Текст книги "Иван-да-Марья (СИ)"

Автор книги: Наталья Филимонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ой, люб...

– Вооот. Придется тебе, хозяин добрый, выбирать теперь промеж невестами.

Глянул великан на Варвару – та разрумянилась вся, смотрит на него с восхищением, а боками-то округлыми дверной проем заслоняет – эх, хороша девка! Глянул на Марью – та за всю ночь глаз не смогла сомкнуть, а от слез они у нее покраснели да распухли.

– Да ведь... – молвил нерешительно, – энтой-то я раньше обещался...

Царевна тут вскинулась и заговорила наконец:

– Вижу я, что мне с такой красавицей не тягаться. Беру самоотвод. Не желаю я у счастья твово на пути стоять.

– Ну вот можешь же, когда хочешь! – нахваливал ее Иван, пока из лесу ехали. – Умница ты моя.

Царевна бы, может, похвале такой и порадовалась, только сейчас ей и на ходу-то спалось бы сладко... а уж на коне сидючи – и подавно.

– Ну и ладно, – вздохнул Ваня, – ну и дрыхни себе.

История четвертая – Как царь-батюшка жениться надумал

Напросилась Марья погостить у Иванушки в доме несколько дней, прежде чем к батюшке возвращаться. Авдотья Степановна, правда, помня уж теперь о царском ее происхождении, не знала поначалу, как к ней и обращаться. Василий – тот так вовсе старался лишний раз царевне на глаза не показываться, чтоб не серчала больно на него.

А у Марьи-то весь гнев на Василия да на Иванушку и прошел вдруг – как и не было. Ну какая, думает, разница, кого уж он там спасал? Было – да и было. Все одно замуж-то выходить ни за кого, кроме Ванюши, не хочется... Только вот он, подлец, все никак в царевну влюбляться без памяти не желает.

Вспомнила Марья Санькины мудрые наставления – прежде всего, мол, матушке его понравиться надобно. И куды он, болезный, денется тогда – супротив двух баб-то?

Правда, и Степановне в душу запасть не так-то просто оказалось. Ни пирогов напечь, ни в доме убрать, ни за скотиной ходить – ничего-то Марья не умела.

– Охохонюшки, – вздыхала как-то вечером Авдотья Степановна, зашивая платье царевнино, по лесным тропинкам да буеракам разорванное. – Рази ж можно эдак-то царской дочке по лесам да по полям бегать?

– Да не утруждайте же вы себя, матушка Авдотья Степановна! – уговаривала Марья. – У меня энтих платьев дома сундуки стоят цельные. Чего его чинить еще!

– Эх, не хозяйственная ты... одно слово – царевна! И одежка-то у тебя не людская – ить ни сесть, ни встать в таком...

– Ну вот зря вы это, – обиделась Марья. – Во-первых, одежка у меня вполне даже удобная. К ней привычка токмо надобна. А потом, у вас тут ить о модных тенденциях ну никакого понятия! Вот сарафаны эти ваши, к примеру, взять – в таких же сто лет уж как не ходит никто. Уж я и не говорю о нижних юбках. Весь свет нонче на фижмах платья носит. А вот мне из Парижу каталог последний присылали, так там такие модели удивительные! В этом сезоне, знаете ли, актуальны рюши и разрезы на рукавах...

Слушала ее Степановна, слушала, да и говорит:

– Никогда у меня платьев красивых не было. Эх, долюшка моя крестьянская... – тут вдова снова вздохнула горестно.

– А знаете что? – обрадовалась вдруг Марья, – А давайте-ка мы вам, матушка Авдотья Степановна, сейчас самое красивое платье сошьем – по самой распоследней моде! У меня ж в сундучке и шелку лучшего два отреза есть, и кружева брабантские. А надо будет – так мы от моих платьев рюши пооборвем, да к вашему попришиваем – у меня-то платьев много еще!

Поскольку добрая вдова умела шить, а царевна знала толк в модах и рюшах, дело у них заспорилось. Вскоре готово было дивное платье, да такое, что впору царице носить, а к нему – и шляпка модная, и туфельки бальные, шелковые. Нарядилась Степановна – и не узнать вдову – чисто маркиза какая важная. А как за околицу вышла – соседки так и попадали, где стояли.

