Текст книги "Визитная карточка хищницы"

Автор книги: Наталья Борохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Он всегда ценил умственные способности своего товарища, его преданность, но смотрел на него чуть свысока. Олег слыл среди неразлучной четверки этаким «белым воротничком». Александру и в голову бы не пришло просить Марьина обагрить руки кровью. Богу – богово, кесарю – кесарево. Еще тогда Суворов задумался, так ли прост и прозрачен его товарищ, как кажется на первый взгляд. Но дело все-таки он Марьину поручил. Тот справился с ним безупречно. Почти…

Жалел ли Суворов прежнего друга? Пожалуй, нет. Вспоминать вспоминал, в особенности небольшой шрам на его правой руке – памятный знак того самого вечера, когда судьба соединила их вместе. Казалось, навсегда… Во всяком случае, сам Александр когда-то полагал, что их дружба будет длиться столько же, сколько им предстоит жить на белом свете. Тогда же он и подарил своим друзьям массивные золотые цепочки. Они, конечно, не являлись шедеврами ювелирного искусства, но выполнены были нешаблонно, с творческой изюминкой. Хитроумное плетение узора, маленькая вставка с изображением гордой птицы с хищным клювом и распластанными в сторону крыльями придавали изделию немного вычурный, но, несомненно, дорогой вид. На внутренней стороне замка необычайно сложной конфигурации были выгравированы крошечными буквами инициалы владельца. Это стало для них своеобразным Знаком Четырех, символом нерушимой мужской дружбы. Кто же знал тогда, что изящная цепь превратится со временем в неподъемные оковы, тяжесть которых утянет их на илистое дно небытия…

Именно эта цепочка была впоследствии обнаружена на обгоревшем трупе в районе Домодедова (единственный и непростительный промах Марьина). Так оборвалось первое звено неразлучной четверки… А вот теперь среди близких к нему людей появился еще один иуда. И, кажется, Александр догадывается, о ком идет речь…

Странно, но воспоминания о Лесине не давали покоя и Олегу Марьину. Легко ли взять на себя ответственность за гибель другого человека? А если этот человек являлся еще и близким другом… Однако он, Олег Марьин, вызвался сделать это.

Акцию решено было провести где-нибудь подальше от родных мест. Внезапная смерть Лесина могла вызвать ропот среди «суворовцев», многие из которых находились под сильным влиянием самозванца. Используя благовидный предлог, Игоря отправили в Москву. Тот, естественно, ни о чем не подозревал. По крайней мере в самом начале… Он круглыми сутками носился по столице, решая вопросы, связанные с созданием благотворительного фонда «Афган». Проблема разрешилась успешно. Но Суворов не спешил возвращать Лесина домой. Находились все новые и новые дела, требующие разрешения, и срок вынужденной командировки Игоря растянулся на неопределенное время.

Лесин отнюдь не был дураком. Конечно, он понимал, что у Суворова имелись некоторые основания быть им недовольным. Взять хотя бы его самоуправство, которое он себе позволил, когда Александр был в отъезде. Или же, к примеру, тот злосчастный день рождения, когда Лесин вообразил себя по меньшей мере падишахом. Коктейль из эстрадных знаменитостей, вино рекой, а икра ведрами, девочки… и все такое. В довершение всех безобразий там же во время пира была изнасилована некая блудливая бабенка, на поверку оказавшаяся женой милиционера… То есть Суворову было отчего впасть в истерику. Но бедолага Лесин не осознавал реальных масштабов катастрофы. Он и предположить не мог, что Александру известно все. Тот вел себя так, будто бы и не догадывался о финансовых аферах своего товарища, которые проворачивались за его спиной. Суворов не был силен в бухгалтерии. Он видел только вершки, не беря на себя труд докапываться до корешков. Во всяком случае, так считал Лесин. Но в последнее время какие-то сомнения все-таки зародились в душе Игоря. Слишком уж долго длилось его пребывание в столице, слишком уж сухо разговаривал с ним босс по телефону. Короче, когда Марьин и Зверев прибыли для выполнения своей деликатной миссии в Москву, Лесин поначалу насторожился. Но товарищи вели себя естественно. Днем мотались по городу по каким-то своим делам. Вечерами зависали в ресторанах. Общества Лесина они не чурались, даже настаивали, чтобы тот участвовал во всех увеселительных походах. Это несколько взбодрило Игоря, который заметно воспрял духом. Выходные они проводили в подмосковном коттедже Суворова. Парились в баньке, плавали в голубом бассейне, вели неспешные беседы. Словом, все было как всегда. У Лесина отлегло от сердца, и он искренне надеялся, что тревога была ложной. Как-то раз, посиживая за бутылочкой первоклассного вина в обществе Зверева и Лесина, Марьин признался:

