замахивается кнутом, колёса гулко стучат по прокатанным колеям. Лицо Онезорга сосредоточено и совершенно бесстрастно. Опускаю голову. Тихим шёпотом:

– Verzeih. Простите.

Мимолётная улыбка. Тень горького понимания в глазах.

– Это мой долг.

Перед школой оцепление, за ним толпа людей. Несколько женщин чуть ли не на коленях умоляют офицера в погонах пропустить их. Тот только непреклонно качает головой. Закусываю губу – очевидно это матери оставшихся рядом с миной детей. Слава Богу, мы ещё не опоздали! Да – но кто даст гарантию, что взрыв не прогремит, едва только мы не войдём в здание?..

– Где мина? – дёргаю за рукав ближайшего солдата. Пора вспомнить, наконец, на какой я должности. И что это мне вообще-то положено принимать решения.

– Второй этаж, – в карих глазах мгновенно вспыхивает радость. – Вы минёры, да? Мы вас ждали! Надо поспешить.

Онезорг больше не тратит ни секунды, легко приподнимает красную заградительную ленту, стремительно поднимается по ступеням ко входным дверям. На секунду оборачивается, смотрит на меня, когда я прохожу следом. На лице лёгкое беспокойство.

– Вы подождать здесь. Не ходите.

– Ага, уже, – отмахиваюсь рукой, открываю дверь школы. – Ну долго мне вас ждать?

Он недовольно качает головой, но всё же молча взбегает по ступеням наверх. Не смотрит назад, только на ходу с губ срывается короткое:

– Зря. Может быть взрыв.

– И не надейтесь, – фыркаю, пытаясь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце. – Вы же здесь. Значит всё будет хорошо. И никакого взрыва не будет.

Еле заметная улыбка, и он первый проходит в дверь, за который слышится детский плач. Синхронно разделяемся – Онезорг опускается на колени перед выбоиной в стене, за которой виднеется метеллический циллиндр, а я спешу к небольшой дыре в завале, через которую можно видеть заплаканные детские лица.

– Ну, ребята, что произошло?

Плач мгновенно утихает. Три девочки и два мальчика сперва недоверчиво смотрят на меня, потом наперебой начинают расказывать, как они играли и вдруг всё рухнуло, и все куда-то побежали, а они не смогли вылезти. И уже сколько зовут-кричат, а мамы всё никак не приходят.

– Мамы скоро придут, – пообещала я, краем глаза взглянув на закусившего губу Рудольфа, бережно вытаскивавшего какую-то непонятную и с виду очень опасную деталь. – Они только нас вперёд послали, потому что мы с дядей быстрее бегаем.

Одна девочка ухитрилась высунуться, чтобы посмотреть на «дядю».

– Ой! – испуганно отпрянула, зажав себе рот ладошкой. – Это же немец! Они же плохие!

– Неправда, – усаживаюсь прямо на пол. – Дядя Рудольф очень хороший немец. Знаешь, что он делает? Он подкоп роет, чтобы вас оттуда вытащить к мамам.

Пара секунд недоверия, потом согласные кивки.

– Значит, дядя хороший.

– Ещё какой! – чуть улыбаюсь, пытаясь не посмотреть на Онезорга. – Он столько хороших дел сделал, что я даже уже считать не успеваю.

Мальчик высунул голову, чтобы тоже рассмотреть хорошего немца.

– А дядя Рудольф русский знает?

– Знает, знает, – успокоила я его. – Только вы пока дядю не отвлекайте, а то он собъётся и придётся всё заново рыть. А вы ведь хотите мам побыстрее увидеть?

Дружное "Да!!". Улыбаюсь.

– Ольга.

Быстро поднимаюсь на ноги, подхожу к Онезоргу. В светлых глазах сумбур эмоций. Мне на миг становится страшно.

– Что случилось?

Он говорит тихо, чтобы не услышали дети.

– Время ещё много, почти час. Успеть можно. Но эта мина… она для двоих.

– Для двоих? – непонимающе хмурюсь, пытаясь перевести. Мужчина кивает.

– Для двоих. Двоих минёров. Один могу не справится.

Тру лоб рукой. Вот уж не было печали! За Дёминым посылать бесполезно – за час всё равно не успеют. Тем более, что надо же ещё и мину обезвредить. Что же делать?..

