Текст книги "Слабость сильного"
Автор книги: Наталья Дьяченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Пленница
Любопытство сгубило кошку
Английская пословица
Астеника обычно уходила с работы поздно. Торопиться в казенную квартиру не хотелось. Что там? Обои с нарисованными листьями, не идущие ни в какое сравнение с настоящей зеленью, растрескавшаяся штукатурка на потолке, расцарапанный паркет под ногами, который скобли – не скобли, чище не делается. Из кухонного крана с заунывной монотонностью капает вода, ветер гудит в воздуховодах или вдруг принимаются свистеть трубы, а по ночам соседи сверху зачем-то двигают мебель, что-то роняя и перекатывая. Первое время Астеника пробуждалась от этих звуков – утробных, неясных, идущих откуда-то из непостижимых глубин огромного дома, вздрагивала, включала свет. Потом смекнула, что ничего угрожающего в них нет, просто они непривычные, другие.
В деревне-то все были понятно: то мышь под половицей проскочит, то всхлипнет на ветру ставень, то уголек затрещит в печи или загорлопанит припозднившийся петух. Астеника очень скучала по дому, по ненавязчивой близости с детства знакомых друг другу людей, по разговорам. Не привычная к одиночеству, девушка предпочитала проводить вечера в штабе. Там обязательно отыскивались занятия: перечитать какой-нибудь документ на предмет ошибок, вытереть пыль в кабинете Якова Викторовича. Допоздна в штабе дежурили офицеры, принимали срочные донесения и решали, что с ними делать, у входа бдил постовой Юрий, не умолкало радио, тикали настенные часы и беспрестанно звенел телефон, создавая иллюзию присутствия.
Вот и теперь девушка аккуратно сложила бумаги в ящик стола, закрыла его на ключ, влажной тряпкой протерла столешницу. Затем прошла в кабинет начальника, полила Васю, выгребла из горшка окурки, которые сбрасывал туда Яков Викторович вместо пепельницы, протерла круглый абажур настольной лампы. Робко сняла со стола рамку с фотографией и вгляделась в улыбчивое лицо Маргариты Николаевны. «Как несправедливо! – подумалось Асе. – Любимая, красивая. Жили б да жили! А все – война. Зачем она, эта война? Кому от нее хорошо? Почему людям нельзя ничего не делить, жить в мире друг с другом, воспитывать детей, возводить города, строить дороги, мосты?».
Когда девушка возвращала снимок на место, ее внимание привлек запечатанный пакет с пометкой: «Срочно! Лично в руки». Астеника кинула взгляд на часы – стрелки подбирались к полуночи. Не иначе, фельдъегерской службой принесли, когда Яков Викторович уже уехал. Казалось бы, что тут такого: лежит пакет, генерала Громова дожидается, но пометка «Срочно!» взывала к действиям. Ну, как промедление грозит обернуться потерей человеческих жизней?
Астеника подошла к телефонному аппарату, волнуясь, набрала домашний номер Якова Викторовича. Ответом ей было молчание. Прождала несколько минут, затем набрала вновь с точно таким же результатом. В Асины повседневные обязанности входило распечатывание таких вот пакетов, документы из которых она носила Громову. Если генерал считал необходимым, он поручал ей записывать их содержание. В благонадежности секретарши Яков Викторович не сомневался, шутил, что мог бы доверить ей даже свою жизнь. Так что вскрывать послание все равно предстояло Асе.
Кусая губы, девушка взяла письмо и какое-то время стояла, уже зная, что нужно сделать, но никак не решаясь. «Лично» и «Срочно» вступили в противоречие меж собой. Астеника еще раз набрала номер Якова Викторовича, затем все-таки взяла нож и разрезала пакет, аккуратно вытащила нитки, которыми для надежности было прошито вложенное письмо.
«Прочесть или нет? Вдруг что-то важное? Чья-то судьба решается? И из-за моей трусости, из-за неспособности принять ответственное решение пострадают люди? – Но ведь на пакете значится: лично… – Я не замышляю зла и, разумеется, никому, кроме Якова Викторовича не передам содержимое этого послания. Мне все равно придется открывать его завтра. Но вдруг завтра будет поздно?» – такой спор шел в душе у девушки.
