Текст книги "Мои друзья святые. Рассказы о святых и верующих"

Автор книги: Наталья Горбачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Не хотелось говорить о Ксении полунамеками. В книге я привела две откровенные «подсказки».

Определение Господне о дальнейшей жизни Ксении Григорьевны после смерти мужа прояснилось, думается, через житие ее небесной покровительницы преподобной Ксении. Получая имя святого, мы призваны наследовать его добродетели, привлекаемся хоть в малой мере к его образу жизни и тому роду христианского подвига, которым прославился Божий угодник. Образованная дворянка Ксения Петербургская не могла не знать жития Ксении преподобной… В этом житии преподобной Ксении будущая блаженная Ксения находила ясные указания, каким именно образом ей дальше служить Богу.

Слово «ксения» поначалу было именем нарицательным, означающим «странница». Евсевия, будущая преподобная Ксения, жила в пятом веке в Риме, была единственной дочерью знатного сенатора, христианина. К Евсевии посватался сын богатого и знатного вельможи, и уже был назначен день свадьбы. Но Евсевия так возлюбила Бога, что возжелала остаться вечной невестой нетленного Жениха и сохранить ради Господа свое девство. Две верные рабыни согласились всюду следовать за своей госпожой. Вместе они стали молиться, чтобы Господь открыл, каким образом осуществить их общее стремление. Евсевия тайно от родителей раздавала свои драгоценности, золото и серебро, рабыни – свое имущество, готовясь к нищете ради Христа. Накануне свадьбы Евсевия и ее единомышленницы тайно покинули родной дом, переодевшись в мужские одежды, захватив только самое необходимое. Они сели на корабль, отплывавший в Александрию. Прибыв туда, девушки стали искать никому не известную местность. По горячим молитвам молодых странниц послал им Бог старца, игумена одного небольшого монастыря в другой стране. Он и взял с собой святых дев в город Миласс, где определил им жилище в уединенном месте близ церкви. Ксения построила небольшую церковь и устроила монастырь, собрав нескольких девиц, желающих посвятить себя Богу. Игумен постриг Ксению и ее рабынь в иноческий чин. Никто не знал, откуда они и каковы их подлинные имена и родословные. Воспитанная в роскоши, Ксения обнаружила такое стремление к постническому житию, что ее воздержания боялись бесы, которые не смели даже приступить ко святой, побеждаемые ее подвигами и постом. Много раз во всю седмицу Ксения оставалась без пищи, а вкушала лишь хлеб, посыпанный пеплом из кадильницы. Ее христианскими добродетелями были всегдашнее бдение, необычайное воздержание, несказанное смирение, безмерная любовь. Она помогала бедным, сострадала страждущим, была милосердна к грешникам, которых наставляла на путь покаяния. Ксения носила всегда ветхие одежды – платье и рубашку. 24 января (6 февраля)[15]15
  Поскольку неизвестны дни рождения и смерти блаженной Ксении, праздновать ее память установили в день ее Ангела – преподобной Ксении (6 февраля н. ст.).


[Закрыть], в тот самый час, когда преподобная Ксения предала свою душу в руки Господа, явилось на небе великое знамение. При ясной погоде над девичьим монастырем появился светлый венец из звезд, имевший посредине крест, который сиял ярче солнца. Привлеченные этим знамением, удивленные жители Миласса и окрестных сел устремились к монастырю. Когда несли одр с телом преподобной к центру города, то небесный венец следовал с процессией. Всякий, кто страдал каким-нибудь недугом, прикоснувшись к одру, исцелялся. Всю ночь около тела святой звучали песнопения, а на следующий день при стечении огромного количества народа понесли мощи к месту погребения. Когда оно было совершено, сияющий небесный венец стал невидим. От гроба Странницы подавалось множество исцелений, впрочем, и от погребальных ее покровов, которые люди взяли себе на память.

