Текст книги "День катастрофы – 888. Остановленный геноцид в Южной Осетии"
Автор книги: Наталья Давлетшина
Соавторы: Модест Колеров,Инга Кочиева,Валентина Быкова,Алексей Маргиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
9.08.08 В наибольшей мере все тяготы войны пришлось выдержать защитникам Цхинвала, общее число жителей которого составляет менее 40 000 человек, включая детей, женщин и стариков. По оценкам военных экспертов, примерное соотношение сил наступающих и обороняющихся было 5:1, а на ключевых участках – 10:1. При этом грузинские солдаты были гораздо лучше экипированы и подготовлены для ведения военных действий. Рассказывает солдат юго-осетинского ОМОНа, участвовавший в первых боях: «Грузины вставали даже после ранения и с яростью кидались вперед, даже если у них были покалечены ноги или руки. После огнестрельных ранений, с ранами, из которых шла кровь, они все равно бились до последнего. В плен грузины никого не брали, на месте уничтожали и убивали. После боя у некоторых из них нашли уколы, шприцы с морфием или еще с каким-то препаратом». Эта дубовая роща, которая была раньше любимым местом для гуляния горожан, превратилась теперь в большое кладбище. Среди трупов, оставшихся там после битвы, было и несколько темнокожих – наемников в военной форме.
Защитники Южной Осетии в большинстве представляли собой добровольцев, лишь накануне получивших оружие и деморализованных бомбардировками города, тревожащихся за судьбы своих родных. Беспокойство не было напрасным. Вот еще свидетельства очевидца: «Когда в город вошли танки, я видел, как сожгли семью. Как раз на углу того дома, где мы сидели. Отец, ребенок и мать пытались выехать за пределы города на „Жигулях“ седьмой модели.
Белая машина, явно не военная. И люди в ней сидели в гражданской одежде. Они пытались переехать улицу, и в этот момент по ним долбанул танк.
Буквально за минуту, за полминуты, даже… – за секунду до взрыва мать успела выскочить. Ей очень сильно повезло. Но отец и ребенок – они заживо сгорели в машине. Мать мы дотащили до подъезда и потом еще часа полтора или два, наверное, все слушали ее крики. Она рвала на себе волосы, говорила, что хочет к своим, к ребенку и мужу, потому что без них ее жизнь не имеет смысла. Она сама была ранена, у нее кровь шла. Это то, что я видел своими глазами. Так продолжалось до вечера, пока нашим ребятам не удалось сжечь большинство этих танков, а другие просто отступили.
Есть еще рассказы моих друзей. В селе Цунар, например, поймали мать и дочь. Их задавили танком и потом по ним еще долго катались на танке. Во дворе 5-й школы (Цхинвала. – Ред.) есть мемориальное кладбище, созданное в 1990-е годы, после первой войны, когда мы не могли вывозить трупы из города из-за обстрелов и хоронили погибших прямо во дворе школы. Во двор этой школы заехал грузинский танк, сломал церковь, которая там стоит, православную часовню, раздавил большинство могил, проехался по ним и выехал обратно. По-моему, ни один здравомыслящий человек такого делать не будет – зачем? Таких случаев и рассказов масса».
«Одна женщина рассказала, как грузинские солдаты зашли в подвал, где пережидали бомбежку она с малолетним ребенком и другие мирные жители, и открыли по ним огонь. Она упала на пол и зажала ребенку рот ладонью, чтоб он не плакал, то есть притворились мертвыми. Когда стрельба стихла, она, переступая через погибших и раненых, выбралась из подвала и сама не помнит, как очутилась здесь», – рассказал Интерфаксу Александр Фалько, атаман Ставропольского казачьего округа Терского казачьего войска, прибывший на помощь Южной Осетии. А вот рассказ Нелли Бикоевой, завуча Государственного лицея искусств. Этот сюжет показало осетинское телевидение через неделю после прекращения военных действий. Женщина все еще пребывала в шоковом состоянии: «С седьмого по девятое мы просидели в подвале, считай, три с половиной дня. В подвале даже воды не было, а обстрел был такой сильный, что мы не могли выйти, подняться на этаж и бутылку воды принести… На счастье, в нашем подъезде грудных детей не было, все были взрослые, двадцатидвухлетние девочки, они все терпели… Когда идет такой обстрел, что у тебя дыхание перехватывает, не знаю, может, военные к этому привыкли, но для мирных жителей, женщин, стариков, детей, это был такой ужас – казалось, сейчас нутро разорвется. Я не знаю, как можно обстреливать город из „Града“, крупнокалиберными снарядами – я не военный человек, но я знаю, что некоторые снаряды – как их называют, пушечные или как-то так – они запрещенные, так неужели мирный город можно так обстреливать?!
