Текст книги "Жизнь за ангела"
Автор книги: Наталья Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
– Можно задать вам несколько вопросов?
– Задавайте…
– Каковы ваши планы? Вы собираетесь остаться в Европе или планируете вернуться в Соединенные Штаты?
– Да, я уезжаю в штаты!
– Это правда, что вам поступало предложение от немецкого
правительства сниматься в фильмах у себя на Родине?
– Да, это верно! И не одно…
– Вы согласились?
– Нет!
– Почему?
– Эти предложения немецкого правительства меня не устраивают! То, что происходит в стране, противоречит моим убеждениям…
– А может, останетесь в Германии?
– Ни за что! Это исключено! – Марлен ответила категорично.
– Вы навсегда решили уехать из Германии?
– Возможно…
Беседа длилась минут пятнадцать, но я бы впечатлен! Марлен была просто блистательна!
Когда принес статью в редакцию, редактор был доволен и даже в определенной степени удивлен!
– Хм… Интервью Марлен Дитрих опубликую обязательно! Отлично! Ваши статьи, касающаяся критики театральной постановки, а также светских новостей и сплетен заслуживает внимания. Должен сказать, что это у вас неплохо получается! И все же как вам удалось взять интервью у известной актрисы?
– Должен сказать, что это было нелегко! Мне пришлось кое-чем пожертвовать! Но думаю, оно того стоит!
– У вас талант! Есть все качества, чтобы стать отличным журналистом!
– Спасибо!
– Очень жаль, что Марлен отказалась от предложения остаться в Германии!
Глава 8
Все чаще в Германии преследовали евреев и иметь с ними какие-либо отношения считалось зазорным, дурным тоном. Пропаганда антисемитизма велась во всех СМИ, в газетах, на радио – везде, где только можно! Рисовались карикатуры, вешались плакаты, а в некоторых заведениях весели объявления – «Евреям вход воспрещен» или «Вход евреям не желательно!». Не скажу, что кто-то из евреев был моим близким другом, но несколько знакомых, приятелей были, одного из них потом отчислили из Университета по доносу, так и не дав ему доучиться. Позже его с родственниками депортировали в Польшу и поместили в варшавское гетто, я случайно об этом узнал.
Однажды после того, как занятия в Университете закончились, ко мне подошли два приятеля. Конечно же как обычно нам нужно было где-то поужинать! На завтра должен был быть выходной. «Знаю здесь недалеко одно заведение, там отличное пиво и самое главное куча девчонок! Музыка и все такое…» – сказал Франц.
– О-о-о! Отличная идея! – согласился Руди. – Иоганн, ты с нами?
– Конечно! Я вовсе не против пива, сосисок и красивых девчонок!
– Еще бы!
В пивной мы взяли пива, немного закуски, сели за столик и начали озираться по сторонам… Народу было много и в основном молодежь.
– Смотрите, вон там за столиком девчонки сидят. Вон та, что в синем платье очень хорошенькая! Я бы не прочь познакомиться с этими малышками. – Франц явно обрадовался.
– Так давай подсядем к ним за столик! Я надеюсь, они будут не против нашей компании. – предложил я. – Руди, ты как?
– Я согласен! Та, что в красной блузке – моя!
– Пойдем! – Францу уже не терпелось скорее познакомиться.
Мы подошли к девчонкам. Франц заговорил первым.
– Привет, прекрасные Фройляйн! Вы очаровательны! Можно с вами познакомиться? Надеюсь, вы не будете против нашей компании? Я Франц! Это Руди, Иоганн – он указал на меня.
Девчонки улыбнулись в ответ, переглянулись между собой, хихикнули.
– Лили. – представилась в синем платье.
– Фрида, Фридерика – улыбнулась девушка в красной блузке.
– Габриэла! Можно просто Габи…
– Руди, принеси нам еще пива. – попросил Франц.
– С удовольствием!
Конечно же мы угостили девчонок за наш счет, и они явно были
довольны! Когда заиграла музыка, мы пригласили на танец и мне досталась Лили. Францу оставалось только облизываться и танцевать с Габриэлой! Впрочем, и Габриэла была довольно мила!
Выпив пива, я, конечно, расслабился и отбросил всякое волнение.