Вскоре умерла одна рабыня, затем вторая. Но последнюю перед смертью упросили рассказать о том, кто и откуда была ее госпожа. Так стало известно житие преподобной Ксении, которая для мира была странницей, а для неба гражданкой, жила подобно ангелу во плоти, все мирское считала сором и как бесценное сокровище сохранила свое девство. Таково было житие преподобной Ксении…

В судьбоносный для русской Ксении час небесная покровительница, преподобная Странница, указывала ей дальнейший путь через земное странничество. Добровольный, ради Христа, отказ от всех человеческих привязанностей – к родным и близким, к домашнему очагу, привычному образу жизни, нравам и обычаям присущ юродивым Христа ради. Смерть Андрея Федоровича была не причиной мнимого безумия, но моментом совершенной готовности его 26-летней вдовы к подвигу юродства. Видел Бог, что Ксения, подобно святой отроковице Евсевии, смогла возлюбить Господа «всем сердцем своим, всей душою своею и всеми помышлениями своими»[16]16
  Мф. 22:37.


[Закрыть], так что не задумалась бросить все земное и последовать за Ним, куда призовет. Со смертью любимого мужа этот час настал…

Жития юродивых свидетельствуют, что часто блаженные получали благословение на вступление в свой подвиг от известных духоносных старцев, если не было особых откровений свыше. Кто бы мог быть этим старцем для Ксении Григорьевны?

Мои предположения сошлись на личности преподобного Феодора Санаксарского, который во второй половине XVIII века потрудился восстановителем и строителем Санаксарской обители; пришел он туда из Санкт-Петербурга, из Александро-Невской лавры. Господь призвал Иоанна (будущего старца Феодора) в монахи столь необычным путем, что дело получило огласку при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Иоанн был сыном благочестивых дворян Ушаковых и приходился дядей прославленному русскому флотоводцу Федору Ушакову, который также ныне прославлен в лике святых… Но подробно все это записано в составленной мною книге о блаженной Ксении.

Следует сделать последнее замечание. Когда я поняла, что собраны материалы, которые существенно изменяют образ блаженной Ксении, мне стало страшно. Страшно идти против общепринятых истин. Я часто смотрела на засушенную розу, благословленную Ксенией, и уговаривала себя: «Но ведь она подарила тебе розу не просто так, она надеется, что ты исправишь неправильности жития…» И я решилась. Когда отдала написанный текст в издательство, я все время молила Ксению, чтобы она каким-то образом сделала так, чтобы книга не вышла, если я написала о ней что-то не так. Книга эта вышла и много раз переиздавалась.

Следующей книгой стало жизнеописание праведного Иоанна Кронштадтского. Благословил-таки святой пастырь «поставить его в план».

Однажды приехала я к своему старцу, привезла очередную книгу с жизнеописанием святого, он принял, улыбнулся и сказал:

– Хорошие у вас друзья, святые.

Нечаянная радость

За две тысячи лет существования Церкви Христовой к лику святых причислено великое множество Божиих людей – от патриархов и императоров до нищих и юродивых. Знать обо всех не по силе обычному человеку; но негоже, если знание о наших небесных покровителях ограничивается лишь «Николой-Угодником», «Пантелеймоном-целителем» да Матроной…

Бывает так, что святые по неведомым причинам сами входят в жизнь человека. Как? До времени ты, может, совсем не знал про какого-то святого и вдруг случается чудесная, неожиданная с ним «встреча», после которой уже невозможно не молиться ему, не искать его покровительства. И тогда возникает интерес к изучению его жития, в котором, как оказывается, существуют «подсказки» именно для тебя, как поступать в том или ином случае. Так же неожиданно входили в мою жизнь иконы Божией Матери. Подобные «встречи» поразительны тем, как вовремя они происходят и указывают, в какую сторону двигаться по жизни дальше. Они с несомненностью свидетельствуют, как близок к нам духовный мир…