Ужас какой-то, в наш дом было два прямых попадания, масса осколочных, на нашем корпусе ничего не осталось, ни одного целого стекла, стены искорежены… К счастью, в нашем доме погибших не было, из тех, кто был в подвале, погибших не было. Но те ребята, которые воевать ушли – кто знает? Мы еще не смогли с соседями собраться, мы созваниваемся, спрашиваем друг у друга, как наши. Про двух соседей мы вообще пока ничего не знаем, одинокие старики Тибиловы: Нана Темболовна и Герас, муж ее. Где они сейчас? Они тоже в нашем подвале были».
К вечеру 8 августа танковая атака в Цхинвале захлебнулась. Несколько грузинских танков были уничтожены резервистами (по официальным сводкам, всего в ходе боев 8 августа в Цхинвале было уничтожено 12 танков), остальные ушли из города. Широкую известность получила история о том, что один из танков подбил лично глава Совета безопасности Южной Осетии Анатолий Баранкевич. Кадровый офицер, в момент атаки на центр города он находился рядом с одной из добровольческих бригад, вооруженных гранатометами. После неудачного выстрела одного из резервистов Баранкевич отобрал у него гранатомет и подбил танк. Вот что он рассказывал впоследствии в интервью для Первого канала: «Когда появился головной танк, башня у него была повернута в правую сторону. В лоб его из гранатомета не пробить. А тут он мне подставил свою башню, заднюю часть башни, которую можно спокойно пробить из гранатомета. Хорошо горит, кстати, в бочину ему влупил, он сдетонировал». Еще в один грузинский танк, экипаж которого сдался в плен, забрался доброволец и, угрожая грузинским мотористу и наводчику пистолетом, заставил их обстрелять грузинские позиции.
К тому времени многие мирные жители собрались на Привокзальной площади Цхинвала в подвале гостиницы «Алан», где удалось устроить подземный бункер, достаточно надежный, оборудованный электрическим генератором. Туда были спущены матрацы, доставлено скудное питание, которым все же удалось накормить людей. Многим людям, укрывавшимся в других подвалах, повезло гораздо меньше.
«Российской газете» рассказывает Анна Кокоева, бывшая сотрудница смешанной контрольной комиссии по урегулированию грузино-осетинского конфликта. Ее дом был расположен рядом с городком миротворцев на окраине города, по которому велся массированный танковый обстрел. «Ближе к 12 ночи начался ужасный обстрел. Это было полной неожиданностью. Мы уже никуда не могли выйти из дома, так как велся артиллерийский огонь. Вместе с соседями мы спустились в подвал. Всю ночь велся огонь, ни минуты не смолкал.
У меня был ребенок, девочка трех с половиной лет, тоже не спала всю ночь, тоже боялась, потом начали вести огонь по нашему зданию, наш подвал начал рушиться. Я сидела и ждала, когда нас убьют или завалят стены. Я надеялась, что мой ребенок умрет быстро, без мучений».