– Александр решил дать тебе еще один шанс, Игорек. Сможешь им воспользоваться – считай, прошлое забыто. Не сможешь – пеняй на себя, близко к нашим делам больше не подойдешь.

Лоб Лесина тогда покрылся испариной.

– Что нужно сделать? Говори, не томи. – В этот момент он готов был сделать ради Суворова все, что угодно, в обмен на гарантии спокойной жизни.

Марьин, усмехнувшись, переглянулся со Зверевым. Пустые глаза Зверя отражали разве что блики пылающего камина. Ни один мускул не дрогнул на его грубом лице, полном тупой сосредоточенности. Он тянул вино, не вмешиваясь в беседу.

Марьин продолжил:

– Через несколько дней мы встречаем в Домодедове одного важного человечка. – Олег на мгновение замолчал, любуясь золотистыми искорками, пляшущими в высоком фужере. – Так вот. Поедешь с нами. Приглядишься, поприсутствуешь на встречах.

– Ну, а дальше? – нетерпеливо подсказал Лесин.

– А дальше будет дальше, – улыбнулся нечаянному каламбуру Марьин. – Должок за его фирмой имеется. Крупный должок. Надо поговорить, убедить человека, что он не прав. Вежливо так поговорить. Но если он не поймет, что же делать? Придется объяснить еще раз, но уже по-другому. Впрочем, Зверь знает, как это делается. Он тебе поможет.

Зверев, словно очнувшись от тупой дремы, энергично закивал.

– Ну, а ты… Ты разве не поможешь? – Лесин уставился на Марьина.

– Э-э, нет, брат. Я только сведу вас вместе. Введу, так сказать, в курс дела. А дальше вы сами. Дома и без этого дел полно.

Лесин облегченно вздохнул. Было видно, что он готов был заложить черту душу, но вытрясти из должника все, что потребуется, вместе с потрохами. Он превзошел бы себя, лишь бы реабилитироваться перед друзьями. Пожалуй, не слишком сложную задачу поставил перед ним Суворов. Он верил, что справится. Лишь бы все было именно так, как говорит Марьин…

Предрассветный туман еще клубился в низинах, когда серебристая «Ауди» под управлением Андрея Суворова направилась в сторону аэропорта Домодедово. На месте пассажира клевал носом Лесин. Сзади расположились Зверев и Марьин.

Наблюдая смену унылых пейзажей в сером предутреннем свете, Марьин нетерпеливо поглядывал на часы. Зверев уставился в окно. Беседа не клеилась. Впрочем, пустая болтовня была бы сейчас совсем некстати. Вздрогнув всем телом, внезапно очнулся Лесин.

– Долго еще? – Он, наклонившись, пристально вглядывался в даль. Но желтые фары выхватывали лишь придорожные кусты, редкие в столь ранний час автомобили да часть бесконечной серой ленты дороги. Мелькнул указатель: «Домодедово 22 км».

– Кажется, приехали, – сказал Марьин, дав знак Андрею притормозить.