Я еще издавалась у МихАбра. Быстро исчерпав имена «великих пророков», он придумал новую серию – тот же «дамский роман», только маскирующийся теперь под серьезную повесть о женских судьбах в разных профессиях: стюардессы, журналистки, проводницы, манекенщицы… Единственная профессия, на которую издатель уговорил меня, была экскурсовод. И «роман» был написан о том, как героиня еще в перестроечные времена пыталась рассказывать своим туристам о порушенных святынях, о вере, плюс, конечно, полудетективная история с внезапной любовью к «новому русскому», который восстанавливал монастырь в глубинке. МихАбру роман категорически не понравился – не потому, что он был плохо написан, просто герои показались ему «из другого времени» – до свадьбы у них случился единственный поцелуй.

– Вранье! Не верю твоим импотентам! – аргументировал он. – Так сейчас не бывает. Не верю!

– Бывает всякое, – ответила я. – Во всяком случае, так должно быть, по-христиански, но вы же продвигаете на рынок «постельный жанр».

– Я продвигаю то, что приносит тебе гонорары. Сеять разумное, доброе, вечное будешь на старости. Ты просто исписалась! – четко выговорил он. – Это конец твоей карьеры.

– Конец карьеры у вас, – так же четко ответила я, встала со стула и поклонилась. – В ножки кланяюсь, что научили писать про святых. Займусь другой карьерой.

– Ладно, даю месяц, исправь свои глупости… – приказал МихАбр. – Добавь парочку любовных сцен – и так и быть напечатаем!

– Ухожу от вас, – спокойно ответила я.

– Перекупили? Молодец! Я тебе имя сделал, теперь пусть другие даром пользуются. Не сомневался, что перебежишь. И куда же?

– В никуда, – пожала я плечами. – Бог пристроит.

– Значит, исписалась…

– У вас – да, а вообще – нет.

МихАбр не сомневался, что шучу или набиваю цену, я же не могла втолковать ему, что «розовый» период моего творчества исчерпал себя. Душа жаждала по-другому изливать писательский талант. Мне стало ясно, что если останусь в издательстве, в котором худо-бедно печаталась в течение десяти лет, это будет означать, что я закапываю свой талант в землю[17]17
  Мф. 25: 15–30.


[Закрыть]. Не стала я писать любовных сцен. Так мы в одночасье и разошлись.

Какое-то время ничего не случалось. Никакое издательство мною не интересовалось, ниоткуда не звонили, никому я была не нужна. Некоторые мои знакомые с жалостью говорили, что я сама себя посадила в разбитое корыто и сама себя высекла. И под этим натиском я стала малодушно роптать, зачем ушла от МихАбра, под крылом которого все-таки было стабильно и накатано. Но Бог ожидал узнать, куда все-таки склонится мое сердце. Через некоторое время в голову пришла поистине благая мысль о том, что надо молиться святым, про которых уже писала, чтобы они помогли мне найти работу. Раздобыла я, какие было возможно, акафисты и стала читать.

Спустя несколько дней позвонила мне вдруг знакомая редактор, которая объявлялась, может, раз в год. Узнав, что я ушла от МихАбра, она дала мне телефон православного издательства, которое в новейшую историю страны возникло одним из первых и уверенно набирало рабочие обороты. Я и в мыслях не держала, что это издательство может мной заинтересоваться… Набравшись храбрости, все-таки сделала пробный звонок в новую редакцию и сбивчиво рассказала о себе. Мне ответили, что книги мои знают и сами разыскивают автора, то есть меня. Нечаянная радость, да и только… Так началась моя работа в православных издательствах. В них возникли свои проблемы с издателями – как же без них! На первых порах эти проблемы казались неразрешимыми, и бывало, малодушно хотела вернуться к МихАбру. Но понимая, что ничего другого, кроме дамских романов, он мне не предложит, да еще и покуражится вволю, мысль о возвращении я старалась отгонять. Однажды все-таки накатило на меня дремучее уныние. В голову втемяшилась неотвязная мысль, что я так и останусь меж двух стульев. От МихАбра ушла, но и в православном издательстве долго не задержусь: я ведь так мало знаю про Православие, специального образования не имею… Ясно, что параноидальная эта мысль была от лукавого. Но как от нее избавиться, я не знала.

