Текст книги "Первая неделя"

Автор книги: Наталья Парыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Н. Д. Парыгина
Первая неделя

Лида приехала в Мшанки с попутной машиной. Главврач района Анна Николаевна хотела сама поехать с нею, но привезли тяжелого больного, и она не смогла.

Шофер вел машину по заросшей травою улице. Деревянные избы с просторными дворами и огородами тянулись по обе стороны. Сельмаг. Клуб. Честно сказать – неказистый клуб. Чайная. Смотри-ка, даже чайная есть!

Лиде очень хотелось, чтобы эта сибирская деревня Мшанки ей понравилась. Но то, что она видела, не привлекало. Улица неровная, с засохшей гребнями глиной, мусор вокруг, деревьев во дворах мало. А цветов совсем не было и оттого деревня казалась голой и неприбранной. «Надо будет провести беседу, чтобы садили деревья. Школьников организую, поговорю с учителями и организую», – думала Лида.

– Приехали, фельдшерица, – сказал шофер.

Машина стояла возле большого деревянного дома с вывеской «Сельсовет».

– Ну, спасибо, – сказала Лида. – Счастливого вам пути.

– Когда лечить-то начнешь?

– Завтра, наверно. А если что срочное, так и сегодня.

– Давай, давай, действуй, помощник смерти, – подмигнул смуглый озорник-шофер.

– И совсем не остроумно, – сухо проговорила Лида.

– Я на этой неделе заболею, – сказал шофер. – Приеду к тебе лечиться.

– У вас же свой медпункт есть.

– Свой мне не помогает. Меня, между прочим, Ваней звать. Иван Зайцев. А то за всю дорогу так и не познакомились. Сам пока холостой.

– Мне это безразлично, – сказала Лида.

– Ну, не совсем, поди, безразлично, – усмехнулся Зайцев, доставая из кузова ее чемодан.

Он донес его до сельсовета, пожелал успеха и уехал.

Председатель был не один – еще двое мужчин сидели возле стола и курили. Все они бесцеремонно уставились на Лиду.

– Вот, приехала, – сказала Лида. – На медпункт. Фельдшерицей.

– Фельдше-ри-цей? – нараспев переспросил пожилой дядька, сидевший напротив председателя.

Председатель ничего не сказал, только почесал переносицу и вздохнул. Он очень выразительно вздохнул, обидно для Лиды. «Не фельдшерица ты, а одно название». Так примерно можно было истолковать этот вздох.

– Я окончила медицинский техникум, – сказала Лида с некоторым задором.

Председатель никак не реагировал на это важное сообщение. Тогда Лида прошла вперед, поставила чемодан на табурет, открыла его, достала документы и протянула председателю.

Он прочел направление, взял паспорт, долго разглядывал его, словно выучивал наизусть.

– Значит, Смирнова, – сказал он и опять протяжно вздохнул.

Лида не выдержала.

– Ну что вы вздыхаете! – сказала она с раздражением. – Если не нужен фельдшер, так я уеду.

– Фельдшер нужен, как не нужен? – Председатель вздохнул в третий раз.

На этот раз Лида молча стерпела его вздох.

– У тетки Мариши будешь жить, – заявил председатель. – Только у ней детей трое.

– Что же, как ночью за мной прибегут, так всех детей потревожат, – недовольно проговорила Лида.

– У тетки Мариши тебе будет хорошо, – решил председатель, не придав значения ее словам. – Вот как пойдешь по этой улице, считай от сельсовета пятый дом. Скажешь: Кузин, мол, прислал.

Тетка Мариша окучивала в огороде картошку. Двое ребят, мальчик и девочка, сидели неподалеку от матери между картофельными бороздами и по-очереди грызли один огурец.

Лида, со двора увидев хозяйку, вошла в огород, сказала, что ее направил Кузин.

– Ну так что? – отозвалась тетка Мариша. – Живи, дом большой.