В итоге мы хорошо провели время, отлично повеселились, но с пивом я, кажется, немного перебрал!
На утро я проснулся в непривычной обстановке, немного болела голова и хотелось пить. Увидев рядом с собой под одеялом девушку, я удивился и пришел в некоторое замешательство. Последнее, что помнил – это как мы шли по улице и смеялись, остальное все очень смутно.
– Бог мой! Как я здесь оказался? Ничего не помню! Надо же было так напиться! Дурак!
– Привет! Доброе утро! Уже проснулся?
– Надо же было вчера так напиться! Голова… Пить хочу…
Она встала, накинула халат.
– Я сейчас кофе сделаю, приготовлю нам завтрак. Яичницу будешь?
– Лили, у нас вчера что-нибудь было?
– Ты дурак? Совсем ничего не помнишь?
– Я был, пьян, я не помню. Я действительно занимался с тобой этим?
– Не злись… У меня еще с девушкой не было ничего.
– Ты что? В первый раз?? Не может быть! – Лили округлила глаза, удивленно вскинула брови, после этого начала хохотать!
Я был готов со стыда провалиться! Понемногу память возвращалась ко мне. После того как выпили кофе, девица снова затащила меня в постель. Все же, если не пиво, я бы, наверное, так и не решился. Меня терзали сомнения, относительно того, что теперь делать. А вдруг заставит меня жениться после всего этого? Уж как-то быстро все это произошло и готов к этому я конечно не был. Отношения с Лили продлились около года, потом прекратились. Однажды мне сказали, что видели мою девушку с другим. Да и по характеру Лили была, капризной, взбалмошной, легкомысленной, не слишком умной, чересчур ревнивой, хотя и красивой. При этом, все же она была веселой, любила шумные компании, выпивки и обожала внимание мужчин. С Лили можно было встречаться, но вот же жена из нее получилась бы не самая примерная!
Глава 9
В Университете мне очень нравилась Инга и я ничего не мог с собой поделать. Вскоре у нас завязались отношения. В отличие от Лили, Инга Фогель (Ингеборга), была не столько красивой, сколько милой, девушкой скромной, спокойной и хорошо воспитанной. А также она была умной, начитанной, романтичной, несколько наивной доверчивой и ранимой. У Инги были темные волосы с каштановым отливом, большие серо-голубые глаза, с темными, длинными густыми ресницами. Мои ухаживания Инга приняла не сразу и прежде, чем она согласилась, мне пришлось изрядно постараться, чтобы завоевать ее доверие. Я стал провожать Ингу до дома, мы часто гуляли по улицам Берлина, целовались на скамейке в парке, любовались на Рейн. Инга очень любила кофе, сладкие пирожные, выпечку, конфеты, которые я ей покупал, к спиртным напиткам была равнодушна. После кино, я проводил Ингу домой.
– Проходи…
– А где родители?
– Родителей нет дома, вернутся к вечеру. Хочешь чаю или кофе?
– Инга…
– Что?
– Можно тебя поцеловать?
Немного помолчав, она смущенно ответила мне «Да». Я осторожно притронулся к ее губам и спустя какое-то время желание охватило меня. Когда перешел к нежным ласкам, Инга вдруг меня отстранила.
– Что? Ты боишься?
– Нет, я не готова… Иоганн! Иоганн…
Но сдержаться я уже не мог и под натиском моих поцелуев Инга сдалась. После того как все произошло, девушка вдруг внезапно расплакалась. Я даже испугался подумав, что сделал ей больно или чем-то обидел. Только тогда Инга призналась, что у нее еще никого не было! Я успокоил Ингу и спокойно сказал, что когда-то это должно было произойти, а также, еще раз уверил, что отношусь к ней серьезно и по-настоящему люблю.
– Ты не обманываешь меня?
– Нет! Малыш, я люблю тебя!
Конечно же Ингу я любил и уже не представлял себя без нее!
Увидев однажды меня вместе с другой, Лили разозлилась и устроила настоящий скандал, что едва не стоил мне расставания с Ингой.
– Это она? И ты меня променял на эту… – Ах, ты негодяй! – Лили отвесила мне пощечину.
Инга была ошарашена!