Еще одна женщина и еще одна страшная история: «Что вам рассказать? Этот ужас не передать словами, нужно видеть своими глазами, – с болью в голосе говорит Заира корреспонденту РГ. – Мы три дня просидели в подвале. Без воды, света, питания. Нас практически постоянно бомбили. Бросали в подвалы гранаты, чтобы добить окончательно, прямо на улицах расстреливали, даже детей не щадили…» База миротворцев оказалась одним из самых опасных мест в городе. Прорыв в Цхинвал с юго-западного направления атаки был произведен как раз через базу миротворцев. Солдаты миротворческого контингента, призванные мирить, а не воевать, подверглись ожесточенной атаке одними из первых. Практически все они были убиты.
В безопасности не был никтоЛаура Габуева, сотрудница МИД РЮО: «На следующее утро после обстрела к соседям прибежал их сын и сказал, чтобы они быстрее собирались и бежали к миротворцам, что грузины уже в городе. Мы с родителями были в подвале и, услышав эти крики, выбежали узнать, в чем дело. Они уже бежали к миротворцам, так что мы уже не могли к ним присоединиться. Я побежала к сестре узнать, живы они или нет – они живут через несколько домов от нас, убедившись, что живы, побежала обратно. И вдруг увидела соседку, которая как-то очень обреченно смотрела на меня из окна. Я ей сказала, чтобы она бежала в подвал, сейчас будет обстрел, грузины взяли город. Она говорит: „У нас нет подвала“. „Бегите к нам“, – говорю. Она опять замешкалась и совсем безнадежным голосом спросила: „А у меня муж грузин. Вы его пустите?“ „Сейчас же бегите к нам вместе с мужем“, – говорю, и убежала домой.
В общем, все мы собрались в нашем подвале и под грохот танковых выстрелов ждали уже только чуда Божьего, потому что было ясно – пока появятся русские танки, грузины «поработают» в городе на совесть. Прибежал соседский мальчик, сказал, что потерял своих родителей в момент, когда они бежали к миротворцам. И тут начался настоящий град, не знаю, как еще его можно назвать, над нашими головами стоял такой постоянный гром, вой снарядов, свист пуль. В общем, конец света. Соседские дома начали гореть. Я чувствовала, что нас заносит волной от всего этого – там, где падали снаряды от «Града», все вокруг начинало полыхать.
Вдруг вернулись наши соседи, которые убежали к миротворцам. Они рассказали, что это было что-то страшное: грузины подошли уже почти к воинской части, где миротворцы базировались, сами миротворцы стояли как обреченные и приготовились к смерти. В бункере не было места, туда набилось около 80 человек, хотя он был рассчитан на 20 человек, не более. В какой-то момент туда забежали наши ребята и сказали: «Если нас сейчас найдут, нас расстреляют». И женщины стали прятать солдат за собой. Они были в ступоре, да и что можно было предпринять?
Потом ребятам как-то удалось вырваться, и через Военный тупик они добежали к себе домой, а оттуда к нам в подвал. В итоге у нас в подвале было 12 человек. Есть никто не мог, только пили воду. Самое смешное, если можно было смеяться в такой ситуации, там были такие соседи, которые не разговаривали друг с другом в течение десяти лет, и вот в эти два дня они моментально помирились и так заботились друг о друге, что я думала о том, как интересно жизнь устроена, никогда не знаешь, как она повернется.
Нам еще повезло по сравнению с другими. Мама моя была научена горьким опытом первой войны, и у нее в подвале всегда были и вода, и керосинка, и постель. Папа всегда ворчал на ее предосторожности, но мама отказывалась убирать свой «бункер».
Обстрел был страшный, все знали, что больница обстреливается, раненых некуда везти, все кругом побито осколками. Наверное, целились в воинскую часть по миротворцам, а мы же рядом живем – вот и нам попало.
Выехали мы, когда уже, собственно, все успокоилось. Надо было сменить обстановку срочно, спасти психику. Дети были во Владикавказе, они все время звонили, а мы боялись, что после звонков обстрел начинался мощнее. Все заметили такую закономерность. Потом к нам забежали ребята и сказали, чтобы, если мы включаем сотовый, то включать только один. И зарядка села, но перед этим пришла последняя смс от моей маленькой племянницы: «Вы еще живы»?
