Текст книги "Шутка костлявой девы"

Автор книги: Наталья Чердак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава XVIII
Мороженое

Сегодняшним утром я чувствую себя по-детски беспомощным. Просыпаюсь и понимаю, что тапки мне сильно большие. Семилетний мальчик, который не понимает, что это за женские тела на кровати. Почему чья-то рука у него в штанах? В шкафу есть какие-то детские вещи. В них мальчик и уходит, бесшумно затворив за собой дверь.

Сижу в кафе на Васильевском острове и наслаждаюсь воздушным мороженым. Зачерпываю ложкой фиолетовые и розовые шарики. Они тают во рту и делают меня счастливым. Беззаботное детство с его простыми радостями.

Я пришел сюда не просто так, мне известно, что Кира завтракает в этом месте почти каждое утро. Когда мы были вместе, она редко готовила, прикрываясь, как щитом, тем, что это отнимает много времени, хотя, как мне казалось, этого ресурса у нее было в избытке.

Беззаботно и радостно на душе. Дети лишены груза понимания глобальных проблем и проблем в принципе. Они естественны и потому совершенны.

Смотря на произведение искусства, они видят целое. В отличие от взрослых, которые всматриваются в детали, охваченные страстным желанием понять и разобрать все до мелочей: нам недостаточно идеального по эффекту стихотворения, нужно разложить его на стопы и строки, найти рифмы и скрытый смысл… Дети рисуют, потому что рисуют. Не для строгих галерей искусств и кричащих выставок. Они не охвачены пламенем тщеславного самовыражения, им просто незачем притворяться, и потому они ведут себя так, как им хочется.

Наконец та, кого я ждал, заходит. Красивая девушка с рыжими волосами. Ощупываю ее с ног до головы зелеными глазами, как картину, и только потом узнаю. Передо мной совершенство.

В течение следующих пятнадцати минут смотрю неотрывно. Она чувствует мой взгляд. Сначала отворачивается, а потом, как завороженная, смотрит в ответ. Кира любит детей и хочет своих, я это знаю, и этим я не могу не воспользоваться.

Наконец, преодолев стеснение, она указывает взглядом на стул, и я радостно бегу.

– Что ты тут делаешь? Может, потерялся? – неуверенно спрашивает девушка, наблюдая за моей нетерпеливой улыбкой. – Ты тут уже давно один сидишь. И это странно.

Я понимаю, что в этом теле могу делать и говорить что угодно.

– Мне грустно, – отвечаю я, лицо и правда делается грустным.

– Почему? – участливо интересуется она.

– Я люблю одну девочку, но она не обращает на меня внимания, я хотел сделать ей предложение, но она ушла.

Тень пробегает по лицу этой красивой девушки. Показывается на секунду и скрывается за волосами. Она вновь овладевает собой.

Если ты ничего не можешь сделать, плачь. Просто плачь, и люди отвернутся.

– Я не потерялся, потому что сирота, – продолжаю я давить на жалость. – Убежал, потому что там слишком ужасно. У меня была хорошая семья, но все погибли в один день, и меня отправили в приют. Я несчастен…

Ее глаза наполняются слезами.

Я продолжаю:

– Поэтому я сбежал из этого плохого места и долго гулял. Потом захотел спрятаться и пришел сюда, попросил мороженого. А что вы тут делаете?

Девушка улыбается. Ей нравятся глаза мальчика – мои глаза. Как два огромных изумруда.

– Жду одного человека.

– Может, он уже нашелся? Или не терялся вовсе?

Передо мной сидит любовь. Во всей своей красе. Изначально я засомневался, не узнал ее, потому что из шатенки она перевоплотилась в ярко-рыжую бестию. Перемена мне пришлась по вкусу.

Кто-то звонит ей. Она отвечает. После нескольких слов в трубке ее лицо делается огорченным.

Мне хочется подарить ей цветок. Я не могу придумать ничего лучше, чем выудить из вазы маленькую розочку и протянуть ей.

Когда хочется плакать, просто плачь.

У нее в глазах стоят слезы.

