Текст книги "Адвокат инкогнито"

Автор книги: Наталья Борохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Итак, вы же понимаете, что моего мужа оговорили? – повторила Виктория.

Дубровская вопросительно взглянула на Аркадия. Оговорили? Ей бы самой хотелось верить в это. Но что сказала бы Виктория Соболева, если бы узнала, что ее муж собственной рукой начертал на бумаге чистосердечное признание? Да еще какое! Елизавета не была уверена, имеет ли она моральное право выкладывать супруге своего подзащитного некоторые не совсем приятные тонкости дела. Интересно, распространяется ли на эти случаи адвокатская тайна?

– Конечно, мы прорабатывали такую версию, – осторожно сказала Дубровская. – Но тут не все просто. Чтобы доказать, будто имел место оговор со стороны потерпевшей, нужно установить мотив. Чем могла руководствоваться женщина, возводя напраслину на вашего мужа?

То же самое Виктории Соболевой говорил следователь, но Дубровская не могла об этом знать.

– Давайте рассуждать логически, – предложила адвокат, осторожно прощупывая почву. – Знал ли ваш супруг потерпевшую до того случая?

Вот и опять она деликатно назвала изнасилование тем случаем.

Но эта деталь ускользнула от Виктории. Сейчас она была занята куда более важным делом – как стратег перед решающей битвой, пыталась нащупать слабые стороны противника.

– Аркадий утверждает, что видел ее в первый раз, – сказала Виктория, еще раз пытливо взглянув на супруга, словно стремясь найти в его лице оттенки слабости и нерешительности.

Но тот только утвердительно кивнул головой и подтвердил:

– Я не знал ее раньше.

– Вы, конечно, вправе говорить что угодно, – предупредила его Дубровская. – Я не буду ворошить вашу личную жизнь. Но если на суде всплывут какие-либо факты, подтверждающие ваше знакомство с потерпевшей, защите будет нанесен непоправимый удар.

– Я понимаю, – последовал новый кивок профессора Соболева.

– Тогда зайдем с другой стороны. – Елизавета повернулась к Виктории. – Может быть, вы знали потерпевшую? Имя Софья Кислова вам о чем-нибудь говорит?

Ни один мускул не дрогнул на лице Виктории, хотя ей было определенно неприятно слышать имя той, с которой ее супруг провел ночь. Да еще, судя по обвинению, весьма бурную.

– Понятия не имею, кто она такая. Но при чем тут я? – заметила Соболева со слабой усмешкой.

– Если та женщина руководствовалась местью, то насолить вам она могла и посредством ложного обвинения вашего супруга, – объяснила Дубровская. – Вспомните хорошенько, быть может, вы где-то с ней пересекались. На работе, в спортивном клубе, в гостях у общих знакомых… Подумайте. Здесь значимым может оказаться любой пустяк.

– Где она работает?

– Лаборантом на кафедре естественных наук. Кстати говоря, вашего университета. Трудно представить, что вы никогда с ней не встречались.

– Университет очень большой, – заметил Аркадий. – Мы не знаем всех преподавателей, что уж говорить о техническом персонале. Кроме того, мы с Викой – чистые гуманитарии.

– Но как она попала на празднование вашего дня рождения? – недоумевала Дубровская.

– Ох, тут как раз все может быть очень просто, – поморщилась Виктория. – Были приглашены мои коллеги из университета, с телевидения, знакомые родителей. В общем, очень широкий круг самых разных людей. Кто-то пришел с женой, кто-то с любовницей, кто-то лаборантку с собой привел. Разве за каждым уследишь? Факт, что она оказалась там. Что теперь с этим поделать?

– Ничего, – согласилась Дубровская. – Ну, может быть, вы ее помните? Ей тридцать девять лет…

Адвокат с надеждой взглянула на Аркадия, словно призывая его добавить штрихи к портрету той женщины, но тот беспомощно развел руками.

– Я понимаю, что выгляжу полным идиотом, но мне помнится только что-то крупное, мягкое и белое. Должно быть, она была блондинкой. Черт возьми, я и представить не могу, сколько ей лет.