И она продолжала окучивать картофель, не обращая больше на Лиду внимания, а та стояла возле чемодана и не знала, что делать.

– В сарае, – сказала тетка Мариша, кончив рядок, – еще тяпка есть, мы с тобой вдвоем-то вот как скоро управимся.

Лида сходила за тяпкой, сняла туфли и стала помогать тетке Марише.

Они управились часа за полтора.

– Сейчас покормлю маленького и пойдем на озеро, – искупаемся, – сказала тетка Мариша. – А тогда ужинать будем.

Но Лида с этим планом не согласилась.

– Я сначала сбегаю на медпункт, – заявила она.

Умылась во дворе, выпила молока с хлебом и пошла в медпункт.

Большой ржавый замок висел на двери. Ключ с трудом, со скрипом повернулся в этом замке. У Лиды сильно колотилось сердце, словно за дверью с нею должно было произойти что-то необыкновенное.

Но медпункт был самый обыкновенный – очень похожий на тот, в Рязанской области, в котором Лида проходила практику. В передней стояли некрашеная скамейка и стол. В приемной – стол и несколько стульев, накрытая клеенкой кушетка, белый шкафчик. Пахло лекарствами и пылью.

«Совсем заброшенный, нежилой вид, – подумала Лида. – Надо будет сначала хорошенько прибрать…»

У окна на гвоздике висел длинный белый халат. Лида тихо, словно боясь кого-то потревожить, прошла через кабинет и потянулась к халату.

Он был сильно велик ей – с мужского плеча. Анна Николаевна говорила, что тут прежде был фельдшер мужчина.

Все-таки Лида надела халат, завязала пояс. Жаль, что не было зеркала: взглянуть бы, как она выглядит. Лида села за стол вполоборота к пустому стулу, за которым скоро, быть может, уже завтра, будет сидеть ее первый пациент.

– На что жалуетесь? – спросила она воображаемого пациента.

Вопрос прозвучал слишком робко.

– На что жалуетесь? – погромче повторила Лида.

Нет, опять не так. Надо же сначала записать фамилию.

– Садитесь, пожалуйста. Вот на этот стул. Как ваша фамилия?

– Шабалин – моя фамилия.

Лида вздрогнула всем телом и вскочила. Пожилой мужчина стоял в дверях и серьезно, даже строго глядел на Лиду.

– Мочи нет, до чего голова болит, – сказал он и не спеша прошел к тому самому стулу, на который указывала Лида. – Пилюль бы каких, что ли, дала, дочка.

Лида все еще стояла у стола и не могла произнести ни слова. Пациент, видимо, почувствовал ее растерянность и сам смутился.

– Мне баба советовала, чтоб до завтра погодить, – проговорил он, – да уж больно замучился. Услыхал, что ты приехала, и пошел. Да ты садись, не бойся.

– Я не боюсь, – сказала Лида. – Давно у вас болит?

Она долго выспрашивала и выслушивала своего первого пациента, измерила кровяное давление, потом дала ему пирамидон и направление в больницу. Но пациент сказал, что пирамидон ему не помогает, а в больницу он не поедет, так как он бригадир и сейчас самая работа.

Шабалин уходил явно разочарованный, Лида по его ссутулившимся плечам видела, что он недоволен и расстроен, и ей хотелось побежать за ним вслед, догнать его, вернуть и вылечить. Но она не знала, как вылечить.

А он в дверях вдруг обернулся и сказал:

– Ты бабку Лиходееву опасайся. Это она прежнего фельдшера выжила. Как бы и тебя…

– Да ну! – сказала Лида. – Какая-то бабка…

Старуха Лиходеева пришла на следующий день. Лида вместе с теткой Маришей уже навела в медпункте порядок, и в воздухе теперь не пахло пылью, а только лекарствами и немножко сыростью от непросохшего пола. Сама фельдшерица была в белоснежном халате, который ей сшила мама еще там, дома. Лида любила, чтобы одежда сидела аккуратно, по фигуре, и мама умела ей угодить.

