Текст книги "Сокровища Призрачных островов. Карта и компас(СИ)"

Автор книги: Наталья Девятко

Соавторы: Олеся Кузнецова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

Проклятье Мертвого города

Олег дернул Эсмин за рукав, она обернулась. Мужчина радостно улыбался.

– Пойдем, Феофана поприветствуем, мы забыли о нем вчера, – радость была так сильна, что будто просвечивала через кожу и бурлила в глазах.

– Ярош приказал не трогать министра, – неуверенно напомнила Эсмин.

– А мы только поздравим его с посещением пиратского корабля, – Олег огляделся, высмотрев неподалеку Киш и Тайру. – Киш! Пойдем к министру.

Колдунья, улыбаясь, кивнула ему, но ее улыбка искрилась зловещим обещанием.

Втроем они подошли к министру. Его сейчас никто не охранял, в полной уверенности, что в ком столько страха, тот ничего сделать ни с собой, ни с другими не сможет. Но, когда Феофан обернулся к ним, испуга в его глазах не было.

– Привет, Феофан, – усмехнулся Олег, обнимая Эсмин. – Видишь, я и без Империи живу счастливо.

Феофан не ответил, он смотрел на женщину, которая пила яд на площади. Как ей удалось спастись, он не понимал. Киш положила руку на оружие, глаза пылали местью, но приказ капитана гасил неудержимое желание отрубить министру голову.

Жестокое испытание на верность и покорность придумал для своей команды пиратский капитан.

– Я рад видеть Эсмин свободной, – спокойно сказал Феофан. – Жаль, но мне вряд ли доведется полюбоваться танцами Бар-Тиранских танцовщиц. Ты счастливчик, Олег. Или она для тебя тоже не танцует?

Рука Олега невольно стиснулась в кулак: как он осмелился?! Не его ли подпись стояла под всеми приказами, отправляющими узников на пытки?

– Я тоже рада видеть тебя, министр, – на удивление легко ответила Эсмин, подавая ему руку для поцелуя, шрамы она больше не прятала. – Мы танцуем не для кого-то, а ради тех, кого любим, и ради благоденствия своей земли. Но вряд ли имперский министр способен это понять.

– Министрами не рождаются, танцевать тоже учатся всю жизнь, Эсмин. Зря ты считаешь, что я не могу тебя понять.

Феофан коснулся губами ее руки, склонив голову. Но страха или покорности не было в этом жесте. Министр не ждал пощады от пиратов, но и не просил прощения за боль, которую до сих пор помнила хрупкая танцовщица.

Не нужно ничего говорить. Когда приказ и свобода меняются местами, слова не нужны. Но не все это понимали.

– Скажи, Феофан, как тебе наш корабль? – не унимался Олег.

Эсмин таким его еще не видела, не такого мужчину она любила.

Женщина растерянно оглянулась, почувствовав чей-то тяжелый взгляд. На них смотрел Ричард. Граф подошел к Олегу, прежде чем министр ответил своему бывшему помощнику.

– Олег, тебя звал капитан Ярош.

Это была ложь, но воздух уже звенел от ненависти.

Олег нехотя ушел. Киш и Эсмин тоже оставили министра.

Ричард смотрел на Феофана, улыбаясь уголками губ.

– Не твои это хоромы, граф, – усмехнулся Феофан. – И не мои.

– Странный ты, министр, – улыбка Ричарда стала заметнее, он говорил не совсем то, что думал. – Непривычно видеть тебя здесь, на этом корабле.

– И тебя, – откликнулся Феофан. – Но ты более свободен, чем я, пират.

Улыбка Ричарда потускнела, хмыкнув, он приспустил рукав, показав министру запястье, с которого еще не сошел след от кандалов.

– Ты мало знаешь об этом корабле, министр. Это другой мир, не менее жестокий, чем тот, в котором ты вырос, но мир настоящий. Свобода этого мира, где властвует Море, не подобна свободе отданных тобой приказов.

Феофан не выдержал взгляда Ричарда. Если настолько изменился высокомерный граф Элигерский, устраивавший ему пышные приемы, то что удивляться изменениям, за короткое время произошедшим с его помощником?