Кажется, последний вопрос прозвучал вслух.

– Уходите. Слишком опасно.

– А вы?

– Попробую разминировать сам, – он бросает короткий взгляд за окно и вновь на меня. – Уходите, Ольга. Вitte, – пауза, пока он подбирает слова. – Я ни за что не ручаюсь. Простите.

– Я остаюсь, – тихо-тихо. – Я помогу, только скажите, что надо сделать.

Онезорг отворачивается.

– Вы не обязаны. Вы ничем мне не должны.

– Вы тоже не обязаны, Рудольф, – мимолётное касание напряжённой спины. – Тем не менее вы делаете. Я остаюсь. Я в вас верю. И эти дети тоже верят. Вы справитесь.

– Хорошо, – он вновь опускается на колени перед механизмом. – Я позову.

Отхожу обратно к притихшим детям.

Я не знаю, как мне его отблагодарить. За всё его жертвование собой ради чужих идеалов. Не знаю, есть ли на свете награда, которая сможет вознаградить все его труды. Единственное, что я сейчас могу сделать ради него, чтобы хоть как-то помочь – это остаться. Остаться, и разделить его участь. Остаться, чтобы вновь сказать спасибо, когда всё закончится.

– Ольга.

Мгновенно вскакиваю. Подлетаю к нему. На обычно непроницаемом лице теперь легко читаются все чувства. На лбу выступили крупные капли пота.

Онезорг чуть поднимает руки, давая мне рассмотреть тонкую деталь, которую он крепко сжимает в пальцах. Потом кивает на лежащую рядом на полу тонкую иглу.

– Надо вставить в отверстие. Здесь. Очень осторожно.

Быстро поднимаю длинную иголку. Пальцы немного дрожат, и я с силой сжимаю зубы, ругая себя за подобную слабость. Никогда не думала, что я такая трусиха.

– Всё в порядке, – мягко и ободряюще. – Не бойтесь.

Не бояться?

Миг смотрю в его глаза и киваю. Игла ровно проходит в нужное отверстие; повинуясь ещё одному указанию, крепко зажимаю концы, чтобы она не выскочила. Наблюдаю, как Рудольф бережно кладёт деталь в сторону и устало откидывается спиной на стену. Как озарение —

– Это всё?

Он открывает глаза и слегка кивает.

– Всё.

Хочется одновременно и смеяться и плакать, но я только могу сидеть на полу и совершенно по-идиотски улыбаться, глядя, как он улыбается в ответ. Потом вскочить, потянув его за собой, и прошептать совершенно искреннее спасибо. Подлететь к окну, успокаивающе помахать рукой и крикнуть, что всё в порядке, команда может забирать взрывчатку и снести завал. Хочется подвести Рудольфа к ещё не осознавшим всего детям и сказать им, чтобы они навсегда запомнили его лицо, запомнили того, кто их спас, рискуя собственной жизнью…

Онезорг чуть качает головой и выходит из комнаты.

…Звоню в штаб, рапортую, что задание выполнено.

Через полчаса всё закончено, и мы собираемся уезжать.

Нас провожающие люди замерли в растерянности. Они уже знают, кто такой Онезорг. Знают и что он сделал. Но молчат. И я молчу, потому что дыхание сжимает от стыда за подобное. Молчу, хотя надо кричать – люди, что же вы делаете?! Разве так надо чествовать того, кто рисковал ради вас жизнью?!. Разве так?!..

Но я молчу. И молчит Онезорг, подходя к повозке, запряжённой всё той же лошадью.

– Дядя Рудольф!

Все оборачиваются. Люди расступаются, пропуская маленькую девочку, вырвавшуюся из рук матери – ту самую, что так испугалась немца. Ту самую, что плакала там, под завалом, рядом с готовой взорваться в любой момент миной.

У неё в руках наспех сплетённый венок из полевых одуванчиков.

Она останавливается прямо перед замершим мужчиной, внимательно рассматривает его, словно решая, действительно ли я говорила правду. Потом командует:

– Наклонись!

Все затаили дыхание, когда Онезорг медленно садится на корточки, и ребёнок торжественно надевает венок ему на голову.