Лида начала прием ровно в девять. Первой вошла женщина с девочкой, у которой была ангина. Потом – дядя с фурункулом на шее. А третьей оказалась бабка Лиходеева.

Что это и есть Лиходеева, Лида узнала, когда бабка назвала свою фамилию. А сначала она увидела обыкновенную старуху с сухим бледным лицом, одетую в черную просторную юбку и коричневую кофту и повязанную белым в крапинку платком. Старуха двигалась медленно и важно, словно в церкви. Лида пригласила:

– Садитесь, бабушка.

Бабка плавно, неторопливо опустилась на стул и прямо уставилась в лицо фельдшерицы острым неприветливым взглядом.

– Лечишь? – спросила она хрипловато.

Лида не стала отвечать на этот праздный вопрос.

– Как ваша фамилия? – спросила она.

– Лиходеева моя фамилия, – сказала бабка. – Фекла Никифоровна. Ай слыхала уж про меня? – добавила она, заметив промелькнувшее в глазах фельдшерицы беспокойство.

– Нет, – соврала Лида, – не слыхала. На что жалуетесь? Ну, чем заболели?

Бабка приоткрыла беззубый рот в неприязненной усмешке.

– Болезнь моя известная, – сказала она, – только тебе ее не вылечить. Ни ты, ни я – никто не вылечит. Старость называется моя болезнь.

Лида смутилась.

– Но если у вас что-то болит…

– Ты сколько прожила? – спросила бабка. – Двадцать лет прожила?

– Двадцать один.

– А я – семьдесят четыре. Вот сколько! Семьдесят четыре.

– Знаете, – перебила Лида, – меня там ждут. Если вы не болеете, так зачем вы пришли?

– Поглядеть на тебя пришла, – откровенно призналась старуха, – какая ты есть. И другие поглядеть пришли. Деревня наша отдаленная, новых людей мало – вот и любопытствуем. А лечиться к тебе не пойдут. До тебя парень был – к нему не ходили. Год прожил да уехал. Сбежал. Ты тоже сбежишь.

– Уходите, – дрожащим голосом потребовала Лида, – уходите сейчас же, я не хочу вас слушать. И не сбегу я, слышите? Ни за что не сбегу!

– Гонишь? – зловеще проговорила бабка и, поднявшись со стула, выпрямилась во весь рост. – Вот как ты со старым человеком обходишься – взашей гонишь? Ладно, я уйду. Все уйдем. Сиди тут одна. Никто к тебе ходить не будет. Сиди да пей казенный спирт. В Глухове фельдшер от казенного спирту пьяницей стал. Так он хоть понимает чего-то, порошки может выписать, а ты ничего не понимаешь.

– За что вы так? Что я вам сделала? – спросила Лида и заплакала, закрыв лицо руками.

Она не слышала шагов – старуха Лиходеева ступала совершенно бесшумно, только скрипнула дверь и потом донесся ее хрипловатый голос.

– Слыхали, люди? – вопрошала бабка. – Слыхали, как она со мной? Уходи, говорит. Ты, говорит, старая, тебе, говорит, помирать пора, а не лечиться. Выгнала. Не стала лечить. И вас не станет. Ей лишь бы деньги получать.

Лида вскочила, вытерла лицо рукавом халата и кинулась к двери.

– Зачем вы так бессовестно лжете? – крикнула она бабке Лиходеевой.

Та только кольнула ее злым взглядом и сказала не Лиде, а ожидавшим приема больным:

– Вот она какие слова говорит старому человеку! Дети мне таких слов не говорили. Ни внуки, ни чужие – никто. Лечитесь у ней… Она вас налечит… Покалечит…

И старуха Лиходеева, глядя прямо перед собою, направилась к двери.

– Следующий, входите, – сказала Лида.

Очереди ожидали человек шесть. Но на приглашение Лиды никто не встал. Люди молчали и не смотрели на фельдшерицу.