Ричард ушел. Феофан склонился над спокойной водой, ловя взглядом свое кривое отражение.

Если остался один и говорить почти не с кем, можно спросить себя: кто ты? Зачем живешь? Но ответит ли твое изломанное водой отражение? Услышишь ли ты голос Моря из-за запертых дверей своей души? И если услышишь, не будет ли это значить, что советник Императора был прав, и сердцем он уже предал Империю, потому и думает о живой морской глубине?..

Вряд ли пиратский капитан сдержит слово, но он дал пленнику несколько дней и ночей, чтобы подумать обо всем, на что раньше не хватало времени. И, возможно, это и было его настоящим подарком за сохраненную жизнь в Элигере. Тогда Феофан тоже дал заключенному пирату возможность вспомнить свое прошлое, хотя и не ради чего-то доброго, а чтобы пленник сам замучил себя, неосторожно поддавшись страхам, которыми на самом деле полно каждое сердце.

Корабль с черными парусами шел курсом, известным лишь ему и его капитану. Вода искажала отражение имперского министра, такая же зыбкая, как и его мысли.

Крылатое существо опустилось на белый песок, превращаясь в черноволосого колдуна.

– Где она? – спросила Химера у солдат.

Солдаты молча отвели советника Императора к пальмам, под которыми на листьях лежала обессиленная Асана Санарин. Колдун в белых одеждах сел на землю рядом с ней, взял за руку.

Бледная женщина застонала. Ее рана еще кровоточила, но слабо.

– Помоги мне… – прошептала она.

– Ты потеряла много крови, Асана, – равнодушно сообщил советник Императора. – Даже я не смогу спасти тебя. Только если…

Женщина открыла глаза, щурясь на свет, хотя и лежала в тени.

– Что ты хочешь?..

– Твою судьбу.

– Нет, – простонала Асана Санарин, пошевелившись, и закусила губу от боли.

– Ты сильная, Эвелина, но рана твоя смертельная. Отдай мне свою судьбу, чтобы я мог спасти тебя.

Асана Санарин не откликнулась на Имя, названное Химерой. Черноволосый колдун склонился к ней.

– До вечера ты доживешь, но солнца не увидишь. Даже меня ты уже не видишь. Отдай мне свою судьбу, Асана.

– Бери мою судьбу…

Ослабевшая рука упала на песок, ведь советник Императора ее отпустил. Хрупкая рука не воительницы, а колдуньи, отдавшей Империи свое будущее.

Глаза ее закрылись, а в лице не было ни кровинки. Химера стояла на коленях перед молодым капитаном, пела протяжные ледяные заклятья.

Стоять над долиной, где на дне раскинулся Мертвый город, было холодно. Луиза дрожала, Эмиль обнимал ее, согревая. Сказитель и Саид подошли к самому краю, где начинались посеревшие, выжженные травы, но они не рассыпались прахом, продолжая расти и цвести. Там выбросил стрелку коровяк, а там стелются плющ и барвинок, но все то пепел, еще не мертвый, но уже и не живой.

Вейн, Сашка и Олекса остались на перепутье: одна дорога обходила крутой склон и терялась, ведя к городу, другая поворачивала к морю, поблескивающему вдалеке. Холм, где они стояли, был по высоте как небольшая гора.

– Я схожу к ним, – Сашка быстро пошел к сказителям. – На что вы смотрите? – спросил парень, поравнявшись с ними.

– На прошлое, – откликнулся старый сказитель. – Хочешь и ты поглядеть?

– Хочу, – близость мертвого, заколдованного города его совсем не пугала.

– Вон там стояла белокрылая фигура, – сказитель показывал вглубь долины. – Там была женщина в черном плаще с капюшоном, говорят, она – живое воплощение смерти. А дальше, далеко от меня, я плохо его видел, замыкал первый круг хранитель этого города, избранный жителями, чтоб оберегал их от врагов. А нас, чародеев и сказителей, которые обещанием помогать Химере купили себе свободу, поставили здесь, на холмах.