Однако пакет уже был распечатан и равновесие стронулось. Астеника была не из тех, кто бросает начатое на полпути. Торопливо, боясь передумать, она развернула документ, пробежала его глазами. Глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, а затем отправилась на поиски дежурного офицера.
Того на месте не оказалось, зато Юрий был там, где ему и положено, в будке у входа. Завидя спешащую к нему секретаршу, постовой укоризненно покачал головой.
– Астеника Александровна, вы опять засиделись на работе. Муж не заругается? Или вам торопиться не к кому?
Юрий недавно разменял четвертый десяток. Был он среднего роста, коренастый, с шапкой густых, начавших седеть волос. Всякий раз постовой давал девушке понять, что она ему нравится – выходил проводить к тяжелым дверям, нараспев произносил ее имя, улыбался – и тогда становились видны две железные коронки. Очередную попытку заигрывания Астеника привычно проигнорировала.
– Юра, а вы случайно не знаете, где может быть Яков Викторович?
– Где-где, дома вестимо. И вам пора.
– Нет-нет, я звонила к нему домой, его там нет. А мне очень нужно с ним говорить … Ему пакет привезли срочный.
– Ну что вы так беспокоитесь, Астеника Александровна, генерал как придет – сразу прочитает, – постовой кинул взгляд на часы. – До утра осталось всего ничего, а Яков Викторович ранняя пташка.
– Но ведь на пакете написано: срочно!
– Да не переживайте, Астеника Александровна, все знают, что Железный генерал не железный, – этот любимый сотрудниками штаба каламбур Астеника выслушивала по сотне раз на дню. – Ему и спать, и есть надо, и послания срочные ему не в первый раз приходят. Вы просто недавно у нас работаете, а это вполне штатная ситуация. Никто не ждет, что генерал примчится среди ночи читать письма. Это пометка такая, чтоб он по возможности поторопился. Поезжайте домой, выспитесь, приведете себя в порядок, а завтра – с новыми силами за работу. Уверяю, у Якова Викторовича все под контролем.
– Но как же… но ведь там написано… ведь люди! А у меня и телефона в квартире нет. Все обещают поставить, да мне вроде как звонить некому, так я не тороплю.
– Ну хорошо, хорошо. Считайте, что вы мне доложили, я попозже наберу Якову Викторовичу, спрошу, какие будут распоряжения. Только не сомневаюсь, что он ответит до завтра.
– Но завтра может быть поздно!
– Ступайте, Астеника Александровна, мне инструкцией предписано освободить здание от посторонних.
На улице давно стемнело. Свет редких фонарей порошил деревья, дома, тротуары, ограды тонким налетом сепии. Легкие скользили по небу облака, тихо перешептывались деревья. Стук каблуков эхом отлетал от бетонных стен. Вдалеке взвыла сирена патрульной машины, ей вторили бродячие псы – их в последнее время стало много, из-за голода горожане выбрасывали четвероногих друзей, те сбивались стаями, дичали.
Из Асиной головы не шло самовольно распечатанное послание. Дозвонился ли постовой до Якова Викторовича? А если она и впрямь переполошилась напрасно, и Громов наутро устроит ей разнос? Хотя пусть лучше разнос, только бы знать, что никто не пострадает.
Погруженная в свои переживания, Астеника не сразу различила шаги за спиной. Еще один запоздалый прохожий? Давно он идет за ней? Тревожно сдавило грудь. Девушка обернулась. Позади никого не было видно, лишь в арке ближнего дома мелькнула быстрая тень. Поддавшись иррациональному страху, Астеника ускорила шаг, затем побежала. До дома оставались три сотни метров – немного для любующегося архитектурой прохожего, и огромное расстояние для преследуемого, желающего укрыться в безопасности стен. За спиной чудилось жаркое сопение и шепотки. Двести метров. Сопение сделалось громче, чужой взгляд обжигал затылок. Сто пятьдесят. Шепотки сложились в обрывистою арийскую речь: «Lauf schneller, sonst verpassen wir es! Furious dirne!»1515
Беги быстрей, не то упустим. Шустрая девка! (нем.)
