Текст книги "День катастрофы – 888. Остановленный геноцид в Южной Осетии"
Автор книги: Наталья Давлетшина
Соавторы: Модест Колеров,Инга Кочиева,Валентина Быкова,Алексей Маргиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Еще одно новое поселение образовалось в селе Тбет Цхинвальского района. Управление Верховного комиссара по беженцам ООН построило здесь коттеджи для беженцев. Махар Гассиев, руководитель Комитета по делам миграции РЮО, рассказал, что УВКБ ООН начало строить эти дома в 1997 году. «Здесь не такая большая программа, как, например, в Косово, где в строящихся домах ставят все, от телефона и до раковины. Но здесь другая цель – пока вернуть людей в места прежнего проживания, а потом, когда они вернутся, поживут там уже месяца три, можно будет говорить о капитальных домах, о полном возмещении. Их задача была строго определенной. Даже электричество провела другая организация».
Элизбар Тедеев и Венера Маргиева, супруги из г. Телави, живут в коттедже, построенном для них УВКБ ООН в с. Тбет. Элизбар рассказывает: «Четыре года назад нам дали эти домики. Дом небольшой, но нас только двое. Есть крыша над головой, вот пристроили еще одно помещение, обрабатываем большой участок земли, поставили ульи, занимаемся пчеловодством. По правде говоря, эти дома не для нашего климата – стены толщиной в 20 см не для Кавказа. Зимой в них холодно и сыро. А утеплить их, отделать кирпичом или блоками для меня дорого.
Оставаться в Грузии после 1990 года уже было опасно. Собрали нас, осетин, и сказали: «Пойдите и скажите в Южной Осетии, что вам не нужна автономия, и чтобы тоннель закрыли». Стали нам угрожать. В общем, стало ясно, что нас не оставят в покое. Я хорошо работал, и жили мы неплохо. Хотели продать свой дом, купить жилье во Владикавказе и потом обменять его на Цхинвал. Долго пытались уговорить кого-нибудь на обмен во Владикавказе, готовы были отдать и дом в Кахетии, в с. Аргохе, и квартиру в Телави. Но все бежали из Грузии, на Севере не нашлось ни одного самого нищего грузина, кто захотел бы ехать в Грузию. Все равно мы решили не оставаться в Северной Осетии и приехали сюда.
В нашем доме в Аргохе сейчас никто не живет. Село было большое, 250 домов, это только осетины, там грузин никогда не было, сейчас осталось около 80 домов, очень много пустующих. В Ахметском районе было 15 осетинских сел. Кому нужно столько домов? К тому же они никак не продавались, грузины считали, что дома все равно достанутся им даром. Мать, которая жила в Аргохе, не захотела уезжать, не хотела оставлять своих покойников на кладбище, и вскоре умерла. Это было в разгар войны, мы не смогли туда приехать, неделю соседи ждали нас, а потом брат, который жил в горах, добрался туда и похоронил ее. Мать Венеры также умерла в одиночестве в Лагодехи.
Осетин из Кахетии всячески пытались выжить. Если осетинка привозила сыр или овощи на рынок, у нее отбирали – мол, это на нашей земле выросло. Также притесняли азербайджанцев – не продавали им «грузинский хлеб». Азербайджанцы покупали много хлеба, на большие семьи, а грузин бесило, что у них много детей. Когда в Телави узнали, что я собираюсь уехать, местные кистинцы несколько раз меня попросили не уезжать, я считался как бы авторитетным, и многие осетины на меня смотрели. Они говорили, что если я уеду, за мной потянутся и другие осетины, а там придет очередь и кистинцев, когда грузины закончат выселять осетин.
Дом в Аргохе был каменный, бельэтаж. Фрукты в саду стоили дороже, чем сам дом. В саду было 20 персиковых деревьев четырех сортов, четыре вида инжира, орешник, корольков целая роща, иногда до марта оставались плоды на дереве, не успевали их собрать. Хозяйство было большое.
В Цхинвале я разыскал грузинскую семью и пришел к ним договориться об обмене. Они отказались, рассчитывая, что скоро все успокоится. Мы остались на улице. Я сказал, что не пойду ни к кому квартирантом и попрошайкой, это было ниже моего достоинства – имея столько жилья, быть беженцем. Но пришлось терпеть, жили временно в чужом доме, потом четыре года назад нам дали этот домик».