Сашке казалось, что он видит десятки людей, одетых кто в дорогую мантию, кто в нищенское рванье. Их уставшие глаза сияли чарами. И белая крылатая фигура занимала свое место в малом круге…

– Мы колдовали, разрывая связи между защитником и городом, разрушая его связь с землей, где он родился. Мы приносили этот город в жертву тьме, и женщина, которую мы считали смертью, читала страшное заклятье, чье эхо доходило до каждого из нас.

Мы видели, как засиял первый круг, отрезая жителям путь к бегству, как на них ложится проклятье, и пустеют улицы, а сквозь брусчатку прорастают огненные цветы.

Сашка вздрогнул: не такой ли огненный цветок он забрал из руки Вейна?..

– Я хочу туда, – уверенно сказал парень.

– Ты что, сдурел? – не поверил своим ушам Саид. – Город проклят. Кто туда заходит, не возвращается.

– Не все. Я хочу туда! – Сашка ступил на пепельный склон, но поскользнулся, и кувырком скатился к извилистой, заросшей дороге.

– Сашка! – крикнула Олекса, дернувшись к краю.

Саид схватил ее, чтобы не бросилась за парнем.

– Шею свернешь. Мы спустимся по дороге, – заверил он, чтобы девушка успокоилась.

Сашка пришел в себя. Весь в пыли и пепле. Саднил локоть, кровоточила поцарапанная щека.

Олекса бежала впереди всех.

– Ты как? – девушка рукавом стерла грязь и кровь с его лица.

– Нормально. Не сломал ничего.

Вместе они поднялись. Ворота города теперь были ближе и оказались намного больше, чем виделись с холмов. Разбитые, брошенные ворота: одна створка валяется на земле, другая наполовину оторвана и словно покачивается от ветра.

– Я хочу туда, – как завороженный, повторил Сашка.

– Только к цветам не прикасайся, они плачут и зовут, – Вейн дрожал.

– Так ты здесь нашел ту кровавую розу?

– Да.

Они шли по заросшей дороге, где иногда между пепельными травами встречались обычные стебли, просто пожухлые от дыхания осени. Как за них радовалось сердце, даже больше, чем весной, когда сходит снег.

Друзья прошли сквозь ворота.

Сашка шел впереди. За ним – Саид, положа руку на оружие. Луиза обнимала Жака, прижав его к себе, как родное дитя. Вейн и старый сказитель держались за руки, из них обоих город пил жизнь: один был виновен в проклятье, блуждающем теперь по этим улицам, другой убежал. Но от проклятья убежать невозможно. Олекса и Эмиль шли последними.

Старые дома осыпались прахом, ветер выдувал из потемневших кирпичей песчинки, делая их шершавыми и почему-то липкими на вид, будто на них осела копоть. Окна разбиты, двери распахнуты. Казалось, сумерки не оставляли это место даже днем, обещая за миг упасть черной ночью, где умерли все звезды, кроме имперских знаков власти. И кое-где выглядывали из-за окна или из-под порога красные цветы, от которых исходил чарующий аромат, и сыпалось серебро, стоило ветру лишь коснуться кровавых лепестков.

– Мне здесь страшно, Сашка, пойдем назад, – умоляла Луиза: город звал ее, предлагая остаться, обещая покой. – Что ты здесь собираешься найти?

– Я не знаю, – Сашка прислушался.

Все остановились. Зашелестели омертвевшие черные листья на деревьях, высаженных вдоль центральной улицы. Город оживал криками и мольбами. Мертвый город, полный воспоминаний, ужасных воспоминаний, переливающихся через край в сегодняшний день.

Тени деревьев ложились на землю решеткой.

– Бегите! Держитесь вместе! – крикнул старый сказитель, одна тень черкнула его по руке.

Из капель крови рождались алые подснежники.

Друзья со всех ног побежали, свернув в узкий проулок.

– Зря мы сюда пришли, – прошептала Олекса, прислонившись к стене.

Тени загнали их в тупик.

– Ты же говорил, что можешь разговаривать с мертвыми! – перепугано крикнул Эмиль.

– Их слишком много… – сказитель зажимал рану.

– Они за мной, – обреченно прошептал Вейн. – Отдайте им меня, и они уйдут…

– Ложь. Они не уйдут, пока не выпьют из нас всю жизнь, – ятаган Саида, которым сказитель махнул перед собой, рассыпал багрово-золотые огни. – Кто из вас ушел из жизни не трусом, выходите драться!

