Текст книги "Сокровища Призрачных островов. Карта и компас(СИ)"

Автор книги: Наталья Девятко

Соавторы: Олеся Кузнецова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Не спится, пиратский капитан? – Харун оглянулся на Яроша. – О чем думаешь, Сокол?

Ярош усмехнулся.

– Есть о чем подумать. Например, знал ли давний народ, как именно заколдовали Тортугу? Иначе, почему вы остались на корабле?

– Марен знала, какие чары насланы на пиратский остров, и рассказала нам. Поэтому мы и остались на борту. Мир окликается на мысли давнего народа, а сама наша жизнь полна чар. Эти отзвуки слишком сильные, чтобы лишний раз рисковать и собой, и всеми на этом корабле. Или ты считаешь иначе, пиратский капитан?

Харун посмотрел на Яроша, и в тот миг его темные глаза были насмешливыми, глубокими и неумолимыми, они были воплощением самого Моря, чья власть простирается на все времена и берега. Укрытое мраком пространство освещает лишь зарево сильных воль смельчаков, имеющих мужество бросить вызов этой безграничности. Ярош старался не обращаться к темному Морю, зная его коварство, а давний не страшился этой власти, будто сам был ее частью. И это в очередной раз подчеркивало, насколько в действительности разные пиратские капитаны и давний народ.

– Нет, Харун, лишний риск никому не делает чести, – Сокол отвел взгляд и снова посмотрел, как молнии освещают мрак неба и воды своим холодным разноцветным светом. – Марен сказала, что не знает, на кого откликается карта сокровищ Призрачных островов. А если ты спросишь об этом у Моря, разве оно тебе не ответит?

– А настолько ли важно тебе об этом знать, Сокол?

Оба повернулись, услышав насмешливый вопрос, и увидели Марен. Приближение бури изменило и ее, на черную одежду лег едва заметный узор тонкой серебряной вышивки, а рубашка покрылась черным волшебным шитьем.

Ярош поневоле восхитился, насколько давние только благодаря своему чародейству умеют изменяться сами и менять свою одежду, когда пожелают.

– Бури такие своенравные, что расшатывают само естество мира, потому и мы становимся другими, – усмехнулась Марен, почувствовав его мысль. – Другими на некоторое время… Но, возвращаясь к твоим вопросам, Ярош, разве ты не пошел бы к Тортуге, если бы знал, как именно ее заколдовали?

Ярош молчал: он действительно не был уверен, что решился бы подойти к пиратскому острову, зная всю правду о его проклятии. Хотя нет, он бы все равно рискнул…

– Да, но с другими мыслями, сердцем, полным беспокойства о своей команде, и лишней осторожностью. И тогда вряд ли ты нашел бы кого-то на этом острове и забрал с собой.

Ярош не выдержал взгляд проницательных глаз давней и отвернулся.

– Не читай в моем сердце и мыслях, Марен.

– А ты не позволяй этого, Ярош, – рассмеялся Харун. – Мы давний народ, но мы тоже живые, а не бездушные стихии, и поэтому не всевластны. Ты спрашивал, ответит ли мне Море на такой вопрос. Да, ответит, – он с улыбкой глянул на Марен. – Так, может быть, скажем ему, Марен? Или пусть догадывается сам?

Марен ответила ему улыбкой, они поговорили мысленно, и Ярош почувствовал это. Давние играли, как часто они играют с людьми. Сокол положил руки на фальшборт, ощущая тепло дерева, будто сам корабль решил поддержать своего капитана.

– Карта находит пиратских капитанов, – подумав, ответил Ярош. – Как Феникс в Элигере, как Анну-Лусию и Софию на Тортуге.

– Это так, Ярош, – тихо подтвердила Марен. – Карта собирает тех, кто были пиратскими капитанами в прошлом, есть сейчас и могут стать ими в будущем. А еще карта откликается на присутствие тех, кто властен не только говорить с ветром и морем, но и осмелится приказывать им. И неважно, кем они были раньше. Именно поэтому на борту твоего корабля так много учеников Имперской Звездной школы или тех, кто прятался от закона Империи вблизи моря.

– Но тогда… – Ярош не сразу нашел нужные слова. – Тогда Хедин, Айлан, Олег и Ричард… Все они должны были быть на этом корабле?