До 1999 года УВКБ ООН активно занималось вопросами возвращения беженцев и восстановлением их домов в зоне грузино-осетинского конфликта. По требованию грузинского руководства УВКБ изменило свою программу деятельности и с этого года переключилось на возвращение осетинских беженцев в районы Грузии. Хотя, согласно Дагомысскому соглашению, внутренние районы Грузии не входят в зону грузино-осетинского конфликта, и восстановлением домов беженцев в них должны заниматься не международные организации, а местные органы власти.
Постепенно совместный Спецкомитет (ad hoc) СКК стал принимать заявления чисто декларативного характера. Возвращение же беженцев в Южную Осетию стало проходить в основном благодаря активным действиям юго-осетинской стороны СКК и руководства республики. Осетинской частью Спецкомитета за весь период с 1997 года по 2000-й в Знаурский район возвращено при помощи международных организаций более 400 грузинских семей, это около 70 % от общего количества лиц грузинской национальности, покинувших район во время грузино-осетинского конфликта. В самом Цхинвале вернули свои дома и квартиры более 50 грузинских семей. Им была оказана помощь со стороны местных администраций и международных организаций. В большинстве случаев грузинские беженцы не могут вернуться потому, что в их домах живут беженцы-осетины, которым не возвращают или не восстанавливают их сожженные дома.
Проблема заключалась еще и в несоответствии данных сторон о количестве грузинских беженцев. По установленному «Порядку возвращения…» грузинская сторона в 1999 году переслала списки грузин, покинувших Южную Осетию. Количество их превышало 6 тыс. человек, по данным председателя Комитета по делам миграции РЮО Б. Чочиева, республику покинуло не более 5 тысяч грузин, часть которых покинула Южную Осетию за несколько дней до начала агрессии. Согласно последним данным грузинского Министерства по делам и расселению беженцев, официально в Грузии и за ее пределами зарегистрированы 280 тысяч беженцев из Абхазии и около 20 тысяч беженцев из Южной Осетии, тогда как по переписи 1989 года в Южной Осетии всего проживало 28 тысяч грузин. Получается слишком натянутая цифра, учитывая, что все грузинское население в Цхинвальском, Знаурском и Ленингорском районах по-прежнему живет в своих домах. В 1997 году грузинская сторона называет цифру 5–6 тысяч беженцев-грузин, которые живут в Горийском районе. Как показала поименная проверка 5800 включенных в списки грузинских «беженцев», проведенная Комитетом по делам миграции, около 30 % из них никогда не проживали в Цхинвале, а многие числятся в списках по нескольку раз. На запросы, пересланные комитетом грузинской стороне на возвращение осетинских беженцев, ответы приходили не всегда, и к тому же часто без конкретного содержания. В них лишь указывалось, что домовладения заявителей заняты другими (конечно, грузинскими) квартиросъемщиками. В ответ на такое положение осетинские беженцы потребовали, чтобы осетинская сторона не рассматривала заявления грузин на возвращение до тех пор, пока не будут решены жилищные проблемы осетин в Грузии. Торможению процесса возвращения способствовали и заявления грузинских политиков, периодически звучавшие в СМИ. К примеру, И. Мачавариани, полномочный представитель президента Грузии по урегулированию грузино-осетинского конфликта, заявил: «Пока в регионе действуют законы самопровозглашенной РЮО, процесс возвращения туда грузинских беженцев не начнется». Таким образом, грузинская сторона пытается максимально политизировать этот процесс.
