Текст книги "Йарахонг. Город и тьма (СИ)"

Автор книги: Наталья Гунина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Интерлюдия 4

Ночной воздух налит переменами. Он пахнет далёким дымом и кровью, звенит железом и людскими голосами. Проявленные и смертные заняты своими мелкими дрязгами. Некому наблюдать и замечать, некому распутывать вероятности и подсматривать в будущее. Сегодняшняя ночь – лучшая.

Ты тоже чуешь это своим примитивным человеческим мозгом, и потому настойчиво переспрашиваешь, как будто от этого зависит не только твоя жизнь:

– Что я должен делать?

Порядок привязки до смешного прост. Ничто не ново, всё повторяется в мире сотни и тысячи раз. Но придётся быть внимательным, ведь ты это делаешь впервые, а водить твоими руками пока невозможно.

Тебе нужен крупный камень, кость скалы, намертво вросшая в плато, чтобы ни разбить, ни унести. Да, этот подойдет. Броскость ни к чему – даже в такую ночь излишнее внимание привлекать не стоит. Нет же, в твоей крови надобности нет. Оставь это страшным сказкам и целителям, но что-то живое все-таки не помешает. Ты осматриваешься, насколько хватает убогого ночного зрения. Твои движения становятся деловитыми и быстрыми, но поблизости ни кошек, ни птиц, и даже вездесущие крысы куда-то делись. Думай сам. Уж на это-то ты должен быть способен. Ты осматриваешь землю и соседние стены и, напрягшись, поднимаешь тяжелую прогнившую доску. Под ней внезапно выглянувшая луна высвечивает ком бледных личинок и большого черного жука с глянцево блестящей спиной. Да, он вполне подойдет.

Еще тебе нужно что-то очень ценное. Самое важное для тебя. Были времена, когда люди ломали на алтарях короны и фамильные реликвии, а иные даже… впрочем, не будем о них. Ты замираешь, как испуганный зверек. Твое сердце бьется в горле, эмоции рвут черепную коробку. Трясущимися руками ты достаешь из-за пазухи затертую соломенную лошадку, самую великую твою ценность, единственное, что осталось от матери. Ежишься от ночного воздуха, забравшегося под тряпье к проступающим под кожей ребрам, но решительно протягиваешь ладонь во тьму:

– Вот.

Черный жук сучит ногами и сердито скрипит хитиновой шеей. Ты без жалости кладешь его на алтарь и бьешь камнем. Твердый жучиный панцирь лопается с влажным хрустом. Пальцы, сжимающие игрушку, трясутся, но ты не даешь им воли. И правильно, пальцы должны слушаться, точно так же, как и мальчики. Ты снова бьешь, дергаешь, разрываешь нитки зубами, сыпешь колкий соломенный ворох туда же, к давленому жуку, и исступленно повторяешь услышанные в ночном шепоте слова клятвы.

– Клянусь быть воплощением твоим. Клянусь быть твоими очами, глядящими на мир, твоим голосом, звучащим в мире, твоими руками, меняющими мир, твоим бьющимся сердцем. Клянусь.

Тебя окутывает сила. Ты чуешь ее всем своим тщедушным телом, мурашками по коже, вздыбленными волосами и шепчешь еле слышно, холодея от сладкого ужаса:

– Кто ты?

Надо же, всё-таки догадался спросить, хотя и слишком поздно. Конечно, ты получишь ответ: на такие вопросы нельзя отвечать ложью. Иные, солгав, навеки утратили собственную сущность.

Ты слышишь – ночным бессветным воздухом и всем своим существом:

– Тьма.

Глава 10. О пророках и пророчествах

Линкей оперся на локоть, повернулся набок и сел. Вытер кровь с подбородка и разбитой губы, потрогал зубы кончиком языка и болезненно скривился: один из передних шатался.