– Так тебе и надо! – она мне вторую пощечину и убежала, а я бросился ее догонять.
– Инга! Постой, подожди! Прости… У нас с ней все закончено. Я люблю только тебя! Ты мне веришь? Малыш…
Мне долго еще пришлось извиниться и уговаривать Ингу, прежде чем мы померились.
Я по-прежнему жил с товарищами на съёмной квартире, один из них поддавшись всеобщему влиянию вступил НСДАП и начал активно нас агитировать.
– Вы были на собрании национал-социалистический партии? Слышали очередную речь нашего фюрера?
– Нет, мне не до этого… – Руди был занят чтением книги.
– Мне тоже… – ответил я. – Я не лезу в политику. И о чем же говорил наш фюрер? О том, как уничтожить коммунистов и евреев? Об этом мы уже слышали.
– Он говорил о тотальной войне, о том, что она нужна немецкому народу. Мы завоюем всю Европу! Немцы – это избранная нация, призванная править миром. Мы должны готовиться к этой войне!
Мы должны сделать Германию великой!
– Я думаю, ничего хорошего эта война не принесет. И нечему тут радоваться. – идею войны я особо не поддерживал. Слишком свежи еще были воспоминания о первой мировой, в которой погиб мой дед по отцу и Германия проиграла. Притом, гарантии, что война, которую снова пыталась разжечь Германия закончится чем-то хорошим тоже не было.
– А ты вообще не чистый ариец! В тебе течет польская и русская кровь. Что, не так? Может, ты встанешь на сторону коммунистов или будешь защищать евреев?!
На этот раз этот придурок вывел меня из себя, и мое терпение лопнуло.
– Заткнись!
– Я сдам тебя в гестапо!
– Да пошел ты! Только попробуй! Свинья, я тебе сейчас морду набью!
– Польский ублюдок!
– Только попробуй его тронуть и увидишь, что будет! – вступился за меня Руди.
– Это же он сдал Эрика Хоффмана, сказал, что он еврей! – сказал Франц.
– А я в этом не сомневаюсь. Это же дерьмо, самое последнее. – добавил Руди, который сам уже хотел набить ему морду.
– Неохота руки пачкать. Но запомни, как был дерьмом, так им и останешься. Ребята плюньте на него, пойдем лучше погуляем! – мне уже порядком надоело.
– А что? Пропустить бокальчик другой хорошего пива, отведать баварских сосисок нам бы не помешало! Я не против! – поддержал мою идею товарищ.
– Тогда пойдем! «Пусть этот зануда остается один или общается с соратниками по партии…» – сказал я, и мы отправились в пивную, так как уже изрядно проголодались.
В марте 38-года Австрия вошла в состав Германии без какого-либо сопротивления и большинство немцев это поддерживали. Если учесть общий рост экономики, уменьшение числа безработицы, общий подъем патриотизма, то все это невероятно сплачивало немецкую нацию, в том числе и геббельсовская пропаганда против общего врага, евреев и большевиков. Конечно же, все это давало дополнительные очки национал-социалистам во главе с Гитлером. Униженные «версальским договором» немцы хотели видеть объеденную и сильную страну, а также взять реванш за поражение в первой мировой войне. Черт бы побрал всю эту политику, но если ты сам ей не интересуешься, то рано или поздно политика достанет тебя сама, чего тогда я еще в полной мере не осознавал.
Вскоре я узнал еще одну новость, то, что Инга беременна, это безусловно меня ошарашило и добавило лишних проблем!
– Что? Нет, этого не может быть!
– Это правда! Я только что была у врача.
– Но я еще не готов стать отцом! Надо закончить учебу и найти хорошую работу.
– Что мне делать?
– Сделай аборт! Инга, я люблю тебя, и у нас еще будут дети, но не сейчас!
– Аборт? Это мой ребенок и мне решать! Я не буду делать аборт!
– Ну и поступай как хочешь…
– Ты трус! Не хочу тебя больше видеть! – она убегала от меня в слезах
– Инга! Инга!
– Оставь меня в покое! Уходи!
– Инг-а-а-а!!! Черт! – ругал я себя в мыслях. – Вот дурак! Сам во всем виноват.