– Куда? – изумился Лесин. Он не успел ничего сообразить, как гибкая словно змея удавка сомкнулась на его шее. Он захрипел, пытаясь вывернуться, но не тут-то было. Крепкие руки Марьина прекрасно знали свое дело. Лесин забился, предпринимая попытки высвободиться из удушливого кольца. Собрав последние силы, он мощным движением развернулся на сиденье, разбив ногой лобовое стекло. Хватка Марьина чуть ослабла. Воспользовавшись моментом, Игорь попытался немеющей рукой открыть дверь. Зверев, выскочив из машины, выхватил из багажника домкрат и, подбежав со стороны двери Лесина, нанес ему удар по голове. Потекла кровь. Зверев собрался было повторить удар, но Марьин, грубо отпихнув его в сторону, заорал: «Уйди, я сам…», крепче затягивая удавку на шее бывшего товарища. Агонические конвульсии Лесина потихоньку стихали, и наконец, вытянув ноги, он затих. Зверев и Марьин, подхватив тяжелое тело, потащили его в лес. Заранее приготовленная площадка находилась в шестистах метрах от дороги. Друзья выбились из сил. Пот градом стекал по их лицам, когда, раздвинув поросль кустарника, они оказались в нужном месте. Небольшая поляна, окруженная со всех сторон деревьями, должна была стать последним пристанищем Лесина Игоря.

Густой туман скрывал окружающие предметы и придавал этому жуткому месту какую-то зловещую нереальность. Даже бесстрастный Зверев невольно содрогнулся, оказавшись в белесом мареве. Серые тени, выглядывая из-за стволов деревьев, создавали эффект присутствия посторонних. Бесшумные призраки, скользя по покрытой изморозью траве, проносились мимо оторопевших товарищей, трогая их мокрыми холодными лапами. Предутренний воздух пробирал до костей, зубы стучали. Положив труп на заранее подготовленную кучу хвороста, имевшую в основании автомобильные покрышки, друзья хотели было приступить к делу, но Марьин, вспомнив о чем-то, остановил Зверева:

– Слушай, иди-ка к машине. Отгоните ее подальше и укройте в кустах. Да не забудьте почистить салон от крови. Потом вернетесь сюда. Притащите еще парочку канистр. Боюсь, этого не хватит, – он указал на заранее припасенные емкости.

– Слушай, а ты уверен, что он того… – Зверев провел рукой по шее.

– Уверен, – сквозь зубы буркнул Марьин. – Давай пошевеливайся, уже светает.

Зверев, тяжело продираясь через заросли, исчез. Было видно, что ему слегка не по себе. Удивляясь выдержке Марьина, он поспешил к машине. Спустя какое-то время они с Андреем уже волокли тяжелые канистры к поляне. Марьин времени не терял даром, и труп уже занялся огнем. Андрей остановился подальше, не решаясь приблизиться. Лесин лежал на животе, голова его была укутана кожаной курткой.

– А это зачем? – тупо указав на голову бывшего товарища, спросил Зверев.

Презрительно сплюнув, Марьин нехотя процедил:

– Мать твою! Мы же не барана жарим. Не хочу, чтобы по ночам меня кошмары мучили.

Зверев замолчал. Наступившую тишину нарушал лишь треск веток да едва различимый шум автодороги. Уже достаточно рассвело, и окружающие предметы вырисовывались довольно четко. В воздухе плыл отвратительный запах паленой человеческой плоти. Андрея затошнило, и он бросился к машине. Марьин побелел, но все-таки держался из последних сил. Прижав к лицу носовой платок, он старался не думать о том, что недавно произошло…

Олег содрогнулся. Прошло несколько лет, а эта картина так и стояла у него перед глазами. Да, зрелище не предназначалось для слабонервных. Он хорошо помнил, как Зверев, решив поддать еще горючей жидкости, чтобы ускорить затянувшийся процесс, приблизился к огню. Правая рука трупа, еще не охваченная пламенем, словно палка, торчала в сторону. Иван замер как вкопанный. Марьин поймал тогда его взгляд. Он не был больше отстраненным и безразличным, как обычно. Иван просто не верил своим глазам…

Грановский не обманул. Ровно через неделю поименный список свидетелей по делу, а также подробные инструкции относительно нужных показаний были представлены Ольге.

Они встретились в центре города. Голицына была не одна. Оглядев ее эскорт, состоящий из молодых людей весьма внушительной наружности, Грановский невольно вздрогнул. Да, он бы не решился бросить им вызов. Конечно, от них не несло «зоной», даже наоборот: короткие стрижки, стильная одежда преимущественно классического покроя, темных цветов, добротная обувь. Но что-то такое сквозило в их взглядах, походке, манере говорить по телефону, что Семену Иосифовичу становилось как-то не по себе.