Негодяй Арам мало того, что не подчинился приказу – еще и посмел его ударить! И это телохранитель, верно служивший ему добрых два десятка лет! Всё из-за пакостной стекляшки. Дернуло же наклониться за ней! Нет бы пройти мимо! Линкей вспомнил про неё, и ладонь снова ощутила гладкость и прохладу миниатюрной рукоятки, а от отголоска тоски перехватило дыхание. Линкей скрежетнул зубами. Он сам чуть не попался на эту уловку, что уж говорить о прямом и исполнительном Араме. Надо было немедленно его догнать, но громила уже скрылся во тьме улиц. Неизвестно, куда именно он направлялся, да и, – Линкей раздраженно прищелкнул пальцами, – вряд ли Арам согласится расстаться с вещицей добровольно. Линкей слишком хорошо помнил свои чувства, когда сам держал эту мерзость в руках. Верная сабля, увы, осталась на постоялом дворе. С коротким кинжалом-кардом выйти против безумца? Линкея передернуло.

Ну нет. Арам и хрустальный клинок потерпят, а вот поиски Юржина ждать не могли. Линкей и так потерял слишком много времени. Несносный мальчишка наверняка снова влип в неприятности, он это умеет. И да помогут ему все боги Йарахонга, чтобы проблемы не оказались фатальными. Линкей же собирался зайти в храм Ахиррата-пророка, чтобы попытаться получить предсказание и узнать о племяннике хоть что-то, вот и будет следовать плану. И пусть ему хоть в этом сегодня повезёт. Линкей вгляделся в окружающие его здания и выбрал путь.

Ему не сразу удалось выйти к нужному месту. Ночь скрадывала очертания улиц и храмов, а воспоминания более чем десятилетней давности играли с ним злые шутки. Ориентиры оказывались ненадежными, силуэты, выглядевшие знакомыми, при приближении становились чем-то иным. Улицы вели мрак знает куда. Линкей дважды сворачивал не в ту сторону, ругался себе под нос и вынужденно возвращался.

И вот наконец он оказался на месте. Ошибки быть не могло: величественное строение, стрельчатые окна и серебряное око Ахиррата над входом. Линкею повезло, что витраж с оком осветила выглянувшая из-за облака луна, а то он запросто мог бы пройти мимо. За стеклами теплился свет. Кто-то внутри не спал, а значит – стоило попытаться. И Линкей забарабанил в дверь.

* * *

Милису оставили одну.

Наверху, разумеется, находились дети-ученики и младшие послушники, не прошедшие основного посвящения, но они были не в счет. Их заперли в комнатах и накрепко наказали даже не пытаться открыть дверь до утра. Здесь же, в основной части храма Ахиррата, Милиса осталась совсем одна.

Ну разумеется, мало кому захочется брать с собой на важное дело бесталанную дуреху. Ту, что к своим годам так и не была посвящена в жрицы, а осталась в послушницах, и скорее всего, навсегда.

«Трудиться надо больше, – твердили ей, – развивать умения». А как это сделать, объяснить никто не мог. Нет, она вовсе не лодырничала, напротив – была прилежной ученицей, старательно закрывала глаза, вслушивалась вглубь себя, пыталась нащупать свет божественного предвидения – и хоть бы что. Лишь изредка ей удавалось ощутить смутные проблески будущего, но всякий раз это происходило случайно и невпопад, и Милисе никак не удавалось повторить это нарочно. Только это подпитывало её надежду на то, что однажды у нее получится стать настоящей пророчицей, и она с готовностью соглашалась на любую подсобную работу, только бы остаться в храме. Ее терпели и не выгоняли, и на том спасибо.

Вот и теперь глава, уходя, небрежно бросил Милисе:

– Замкни дверь, сиди и тренируйся. И не забудь про дела.

Онгхус Ар все еще верил в ее силы. Это воодушевляло, и Милиса снова и снова добросовестно старалась нащупать внутри себя хотя бы тень предвидения, но впустую. Она вздохнула и потерла глаза. Что еще она могла поделать? Ей оставалось только ждать возвращения остальных. Тревожилась ли она? Ничуть. Разве может случиться дурное с теми, кто способен видеть будущее, как собственные ладони? Тем не менее, спать в такую ночь казалось бессмысленным, и Милиса принялась за свои обычные дела. Она вычистила стыки каменной мозаики в главном зале, поправила светильники на стенах, подготовила иглу, нитки и ворох одежды, которая требовала штопки. Как вдруг в дверь постучали.