Рудольф распрямляется, легко подхватывает девочку на руки, и она визжит от удовольствия, обхватив его за шею. И я впервые вижу на его глазах слёзы.

Это словно срывает плотину.

Первыми бросились вперёд женщины, и так слишком долго сдерживавшие чувства. Затем мужчины – пересилить себя и протянуть руку врагу. Бывшему врагу, который теперь стал другом. Воздух звенел и искрился, а я стояла чуть поодаль, запрокинув голову к ослепительно чистому небу. Но слёзы всё равно вытекали из глаз и скатывались по щекам – от радости, этой бьющей ключом радости единства. Радости жить.

Через час, когда повозка мирно стучала колёсами по направлению к нашему посёлку, я лежала на спине, подложив под голову связку сена, любовалась цветущими повсюду в поле одуванчиками и слушала ровное дыхание устроившегося неподалёку Онезорга.

В деревне нас уже ждали встревоженные донельзя Дёмин с Погодиной. И кем-то наконец исправленная машина, которая должна была довезти нас до следующего пункта.

Следующей мины.

К месту назначения приехали, только когда уже начинало темнеть. Конечно же ни о каком разминировании речь и не шла, несмотря на пару замечаний Дёмина, что всё-таки… Мой ответ был категоричное «нет». И видимо таким тоном, что даже Онезорг не рискнул возражать. А может просто не хотел. Не думаю, что за одну ночь, именно в эту самую ночь, что-нибудь случится. Я отличалась довольно крупной невезучестью, но всё же не настолько.

Пока что всю нашу группу расквартировали в одной комнате с одной кроватью, мотивируя это тем, что все места либо заняты, либо находятся в совсем неподобающем состоянии. Что может быть ещё более неподобающим, не знаю, но раз из штаба никаких дополнительных указаний не поступало, значит им всё было известно. Пришлось стиснуть зубы и согласиться.

К счастью, военные люди есть военные люди. Никаких жалоб не поступало. После недолгих препираний, где я вновь воспользовалась своим голосом старшей, было решено оставить кровать Неле, ибо двое человек на ней просто физически не помещались.

В ответ на её робкое: "Ольга, ты же совсем замёрзнешь", с иронической ухмылкой вспоминаю месяц в лагере выживания в военной академии, ещё там, в будущем, куда я поступала, чтобы жизнь в жёстких условиях 1945 года не стала для меня шоковой терапией. Там приходилось терпеть кое-что похлеще, чем одна ночь на полу.

Пока мы располагались, прибежал какой-то мальчишка с приглашением навестить местный праздник. В честь чего было непонятно, но впрочем, как и все русские праздники, он начинался с одного, дабы потом плавненько перечислить все остальные поводы и перейти в дружескую, а иногда и не очень дружескую попойку.

– Не отказывайтесь, а то председатель обидится, – сообщил напоследок мальчонка.

Очень хотелось послать всё к лешему.

Ну просто очень хотелось. Ибо нашей бригаде сейчас надо было набираться сил и отсыпаться, а не шастать по вечеринкам. Но отказать председателю и потом получить на свою шею ещё одну неработающую машину, которая заглохнет где-нибудь в поле…

– Придётся идти, – вздохнула я.

Ну празднике, который проводился в поле прямо под открытым небом, собралось достаточно много народу. Всюду горели костры, слышались весёлые голоса. Как потом выяснилось, отмечали наш же приезд, поэтому наше появление было встречено бурными овациями. Предоставив Дёмину раскланиваться, я торопливо слиняла к одному из самых дальних костров, у которого собрался небольшой кружок молодых солдат и пара-тройка колхозников.

Приветствую кивком головы, отсаживаюсь подальше, всеми ногами и руками открещиваясь от стакана водки, а то и чистого спирта, который мне упорно пытались всучить солдаты.

– Ну давайте, за встречу, товарищ майор!…

– Лучше за дружбу!

– Командиров спаиваете, товарищи? Нехорошо, – фыркаю, скрывая долю беспокойства. Мда, видимо пить всё-таки придётся. А мой хрупкий девичий организм совершенно не готов к принятию такого количества неразбавлнного алкоголя. И совершенно не хочется узнавать, что я способна наговорить в пьяном состоянии. Ну да что поделать…

– За Победу!