Но тени отступили.

– В дом! – Сашка толкнул дверь: с крошащейся стены посыпалась кирпичная пыль.

Длинная комната без мебели, на серых стенах деревянные подпорки, напоминающие кресты. На дальней стороне комнаты на полу лежала девочка в светлом порванном платье. Мертвая. А над ней склонилась скорбная фигура мужчины. Призрачная фигура.

– Тени ушли, – удивился Саид. – Я их поблизости не ощущаю.

– Пойдем отсюда, – коснулась плеча Сашки Луиза. – Ты ничем не поможешь.

Но призрак поднял на них пустой взгляд.

– Девочка, мое любимое дитя… – тихо умолял он. – Она еще жива… Помогите…

Сашка оглянулся на Луизу, та покачала головой: не нужно, опасно. Но Сашка дернул плечом, освобождаясь от ее руки.

– Что здесь случилось? – парень стал на колени возле призрачного тела девочки, потянулся к нему.

Призрак схватил его за руку, больно вывернув пальцы. Сашка вскрикнул. А город снова оживал. С неба падал черный дождь, заклятый на страдания и смерть. Кричали люди, и эти крики таяли в сумеречной синеве…

Сашка отдернул руку, а может, это призрак отпустил его.

– Обман, – почти неслышно ответил призрак. – Всюду обман, где жили чудеса, – призрачная фигура поднялась. – Пойдем, смельчак, я покажу тебе, что случилось, прежде чем ты отдашь этому городу свою жизнь, а твоя кровь превратится в еще одно поле огненных, никогда не вянущих цветов.

Тело девочки таяло, маревом просачиваясь сквозь деревянный пол.

– Нет! Сашка! – но околдованный Сашка уже не слышал Олексу.

Вдвоем с призраком они прошли сквозь стену.

Вейн бросился к стене, но на старых желто-серых обоях не осталось даже следа от ушедших.

На улице Сашке стало немного легче, он уже не чувствовал, что им руководит чужая воля. Они шли через Мертвый город. Шелестели черными листьями деревья, оплетенные багрово-алым плющом, а тени заботились о кровавых цветах, соединявших их с миром живых. Но не найдется той силы, что скосит их, освободив тени. Лишь когда исчезнет зло, наславшее проклятье на мирный город, завянут заколдованные цветы, растекаясь водой.

– Долгое время сюда, в этот гордый и свободолюбивый город, не находили дорогу пустота и серость, царившие вокруг, – задумчиво говорил призрак, рассказывал парню, словно в благодарность за его смелость и отзывчивость. – Слишком сильным и своевольным был защитник города, чей яркий нрав оберегал земляков даже тогда, когда он засыпал под другими созвездиями, будучи далеко отсюда. Но однажды, после черного заклятого дождя, в городе пышно расцвели огненные цветы отобранных жизней. И с тех пор этот город называют мертвым…

Призрак умолк. Они пришли на площадь, где росли багровые лилии и колосилась алая пшеница.

– Но за что? Что натворили жители города? Такое наказание… – Сашка не находил слов, но понимал, что пока он говорит, призрак не выполнит своего обещания, и новые цветы не вырастут посреди этого поля.

– Мы были живы, ярки, потому и кровь наша яркая и живая, – призрак мужчины наклонился к красному полю, освещающему ночь. – Жители города ни в чем не виноваты. А вот его защитник…

Он запнулся, на мгновение не сдержав чувств, словно до сих пор был по-настоящему живым.

– За что?.. В назидание… Чтобы другим не хотелось поднять бунт. Что один мертвый город для Империи без границ? – призрачные глаза осветились багрянцем. – Нужно было уходить, парень, пока могли. Правильно твоя подруга говорила, чтобы не приближался ко мне. Или оставить тебя живым до старости, чтобы, пока время твое не выйдет, заманивал, как я, юных доверчивых глупцов?

– Отпусти моих друзей, – Сашка держался на удивление спокойно, его страхи остались за пеленой дождя, в котором исчезает эхо зачарованных колокольчиков.