В какой-то момент было затишье, и я высунулась на разведку. Смотрю, бежит собака с дикой скоростью, завернула в наш переулок, нырнула во двор к нам, прыгнула в подвал – и прямо под кровать. И больше она оттуда не вылезала, пока все не стихло, а это был уже пятый день обстрелов. Вылезла и стала жадно пить воду из миски».
Многое пришлось пережить и жителям окрестных сел. 70-летняя Ольга Туаева ежится и прячет руки в карманы. «Все мои соседи убежали, – говорит она. – Они меня искали, но уже начали стрелять, и я в огороде пряталась. Они меня не нашли и сказали: „Оля умерла“. Я одна осталась.
По селу ездили пять танков и стреляли по домам. Я слышала, кто-то громко говорил по-грузински. Я лежала прямо в земле, как в могиле.
Подвала у меня нет, а в доме я боялась – если дом упадет, то меня никто не вытащит».
Дети плачут, женщины плачут – такие новости у нас. Марина Николаевна Бестаева, 66-летняя жительница села Тбет (Цхинвальский район Южной Осетии): «Мы поначалу не поверили, когда нам стали говорить, что некоторые села уже заняты. Мы вышли на улицу и вдруг увидели грузинских военных, почему-то поющих песни. Вместе с 73-летним мужем, маленькими внуками и невесткой мы спрятались в подвал двухэтажного корпуса, где помимо нас тоже прятались люди. Военные, заметив передвижения, тоже побежали к этому корпусу, окружили его и начали стрелять… Дети плачут, мы, женщины, плачем. В подвале стоит рев. Тогда я подумала: все, это конец… В общей сложности мы сидели в подвале три дня. Мы, взрослые, в том числе 80-летние старики, сидели на полу, дети от страха залезли в ящики. Думаю, ящики их и спасли. Одна женщина была тяжело ранена в ногу, истекала кровью, все время плакала от боли и просила нас: „Помогите“. Но я ничем не могла помочь.
Потом пустили по дому «Град». Стекла бьются, потолок подвала дрожит… Потом вроде поутихло. Когда вышли из подвала, в селе уже практически никого не было, все сгорело. Уже потом, когда мы приехали к родственникам во Владикавказ, я позвонила соседям, которые остались сидеть в подвалах. Они рассказали, что вслед за нашей машиной выехала еще одна с жителями. Но их всех расстреляли… А один молодой парень, лет 27, решил выйти из подвала, его расстреляли сразу. Он так и лежит сейчас возле дома… Вот такие новости у нас» («Новая газета», 11 августа 2008 г.).
На следующий день штурм города и танковая атака повторились. Грузинские солдаты забрасывали гранатами подвалы жилых домов, зная, что там могут прятаться люди. Пожилой мужчина говорит в интервью по Первому каналу: «Чтобы такая армада обрушилась на Цхинвал, я не знаю, в какие времена это было. Я пережил Вторую мировую войну, фронт, был в оккупации. Но здесь новейшее оружие применяли против маленького города, в мирных людей стреляли. Это просто нашествие варваров какое-то». У осетинского телевидения таких историй больше. Марина Козаева заведовала отделом Полиграфического объединения РЮО: «Два моих сына вместе с другими мужчинами воюют, они в отряде ополчения, сейчас тоже там. А мы с соседями почти все время сидели в подвале нашего корпуса. Он находится на самой окраине города, дальше за ним – уже Грузия. Всего в подвале нас было десять человек.