– Что-то случилось?

Мы проболтали несколько часов. Она заказала мне еще мороженого, потом еще. Я сидел довольный и улыбался, рассказывая свою выдуманную историю про американцев, и она, как ни странно, пригласила меня к себе.

– На какое-то время, пока все не устаканится и не выяснится, – объяснила мне Кира и попросила у официантки счет.

Глава XIX
Мечта

По ее словам, она взяла отпуск. На две недели. Тайм-аут. Сейчас от него оставалось меньше шести дней. Я был самым счастливым на протяжении всего времени, что мы провели вместе.

В одно утро она приготовила вафли и, загадочно посмотрев на меня, спросила, полить их шоколадом или медом. Спросила так, как спрашивала у меня два месяца назад. Когда мы были вместе.

Днем мы сидели на диване и я, прижавшись к ней, смотрел мультики. Она смеялась и вставляла какие-то фразы: беззаботные будни, лишенные хлопот и наполненные смыслом. После зоопарк. Это была ее идея сводить меня туда. Самая лучшая на свете.

Жирафы с их оранжевыми пятнами, лебеди, которых мы кормим булкой, и обезьяны, кривляющиеся за прутьями клетки.

– Хочешь сладкой ваты или еще чего-нибудь? – спрашивает она.

Я замираю и не двигаюсь. Передо мной стоит продавец воздушных шаров. Сосредоточие моих желаний – шар. Огромный, ярко-оранжевый.

Кира ловит мой взгляд и отпускает руку. Я так и стою, наблюдая за мужчиной в костюме, и ничего вокруг не вижу. Вдруг шар приходит в движение. Кто-то его уносит, и мне становится грустно. Я закрываю глаза, начинаю хныкать.

До моей ладони дотрагивается другая ладонь. Теплая и мягкая. Чувствую, как на запястье что-то смыкается.

Глаза распахиваются. Передо мной на корточках сидит моя рыжая мечта и затягивает на запястье ниточку от шарика.

Волосы блестят на солнце, будто освещая пространство вокруг. Огненный шар из мягких локонов. Воздушная вата волос.

Раздается телефонный звонок. Она садится на скамейку и заговаривает с трубкой.

Мчусь прочь. К площади. В самый центр.

– Что вы делаете? – бурчит бабушка. – Уберите отсюда этого невоспитанного ребенка!

Пальцы рвут тюльпаны один за другим.

Люди не знают, как реагировать, и потому просто отворачиваются, будто не видят ничего. В руках у меня разноцветные лепестки с зелеными листьями. Я срываю цветы, живые и яркие, они мягко прижимаются лепестками друг к другу и согревают мне сердце. Это продолжается до тех пор, пока я могу держать их. Опустошенная клумба и мальчик с возвышающимся холмиком из цветов.

Направляюсь к ней, оставляя за собой дорожку из падающих на землю тюльпанов.

Она все так же говорит по телефону. Лицо мертвенно-бледное. Губы дрожат. Видит меня, и глаза вспыхивают голубым пламенем.

Этот взгляд. Он мне так знаком!

Нога цепляется за камень, и я лечу. Руки раскрываются, цветы падают к ее ногам. Мои содранные в кровь коленки совсем не чувствуют боли.

Поднимаюсь на ноги и обнимаю дрожащую Киру. Поднимаю с земли самый красивый тюльпан и говорю:

– Та девочка, зачем она? Я хочу сделать предложение именно тебе.

По моей теории, люди умирают каждый день. И «та девочка» была уже не взбесившаяся ведьма, сбежавшая из машины, а улыбающаяся рыжая бестия с цветами около ног.

Лицо Киры такое прекрасное, что у меня на глазах выступают слезы. Над произведением искусства могут рыдать только дети и женщины. И никто больше.

– Это ваш мальчик? Какая же вы мать?! Плохо воспитываете ребенка! – заявляет запыхавшаяся от ходьбы бабушка, ковыляя к нам.

Я обнимаю свою любовь крепче и говорю ей на ухо:

– Я люблю тебя.