Пшеничные колоски и высокие лилии льнули к его ногам, моля: сорви, сорви, дай нам покой, пусть и ценой собственной жизни, дай нам покой…

Призрак захохотал, наигранно, будто не по желанию, а по обязанности.

– Почему я должен их отпускать, парень?

– Потому что отпускал уже, – Сашка шагнул к нему, призрак попятился. – Когда тебя попросили, ты позволил вынести из города бездыханного человека с красным цветком в руке.

Призрак зарычал.

– Иную судьбу у меня просишь? Нет иных судеб! Судьбы ломать можно… Судьбы ломать легко, когда служишь Империи… А мы все ей служим!

– Ты не служишь, – тихо возразил Сашка, вынимая из-за пазухи хрустальный шар, который принял из рук седого колдуна. – И он не служил, тот, что приходил сюда.

Призрак застыл, его уста кривило то ли болью, то ли усмешкой. Шар сиял, но в его глубинах раскручивался красный вихрь, словно шар вбирал свет заколдованных цветов.

– Кристофер, – призрак потянулся к шару, но отдернул руку, не коснувшись. – Если его проклятье у тебя, то ты нашел покой, Кристофер. Как я завидую тебе…

Призрак опустил полный боли взгляд. Ветерок легкими волнами шел по алому полю.

– Его звали Кристофером? – было странно, что у седого колдуна такое обычное имя.

– Будто одной нитью связаны до сих пор. Кристофер нашел меня в этом городе, а тот парень, сорвавший цветок, был в последний час с Линтом. Одной нитью… До сих пор… Все мы…

Призрак плакал. Сияющая слеза текла по призрачной щеке, посверкивая живой звездой.

– Отпусти нас, – снова попросил Сашка.

– А я вас и не держу, – призрак сел в алую пшеницу, обхватив колени руками. – Кристофер… Где же мой покой?..

Сашка повернулся, чтобы уйти с площади, заросшей алым полем, но что-то удерживало его.

– Кристофер сказал, что рану от шипов розы, сорванной моим другом, заживит Море. А тебе Море не даст покой?

– Море?.. Я много лет не видел Море… Я забыл, какое оно… Но я и не могу уйти отсюда, парень…

– А если я… – задумался Сашка, в сиянии шара в его руке добавилось немного зеленого, совсем немного, но цвет жизни казался настолько ярким в проклятом городе, что хотелось закрыть глаза. – Если я заберу твое проклятье, как забрал проклятье Кристофера?

– Кем ты себя считаешь? Этого даже могущественный колдун сделать не может. Мое проклятье – часть проклятья этого города, – призрак рассмеялся жестоко, но по-человечески. – А ты нравишься мне, парень. Я бы тебя взял в команду, если бы она у меня была.

Поднялся ветер, нагнув колосья и сломав несколько лилий. Призрак вскочил. Его глаза сияли жизнью, не украденной, собственной, отобранной злыми чарами много лет назад.

– Назови мое Имя! Назови, иначе погибнешь!

– Я не знаю твоего Имени…

Кровавый ветер пил силы из души Сашки, пил, срывая граммофоны лилий, пил, защищая проклятье.

– Кристофер должен был его сказать!

– Кристофер, – Сашка смотрел вглубь шара, вглубь чужого страдания и памяти, едва держа шар в ослабевших руках. – Твое Имя – Джонатан.

Шар выскользнул, разбившись об землю на изумрудные осколки, которые сгорели в пламени поля. Ветер утих, но Сашка упал в алую пшеницу. Он будто не дышал.

– Очнись, парень, – призрак склонился над ним. – Не умирай. Не честно будет…

Даже голос у призрака изменился, став человеческим, но и сам Джонатан уже не казался настолько прозрачным.

Сашка, шатаясь, поднялся. Голова кружилась. Парень хлопнул в ладоши, стараясь поймать ритм бубна сказителя, прятавшегося за завесой дождя. Слабо хлопнул, но звук взлетел к пустым окнам стаей напуганных птиц, что разлетелись по мертвому городу, пятнами рисунков оставаясь на стенах его почерневших домов.