– Ишь, вырядилась! – шипели завистницы. – И куда только собралась в эдаком-то виде!

– А и правда, – огорчилась вдова, – мне ведь красотищу энту всю и надеть-то некуда... не за коровами ж в ней ходить.

– Не расстраивайтесь, матушка, – утешила ее царевна. – Я вас скоро в терем царский в гости приглашу. Тогда и наденете.

Вскоре стал Иванушка царевну домой торопить.

– Батюшка твой там, поди, тонны три валерьянки уж выкушать изволил, пока ты тут прохлаждаешься. Вон, стражники повсюду рыщут, тебя разыскивают. А ты тряпки шьешь...

Собралась наконец царевна, с Степановной тепло распрощалась, и вместе с Ваней отправилась в столицу. Ну вот, думает, полдела, почитай, сделано – матушка Ванина согласная будет. Таперича еще батюшке скандал закатить осталось – нехай тоже благословит. И куды он, Ванюша, денется тогда...

Царь, конечно, на радостях пир горой закатил, снова Иванушку отпускать не хотел... даже сам решился снова наградить его по-царски.

– Вот тебе, – говорит, – герой великий, еще один орден...

– Пап! – Рассердилась царевна. – Ну сколько можно! Ордена эти ваши со стразами, пошлость какая... не золотом, так хоть серебром бы осыпали!

– Цыц, глупая! Пошлость... те стразы – может, от самого Воровского стразы. Не хухры-мухры. А казна тебе, говорю, не резиновая!

– Пааап! – ножкой Марья топнула, и уж приготовилась было в голос завыть – царь уж и голову в плечи втянул на всякий случай – да Ваня царевну остановил.

– Мань! Да ну погодь ты орать-то! И нервы же у тебя, однако, царь-батюшка... Опять же, совесть имей. Ну тебя уже с твоим златом-серебром казенным. Ты мне – знаешь что – меч подари. Вот какой есть в твоих оружейных самолучший меч – вот тот и подари.

Вздохнул только тяжко на это царь, да и рукой махнул:

– Оформляйте, – говорит, – представительские... Иди ужо, выбирай. Вымогатель.

Так что возвращался Иванушка домой на сей раз уж с двумя орденами на груди, на лучшем во всем царстве коне и с лучшим в царстве мечом за поясом.

А Марья, даром времени не теряя, вскорости к батюшке своему явилась за серьезным разговором.

– А что, – говорит, – батюшка, как ты считаешь – не пора ли меня замуж выдавать?

– Ну, – задумался царь, – коли хочется тебе, так значится, и пора... Ну, да я, сама знаешь, неволить тебя не стану – какого прынца-королевича выберешь сама, за того и пойдешь.

– А ежели мне прынцы да королевичи не милы?

– Ну... императора еще какого можно.

– Ну пап, ну императоры – они сплошь старые все. А мне муж молодой нужон.

– Да уж я и не знаю тогда... Ну хочешь, мы тебе молоденького князя какого-нить купим? Боярского сына можно тоже. Али этого... олигарха. Мезальянс, конечно, жуткий выйдет, ну да чего для любимой дочери не сделаешь... лишь бы ты довольная была.

– Вот-вот, – закивала царевна, – и я говорю – предрассудки все это. Я, пап, за Ивана – героя нашего – замуж хочу...

Тут царь побагровел аж весь:

– Не бывать, – говорит, – этому! Я, конечно, монарх демократический, но чтобы за Ивашку – крестьянского сына дочку свою царскую, единственную замуж отдавать – ни в жисть тому не бывать!

Ну, царевна, конечно, как задумано было – в слезы, истерика, то-се, только на батюшку ее дочкины слезы в первый раз в жизни никак не подействовали. Сказано – не бывать – и все тут!

Призадумалась Марья. В светелку свою вернулась, да велела Саньку – наперсницу верную к себе позвать. Долго-долго – до полночи – шушукались девицы – тонкий план вырабатывали...

Очень скоро стал царь-батюшка замечать, что дочь его любимая, Марьюшка, почти ничего не ест и худеет все день ото дня. Стал он ее выспрашивать, отчего это так.

– Ах, батюшка, – отвечает Марья, – не нравится мне больше наш повар-хранцуз. И фуагра энта евойная не нравится. Вот кабы мне еще разочек тех пирогов отведать, что Авдотья Степановна печет, – счастливей всех на свете я была бы.