Вечером она готовит ужин, порхая по кухне в своем шелковом пеньюаре, как легкий мотылек. Кира привыкла жить с шиком и обращать внимание на мелочи. Я нахожу свечи и ставлю их на стол.

– Зачем свечи?

– Хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо, – отвечаю я.

Она улыбается и достает пирог из духовки. Большому мне она редко пекла пироги.

Мы ужинаем с аппетитом, весело болтая о прошедшем дне: о причитаниях бабушки, над которыми мы добро смеемся, о воздушном шаре, о том, как было здорово смотреть на жирафов в зоопарке. Я не спрашиваю, что произошло и почему она была такая грустная там, на скамейке, хоть слова и просятся наружу. Спрашивать и не нужно, вскоре причина появляется на пороге.

Когда это происходит, мы смотрим по телевизору мультик. В дверь звонят. Она ставит на «паузу» и, прошептав «Сейчас вернусь», выходит.

Слышатся недобрые слова. Идет диалог. Долгий и нудный. Я выхожу в коридор и вижу мужчину с цветами. Мною овладевает злость. Но что такое? Почему-то я не могу подойти и просто его ударить.

– А вот и Макс, – представляет меня Кира.

Мужчина недовольно морщится и говорит:

– Вернусь завтра, реши этот вопрос.

Я обнимаю ее всю ночь.

Она грустно прижимает меня к груди и целует в лоб. Эта ночь – самая лучшая. Была самой лучшей, пока не вернулся он.

Звонок часа в два. Он пришел пьяный и злой. Ничего не оставалось, как положить меня в другой комнате и лечь с ним.

Я слышу, как он грубо и яростно занимается с ней любовью. Я слышу все, но не могу ничего сделать. Мой лучший друг и Кира. Тело содрогается в рыданиях. Я не двадцатичетырехлетний мужчина, а всего лишь семилетний мальчик. Беспомощный и уязвимый. Психика ребенка, глаза ребенка, желания ребенка.

Невыносимо. Я встаю и ухожу в ночь.

На улице останавливаюсь и сажусь на качели. Небольшой скверик около знакомого дома. Заглядываю в ее окна и даю себе обещание расправиться с ним, как только представится удобный случай.

Глава XX
«Горящая путевка» в рай

Следующие несколько дней я то скитаюсь по улицам, то сижу в своей лишенной тепла квартире. Времени больше не существует. Оно перестало быть стаей птиц, жаждущих лететь вперед в неизвестность. Оно замерло и остановилось, как нечаянно упавшие и разбившиеся о землю часы.

Вчера за ужином она была обворожительна: в приглушенном свете ламп ее шелковистые волосы походили на яркий огненный цветок, окутывающий лицо янтарным блеском. Ее мягкий образ излучал неуловимую энергию мягкого очарования, аквамариновые озера глаз светились добротой и лаской. Мне она виделась нежной феей с чарующе мягкими руками и плавной линией плеч, волшебницей, явившейся из заветного сна.

Заиграла музыка. Видимо, в ресторанчике напротив был праздник. Полуобернувшись, Кира украдкой взглянула на меня и тут же опустила глаза. Я сразу заметил перемену в ее лице: оно сделалось бледным и пустым.

– Что не так? – с опаской спросил я.

– Человек, который был мне дорог… – начала она и тут же потянулась к бокалу с вином.

Я смотрел на Киру очень внимательно, пытаясь по лицу прочесть ее эмоции.

– Что с ним?

– Он пропал, – заключила она и опустошила зараз полстакана.

– Тогда, в парке, ты подумала о нем и поэтому была такой печальной?

Она посмотрела на меня изучающе, но взгляд тут же погас.

– Да… – подтвердила Кира и допила остатки вина. – А теперь пойдем посмотрим мультики, малыш. Прошлое не должно касаться сегодняшнего счастья.

Когда мое тело стало тридцатилетним, я не нашел в себе сил вернуться к ней. Макс и Кира… Внутри бушевала злоба и презрение к ним обоим.