Всю первую ночь бомбежек мы провели в подвале, выйти было нельзя, так сильно стреляли. Утром прошли слухи, что грузины контролируют Знаурский район и что села, расположенные близко к городу, они тоже взяли. Мы не верили. Потом вдруг в город с юга вошли танки и поехали по нашей улице. Мы им очень обрадовались, думали, что наконец-то подошли русские… Мы даже выбежали им навстречу. От колонны отошли два танка и направились прямо к нашему корпусу, и мы вдруг увидели на них грузинские надписи. Мы сразу развернулись и побежали обратно в подвал, а танки обошли вокруг нашего корпуса, остановились и начали по нему стрелять. Потом они поехали по нашей улице к постам. Один из этих двух танков наши ребята подбили, а второй упал в оросительный канал. Этим ребятам, которые подбили танк, было где-то от 18 до 24 лет, и из оружия у них были только автоматы, один пулемет и один АГС».
Юрий Бетеев, журналист из Южной Осетии, живущий в Цхинвале, рассказывает: «У грузин была электроника, которая засекала работу сотовых телефонов. Как только они засекали скопление двух или трех мобильных в одном месте, они выпускали туда мины. Очень многие погибли именно так». Александр Коц, специальный корреспондент «Комсомольской правды», раненный во время командировки в Южную Осетию, рассказывает, что грузинские военнослужащие добивали раненых российских миротворцев.
Колонну, с которой ехал журналист, атаковали грузинские военные. «Я лично был свидетелем того, как добили двух раненых военнослужащих, – сказал Коц. – Ранивший меня грузинский военнослужащий собирался добить, но спас майор Российской армии. Я, к сожалению, фамилии его не знаю». Впоследствии журналист разузнал фамилию своего спасителя: майор Денис Ветчинов был смертельно ранен в том же бою, посмертно ему было присвоено звание Героя России.
И тут танк выстрелил в нас«На второй день обстрела мы услышали гул моторов, высыпали все на улицу, думали – российские танки идут нас выручать, – рассказывает Альбина, жительница Цхинвала. – Бабушки плачут от радости, дети ликуют. И вдруг в нашу сторону разворачивается башня танка, и грузины дают залп… Несколько человек остались лежать на земле, остальные кинулись в подвалы. Последний день я не поднималась с колен, держала в руке крест и молилась.
Нас с сестрой спасла подруга, что жила на окраине города. На третий день бомбежек она позвонила и сказала, что на наш район идет колонна бронетехники с многочисленной грузинской пехотой. Мы успели только натянуть джинсы и помчались в сторону селения Куфети, где была роща. С нами рядом бежали миротворцы. У них не осталось патронов, но оружие они не бросили.
От военных мы узнали, что грузины, кося под местных ополченцев, натягивают на рукава белые повязки. А когда их принимают по опознавательному знаку в темноте за своих – открывают огонь на поражение. Их нельзя назвать мужчинами, им не знаком кодекс чести горца» («Московский комсомолец», 13 августа 2008 г.).
10–12.08.08 На то, что справиться удастся своими силами, в Цхинвале не надеялся никто. Ждали помощи от России, и не напрасно. Слова Президента России Дмитрия Медведева о том, что Россия не допустит безнаказанной гибели соотечественников, нашли в российском обществе самый живой отклик. В районах Южной Осетии Российская армия наводила порядок, освобождала стратегические высоты, выдворяла грузинских агрессоров. Первая помощь Цхинвалу пришла в виде добровольцев. В ряды защитников юго-осетинской столицы в первые же дни влились добровольцы.
В один строй встали ребята из Северной Осетии, Чечни, Кабардино-Балкарии, других регионов России, выжившие солдаты разгромленного в первых нападениях миротворческого контингента.
В бригадах поддерживалась жесткая дисциплина, случаи мародерства по отношению к городу и его жителям тут же пресекались. Впрочем, к людям в грузинской военной форме пощады не было – как в Цхинвале, так и на всей территории Южной Осетии, где проходили боевые действия.