Царь-то, конечно, прежде дочке своей сроду ни в чем не отказывал, а уж в такой-то малости и подавно не мог отказать. Велел он тотчас карету снарядить да Авдотью Степановну из деревни в столицу выписать.

Как подкатила царская карета с гербами к Авдотьину крыльцу – так кумушки соседские ажно языки попроглотили. Сама же Степановна в платье свое модное нарядилась, корзинку со свежими пирогами прихватила, вышла да важно, ни на кого не глядя, в карету ту золоченую уселась и прямо к столице направилась.

Сама царевна навстречу ей к воротам кинулась. И царь-батюшка за Марьей следом поспешил. Очень уж ему увидеть хотелось, что же там за чудо-кухарка такая, что надменная дочка его самолично встречать ее удостоила.

Распахнул кучер дверцу, руку подал, и выходит из кареты – какая там кухарка! – важная да статная дама, и с таким уж царственным видом она государю своему кивнула да корзинку подала, точно даром каким невиданным и драгоценным его одаривала.

А уж когда за стол сели, да отведал царь пирогов тех знаменитых, так и понял он сразу, о чем дочка его говорила.

– Я, – говорит, – теперь тоже никакой фуагры хранцузской не желаю. Эх, вот ежели б кажный день таких пирогов кушать – от тогда был бы я царь...

– Что ты, – засмеялась Авдотья Степановна, – царь-батюшка! Да ить ежели кажный день одно и то же кушать, так и вкуснейшее из блюд оскому набьет. А давайте-ка я лучше к завтрему вареничков вам налеплю? С картошечкой? Маслицем их полить, да в сметану обмакнуть – самое оно для царского стола будет.

Царь слюнки сглотнул и спрашивает:

– А... а послезавтра?

– А послезавтра блинков....

– А потом?

– А потом, уж не обессудь, царь-батюшка, пора мне и честь знать. Надобно мне в деревню возвращаться – вдовий век свой вековать.

Призадумался тут царь. Иной всякой бабе деревенской он бы просто велел идти на кухню свою служить... а тут вот не выходит как-то. Да какая ж из нее кухарка? Вона – какая статная да важная – куда там тем княгиням!

Вечером стал царь государственные дела решать. Прибыли ко двору купцы заморские. У них за морем пшеница не уродилась – хлеба в стране не стало. Так и прибыли они просить увеличить торговые поставки. Царь, конечно, радостно потирая руки, призвал к себе своих министров:

– Расширяем, – говорит, – экспорт. Заморянам пшеница наша оченно надобна – хоть втридорога продавать могём! То-то казна пополнится!

– Да как же, – всплеснул руками министр сельского хозяйства, – у нас-то ить тоже пшеницы неурожай нонеча! Коли заморянам ее продадим – так самим хлеб ржаной, черный есть придется.

– Да шанс-то какой! – возразил министр торговли. – Когда-то они к нам еще обратятся!

Авдотья Степановна, за какой-то надобностью рядом случившаяся, слушала-слушала, как мужи государственные спорят, да и решилась наконец влезть:

– А вы бы, – говорит, – заморянам-то рожь бы и продавали. У них, за морем, сроду она не росла небось. Вот пущай нашего хлебца черного и попробуют...

Зашипели тут на Степановну разом все министры: чего, мол, глупая баба, в разговоры государственные суешься? Где, мол, это видано, чтобы черный хлеб на экспорт поставлять? Иди, мол, на кухню – делом займись...

Усмехнулась Степановна, и в самом деле на кухню отправилась – государственные дела решать.

На ужин, к разносолам всяческим, подали купцам заморским свежайший, хрустящий черный хлеб.

– А вот, попробуйте, гостюшки, – приговаривала Степановна, – к царскому-то столу у нас только такой хлеб и подают. Полезный он, знаете, диетический...

Заморяне, не понимая ни слова, кивали и пробовали экзотическое кушанье...

Назавтра царь, любовно поглаживая договор об экспортных поставках ржи, с нежностью поглядывал на Авдотью Степановну.

– Какая женщина... – бормотал он. – Одна всех моих министров разом стоит...

– А ты бы, пап, – посоветовала Марья, – женился б на ней. А что? Ты у нас еще хоть куда жених!