– Присаживайтесь, – Ольга предложила ему место рядом с собой, на заднем сиденье роскошного автомобиля.

Грановский сел. В салоне были еще два человека: молодой мужчина с рябым лицом, а другой – нерусский с широкими скулами и глазами, узкими, как лезвия бритвы. Они молчали.

– Можете говорить спокойно, это наши проверенные люди, – успокоила его Ольга.

«Сколько же еще таких „проверенных“ Суворовым людей остается на свободе?» – задал себе вопрос Грановский.

– Вот тут у меня все, что я вам обещал. – Он передал Ольге папку с бумагами.

Она взяла ее в руки, перелистала страницы и начала внимательнейшим образом изучать список свидетелей.

– Итак, Роман Плешков. Проходит потерпевшим по эпизоду убийства директора ликероводочного комбината «Сокол» Громова.

– Знаем, – усмехнулся Рябой. – Мы с ним уже работали. Трусливый тип. Сделаем без труда.

«Что сделаем?» – чуть было не спросил Грановский, но вовремя прикусил язык. Надо было держать себя в руках.

– Его теща, вдова директора Громова. Понятно… Кто там еще? Ага. Степанченко Татьяна, жена убитого авторитета.

– Редкая сволочь, – покачал головой мужчина с монголоидным типом лица. – С этой бабой надо быть поосторожнее. На рынке сейчас торгует. Сквернословит так, что редкий грузчик с ней сравнится. Было дело, она со своим покойным мужем, который тоже, между нами говоря, был не сахар, обезоружили киллера. Голыми руками взяли в подъезде. Сдали ментам.

– Все равно будем работать, – твердо заявила Ольга.

– Не вопрос, – пожали плечами мужчины.

– Макеев Владимир. Бывший кандидат на должность мэра.

– Нормальный материал для работы, – махнул рукой Рябой. – Ему только слегка нужно тонуса добавить. А то что-то он в последнее время расслабляться начал.

– Клюшкина Елена.

– Кто-кто? – переспросили мужчины.

– Клюшкина. Эпизод изнасилования.

Спутники Ольги захихикали.

– Между прочим, эта веселенькая история нам как бельмо на глазу, – остудила их Ольга. – Хорошенькое дело! Преступное сообщество насилует жену милиционера. Бред! Виллы, иномарки, красотки-модели, и вот на тебе! Чего, спрашивается, не хватало? Романтики острых ощущений?

– Будем работать, Ольга Ивановна! – примиряюще поднял кверху руки Монгол. – Но вот увидите, все не совсем так, как вы говорите. Чистейшей воды подстава.

– Посмотрим. Так, дальше…

Ольга читала список свидетелей, а Грановский выслушивал комментарии всезнающих Рябого и Монгола. За окнами маячили люди в темных одеждах.

– Господи, да сколько же их? – не выдержала наконец Ольга.

– По судебному списку – не менее трехсот, – пояснил Грановский. – Но работать, безусловно, нужно не со всеми. Я пометил того, кто нам необходим.

Ольга усмехнулась и еще раз, взвесив на ладони пухлую папку, покачала головой:

– Благодарю вас, Семен Иосифович. Вы потрудились на славу.

Грановский пожал плечами. Это был минимум того, что он мог сделать. Нужно было уходить. Но ему так хотелось задать вопрос. Он просто вертелся у него на языке.

– Ольга Ивановна! А вы не собираетесь этих людей… э-э-э… как бы это выразиться…

– Прессовать, – подсказал Рябой.

– Что? – не понял Грановский. – Это означает «бить»? Вы их побьете?

– Не исключено, – бросила Ольга. Она опять углубилась в записи и не старалась поэтому подбирать мягкие выражения.

– Но вы их не убьете?

– Что убьете, кого убьете? – Ольга наконец подняла глаза на побледневшего адвоката. – Господи, Семен Иосифович, ну о чем вы говорите? Насколько я разбираюсь в юридических тонкостях, убивать свидетелей нам невыгодно. Ведь так?

– Так, так, – поспешил поддакнуть Грановский.