«Круглое, мягкое и белое…» Виктория едва не взорвалась. Хорош же ее супруг, если после бурно проведенной ночи не может вспомнить даже лица своей обольстительницы! И это после стольких лет счастливого брака, после рождения детей, после стольких дней и ночей, проведенных вместе!

– У меня хорошая память, – заметила Виктория. – И когда я увижу эту женщину в суде, то определенно смогу сказать, видела ее раньше или нет.

– Вы собираетесь присутствовать в судебном заседании? – спросила ее Дубровская. В вопросе прозвучала нерешительность.

– Разумеется. А у вас на сей счет имеются какие-то возражения?

– Совсем нет. Только… – Елизавета замялась. – Только это станет для вас серьезным испытанием. Вы должны все взвесить.

Виктория рассмеялась низким неестественным смехом.

– Я не могу пустить дело на самотек. Я привыкла всегда контролировать ситуацию.

Дубровская прикусила язык. Что, интересно, станется с хваленой выдержкой стальной дамы, когда она узнает те подробности, о которых они сейчас так деликатно умалчивают? Как утверждает следствие, ее супруг совершил изнасилование дважды, в естественной и извращенной форме. Причем, как требует закон, его действия будут разбираться детально. Суд не удовлетворится простой констатацией факта. Шаг за шагом, деталь за деталью будет исследоваться весь половой акт. И дело вовсе не в изощренном любопытстве участников процесса, а в требованиях закона. Процедура неприятная и для постороннего уха непонятная, плохо переносимая.

– Не беспокойтесь обо мне. Я сильная, – пресекла все возражения Виктория.

Аркадию и Дубровской тут нечего было сказать.

– Но мы отвлеклись от темы, – продолжила Соболева. – Итак, если та женщина руководствуется местью, значит, гнев ее направлен либо против Аркадия, либо против меня.

– Есть еще один вариант, – заметила адвокат. – Месть третьему лицу. Тому, кого мы не знаем.

– Что вы имеете в виду? – изумился Аркадий. – Что еще за загадочное третье лицо?

– Ну, представьте: женщина, о которой мы говорим, уже была жертвой преступления – изнасилования, – предположила Елизавета. – Она пережила серьезную драму, но преступник не был установлен или остался безнаказанным. Душевная рана кровоточит. Женщина желает возмездия.

– При чем же тут Аркадий? – возмутилась Виктория. – Что за нелепость – мстить совершенно постороннему лицу?

– Женская логика не поддается осмыслению, – ввернул Аркадий вечный мужской аргумент. – Хм, что-то в этом есть…

– Такое иногда случается, – заметила Елизавета. – Аналогия событий или, может, внешнее сходство Аркадия Александровича с ее обидчиком – и вот результат!

– Маловероятно, хотя версию все же надо проверить, – покачала головой Виктория, и тонкая морщинка появилась у нее на переносице.

– Согласна, но возникли сложности, – вздохнув, заметила адвокат. – Я заявила соответствующее ходатайство следователю. Однако он счел, что факты биографии потерпевшей не имеют значения для дела.

– И что, ничего нельзя поделать? – изумилась Виктория.

Дубровская пожала плечами.

– Можно, конечно, задать вопрос самой потерпевшей. Но вряд ли та захочет со мной откровенничать. Кроме того, если действительно имела место месть, такую информацию не выпытаешь у нее даже каленым железом.

– Что верно, то верно, – кивнул Аркадий. – Судя по всему, она – та еще штучка.

«Почему же ты раньше этого не заметил? Где были твои глаза?» – опять всколыхнулась в душе Виктории злость. Сидит сейчас умник здесь, между двух женщин, отчаянно думающих о том, как его спасти, и рассуждает, как будто он жертва обстоятельств или чьего-то злого умысла. А прояви он твердость пару месяцев назад, и сегодняшней встречи в кабинете просто не было бы, как не было бы абсурдного обвинения и ее бессонных ночей. Однако Виктория четко уяснила для себя, что желает добиться оправдания супруга. Поэтому злость и ненависть были для нее плохими помощниками. Она взяла себя в руки.