– Да я-то, конечно, хоть куда... да вот... можно ли?

– А что? Царю все можно!

– Да ведь государство-то! Царица все ж – дело нешутейное...

– А ты, пап, не сумлевайся. Уж ежели она с домом да с хозяйством справляется – это, вишь ли, наука непростая, я-то знаю, – так уж с государством-то всяко управится! И в делах разных важных тебе подмога будет, и пирогов да вареников наедимся... – Марья-то вроде как и в шутку говорила, однако ж царю ее слова в душу запали.

"А что? – думает, – ить и впрямь я жених еще – вполне даже ничего себе!"

Стал он за Авдотьей Степановной ухаживать всячески. То цветочков из сада ей преподнесет, то ручку поцелует. Степановна, правда, женщиной была строгих правил, и вольностей не терпела.

– Чтой-то вы, – говорит, – царь-батюшка, раздухарились? Я, между прочим, женщина честная!

– Что вы, что вы, Авдотья свет Степановна! – оправдывался царь, – ить я с самолучшими намереньями!

– Лучшими – не лучшими, – сурово отвечала достойная вдова, – а ежели вы мне еще раз ручку поцелуете, принуждена я буду уйтить от вас, оскорбленная. Али женитесь ужо – тогда и целуйте себе на здоровьице. Хоть ручку, хоть щечку.

Так вот и сговорились царь со вдовицей. Ну, на свадьбу, конечно, пир горой закатили, всю деревню Авдотьину на тот пир пригласили, Ивана с Василием на почетных местах усадили. И стала Степановна царицей.

История пятая – Про Змея Горыныча

Прибыли однажды к царскому двору из соседнего королевства послы с дипломатической миссией. Да как прибыли – так прямо в ножки царю и хлопнулись.

– Не откажи, государь великий, в спасении! Не погуби страну нашу! Сам знаешь – мы тебе всегда военную помощь оказывали, когда надо, и вообще, и государствами дружили всю дорогу... не откажи!

– Ну ладно, ладно уж вам... – замахал руками царь. – Чего надо-то?

– Великое несчастье постигло нас... прилетело к нам чудище крылатое, трехголовое, огнедышащее – Змей Горыныч. Спалил он половину полей наших и половину городов, и дани себе потребовал – чтобы кажный день приводили ему на съедение девицу, невинную и прекрасную. А ежели не приведем когда, грозил и оставшиеся поля и города пожечь... нечего нам было делать – стали отдавать дочерей своих юных жестокому змею. Почти цельный год супостата терпели, три сотни девиц на пожрание ему отдали... только он, подлец, взялся все равно наши поля остатние разорять. Собрался тогда народ всем миром и пошли змея бить. Явились к нему спящему и – ну головы ненавистные рубить! Только тут такая незадача со змеем вышла: у него, как голову ни срубишь, на прежнем месте две новых головы произрастают... в опчем, был у нас змей трехголовый, а стал шестиголовый... да еще больше озлел только. И объявил нам тогда, что за глупость свою будем мы наказаны: не желает он больше наших дочерей простых, а желает теперь по-настоящему полакомиться. Дал он нам неделю сроку, а к исходу недели велел привести ему к ужину девицу – юную, прекрасную, невинную, и, заметьте себе, царских непременно кровей...

– Ага... – задумался царь. – И в самом деле, беда. Ну, а от меня-то вы какой-такой помощи хотите?

– Так ведь... государь великий, из всех соседних царей да королей только у тебя одного дочка есть незамужняя... юная, значится... и все такое.

– Ага. Ну, Маня – да... она такая. И юная, и прекрасная... тока змею вашему на пожрание я ее все одно не отдам, ежели вы об этом. Дружба, знаете ли, дружбой, дипломатия дипломатией, а дочка одна у меня.

– Не погуби, государь великий, – снова забились послы головами об пол, – поглотит нас змей лютый со всеми городами нашими, а после, глядишь, и к вам явится. А дочка-то – что ж дочка? Ты вон, мы слыхали, женился недавно – так дочку новую себе заведешь. Все одно эта, говорят, вредная у тебя... не погуби!

– Тьфу на вас! Героя я вам дам. Есть у меня один... заговоренный. Пущай змея вашего усмиряет. А на Марью и не смотрите даже... не для того цветочек ростили.