Этой двери из прочного мореного дуба, привезенного из низин, доводилось слышать разный стук. Коротко и уверенно били главы соседних храмов, явившиеся с визитом, дробно-торопливо барабанили посыльные, молочник и зеленщик, робко постукивали просители и паломники, спокойно-рутинно – прочие соседи. Этот внезапный стук был зовущим. Просящим, но не заискивающим, настойчивым и тревожным.

Милисе не следовало подходить к двери. Мало ли кто сегодня может проситься внутрь. Эта ночь принадлежала переменам, а перемены нередко ударяют по тем, кто их создаёт, и другим, невзначай оказавшимся рядом. Милисе не следовало, но она подошла и прислушалась.

Тихо. Похоже, человек, стоявший снаружи, тоже прислушивался к ее шагам.

– Кто там, – робко шепнула Милиса, но поняла, что через толстый слой древесины её не услышат, и повторила громче, – кто там?

– Впустите меня, мне очень нужна помощь, – голос из-за двери звучал приглушенно, – пропал ребенок, мой племянник. Мне очень нужно его найти.

– Его тут нет, – быстро ответила Милиса, – идите мимо.

– Но вы… вы же можете посмотреть, предсказать, где я его встречу. Пожалуйста.

– Но я, – начала Милиса и прижалась ладонями и лбом к полированной гладкой створке. Человек за дверью был в отчаянии. Как она признается, что посмотреть в будущее не в ее силах?

Видение пришло внезапно, без спросу, без всякого её желания. Это оказалось так же легко, как моргнуть или сделать вдох. Она проживёт дольше, если сейчас впустит его. Как, почему и что именно может с ней произойти, Милиса не разглядела и не поняла, но пальцы уже сами тянулись к засову.

* * *

Эрну жгла чёрная досада. Опять исход дела решил Лландер, все заслуги его, и почести ему одному. Он героический герой, нет сомнений. Несмотря на обожженную руку, он в который раз за сегодня обратился галкой. Пока Эрна и остальные отвлекали внимание ветра, Лландер сумел подобраться незаметно, тайком, и обезвредить самого опасного.

Но разве она плохо старалась, отводя взгляды и силы противников на себя? Разве она сама не пострадала, получив рану на лице? Разве она виновата, что все ее ножи сносило ветром? Да она была на волосок от победы еще в самом начале, когда ее клинок лишь чуть-чуть не достиг цели! Но почти – не считается, и никогда не считалось. Даже глава Онгхус Ар, при всех похвалив Лландера, в ее сторону лишь покосился и хмыкнул. Он, несомненно, был вправе ожидать от нее большего, но почему от этого становилось так горько?

Кусочек мозаики – вот её роль в общей картине. Главе, разумеется, видней. Он выставляет своих верных, как цветные камешки, на те места, которые предназначены для каждого. Эрна не должна противиться и сетовать на несправедливость – ведь целый замысел недоступен её взору.

Эрна виновато потупилась. Ей не следовало испытывать такие недостойные эмоции и думать о подобных вещах.

Победа оказалась полной и красивой. С их стороны все уцелели, никто даже серьезно не пострадал. Глубокая царапина на Эрниной щеке, а у других – несколько ушибов, пара сломанных ребер и вывихнутое запястье. Да Нок, неуклюжий юнец с изъеденным оспой лицом, умудрился сломать ногу. Его собирались возвысить из послушников в жрецы, вот он и пытался выслужиться изо всех сил, чтобы это произошло поскорее. Нок сидел со страдальческим лицом, привалившись спиной к колонне и вытянув больную ногу. Ступня распухла и пофиолетовела. Ботинок он где-то потерял.

С побежденными тоже обошлись гуманно настолько, насколько сумели. Пришлось убить лишь одного, главного, но это было неизбежно. Он бы ни за что не подпустил жрецов Ахиррата к хранительскому знаку. Трое из четырех служителей ветра все еще дышали. Эрна не стала бы их больше трогать, пусть себе лежат в сторонке на безопасном расстоянии и понемногу приходят в себя, но они, как нарочно, упали в самых неудобных местах. Там, где мешали ритуалу.