[Закрыть]
Ася тоже побежала быстрей, хотя ей казалось, что быстрей попросту невозможно. На бегу сбросила туфли – мешали каблуки. Сердце грозило разорвать грудную клетку, легкие жгло от недостатка кислорода. Так быстро она не бегала никогда. Были бы крылья – полетела б! Сто метров. Пятьдесят. Совсем рядом массивная дверь подъезда и фонарь над дверью – темный из-за необходимости экономить электричество. Только бы успеть! Пальцы уже сомкнулись на дверной ручке, и в тот же момент над ухом раздалось торжествующее: «Ja, hab ich!1616
Ага, попалась! (нем.)
[Закрыть]». Огромные лапищи сгребли Астенику, под нос ткнулось что-то тошнотворно-сладкое. Девушка попыталась вырваться, отвернуться, не дышать, но инстинкт оказался сильнее рассудка – она все-таки сделала вдох и тотчас улетела куда-то в небытие.
Первый раз Астеника очнулась в темноте. Пахло бензином. Кружилась голова и мир отплясывал вместе с ней. После пробежки по асфальту саднило стопы. Во рту пересохло. Тошнота накатывалась волнами, укачивала, оплетала. Ася лежала на чем-то бесформенном, похожем на брезент. Едва она попыталась подняться, в ушах зашумело, тошнота подкатилась к горлу и девушку вырвало, после чего она вновь потеряла сознание.
Второе пробуждение было ненамного лучше первого. Вокруг ничего не изменилось – те же темень и качка, хотя тошнило поменьше. Зато усилилась жажда. Голова была тяжелой, мутной. Астеника облизнула губы – легче не стало, язык был сух, как осенний лист, разве что не шуршал. Сквозь темноту проступали бесформенные очертания предметов. Рокотал мотор. Потряхивало. Похоже, она была в кузове грузовика. Из-за темноты и беспамятства девушка потеряла счет времени. День ли теперь или ночь? Сколько она пробыла без сознания? Обеспокоился ли Яков Викторович, не застав ее на работе? Ищут ли ее или уже подобрали замену, ведь немыслимо, чтобы начальник Главобрштаба оставался без секретарши! Зачем ее похитили? Куда везут? Эти и множество других вопросов крутилось в Асиной голове, а приходившие на ум ответы отнюдь не обнадеживали.
Понемногу движение начало замедляться и вскоре грузовик, в котором ее везли, остановился. Снаружи что-то дрогнуло, застонало, заскрежетало. Двери распахнулись. В образовавшем проеме возникла фигура и злой голос скомандовал по-арийски:
– Komm raus! Schneller! 1717
Выходи! Быстрее! (нем.)
[Закрыть]
Астеника поднялась. Ноги не держали. Пошатываясь, цепляясь за стенки кузова, в котором провела последние часы, подковыляла к светлому прямоугольнику выхода. Неловко спустилась, почти вывалилась наружу.
Грузовик находился на окраине какого-то города. Кругом стояли приземистые дома: двухэтажные, утилитарные, с ровными шиферными крышами и покрытыми облупившейся штукатуркой стенами. Дома уныло таращились подслеповатыми окнами, топорщились арматурой. На земле валялись осколки стекла, фрагменты стен, покореженные железные бочки, куски труб. Даже если б Ася узнала название этого города, оно ничего бы не сказало ей – прежде девушка здесь не была. Между домов вальяжно расхаживали арийские солдаты, стояли грузовики и мотоциклы.
Пинками и прикладом автомата ариец погнал ее к какому-то строению. Внутри оказался спуск в катакомбы – похоже, местные жители хранили здесь вещи или продукты. В катакомбах было множество дверей – то деревянных, то гладких железных, то оббитых начавшим облезать дермантином. Иные были заперты, другие распахнуты настежь, обнажая непонятное мрачное нутро. Ариец вел Асю подземными коридорами. Тусклый свет фонаря выхватывал разбегающихся крыс. Они не отбегали далеко, садились у стен, провожали пришлецов красными угольями глаз, ожидая, когда можно будет вновь оккупировать территорию. Асе почудилось сходство крыс с арийцами – те точно также пришли на русские земли, заняли их и установили столь любимый ими Ordnung1818
Ordnung (нем.) – порядок.