– Мертвые ведь не могут разговаривать. Они, конечно, не говорят плохого, но и хорошего сказать ничего не могут. Какая нам от этого польза? А вообще, уважаемый наш адвокат, зачем вам забивать себе голову ненужными подробностями? Вы что, на самом деле желаете знать, как мы будем с ними общаться?

«Действительно, зачем это мне?» – удивился Грановский.

– Проза жизни, – подтвердил Монгол. – Поверьте, ничего интересного.

Семен Иосифович сел в свою машину. «А ведь Суворов не просчитался, – подумал он. – Такая женщина может многое. Могу дать голову на отсечение, она способна даже на убийство».

– Здравствуйте! Это опять я, – увереннее, чем в прошлый визит, произнесла Елизавета, приветствуя своего подзащитного.

Зверев уставился на нее долгим немигающим взглядом:

– Кто ты?

– Вы меня разве не помните? Я к вам уже приходила. Я ваш адвокат – Елизавета Германовна.

– Я тебя не звал.

– Я знаю. Меня назначили к вам в качестве адвоката. Я буду защищать ваши интересы в суде.

Зверев молчал, вперив в Елизавету пустой бессмысленный взгляд.

– Я хотела бы выяснить ваше отношение к предъявленному обвинению, – продолжила она. Не будучи уверенной, что ее клиент понял хоть что-нибудь из сказанного, она попробовала сформулировать свои мысли проще: – Ну как вам объяснить? Скоро будет суд. Так? Там вам будут задавать вопросы о том, признаете ли вы себя виновным. Я хотела выяснить, что мы будем говорить в суде.

– Э-э? – протянул он.

«Вот наказание! Что мне с ним делать, интересно знать?» Тут Елизавета спохватилась и, сунув руку в портфель, извлекла оттуда горсть конфет. Воровато взглянув на стеклянное окошко, она убедилась, что никто за ними не наблюдает. Зверев, увидев пестрые этикетки, заволновался.

– Дай! – протянул он огромную ручищу.

– Возьми. Это тебе. Ты просил меня в прошлый раз. Видишь, я не забыла. Интересно, а ты помнишь, что рассказывал следователю?

Зверев сжался. Глаза у него стали испуганными.

– Я ничего не говорил. Я ничего не знаю.

– Нет, знаешь! Что ты рассказывал следователю об Александре Суворове?

– Ничего… Александр Петрович хороший. Он никого не убивал.

– Значит, убивал ты! Ну, что скажешь?

– Э-э… – Зверев закатил глаза.

Вопросы, видимо, настолько были неприятны Звереву, что лицо его болезненно исказилось, и он понес какую-то чушь:

– Ты хорошая… А он виноват… Он сгорел. Я никому ничего не сказал… Никому… Александр Петрович будет злиться. Виноват двойник! Я все сам хотел сделать. – Лицо его сделалось плаксивым. – Ты хорошая… Ты никому не скажешь?

– Никому, – пообещала Елизавета, не соображая, впрочем, о чем, собственно, идет речь. – Но что мы скажем в суде?

– Ничего… А Александр Петрович на меня не обидится?

– Я думаю, нет, – вздохнула Елизавета, собирая в портфель бумаги.

«Зря теряю время. Никакой информации от него не добьешься. Представляю, как вытянутся физиономии у судей и прокурора, когда он начнет выкладывать всю эту ахинею!»

– А ты еще придешь? – с надеждой спросил Зверев на прощание.

– Приду.

– Тогда принеси конфет!

«Ну что же! Нет худа без добра. Психологический контакт с подзащитным установлен. Буду кормить его конфетами, пока он не заработает диабет!»

Шагая вслед за конвоиром по узенькому проходу между рядами колючей проволоки, Елизавета предавалась невеселым раздумьям.

– Нелегко вам приходится? – с сочувствием спросил конвоир. Это был тот самый мужчина, который в прошлый раз учил Елизавету пользоваться тревожной кнопкой. Только теперь в его голосе уже не было прежней издевки.

– Да, несладко, – нехотя подтвердила она.