Эхо таяло. Но внезапно откликнулось колокольчиками. Выстукивая ритм, к ним шел Саид. Пламя подсветило его чародейское убранство, надело пылающую корону на чело, и в волосах добавилось серебра, а на лице – морщинок.

– Пойдем отсюда, – сказитель подставил парню плечо, с его прикосновением тепло жизни возвращалось в ослабевшее тело.

– Я разбил шар, разбил проклятье, – шептал Сашка, чтобы не потерять сознание.

– Не тревожься. Оно, как темные крапинки, теперь в твоих глазах, почти незаметное.

Вместо бубна в руках Саида сейчас был ятаган, с которого срывались живые золотистые искры. Оружие освещало им путь среди города, пылающего злым огнем и кровавыми цветами.

Призрак Джонатана шел за ними, но Саид не возражал.

– А я не ошибся в тебе, Сашка.

Сумерки медленно уступали место солнечному свету, хоть и скрытому серыми тучами. Они вышли из города, где друзей ждали Эмиль и Вейн.

– Где остальные? – Сашка попробовал стоять сам, но не смог.

– Уже на дороге. Я возвращался за тобой, когда застонал от боли город, будто живое существо резали ножом.

– Девчонки так испугались, – добавил Эмиль, хотя было видно, что и сам он разделил ужас с девчонками.

Сашка улыбнулся, ведь все случившееся теперь казалось кошмаром.

– Если дождь начнется, мы не поднимемся, – чары уже не освещали Саида, вернув ему облик обычного верткого загорелого парня.

Они оставили долину позади. Казалось, что в Мертвом городе ничего не изменилось. Точно также туда будут забредать неосторожные путники, и также из их бурной яркой жизни будут рождаться кровавые пламенеющие цветы на радость призракам, живущим в опустевших домах.

– Кто это? – спросила Луиза, кивнув на призрачного мужчину.

– Это Джонатан. Он пойдет с нами к морю, – твердо ответил Сашка, становясь впереди. – Нужно до дождя где-то спрятаться.

Жизнь возвращалась к нему вместе с решимостью.

– Что с ним? – немного отстав, спросила Олекса у Саида. – Что там случилось?

– Я тебе потом расскажу, хорошо?

Саид и сам волновался за парня, которого едва вытащил из пасти проклятия города.

Феофан смотрел на море, часто смотрел теперь, удивляясь, что море всегда неповторимо, что нет ни одной похожей волны, и даже гребешки из пены у них всегда разные. И казалось, Море говорит с ним, непонятно говорит, осторожно. Но министр слушал, не зная этого языка, и поэтому не откликаясь на него.

– Здравствуй, министр Феофан. Хотя здоровья я тебе и не желаю.

Феофан стремительно обернулся. Возле мачты стоял Хедин. Кудрявый парень смотрел на него пронзительно и холодно, совсем не похожий сейчас на подростка.

Министр молчал. Хедин тоже не обронил больше ни слова.

– Неужели всех моих врагов собрал этот корабль? – не выдержал министр.

– Врагов? – наигранно удивился Хедин. – А разве не ты сам создал себе врагов?

Но они понимали друг друга и без слов. Феофан опустил глаза, не ответив, ибо этот чародей имел право его осуждать.

– За что ты приказал казнить нас? – голос Хедина дрогнул. – Гайяр был мне вместо отца.

– Гайяр был и мои учителем, – но грусть поборола жажда власти. – Вы пытались пошатнуть трон Императора…

– Ложь! – прошипел Хедин, ступив шаг к министру. – Как мог ты отдать такой приказ… для своего учителя?

Молодой колдун проигрывал министру в спокойствии, пусть и притворном.

– О чем вы спрашивали звезду? – как допрос слабого сильным.

Хедин поднял руку, пальцы скрючены, будто чувства, но с них льется заклятье, как из болотных гнилушек, что сейчас отдадут злое свечение глазам и сердцу министра.

Так они и стояли напротив друг друга, окутанные чувством гордости и собственной правоты. Хедин обессилено опустил не сияющую больше руку – заклятье перегорело в нем.

– Как жаль, – тихо сказал молодой колдун, – что капитан Ярош тебя защищает, а мы слушаемся капитана.

– Неужели все и всегда? – победно усмехнулся министр, ему до сих пор не верилось в искренность пиратского капитана.