– Нам нужно как можно больше узнать об этой женщине. Я считаю, что именно в ее прошлом ключ к сегодняшнему поведению. – Виктория повернулась к Дубровской. – Мы за расходами не постоим. Нанимайте, если нужно, детектива. Нам нужна информация.

– Я подумаю, что можно сделать, – кивнула адвокат. – У нас мало времени. На счету каждый день…

Глава 12

Удар обрушился на них неожиданно. Виктория не была готова к нему и поэтому растерялась, увидев в руках своей коллеги газетный лист.

– Гляди, что тут написано! – возбужденно восклицала та, тыча пальцем в рубрику «Уголовная хроника». – С ума сойти! Профессор нашего университета изнасиловал и едва не убил женщину, пытаясь скрыть следы преступления!

Виктория почувствовала, как кровь стремительно отхлынула от ее лица. Она не решилась задать вопрос, но это было излишне. Коллега тарахтела, как заведенный трактор.

– Какая жалость! В статье не написана его фамилия. Как ты думаешь, почему?

– Тайна следствия, – бесцветно откликнулась Соболева, присаживаясь на стул.

На кафедре было еще несколько человек, которые, отбросив все дела и открыв рот, переваривали сенсацию.

– Зато название университета указано точно. Ошибки быть не может, это наш профессор. – Доцент словно пыталась прожечь взглядом газету. Информации было очень мало!

– Да, но профессоров у нас все-таки немного. Есть все шансы вычислить насильника, – подала голос специалист кафедры, тоненькая молодая женщина с короткой стрижкой. – Мне кажется, я даже знаю, кто это.

– Кто же? – хором воскликнули женщины. Все, кроме, конечно, бедной Виктории, которая сидела на своем месте ни жива ни мертва.

– Профессор Сорокин, старый пакостник, – заговорщицким шепотом сообщила специалист. – Студентки жалуются, что он щупает им коленки, якобы пытаясь отыскать шпаргалку. Самых симпатичных он приглашает на пересдачу.

Женщины зашумели. Кто-то защищал старого ловеласа, кто-то называл еще парочку подходящих кандидатур на роль сексуального маньяка. Только Виктория хранила стоическое молчание.

– Вот что, девочки, – не выдержала она, осознав, что ее терпению наступает предел. – Не очень хорошо обсуждать людей за глаза. Кроме того, как я поняла, преступление еще только расследуется, и вина анонимного профессора пока не установлена. А что, если он будет оправдан?

– Ой, да бросьте, Виктория Павловна! – отмахнулась доцент. – Не каждый день в стенах нашего университета случается подобное.

– И слава богу! – пискнула специалист, кокетливо поправляя челку. – Интересно, если его осудят, лишат ли его права заниматься преподавательской деятельностью?

– Еще чего! У нас же не средняя школа.

– Да, но у нас есть несовершеннолетние. Первокурсники ведь совсем еще дети! А если у этого профессора наклонности педофила? – подал голос кто-то.

У Виктории голова шла кругом.

– Слушайте, девочки, – раздался вдруг голос пожилой преподавательницы. – Я работаю тут сотню лет и знаю всех наших профессоров. Так что, смею заметить, среди них нет холостых мужчин.

– Вы хотите сказать, что у насильника есть жена? – выдохнула молоденькая брюнетка.

– Вот именно!

– Вот так фокус! Кто же эта бедняга?

Раздалось аханье и оханье. Виктория почувствовала, что у нее уши становятся горячими. Еще немного, и сотрудницы сообразят, что ее муж – тоже профессор, и, чего доброго, пристанут к ней с расспросами. Или постесняются и приберегут сплетни до того момента, когда она уйдет на очередную лекцию.

Но, по всей видимости, женщины соотносили кандидатуру возможного насильника с репутацией конкретного человека. Среди ученых мужей было немало любителей женского пола, а обилие молоденьких незамужних девиц, мечтающих получить приличную оценку за экзамен и протекцию для поступления в аспирантуру, было тем искушением, справиться с которым мог не каждый. Но женщины и подумать не могли, что молодой и красивый профессор, отец двоих детей, Аркадий Соболев, способен был совершить нечто такое, чем могла заинтересоваться криминальная хроника…

Виктория зашла в редакцию «Вечерней панорамы», стараясь выглядеть спокойной и невозмутимой. В конце концов, она просто читательница, которую задела некорректная заметка в газете.