Выпиваю до дна, ухитрившись почти не закашляться. Пожалуй, об этом случае профессору рассказывать не стоит.

Всовываю стакан в руку очередному военному, который он машинально принимает, и, чуть пошатываясь, выхожу из круга. Пока ещё не поздно.

Дальше, дальше от людской массы, благо полей, шире чем в России, вряд ли найдёшь где-либо. Дальше, туда, где уже почти не видно пляшуших отблесков костров, а над головой горят и ясным серебром сверкают звёзды.

И тот же Млечный Путь – как ярко и отчётливо я ещё никогда не видела. Замираю в немом благоговении, словно прикоснувшись к чему-то сакральному, сокровенному, непостижимому.

Чуть шелестит трава, выдавая рядом присутствие ещё одного.

Молчание. Но и это молчание тоже наполнено чем-то умиротворяющим и мягким.

– Надеюсь, я не обидела вас.

– Нет, – Онезорг чуть прикрывает глаза. – Мы все рады, что война закончилась. Слишком… слишком много было заплачено.

– Война всегда боль, – смотрю на искорки-звёзды, ничуть не изменившиеся за каких-то восемьдесят лет. В голове немного шумит, наверное потому, что я всё ещё не привыкла пить спирт такими большими дозами. – В такую ночь, как эта, хочется не ненавидеть, а любить и быть любимой.

– У вас есть человек, которого вы любите? – бесстрастный тон. Даже чересчур бесстрастный. Пожимаю плечами.

– Пока нет. А у вас?

Ответный жест, короткая улыбка.

– Пока нет.

Несколько минут молча рассматриваю ночное небо, это вышитое хрустальным бисером полотно, словно пытаясь найти ответ на вечные вопросы.

– Вы столько сделали для нас, Рудольф… Скажите, может есть какая-нибудь награда, которую вы хотели бы получить…

Застывшая пауза заполняется горечью. Затем резкое:

– Этой награды я недостоин.

Мимолётное прикосновение сухих губ к кончикам пальцев – будто боясь этого жеста, и он стремительно разворачивается, почти мгновенно растворясь в ночной темноте.

Несколько секунд ошарашенно смотрю ему вслед.

Однако.

Сажусь на землю и меня неожиданно пробивает истерический хохот. Насмеявшись вволю, решаю списать сие своё неадекватное поведение на излишек алкоголя в крови. После недолгих размышлений прихожу к выводу, что отведённое нам здание я сейчас искать не в состоянии, кое-как добираюсь до ближайшего костра и мгновенно проваливаюсь в сон. На войне как на войне…

Утро, как и положено сельскому утру, начинается с крика петуха. Точнее – вопля петуха. Первое инстинктивное движение – нащупать и выключить чёртов будильник. Озарение наступает только через минуту, когда рука натыкается на пустой стакан. Помянув всю родню петушиного племени да седьмого колена, с кряхтеньем поднимаюсь и, по возможности аккуратно обходя чужие тела, громко храпящие вокруг погасших костров, пробираюсь к пункту сбора, благо моя память уже соизволила вернуться. Надеюсь – искренне надеюсь – что Дёмин с Онезоргом сейчас в более адекватном состоянии, нежели я.

У входа меня встречает Неля.

– Ну где же ты была? – торопливый осмотр, словно желая убедиться, что со мной всё в порядке. Пожимаю плечами, внутренне жмурясь от удовольствия. Приятно, что хоть кому-то не всё равно, что с тобой случится.

– Рудольф, кажется, вообще всю ночь спать не ложился, – тихо добавляет девушка.

Так. А вот это уже не есть хорошо.

– Вы-то сами выспались? – скрывая смущение. Неля с улыбкой кивает на потягивающегося Дёмина. Принимаю это за положительный ответ. Ну хоть что-то…

– С добрым утром, – приветливый кивок обоим мужчинам.

Виктор фыркает, пытаясь натянуть на ногу сапог и одновременно отдать честь. Получается плохо. Тем более, что весь вид его говорит о том, что каким-каким, но уж добрым это утро точно не является. Машу рукой – у самой аналогичные мысли.

– Ну-с, Нельчик, посмотри, что у нас с провизией, ладно? Кушать уж очень хочется, хотя на лице нашего отважного капитана крупными буквами написано обратное.