Захватывались и уничтожались склады оружия, организованные в грузинских селах, ставших благодаря политике Тбилиси заложниками военных действий. Много лет жители этих селений открыто выказывали недружелюбие юго-осетинцам, на чьей земле они жили: перекрывали дороги, запрещая проезжать через свои селения, вынуждали жителей Цхинвала для связи с родными и друзьями искать сложные обходные пути. Теперь жители этих сел в страхе покидали свои дома, на своей шкуре ощутив превратности войны. Вместе с ними бежали представители грузинской полиции и мобилизованные на войну грузинские солдаты. После прихода российской 58-й армии обстановка постепенно стабилизировалась. Численность контрактных войск сильно сократилась уже в первые дни войны, а те солдаты, которые пришли за ними по призыву Саакашвили, объявившего всеобщую мобилизацию резервистов уже к полудню первого дня войны, были гораздо хуже вооружены, менее опытны и понимали, что шансов на победу Российской армии у них нет. Очевидцы фиксировали случаи оставления позиций, массовой сдачи в плен – свидетельства того, что простые грузинские солдаты не хотели вести эту войну. Уже 10 августа МИД Грузии объявил об отводе войск из Южной Осетии. Для этого понадобились поддержка российского спецназа, нескольких дивизий ВДВ, военных самолетов и танков, ракетные удары по военным объектам на западе Грузии, перегруппировка российских военных кораблей вблизи акватории Грузии. Но даже после официальных заявлений о прекращении военных действий на территории Южной Осетии вооруженные силы Грузии продолжали обстреливать Цхинвал и забрасывать туда диверсионные группы еще несколько дней. В целом, Россия для защиты жителей Южной Осетии ввела в регион в помощь расквартированным там миротворцам около 10 тысяч военнослужащих и сотни единиц военной техники. 12 августа Россия заявила о завершении операции по принуждению Грузии к миру, а 22 августа объявила, что закончила отвод войск на позиции, определенные решением Смешанной контрольной комиссии по урегулированию грузино-осетинского конфликта от 1999 года.
Поток беженцев из Южной Осетии не иссякал и после официального прекращения боевых действий. Многие из них были доставлены во Владикавказ – столицу Северной Осетии, которая принимала юго-осетинских беженцев и в 1991 году.
По состоянию на 10 августа число беженцев из Южной Осетии на территории России составило более 24 тысяч человек. Большинство беженцев ранены или находятся в тяжелом состоянии от перенесенных страданий.
«Это ад, мы вынуждены скрываться в подвалах с ранеными, – говорит пожилой беженец из Южной Осетии Тенгиз Хубулов, которого с осколочным ранением доставили во Владикавказ 13 августа. – Тяжелораненые умирают из-за отсутствия медикаментов и элементарной медпомощи, а их тела находятся в тех же подвалах, где прячутся дети и женщины. Люди без воды, еды, медикаментов – они теряют надежду. До сих пор во многих районах идет стрельба. Меня, невестку и внуков, а также наших соседей с их детьми удалось эвакуировать, но мне неизвестна судьба моего сына, даже не знаю, жив ли он». Главный врач клинической больницы Владикавказа Казбек Гусов рассказал «Новой газете», что к ним поступили 94 мирных жителя, раненных в Цхинвале, большинство – с минно-взрывными и огнестрельными ранениями.
Есть свидетельства, что спастись удалось не всем беженцам. По словам очевидцев, 8 августа грузинскими силами, контролировавшими Цхинвал, были сожжены два микроавтобуса с детьми, которых пытались переправить во Владикавказ, – передает осетинское радио и телевидение. Множество раненых скопилось и в разрушенной республиканской больнице в Цхинвале, где врачи продолжали спасать жизни людей. Хирургия, реанимация, операционная были оборудованы в закоулках больничного подвала, рядом с койками, где лежали раненые и умирающие. Умерших выносили наверх, освобождая места для новых раненых. Каждый день в больницу несли новых пострадавших, случайно обнаруженных соседями, рискнувшими наконец выйти из подвалов, где они укрывались.
«Самолетами бомбили, „Градом“ в нас стреляли, танками в нас стреляли, обстреливали. Столько людей погибло. Мы еще даже не знаем половины тех, кто погиб» (НТВ).