– Это неправда, – сказала Лида, – я совсем не говорила ей, что не буду лечить. Она сама меня обидела.

Молодая девушка с болезненно разрумянившимися щеками тяжело поднялась со скамейки. Лида подхватила ее под руку, провела в кабинет.

Пока она ее принимала, остальные пациенты исчезли. Лида сидела до вечера – никто не пришел.

Конечно, о столкновении фельдшерицы с бабкой Лиходеевой узнала вся деревня. И не от Лиды, а от бабки. Дошло до председателя сельсовета. Он вызвал Лиду и потребовал объяснений, но когда она стала рассказывать, как было дело, не стал слушать – глядел в стену отсутствующим взглядом и вздыхал.

Через два дня Лиду вызвали к телефону – наверно, председатель сельсовета или еще кто-нибудь нажаловался главврачу района. Анна Николаевна очень строгим голосом говорила Лиде, что она должна быть тактичной, что ей следует извиниться перед старым человеком и впредь вести себя умнее.

– Я не буду извиняться! Ни за что! – крикнула Лида в трубку. – Это она должна извиняться.

Одна тетка Мариша сочувствовала своей квартирантке. Но сочувствие это не переходило в активную помощь. Похоже было, что тетка Мариша сама побаивается старухи. «Зловредная бабка, – сказала она как-то Лиде, – язык у ней поганый: ославит ни за что ни про что. Недаром и фамилия такая: Лиходеева».

Лида сидела в положенные часы в медпункте, как в тюрьме, совсем одна. Редко-редко заходил к ней кто-нибудь. Молодежь не болела, а пожилые обращались к бабке Лиходеевой, либо ездили в соседний медпункт, в Глухово, к тому самому фельдшеру, который, по словам бабки, не по назначению использовал казенный спирт.

Началась уборочная, все были заняты на полях, и Лидой никто не интересовался: сидишь на своем фельдшерском пункте, ну и сиди. Она бы, может, долго так сидела, если бы однажды вдруг не заехал на минутку тот шофер, Ваня Зайцев.

Он громко постучал в дверь, вошел, взглянул на Лиду и, наверно, по ее лицу сразу догадался, что у нее неприятности.

– Похоже, что не я заболел, а ты, – сказал он. – Давай объясняй, что за диагноз.

И Лида, обрадовавшись, что хоть один человек вспомнил о ней, рассказала о своих неприятностях.

– Зря ты перед этой старухой крылышки распустила, вот что, – сказал Зайцев. – Она нахально действует, а ты сидишь в своем медпункте, как наказанная. Хочешь добиться победы – переходи в наступление. К тебе люди не идут – сама к ним иди. И здоровье проверь, и о жизни поговори. Ты же культурная сила в деревне!

– Я никак не ожидала, что так получится, – пожаловалась Лида.

– Твоя вся работа на неожиданностях строится. Ты комсомолка?

– Комсомолка.

– Ну и все, – сказал Зайцев. – Воюй! Вот уборочная кончится – я к тебе на мотоцикле приеду, на танцы пойдем. А пока до свиданья, тороплюсь.

Он крепко пожал Лиде руку и уехал.

Лида еще посидела, подумала, потом решительно встала, замкнула медпункт и, взяв у тетки Мариши велосипед, поехала в поле.

На полевом стане Лиду встретили приветливо. Трактористы как раз обедали, повариха принесла из вагончика чашку, наложила фельдшерице каши.

Лида спросила, не болеет ли кто-нибудь. Никто не болел.

– Меня вот комар в щеку укусил, – сказал один чумазый парень, – не дашь бюллетень?

– Можно, – засмеялась Лида.

Но потом дело все-таки нашлось. Трактористы пили сырую воду, прямо из речки, и Лида прочла им целую лекцию о микробах, которые живут в такой воде.