Вскоре случилась такая история, дело было перед Новым годом. Нужно мне было съездить на ВДНХ. Села я на автобус, не посмотрев на номер, а он поехал каким-то неведомым мне маршрутом. Испугавшись, что уеду не туда, через несколько остановок я вышла и на противоположной стороне дороги увидела нарядную в древнерусском стиле церковь, о существовании которой даже не подозревала. Внутри церковной ограды было подозрительно много людей. Двадцать второе декабря… в чем дело? Я подошла к церкви, спросила у старушки, что за праздник сегодня и услышала в ответ:

– Миленький, «Нечаянная радость» Госпожи нашей Пресвятой Богородицы…

Внутри церкви к праздничной иконе было не протолкнуться. Постояла я в сторонке, помолилась. Когда народ немного схлынул, подошла. Приложившись к образу Матери Божией, увидела за стеклом киота невероятное количество подвешенных цепочек, колец, крестиков, золотых брошек: их жертвовали люди в знак какой-то чудесной помощи, полученной от Божией Матери у иконы Ее «Нечаянная радость». Вот сколько чудес Она сотворила…

В тот день освободили мою голову навязчивые мысли – как не было. В Свой праздник Богоматерь утешила и меня, удостоверив, что решение перейти в православное издательство было верным и не надо, по евангельскому слову, оглядываться на прошлое, оно закончилось: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия»[18]18
  Лк. 9:62.


[Закрыть].

Так открыла я для себя и тот нарядный храм в честь иконы «Нечаянная радость», что в Марьиной Роще, и саму икону. Про храм узнала, что он не закрывался в самые лютые советские времена, как говорят, был «намоленным». Задумалась и о названии иконы. В обиходе часто говорят: «нечаянная радость», когда происходят неожиданные «подарки судьбы»: деньги вдруг появятся или повышение по службе произойдет, или суд кто-то выиграет. А в том ли эта «Нечаянная радость»?

История иконы записана святителем Димитием Ростовским в XVII веке и рассказывает о том, что некий человек имел обычай каждый день молиться перед иконой Богородицы, а потом идти на замышленное им злое дело, на разбой. Но однажды во время молитвы он увидел, что ожил, задвигался образ Богородицы, а на руках и ногах, в боку Младенца – открылись язвы, из которых текла кровь, как на Кресте. В страхе человек спросил Деву Марию об этих язвах и ранах Богомладенца и получил ответ, что такие грешники, как он, вновь и вновь распинают Христа, а Ее заставляют скорбеть от их дел. Тогда грешник стал настойчиво просить Богоматерь помолиться о нем Сыну, но дважды Иисус отвергал Ее моление о прощении грешника. Тогда Мать сказала Сыну: «Буду лежать у ног Твоих с этим грешником, пока не простишь ему грехи». И только ради любви к Своей Матери, к нашей всегдашней Заступнице, Господь Иисус Христос простил разбойнику грехи и в знак прощения повелел ему целовать Свои язвы.

Облобызав язвы Богомладенца, грешник пришел в чувство, и видение исчезло. Святитель Димитрий Ростовский пишет, что после этого он исправил свою жизнь. Прощение грехов стало для него «нечаянной радостью» и дало название появившейся на основе чудесной истории иконы и самого изображения, которое ни с каким другим не спутаешь. В левом углу изображают молящегося на коленях перед образом Богоматери беззаконного человека, а под самим образом пишут начальные слова истории, записанной святителем Димитрием.

Знание этой истории прибавило мне молитвенного опыта, который человек в течение всей жизни собирает по крупицам. Поначалу ведь даже не знаешь, как и о чем молиться… Но теперь, увидев в каком-нибудь храме образ Богородицы «Нечаянная радость», молюсь, чтобы Она указала на мои неведомые мне грехи, которых, возможно, пока даже не чувствую: боюсь оказаться в числе тех грешников, которые не понимают, что творят зло, и тем самым вновь и вновь распинают Христа.