Нужно привести мысли в порядок, самое лучшее – отправиться на прогулку по городу. Метро. Преодолев толпу людей, прохожу через мигающий красным и зеленым барьер, не спеша встаю на ступеньки, они несут меня вниз. Вокруг кипит жизнь, дети толкаются, обеспокоенные мамаши пытаются их успокоить, люди в костюмах бегут вниз и задевают меня плечами, старые леди в устаревших и выцветших шляпах с брошками смотрят на всех бесцветными глазами… Сейчас мне малоинтересно, что происходит вокруг, покорно спускаюсь на самое дно подземки. Под тусклыми лампами малоосвещённого вагона я проживаю несколько минут и тут же забываю о них, как только выхожу на станции «Невский проспект». Подъем наверх, и солнце безжалостно бьет в глаза лучами, будто призывая поднять лицо к небу. Оно хочет, чтобы я обратил на него внимание. Вместо этого надеваю очки, теперь мир выглядит мрачным и неприветливым. Прохожу мимо канала Грибоедова, «Дома книги», и направо. Улица Большая Конюшенная, заворачиваю во двор, поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь. Спустя несколько минут мне открывает пьяный Крузенштерн. Он протирает глаза и щурится от рассеянного по парадной дневного света.

– Можно войти? – спрашиваю я.

Несколько секунд он все так же щурится и ничего не говорит.

– Я к Мари.

На его лице читается понимание.

– Проходи, она где-то тут.

В предбаннике обуви не очень много, но все же больше, чем в обычной квартире. Делаю вывод, что поэты не только читают стихи, но и остаются тут после своих вечеров. Наверное, не все могут уйти, а хозяин довольно гостеприимный. Интересно, когда Кира приходила сюда, пользовалась ли она радушием Крузенштерна?

В комнате на подушках лежат поэты, внимательно присматриваюсь: среди них нет Мари. Похоже, она дома. Делать тут больше нечего. Выхожу из большой комнаты и сталкиваюсь с ней в коридоре. Волосы чуть взъерошены, размытый макияж и красные тонкие полосы от подушки выдают следы веселой ночи. Кажется, она вышла из комнаты Крузенштерна. Эта женщина не перестает удивлять меня.

– Он сказал, что ты тут и ищешь меня, – сообщила Мари и достала пачку сигарет.

– Ага, – произношу я и пытаюсь не выказать удивления.

На ней ничего нет, совершенно голая поэтесса стоит передо мной и без всякого стеснения прикуривает от спички сигарету. Только тоненькая белая линия трусиков обвивает ее бедра.

– Чего ты удивляешься? – спрашивает она. – Я птица вольная.

А действительно, чего это я удивляюсь? Все верно. Но сейчас я зол на Киру и мне нужно утешиться. Слава богу, я встретил Мари, теперь просто возьму ее с собой и уведу. Уверен, она легко согласится.

– Хорошо, малыш, пойдем, только сначала позавтракаем.

Так я нашел поэтессу и провел с ней еще несколько ночей.

Моя жизнь изменилась.

В семьдесят пять я ходил играть в шахматы с соседом снизу.

В семь – наслаждался парками аттракционов и мороженым.

В сорок – сидел дома и ненавидел весь мир, однако понимал, что кроме себя злиться не на кого.

В двадцать – ходил на тусовки и танцевал в клубах. Или шлялся по барам с поэтами и музыкантами.

Моя темноволосая подруга Мари… Как-то раз она спросила меня, почему я часто пропадаю на несколько недель и подолгу не беру трубку.

Что я должен был ответить? Что тело по каким-то непонятным мне причинам меняется само по себе? Что у меня открылась не известная ни одному врачу болезнь?

Пришлось врать. Командировки в Москву и все такое. И тогда она спросила:

– Возьмешь ли ты меня с собой?

Этой ночью мы почти трезвые стоим около молоденького проводника с реденькой полоской усов и договариваемся о поездке в столицу. Мужчина явно не уверен, он колеблется и постоянно смотрит в сторону, будто нас могут подслушать.

– Приятель, деньги лишними не бывают, – говорю я, многозначительно улыбаясь.