– Правильно, Ярош, – кивнул Харун. – Так же, как Итана, Зорин, Тайра, Киш, Дельфин и Берн. Так же, как Юран, Герда, Эсмин и другие, только мы не знаем наверняка, кто именно из них. У каждого из этих людей есть прошлое, в котором много тайн, радости и боли, но не меньше власти и свободы… Но и в Элигере, и на борту "Астагора" ты полностью по своей воле выбирал, кого освободить из плена и увести с собой. Как и здесь, на Тортуге. Хотя те, кто сам нашел путь к тебе, тоже не простые люди.

– Потому что каждый, оказавшийся на корабле с черными парусами, – особенный, – Марен тоже коснулась дерева, пульсирующего жизнью. – И судьбу каждого из них, как и судьбы пиратских капитанов, освещают яркие звезды. Но каким будет этот свет, и не откажутся ли они от своей судьбы, не знают ни Море, ни давний народ. Звезды давних, чародеев, властителей или обычных людей могут быть одинаково яркими и одинаково тусклыми. Тебя тоже ждет такой выбор, Ярош Сокол, – какой будет твоя звезда… Очень скоро…

Шторм относило ветром, освобождая путь пиратскому кораблю, но одинокие молнии все еще пытались достать до морского дна и осветить собой черные глубины. Темное море стелилось безграничным полотном, на волнах появлялись едва заметные гребешки пены. Бури так легко от своих замыслов не отказываются и не уступают дорогу пусть и кораблю с черными парусами.

Никогда не обещай любить до самой смерти. Никогда не обещай, что не предашь, выстояв перед лицом врага. Никогда не обещай. Ничего не обещай. Обещание обманет и предаст, заставив нарушить клятву.

На ресницах Али качался сон, как продолжение пыток. В этом сновидении она была маленькой девочкой, трубившей в рог в знак скорби по друзьям. Ибо друзья ее похоронены в одной могиле. Но жизнь никого из них не отпускает. Задолжали они жизни своими неосмотрительными клятвами и смелостью.

Сон качался на пышных ресницах, не даруя покой.

Никогда не обещай…

Пылает в огне письмо, лишь подпись пославшего его еще цела. Непонятная подпись, за которой вся жизнь, будто сам огонь расписался. Но тому письму было не суждено сгореть, оно стало пламенем, унесшим не одну жизнь…

Узница Имперского подземелья блуждала миром погибших, разыскивая друзей, и не находила. Пустой смех вел ее дальше крутой тропой к одинокой горе собственной гордыни, где уже ждал палач.

Но стоит взобраться на эту гору, как палач превращается в птицу и летит за горизонт, теряя черные перья, словно улетают паруса с мачт, гнущихся под ветром.

И снова идти. К новой горе, где ждет палач…

Советник Императора смотрел, как тревожно спит прикованная к стене женщина, и тихо улыбался, довольный: на суде она предстанет обессиленной настолько, что ясный непокорный взгляд будет волочиться по разрисованному кровавым золотом полу.

Никогда не обещай, что не предашь…

На звезды, светившие кораблю с черными парусами, наплывал туман. Тонкий ломоть красной луны, уже уходящей с неба, задержался возле самых волн, отражаясь в них багровой дымкой.

К Марен, стоящей на вахте, подошла Мать. Давняя повернулась к ней, почтительно здороваясь, как только смерть могла приветствовать жизнь.

– Ночь пророчит, что прольется много крови, – тихо промолвила Мать, расплетая темные косы. – Я не смогу на это смотреть, ибо гибель моих детей причиняет и мне смертельную боль. Я должна покинуть корабль, но, прежде чем уйду, хочу сделать один подарок.

– Уйдешь? – не поняла Марен. – Как уйдешь? Умрешь? Ты ведь жизнь? Ты не можешь умереть!

– Нет, – рассмеялась Мать. – Я из того же давнего рода, что и ты, сестра. Но сделала иной выбор. Я не умру, но стану другой, ты будешь чувствовать меня в шелесте волн и мерцании лучей, и, возможно, когда-нибудь я вернусь в этот мир человеком, – она задумалась.

Той, которую Мать назвала сестрой, показалось, что воплощение жизни колеблется и даже боится принятого решения.

– Твоя сила улетела с вороном, но твои знания и чары остались при тебе?