Эрна помогла оттащить одного из них прочь от моноптера и грубее, чем могла, отпустила плечи. Затылок со стуком ударился о мостовую. Нечего с ним миндальничать. Сам виноват, что встал на пути и сводил её усилия к нулю. Парень тихо застонал, и Эрна устыдилось своих мыслей: он же не мог знать замысел Ахиррата и не видел светлое будущее. Вот почему он так отчаянно бился. Ей стало жаль его, но себя всё равно было жальче. Глаза защипало.

– Лучше пока не просыпайся, – шепнула она, – тебе же лучше.

Она отвернулась, чтобы никто не видел ее слез – не хватало еще и опозориться сейчас перед всеми! – и поспешила собрать оружие. Не дело ножам лежать после боя на мостовой. Плотное облако вновь накрыло луну, и узкие металлические полоски стали почти не видны, темные на темном. Их удавалось найти, лишь нашарив ладонью. Так она и ползала на корточках в пыли до тех пор, пока её не позвали к центру. Ритуал близился. Солёная влага на ее щеках высохла, и Эрна надеялась, что никто не обратит внимания на припухшие глаза.

Она поднялась по широким ступеням. Извилистые линии ветра – знак хранителя города, начертанный в моноптере – мерцали неровно и рвано. Светящиеся нити узора будто истончились. Они то притухали, делаясь почти неразличимыми, то разгорались с новой силой. Тело жреца, которому Лландер перерезал горло, оттащили далеко в сторону, но часть окружности все еще заливала черная, начавшая запекаться кровь. Канефа, позвавшая Эрну на помощь, действовала так спокойно и равнодушно, как будто проделывала подобное множество раз. Оторвав полы одеяния убитого жреца – мертвецу они всё равно были без надобности – она разделила ткань надвое и протянула половину Эрне. Эрна медлила. Её пальцы дрожали. «А ну, не раскисать! – прикрикнула она мысленно на них, – Нашли время!»

Онгхус Ар стоял спиной к уцелевшим светильникам, сложив руки на груди. Его лицо оставалось в тени, но Эрна знала: он смотрит и оценивает, насколько она полезна.

«Чистюля», – бросил ей несколькими часами раньше Лландер. Казалось – целую вечность назад. Теперь ей ли страшиться испачкаться? Эрна помедлила еще мгновение и принялась за дело. Вдвоем с Канефой они, насколько могли, убрали загустевшую лужу. Поверхность камней все равно осталась темно-бурой, с пятнами и разводами, а щели между отесанными булыжниками выделялись чёрным. Сквозь них упрямо пробивалось свечение голубых линий. Онгхус Ар посмотрел на них и скривился.

– Паршиво постарались. Ну да ладно. Приступаем.

Обычно ритуал нового года – посвящения города новому хранителю – проводился в один из весенних дней.

С первыми лучами солнца пышно украшенный Йарахонг заполняли разодетые толпы, смех, музыка, радостные возгласы. От храмов двух богов, прежнего хранителя города и нового, выступали шествия с богато убранными повозками: божественные символы, ленты, ранние цветы. Тысячи людей сопровождали их. Жрецы и послушники всех храмов благословенного Йарахонга, а также множество паломников, желающих посмотреть на красивейшее событие года хотя бы одним глазком. Оба шествия неторопливо двигались по спирали через весь город и встречались в самом его сердце – возле колоннады-моноптера. Там звучали торжественные речи и разыгрывался традиционный спектакль, из года в год напоминающий об истории города, войне с мраком и счастливом избавлении. После этого жрецы бога, выбранного новым хранителем, проводили яркий ритуал, больше похожий на танец, в котором каждый жест и каждый голос выверены и прекрасны.

Сегодня всё было иначе.

Ни смеха, ни цветов, ни восторженных криков. Их заменяло мерцание огней в фонарях, скверно убранное кровавое пятно под ногами да четыре неподвижных тела, оттащенных в сторону. Одно из них мертвое, а другие, возможно, на грани смерти. Эрне впервые показалось странным, что мудрый всеведущий бог Ахиррат и глава Онгхус Ар не пошли таким простым и красивым путем, а выбрали иной, извилистый и жестокий. Эта мысль была недостойной, грязной. Эрну зазнобило, и она обхватила себя за плечи, но увидев, что на нее смотрят, заставила себя опустить руки и выпрямиться. Она подумает об этом позже, когда окажется одна.