Он все еще не знает, что делать: его глазки быстро оглядывают нас с Мари и останавливаются на моем лице. Теперь он смотрит в упор, и я понимаю, что парень созрел для предложения. Тянусь к карману, и вот уже в моей руке несколько спасительных бумажек. Жадный взгляд пожирает их, но ничего не происходит. Тогда я достаю еще одну и твердым голосом произношу:

– Согласен?

Лицо проводника принимает дружелюбное выражение: он берет деньги и делает приветливый жест рукой.

– До Москвы мое купе – ваше. Только пока поезд не тронется, не показывайтесь никому на глаза.

В купе душно и грязно. Около нас стоит небольшая дорожная сумка, из которой высовывается пара вонючих носков. Одним толчком ноги отправляю сумку под кровать. Мари задернула занавеску: стало чуть уютнее. Мы садимся на нижнюю полку и ждем отправления.

– Я уж было подумала, он испугается, – шепчет мне спутница. – Желторотый такой, смешной… Глазки бегали по мне, а в глазах светились жадные искорки.

– Перед тобой не устоять, – убежденно говорю я и подсаживаюсь к ней чуть ближе. – Да и сумма была приличная.

– Ты правда так считаешь, дорогой?

Вместо ответа я целую ее в губы.

Заниматься любовью под стук колес крайне приятно: мы были вне времени, все растворилось в нескольких минутах блаженства и камнем ушло на дно памяти. Эти часы пронеслись так быстро, что я не смог уловить в ее движениях и шепоте любви. Когда все закончилось, она показалась мне чужой и далекой.

Мари приподнимается на локтях и садится на кровать. Сквозь щель занавески в купе просачивается желтоватый свет и падает на ее плечи, лицо объято тенью.

Мне видится моя неясная Кира. Драгоценная и незабвенная. Но я зол. Слишком зол на нее, чтобы вернуться и простить. С Мари все иначе. Мы изначально не встречались и ничего друг другу не обещали. Нас связывает только секс. По крайней мере, я так думаю. Что касается привязанностей и чувств Мари, я полагаю, для нее это только приключение. Короткий миг, которому суждено было вспыхнуть, чтобы однажды погаснуть и исчезнуть совсем.

Мы поселяемся в небольшой и довольно светлой квартирке недалеко от Воробьевых гор. Моему другу она досталась в наследство, и теперь он может не забивать себе голову ипотекой на 20 лет. Когда у человека есть свой угол, ему живется куда проще. Приятель много работал и часто уезжал. В этот раз на конференцию в Казань. Он покинул столицу на неделю и любезно разрешил мне пожить в уютной квартирке. От недели оставалось четыре дня. Несколько суток с Мари.

Боюсь ли я проснуться в другом возрасте? Нет. Мне плевать настолько, что я просто живу и даже не пытаюсь что-то решать. На все воля случая.

В благодарность за квартиру Мари ставит на кухню фикус, а я покупаю соковыжималку. Мы живем как в капсуле. Затворничество и бесконечные фильмы. Я закрываю шторы, и лицо женщины исчезает. Она стоит голая и так напоминает Киру, что невозможно сдержаться. Вечером с наступлением сумерек мы периодически выбираемся в город. Бары с их вечной ночью. Лицо Марии – темное пятно, окруженное пышным силуэтом вьющихся волос.

Я живу будто со своей женщиной. Однако по утрам, когда лучи солнца будят нас, я сонный тянусь рукой к мягкому телу и обнимаю его до тех пор, пока мои слипшиеся ото сна глаза не раскрываются.

Тогда медленно сквозь остатки снов ко мне приходит осознание, кто передо мной. Не та юная и заботливая, а уже увядающая и часто напивающаяся поэтесса.

– Что у тебя с лицом? Ты несчастлив? – воркует она и обхватывает мои тощие бедра руками, затем взволнованно смотрит мне в глаза и спускается вниз.

– Все в порядке? – огорченно спрашивает она после нескольких минут бесполезных усилий.