Принимающая сторона несет ответственность за безопасность тех, кто возвращается обратно, поэтому юго-осетинская сторона предупреждала, что без согласования с ней нельзя допускать случаев возвращения грузинских беженцев. Но такие случаи были. В марте 1999 года в с. Калет Знаурского района была возвращена семья Гоголадзе Георгия без согласования с осетинской стороной. Его сыновья, по имеющейся у Комитета по делам миграции РЮО информации, принимали активное участие в военных действиях против своих односельчан-осетин. Восстановленный при помощи международных организаций дом Г. Гоголадзе был впоследствии поврежден неизвестными лицами. Далее, не вняв предупреждениям, также без согласования была возвращена семья Гоголадзе Акакия, чьи сыновья тоже участвовали в боевых действиях. Произошла трагедия. При невыясненных обстоятельствах он был убит. То есть лица, на которых согласно «Порядку…» не распространяется защита при возвращении, не должны без согласования самостоятельно принимать решение о возвращении. На каком-то этапе парламент РЮО даже принял постановление, согласно которому возвращенцы обязаны указывать в анкетах, что будут уважать и соблюдать конституцию и законы страны возвращения. Что касается возвращения осетинских беженцев, то в течение 1997 года только четыре семьи были одобрены грузинской стороной на возвращение в районы Грузии, остальные 34 семьи были репатриированы силами УВКБ ООН без санкции грузинской стороны, а на 198 анкет, пересланных в Грузию через североосетинское отделение УВКБ ООН два года назад, не получено ни одного подтверждения. Юго-осетинский офис УВКБ ООН переслал в Грузию 87 заявлений на возвращение из Южной Осетии, но ответы получил на 62, в которых в основном указывается, что «квартира оформлена в административном порядке на другую (разумеется, грузинскую) семью» или же «дело передано в суд». Тот факт, что количество беженцев в Северной Осетии в начале войны и на данном этапе разнится, не говорит о том, что они возвращаются в Грузию. На самом деле они приняли гражданство РФ, снялись с учета или же выехали за пределы РСО – Алания. Спонтанное возращение в принципе не могло иметь места, поскольку беженцам не было смысла отказываться от предлагаемой помощи международных организаций.
В большинстве случаев граждане Грузии занимают квартиры и дома осетин, успевают их оформить и ни при каких условиях не собираются возвращать.
В таких случаях грузинская сторона отказывается ущемлять их права. Так получилось с вопросом возвращения квартиры в г. Гори беженке Гиголаевой Б.И., которая после того, как потеряла всякую надежду, нотариально доверила ведение своего дела в разных инстанциях представителю грузинской части СКК Д. Мачабели. Последняя, столкнувшись с проблемами «грузинских демократов», требовавших юридического и морального оправдания тех грузин, которые занимают осетинские квартиры, отказалась от намерений, вернув доверенность обратно.
Грузинская часть СКК беспомощно разводила руками, решив, что, видимо, требуется какая-то более высокая инстанция, от которой бы исходили ходатайства. Юго-осетинская сторона СКК, согласившись, пересылала письма с ходатайствами на возвращение жилья за подписью высокопоставленных должностных лиц, а также от имени командования Смешанных сил по поддержанию мира в зоне грузино-осетинского конфликта:
Чигоев Л.М. – письмо от СКК на возвращение в Ленингори. Анкета переслана в 1998 году. Лишен права пользования жильем, в квартире «официально» проживает М. Канчелашвили. Вопрос рассматривался в судебных органах Грузии. Ответа нет, несмотря на то, что письмо было направлено также от имени командования ССПМ;
Бестаева А.М. – Тбилиси, анкета переслана в 1998 г. Лишена жилья на основании фиктивного договора об отчуждении квартиры. В настоящее время там проживает ее сосед по подъезду;
Валишвили Г.С. – с. Цвери. Анкета переслана в 1998 г. В доме проживает Цабодзе Г., не являющийся ни беженцем, ни пострадавшим.
Не помог даже самый высокий уровень – президентов Шеварднадзе и Чибирова. К примеру, вопрос возвращения квартиры беженке Л. Санакоевой решался именно на этом уровне и не был решен. Объясняется это торможением процесса на местах или же никак не объясняется. В таких условиях осетинская сторона была вынуждена ходатайствовать перед судебными органами о передаче квартир покинувших Южную Осетию грузин беженцам-осетинам из Грузии.
По данным УВКБ ООН, из Северной Осетии в Южную и собственно в Грузию вернулись только 1734 человека (513 семей). Что за этими цифрами – не всегда ясно. Осталась ли вернувшаяся семья в Грузии, или ее спугнули трудности – эти факты после того, как сделан отчет о переселении, не всегда изучаются.
В отчете Международной группы по предотвращению кризисов (International Crisis Group) за 2004 год приводится свидетельство грузинского инженера, который был занят на работах по восстановлению домов для возвращающихся беженцев и перемещенных лиц. В беседе с МГПК он назвал данные о возвращенцах сильно преувеличенными, поскольку, по его словам, очень немногие семьи возвращаются насовсем – большинство продают свои заново отстроенные дома. «Мы не добились результатов, на которые рассчитывали», – сказал он.