Ту часть обряда, в которой жрецы предыдущего хранителя обесцвечивали и снимали старый знак, они пропускали. Совершать это было некому, да и вряд ли бы служители ветра согласились на такое. Онгхус Ар говорил, что та часть и прежде была лишь формальностью, пустым проявлением вежливости, и не влияла на результат. Все должно было сработать и так, хоть с ней, хоть без нее. Божественная сила предвидения не могла ошибаться.

Эрна с опаской перешагнула внешний круг линий, вновь сиявший ровно и чисто. Она ждала, что Инаш, владыка ветра, покарает ее за святотатство, но Ахиррат хранил свою жрицу, несмотря на недостойные мысли. Ей лишь почудилось, что голубое свечение легко, будто перышком, щекотнуло ей лодыжку.

Эрна уверенно заняла положенное место в узоре. Она заучила порядок ритуала от начала до конца и могла повторить свою роль даже во сне или с закрытыми глазами. Девять человек на равных расстояниях друг от друга между первой и второй окружностью и один в центре, как проводник божественной силы.

Онгхус Ар заговорил размеренно и гулко. Он выговаривал одну за другой традиционные фразы, обращаясь то к Инашу-ветру, то к Ахиррату-провидцу, то ко всему Йарахонгу, раскинувшемуся вокруг. Воздух сделался тяжелым и душным, как перед грозой. Стеклянные светильники качались на своих цепочках, огоньки в них то почти затухали, то разгорались с новой силой. Линии знака прежнего хранителя побледнели, истончились и исчезли. Силы медленно, будто нехотя, собирались вокруг моноптера. Эрна не видела их, но ощущала всей кожей, каждым вставшим дыбом волоском. Воздух дрожал, как над нагретыми в полдень камнями.

Эрна стояла на своем месте, выпрямившись и раскинув руки в стороны. Её ладони двигались как положено, изо рта выходили заученные слова и звуки. Сердце колотилось лихорадочно, как птица в клетке, и Эрна никак не могла его унять. «Что-то идет не так, – билось в ее мозгу, – что-то неправильно». Напряжение нарастало, свивалось в плотный комок, забивало лёгкие. Она проталкивала в себя воздух через силу – вдох, ещё один, ещё – и чувствовала, что слабеет. Еще немного, и ей не достанет сил вдохнуть. Голова Эрны закружилась, перед глазами все поплыло, в груди закололо. Она испугалась, что сейчас упадет, но внезапно всё закончилось.

В ночном небе будто лопнула струна. Резко и сильно запахло озоном. По всему телу Эрны разлилось тепло, и она счастливо торжествующе рассмеялась.

На мощеном полу моноптера между колоннами сплетался новый узор. Лиловые линии вспыхивали, перетекали одна в другую, прихотливо извиваясь. Эрна с восторгом и благоговением узнавала части рисунка, похожие на мозаику в главном зале их храма. Вот очертания лепестков пиона, вот причудливо начертанные божественные символы. В центре выплелось распахнутое серебряное око. Глаз мигнул и обвел взглядом каждого из стоявших вокруг а потом уставился вверх, в купол, став просто светящимся рисунком.

Рядом кто-то смеялся, кто-то кружился на месте, запрокинув голову. Глава Онгхус Ар неподвижно стоял в центре круга, зажмурившись и чуть покачиваясь от усталости. Эрна подбежала к нему, торопливо переступая через линии узора. Она хотела подставить плечо, но он отстранил ее жестом и открыл глаза.

– Теперь всё будет правильно и хорошо, – голос главы гулко разнесся между колоннами, – Владыка Ахиррат, смотрящий вперед, укажет лучший путь нам и всему Йарахонгу. А невежды восславят нас, и очень скоро. Я проверял, я знаю.

Ликующие голоса слились в едином вскрике. Лландер, Канефа, Брум, Кхандрин, Нок, все остальные – каждый был счастлив.

Эрна опустила глаза. Беспокойство, отпустившее было ее, нарастало с новой силой, сдавливало грудь, не давало спокойно дышать.

– Пожалуйста, – прохрипела она, цепляясь за рукав главы, – умоляю, посмотрите в будущее еще раз.