Мои мысли далеко, я не здесь и не с ней. При свете дня нелегко мысленно стереть черты лица женщины и нарисовать поверх кожи совершенно другое, обожаемое мною лицо. Сложно вообразить, будто Мари – это Кира. Моей временной спутнице лучше не знать о моих истинных предпочтениях. Она старательна и совершенно не виновата в том, что я люблю другую женщину.

– Я еще не проснулся, Мари. Утром у мужчин все сложно…

– Но не в двадцать-то лет? – удивляется она, обиженно поднимается и быстро идет на кухню.

Встаю с постели, заглядываю в кухню – она уже беззаботно выжимает сок и напевает какую-то мелодию. Мари, пожалуй, самая эмоционально неустойчивая женщина, которую я когда-либо встречал. Женщина-океан под капризным небом.

В душе, наконец, остаюсь один. Под струями воды мне кажется, будто жизнь не такая, какой должна быть, будто это не моя жизнь, а чья-то другая. День проходит как-то однообразно и совсем бестолково.

Когда на город опускаются сумерки, Мари включает свет и тянет меня к кровати. Черты ее лица скрыла ночь, Мари опять прекрасна.

– Ложись, – говорю я.

Зажигаю свечу и ставлю далеко от нас, около окна, выключаю свет и иду к кровати.

– Ты сегодня в ударе, – воркует женщина.

Задумчиво провожу рукой по ее широким бедрам. У нее сын, где-то в Питере, где-то с бабушкой.

Спустя день мы уезжаем. На холодильнике поэтесса оставляет записку с красиво выведенными буквами: «Спасибо за эту „горящую путевку“ в рай».

Глава XXI
Зверь возвращается

Соцсети… жизнь за прозрачной дверью современной реальности. Переступил – и ты уже в мире, где можешь быть кем угодно и делать что угодно.

Недавно я написал ей сообщение в соцсети. Простое «Привет!»

Почти сразу пришел ответ: «Женя? Это ты?»

«Приходи, Кира», – это все, что я ответил. Реакции не последовало.

Я упорно пытаюсь выбросить ее из головы. Пока однажды она сама не приходит ко мне.

Как-то раз в образе семидесятипятилетнего старика запираюсь дома и читаю книгу своим подслеповатым глазом, периодически принимая таблетки от сердца.

Шкафчики в моей квартире теперь напоминают склад. В них можно обнаружить все что угодно: игрушки, таблетки, разные штучки из секс-шопа, порножурналы и приглашения-афиши с выставок и мероприятий.

Когда раздается звонок, я нехотя надеваю тапки и шаркаю по коридору.

Прислоняю ухо к двери и спрашиваю:

– Вам кого?

– Извините, тут просто мой друг живет, он дома? – нерешительный голос из-за двери.

Открываю дверь. На пороге Кира. Она пришла! Хлопает непонимающе глазами и будто спрашивает «Кто вы?».

Перед ней стоит мужчина, который любит ее. Дряхлый, больной, но все же аккуратный. Рубашка на мне хорошо отглажена, редкие волосы расчесаны, а лицо тщательно выбрито.

– Я родственник Евгения.

– Дедушка?

– Ну да, можно и так сказать. Зачем вы пришли?

Мне хочется испытать ее. Воспользоваться положением, чтобы понять, что именно она чувствует.

– Я просто волнуюсь. От него нет никаких вестей, вообще, непонятно, жив ли он. Это вы написали сообщение?

– Если вам интересно, приглашаю на чашку чая, – говорю я и делаю жест рукой. – Проходите.

Скинув туфли, она осматривается. С ее ухода ничего не поменялось: магические баночки в ванной, вафельница с фикусами на кухне и платья в шкафу. Проходим в кухню, садимся за стол. Медленными, будто заторможенными, движениями наливаю воду в чайник. Он выпадает из рук. Чертыхаюсь. Кира мчится в ванную за тряпкой. Чувствую себя развалиной, когда она вытирает пол. Ощущаю слабость во всем теле, в то время как она легко поднимается с корточек и говорит:

– Я помогу вам, присаживайтесь.