– Сколько раз говорила председателю колхоза, чтоб бачок купил, – сказала повариха, – да у него разве допросишься.

– Я добьюсь, – пообещала Лида.

Часа через два она разыскала председателя колхоза. Он выслушал ее и махнул рукой.

– Отстань ты с пустяками.

– Это не пустяки…

– Отстань, говорю! – повысил голос председатель. – Не видишь, туча заходит? Поезжай-ка домой, пока тебя дождь не намочил.

– Буду жаловаться! – пригрозила Лида.

– Хоть самому господу богу, – равнодушно сказал председатель.

Так Лида и уехала ни с чем. Однако, несмотря на неудачу, настроение у нее было гораздо лучше, чем в прежние дни. «Надо будет с трактористами поговорить, чтобы они сами нажали на председателя», – думала она.

Вечером разразилась гроза. Лида была уже дома, они с теткой Маришей и с ребятами сидели за столом, ели картошку с солеными груздями, а за окном грохотал гром, и сильные дождевые струи били в стекла. Тетка Мариша беспокоилась о муже – он работал комбайнером и уже несколько суток не был дома.

– Да где же это мой-то? Неуж опять остался в вагончике ночевать? Обещался ведь прийти. Разве что дождь помешал…

Вдруг ступеньки крыльца заскрипели под чьими-то тяжелыми шагами.

– Идет все-таки, – обрадовалась тетка Мариша, вскакивая из-за стола.

– Папка идет, папка идет! – закричали ребятишки.

Но вошел не тот, кого ждали, а высокий худой плотник Григорьев.

Он стоял у порога, и с одежды у него текло, так что вмиг образовалась целая лужа.

– Фельдшерица, – сказал Григорьев глухим голосом, – баба моя помирает.

– Уж сразу и помирает, – недоверчиво проговорила тетка Мариша, – я ее позавчера видела.

– Совсем помирает, – повторил Григорьев.

– Идем, – сказала Лида, на ходу надевая жакетик.

– Погоди ты, – ухватила ее за руку тетка Мариша. – Плащ дам.

Она подала Лиде свой плащ, сама подняла капюшон. Плащ оказался Лиде до полу. Григорьев первым вышел, Лида шагнула следом под секущие потоки ливня.

– Давно заболела? – прокричала она, стараясь перекрыть шум дождя.

– Вчера. Живот схватило.

– Что ж сразу не пришли за мной?

Григорьев молчал – может, не расслышал.

– Сразу болезнь всегда легче перехватить, – громче сказала Лида.

– Хотел я, – склонившись к самому лицу Лиды, сказал Григорьев, – да бабка Лиходеева отсоветовала. «Разве, говорит, она больше меня понимает? Кабы доктор, а то фельдшерица». Травами поила Тоню, теперь горшок на живот поставила, а той все хуже. Тетка она ей, жене-то.

– Вот умрет из-за вашей бабки жена – будете знать.

– Ты не дай помереть, – попросил Григорьев. – Ты же все-таки училась, понимаешь в медицине.

В избе, куда вошли Григорьев с Лидой, царила тишина. Двое мальчиков-дошкольников смирно сидели в кухне на лавке.

– Что мать? – спросил Григорьев.

– Стонет, – сказал старший.

Лида сбросила на лавку плащ, прошла в горницу. У кровати больной сидела не одна бабка Лиходеева, а целый консилиум из трех старух.

Больная лежала высоко на подушках, бледная, с растрепанными волосами и закрытыми глазами. Стиснув зубы, она тихо стонала. На животе у нее громоздился опрокинутый глиняный горшок.

– Полегчает, – сказала бабка Лиходеева, глядя мимо Лиды на остановившегося в дверях Григорьева. – Я ей маленько живот поправила, кишки у ней с места сдвинулись, видать, тяжелое подняла.

– А ну, выйдите отсюда, – потребовала Лида.

– Она мне не чужая – племянница, – обиженно возразила бабка Лиходеева, – я ее на руках вынянчила.