«То, что показывают по телевизору, – ничто по сравнению с тем, что происходит. Всюду трупы, кровь, перевернутые машины, зданий нет, все горит, везде человеческие мозги, оторванные конечности» («Независимая газета»).
«В селе Джунари вышли на околицу взрослые женщины с белыми платками в руках, и их расстреляли в упор. В Цунари много парней забрали в плен, никто не знает об их участи» («Московский комсомолец»).
«Грузины ведут себя хуже, чем фашисты! Когда они входили в город, то заглядывали к людям в дома и спрашивали, есть ли вооружение в доме. От мирных людей следовал ответ, что нет. После этого к ним в квартиру или дом грузины кидали гранату! Но я пока остаюсь здесь, на своей родине. Ехать мне совершенно некуда» («Московский комсомолец»).
«С нами в подвале дети были, все сидели молча, терпели. Мальчики-подростки считали себя взрослыми мужчинами, бегали в пекарню за два квартала, чтобы принести старикам хлеба. В пекарне работали женщины-инвалиды. Под обстрелами продолжали печь лепешки. Когда у них разбомбили здание, они ставили тесто и под открытым небом в одной-единственной уцелевшей духовке пекли в три смены хлеб. Потом пекарню блокировали грузинские боевики. Мы несколько дней ничего не ели» («Московский комсомолец»).
Невозможно оценить потери и страдания мирных жителей Цхинвала и юго-осетинских сел, по которым прошла война. Они находились в ужасных условиях, часто без еды и медицинской помощи, не имея возможности вернуться в свои дома (если было куда возвращаться). Они со страхом ждали известий от своих родных, беспокоясь и за успевших уехать, и за тех, кто был разлучен с ними, но остался в осажденном городе, на полях сражений. Только в первые дни войны, по официальным данным, в Цхинвале погибли 1400 человек. Общее число потерь среди жителей города перевалило за 2000 человек. Реальные цифры потерь в республике в целом намного выше. К ним нужно присоединить погибших жителей многих юго-осетинских сел, по которым прошли бои, – многие из них были полностью стерты с лица земли. Практически в каждой семье скорбят по убитым родственникам. Тысячи людей остались без крова. Для того чтобы народ Южной Осетии смог снова вернуться к мирной жизни, понадобится не один год.
Люди, пришедшие на землю Южной Осетии для «наведения порядка», глумились над святынями: разрушали кладбища, древние алтари, храмы. Отец Георгий, епископ Аланский: «Я епископ этой территории, я лишился почти всей своей паствы. Я лишился многих детей духовных, которых просто вырезали, уничтожили, сожгли, это объяснить невозможно, только из-за того, что мы не грузины – русские, евреи, осетины, армяне, которые остались жить здесь. Был епископом Аланским, а сейчас епископ развалин небольшого кладбища, разоренного народа. Я сам живой свидетель тому, что они вытворяли. Я не могу говорить, вы меня простите. Я потерял очень многих. В прошлую войну в 1992 году я потерял троих братьев, сейчас я потерял все».
Истории многих беженцев похожи на историю Лолиты Кабисовой, опубликованную в «Российской газете». Трое суток ночами бежала она к российской границе вместе со своими восемью маленькими детьми – а двое старших сыновей и муж остались в Южной Осетии защищать свою республику.
История № 5. Удастся ли вернуться на родину?Жили Лолита и Аслан со своими десятью детьми небогато, но дружно. В шутку жителей селения Тэбет называли горцами, но никаких гор тут не было. Тэбет – почти пригород Цхинвала. Домишко о четырех с половиной комнатах становился маловат, и стали они строить всем миром – всей семьей – дом рядом побольше, чтобы на всех хватило. Успели построить только большой, но крепкий подвал. Этот подвал и спас всю семью, когда начался штурм города.