По молодости я был обычным разгильдяем, не вполне отдавал отчет своим поступкам, а также не был готов взять груз ответственности на себя за жену и ребенка – оказалось, что это так!
Дома, мне пришлось рассказать обо всем маме, потому что как поступить я не знал! Упав на свою кровать, я просто уткнулся в подушку, и даже сестра не могла от меня ничего добиться. Меня мучила совесть, что поступил с Ингой не лучшим образом, поссорился с ней, обидел, и в то же время был страх, что не смогу еще содержать семью, просто не справлюсь!
– Что случилось? – спросила мама. – У тебя неприятности в учебе? Ты не сдал зачет? Тебя отчислили из университета? Иоганн! Не молчи!
– Мама, я не знаю, что делать! Инга…
– Инга? Что с ней? Вы поссорились?
– Инга беременна!
– Беременна? Как это случилось? О чем ты думал?
– Я же сказал, чтобы она сделала аборт, а она меня не слушает!
– Ты сказал ей об этом? Бедная девушка! Неужели ты ее бросишь сейчас? Как ты мог так с ней поступить?!
– Мама, что мне делать?
– Ты мужчина! Ты должен отвечать за свои поступки! Инга тебе поверила, потому что тебя любит! Иоганн, извинись перед ней, попроси прощения. Это твой ребенок и мой внук! Неужели мой сын негодяй! Разве я таким тебя воспитала? Ты делаешь ошибку!
– Мама, прости! Я все понял! Ты права!
Приехав в Берлин, я встретился с Ингой и попросил у нее прощения. Вначале она была категорична и даже не хотела меня слушать.
– Мне не о чем с тобой говорить, уходи!
– Пожалуйста, мне надо об этом тебе сказать, это важно!
– Прости меня, пожалуйста, я виноват. Это наш ребенок, мы будем растить его вместе.
– Поздно… Я не хочу…
– Инга, я был не прав! Прости меня! Выходи за меня замуж!
– Что?
– Я сказал, будь моей женой. Я люблю тебя Инга!
Лили по-прежнему не оставляла попыток возобновить со мной отношения и все еще время от времени меня преследовала, пыталась устроить со мной встречу. Узнав, что я собираюсь жениться, она пришла ко мне на съёмную квартиру.
– Иоганн, мне очень нужно с тобой поговорить! Серьезно!
Руди, оставь нас на время… – обратилась к моему товарищу.
– Хорошо, пойду прогуляюсь… – Руди вышел из комнаты.
– О чем говорить? Я все тебе объяснил, между нами, все кончено…
– Иоганн, ты же знаешь, что я тебя люблю. Я не могу без тебя!
– Я тебе не верю, ты встречалась с другим.
– Да, но у нас ничего не было. Я люблю только тебя!
– Я женюсь…
– На Инге? На этой… Да, что ты в ней нашел?! Ты не можешь так со мной поступить!
– Почему? У нас будет ребенок!
– Ты женишься на ней, потому что она беременна?
– Вовсе нет. Я не люблю тебя, я люблю Ингу!
– А все что было между нами?
– Это ошибка.
– Ошибка? Мерзавец! Ты разбил мне сердце! – Лили дала мне пощечину.
– Лили, прости! Я этого не хотел!
– Негодяй! – она в сердцах хлопнула дверью и вышла.
Глава 10
Вскоре я познакомился с родителями, и Инга представила меня как своего жениха. Поначалу мне было неловко, но и тесть и теща фрау Марта были вполне добропорядочными людьми, и приняли меня в свою семью. После того как мы с Ингой были помолвлены, это было в конце 38-го года, я переехал к ее родителям. Свадьбу в 39-м году мы сыграли очень скромно и были лишь самые близкие. Мужчинам разрешалось вступать в брак в возрасте с 21-го года, но в исключительных случаях этот критерий мог быть снижен.