Онгхус Ар раздраженно тряхнул рукой, сбрасывая ее пальцы.

– Глупая трусиха, – прошипел он, сощурившись, – ты не веришь в неизбывную мудрость Ахиррата?

Эрне захотелось провалиться, исчезнуть на этом самом месте. Как она могла усомниться, как она вообще осмелилась говорить о таком вслух?

– Но мы сегодня добры и милостивы, – продолжал Онгхус Ар, – мы радостно глядим в грядущее, и потому посмотрим снова и насладимся плодами победы.

Он довольно усмехнулся, его глаза полыхнули лиловым. Эрна смотрела в его лицо с надеждой и страхом.

Почти сразу улыбка стерлась с губ главы, брови изумленно выгнулись. В следующий миг его лицо исказилось страхом. Крик ужаса и отчаяния пронзил ночной воздух.

Глава 11. Искры в коробке

Многие из тех, кто живут в Йарахонге достаточно долго, умеют слушать город.

В этом нет ничего необычного. На такое способны старожилы многих городов. Иногда, выходя из дома, чувствуешь, что весь мир вокруг благодушен и расслаблен, напоен дремотной негой. Или, напротив, собран и сердит. В такие дни – берегись и, если повезет, сумеешь избежать проблем. А может, и нет.

Игнасию голос города был хорошо знаком. Прислушиваться к нему давно вошло в привычку.

Весь этот день Йарахонг лихорадило. Сначала это было заметно едва-едва, только если хорошо присмотреться. На первый взгляд, город по-прежнему благодушно щурил глаза и усмехался – цветастые одежды, беззаботные голоса, солнечные зайчики на мозаиках и позолоте. Но в уголках улыбки уже тогда скрывалась тревожная тень, которая выросла и окрепла к ночи. Смешинки и яркие блики сменились гримасой боли. Пламя свар вспыхивало тут и там, разбрасывая искры. Те, на кого они падали, загорались следом. Во всем были виноваты жрецы Ахиррата. Но только ли они?

Игнасий шёл по улице. В который раз за эти бесконечные сутки. Кажется, он толком и не останавливался. Так, замирал на мгновение, чтобы вдохнуть, и нужда снова подталкивала его вперед.

Ноги потяжелели от усталости, желудок сводило голодом. Огонек внутри фонаря мерцал, проявляя неровным пятном лишь ближайшую стену, расписанную яркими красками, да мостовую под ногами. Зря он взял его у Олы. Зря согласился. А ведь порадовался было вначале – думал, что идти со светом станет приятней. Но получилось наоборот.

Улицы в центральной части города, обычно увешанные фонарями, сегодня тонули в темноте. Дурацкая стекляшка в руках давала лишь небольшое световое пятно, но взамен забивала зрение и не давала приспособиться глазам. Почему он не погасил ее сразу? Из-за ложной убежденности, будто свет – это безопасность? Как бы то ни было, эту группу людей Игнасий заметил, только чуть не наткнувшись на них. Они стояли неподвижно и удивительно тихо, неясной, неопрятной кучей. От них отчетливо несло брагой и паленым волосом. Ждали его?

– Слушай, ты же истинник, да?

Игнасий устало вздохнул и шагнул влево, пытаясь их обойти. У него не было ни времени, ни желания вступать в разговор. Один из них, крупный, массивный, ухватил его за плечо. Игнасий попытался сбросить руку, но бугай держал крепко.

– Да не трепыхайся ты, – примирительно бросил другой, невысокий и тучный, с перебинтованным лицом, – ты ж истинник? Мы у тебя спросим кой-чего, ты ответишь, и пойдешь дальше по своим делам.

– Я спешу. Руки убрал.

Пальцы нехотя разжались. Игнасий наконец сбросил руку со своего плеча и скосил глаза, незаметно оглядываясь. Люди обступили его кругом. Нехорошо. Но страх перед такими показывать последнее дело.

Игнасий расправил плечи, встал как можно независимей и приподнял фонарь. Ага, синие одежды, на груди и рукавах вышивка в виде капель. Роса. Те, в чей храм он сегодня вломился незваным, вытаскивая избитого Юржина. Хорошо, что мальчик сейчас в безопасности и не увязался за Игнасием, иначе встреча рисковала стать еще более неприятной. Теперь все зависело от того, успели ли жрецы росы узнали о вторжении. В животе похолодело. В случае чего, отбиться он не сумеет.