Призвал царь к себе Иванушку и велел с послами отправиться и со змеем разобраться. Ну, приказ есть приказ, против царевой воли-то не попрешь. Назвался героем – так надобно, значит, и с чудищами сражаться. Собрал Ваня узелок на дорожку, взял свой меч, сел на коня и поскакал вместе с послами в соседнее государство.

В дороге с послами перезнакомились – звали их Провом и Фролом. И неплохие они вовсе оказались ребята, только запуганные очень.

– А что это у тебя, Фрол, – спрашивает как-то Иванушка от скуки, – за тюк к седлу привязан? Уж больно он велик, чтоб с собой таскать... да к тому и шевелится вроде.

– А это, – говорит Фрол, – Царевна ваша в мешке сидит. Мы ее ночью из терема выкрали, на всякий случай. Мы тебе, герой, доверяем, конечно... а только запас-то, он кармана не тянет. А ну как ты против змея не сдюжишь? Тебе-то ничего – он же, змей, героев не ест. Жесткие, говорит. Прихлопнет, да и весь сказ. А нам как быть? Вот мы и решили ее прихватить – исключительно на всякий случай, чтобы, ежели чего, супостата ужином задобрить.

– А-а, – покивал Ванюша. – Ну, раз на всякий случай, тогда ничего.

Тут царевна в мешке своем забилась, развязал Фрол тесемку, и спрашивает:

– Ну чего тебе?

– Вытащите уж меня, – попросила Марья. – Сама я с вами поеду.

Вынули Пров с Фролом царевну из мешка, взяли с нее слово, что не убежит, и на коня ее посадили. К седлу, правда, все-таки привязали. На всякий случай. Очень Пров с Фролом предусмотрительными были послами.

Вот едут они, едут, и приехали наконец в соседнее государство. А там уж и до пещеры змеевой рукой подать. Подъехали все четверо поближе, с коней спешились.

– Ну, – говорит Пров, – ты, герой, иди покамест змея коварного убивать. А мы тут в кустах схоронимся. На всякий случай. Ты уж там, будь другом, дай знать как-нибудь, ежели погибать зачнешь. Царевну-то мы наготове подержим.

– Ага, – кивнул Иван. – Ну, с богом, что ли! – и пошел в пещеру.

А в пещере храп стоит – что земля дрожит: змей почивает. Подошел к нему Ванюша, стал рассматривать. Змей-то сам не особенно и крупный оказался, крылатый только, зеленый весь какой-то, и голов при нем многовато. Ну, думает Ваня, чего уж там – все одно порешить его надо как-то. Вынул он свой меч и ближайшую к себе голову срубил на пробу. Тотчас же – герой наш только отскочить успел – как отрубленная голова откатилась, на месте ее пара свеженьких проклюнулась, небольшие такие головенки.

– Ну опять... – обреченно простонала одна из старых голов. – Когда закончатся эти мучения...

Новые головы уже выросли до нормальных размеров и принялись крутить шеями.

– И откуда только, – зашипела одна из них злобно, – вас, идиотов таких, берут...

– Ах, оставьте, – тоскливо ответила другая голова, – дуракам закон, как известно, не писан...

– Позвольте, – вмешался Иванушка, – ну, я-то, может, и дурак. Тока я ведь тебя убивать пришел. Ты уж как-то... сопротивляйся, что ли.

– Кретин, – безнадежно пожал плечами змей и прикрыл крылом все четырнадцать глаз. – Шел бы ты уже домой, а? Ведь бездарнейшее это занятие – меня убивать. Ну, нарубишь ты еще голов. Ну, станет их у меня не семь, а десять... пятнадцать... – тут чудище опустило крыло, и герой наш увидел, что все глаза змея наполнены крупными слезами. Ваня так удивился, что даже опустил меч и чуть отступил.

Змей тяжко, утробно вздохнул.

– Вот у тебя, юноша, – тихо спросил вдруг он, – была когда-нибудь изжога?

– Ну... – растерялся Иванушка, – была. В глотке, унутрях, печет тогда все...

– Печет, – горько повторил змей. – Печет... – тут он поднял одну из голов и выдохнул тонкую, дымную струю пламени. – Вот это я называю – печет... А на семь глоток у тебя изжога была когда-нибудь?! – завизжал вдруг змей хором на все семь голосов.