Марен смотрела на сестру, отдавшую Имя за этот мир, чтобы исцелять его раны, а не чтобы отсекать головы и ломать судьбы, как это делала она сама в течение многих лет.

– Кто-то из нас погиб, кто-то люди называют богом, кто-то ушел в небытие по собственной воле. Ты пожертвовала своим Именем, но я до сих пор помню, что тебя звали Иверин, – почти неслышно сказала Марен. – Да, мои знания при мне. Чем помочь тебе, сестра?

– Скажи Имя призрака, которого Ярош привел с зачарованного острова. Призрак помнит, как его зовут, но не скажет даже мне, ибо считает, что возложенное на него наказание справедливо.

– Такое наказание не может быть справедливым, – усмехнулась Марен, а пальцы уже плели заклятье, внезапно их движение остановилось, оборвав прозрачную нить. – Ее зовут Мариан. Что дальше?

Мать не ответила сразу, снова окунувшись в мысли.

– Я хочу попрощаться с одним человеком. Позови Катерину и, прошу, позаботься, чтобы нам не мешали.

Марен оглянулась на Яроша, Бенедикта и Гунтера, не ушедших с палубы, но они были достаточно далеко, чтобы слышать, о чем тихонько разговаривают давние.

– Позволишь оградить тебя заклятьем?

– Позволю.

Марен ушла и через несколько минут вернулась с заспанной Катериной. Одежда Матери изменилась, на рукавах кофты и в волосах засеребрились капли соленой воды, а юбка стала темного, штормового цвета, только кружево внизу оставалось светлой морской пеной.

У Катерины сон как рукой сняло.

– Что случилось? – испугалась она.

– Все в порядке, дочка, – попробовала ласково улыбнуться Мать, душой она была далеко от пиратского корабля. – Я должна оставить вас, но хочу поблагодарить тебя, что не бросила меня в беде. И прошу, Катерина, еще раз помочь.

– Да, все, что угодно, – без колебаний согласилась Катерина, которой все больше не нравился отстраненный голос Матери.

– Никогда не давай слова, пока не узнаешь, что у тебя попросят, Катерина, – предупредила Мать, и на мгновение в ее голос вернулись чувства. – Но мне от тебя нужно немного. Удержи в ладонях сияние, хотя тебе и трудно будет, и грустно, и дай напиться той, кого я сейчас позову, – давняя подняла взгляд на мачту, где на рее сидел призрак. – Мариан, – шепотом позвала та, в ком воплощалась в человеческом обличии жизнь этого мира.

Будто не по своей воле, призрак соскользнул на палубу и приблизился к ним.

– Вы звали меня, – тихо сказала призрачная Мариан, удивленная, что кто-то здесь знает ее Имя.

Марен обходила их кругом, украдкой сыпля серебристую пыль, которая сразу впитывалась в доски палубы.

– Мариан, тебя наказали, отобрали жизнь, но лишили посмертного покоя, – не вопрошающе, а утвердительно сказала Мать.

– Нас всех наказали, хотя и по-разному, – грустно откликнулся призрак. – Но откуда вам это известно?

– А ты меня разве не узнала?

Мариан внимательно посмотрела на Мать, призрачные глаза сверкнули жизнью, но лишь на миг. Призрак опустил изверившийся взгляд.

– Узнала. Ты старше и людей, и чародеев.

Круг замкнулся, тускло засветившись, Марен оказалась за ним. Гунтер краем глаза видел слабую вспышку заклятья и глянул в их сторону, не обратив внимания других.

– Хочешь снова жить? Полно, как раньше? Забыв о пережитом? Хочешь жить, Мариан?

В третий раз Имя призрака прозвучало глухо, словно в другом мире промолвленное. Призрачная женщина подняла на нее глаза, приняв решение:

– Хочу жить, но забывать не желаю. Что мое, то мое, пусть то радость будет или боль, – в ее голосе скользнули привычные нотки командира, что может отдать любой приказ, да и себя не жалеет.

– Дай руку, Мариан.

Мать вела пальцами, с выступавшими на них сверкающими животворными каплями, по руке призрака. На полупрозрачной коже оставался цветной красочный след. Но когда радуга растаяла, скапывая водой, тело вместо призрачного становилось живым.