– Что за дело у Эаллы-росы среди ночи к представителю Яэ-истины? – тон Игнасия был предельно сух и официален.

– Прошу, выслушай. Мне очень надо знать, прав я был или нет, – забинтованный икнул и пошатнулся.

Он был всерьез и основательно пьян, а про вторжение в храм, видимо, был пока не в курсе. Хоть что-то хорошее.

– Я не задержу тебя надолго. А потом, если хочешь, мы даже проводим тебя, куда надо, а то неспокойно нынче, – голос забинтованного стал умоляющим, – и это… хочешь яблочко? Небось, голодный, да? Мальда, дай ему.

Оказавшаяся рядом женщина протянула что-то Игнасию, и он непроизвольно сжал пальцы. Придётся соглашаться. Так просто его не отпустят. Пожалуй, он мог бы что-то наплести или надавить авторитетом уважаемого в городе храма, но долг служителя Истины давил сильней чужих рук.

Мрак и все изгнанные! Он снова теряет драгоценное время и как только пытается поймать события, они ускользают из пальцев. Но как знать – сегодня все так переплетено и взаимосвязано, что может, и эта встреча тоже важна. Возможно, не зря боги свели их на улице. Игнасий поморщился, как от головной боли, и кивнул.

– Говори. Только быстро.

Забинтованный оказался на удивление хорошим рассказчиком. Изрядное количество выпитого вовсе не мешало ему, а только делало рассказ ярче и цветистей. Игнасий слушал, и события вставали перед глазами так явственно, как будто он присутствовал при них сам.

* * *

Глава Росы, а именно им оказался забинтованный толстяк, был ранен. Ожоги на лице отчаянно болели, а гордость страдала еще сильней. Он злился на вероломство храма Искр. Виданное ли дело: клясться в дружбе, призывать отбросить старую вражду, заключать союз – а затем подсылать мальчишку с жутким артефактом! Его помощники поймали и заперли паршивца и вместе с Главой помчались разбираться с Искрами. А те сидели у себя так спокойно, будто ничего не произошло. Пришлось долго орать под окнами, чтобы негодяи показались наружу. Зайти внутрь самим? Нашел дурака! Разве после такого им можно доверять? А в собственном храме всякий стократ сильней, чем на улице.

– Что случилось? – наконец поинтересовался один из служителей Искр.

И вид у него, сволочи, был скучающий и сонный.

– Вы подослали мальчишку с коробкой, полной искр. Вы пытались меня убить, а теперь спрашиваете, что случилось? – зарычал Глава Росы.

А эти бессовестные только недоверчиво покачали головами:

– Это невозможно. Шкатулка Искр утрачена пять лет назад. Ее разбили в щепки такие же болваны, как вы. Светлоликая Хатт ее не воссоздавала.

– Не лги мне! – заорал, брызгая слюной, глава Росы, – её только что принес в мой храм мальчишка! Он получил ее от жрицы в ваших цветах! Как ты объяснишь вот это?

Он размотал бинты на лице, и в неровном свете, проникающем из окон храма Искр, стали видны пунцовые пятна ожогов и волдыри, сочащиеся сукровицей. Ни бровей, ни ресниц – всё сожжено. Жрец Искр, подавшийся было к нему поближе, отшатнулся.

– Зачем ты нанес себе эти раны? Только для того, чтобы обвинить нас? Это переходит все границы!

Жрец Искр выпрямился, скрестив руки на груди. Наморщил лоб, нахмурился.

– Если не лжёшь, отдай шкатулку мне. Я сразу пойму, та ли она. Ты же точно взял ее с собой.

Глава Росы болезненно скривился от обращения на «ты». Совсем, гады, приличия потеряли. Пренебрегают богом. Ничего, он им это припомнит позже.

– Ну нет! Только взамен на паршивку, которая подослала мальчишку! Да мы вернем вашу девку назад, не бойся. Только сперва поучим уму-разуму. А если будет несговорчива – вернем частично. Ха!