– Надо же, что с людьми происходит. Я ведь его совсем другим помню. Помнится, доставили его к нам с особыми предосторожностями. Как же! Зверь едет. Первое время жалобы на него поступали. Дерзок, неуживчив. В камере всех по струнке ходить заставил. Авторитет у него был непререкаемый.

– А дальше? – спросила заинтригованная Елизавета.

– Дальше были следствие и несколько попыток суицида.

– Он пытался покончить с собой?

– Да. У него и записи об этом в личном деле имеются. Глотал лезвия, пытался вскрыть вены. Кололи его чем ни попадя коновалы наши местные. Тюремные врачи, значит.

– А от чего он стал таким? Может, ему кололи какие-нибудь психотропные вещества?

– Шут его знает! Может, стрясли ему голову да сделали дураком.

– Это как? – Елизавета оторопело уставилась на словоохотливого попутчика.

Тот, видать, уже раскаиваясь, что сболтнул симпатичной посетительнице лишнее, решил придержать язык.

– Я откуда знаю? Так, фильмов насмотрелся. Может, чего и болтаю зря.

Елизавета вспомнила сюжеты отечественных боевиков. Но ведь это фильмы! Не может такого быть, чтобы к обвиняемому применялись пытки. Кроме того, она помнила, что в протоколах признательных показаний Зверева стояли росписи адвоката. Не могли же его избивать при защитнике! Нет, это немыслимо. Но что же стало причиной жалкого умственного состояния Зверева? Было дико подумать, что такой недотепа мог возглавлять столь крупное преступное формирование, о котором идет речь в уголовном деле. Может, причина банальна? Он, как здесь говорят, просто «косит» под ненормального. Так сказать, пытается отделаться «больничкой». Она, конечно, не специалист в области психиатрии, но ей так не кажется. Тогда что же? Что?

Когда Елизавета добралась до города, уже смеркалось. Проезжая знакомыми улицами, она по непривычной суматохе вдруг вспомнила, что близится Новый год. Было начало декабря, но подготовка к празднику уже началась. На главной площади города уже установили многометровую красавицу и полным ходом завозили ледовые кирпичики для строительства снежного городка.

Первый Новый год без отца… Помнится, она так любила этот праздник. В квартире разливался специфический аромат: запах хвои, мандаринов, свежеиспеченных пирогов. Телефон тренькал, не переставая. Елизавете приходилось только выбирать. Новогодний губернаторский бал? Почему нет? Студенческая вечеринка? Обязательно! Поздравительный визит к папиным знакомым? Нет уж! Увольте. Есть дела и поинтересней. Например, поездка на турбазу, лыжный курорт. В конце концов просто общение с непредсказуемым Максом! Дома громоздились цветные коробки с подарками. На креслах в ее комнате ждали своего часа обновки: потрясающие платья, туфли на тончайших каблучках, газовые шарфики. На трюмо теснились флакончики духов, коробочки с пудрой и румянами, шкатулка с изящными украшениями. Здесь были и тоненькая нитка жемчуга, и более солидные собратья – эксклюзивные украшения от Тiffany, Arfan, часики от Gucci, пестрая бижутерия на все случаи жизни. В доме царил переполох. Мама ругалась с портнихой по поводу плохо подогнанного платья. Брат Денис втихаря таскал из кухни конфеты. Баксик весело носился за своим хвостом и путался под ногами у раскрасневшейся от хлопот няни.

Лиза подавила горький вздох. Как давно и вместе с тем недавно это было! Казалось, прошла целая вечность. Теперь ничего этого нет. Впереди – пустота. Ей не хотелось возвращаться в мрачную, какую-то нежилую квартиру, запираться в своей комнате и оставаться наедине с невеселыми мыслями. Внезапно она почувствовала огромную усталость. Горячая расслабляющая ванна, чай с лимоном и постель… Ей многого не нужно.

– Лизонька, у меня к тебе разговор, – заговорщицки прошептала Софья Илларионовна, только Елизавета ступила на порог.

– Няня! Только не это. Все, что угодно, только не сейчас! Я чертовски устала и хочу, чтобы меня оставили наконец в покое, – взмолилась девушка.

– Ты как хочешь, но я обязана с тобой поговорить. – Голос няни звучал непреклонно.

– Ну, хорошо, хорошо… Только коротко и внятно.