Конечно, чтобы прокормить семью я подрабатывал в редакции, писал статьи, занимался переводами. В сентябре состоялся раздел Чехословакии, в результате чего Германии отошла Судетская область, а в ноябре 38-го года по всей Германии прокатились еврейские погромы, которые позднее будут названы «хрустальной ночью». Причиной того явилось убийство немецкого дипломата во Франции Эрнста Эдуарда фон Рата, семнадцатилетним польским евреем Гершелем Гришпаном. Гришпан несколько раз выстрелил в дипломата, ранил его, и тот мог бы выжить, но Гитлер направил к нему своего личного врача Карла Брандта, который перелил ему несовместимую кровь. Вся эта провокация была осуществлена намеренно и 9 ноября 38-го года фон Рат скончался. Уже после войны будет выяснено, что все это было спланировано германскими спецслужбами и возможно между Фон Ратом и Гришпаном была даже некая любовная связь. Гитлер распорядился сразу же закрыть все еврейские газеты и культурные организации.
Члены молодежной организации НСДАП и бойцы штурмовых отрядов, переодетые в гражданскую форму, стали нападать на магазины, кафе, принадлежавшие евреям, их квартиры, а также поджигать синагоги. Ни один из магазинов, принадлежащих евреям, не остался целым. Били витрины, товары либо уносили с собой, либо выбрасывали на улицу. Евреев рискнувших выйти из дома, безжалостно избивали на улицах города. То же самое творилось и в других городах Германии. У нас также была уверенность, что часть студентов из нашего университета в этом участвовали, в том числе и Карл Фишер, с которым мы вместе снимали жилье. Все это безумие длилось почти неделю и местами некогда чистый, уютный Берлин было не узнать. Повсюду, во многих районах царил беспорядок, разруха, валялись стекла разбитых витрин. Как мне повезло, что я не был евреем, какая участь бы меня ожидала! Впрочем, даже к полякам относились не особо благожелательно.
Когда я принес в редакцию статью, высказал свое мнение по поводу произошедших событий, то редактор наотрез отказался ее печатать.
– Нет! Эту статью о еврейских погромах я опубликовать не смогу!
– Почему? Я журналист и обязан писать правду. У нас в свободной стране нельзя выражать свое мнение? У нас демократическое – государство!
– Демократическое? Кто вам это сказал? Вы сочувствуете евреям? Осуждаете эти погромы?
– А в чем евреи виноваты? Это жестоко! Громят магазины, жгут синагоги… Я не могу об этом молчать!
– Это реакция на убийство нашего дипломата! Что вы хотели?
– В таком случае это вина одного человека, но все остальные ничего не делали! Почему они должны страдать?
– Ваше мнение расходится с общей идеологией и политикой нашего государства! Цензура это просто не пропустит! Это может для вас плохо закончится!
– В Германии устраивают погромы, преследуют евреев, уничтожают ценнейшие культурные ценности, сжигают литературу, зарубежных и даже немецких классиков, Пушкина, Толстого, Гегеля и Гете! У нас диктатура?
– Вы смерти моей хотите? У меня жена и двое детей. Мою редакцию закроют, лишив меня последнего куска хлеба вдобавок уничтожат меня и всю мою семью. Неужели вы сами не боитесь? Вас же могут забрать в гестапо. Послушайте, вы очень смелый и умный молодой человек, но вы еще слишком молоды и наивны. Или вы пишите то, о чем можно писать, излагаете правильную точку зрения, либо я вас просто уволю…
Все, что происходило в Германии, мне определенно не нравилось, но что-либо поделать с этим и выступать открыто я не мог. В университете, нас студентов, подвергали всяческой идеологической обработке, настраивали против евреев, большевиков, и давали рекомендации по поводу написания идеологически правильно выдержанных статей. Приветствовались также различного рода карикатуры, которые всячески высмеивали коммунистов и евреев. Большевиков нам представляли, как отсталых, малообразованных, туповатых крестьян, жестоких и деспотичных варваров под предводительством тирана Сталина, который сажал народ в тюрьмы и лагеря. При этом внушали, что цель большевиков – это завоевание мира и насаждения своего режима, идеологии всем остальным. Стоит ли удивляться тому, что после того, что говорил о большевиках мой дед я легко этому верил? Евреев же обвиняли во всех грехах, каких только можно, представляя их паразитами и грязными свиньями, расово неполноценными, которые должны были быть изгнаны из Германии. Но все же, столь звериной жестокости по отношению к этой нации я толком не понимал.
В добавок ко всему мой отчим также изрядно действовал мне на мозг своей пропагандой, и агитировал вступить в эту самую нацистскую партию. Тем самым, он раздражал меня еще больше и мне хотелось делать ему назло.