– Никого я тебе не отдам. Катись со своими прихвостнями и ложной коробкой в бездну. Или куда захочешь. Только загляни к целителям, что ли. От твоей рожи блевать хочется. Мерзость.

Глава Росы кивнул одному из своих, крепкому и мрачнолицему, и тот дернул за руку оказавшуюся слишком близко жрицу Искр. Притиснул к себе, сжав за плечи. Девица взвизгнула, затрепыхалась.

– Тогда заберем её. А когда найдете виновницу, тогда и обменяем. Но поспешите, а то за целостность я не отвечаю.

Девица застыла. Служители искр потемнели лицами. Несколько ударов сердца все молчали. Кто в замешательстве, кто торжествующе, кто испуганно.

Внезапно девица извернулась и вцепилась зубами в державшую её руку. С треском проскочила искра. Пальцы невольно разжались. Девчонка то ли отбежала, то ли отлетела в сторону, а в открывшуюся грудь чужака брызнул пучок ослепительно-ярких искр. Мужчина успел отвернуться, но несколько огоньков упали на шею и воротник. Зашипела, испаряясь, вода. Запахло паленым.

Глава Росы исступленно заорал:

– Вот вы и показали свое лицо! А ещë отпирались! Прикидывались невинными! С божеской силой нападаете на людей! Кто теперь поверит в вашу невиновность?

Стрелявшего ударили. Он упал. Кто-то закричал. Захлопали ставни. Новые огоньки шипели и гасли в выступившей на коже жрецов влаге, никому не причиняя вреда. Даже простая, самая безопасная роса способна стать щитом. А то и мечом.

Сверкали оранжево-желтые вспышки – только успевай зажмуриваться, чтобы не ослепнуть. Мягко, едва заметно, сияли капельки воды. Жрецы росы, все, как один, дюжие и крепкие, молотили кулаками. В грудь! В челюсть! В живот! В городе запрет на кровопролитие, так? Про синяки и шишки речи не шло! Непонятно откуда, не из-за пазух же, появились увесистые дубинки. Роса россыпью мелких брызг висела в воздухе, растекалась тонкой пленкой по камням. И вот уже жгучие огоньки начали терять силы, гаснуть на подлете, а ноги все чаще оскальзываться. Храбрые воины Эаллы-росы плескали водой направо и налево. Сбивали прицел искр, заливали глаза противников. Дело шло к победе, сокрушающей и бесспорной.

Один из старших Искр бросил несколько слов, каких именно – не различить, младший мальчишка сорвался с места и убежал в темноту. Решили спрятать слабых? Вот и хорошо, вот и славно. Так еще проще побеждать. Жрецы росы удвоили натиск, – еще чуть-чуть, и!..

* * *

Глава Росы рассказывал и всё сильнее горячился. Жесты становились шире, гримасы на обожженном лице жутче, а речь – путаней и бессвязней.

Внезапно он остановился, прикрыл глаза, опустил уголки губ и продолжил уже совсем другим тоном:

– Я швырял росу в лица, не задумываясь, не испытывая мук совести. Что вода? Она стекает и все. Никакого вреда от силы, данной благодатным Эаллой, одна польза. А если оттого противник проморгает удар кулака – это уже не божья забота. Но я дерзнул зайти дальше. Плеснул в жрицу водой и задержал влагу чуть дольше, не давая стечь сразу.

Он снова замолк, тяжело задышал и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Я смотрел на её лицо под тонким слоем воды, на выпученные глаза с красной сеткой сосудов, на пряди мокрых волос. Она скребла пальцами по коже, но никак не могла вдохнуть, и слабела, слабела. Она сейчас утонет, – понял я. Я топлю эту женщину своими руками. Силой Эаллы-росы, самого мирного и доброго бога! Я ужаснулся и отозвал влагу. Жрица упала на колени и долго кашляла, никак не могла отдышаться. А я стоял и думал: с чего это я взял, что чем-то лучше них? Они-то, конечно, сволочи и гады, но неужто я должен им уподобиться? Я ощутил себя ужасно, непростительно, чудовищно трезвым и остановил своих. Мы развернулись и ушли. Как куда? Конечно, пить!

Он бормотнул ещё что-то неразборчивое и пошатнулся. Один из стоявших рядом придержал его за плечо.