За период с 2000 по 2004 годы процесс возвращения не осуществлялся практически ни в одном направлении. МГПК признала, что «международное сообщество на практике оказывает мало давления на правительство Грузии для того, чтобы оно активней решало проблемы восстановления прав беженцев и ВПЛ. Доноры, кроме УВКБ и НСБ, не проявили особого желания поддержать усилия по возвращению».
В 2004 году Управление ООН по координации гуманитарных вопросов (УКГВ ООН) по отношению к осетинам из Грузии пришло к выводу, что «преобладающее большинство перемещенных лиц остаются перемещенными… и многие из них, если не большинство, не желают возвращаться в места своего прежнего проживания».
В правительстве Северной Осетии, между тем, признали, что беженцы продолжают представлять для них большую проблему. «Помощь, которую мы получали от Российского государства, недостаточна для удовлетворения их потребностей. Чем дольше мы будем откладывать решение этого вопроса, тем больше возрастает опасность», – сказали они. Северная Осетия поддержала попытки принятия в Грузии закона о реституции и создания комиссии по имущественным вопросам. Представители юго-осетинских общественных организаций и парламента на встрече со своими грузинскими коллегами в Любляне в 2004 году также согласились, что восстановление имущественных прав и возвращение беженцев – один из немногих вопросов, в разрешении которого они реально могли бы участвовать в настоящее время.
В международном праве и практике право лиц, перемещенных вследствие войны, возвратиться в свои дома стало ключевым компонентом установления мира после конфликта. Право на добровольную репатриацию закреплено в нескольких основополагающих международных договорах. К примеру, в 1997 году Комитет ООН по ликвидации расовой дискриминации (КЛРД) отмечал, что «после возвращения в свои первоначальные дома все беженцы и перемещенные лица имеют право на возвращение имущества, которого они лишились во время конфликта, и получение компенсации за имущество, которое невозможно вернуть».
Вступая в Совет Европы, Грузия в 1999 году обязалась «принять необходимые законодательные меры в двухгодичный срок „после вхождения в СЕ и административные меры – в трехгодичный срок после вхождения в СЕ, чтобы обеспечить восстановление имущественных и арендных прав или выплату компенсаций за имущество, потерянное людьми, вынужденными покинуть свои дома во время конфликтов в 1990–1994 годах“. Отпущенные для выполнения этих обязательств пять лет ничем не ознаменовались, и Парламентская ассамблея СЕ (ПАСЕ) установила для Грузии предельный срок – до сентября 2005 года „для установления правовых рамок по восстановлению имущественных и арендных прав или выдачи компенсации за утерянное имущество“. Грузия уже присоединилась к Конвенции о защите прав человека и фундаментальных свобод, а также к Протоколу № 12 об общих принципах недискриминации. Однако для обеспечения достаточной защиты национальных меньшинств она должна ратифицировать и приступить к исполнению Рамочной Конвенции Совета Европы по защите национальных меньшинств.
Рамочная Конвенция, вступившая в силу 1 февраля 1998 года, является одним из самых всеобъемлющих договоров по защите прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам. Стороны, подписавшие конвенцию, обязываются обеспечить полное и фактическое равенство представителей национальных меньшинств во всех сферах экономической, социальной, политической и культурной жизни, а также условия, позволяющие им сохранять и развивать свою культуру и самобытность.
Столь высокие материи показались утомительными новому «розовому» грузинскому руководству, которое решило, что быстрей, а главное привычней, будет решить вопрос по принципу «Победителей не судят», и летом 2004 года Грузия уже в третий раз наступила на грабли вооруженной агрессии против Южной Осетии.
Встретившись в апреле 2004 года с Главой миссии УВКБ ООН в Грузии, руководитель осетинской части СКК Борис Чочиев акцентировал внимание Навида Хусейна на многочисленных угрозах нового руководства Грузии «решить вопрос Южной Осетии силовым путем» и задал вопрос: не повторятся ли в Южной Осетии события, произошедшие в Гальском районе Абхазии, где в результате повторных боевых действий в течение считанных дней были сожжены дома, построенные для грузин УВКБ ООН. Решение грузинского руководства в отношении Южной Осетии созрело быстро после победоносных майских событий в единственной сохранившейся в Грузии автономии – Аджарии:
31 мая 2004 года в зону грузино-осетинского конфликта были введены подразделения грузинской регулярной армии, подготовленные инструкторами НАТО, и дополнительные силы спецназа МВД Грузии под видом защиты постов фискальных органов от посягательств российских миротворцев во главе с командующим ими генералом С. Набздоровым.