[Закрыть]. Около одной из дверей ариец остановился. Звеня ключами, принялся возиться с замком. Когда дверь распахнулась, он втолкнул Асю внутрь.
Не зная, что делать, девушка наощупь пошла вдоль стены, села на кучу какого-то хлама. Разом нахлынула усталость. Вязкая, густая темнота облепила, приникла, будто летучая мышь-вампир, высасывая тлеющую жизнь.
– Эй! – донеслось до Аси. – Ты как, слышишь меня?
Похоже, в камере она была не одна.
– Слышу.
– Ну, привет, подруга по несчастью. Давай знакомиться, что ли. Я Галка.
– Астеника. Ася. Давно ты здесь?
– Да шут его поймет. По моим подсчетам выходит третьи сутки.
– Что им от нас надо?
– А ничего. Помучить всласть. Схватили, привезли, на допросы таскают. Это ж сволочи! Им на людей плюнуть и растереть. Они ж высшая раса, а прочие – пыль под сапогами. Станут они с нами объясняться.
Подруга по несчастью оказалась права. На расспросы пленниц арийцы либо отмалчивались, либо сразу били прикладом автомата. Кормить не кормили. На вопросы о еде опять били, чтобы не спрашивали. В один из визитов арийцев Астенике удалось разглядеть сокамерницу: дикую, с меловым лицом, с всклокоченными волосами и безумными глазами, окруженными темными тенями. Впрочем, едва ли сама Ася выглядела лучше. Изредка пленницам приносили теплую отдающую ржавчиной воду. Порой с улицы долетали автоматные очереди. Первый раз услышав их, девушка спросила:
– Что это?
– Пленных расстреливают. Строчат и строчат! Хоть бы уже угомонились, душегубы! Ты уши заткни, легче будет.
Ася последовала совету подруги, но слышно было все равно.
– Как ты думаешь, нас тоже расстреляют? – шепотом спросила Ася.
– Когда узнают все, что хотят.
Иногда девушек водили на допросы. Арийцы заходили по двое: первый становился близ входа, наставлял автомат, второй выводил из камеры. Всегда поочередно, никогда двоих. О чем спрашивали Галку, Астеника не знала. Подруга делиться не спешила, только костерила арийцев на чем свет стоит. Вправду, расспрашивать особо не хотелось, ведь тогда пришлось бы говорить самой, а Асе после допросов хотелось лишь сбиться в комочек и скулить, не переставая.
Первое время от голода резало желудок. Затем резь прошла и осталась лишь легкость в теле, да звонкая до головокружения ясность. Голова работала отлично, только мысли были чудными. Они никак не желали собираться воедино, были разрознены и лишены смысла.
Однажды Астенике почудилось, будто Галка улыбается вошедшим. «Что только не навоображается с голоду, – сама себе удивилась девушка. – Зачем бы пленнице улыбаться тюремщикам?» Дальше привиделось и вовсе странное: под взглядом арийцев Галка повела плечами, тряхнула длинными спутанным волосами и принялась раздеваться, завлекающе поглаживая себя то по тонкой талии, то по груди, то по бедрам. Под слышимую ей одной музыку девушка извивалась, кружилась, прогибалась в пояснице, выставляя в потолок острые груди и широко разводя бедра. Танец был диким, откровенным, зазывным. В нем было очень много страсти и совсем не было приличий. Будто раздвинулись вдруг стены темницы и взорам открылась лесная поляна, где сирены завлекали путников в свои сладкие сети.
Наваждение длилось недолго. Арийцы переглянулись. Тот, что держал фонарь, опустил его наземь и принялся расстегивать штаны.
– Я первый, – сказал он товарищу.
Завалил Галку прямо в камере, на глазах у перепуганной Аси. Галка не противилась, лишь вздрагивала и не то стонала, не то всхлипывала. К Асиному горлу подступил комок. Не будь она давно голодной, ее бы вырвало, а так девушка просто отвернулась к стене и давилась рвотными спазмами под довольное хрюканье арийцев. Сделав, что хотели, тюремщики ушли.