–Ой, – Ваня сделал еще шажок назад. – Н-не приводилось. У меня, знаешь, она, глотка, в одном всего экземпляре. Такой уж я уродился.

– Хорошо тебе, – еще горше прежнего обронила одна из голов, затем змей вовсе уже обреченно махнул крылом и свернулся в клубок, не обращая больше на героя никакого внимания.

Ваня на цыпочках вышел из пещеры и поманил к себе Прова и Фрола.

– А прикатите-ка, – говорит, – мне бочку соды и семь бочек воды родниковой. Со змеем-то вашим, вишь ты, по-простому не сладишь... так я по-волшебному стану.

Кивнули понятливо Пров с Фролом разом и быстренько затребованные бочки приволокли. Ваня же их в пещеру вкатил, соду по бочкам с водой рассыпал и давай змея расталкивать.

– Просыпайся, – говорит, – Горыныч!

– Ну чего тебе еще? – страдальчески спросил змей, приоткрывая один глаз. – Вы б ужо царевну мне искали лучше. Эту... юную и прекрасную.

– Да будет тебе царевна. Там вон, в кустах хоронится.

– Все-таки нашли, значит, – вздохнул змей. – Я-то надеялся... поджарить тебя за это, что ли?

– Да ты погодь людоедствовать. Я тут тебе зельица одного приволок. Испей, будь ласков.

– Отравишь же, – сморщился змей. – А то я вашего брата не знаю.

– Обижаешь. Ну хочешь, я сам из каждой бочки отопью? Во, гляди! Лекарство это. Новейшее. Иван я, дохтур знаменитый. Не слыхал? Испей, не пожалеешь!

Змей недоверчиво сунул голову в одну из бочек, принюхался, лизнул... потом еще... потом разом засунул все остальные головы по бочкам и принялся жадно лакать. Через несколько минут все семь бочек были пусты, а по семи змеиным мордам расплывались одинаковые блаженные улыбки.

– Во, а еще пить не хотел, – усмехнулся довольный Ваня. – Я ж говорю, сода от изжоги – первейшее дело... ну, теперь-то с тобой можно, я думаю, дело иметь?

Семь голов согласно колыхнулись, и Иванушка присел на ближайший камень.

– Меня, кстати, Ваней звать, ежели чего. Ага. Так вот. Значится, царевна тебе не особенно-то и нужна, выходит... однако ж зачем-то ты ее себе потребовал?

– Ну да, – еще раз кивнул змей.

– Желаешь поговорить об этом? – деловито спросил Ваня, закидывая ногу на ногу.

– Не-а, – счастливо выдохнуло чудище, жмуря глаза. – Ни-че я не желаю. Мне хорошооооо...

– Ну, эт я уже понял, – сообщил Иван. – Поговорить все ж-таки придется. Ведь это, знаешь ли, форменное безобразие – чего ты натворил. Ну ладно еще, я понимаю, девиц пожрал. Это куда ни шло. Кушать-то всем хочется. А поля зачем разорять?

– Эх... ниче ты, Вань, не понимаешь...

– А ты расскажи. Мне-то можно! И тебе тоже полегчает.

Собрал змей все головы свои в кучу, о чем-то между собой пошептался, и наконец Ване говорит:

– Ладно. Все равно ты сам, видать, лекарь великий. Лекарю можно... понимаешь, был я как-то у одного лекаря. Вот вроде тебя. Только тот еще при дипломах всяких был, пузырьков разных с лекарствами у него куча, пробирок... правда, он меня огорчил. Съел я его вместе с пузырьками и дипломами. Жилистый был, зараза, горький-то – страсть... эх... понимаешь, сказал он, что мне вообще-то мясного есть нельзя. И ничего жирного нельзя. Диету прописал, капустно-морковную. Простокваши еще можно. Гастрит у меня... острый. Драконий. – Змей печально икнул, головами помотал и продолжил: – А от девиц так еще изжога к тому... сам видел. Невмоготу иной раз становится, так я на поле тайком проберусь, и морковкой эту девицу проклятущую зажевываю... а они сразу: поля, поля... жадные они, понимаешь, крестьяне-то. Морковки им для родного супостата жалко стало.