Работа в православном издательстве закипела. Здесь не заставляли кропать дамские романы, описывая беззаконное, как правило, сожительство литературных героев, невольно рекламируя греховный образ жизни. Наоборот, появилась реальная возможность по мере сил подготавливать «перемену ума»[19]19
  Греческое слово μετάνοια (метанойя – «покаяние») означает «перемена ума», «перемена мыслей».


[Закрыть] обманутых семидесятилетней атеистической пропагандой читателей, рассказывая о забытых Десяти заповедях, из коих седьмая запрещает прелюбодейство.

Дар напрасный?
Дар случайный?

По прошествии некоторого времени пригласили меня в московский монастырь – познакомиться с настоятелем на предмет литработы. Опять переживания – чем могу заинтересовать монахов, они там, поди, с духовным образованием, семинарию закончили, а то и Академию. На каком языке говорить будем? Откладывала я этот визит до последней возможности. Наконец, Зинаида, выпускница Свято-Тихоновского института, которая подготовила почву для встречи, буквально за руку потащила меня в монастырь.

Он оказался буквально в двадцати минутах ходьбы от моего дома… Нечасто, но я бывала в том районе и видела здание церкви. Снаружи она выглядела как обычный храм, только, конечно, требующий ремонта. Невозможно было и предположить, что внутри этой Троицкой церкви перекрытиями разделили ее на три этажа со множеством комнат, гардеробом и туалетами. Был там и склад, обитал мюзик-холл, наконец, вселился Московский академический симфонический оркестр, в алтаре находился кабинет его руководителя… Троицкая церковь стояла немного в стороне от монастырских зданий: понятное дело, почти центр Москвы, конечно, монастырские здания Советы сразу же отобрали. Но все это, слава Богу, было хоть и в недалеком, но в прошлом, церковь и уцелевшие монастырские строения вернули верующим.

Мы обошли вокруг церкви, чуть поплутали во дворах и, наконец, увидели двухэтажный, затерянный среди современных добротных многоэтажек церковный дом. Ничего примечательного, кроме того, что дом приводили в порядок: во дворе – бетономешалка, строительный мусор, разоренный старый сарай, горка чурбанов из спиленного дерева… Мы зашли внутрь старинного здания с метровыми стенами, одолели уже отремонтированные лестнички и переходы, постучали в новую дверь с молитвой: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешнаго». И услышали: «аминь», на монашеском языке – «входите».

В небольшом, с иконами, кабинете за письменным столом сидел монах. Не ожидая увидеть такого молодого настоятеля, я по-светски, как-то глупо поприветствовала:

– Здрасьте! Вот… принесла… показать свои книги.

– Прекрасно, – бодро ответил он. – С надеждой посмотрим.

Перекрестившись, стала я вытаскивать из рюкзачка книги и складывать на столе. Настоятель говорил с моей знакомой. Я искоса посматривала на них. Разговор, как показалось, был ни о чем: как тот да как этот поживает, да поедут ли весной на Афон, да как трудно со спонсорами, которые сначала обещают, а потом ищи ветра в поле… Попроще бы ремонт делали, подумала я, не разбегались бы спонсоры. Это было мое первое, почему-то негативное впечатление. Наконец, настоятель, благословив, отпустил Зинаиду. Кивнув в окошко, он с гордостью произнес:

– Видели, сколько уже отремонтировали? – и удивился, увидев стопку выложенных мною книг. – Это всё ваши книги?

– Ремонт у вас да… в самом разгаре, – подыскивала я слова. – Это не все, часть…

– Надеюсь, благая, – улыбнулся настоятель. – Похвально…

Я никак не могла попасть в нужную тональность разговора и сказала, наверно, глупость:

– Помрем – узнаем, благая ли… Не знаю, какие вам показывать – роман или про святых…

– До смерти, конечно, мы ждать не будем… – пообещал молодой настоятель, полистав некоторые книги. – Прекрасно. Трудиться придется много.