– Где тут у вас сотрудник, занимающийся «Уголовной хроникой»? – спросила она стайку веселых девиц, должно быть корреспондентов, дымивших на лестничной площадке.

Девушки отослали ее к некоему Стасу Полунину, высокому, худощавому парню в клетчатой рубашке.

– К вашим услугам, – отрывисто бросил тот и немедленно проехался нахальным взглядом по фигуре посетительницы.

«Похоже, с парнем будут проблемы», – подумала она. Но отступать было не в правилах Виктории Соболевой. Прямо с места в карьер она сунула Полунину газетный лист.

– Ваша работа?

Тот посмотрел на нее внимательнее:

– Да. Я автор.

Виктория набрала в грудь воздуха. Ее голос должен был звучать совершенно естественно.

– Видите ли, молодой человек, я – университетский профессор…

– Мне кажется, где-то я вас видел… – перебил парень и нахмурил лоб, копаясь в своих воспоминаниях. – Вы что-то ведете на телевидении? Угадал?

«Черт тебя дери! – мысленно ругнулась Виктория. – Неужели он тоже смотрит женские передачи?»

– Телевидение тут ни при чем, молодой человек… Стас, – поправилась она. – Я читаю лекции студентам, в том числе об особенностях государственного строя, и рассказываю им об определенных конституционных принципах. Вы ничего не слышали о презумпции невиновности?

– Чего-то слышал.

– Так вот, – менторским тоном продолжила Соболева, – никто не может быть признан виновным иначе, чем по приговору суда и в соответствии с законом. Во всяком случае, это обещает наша Конституция.

– А я-то тут при чем? – хлопнул ресницами парень, и острый кадык над воротом его рубашки нервно дернулся.

– У вас есть приговор по делу э-э… насильника из университета?

– Нет.

– Почему же вы пишете о том, что он совершил изнасилование и покушение на убийство, словно это уже установленный факт? Что вы будете делать, если суд вынесет оправдательный приговор?

– Ничего не буду делать. А чего вы, собственно говоря, от меня хотите?

– Опровержения.

– Опровержения?! А что я должен, по-вашему, опровергать? Ученый извращенец совершил преступление. На настоящий момент дело расследуют. Где тут неправда?

– Вы говорите, что он совершил преступление. А если бедняга стал жертвой оговора? А ведь он – доктор наук, профессор. Вы понимаете, что станет с его репутацией? Она превратится в лохмотья!

– Позвольте… – на лице парня мелькнула догадка. Он внимательнее посмотрел на возмущенную профессоршу. – Позвольте… Я, кажется, начинаю догадываться. Он кем-то вам приходится, тот самый профессор?

Виктория дернула плечами.

– С чего вы взяли?

– А зачем бы тогда вам приходить сюда, возмущаться, да еще к тому же вспоминать какие-то подозрительные принципы?

– Я – представитель возмущенной общественности.

– Вашей общественности нечего возмущаться, – заметил Стас. – Я доношу до нее информацию. Вы сами-то о гласности слышали?

– Доводилось, – сухо ответила Соболева. А паренек-то оказался не промах. Решил бороться с ней ее же оружием.

– Так вот, милая дама. Мы живем в свободном обществе, и люди вправе знать, что в нем происходит. Криминальная хроника – часть нашей жизни, хотите вы того или нет. И если мне придется выбирать между интересами пакостника, который обвиняется черт знает в чем, и интересами законопослушной читательской массы, я встану на сторону большинства.

– Я так понимаю, это ваше последнее слово, – гордо подняв голову, констатировала Виктория. – Опровержения не будет?

– Не дождетесь, – пообещал парень.

– Ну, тогда я иду к главному редактору.

– По коридору, крайняя дверь справа. Там увидите вывеску. Нашего главного редактора зовут…

– Мне нет дела, как его зовут, – ответила Соболева, решительно шагая по направлению к коридору.