– Так зачем же ты их ешь? – удивился Ваня, – девиц-то? Еще царевну для чего-то затребовал.

– Да я ж, Вань, надеялся, что не достанут они ее... ну, я б тогда для порядку, конечно, парочку городишек спалил. Людишки б, само собой, поразбежались, а я б спокойно их капусту с полей кушал...

– Тьфу ты! Так чего ж ты сразу-то себе дани капустой не потребовал? Нешто б не принесли б? Девицы-то зачем?

– Эх! Говорил я – ничего-то ты, Ваня, не понимаешь. Да конечно, не принесли б! Где ж это видано – чтобы змей огнедышащий – и капусту кушал? Это ж кто меня уважать тогда станет? Да еще и дань платить. Неееет, Вань, наше дело – змеево. И отец мой разбоем да людоедством промышлял, и дед. И мне завещали.

– Не бережешь ты себя, Горыныч! Не дело это. А давай-ка я сам с крестьянами местными потолкую? Чтоб они тебя и уважали, как полагается, и дань правильную приносили. Только уж и ты их тогда не обижай – може, когда вспахать чего попросят, али отвезти куда. А как чего не так будет – так ты ж завсегда и пугнуть можешь. Страху на них наведешь – и сызнова они у тебя шелковые станут. А переговоры все я на себя беру. Идет?

Подумал-подумал на это змей, да и махнул крылом:

– Идет!

Вышел Иванушка из пещеры с победительным видом.

– Слухайте, – говорит, – Пров и Фрол, и всему вашему народу передайте. Усмирил я вашего змея лютого. Провел с ним сеанс психоанализа...

– Чего?

– Эээ... заколдовал, в общем. Полей он разорять не станет, городов жечь не будет, и на девиц даже не глянет. Как попросите – так и работать даже станет на вас. Только, чтоб заклятье действовало, должны вы каждый день приносить к пещере по мешку капусты и мешку морковки. И простокваши еще бочку. И смотрите, чтоб отборная морковка была! Потому как, ежели его разок не покормите, или забудете, или еще чего – так заклятье с него тотчас спадет, и пойдет он тогда страну вашу крушить. Так что вы уж о нем заботьтесь...

Закивали Пров с Фролом радостно, стали героя благодарить всячески. Ну, потом, конечно, королевский прием был в Ванину честь, гулянья всенародные, то-се. А там уж Иванушка и домой отправился, царевну, конечно, с собой прихватив.

– Эх, Мань... – вздыхал он по дороге. – Ну чего они тебя все хитют и хитют... другого занятия, что ль, нет? Утомился я ужо тебя спасать.

– Да мне почем знать, чего они? – обиделась Марья. – Не виноватая я...

Повздыхал Ваня еще немного и продолжил:

– Слушай, Мань, а може, у тебя тоже комплекс энтот самый, как у великана – ну, другой только – я в книжке про такое читал – комплекс жертвы называется? А тебя все хитют из-за этого. Умные люди в книжках пишут...

– Тьху, срамник! – рассердилась царевна. – Хучь бы при девице-то постеснялся словесами такими выражаться.

– Эх, темнота...

История последняя – Самая короткая

Царь, конечно, дочкиному возвращению очередному благополучному обрадовался. Хотя уж он и привыкать потихоньку начал.

– Ну, – говорит, – орел ты у нас, Вань. Проси уж, чего там. Чего в награду-то себе на сей раз захочешь?

– Ну, ужо я и не знаю, чего еще теперь попросить... Эвона, вся грудь в орденах, вся стена в грамотах, девать их некуда, пыль одну собирать. Золота-то от тебя, царь-батюшка, не дождешься, знаю уж. Потому – жадный ты, и деньги любишь... Конь у меня таперича самолучший в царстве есть, да и меч имеется...

– А ты б, Вань, – говорит царевна, – невесту самолучшую в царстве попросил бы теперь. До кучи уж.

– Это кто же, – сощурился Ванюша, – самолучшая невеста у нас в царстве?

– Что значит – кто? Ну, я, конечно.

– Цыц, дура! – завопил тут царь, – сказано тебе – не бывать тому!

– А почему же, батюшка, не бывать?

– Потому – за крестьянского сына дочку свою единственную я не отдам!