Мариан вздохнула, оседая на палубу. Руки Матери касались ее волос, становящихся темными и пышными, а блеклое платье превращалось в пиратскую одежду. Мать, склонившись, поцеловала пиратку в лоб, и, поднявшись, повернулась к Катерине.

Удивительное создание истекало не кровью, а водой, живой и соленой, оплывало лицо, а кожа становилась прозрачной.

– Катерина… – Мать с мольбой протягивала сложенные руки, с которых капала вода.

Катерина подставила руки под этот источник жизни, и через несколько секунд человеческие ладони наполнились сияющей водой.

– Напои ее, – попросила Мать, и сама, не в силах стоять, опустилась на палубу.

Мариан пила из рук Катерины, но живая вода все равно оставалась на коже человека, даря и ей новую жизнь.

– Что там происходит? – Ярош порывался идти к сияющему кругу, который только что увидел, но Бенедикт взял его за плечо, останавливая.

– Там творится чудо, не мешай, капитан.

Пиратка легла, утомленная жизнью, наполнившей ее.

– Слушай, Мариан, – тихо обратилась к ней Мать, через ее юбку уже просвечивались доски, мокрые от воды, заволновалось море, качнув корабль. – Я вернула тебе жизнь, но счастье ты вернешь себе сама, поделившись жизнью с тем, кого захочешь поцеловать. Ты поцелуешь его, когда сойдешь на берег, обещаю. А теперь спи.

Глаза Мариан закрылись, она заснула живым сном.

Ярош высвободился.

– Нет, что-то не так, – он пошел к кругу, и, приблизившись, застыл, не в силах переступить сияющую линию.

– Переведи его, сестра, – попросила Мать, и Марен завела Яроша в круг, обняв, у нее снова были крылья, в которых мерцали звезды.

Пират присел рядом с Матерью, не пугаясь, что сейчас она сама похожа на привидение.

– Ярош, я ухожу. Мы больше не увидимся. Благодарю, что не оставил меня на улице раненную людским горем и безразличием, не ведая, что тебе будет за поступок, – ее голос звучал все тише. – Но, уходя, я умоляю тебя, капитан, освободи Ричарда. Негоже моим детям мучить друг друга.

Ярош смиренно опустил глаза.

– Я сделаю, как ты скажешь, даю слово.

– Благодарю, капитан, – слабо улыбнулась Мать.

Волна неожиданно ударила корабль, затопив палубу. Марен накрыла Мариан крылом, но вода смыла сияющий круг и намочила одежду пиратов. Когда вода стекла, Матери уже не было – Море забрало ее, как и обещало, ибо, где родилась жизнь, туда она и должна возвратиться.

Гунтер помог подняться Катерине. Бенедикт склонился над спящей.

– Кто она, Ярош?

Капитан посмотрел на молодую красивую темноволосую женщину.

– Мариан, славный пиратский капитан и мой боевой товарищ, – но в его голосе не было никаких чувств. – Передайте мой приказ, чтобы освободили графа, только ничего ему не говорите. Пусть помучается, стараясь понять, кому обязан спасением.

Ярош поднялся, подошел к фальшборту. Море успокоилось, будто только что и не одарило их ледяной волной.

– Для чего же ты сзываешь своих капитанов? Зачем собираешь нас по всему миру? Не ради сокровищ Призрачных островов… Тогда зачем?..

Во взгляде пиратского капитана был вызов. Вызов самому Морю. Но темные волны не отвечали ему сегодня, как и его компас. Мир онемел в ожидании того, что вскоре должно произойти.

Глава 16

Чары колдовского тумана

Известие о Мариан и уходе Матери разлетелось по кораблю еще до рассвета. Возле спящей постоянно находились Иза, Ирина или Эсмин. Заболела Катерина, ее бросало в жар, она бредила. Но к женщине с пепельными косами друзья приходили чаще: Катерина успела прийтись по душе многим, а призрак пугал людей, и даже живая черноволосая красавица была чужой.

– Она выздоровеет? – спросил Ярош у Зорин, сидящей возле бесчувственной Катерины.

– Выздоровеет, она сильная, – Зорин погладила Катерину по спутанным волосам, положила ладонь на лоб. – Жар спал. Это не лихорадка, это печаль о той, что ушла, чувство, которое она не смогла сразу преодолеть. Но Катерина выздоровеет.