Хедин оглянулся, чары промелькнули в серых глазах, но как отблеск луны в колодце, где почти высохла вода.

– Не искушай мою ненависть, Феофан. Во дворце Императора меня обычно называли непослушным мальчишкой. Я могу ослушаться приказа и сейчас.

Хедин ушел. Феофан задумался, но мысли скользили по сознанию, как по льду, едва задевая.

С неба сорвалась яркая звезда, и Феофан загадал желание. Мысленно, потому что не осмелился бы сказать такое вслух.

Там, где упала звезда, море еще долго светилось нежным зеленым сиянием.

Дойти до селения им не удалось, но сосновый лес приютил друзей Сашки. Сосны выросли так близко друг к другу, что косой дождь почти не забивал в небольшой лес, тянувшийся до самого моря. От опалой хвои поднимался дурман, кружащий голову.

Вейн с Эмилем развели костер, что радостно потрескивал, почти спрятанный от дождя. Жак заснул на руках у Луизы.

– Кто ты, Саид? – спросил у сказителя Сашка. – Я видел огненную корону у тебя на челе, там, в городе. Кто ты?

Между Саидом и Сашкой танцевали языки пламени, отражаясь в глазах обоих.

– А я и есть огонь, – легко и мелодично, как трескучий молодой костер, ответил Саид. – Наполовину чародей и сказитель, наполовину – воплощение огня жизни. Душа его, если хочешь. Я из давнего народа, если тебе это о чем-то говорит.

– Огонь? – удивился парень. – Но огонь боится воды, а в дождь…

– Ты как дитя, – рассмеялся Саид, обрывая неуверенную человеческую речь. – Не тот огонь, который поддерживают в домашнем очаге, а тот, что в сердце пламенеет, – он коснулся сердца, и друзьям почудилось, что на руке Саида багровыми и красными огнями светятся драгоценные перстни. – Огонь жизни, душа жизни. Как капитан "Астагора" – проклятая душа Моря.

Ветер зашуршал в высоких сосновых верхушках, разгоняя тучи. Возле Эмиля упала зеленая ветка с шишками. Дождь закончился.

– Я смертный, но если что-то случится со мной, огонь перейдет к другому чародею, достойному быть его воплощением, – грустная улыбка коснулась уст Саида: он рассказывал не все, что знал. – Вы звали меня, прося очистить от мрака. И я вышел к вам в обличье огненного зверя, чтобы осудить. Но не осудил, отступив перед вашей искренностью. А после я нашел вас и в человеческом облике.

Друзья слушали его зачарованно, слабо веря, что этот молодой мужчина мог быть тем созданием, которое чуть не сожгло Жака. Быть тем, в ком потом лишь старый сказитель узнал существо, более могущественное, чем он сам. Они ничего не знали о давнем народе, о нем в столице не рассказывали даже сказки.

Сашка обнял Олексу.

– А я верю тебе, – сказал парень. – Я знал, что ты другой, с самого начала.

– Ты знал, – обычным голосом ответил Саид. – Ибо в тебе есть то, чего нет у большинства нынешних людей. Это сочувствие, настолько сильное, что жизнью собственной рисковать ради других толкает. Сочувствие на многое глаза открывает. Это твоя сила, которая со временем может стать сильнее чародейства.

Саид пел, иногда тряся бубном, чтобы позвякивали колокольчики. Но песни его отличались от сказок их старого побратима. Злые бури поднимались в песне, задевая волнами берег, и на пиратских советах капитаны решали, что будут делать дальше. Оплывали свечи, и падали звезды, позванные, чтобы отвечали на вопросы. А на капитанском мостике зачарованной статуей застыла Химера, расправив сияющие крылья, творя заклятье, от которого стонет все живое. И за ней стояли старый министр и коротко стриженая женщина, которую чародеи и враги называли Марен, а многие Смертью, ибо ее была власть над жизнью и погибелью.

Слишком близко к морю, чтобы не пересказывать его воспоминания. А в треске костра слышится шуршание прибоя. Огонь и вода всегда вместе, как воплощение жизни, настоящей, не преданной жизни. Только их голоса услышать нужно…