– Да какой же он, батюшка, крестьянский сын? Матушка-то у него кто?

– Кто-кто... царица, знамо дело.

– Вооот. А Ваня теперь, значится, царицын сын. И происхождение у него, выходит, самое благородное что ни на есть...

– Да чего это вы, – вмешался тут Ваня, – без меня меня женили уже? Я, может, еще и не захочу на вашей Маруське жениться. Вредная она и истерическая... а потом, и неприятности с ней беспрерывные. Спасай ее, понимаешь, поминутно...

– Чтоооо?! – подскочил тут царь. – Это что это значит – не захочешь? Это кто это тебе, холопу, волю такую давал – на царской дочке единственной – и не жениться? Да я тебе – как прикажу щас!

– Ты погоди, пап, приказывать... А ты бы, Вань, подумал получше. Ну чего ты туда-сюда мечешься, все равно ить спасать меня постоянно надобно. Так хоть тебе не ходить далеко. А потом, ты еще себе представь, это ж какой матерьял тебе для научного изучения. Ты ж меня психоанализировать сможешь. Сам говорил – комплекс у меня энтот самый. Ну и вообще. Соглашайся уже, что ли, а то я не знаю уж, что вообще...

Почесал Иванушка в затылке...

– И-эх, была – не была! – усмехнулся наконец. – Ладно, воля ваша царская. Давайте свою невесту... до кучи.

И стали в царском тереме снова свадьбу собирать, пир на весь мир готовить.

...Сидел как-то Ваня у ворот, семечки лузгал. Подошла к нему Санька – кухонная девка и рядом плюхнулась.

– Фуф, – говорит, – замаялась. Суета там у нас в кухне, ровно пожар, со свадьбой с энтой всей. Наделал уж ты, Вань, шума... семок-то дай.

– На, кушай... наделал, чего говорить.

– Сам-то довольный, поди? Царем ить станешь, как старый наш царь-батюшка помрет.

– А то! Да царем ладно. Хотя, конечно, чего уж там, царь-то из меня тоже справный выйдет. Получше многих. Потому как умный я, и книжек всяких много читал. Тока я больше вот насчет царевны. Ить я ж, Сань, полюбил-то ее сразу, как только в лесу первый раз увидал. Так вот сразу прям и полюбил. И сразу же вот так и решил, что женюсь на ней непременно.

– А чего ж ты, – удивилась Санька, – кочевряжился тогда? Еще жениться отказывался.

– Да ведь вам же ж, девицам, все сложности надобны. Ну, кабы я сразу, тогда еще, Марью в жены себе попросил – ну рази ж она б согласилась? Еще б и высмеяла бы меня.

Санька подумала и кивнула.

– Ну, высмеяла бы.

– Ну вот. А так, видишь, и сама еще напросилась. И батюшку даже своего уломала.

– Да ведь это ж я все придумала! – сообщила Санька и рассказала, как она Марье все насоветовала. – Ну, умная я?

– Умная, – засмеялся Иванушка, – ничего не скажешь... говорю ж, сложности вам все подавай. Таки жить вы без них не можете.

– Умная-умная, – надулась вдруг Санька, – а вам, женихам, царевен тока подавай. И с приданым чтоб. Вот ты ж, к примеру, все одно на царевне женишься? И не смотря, что вредная она, и рюши одни в голове...

– Эх, Санька... дура ты все ж, хоть и умная. Ну точно как Марья моя. Умная, глупая, вредная, славная, красивая, обычная, богатая, бедная... да ить не за то ж люди любят-то. Любят – просто так, потому что любят. Вот какой бы ни был ты. Все одно кто-то найдется – для тебя специально сделанный. Может, и не сразу разглядит даже, а от тебя уж никуда не денется. Ну, вредная... подумаешь, вредная. Да она уж и исправляться начала. А рюши – ну, что ж рюши... на то и баба, чтоб наряжаться. А я и баловать ее стану. Потому – жена она мне будет. Любимая.

Вот так и женился Иванушка-Дурачок на Марье-Царевне. И зажили они душа в душу. И царь с Авдотьей Степановной душа в душу жил. И великан с Варварой. И змей с капустой. А Василий, к слову сказать, на Саньке с царской кухни женился – и тоже с ней душа в душу зажил. Так-то вот. И жили они все долго и счастливо.