Как выяснилось позже, она сильно ошибалась…

Дверь отлетела в сторону чуть более порывисто, чем того ожидала Виктория. Мужчина за столом поднял голову.

– Черт возьми, что тут происходит? – рявкнул он. – Неужели моего секретаря нет на месте?

– Я пришла не для того, чтобы разговаривать с секретарем, – выпалила Виктория. – Мне нужны вы, а не ваши спецкоры и секретари-референты. Я вообще не понимаю…

И осеклась на полуслове. Мужчина за столом, кажется, тоже потерял дар речи. Он смотрел на нее во все глаза, выпустив из рук «Паркер» с золоченым пером. Выражение недовольства на его лице быстро сменилось изумлением и растерянностью. То же самое сейчас читалось на лице посетительницы.

– Виктория?! – вырвался у хозяина кабинета вопрос, в котором смешалось все: радостный испуг человека, которого застали врасплох, удивление и, пожалуй, растерянность.

– Виктор?!

Имя с соленым привкусом на губах…

Но к ней уже не вернется лихорадка первой любви. Не будет больше слез в подушку по ночам, волнующего ожидания и первых признаний, от которых кружится голова. Все прошло и никогда не повторится. И только соленый привкус ее горьких слез останется в памяти – как самое яркое впечатление далеких солнечных лет юности.

Конечно, он изменился. Но не настолько, чтобы не узнать прежнего сероглазого молодого человека, худого и мускулистого. Теперь он выглядел солидно, как и подобает успешному мужчине, вступившему на порог своей зрелости. На висках едва пробивается первая седина, но лицо осталось таким же живым, как и прежде. Разве что линия рта стала чуть жестче. Серые глаза закалились и смотрятся стальными. Разумеется, он раздался в плечах и приобрел некую осанистость. Где вы, первые мальчишеские усики и длинные, как плети, угловатые руки? Куда делся прежний чуть резкий голос? Теперь он звучал низко и значительно, в нем появилась хорошо заметная хрипотца.

– Какими судьбами, Виктория? – спросил главный редактор газеты, поднимаясь навстречу посетительнице. – Пожалуйста, садись.

Соболеву не нужно было упрашивать. Ноги ее и без этого подкашивались.

– Я не ожидала увидеть тут тебя, Виктор, – молвила она, проводя рукой перед лицом, словно отгоняя видения. – Я здесь… Впрочем, долго рассказывать.

Он присел перед ней на краешек стола, как обычно делал только в присутствии самых близких людей. Разумеется, не посетителей.

– Дай-ка посмотреть на тебя… Какая же ты стала!

Его глаза жадно вбирали всю ее, словно стараясь запечатлеть ее облик в памяти на случай, если они больше никогда не встретятся.

Под этим пристальным взглядом ей стало неуютно.

– Конечно, я изменилась. Постарела, – сказала она, желая заглушить нарочито бодрым голосом свою неловкость. – Ты же понимаешь, мне уже не восемнадцать.

– Но и мне не двадцать, – улыбнулся он. – Однако ты выглядишь просто потрясающе, Виктория. Королева Виктория. Помнишь, как я называл тебя?

– Помню, – краешками губ улыбнулась она.

– Сейчас ты больше похожа на королеву, чем когда была худенькой долговязой девчонкой в простом ситцевом сарафане.

– Ты помнишь мой сарафан? – Голос ее дрогнул.

– Конечно. Синий в мелкий белый цветочек. Помню и ту смешную шляпу, которую ты стянула у своей матери и носила, чтобы казаться старше. Кажется, ты мне тогда говорила, что у тебя появился поклонник – капитан дальнего плавания.

– Я, конечно, врала.

– Я догадывался, – улыбнулся он. – Теперь это кажется смешным, а тогда я был готов вызвать его на дуэль.

– Да, – счастливо улыбнулась она, уплывая в страну юношеских воспоминаний.

– Как ты живешь? – спросил он. – Знаю, что добилась успеха. Доктор наук. Профессор.

– Да.