Когда Ярош вышел на палубу, его позвала Феникс. Ее глаза были напуганные, а сама она нервная и растерянная.

– Ярош, – Феникс в порыве схватила капитана за руку, словно боялась потерять. – Я вижу, как ты говоришь с Морем, споришь с ним. Почему? Что ты он него хочешь? Море обижается на тебя, я вижу по волнам. Я боюсь за тебя, Ярош!

– Море, – нехотя ответил пират, забирая у нее руку. – Я спрашивал у Моря, почему оно не предупредило нас, что призрак – это Мариан, зачем умолчало о ней.

– А что Море? – пролепетала Феникс, которой и в мысли не приходило, что с темной безграничностью можно разговаривать так высокомерно.

– Море смеется, но отвечает, – было видно, что Ярошу тоже не нравятся разговоры со стихией в таком тоне. – Говорит, что Мариан привез на остров имперский корабль много лет назад и оставил там. Но земля и само Море смилостивилось над призраком, который ходил по острову, терзая себя одиночеством. Море послало к ней подругу, чтобы Мариан было с кем поговорить, а земля создала для нее живой дом, куда не могла войти печаль.

– Море указало нам, как ее найти? – Феникс почему-то не верилось, что такое возможно.

– Думаю, да, – Ярош помрачнел. – Но, Феникс, это не та Мариан, которую мы знали. Ты ведь тоже – не та Феникс.

– Не обижай меня! – тряхнув волосами, внезапно подсвеченными зловещим пламенем, крикнула Феникс. – Ты сам не такой, каким был. И не станешь прежним. Никогда!

Она ушла, обидевшись.

– Феникс, – позвал ее Айлан, но она отмахнулась.

Айлан подошел к капитану.

– Ты бы ее сейчас не трогал, – посоветовал Ярош.

– Нет, – не согласился задумчивый Айлан. – Она нам нужна. Она же говорила тебе, что каждый день мы втроем – я, Юран и Феникс – накрываем корабль заклятьем, чтобы чужие глаза его в море не разглядели? Уже давно, с того времени, как чары давних, наложенные на корабль в Элигере, начали слабеть. Уговори ее, Ярош.

– А разве Хедин, Марен или даже Ричард не могут занять ее место в заклятии? – Ярош и виду не подал, что Феникс ему до сих пор ничего о тех чарах не сказала.

– Нам нужно ее пламя, – грустно ответил Айлан.

– Смотри, она просыпается, – Эсмин улыбнулась.

Почти незаметное сияние, окутывающее тело пиратки, исчезало. Мариан открыла глаза, зеленые и ясные.

– Где я? – спросила она у Ирины, на коленях которой сидел черный кот, молодая женщина чесала Сириуса за ухом.

– В море, на нашем корабле, – ответила Эсмин, Изы сейчас с ними не было, она ушла узнать, не нужно ли помочь готовить обед.

– В море… – тихо повторила Мариан, садясь на кровати.

Пиратка коснулась своей руки, еще не осознавая, что тело теплое.

– Я, кажется, помню. Только так размыто…

Без стука в каюту ворвалась Роксана.

– Ирина, ты Сириуса не видела? Он стянул у родителей… – но, увидев, что Мариан проснулась, застыла, не договорив.

– Дети на корабле? – удивилась пиратка.

– Я не ребенок! – обиделась Роксана. – Я самая старшая!

– А тут и младшие есть? – удивлению Мариан не было границ.

– Есть, такие, как она, и еще трое совсем маленьких, – Ирина сняла кота с рук, чем он был очень недоволен.

Задрав хвост трубой, Сириус зашагал прочь из каюты. В приоткрытую дверь заглянул Тимур.

– Дети на корабле – это кошмар, – как закон, провозгласила Мариан. – На пиратском корабле! Кто бы мог такое представить?

– Ты мне не нравишься, – вернула обиду Роксана, в ней клокотала ярость: эта женщина, даром, что ожила, холодная, как привидение. – Ты не настоящий пиратский капитан!

– О, девочка, – в голосе Мариан скользнули опасные нотки. – Я и не должна всем нравиться, – пиратка встала, хотя ей еще было тяжело держаться на ногах. – И кто же, по-твоему, настоящий капитан?