– Уйдите, мамаша, – сказал Григорьев тихо, но непреклонно.

Бабка что-то пробормотала под нос, но вышла. Другие старухи без сопротивления последовали за нею.

Лида сняла горшок и осторожно потрогала Тонин живот. Та застонала громче.

– Полегче, – попросил Григорьев.

– Уйдите тоже, – прикрикнула на него Лида.

Она впопыхах забыла забежать за фонендоскопом и теперь выслушивала сердце, приложив ухо к груди. Сердце билось с перебоями, временами совсем заходилось, и пульс был неровный, слабый. С первого раза Лида не поняла, что у больной. Похоже было на острый приступ аппендицита, а мог быть и заворот кишок. Лида снова принялась исследовать живот.

– Операцию надо, – сказала Лида Григорьеву, который все-таки остался в горнице. – Сидите сами возле нее, старух не подпускайте. Я побегу в сельсовет, в больницу позвоню, потом за лекарствами заскочу в медпункт и вернусь.

– Не перенесет она дороги, – подавленно проговорил Григорьев.

– Ты ее прежде смерти не отпевай, – оборвала Лида. – Ждите меня, я скоро.

И она выскочила из избы, на ходу запахиваясь в плащ.

Сельсовет оказался на замке. Лида сбегала к сторожу, отругала его – зачем не сидит в сельсовете, взяла ключ, принялась звонить. В трубке сипело и пищало, то не проходили гудки, то никто не отвечал. Наконец ей удалось дозвониться до дежурного врача. Лида рассказала о больной.

– Она не транспортабельна? – спросил дежурный врач.

– Какой там «транспортабельна», говорю – синеет, – отчаянно крикнула в трубку Лида. – Где Анна Николаевна?

– Сейчас пошлю за ней, – сказал врач.

Бесконечно долго – так показалось Лиде – не было Анны Николаевны. Но, услышав ее голос, Лида сразу успокоилась. Анна Николаевна задала несколько вопросов, сказала, что сейчас выезжает, и велела выслать навстречу грузовик – помочь на случай, если машина застрянет в грязи.

Когда Лида вернулась, старух не было. И ребят Григорьев куда-то услал. Сам он сидел у постели. Председатель колхоза стоял в дверях и смотрел на больную.

– Грузовик надо послать, – сказала ему Лида, – вытаскивать машину, если застрянет.

– Пошлем, – послушно согласился председатель.

Лида впрыснула Тоне камфару, положила ее поудобнее.

– Ничего, – сказала она, – ничего, все будет хорошо.

А сама не была уверена – будет ли хорошо, только успокаивала Григорьева и больную. И себя тоже. Она теперь сидела у постели рядом с Григорьевым и волновалась так же, как он, может даже больше, потому что она его успокаивала, а ее некому было успокоить. Она знала, что каждую минуту может случиться самое худшее.

– Ну потерпи, немного совсем потерпи, скоро придет машина, – твердила Лида и до звона в ушах напрягала слух – не идет ли эта машина.

Ничего она сейчас не хотела, ни о чем не думала, только бы приехал врач. Да когда же доползет эта проклятая машина? Если со скоростью пятьдесят километров в час… Какая там скорость. Дорогу размыло, грязь, темень… Сколько уже прошло? Час? Больше? Надо было заметить время…

А дождь все лил и лил, обильный, нескончаемый, тревожно, зловеще стучал по крыше, бился о стекла. «Хоть бы скорее, господи, хоть бы скорее она приехала», – думала Лида.

И будто в ответ на ее немую мольбу сквозь гул дождя вдруг пробился звук приближающейся автомашины. Лида вскочила и без плаща выбежала на улицу, прямо в низвергающийся с неба холодный поток.

Из машины вышли трое: Анна Николаевна, еще молоденькая женщина-врач и хирургическая сестра.

Анна Николаевна осматривала больную, а Лида стояла и пристально смотрела на ее руки, грубоватые красные руки хирурга с коротко остриженными ногтями.