Живот у Инги округлился, беременность становилась все заметнее, ребенок начал шевелиться, толкаться и для меня это было каким-то чудом! Я впервые стал осознавать свою ответственность и привыкать к этой мысли, что стану отцом. Мы часто разговаривали, думали кто у нас будет и как мы его назовем. Мне конечно хотелось мальчика, и я хотел назвать его Пауль. Инге хотелось девочку, и мы решили, что назовем ее Эльзой.
Глава 11
До родов оставалось еще две-три недели, когда Инга внезапно почувствовала боли похожие на схватки. Она плакала, а мы с фрау Мартой как могли, успокаивали ее. Боли не прекращались, и мы решили отвезти Ингу в клинику, где ее наблюдал врач. Мою жену сразу же положили на каталку и направили в операционную. Перед этим я успел пожать ей руку, а она последний раз посмотрела на меня. Потянулись долгие часы ожидания, после чего вышел врач, с очень уставшим видом.
– У вас девочка. – сообщил он и опустил глаза.
– А Инга, что с ней?
Врач не в силах был что-либо ответить.
– Отвечайте же! Почему вы молчите?
– Мы сделали все, что могли, у вашей жены было слабое сердце. Самой рожать ей было нельзя, это был единственный шанс. Мы дали ей наркоз, но она его не выдержала.
– Нет! Этого не может быть! Это лучшая клиника! За что мы вам платили такие деньги! Вы же обещали! – со мной случилась истерика, я начал рыдать. Фрау Марта тоже залилась слезами.
То, что у Инги было слабое сердце выяснилось только во время беременности, во второй ее половине. У нее кружилась голова, иногда появлялась одышка, очень часто она уставала и у нее отекали ноги. Срок был уже большой, и врач решил довести беременность до конца, разрешив ее кесаревым сечением. В целом, к абортам в нацистской Германии относились неодобрительно, если это касалось именно немцев.
Ребенка забрали домой, как и хотела Инга, мы назвали девочку Эльзой. Дочка была такой маленькой, что поначалу я боялся брать ее в руки! Материнского молока не хватало, а от искусственных смесей и коровьего молока у ребенка болел живот и мучили колики – это был настоящий кошмар! По ночам я, конечно, не высыпался, но при этом с утра надо было быть в университете вовремя и еще успевать подрабатывать в свободное время. Хорошо, что фрау марта брала на себя многие заботы.
Первого сентября, 1939 года я был дома, у мамы, еще не успел уехать на занятия, решив остаться на выходные. Из сообщения по радио мы узнали, что Германия напала на Польшу – началась вторая мировая война. Не скажу, что это известие меня обрадовало. В Польше остались родственники, и я за них переживал, а мама боялась за брата и за меня.
– Что случилось? Что происходит? Ты слышал? – мама явно была встревожена.
– Мама, немцы в Польшу вошли – это война.
– Война? Господи! Там мой брат! Что с ним будет?
– А если меня в армию заберут? Что делать?
– Не знаю сынок. Мне некуда тебя спрятать, теперь даже в Польшу нам не сбежать. – не выдержав, мама заплакала.
– Мама не плачь, может все еще обойдется. Он учится еще не закончил, ему же еще не исполнилось двадцать. – моя сестра попыталась ее успокоить.
– Говорят, в Берлине есть еще коммунисты, в Польше наверняка ополчение соберут.
– Ты погибнуть хочешь? Упекут же в гестапо, отчим первый тебя продаст. Ради Бога, не связывайся ты с ним!
– Где он?
– Не знаю, с утра куда-то ушел. На работу, сегодня пятница.
– Мама, я послезавтра в Берлин, на занятия надо, да и дочку свою не видел. Инга умерла, а я про нее забываю.
– Только будь осторожен, я очень тебя прошу! Не связывайся ни с кем!
– Хорошо, не буду. Честное слово! – пообещал я.