Дёмин недовольно проводит рукой по лицу, точно пытаясь стереть надпись.

– Вечно ты, Ольга, издеваешься! Сама вон где-то прогуляла всю ночь…

– Пить меньше надо! – наставительно произношу, краем глаза наблюдая за смеющейся Нелей. – И потом, завидовать – грех.

Укоризненно-страдальческий взгляд, и Дёмин торопливо выходит из комнаты освежаться у колодца. Следом выскальзывает переводчица, отправляясь на охоту за едой.

Подхожу к неподвижно замершему у окна Онезоргу.

– Ну что это вы удумали, Рудольф? Не спать всю ночь…

Немец передёргивает плечами.

– Я волновался.

– Из-за мины?

Короткий острый взгляд глаза в глаза, прежде чем Рудольф отводит взгляд.

– Нет. Не из-за мины.

Вот теперь уже моя очередь пристыженно опускать голову, признавая свою вину. И всё же какое-то чувство, что ты кому-то нужен, теплом разливается внутри, перекрашивая весь мир в светлые тона. И хочется наплевать на всё, потому что я, кажется, начинаю понимать, о какой награде говорил Рудольф; хочется подойти к нему и прошептать короткое «прости», и тогда уже всё-всё станет ясным…

Не могу удержать горького вздоха. Наша встреча – только мгновение во временной ленте. Уже совсем скоро мне придётся возвращаться обратно. И эта проскочившая было искра угаснет под неотвратимостью событий.

Ещё никогда мне так не хотелось остаться.

– Пойдёмте кушать, Рудольф.

В конце концов у нас ещё будет время обсудить это. И разобраться в себе.

Выходим завтракать.

– Сегодня у нас мороки много? – с набитым ртом интересуется Дёмин. Неля торопливо переводит, натолкнувшись на недоумевающий взгляд Онезорга. Запоминаем – исконно русское слово «морока» обычно обещает крупные неприятности на чью-либо… мгм. Ну это я так, от себя, вольным стилем. Наверняка в исполнении Погодиной фраза получилось достаточно приличной.

И всё-таки жаль, что я не владею немецким.

Из общего набора слов, которые говорит Рудольф и переводит на доступный восприятию язык Неля, улавливаю только то, что сегодня вроде как работа несложная, а вся пакость оставлена на самый конец. Так что очень уж крупных неприятностей прогноз погоды до полудня не обещает. И то счастье.

Провожать позволено только до алой заградительной ленты, так намозолившей глаза. Мне порой уже начинает казаться, что она окрашена кровью. Параноя, наверное…

Тихим голосом пожелать удачи.

За всё это время, что я провела в прошлом, я твёрдо усвоила одну простую элементарную истину – я ненавижу ожидание. Особенно такое, когда вслушиваешься и с ужасом встречаешь каждую секунду – а вдруг именно теперь случится непоправимое? Когда внутри всё замирает, но ты не имеешь никакой, абсолютно никкой возможности прийти на помощь. И это страшно.

За короткое время успеваю передумать многие вещи, кроме самой главной, о которой думать не позволяет совесть. Совесть заставляет вспоминать чёрным шрифтом отпечатавшуюся в памяти строчку из архивов НКВД: "Лейтенант Р. Онезорг погиб во время обезвреживания шестого снаряда. Дело закрыто".

Шесть. Наиболее несчастливое число. Ненавистное число.

– Неля, Ольга!!

Подаюсь вперёд, с возрастающим страхом слежу за бегущими Дёминым и Онезоргом, пока они не выбегают за заграждение. Не останавливаясь – бросают на ходу:

– Мина в другом месте! Включились часы!

Следом за ними – в здание самоуправления. И холодом пробежавший по жилам животный ужас на недоумённый ответ военного, где находится сейчас Дом Офицеров.

– Мы там детский дом устроили… а что?

Потемневшее лицо Рудольфа. Едва различимый шёпот.

– Снова дети…

– Эвакуировать всех, – и с каких это пор у меня появился такой приказной тон, который не допускает неповиновения? – Немедленно. Оградить здание, никого не подпускать!

Секундное замешательство и торопливо отданная честь.

А дальше всё опять зависит только от минёров.

От Дёмина.

От Онезорга.