«Розовые революционеры», только что пережившие экстаз захвата государственной власти, верили, что степень народной поддержки президента Южной Осетии Э. Кокойты не настолько высока, люди легко перейдут на сторону Тбилиси, и решили повторить аджарский успех в Южной Осетии. Под предлогом борьбы с контрабандой был закрыт Эргнетский рынок, расположенный на границе между РЮО и Грузией и игравший серьезную стабилизирующую роль в отношениях сторон.
Рынок появился в середине 90-х годов как центр оптовой торговли товарами, которые завозились из России по территории Южной Осетии. В условиях низкого уровня экономического развития в Южной Осетии и весьма высоких цен на потребительские товары и продовольствие в Грузии, торговля на Эргнетском рынке служила источником средств к существованию для огромного количества семей, как осетинских, так и грузинских. Здесь происходило общение и налаживание контактов простых людей.
Но разрушение этого общего с Грузией экономического пространства вызвало еще большую интеграцию юго-осетинской экономики в североосетинскую.
Борьба с контрабандой сопровождалась так называемым гуманитарным штурмом, в ходе которого грузинское руководство вдруг стало проявлять агрессивную заботу о населении Южной Осетии: сначала появились грузовые машины с минеральными удобрениями, которыми частные владельцы земельных участков никогда не пользовались, к тому же посевной сезон давно прошел. Затем осетинским пенсионерам, получавшим российские пенсии в 50–70 долларов, стали предлагаться грузинские пенсии в 14 лари (7 долларов). Были организованы безуспешные кампании по вывозу детей из Южной Осетии на курорты Грузии. После организованного вывоза большой части грузинского населения из зоны конфликта начались и вооруженные действия. Проведенный в июле 2004 в Цхинвале опрос общественного мнения показал, что 98,8 % населения были против восстановления грузинского суверенитета, 96 % поддерживали президента Э. Кокойты и 78 % лично взяли бы в руки оружие в случае необходимости. Эти данные приводит МГПК в своем отчете в апреле 2005 года. Экономическая блокада и агрессивные действия грузинской стороны только сплотили осетинское население Южной Осетии, которое два с половиной летних месяца отражало намного превосходившие его силы противника.
19 августа 2004 года грузинские войска были выведены с территории Южной Осетии. У Грузии не было сил на затяжную войну, в которую угрожало перерасти вооруженное противостояние. Это грозило еще и серьезным осложнением отношений Грузии с Россией, чьими гражданами к тому времени уже являлось почти все население Южной Осетии, а также потерей большей части международной поддержки.
Короткая война не обошлась без беженцев. Показательным в этом случае является село Мамита Цхинвальского района, жители которого вторично подверглись изгнанию и насилию, их жилища разрушению, а имущество разграблению грузинскими бандформированиями и жителями соседних грузинских сел. Вновь они, как раньше многие другие, нашли убежище в г. Цхинвале. История села трагична.
Именно Мамитыкау, как свидетельствуют очевидцы тех лет, было сожжено первым при геноциде 20-х годов.
В 1991 году история повторилась в точности – оно снова было сожжено одним из первых, поскольку со всех сторон окружено грузинскими селами. После установления мира в Южной Осетии вновь поселиться в Мамитыкау его жители, обосновавшиеся в Цхинвале, все же не решались и бывали здесь наездами весной и летом, чтобы обработать участки, потом собрать урожай. Зимой село, где осталось девять домов Мамиевых и Габараевых, пустовало. Во время новой агрессии Грузии против Южной Осетии летом 2004 года село Мамитыкау было вновь опустошено. Дома были разобраны грузинами, уносить из домов было нечего. Село опустело, от домов остались одни стены. В этом году в Мамитыкау его бывшие жители не приехали даже собирать урожай в садах.
Значительная часть жителей осетинских сел Дменис, Сарабук, Прис, которые на всем протяжении летних месяцев интенсивно обстреливались, также были вынуждены покинуть свои дома, многие из которых были разрушены частично или полностью. В Министерстве по особым делам осенью 2004 года, уже после того, как закончилось летнее вооруженное противостояние, было зарегистрировано 62 семьи из Кахетии, Панкисского ущелья, других районов и городов Грузии, вынужденные оставить свои дома в результате нового рецидива национализма в регионах Грузии.