Вскоре, 17 сентября в Польшу вошли и советские войска. То, что Польша была оккупирована и разделена, определенно мне никакой радости не доставляло. Успокаивало только одно, что в районе оккупации советских войск военных действий не велось, все было сделано мирно, под видом не допустить дальнейшего продолжения конфликта, а также защитить население западной Украины и Белоруссии. Ранее, 23 августа 39-го между Германией и СССР был заключен мирный договор, пакт Молотова-Риббентропа, что все же вселяло определенную надежду, но слухи о том, что война между СССР и Германией может начаться все же ходили. Опасаясь за безопасность северных границ, в Районе финского залива и Ленинграда, Советское правительство объявило войну Финляндии, поскольку та отказалась добровольно отодвинуть свои границы.
9 апреля 40-го года Германия вторглась в Данию и Норвегию, 10 мая оккупировала Бельгию. 14 июня германские войска без боя взяли Париж, а 22 июня Франция капитулировала. До вторжения на территорию СССР оставался еще год. Не успел еще закончиться первый передел мира, как начался следующий.
Если раньше призыв в немецкую армию был добровольным, то с 16 марта 35-года, он был уже обязательным, была введена всеобщая воинская обязанность. Призывались лица начиная с 20-ти лет, а срок службы составлял 2 года.
В 40-м году я должен был окончить университет и мне предстояло сдать заключительные экзамены. Уже в июле, незадолго до октября месяца я должен был явиться на призывной пункт и пройти врачебную комиссию, о чем на адрес по месту моего проживания было выслано соответствующее уведомление. Проходить ту самую комиссию я, конечно, не очень-то торопился. Отчим же к тому времени перешёл работать в гестапо (в отдел политической полиции), где занимался именно всеми инакомыслящими и неугодными нацистскому режиму. Зная это, до определенного времени, я предпочитал с ним не связываться и особо ему не перечить. Вначале, пока работал криминальным следователем, до того, как к власти пришел Гитлер, к моей матери он относился довольно терпимо. Но чем дальше, тем хуже. Рихард все чаще стал выпивать и до нас доходили слухи, что у него есть любовницы. Мама была для него всего лишь прислугой, которая должна была выполнять каждую его прихоть, а он предъявлял претензии по каждому поводу, и терпел исключительно ради дочери.
Чтобы как следует подготовиться к выпускным экзаменам, я, конечно, приехал домой, поскольку с Эльзой я даже выспаться не мог и изрядно уставал. Мне не очень хотелось видеть Рихарда, но из двух зол приходилось выбирать меньшее.
Прямо с утра, я разложил книги стопками и начал читать. До обеда еще оставалось какое-то время, и взяв со стола аппетитное, сочное яблочко я смачно его надкусил. За усердным занятием, решив, почитать один из конспектов, я почему-то не мог его найти. В комнату зашла мама…
– Ты конспекты мои не видела? – спросил я ее. – Куда я их дел? А, вот они! Вот растеряха!
Мама смотрела на меня с каким-то умилением и восхищением, не отводя глаз, при этом улыбнулась. Видимо моя фраза ее насмешила.
– Какой ты у меня уже взрослый! Ты бы поел что-нибудь?
– Потом… не хочу… Заниматься надо. – ответил я ей.
Тут домой на обед заявился Рихард. Скинув обувь, он крикнул прямо с порога: «Я есть хочу, голодный как волк.» – зашел ко мне в комнату и застав меня конспектами. Мама уже суетилась и торопливо накрывала на стол.
– Что? Учишь студент?
Я поднял глаза и молча окинув его презрительным взглядом продолжил читать.
– Ты чего молчишь? Я тебя спрашиваю? Отвечай!
– Не видишь, я занят. Экзамены скоро. – ответил ему, не отрываясь от записей.
Отчим повернул мою голову, поднял вверх подбородок, похлопал по щекам и уселся за стол. Хельга тоже садилась за обед.
– Папа, у брата экзамены!
– Рихард, не видишь, он учит? Не трогай его.
– А ты молчи! Тебя никто не спрашивал! Скажи еще спасибо, что на улицу не выкинул и кормлю тебя вместе с твоим щенком! – нагрубив жене, он оттолкнул ее, демонстративно отставил тарелку, хлопнул дверью и вышел вон.
– Слава Богу, ушел! Тупой жандарм! Сволочь нацистская! – зло процедил я сквозь зубы. – Если мог бы – убил!