Но я упорно отказываюсь и настаиваю на том, что в состоянии сделать это сам.

– Это вы вскружили голову старику, вот чайник и выпал из рук. Кто устоит против такого очаровательного лица?

Ее опущенный вниз подбородок и улыбка краешками губ выдают смущение.

Пока я ищу печенье, девушка внимательно смотрит на вафельницу, что сама же мне подарила, когда мы только начали встречаться.

Она и не замечает, как я сажусь рядом и сам начинаю ее рассматривать.

– Итак… – сухие старческие губы размыкаются. – Евгений ушел в горы и что-то произошло.

– Это я знаю. Есть какие-нибудь новости? – в голосе чувствуется отчаяние.

– Нет, пока что ничего, – в моем голосе сквозит безразличие.

– Ведь прошло уже много времени… Может, он погиб?

– Может, и погиб, – безразлично говорю я о смерти, будто речь не обо мне, а о ком-то постороннем.

Из соседней комнаты кто-то кричит: «Хватит, Патриция!»

Кира вздрагивает и оборачивается.

– Это просто телевизор, – произношу я, и она успокаивается.

Когда я в теле старика, появляется необъяснимое желание смотреть зарубежные сериалы.

Голова Киры опущена вниз. Слезы тяжелыми каплями падают и разбиваются о грубую поверхность деревянного стола.

– А вы, собственно, почему интересуетесь судьбой Евгения?

Она вздрагивает и начинает плакать. Фикус безучастно тянет листья к солнцу, склянки в ванной продолжают портиться, во мне вспыхивает сочувствие. Встаю с места, провожу рукой по ее волосам и задаю вопрос еще раз.

Наконец сквозь слезы Кира выкрикивает истину:

– Да просто я его люблю!

Я повержен. Беру ее за руку и веду в гостиную.

Мы садимся на диван.

Мы растеряны.

Каждый в своем коконе. «Мы» должно стать «мы» сейчас. Чего бы мне это ни стоило.

– Минуточку, я сейчас вернусь, – говорю я и выхожу.

Если магия существует, то она должна произойти прямо сейчас. Я должен вернуться в комнату двадцатичетырехлетним, обнять ее и сказать все слова, которые не сказал тогда в машине.

Ничего не получается. Морщинистая слива в зеркале глядит на меня. Ударяю дряблую щеку кулаком. Есть только боль и желание быть с ней.

Вернувшись в комнату стариком, я вижу, как этот ангел лежит на диване и, закрывшись руками, не двигается.

Тогда в голову приходит безумная идея. Быть может, нужно просто поцеловать ее? Может, это поможет? Все эти глупые сказки про заколдованных принцесс, которыми мама пичкала мою сестру в детстве. Возможно, они сработают.

Когда нет правильного выхода, просто иди. Не важно, куда. Не останавливайся.

Подхожу к ней, обнимаю. Мои глаза закрыты. Мне снова двадцать семь, я молод и полон сил. Внутри ни одной мысли, все мое существо сосредоточено на одном желании. Я готов быть только с ней. Сжимаю хрупкие плечи. Наконец-то все так, как должно быть.

– Остановитесь! Что вы делаете?

Становлюсь горячим и твердым, прижимаюсь, она чувствует ногой мою решимость и орет:

– Отойдите!

Мне все равно. В душе я молод. Не останавливаться. Узнай меня сквозь эту сморщенную кожу. Узнай!

Меня бьют по голове. Как тот подросток на Девятое мая. Чем-то не очень тяжелым. Однако удар выводит из равновесия. Падаю. Вижу ее спину. Она опять сбегает от меня. Нужно вернуть Киру!

Встаю на ноги так быстро, как только могу. Дверь нараспашку. Ветром в квартиру заносит апрельскую пыль. Подбегаю к окну.

– Приходи через неделю, – кричу я ее быстро удаляющейся фигуре, лелея глупую надежду. – Он будет здесь, я обещаю!

Она резко оборачивается, злобно смотрит на меня и, ни слова не говоря, ускоряет шаг.