– Диагноз правильный, – сказала, разгибаясь, Анна Николаевна. – Нужна операция.

Она вымыла руки и вышла на улицу. Лиде казалось, что Анна Николаевна слишком медлит и совсем не волнуется за жизнь больной.

– Тут где-то, по-моему, недалеко сельсовет? – спросила Анна Николаевна.

– Через дорогу, – сказала Лида.

– Пойдем, посмотрим.

В сельсовете горел свет. Кузин и председатель колхоза сидели за столом и беседовали. Когда вошла Анна Николаевна, они встали.

– Опять здесь будешь оперировать, Анна Николаевна? – спросил Кузин.

– Здесь. Везти нельзя. Велите вымыть пол. Да лампу надо опустить пониже.

– Шнура нет, – заикнулся было Кузин.

– Обдерите в любой избе! – резко проговорила Анна Николаевна.

Несмотря на дождь, который, правда, пошел на убыль, в сельсовет набились любопытные. И тетка Мариша оказалась здесь.

– А поглядеть нельзя? – спросила она.

– Вот когда тебя самое положу на стол, тогда поглядишь, – сказала Анна Николаевна.

– Избави господи! – испугалась тетка Мариша.

Укрыв плащами, на носилках принесли больную и положили на два составленных вместе и накрытых простынями стола. Анна Николаевна долго мыла над тазом руки, Лида поливала ей из чайника.

Анна Николаевна приказала всем любопытным выйти, и в сельсовете сделалось очень тихо. Молодая коллега Анны Николаевны давала наркоз. Лида держала прикрытую сверху бумагой электрическую лампу. Она старалась, чтобы свет падал куда нужно, и все время смотрела вниз, так что лица Анны Николаевны не видела, а только руки – ее руки и руки хирургической сестры.

У сестры руки были маленькие, нежные, с тонкими, но очень цепкими пальцами. Они быстро и ловко схватывали нужный инструмент и передавали его в другие руки, которые на вид казались гораздо грубее. Но Лида полжизни отдала бы за такие руки с их удивительным уменьем и уверенностью в каждом движении.

Лиде очень хотелось посмотреть в лицо хирурга, и она, стараясь держать лампу на прежнем месте, подняла взгляд. Лицо Анны Николаевны было закрыто белой маской, только глаза смотрели вниз. Очень напряженно, сосредоточенно смотрели они, и по одному этому взгляду Лида поняла, какой большой, какой огромный путь прошла Анна Николаевна, прежде чем руки ее обрели волшебную ловкость и научились отнимать жизнь у смерти.

– Держи ниже!

Лида поспешно поднесла лампу ближе к рукам хирурга.

Ей казалось, что операция идет очень быстро. Анна Николаевна в самом деле спешила. Она часто спрашивала: «Пульс?» – и молоденькая врачиха отвечала ей встревоженным голосом. Лида со страхом смотрела на руки хирурга – вот сейчас они дрогнут и сделают что-то не так. Когда спешишь, легко ошибиться… Но пальцы работали все так же размеренно и неутомимо.

И еще Лида боялась, как бы не погас свет. У них это бывало: вдруг ни с того ни с сего начнет барахлить станция, и свет гаснет. Надо было приготовить керосиновую лампу, но как-то никто не подумал об этом. «Хоть бы успеть! – думала теперь Лида. – Хоть бы не погас свет!..»

А потом Лида лежала на двух столах рядом с Тоней, и ее кровь по трубочке текла к Тоне. Они все-таки тоже спешили, хирург и ее спутницы, и не захватили сыворотку для определения группы крови. Лида просто выручила их. Правда, у хирургической сестры тоже первая группа, но она очень худенькая, и ей уже пришлось в этом месяце вот в такой же примерно обстановке давать кровь. Но в крайнем случае она бы, конечно, дала и сейчас.