Аслан Сагкаев работал в миграционной службе, но никогда не думал, что сам может стать вынужденным мигрантом. Лолита Кабисова, выйдя замуж, фамилию не сменила, хотя такой дружной семьи в округе было не сыскать. Лолита не работала нигде, а почему – нетрудно догадаться, увидев ее родных детей: Петру – 21 год, Вадику – 20, Сармату – 17, Амине – 16, Валерию – 15, Илоне – 14, Аслану – 10, Борису – 7, Сослану – 5 и младшенькой Линде – 8 месяцев. Растили всей семьей кукурузу да фасоль, разводили кур, тем и питались.
Старшие сыновья профессию выбрали мужскую: один служил в ОМОНе, другой – в СОБРе. Отец их встал в ряды ополченцев. И потому, когда грузинские войска вошли в город, только Лолита с младшими была дома.
«Пока шли обстрелы, мы прятались в большом подвале, – рассказывает Лолита. – Дети и теперь боятся громких звуков… Амина, когда нас бомбили, страшно кричала, а пятилетний Сослан только мычал и раскачивался; вот и теперь, как только слышит звук летящего самолета, начинает мычать и качаться. В первую войну детей у меня было пятеро, и старшие – они даже как-то к войне привычные стали. А младшие теперь боялись ужасно.
В тот день была стрельба, а потом мы услышали звук танков, и соседи обрадовались, решили, что это, наверное, российские части подошли, и мы стали вылезать из подвала. А четверо омоновцев, что шли мимо, побежали к нам и стали кричать: прячьте детей, это же танки грузинские! Потом стали стрелять, и все четверо омоновцев упали замертво. Но нас они спасли, и мы с детьми успели вернуться в подвал. До ночи прятались в подвале и мечтали только об одном – добраться до России. Родных у нас там не было, но мы знали, что там – наше спасение.
Вечером отпустили на волю кур, чтобы врагам не достались, и двинулись в путь. Три ночи лесами пробирались на север, младшенькую Линду несла я. Сослан тоже не мог идти, и его несли братья. Видели убитых – детей, женщин, стариков. Но сами успевали схорониться. Когда пересекли российскую границу, поняли, что бог все-таки есть.
– А назад-то тянет?
– Я такой страх пережила, – говорит Лолита, – что на родину вернусь, только если граница с Грузией будет настоящая и если русские вернутся в Южную Осетию» («Российская газета», 20 августа 2008 г.).
Сегодня в Южной Осетии не осталось ни одного молодого мужчины, который бы не умел обращаться с оружием. И не осталось ни одного человека, у которого бы не было личного счета к грузинам, которых здесь в открытую называют врагами. Мемориальные кладбища со времен 1990–1991 годов пополнились жертвами недружелюбия, а то и откровенных терактов с грузинской стороны в последующие десять лет. Новая агрессивная политика грузинского руководства с 2004 года и война, вероломно начатая Грузией в августе 2008 года, привели к тому, что осетины укрепились в своем нежелании находиться в составе грузинской республики. Жительница Южной Осетии сказала Антону Степаненко, журналисту Первого канала: «Завтра будет перемирие, ну как перемирие…
Вот опять стреляют. Вот в таком страхе мы 18 лет. Зачем к нам, на нашу землю? Мы живем себе спокойно, мы не к кому-то врываемся, мы живем у себя. Почему нас убивают?
Неужели нельзя человеку жить на своей земле? Обязательно надо нас прогонять, убивать? Нас уничтожают».
Российские политики готовы способствовать установлению мира и стабильности в Южной Осетии. Дмитрий Медведев отозвался о произошедшей трагедии совершенно однозначно: «То, что было сделано грузинскими властями, – за рамками человеческого понимания. Это нельзя объяснить, а тем более нельзя было оставить безнаказанным. Мир убедился, что и в наши дни есть политические уродцы, готовые в угоду своим конъюнктурным интересам убивать невинных и беззащитных людей, а собственную бездарность и неспособность находить выход из сложных проблем компенсировать самым ужасным способом – путем уничтожения целого народа. Думаю, что исторические аналогии здесь абсолютно очевидны, и этому не должно быть прощения. Мы будем добиваться, чтобы это преступление не осталось безнаказанным».