Вместе с воспитателями по возможности быстро вывожу детей наружу, за заграждение. По отрывистым голосам и фразам, коотрыми перекидываются мужчины, понимаю, что искомый провод наконец-то обнаружен. Теперь – обезвредить мину.

Я жду снаружи. Время тянется, как резина.

Что-то жжёт внутри, какая-то нестыковка, недосказанность. Нечто невыразимо важное, которое было случайно упущено в цепи идеально вывереных решений, и теперь не даёт покоя, потому что ещё чуть-чуть и оно будет потеряно навсегда. Но как ни пытаюсь, не могу найти ответа, этого слабого звена в сетке событий.

Из окна выглядывает улыбающийся Дёмин.

– Всё в порядке. Отбой!

Позволяю себе расслабиться. Всё хорошо.

Подбегает запыхавшаяся Неля, которую срочно вызвали в Горком.

– Пришёл пакет из штаба, Витя, Оля… С пометкой «срочно».

Видно, как Дёмин переглядывается с Онезоргом. Тот успокаивающе кивает.

– Иди-иди, я сам закончу. Тут совсем просто.

Ловлю взгляд Рудольфа. Что же я упустила? На чём таком важном не смогла остановиться?

Выходит Дёмин, и мы вместе идём к центральному зданию комитета. Виктор с Нелей чуть впереди, увлечённо беседуя; я сзади, лихорадочно перебирая в памяти события последних дней. Что ещё за пакет такой срочности, что его нельзя было отложить на потом?..

Останавливаюсь. Сердце пропускает удар.

– Виктор, какая это мина по счёту?!

Они изумлёно оборачиваются, в ответ на мой крик. Дёмин слегка пожимает плечами.

– Шестая. А что?… Ольга?..

Уже не слышу, срываясь на бег, обратно, туда, где остался Онезорг. Пожалуйста, пожалуйста, только бы ещё не было поздно! Горит, вспыхивает в сознании строка из старого архива.

"…погиб во время обезвреживания шестого снаряда".

Я слишком заигралась.

Не думая о возможных последствиях, о том, что я вообще могу сделать, не обладая никакими знаниями в этой области, взлетаю по скрипящим ступенькам на второй этаж, умоляя всех известных мне богов и богинь отсрочить непоправимое ещё на несколько минут. Даже не минут – секунд, ровно столько, чтобы я смогла добежать до Онезорга и крикнуть —

– Стой!!

Мужчина чуть поворачивает голову, не поднимаясь с колен. Только сейчас замечаю крупные капли пота на лбу и то, как побелели его руки, удерживающие какой-то стальной циллиндр.

– Положи его обратно!! Ничего не трогай!

– Поздно.

– Как поздно?.. – срываюсь на полузадушенный вскрик. – Рудольф, пожалуйста, подожди, пока я приведу Дёмина. Вы вместе что-нибудь придумаете, обязательно… Рудольф!..

– Я ошибся, – тихо, не отрывая взгляда от циллиндра. – Теперь уже ничто нельзя сделать. Если я отпущу, будет взрыв. Ольга… уходи. Виктор придётся всё закончить сам.

Спокойно, не теряем присутствия духа. В конце концов, я же очень хорошо готовилась к этому путешествию. Безвыходных ситуаций попросту не бывает. Только зачастую мы не умеем найти нужного решения…

– Ольга, иди, – он наконец посмотрел на меня. В серых глазах застыла отчаянная решимость. – Здесь нет другого пути. Прости меня.

Напоминаю себе, до крови закусывая губу, что моя внеплановая истерика делу не поможет.

– Объясни мне, как всё устроено. Может эту хрень можно чем-нибудь зажать? Или привязать?

Онезорг отрицательно качает головой. Руки чуть дрожат от напряжения.

– Нужно сильное давление. Если пропадёт давление, мина взорвётся. Ольга, пожалуйста, уходи!.. Я долго не смогу держать.

Не обращая внимания, лихорадочно роюсь в сумке, пытаясь найти что-либо, что поможет мне без потерь покинуть здание вместе с Онезоргом. Некстати вспоминаются когда-то мной горячо любимые компьютерные игры – квесты, цель которых была в том, чтобы каждый предмет суметь использовать в нестандартной ситуации.