Лиза зашла на кухню и притворила за собой дверь.

– Лиза! Я могу говорить только с тобой. Мама, как видишь, плохой собеседник.

– Мне казалось, ей стало лучше. Она куда-то ходит каждый день. Во всяком случае, не сидит взаперти, как раньше.

– Мне тоже так казалось. Но выяснилось, что она ходит каждый день на кладбище, а потом – в церковь. Ставит свечку и стоит там по часу.

– Господи! Я так надеялась, что все уже позади! Что же делать, няня?

– Не знаю, дочка. Но это еще не все. У нас просрочена оплата за квартиру, телефон. Холодильник пуст, а ведь скоро праздник!

Елизавета обессиленно опустилась на стул.

– Доченька, ты хоть что-то получаешь на своей работе? – участливо поинтересовалась Софья Илларионовна.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Господи милосердный! А зарплата? Какая у тебя зарплата?

– Адвокаты получают то, что платит им клиент. За вычетом налогов, разумеется. Даже если у меня нет клиентов, я обязана оплачивать аренду помещения, секретаря, бухгалтера, уборщицу, взносы в президиум адвокатской коллегии, – еле слышно произнесла Елизавета.

– А откуда же брать на это деньги? – в полнейшем недоумении воскликнула старая женщина.

– Это никого не интересует!

– Да что же это за работа такая? А если ты, к примеру, заболеешь? Что тогда?

– Тогда лучше сразу умереть, – оптимистично закончила разговор Елизавета.

Ей расхотелось спать. Настроение было испорчено окончательно. Действительно, она не хотела замечать, что все последнее время они попросту тратят сбережения отца. Но всему приходит конец. И, видимо, в скором времени придется распродавать имущество.

Елизавете не хотелось признаваться и в том, что самостоятельная жизнь и престижная работа не дают ей ничего. Даже бензин, который она тратит на поездки к недоумку Звереву, она все еще оплачивает из отцовского кармана.

А мать? Что делать с ней? А брат, в школьный дневник которого уже давно никто не заглядывал? Но почему она должна тащить весь этот груз сама? Он слишком тяжел для ее нежных плеч. Господи, когда же все это закончится?

Чем больше Александр Суворов размышлял об Ольге, тем все больше понимал, что он, в сущности, ничего о ней не знает. Она была для него тайной за семью печатями.

– Расскажи мне о себе, – просил Александр.

– Что тебя интересует?

– Все! Какое у тебя было детство, кто твои родители, наконец! Могу я это знать? Вдруг я соберусь на тебе жениться!

– Жениться! – рассмеялась Ольга. – Ну, тогда, конечно, ты должен все знать. Хотя я не знаю, что рассказывать…

– Все, что захочешь!

– Ну хорошо. Слушай… Маленькой я была ужасно смешная и симпатичная. Родители меня обожали, поэтому я выросла такой избалованной. Папа имел возможность выезжать за границу и оттуда привозил мне всякие подарки: одежду, игрушки. Мне завидовали все дети в детском саду, а потом в школе. Мама у меня страшно красивая. Она была когда-то балериной, но теперь она не выступает, сидит дома и занимается хозяйством. Знаешь, они так любят друг друга.

– Надеюсь, ты меня познакомишь с ними, когда мы будем в Москве?

Ольга не выразила энтузиазма.

– Может быть, но не в этот раз.

– Почему? – удивился Александр.

– Понимаешь, они немного старомодные люди. Для них брак – это священно. Поэтому если они узнают, что ты женат…

Да, Суворов был женат. Он и не пытался делать из этого тайны, как, впрочем, и из того, что брак его был крайне неудачным. Несмотря на все формальности, которые были когда-то соблюдены, на все печати, проставленные в официальных документах, Александр считал себя свободным от каких бы то ни было обязательств перед семьей. Он щедро обеспечивал материальными благами жену и дочь, искренне полагая, что должен быть за это оставлен ими в покое раз и навсегда.

– Можно им ничего и не говорить о моей семье.

– Я не привыкла обманывать. Как-нибудь в другой раз, хорошо? – сказала она и надолго замолчала.