Роксана смело выдержала ее ледяной взгляд.

– Ярош настоящий капитан, и София, и Анна-Лусия, хотя я ее тоже не люблю, и Феникс хорошая.

– Кто-то мое имя называл? – в дверях стояла Феникс. – Роксана, тебе лучше уйти. Тимур с Дымом подрались.

– Тимур же только что здесь был, – удивилась девочка, неохотно отводя взгляд.

– Это ему не помешало.

Роксана ушла.

– Он меня ударил! – ныл Дым, утирая разбитый нос, лицо мальчика было перемазано кровью вперемешку со слезами.

– Неправда! – оправдывался Тимур. – Я его не бил! Он сам поскользнулся!

– Что здесь случилось? – Роксана повернулась к Юрию и Полине.

– Дым сказал, что ему не нравится корабль, что он старый, а паруса грязные, – устало начал Юрий. – Тимур ответил Дыму, что тот малолетний сопляк и ничего не смыслит в настоящих кораблях. Дым заверещал и набросился на Тимура с кулаками. Тимур его толкнул, а Дым поскользнулся и расквасил себе нос.

– Так и было? – обратилась Роксана к мальчишкам.

Оба потупились, признавая, что Юрий ничего от нее не скрыл.

– И что теперь с вами делать? – согнала на них злость Роксана.

Ирина оставила Мариан и Феникс наедине. Женщины, когда-то командовавшие десятками людей, молчали, будто в безмолвии переходили через годы разлуки.

– Я думала, худшая судьба досталась беглецам, – первой нарушила молчание Феникс.

– У всех судьба была горькой, – откликнулась Мариан. – Почему не пришли София и Анна-Лусия?

– Я попросила никому не говорить, что ты проснулась. Тебе нужно отдыхать.

– От чего? От жизни? – рассмеялась Мариан, но надтреснуто и нерадостно.

– Со мной тоже так было, когда мы сбежали, – Феникс вздрогнула от смеха подруги. – Это пройдет со временем.

– Не пройдет, – зловеще заверила Мариан. – Я жила в этом аду годы, обратившиеся для меня в вечность. Помнишь жребий, Феникс, колдовским огнем обжегший наши руки? Какая цифра тебе досталась? Последняя? Помнишь, как это было?

Феникс отшатнулась от бездны в зеленых глазах Мариан. Бездна ярилась в них, как водоворот, которому никого не жаль.

– А думаешь, нам легче было смотреть, как забирают наших побратимов? – Феникс схватила подругу за руку.

…Зал, залитый блеклым колдовским светом. Огромный зал, и несколько людей группкой держатся недалеко от императорского трона, словно в зале гуляет мертвый ледяной ветер.

Держа за руку молодую красивую женщину, одетую в длинное черное платье, гармонирующее с ее темными волосами, в зал входит высокий черноволосый колдун в белых одеждах. Оставляет Мариан возле императорского трона, отходя в тень.

– Присягой этой и своим сердцем клянусь до смерти быть верной Империи и его величеству Императору… – взлетает к высокому потолку страшный обет…

– Не нужно! – Мариан вырвала руку. – Не колдуй, Феникс. Не колдуй, я этого сейчас не выдержу, – она задохнулась от боли, причиненной воспоминаниями. – Я даже мысленно вспомнить боюсь, что было со мной, когда меня забрали от вас. Первой… Я не предала, Феникс, я просто хотела жить, а они обещали мне жизнь…

Она замолчала, ведь Империя не обманула ее, только жизнью одарила не человеческой.

Феникс села рядом с подругой, обняла.

– Мариан… Когда вас забирали одного за другим, когда нас осталось четверо, нас тоже стал покидать разум. Все клялись, что выстоят. А потом, через несколько дней или недель, стражник снова звал нас в зал, и, встречаясь с пустыми взглядами уже обращенных товарищей, мы понимали, что, когда настанет наш час, тоже не выстоим, и все равно клялись всем, что попробуем выстоять или умрем.

И когда нам удалось сбежать, думаешь, разве то было счастьем – бросить вас? Мы разошлись, не смогли больше идти вместе, потому что напоминали друг другу, что предали не меньше тех, кто присягнул Императору.