Но все же организованная оборона позволила избежать появления новой волны беженцев. Уезжать из Южной Осетии теперь было не так сложно, как в первую войну. Результатом 15 лет войны, блокады, неопределенности стало то, что по крайней мере один человек из каждой юго-осетинской семьи теперь живет в Северной Осетии. Но главное в том, что в Южной Осетии теперь постоянно чувствовали поддержку России.
С послевоенной осени 2004 года при усиленном давлении международных организаций и европейских структур на Грузию начинаются ее попытки реанимировать работу по принятию закона о реституции имущества.
Еще в 1999 году неправительственная организация «Ассоциация молодых юристов Грузии» (АМЮГ) подготовила первый законопроект о реституции, который не соответствовал требованиям СЕ и ОБСЕ. Однако в августе 2004 года министр юстиции Грузии представил новый законопроект, основанный в целом на прежнем тексте АМЮГ.
Законопроект 2004 года гарантировал беженцам и ВПЛ право возвращения в свои дома, получение имущества, утерянного во время конфликта, компенсацию имущества, которое невозможно вернуть, а также безопасность. Предусматривалось создание и комиссии по обеспечению жильем и рассмотрению претензий на имущество. Однако офис народного защитника Грузии больше внимания уделял общему закону по восстановлению прав всех граждан, подвергшихся дискриминации в период правления Гамсахурдиа, а не подготовке проекта закона о реституции. То есть был предложен проект закона, общего для всех пострадавших в Абхазии и в Южной Осетии, тогда как нужны отдельные законы по обоим случаям.
Рекомендации международных организаций отразились в так называемых мирных инициативах М. Саакашвили в Страсбурге в январе 2005 года. Причем в «инициативах» по Южной Осетии подчеркнуто, что закон будет принят только после достижения «конституционного соглашения», то есть когда решение по статусу Южной Осетии будет окончательно принято. Таким образом, грузинские власти не учли предупреждений международных организаций о том, что, если вопрос возвращения беженцев в Грузию подменится попытками решения территориальных проблем, Грузия получит еще одно военное противостояние.
Позиция осетинской стороны – не обсуждать вопрос статуса Южной Осетии, который давно уже определен, – хорошо известна и заявлена уже на всех уровнях. Акцентирование внимания грузинского президента на этом вопросе говорит только о том, что его «инициативы» не продиктованы серьезными намерениями по урегулированию отношений с осетинами. А щедрые обещания компенсировать всем беженцам потерянное имущество не подкреплены реальными возможностями Грузии.
У нынешней Грузии нет и институциональных возможностей, чтобы справиться с массовым возвращением беженцев.
Министерство по гражданской интеграции, являющееся в Грузии единственной государственной структурой, которая должна заниматься возвращением беженцев, не имеет средств для удовлетворения даже тех немногих имеющихся у нее заявлений о добровольном возвращении беженцев и ВПЛ в Грузию. 8 апреля 2005 года, когда парламент Грузии принял решение увеличить бюджетные расходы на 245 млн. долларов, министерству по гражданской интеграции не было выделено дополнительных сумм, в то время как министерство обороны получило 96 млн. долларов в дополнение к 76 млн. долларов, уже выделенных ему из бюджета 2005 г.
Зента Бестаева, недавняя беженка из осетинского села Прис, поработавшая некоторое время в миссиях международных организаций в Северной Осетии, стала вдруг министром по гражданской интеграции Грузии. Она получила это приглашение президента Саакашвили, очевидно, в рамках того же «гуманитарного штурма», и вскоре приняла самое деятельное участие в показательной репатриации, такой же показушной, как и все инициативы Саакашвили.
Данные о количестве беженцев, все еще заинтересованных в возвращении, разноречивы. По информации З. Бестаевой, ее министерство получило за последние месяцы более 50 заявлений осетинских семей, заявивших о желании вернуться на прежнее место проживания. Однако 99 % опрошенных в 2002 году партнером УВКБ по осуществлению программ в РСО – Алании заявили, что не намерены когда-либо возвращаться в Грузию.
К семьям, собравшимся вернуться в Грузию, остальные беженцы отнеслись с определенной неприязнью. Но все же причины для решения вернуться после всего перенесенного были. В августе 2004 года М. Саакашвили подписал указ о выделении 197 тысяч долларов в помощь 25 осетинским семьям, согласившимся вернуться в довоенные места своего проживания. Организация переселения была возложена на Зенту Бетаеву по программе УВКБ ООН. Речь идет не о добровольно собиравшихся вернуться, а о тех, кто, поддавшись многочисленным обещаниям и посулам, согласился «попробовать, а в случае чего – отказаться».