– Как муж? Как дети?

– Все замечательно. Двое детей, Маша и Петя. Замечательный муж Аркадий. Тоже, кстати, профессор.

– Ого! Да вы молодцы.

– Да. И у тебя, вижу, тоже все хорошо. – Она кивнула в сторону портрета в серебряной рамке. На фоне безоблачного, должно быть, южного неба улыбалась молодая симпатичная женщина. Руками она обнимала худенького сероглазого мальчика.

– Да, – подтвердил он. – Сыну уже почти пятнадцать.

– Ровесник Пети, – кивнула головой она. – Я рада, что у тебя все хорошо. Не знала, кстати, что ты теперь главный редактор.

– Не бог весть что, но мне нравится, – улыбнулся он. – Ну, так, может, по чашечке чая с коньяком?

Она пожала плечами. Должно быть, немного кокетливо, поскольку он, не дождавшись ее ответа, вызвал секретаря, велев принести все, что требуется для чаепития.

Виктория на какой-то момент почувствовала себя счастливой. Словно вдруг кто-то снял с ее плеч тяжкий груз, который ей довелось носить столько долгих лет, почти всю ее жизнь. Конечно, Виктор приходил к ней во сне, как герой девичьих грез. Она не раз вспоминала о нем, внезапно вперив взгляд в пространство, в паузах, когда студенты, склоняясь над тетрадями, усердно записывали тезисы ее очередной лекции. Представляла его себе почему-то всегда несчастным, промокшим до нитки, каким он был тогда, под сильным майским ливнем, во время их последнего разговора. Капли катились по его лицу, и было трудно разобрать, дождь это или же слезы. Встретив его сейчас, через семнадцать лет, и убедившись, что у него все хорошо, Виктория почувствовала облегчение, смешанное с легким разочарованием или, может, даже с ревностью. Как же, ее поклонник недолго мучился воспоминаниями и сумел найти свое семейное счастье почти сразу после их расставания. Думал ли он еще о ней или выбросил из головы ее образ сразу же, как ощутил сладость новых объятий? Такова жизнь! Ничто не может быть вечным, в том числе и любовь. Все нормально – мгновенная вспышка страсти, взрывающая монотонную серую жизнь, а за ней долгий период постепенного тления.

Ну, в общем-то, все к лучшему. Они ничего не должны друг другу. Им не из-за чего отводить глаза в сторону и неловко краснеть. Ну, была любовь. Но у кого ее не бывает, в двадцать-то лет. Сейчас все позади, и они вправе, как старые друзья, сесть и выпить чаю. Они встретились через столько лет. Им есть о чем поговорить…

Мирный ход чаепития был нарушен появлением Стаса Полунина. Видимо, удостоверившись в том, что взбалмошная посетительница все-таки не перепутала приемную главного редактора с чердаком здания, молодой человек почувствовал беспокойство. И оно росло по мере того, как стрелки на редакционных часах отсчитывали новый сегмент бесконечного круга. Если редактор не выставил за дверь «профессоршу» сразу же после ее появления в своем кабинете, значит, что-то в ее словах показалось ему дельным. Это уже пахло большими неприятностями. А неприятности Стас Полунин не любил и старался заблаговременно их предотвращать. Вот как сейчас, когда он, не дожидаясь вызова, сам явился в кабинет шефа.

– Виктор Алексеевич, я все могу объяснить, – начал он с порога. – Информацию проверял лично я, поэтому здесь не может быть никаких сомнений. Мужика взяли за попытку убийства и изнасилование со всякими извращениями. Дело возбуждено и почти что расследовано. Скоро отправится в суд.

– Что тебе, черт подери, надо? – подскочил на месте главный редактор. – Секретарь у меня там что, мух ловит? Кто тебя звал?

– Я решил, что мне лучше будет явиться и объяснить все самому, – заторопился молодой человек, предчувствуя первые вестники грозы. – Ей нужно опровержение, но я не согласен. В статье не указано имя профессора, так что мы застрахованы на случай, если тот вдруг окажется невиновным. Кроме того, информацию нам предоставила сама потерпевшая…

– Стой, тебе говорят! – потребовал Виктор. – По какому праву ты врываешься в мой кабинет и несешь какую-то чушь про мужика-извращенца? Мне сейчас это интересно?