Астеника почувствовала на своем плече невесомую руку.
– Я танцовщицей была. С самого детства – хореография, затем балетная школа, училище, пачки, пуанты. Нам отсюда прямая дорога в концлагерь или прямо здесь во дворе расстреляют. А если понравишься кому, будешь жить. Хоть так. Может, это и плохая жизнь, но жизнь. Может, я еще потанцую.
Астеника молчала. Ее мир перевернулся с ног на голову. Враги, которые в безопасности города казались газетной вырезкой, сказкой, рассказанной на ночь, вдруг сделались самыми что ни на есть подлинными, тайное стало явным, сокровенное – публичным, стыдное – средством выживания.
– Конечно, потанцуешь, – выдавила Ася и вдруг обернулась, порывисто обняла подругу и разрыдалась вместе с ней.
– Как же я их ненавижу, ненавижу, ненавижу! – исступленно шептала Галка, а Ася гладила ее по волосам, по худеньким вздрагивающим плечикам, по острым выпирающим лопаткам.
Проведенные в заточении дни девушки мерили периодами сна и бодрствования. Правда, от голода они часто впадали в забытье, которое непонятно было, чем считать – не то бодрствованием, не то сном. В промежутках между забытьем приходили арийцы, водили на допросы. Астенику допрашивал высокий костлявый ариец по фамилии Кнутц. Лицо его было сплюснутым по бокам, нос плоским и длинным, глаза круглыми, выкаченными, бороденка – жиденькой, к тому же он имел обыкновение мусолить эту свою бороденку, отчего та приобретала совсем уже жалкий вид. Кнутц спрашивал обо всем без разбору, словно не представлял, что именно хочет узнать: о работе с Громовым, о поручениях генерала, его привычках, о том, с кем он дружит, а с кем находится в контрах, об отношениях в штабе, о содержании корреспонденции.
На первом допросе Астеника попыталась притвориться, будто не понимает языка, тогда Кнутц достал откуда-то газету «Правое дело», на первой полосе которой красовалась ее с Крафтом фотография – репортеры поймали момент, когда оберст отодвигал для Аси стул. Кнутц сыпал ругательствами, орал: «Переводчица!» и хлестал ее газетой по лицу. После этого снимка изображать непонимание было глупо. Тогда девушка выбрала другую тактику – молчание. Ариец злился, привязывал ее к стулу, жег руки свечой. Больно было до слез. Астеника кусала губы, чтобы не кричать.
Она знала, что рано или поздно заговорит, боль развяжет язык, просто хотела продержаться подольше. На каждом допросе девушка твердила про себя: «Сегодня я не сдамся. Не скажу ничего. Скажу в другой раз. Завтра. Или послезавтра». Когда становилось совсем худо, вспоминала жену генерала Громова. Если Маргарита Николаевна смогла держаться, продержится и Ася. Всего одни день, до завтра. Или до послезавтра.
Как ни странно, помогал голод. Он притуплял ощущения, привнося взамен чувство легкости и ясности, но ясности какой-то юродивой, будто бы не от мира сего. Астеника надеялась, что умрет от голода прежде, чем сдастся под пытками, однако арийцы точно угадали ее мысли. На четвертый или пятый день заточения к ним с Галкой вошел офицер и швырнул на пол черствую буханку. Плоть оказалась слабее духа. Девушки нашли буханку в кромешной тьме, съели вслепую, всухомятку, даваясь крошками. Астеника ненавидела себя за то, что уступила инстинкту самосохранения. После этого противиться допросам стало сложнее.
– Сколько человек работает в штабе?
Спроси ее кто, на каком языке говорит Кнутц, Астеника бы не ответила, хотя понимала его прекрасно. Вслед за вопросом последовал удар. Голова откинулась назад, на губах выступила соленая кровь. Астеника молчала. Ариец с раздражением пнул стул, на котором она сидела, тот упал. Привязанная к стулу девушка неловко завалилась на бок, не имея возможности ни встать, ни пошевелиться. Около лица появились блестящие хромовые сапоги с металлическими накладками. Прежде, чем Ася успела опомниться, Кнутц пнул ее в живот.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