Почему УВКБ ООН и грузинское правительство выбрали именно с. Митарби Боржомского района для программы возвращения осетин? Село находится поодаль от других сел Гуджаретского ущелья, поближе к г. Боржоми. Здесь, в отличие от других сел, почти все говорят по-грузински, легче адаптируются, в селе было много смешанных семей. Все это облегчало принятие решения, несмотря на то, что именно в Митарби было совершено несколько жестоких убийств осетин во время их изгнания из Грузии в 1991 году.
Диаконова-Маргиева Замира Чаисовна из с. Б. Митарби Боржомского района сейчас живет в поселке для беженцев Заводском в пригороде Владикавказа. «Село Большое Митарби осетинское, в нем только невестки были грузинки. А вот в Малом Митарби были грузинские семьи. У нас была большая семья – мы с мужем, тремя детьми и свекровью. Когда все началось, мы дочерей отправили сразу кого куда, боялись за них. Младшую дочь я отправила с соседкой в Северную Осетию, причем даже не знала, куда и где ее потом искать. В селе Михайловском у нас жили дальние родственники, но я не знала ни адреса, ни где это Михайловское. Но даже это было не страшно, мне лишь бы отправить ее подальше от Митарби. Муж и сын уехали раньше в Северную Осетию, увезли кое-что из имущества, но куда устроились, я еще не знала. Я осталась с больной, парализованной свекровью. В апреле пришли к нам в село грузины, увели весь скот – пять коров и лошадь, пока меня не было дома. Вернувшись, я поплакала и решила пойти их искать. Подумала, что надо идти в грузинское село Кимот. Там всегда жили осетины, но постепенно огрузинились. Пришла я туда, когда уже ночь была, нашла хлев, где грузины держали весь отобранный у осетин скот. Увидела там только что родившихся телят, мертвых. Своих животных я не нашла, а чужих не стала брать. Пошла дальше в другое село, Мзетамзе, и вдруг нашла там свою лошадь. Вернее, это она меня увидела и стала рваться ко мне, она была привязана в поле. Я отвязала ее и быстро-быстро повела, не веря, что мне так повезло. Грузины увидели меня, отобрали лошадь. Я еще постояла, посмотрела и ушла. Лошадь было особенно жалко, больше, чем коров. Красивая была, умная.
Вернулась домой ни с чем. Двери застала сломанными, все перевернуто, а свекровь лежала на полу – пока меня не было, грузины приходили еще раз, скинули больную старуху на пол, говорит, оружие под кроватью искали. Уложила я ее обратно и побежала к соседке, договариваться о бегстве. Туда к нам ворвались вернувшиеся опять грузины, отняли паспорт у соседки, требовали сберкнижку. И смех и грех – соседка, чтобы избежать разбоя, говорит им с гордостью: «Вы знаете, мой племянник тоже грузинский экстремист!», но ее только обматерили и пошли все крушить и ломать. Меня хотели забрать с собой, и тогда я, на всякий случай, сказала, что моя фамилия – Диаконашвили, понадеявшись на это «швили». И мне повезло, кто-то из их приятелей оказался Диаконашвили. Меня оставили. У нас почти все были с фамилиями на «швили», и грузинский мы хорошо знали, но разве это нам помогло?
Митарби ближе других сел расположено к Боржоми, сюда чаще наведывались грузины. В общей сложности 43 «КамАЗа» добра вывезли из села. Мы с той соседкой нашли машину, заплатили вдвоем все, что у нас оставалось. Свекровь не хотела ехать, стеснялась – больная, лежачая. Ее пришлось оставить у старика-брата в Боржоми, а через два месяца они увезли ее в Ставрополь к родственникам, там она и умерла.
Не хочу ли я вернуться обратно? После всего этого?! В прошлом году к нам часто приезжала Зента Бестаева, министр по беженцам Грузии, долго уговаривала нас вернуться. Все же уговорила Плиевых и Кумаритовых. Всего четыре семьи. В их домах жили грузины, поэтому они сохранились. Дома им отремонтировали. Дали им по одной корове, пять кур, посуду, мебель, даже зубные щетки. Но все они вернулись обратно сюда».