Дорога привела меня в большой город, где незадолго до этого началось восстание. Без страха, ведь страх мой остался в имперских подземельях, я пришла в повстанческий лагерь и предложила помощь. Предводитель увидел во мне прирожденного командира и принял в ряды повстанцев. Но мне было безразлично их стремление победить Империю, ибо я искала смерть.

Я выполняла такие задания, на которые не пошел бы никто из людей, кому есть что терять. Мы захватили тюрьму и перебили много солдат. Иногда, превосходя в жестокости саму Империю, мы отыскивали среди пленных тех, чьи души еще не полностью отошли зверю, которых еще можно было отправить на тот свет без позволения Императора, и…

Феникс оборвала сама себя, хмыкнув. Ее темные глаза тоже стали льдом, что не сойдет по весне.

– А тогда пришли имперские войска и возвратили нам всю жестокость второе, впятеро больше, не упиваясь нашей беспомощностью, просто уничтожая всех, ставших у них на пути. Предводителя схватили. А мою группу окружили, но не забрали в тюрьму, а поставили к стенке и расстреляли. Мне досталось три пули, я потеряла сознание, и они решили, что я умерла. Но феникса убить непросто.

Я очнулась в комнате с таким низким потолком, что невозможно даже стоять прямо, – в катакомбах под пылающим городом. Меня принес туда не человек, вампирша по имени Магда, она и лечила мои раны тьмой, договариваясь с ночью. Род проклял ее за помощь мне, и вместе мы были вынуждены покинуть сгоревший город.

Мы шли к морю вдвоем, как старые подруги. Вместе мы и спрятались в одном из портов Элигера, хотя в то время все города там принадлежали столице со звериными глазами. А тогда Ярош нашел меня, и мы поплыли искать сокровища, а Магда ушла на корабль мертвых.

– Ты видела корабль мертвых? – Мариан поразила исповедь Феникс, ее голос стал более снисходительным.

– Я была на его борту, – усмехнулась Феникс. – И видела капитана. Врут, что он уродлив, но лучше бы он был чудовищем, чем смотреть ему в глаза, ибо он – воплощение настоящего Моря. Заклятого древнего Моря, которое когда-то властвовало над миром.

Она закусила губу, едва сдерживая чувства, готовые выплеснуться из сердца, истерзанного воспоминаниями.

– Кто ступил на палубу корабля мертвых, тот погибнет ужасной смертью, – тихо пропела Мариан, снова зло улыбнувшись, но, казалось, что на нее саму было обращено то зло, а не на подругу, с которой она делила опасный путь к столице.

– Нет ужаснее места, чем Императорский дворец. Живой они меня не получат, – шепотом поклялась Феникс.

Ветер вяло шевелил пальмовые листья. Андрей сидел на песке, смотрел, как чистит перья попугай, которого юные пираты за два дня научили разговаривать. Илария вплетала прутик в корзину: еще осталось несколько кругов пройти, и будет готово.

– Смотрите, что там!

Влюбленные поднялись, глядя туда, куда с холма указывал Иржи. К острову приближался большой корабль. По бело-серому флагу рассыпались звезды.

Иржи подбежал к ним.

– Что будем делать? – испуганно спросил он.

– Если убежим, увидят брошенную хижину и все равно найдут, – Андрей грустно, но без страха смотрел на флаг. – И нас уже заметили.

На корабле мигал отблеск зеркала. Имперский корабль подошел к острову ближе, чем "Диаманта", искусно обходя подводные рифы. Даже людей на палубе можно было разглядеть.

Друзья ждали, когда лодка причалит. Первым, перепрыгнув через воду, на берег сошел темноволосый мужчина, одетый в белое. Но Иларии показалось, что миг назад у него было немного иное обличье: человека-птицы, чьи руки срослись с крыльями.

Вот теперь убегать было точно поздно. Илария гордо смотрела на Химеру. Советник Императора лишь улыбнулся ей, искривив губы.

– Видели ли вы корабль с черными парусами? – спросила Химера у людей.

Друзья молчали, но их молчание понимали и так.

– Вы не единственные, у кого я могу узнать об этом, – решил поиграть советник Императора, подозвав чарами попугая.

Попугай сел на протянутую руку, нахохлившись.

– Говори, – тихо обратилась Химера к птице.

– Кор-рабль! Кор-рабль! Чер-рный кор-рабль!

Из хвоста попугая выпали два ярких пера. Он старел на глазах.