– Испугали работой трудоголика! – усмехнулась я.

– Святые отцы говорят, что везде должно наблюдать меру и правило, – с расстановкой ответил отец настоятель, желая преподать духовный совет.

– Если бы кто-то сидел рядом и все время эту меру отмерял… – вздохнула я, прикидывая, сколько ему лет: двадцать пять или тридцать? Пусть поживет еще на свете, а потом советует женщине, которая в матери ему годится, подумала я.

Кивая на обложку моей «Прекрасной Натали», он спросил:

– О ком это? О жене Пушкина?

Подобная осведомленность настоятеля обнадеживала.

– Да, о Наталье Гончаровой-Пушкиной-Ланской.

– Прекрасно, – задумчиво, глядя мне в глаза, повторил настоятель. Наверно, на моем месте он надеялся увидеть какую-нибудь пожилую, толстую, седую тетю, одним словом, православную писательницу. Я была полной противоположностью.

– Вам оставить почитать эти книги? – спросила я.

– Нет, читать некогда, – твердо ответил он. – Доверяю отзыву Зинаиды. А вот скажите, есть ли в вашей книге упоминание о переписке Пушкина и святителя Филарета, митрополита Московского?

От знания настоятелем подобных тонкостей из жизни поэта я просто оторопела.

– Вы филолог по образованию? – с удивлением спросила я.

– Нет, конечно. Так-таки есть переписка?

– Обижаете, – воскликнула я. – Как же без нее!

– А вы знаете, что свой стихотворный ответ святитель писал именно здесь, – сказал настоятель.

Я сначала даже не поняла, о чем речь.

– Как здесь?

– За стеной, – указал он, – находился его рабочий кабинет.

– Да вы что… – только и смогла ответить я, ибо, надо признаться, ничего не знала о Подворье Сергиевой лавры, где находилась.

– Вот такое у нас историческое место, – с гордостью сказал настоятель.

Внезапно я почувствовала нечто необычайное, о чем можно сказать так: История прошествовала совсем рядом, мимолетно коснувшись моей души. Это почти физическое ощущение завораживало…

– Ой! – воскликнула я, закрыв глаза.

– Плохо? – спросил настоятель.

– Нет, наоборот, у вас так хорошо…

И правда, атмосфера кабинета будто преобразилась. Безо всякой причины я вдруг перестала смотреть на молодого настоятеля с предубеждением, мол, что он там может знать о жизни вообще, и о книгоиздании в частности. Встреча в результате прошла плодотворно, к обоюдному удовлетворению.

Под впечатлением неведомой «исторической встречи», я вернулась домой и позвонила своей приятельнице Татьяне Терентьевне, художнице, которая училась тогда иконописному мастерству. В красках расписала я ей поход к настоятелю монастыря, присовокупив про «встречу с Историей»:

– Что это было, не понимаю.

– Вот надо было прямо в кабинете у настоятеля и расспросить об этом, – ответила она.

– Что ты, Терентьевна! С первого раза подумал бы, что я ку-ку. Он и так на меня как-то странно смотрел. Понимаешь, это и не расскажешь. Как будто кто-то тихонько души коснулся так ласково…

– А ты настоятеля поздравила? – отвлекалась она от темы.

– С чем? – не поняла я.

– Как с чем! С престолом! Сегодня ведь второе декабря? Да… Память святителя Филарета, престольный праздник Подворья лавры.

– Какого Подворья? – переспрашивала я.

– Как, какого! – не понимала она. – Ты же на Подворье была… На горке, по Олимпийскому проспекту.

– Так это Подворье?