– Что ты сынок! Не надо, всех убьют! – с каким отчаянием сказала мне мама.
Мы уже легли спать, как поздно вечером раздался стук в дверь, да такой, что та едва не слетела с петель! Я проснулся, а мама включила свет, и накинув халат пошла открывать.
– Кто там?
– Открывай! – послышалось снаружи.
– Это отчим пьяный напился, того гляди, дверь выбьет! Опять этот Рихард! Господи помоги! Когда же ты отстанешь от мамы? Шел бы на войну, там тебя и прибили бы! – сказал я, вскочив с постели, на ходу натягивая штаны.
– Открывай!
В дом ввалился Рихард, пьяный в хлам, ее ворочая языком.
– Опять пьяный? Сколько можно?
– Молчи, польская шлюха! Еще раз вякнешь, я тебя и ублюдка твоего зашибу, ничего мне за это не будет! – он оттолкнул мою маму.
– Мама! Отстань от нее свинья!
– Ты что-то сказал? – он еле ворочал языком от выпитого спиртного.
– Отстань от нее! – я пытался его оттащить.
– Ах, ты щенок! Ублюдок!
Этого я уже не выдержал и схватил его за грудки.
– Еще раз тронешь ее – убью!
– Иоганн, сынок, не трогай его! Не связывайся с ним, я же тебя просила!
Завязалась драка, мама кинулась нас разнимать. Еще немного, и я бы, наверное, его задушил!
– Мразь, тьфу! Ненавижу! – плюнул в лицо и повернулся к нему спиной. Вдруг услышал, как сзади раздался выстрел, пуля разбила стекло и осколки со звоном посыпались на пол. Благо, что все это было летом! Рядом стояла насмерть перепуганная сестренка, бледная и плакала навзрыд.
– Папа, не надо. Уходи, пожалуйста. – она едва выговорила заикаясь.
Рихард встал, и еще раз окинув нас взглядом, вышел из дома.
Оказалось, что отчим целился в меня, но мама успела его вовремя толкнуть. Учитывая то, что он был изрядно пьян, то конечно же промахнулся.
Глава 12
Утром, едва рассвело снова раздался стук в дверь. Мама, не спавшая почти всю ночь, уснувшая только под утро, пошла открывать.
– Кто там?
– Полиция, гестапо! Откройте!
Дверь выбили ногой, и гестаповцы ввалились в дом, двое солдат с одним офицером.
– Где сын? – незваные гости ворвались в мою комнату, стянули одеяло и буквально вытащили из постели.
– Я никуда не пойду! – меня схватили за волосы и пытались вытащить из комнаты, но увидев, что я без брюк, в одних подштанниках заставили одеться.
– Пойдешь, куда ты денешься?! Германии солдаты нужны, а ты отсиживаешься дома?! Долг не хочешь свой выполнять? Немец ты или польская сволочь?!
– Пустите его, умоляю! Не забирайте у меня сына! Хельга, доченька, что же это такое? – мама заплакала.
– Мамочка! Не плачь, мамочка! – Хельга пыталась успокоить маму.
– Пустите меня! Пустите! – меня взяли под руки и вытолкали за дверь, после чего усадили в машину и доставили в отделение.
Явиться на призывной пункт, для прохождения медкомиссии в назначенное время я не успел, поскольку был еще в Берлине. Отчиму же сказал, что мне сначала надо сдать экзамены, но тот обвинил меня в том, что я пытаюсь уклоняться от призыва.
В отделении меня тщательно допросили и заставили подписать протокол, выбивали признания, после чего отправили в берлинское гестапо. Рихард сказал, что я журналист, неблагонадежный элемент и сочувствую коммунистам и евреям.
В берлинском гестапо меня сперва поместили в общую камеру следственного изолятора, где было достаточно много народу. На следующий день за мной зашел надзиратель.
– Локке кто? Ты? – указал на меня. – Пойдешь со мной.
Мы прошли по длинному, темному, узкому коридору, дверь открылась, и меня завели в кабинет. От резкого яркого света я зажмурил глаза. Передо мной стоял офицер, в чине майора, штурмбанфюрер «СС», худощавый в очках. Для начала он добродушно улыбнулся и заговорил со мной приветливым тоном.