Лида лежала и искоса смотрела на безжизненное лицо Тони. Анна Николаевна теперь сама держала Тонину руку, проверяя пульс. У нее было усталое, немолодое лицо, и глаза уже не казались острыми и умными, как во время операции, просто обыкновенные глаза, немножко прищуренные и окруженные тонкими морщинками.

В комнате было тихо, и, когда тонко заскрипела дверь, звук этот показался очень резким. Григорьев просунул голову, потом на цыпочках вошел.

– Жива? – спросил он вполголоса.

– А как же? – сказала Анна Николаевна. – Конечно, жива.

Вот и все, что случилось в эту ночь. То есть все самое главное – жизнь, которую они спасли, которую спасла Анна Николаевна. Ну, и Лида тоже… Кое-что сделала для этого и Лида.

Все остальное – пустяки. Когда человеку очень плохо, и он может умереть – все остальное пустяки, ведь правда? И не стоило бы даже об этом вспоминать. Но Лида вспоминала. Почему-то для нее эти пустяки имели значение.

Как Григорьев, чудак, всех целовал! Анна Николаевна сказала ему, что опасность миновала. Утром она вызовет санитарный самолет, Тоню увезут в больницу, и через две недели он сможет сам приехать за своей женой. Григорьев стоял, растерянно расставив руки и с глупым от счастья лицом, а потом обхватил Анну Николаевну за плечи и поцеловал. И молоденькую врачиху, и хирургическую сестру, и Лиду… Даже Кузина хотел поцеловать, но тот отстранился.

– Ладно, ладно, – ворчливо сказал он, – ты бы, чем с поцелуями лезть, ужином бы докторов покормил.

– Да как же! Да сейчас! – засуетился Григорьев.

Председатель колхоза, стоя у Анны Николаевны за спиной, делал Лиде какие-то знаки, вроде манил к себе. Лида подошла, он отвел ее в сторонку, тихонько сказал, кивая на Анну Николаевну:

– Ты – не надо. Не жалуйся. Я завтра пошлю за бачками для всех бригад. Пусть пьют кипяченую.

Лида кивнула: ладно, не буду жаловаться, раз такой оборот.

Анна Николаевна велела Лиде идти отдыхать. Но Лида сказала, что бригадир мучается головными болями, а ехать в больницу ему некогда, так что Анна Николаевна должна непременно его осмотреть. И они пошли к больному бригадиру.

Дождь перестал. Было очень грязно, ноги скользили по размокшей глине, один раз Лида чуть не шлепнулась, но Анна Николаевна успела поймать ее за локоть. У Лиды слегка кружилась голова – может, оттого, что у нее теперь стало немножко меньше крови.

Анна Николаевна не осталась ночевать в Мшанках, спешила, у нее в больнице тоже был тяжелый больной. Она оставила дежурить молоденькую коллегу и уехала вместе с хирургической сестрой.

Когда Лида вернулась домой, тетка Мариша не спала.

– Там Кузин говорил, что тебе отдельную квартиру даст – у нас ведь есть для фельдшера квартира, – сообщила тетка Мариша. – А ты не ходи в отдельную. Али тебе у меня плохо?

– Я не пойду, – пообещала Лида. – А почему он сразу не дал?

– Не надеялся на тебя. Хочешь молочка с шанежкой?

– Нет. Я спать хочу.

Она легла и закрыла глаза, словно окунувшись в мягкую мглу. «Сегодня как раз неделя, как я приехала в Мшанки», – подумала Лида.

Смуглый Зайцев со спускающимися на лоб черными волосами и в расстегнутой на загорелой груди рубашке вдруг улыбнулся ей из тьмы. «Ну как?» – спросил он. «Да ничего», – сказала Лида.

Проснулась она от яркого, бьющего в окно солнца. Тетка Мариша заглянула в комнату.

– Чего спишь-то до такой поры? – ворчливо сказала она. – У медпункта люди сидят. Тебя ждут…