– Конечно, там Филарет Московский и жил…

– Господи, помилуй… – выдохнула я. – Понятия не имела… Представляешь: он мне в свой престольный праздник намекает, мол, за стенкой святителев кабинет был, а я ни бум-бум. И после этого еще так хорошо со мной разговаривал, работу предложил… Я бы на его месте такую на порог не пустил… Тупая, какая тупая, даже свечки в праздник не поставила.

– Не выгнал, значит, воля Божия, с тем и успокойся… – мудро рассудила Татьяна Терентьевна.

– О, какой умный настоятель, хоть и молодой, – умилялась я. – У них там такой ремонтище, ни конца ни края, а еще служить надо, молиться. Как МихАбр говорил: «на амбразуру бросили». Может, он в строительстве ничего и не понимает, бедненький, а ему, как солдату, мол, строй и всё тут?

– Ничего, за послушание справится…

– Он не понял, что я ничего не знаю и предложил написать на такую тему, что я не справлюсь, – плакалась я.

– А кто что по-настоящему знает? Только Бог. И ты за послушание справишься. И святитель поможет. Видишь, сразу и помощь предложил: ты забыла, а он сам о себе напомнил…

– Какой святитель? – насторожилась я.

– Филарет Московский, какой же еще! Знаешь что? Глупости свои про «историю, которая прошла мимо» никому не рассказывай… Язычество натуральное! Тут что-то другое, духовное.

– Думаешь? А ведь правда… лукавый хотел вмешаться, – в догадке воскликнула я. – Смотри: я почему-то как только увидела, сразу с предубеждением к настоятелю отнеслась, очень уж молодой… Даже подумала, что и связываться с их издательством не буду, потому как видно – не профессионал. Стройка – одно, а книги – совсем другое. И тут вдруг – раз, в одну секунду отношение переменилось, я прямо его как родного полюбила. А почему?

– А потому… – подхватила Татьяна Терентьевна, – что святитель Филарет не дал тебе далеко зайти в твоих умствованиях, тут же и вразумил. Он же Мудрый…

Действительно, вразумление Мудрого святителя стало добрым эпиграфом к дальнейшей совместной издательской деятельности на Подворье.

И первым моим шагом в этом направлении стало изучение жития Филарета Московского и исторических подробностей его жительства на Подворье. Ну и на саму переписку с Пушкиным следует взглянуть повнимательней, решила я…

Сначала о Подворье. С древности подворье Сергиева монастыря – будущей Троице-Сергиевой лавры, находилось в Кремле, и представляло в столице интересы обители, основанной преподобным Сергием Радонежским. Царь Алексей Михайлович даже приказал переименовать ближайшую к подворью кремлевскую башню в Троицкую. Однако Екатерина Великая, решив отбирать у монастырей земли, приказала Троицкое подворье «по пристойности и по самой близости» приписать к казне, к императорскому кремлевскому дворцу. В начале XIX века, когда поспешили очистить Кремль от древних сооружений, которые будто бы помрачали своим ветхим, неприглядным видом кремлевское благолепие, Троицкое подворье вместе со своей Богоявленской церковью было разобрано и на том месте было выстроено первое здание для музея Оружейной палаты; теперь же на том историческом месте и вовсе построенный в советское время Дворец съездов.

А Троицкое подворье после ликвидации кремлевской территории обосновалось в своем владении за Сретенскими воротами, на берегу реки Неглинной, ныне полностью протекающей по подземным коллекторам. Эти земли, где уже обосновалась лаврская слобода, царь Василий Шуйский пожаловал Троице-Сергиевой лавре в самый разгар драматических событий Смутного времени – за ее особые заслуги в борьбе с польско-литовскими захватчиками. Новое Троицко-Сухаревское подворье с 1815 года стало официальной резиденцией Московских митрополитов, которые одновременно были и настоятелями Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Митрополитов тоже «выселили» из их кремлевских покоев.