Полунин перевел дух и только сейчас заметил на редакторском столе белоснежные салфетки с выставленным на них гостевым набором: пузатой бутылкой коньяка, двумя чашками чая, корзиночкой с печеньем и конфетами. По всей видимости, стерва сумела-таки добиться расположения редактора и бог весть что ему уже наплела. В отчаянной попытке как-то защитить себя Стас предпринял еще одну попытку объясниться:

– Материал был интересный и необычный. Профессор ведущего университета совершил тяжкое преступление: изнасилование с попыткой убийства. Информация сама плыла нам в руки, грех было не воспользоваться. Она же требует от нас опровержения, будто бы мы…

Редактор только сейчас увидел, что указательный палец подчиненного указывает на его гостью, а сама Виктория сидит сама не своя, напоминая цветом своих щек пунцовый лак на руках редакционной секретарши.

– Виктория, что происходит? Ты мне можешь объяснить?

Соболева кивнула головой:

– Попроси его выйти. Дело сугубо личное…

Большая стрелка часов с поразительным упорством отсчитывала секунды. Громкое тиканье было единственным звуком, нарушавшим сейчас тишину кабинета. Виктор и Виктория сидели друг напротив друга молча. В чашечках остывал давно налитый чай.

– Да-а, дела… – протянул главный редактор газеты, желая положить конец тягостному молчанию. – Счастлива, значит, говоришь…

– Я и была счастлива, – возразила Виктория. – Аркадий – замечательный человек, заботливый муж и отец. Наш брак с самого начала был невероятно удачным, да и сейчас, шестнадцать лет спустя, все наши знакомые говорят о нас как о самой гармоничной паре. У нас никогда не было никаких тайн друг от друга, полное доверие и взаимовыручка. Ты знаешь, ведь Аркадий когда-то стирал пеленки, пока я делала наброски к диссертации. Причем он не роптал, а занимался таким сугубо женским делом с явным удовольствием. А еще он гладил. Вот ты гладил пеленки своего сына, тщательно, с двух сторон, как это делал он? Забавно, правда? А теперь Аркадий полностью контролирует учебу Маши и Пети. Он даже научился решать задачки по физике, хотя никогда не был силен в точных науках…

Она говорила горячо и поспешно, стараясь выложить перед Виктором как можно больше аргументов, подтверждающих то, что Аркадий и вправду уникальный муж. Только чем больше она говорила, тем больше ей казалось, что она оправдывается то ли перед Виктором, то ли сама перед собой. Действительно, бывают ли в примерных семьях мужья-насильники?

– Эта история свалилась нам на голову неожиданно. Ну, как снежный ком… Спокойная семейная жизнь, ни взрывов, ни потрясений, и вот на тебе! Просто кошмарный сон. Мне и теперь кажется, что все происходит не наяву и вовсе не с нами, будто я вижу какой-то дурной сериал или стала «героиней» розыгрыша. Я то и дело жду команду: «Стоп. Снято!», а потом смеха, громкого хлопка шампанского. Но ничего не происходит. Никто не кричит: «Разыграли! Разыграли!», не сыплет на голову конфетти. Вместо этого мы получаем повестки, боимся ранних телефонных звонков и вызовов к следователю, ходим на встречи с адвокатом. Мы чертовски вымотаны, а ведь сам процесс еще даже и не начался. Чем больше я рассуждаю о нашем сегодняшнем положении, тем чаще прихожу к выводу, что произошедшее – чья-то спланированная провокация.

– Чья же?

– Ну, например, той самой женщины, которая, по всей вероятности, обратилась и к вам. Я не видела ее ни разу и, честно говоря, не испытываю желания с ней знакомиться. Но я чувствую: эта особа ведет какую-то игру. Она что-то замышляет. У нее какой-то свой интерес. Я пока не знаю какой, но уверена, что она не так проста и несчастна, как пытается всем показать.