– Прекрати! – не выдержала Илария.

Заглянув ее в глаза, советник Императора отпустил попугая, который сразу спрятался в чаще.

– Говори ты, девочка.

Илария вздохнула, а Иржи бухнулся на колени.

– Прими мою жизнь и мое сердце ради славы и могущества Империи, – забубнил мужчина слова присяги.

– Что ты делаешь, Иржи?! – возмутился Андрей.

– Я принимаю твою присягу, солдат, – Химера провела рукой над головой человека, Иржи вздрогнул. – Встань, теперь ты слуга Империи, – говоря это, черноволосый колдун не сводил глаз с Андрея и Иларии. – Больше никто не желает присягнуть мне на верность?

Иржи встал, пошатываясь, во взмахе руки советника Императора были чары. Молодые влюбленные молчали.

– Корабль с черными парусами приплыл к этому берегу, его вела русалка, – рассказывал Иржи. – Пираты ходили вглубь острова и привели оттуда призрака. И Тимура забрали, мальчика с нашего корабля, разбившегося здесь два года назад.

– И куда пираты взяли курс?

– Мы не знаем, – Андрей попробовал ответить вместо Иржи.

– Знаете. Так куда? – глаза Химеры осветились заклятьем, Андрей пошатнулся.

– Мы слышали, они собирались на Тортугу, – сказала Илария.

Советник Императора перевел взгляд на девушку.

– Боишься. Но не за себя. За него. Да вот беда, если я убью его, то ты будешь страдать, а он получит покой, – Андрей стиснул кулаки, промолчав, чтобы не навредить любимой, но черноволосый колдун это видел. – Если же я убью ее, парень, то покой получит она. Хотя смерти вы не боитесь, вы боитесь боли друг для друга, ибо любите. А у меня нет времени, чтобы разбить вашу любовь. Но я вас накажу. Вашим же чувством.

Химера направилась к воде. Понурившись, Иржи поплелся следом, даже не оглянувшись.

– Неужели Иржи сделал это искренне? – Андрей обнял Иларию.

– Он очень хотел на побережье, – Илария печалилась об Иржи. – Но не с пиратами. Разве мог он упустить такой шанс?

Девушка прижалась к любимому, стараясь не думать о проклятии, которое обещал наслать на них советник Императора.

Феофан видел, как Химера, вернувшись с острова, отдает приказы. Человек, которого советник Императора привел с собой, был напуган и растерян.

– Иржи, – Химера смотрела на исчезающий в сумерках остров, – я чувствую, как ты стремишься вернуться на большую землю, и понимаю, что тебе нет дела до людей, приходивших сюда под черными парусами.

Иржи слушал, цепенея от ледяного голоса, будто превращаясь в камень.

– Но скажи мне, – продолжал советник Императора, – почему ты не попросил за своих друзей? За тех, кто делил с тобой дни на острове в течение двух лет. Кто помогал тебе выжить. Кто не отходил от тебя, когда ты заболел. Каждый присягающий Империи может перед тем попросить о выполнении небольшого желания.

– Тебе все ведомо, что же я могу еще сказать? – теперь, когда остров исчез, он почувствовал себя по-настоящему одиноким, но живым.

Химера ухмыльнулась, уловив эту мысль.

– Ты не колдун, поэтому не прочитаешь заклятье, написанное мною на песке, даже Морю его не смыть. Но добра в тех чарах меньше, чем в твоих мыслях, хотя мысли твои черны. Зависть и ложь, которыми ты жил эти два года, точат твои мысли, Иржи, как червяк яблоко. Ложь о восстании против Империи и заточении. И зависть к чужому счастью, к чужой молодости, к пиратской удали, которой у тебя никогда не будет. Зависть съела твою душу, Иржи.

В каждом слове советника Императора притаилось отчаяние, перетекающее в без того обезображенную завистью душу человека.

– Почему ты не оставил меня на острове, колдун, чтобы зависть окончила свою работу? – стараясь удержаться над пропастью отчаяния, спросил Иржи.

– Почему? Потому что ты нужен мне, человек, – рассмеялся колдун. – Потому что ты видел пиратов, видел их корабль, а теперь проклянешь их всех, – советник Императора жестом позвал двух солдат. – Казните его. Все равно как.