Более сорока пяти лет (1821–1867) прожил на Подворье святитель Филарет (Дроздов), сделавший для блага России столько, что его время даже называли «веком Филарета». Но не помним мы своих истинных героев…

22 августа 1826 года архиепископ Московский Филарет участвовал в совершении чина коронования императора Николая I; в тот же день он был возведён в сан митрополита. Со времен Петра I патриаршество в России было отменено. Владыка Филарет, управляя Русской православной церковью почти полвека, был фактически ее главой. Он пользовался авторитетом, который можно сравнить с авторитетом Патриарха. Современники так и называли его «природный Патриарх Всероссийский».

Святителю Филарету Бог даровал долгую жизнь – 84 года. Родившись во времена Екатерины, он скончался в царствование Александра II. Все самые важные события «пушкинского» XIX века не только прошли на его глазах, но и при его непосредственном участии: он был посвящён в тайну завещания Александра I и своим словом содействовал успокоению народа в 1825 году; он произносил речь во время церемонии коронации Николая I, и он же в 1830 г. встречал императора в холерной Москве; более сорока лет (с 1816 г.) он усердно работал над переводом Библии на русский язык и именно по его настоянию этот перевод был издан; он сыграл важную роль в подготовке крестьянской реформы Александром II Освободителем, непосредственно участвуя в составлении Манифеста 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян.

Ни одного сколько-нибудь важного дела в Синоде, находящемся в Санкт-Петербурге, не решали без присутствия Московского митрополита. И святитель Филарет, прозванный Мудрым, обычно решал самые запутанные и трудные дела. Иностранцы, прослышавшие об удивительном Московском митрополите, подчас спрашивали: «Сколько же у вас Филаретов?» – настолько поражала их его разнообразная и плодотворная деятельность. Непостижимо, но он все знал, все видел и, казалось, не испытывал естественной в его возрасте и при его загруженности усталости.

Неутомимая деятельность владыки Филарета, среди которой он, по его же словам, отдыхал только «на разнообразии занятий», соединялась с великой строгостью его монашеского жития. Во все многочисленные дни памятных Москве и лавре праздников Московский митрополит неопустительно служил сам. После Божественной литургии, невзирая на множество народа, он благословлял каждого поодиночке, произнося слова: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», – осеняя неспешным крестным знамением. Совершая богослужение в присутствии Митрополита Филарета, служащие старались «даже не переминаться с ноги на ногу», чтобы не получить замечания со стороны владыки. В течение полувекового своего пребывания в Москве он совершенно перевоспитал и изменил духовенство своей епархии и через реформированные учебные духовные заведения подготовил целые поколения ревностных пастырей.

При невероятном обилии дел по управлению епархией, при «таком долгом дне и такой короткой ночи» митрополит находил время для приема посетителей, жаждущих услышать от него слово утешения и назидания и просто получить благословение. Было замечено, что приходившие к митрополиту с верой и просившие его святых молитв неоднократно получали исцеления. Случалось, что живший на Подворье владыка не отказывал в приеме даже в два часа ночи: для него не было различия между знатными и простыми, богатыми и бедными. Круг посетителей его был широк и разнообразен, не ограничиваясь людьми духовного звания. Политики, ученые, писатели и поэты – кто только не навещал «природного Патриарха» на Троицком подворье! Это место действительно стало средоточием духовной, культурной, политической жизни всей России.

Чем больше я узнавала о митрополите Филарете, тем более поражалась роли его личности – святой личности – в русской истории XIX века, которую нам, русским, легко удается забыть на протяжении жизни всего двух-трех поколений. А когда снова вспоминаем, то деяния этой личности кажутся сказочными, потому что люди, шествуя по пути «прогресса», делаются все более зависимыми от своей «цивилизации», а не от Бога и становятся немощными, безвольными, апатичными и безнравственными. Много раз вспоминала я то мгновение, когда при встрече с настоятелем привиделось мне шествие Истории. Как это событие не назови, но оно заставило меня серьезней задуматься, что каждое мгновение мы вовлечены в постоянно творящуюся Историю. И каждое мгновение можем повлиять на нее – в меру талантов, данных нам от Бога…