Александр пытался ее растормошить:

– Спорим, у тебя в детстве была красивая подружка? Верно?

– Если это можно так назвать, – вздохнула она. – В нашем классе была девочка из неблагополучной семьи. У нее были пьющие родители. Она ходила в школу в поношенных платьях с заплатами. Мы, помнится, так ее и звали – Заплатка. Ребята смеялись над ней. А я отдавала ей часть школьного завтрака. Она вечно была голодна. Маленькая, оборванная нищенка. – Лицо Ольги исказилось от брезгливости.

– Тебе было жалко ее? – сочувственно спросил Александр.

– Жалко? – фыркнула Ольга. – Не то! Я думаю, таким родителям, как у нее, просто нельзя давать права рожать детей. Чтобы не обрекать их на мучения.

– Но ведь эта девочка ни в чем не виновата?

– До поры до времени. По какой она дорожке пойдет, разве не понятно? Найдет себе забулдыгу, он ей настрогает детей. Потом она сама начнет с горя спиваться. История повторится!

В чем-то она, безусловно, была права. Но Александра, далекого от телячьих нежностей, все-таки покоробила ее циничная откровенность. Он вспомнил вдруг давнее происшествие на берегу Москвы-реки, и ему стало не по себе.

Но Ольга уже говорила о чем-то другом, и он постарался отвлечься. Через несколько минут он уже весело смеялся над ее шутками, подшучивал сам. Маленькое грозовое облачко между ними развеялось, оставив после себя лишь золотистые лучи солнца любви.

Александр не переставал удивляться Ольге. Она четко дала ему понять, что тема его семейного благополучия ее совершенно не задевает. Суворов был поражен. По его представлению и личным наблюдениям, женщины всегда стремятся к перспективе в отношениях с мужчиной, даже если такая перспектива им даром не нужна. Взять хотя бы его жену Маргариту. Примитивная и простенькая по своей натуре, она когда-то мертвой хваткой вцепилась в Александра, а у того, помимо молодости да привлекательной внешности, ничего за душой не было. Заманила к себе в койку, забеременела, собралась рожать. Суворов, конечно, на ней женился. Но и в короткой семейной жизни Рита бдительно охраняла свое сокровище от чужих завистливых женских глаз. Она, как тигрица, была готова отстаивать свое право на семью. Правда, это не мешало Александру вести себя вольно. Маргарита жутко ревновала, но списывала причины его поведения на привычный стереотип человека, у которого денег куры не клюют.

Ольга же была иной. Рассмотрев как-то раз не самую удачную фотографию своей соперницы, она совершенно искренне заявила, что находит ее привлекательной. Что касается ребенка, то Ольга вообще восхищалась его очаровательной девчушкой, похожей на Александра как две капли воды.

Суворов был ошеломлен. Иногда по ночам ему снилось, что она его оставила. Он просыпался в холодном поту.

– Я люблю тебя, Ольга, – говорил он. Только почему-то эти слова звучали часто не как признание, а как предупреждение. – Не бросай меня, я не хочу оставаться один. Ты будешь со мной всегда. Правда?

– Да, дорогой, конечно, – шептала она, тихонько поглаживая его склоненную голову.

«Мне легче убить ее, чем отдать кому-то другому», – думал он. Словно читая его мысли, Ольга вздрагивала.

Однако яд, в избытке скопившийся в темной части души Александра, капля за каплей просачивался в их любовь. Головокружение над пропастью – вот суть их страсти. Либо высокий взлет, либо смертоносное падение в бездну. И то и другое вместе. Третьего не дано. Этот нехитрый расклад вдруг представал перед ними в пугающей неотвратимости. Сердца сжимались, словно предчувствуя беду. В глубине души каждого поселился страх.

Утро того знаменательного дня выдалось хмурым. Низкие облака закрыли все непроницаемой пеленой и к утру начали выплевывать на город мелкую снежную крупу. Сердитый декабрьский ветер, подхватывая ее, метал зимнее конфетти в лицо прохожим.

Машина с яркой надписью «Уральский экспресс» расположилась возле входа в следственный изолятор. Черноволосая девушка с микрофоном в руках пританцовывала на месте в ожидании съемки.