– Но зачем ей это нужно? Зачем компрометировать твоего мужа? Да еще таким странным способом…

– А зачем, скажи, порядочной женщине, в жизни которой произошло такое несчастье – а это ведь несчастье, ты согласен? – обращаться в газету и трубить на весь мир о своем позоре? Испокон веков женщины-жертвы, как правило, скрывали факт изнасилования даже от самых близких людей. Я уж не говорю о тех несчастных, которые, не в силах пережить позор, сводили счеты с жизнью. Конечно, сейчас многое изменилось, и не каждая несчастная решится после такого постричься в монахини и дать обет безбрачия. Но все-таки сообщать об изнасиловании публично не позволяет элементарный стыд. Однако эта женщина – исключение из правил, и ее финт с газетой наводит на размышления. Ты не находишь?

– Да, конечно, очень нетипично. Но в принципе не запрещено. Может, она желает заклеймить своего обидчика всеми возможными способами, не желая лить слезы в одиночестве?

– Ей нужна шумиха, скандал. Понимаешь? Она не стремится привлечь к себе внимание, а выставляет на всеобщее обозрение Аркадия. Чего она хочет? Чтобы его заклеймили принародно? Ей что, мало уголовного дела? Ей мало того, что его осудят, может быть, даже лишат свободы? Его сошлют на зону, где ему не выжить с такой позорной статьей. Мой муж – умный, тонкий и интеллигентный человек. Что с ним там станется? Разве он найдет общий язык с другими зэками? Но и этого ей мало, женщина желает уничтожить его полностью. Как личность. Мечтает ославить его на весь город, область. Да что там область! Аркадий – ученый с громким именем. Каково ему будет строить карьеру после того, как он вернется домой? Если еще вернется…

– Пусть так, – нетерпеливо дернул головой Виктор. – Но чего ты, ради всего святого, хотела от нашего обормота Стаса? Какое еще опровержение? Зачем оно тебе понадобилось?

– Я посчитала, что информация является преждевременной.

– Да, но уголовное дело уже возбуждено и, как я понимаю, почти расследовано. У нас в стране гласность. Мы информируем читателей о новостях, в том числе в сфере наиболее громких расследований. Мне прискорбно об этом говорить, но похоже, что дело твоего мужа еще попадет на передовицы всех ведущих газет. Шила в мешке не утаишь.

– Да, но ведь адвокат обещает, что процесс будет закрытым, – возразила Виктория. – Значит, информация тоже будет закрытой.

– Отнюдь, – покачал головой главный редактор. – Спроси у своего адвоката. Он наверняка подтвердит, что процесс объявляется закрытым вовсе не для того, чтобы соблюсти интересы насильника и сохранить его инкогнито. Защищать от огласки будут имя пострадавшей. Ведь, как ты верно заметила, для женщины это позор.

– Значит, писать будут только о нем?! – возмущенно воскликнула Соболева. – А она даже не пострадает?

– Она уже пострадала, – мягко напомнил Виктор. – Сожалею, Виктория, но все именно так. Более того, я, как опытный газетчик, вижу, что из материала можно раздуть сенсацию: примерный отец семейства, видный ученый совершает нечто такое, что не укладывается в голове обывателя. Боюсь, для того чтобы показать всю глубину его падения, газеты займутся и тобой. Красивая молодая женщина, профессор, мать двоих детей, телеведущая и прочая, прочая… живет с мужем-насильником. Интернет взорвется от сплетен, вам приплетут такое, что и во сне не снилось.

– Господи, о чем ты говоришь? – воскликнула Виктория. – Ты понимаешь, что это разрушит мою жизнь, жизнь моих детей? Что нам останется после такого? Уехать из страны?

– Я понимаю тебя. Но как мне тебе помочь? Дать, как ты просишь, опровержение? Как верно заметил Стас, нет никаких оснований. Однако я готов закрыть глаза и сделать так, как ты просишь. Только не кажется ли тебе, что это тактически неверный шаг? Опровержение лишь усилит интерес к вашему делу и привлечет к нему внимание тех, кто по недоразумению пропустил первую заметку. Тебе оно надо?