Текст книги "Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ)"
Автор книги: Наталья Алферова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Наталья Алферова
ЗОВ АСПИДНОЙ ГОРЫ. СКАЗАНИЕ ОБ ОРСКОЙ ЯШМЕ
Глава 1. Расчёт
Летний зной мороком укутывал степь. Ветер лениво перебирал серебристый пушистый ковыль. Кузнечики стрекотали изредка и словно нехотя. Зелень трав островками прикрывала ещё не успевшую растрескаться от жары землю. Полынь пока не цвела, но её горький запах уже перебивал все остальные. Солнце клонилось к закату, окрашивая облака в розовый цвет. Безмятежность природы, казалось, ничто не могло потревожить. Но это только казалось. Вдали быстро разрастались клубы пыли. Тишину смело топотом коней и резкими гортанными криками людей, их понукающих. Небольшой отряд из шести всадников остановился. Трое спешились.
Если двое были детьми степи: коренастый широкоскулый батыр и молоденькая женщина, придерживающая руками заметно выпирающий живот, то в третьем явно текла славянская кровь. Высокий, широкоплечий, с кудрявыми русыми волосами, в полотняной рубахе, перехваченной поясом, старых казачьих штанах с отпоротыми лампасами. Он смотрел на спутников исподлобья, настороженно. Батыр подошёл ближе и заговорил по-русски, довольно чисто, почти не коверкая слов:
– Пришло время расчёта, мастер. Держи, – он протянул мешочек с монетами.
Названный мастером собрался убрать деньги, но был остановлен резким окриком:
– Считай!
Пожав плечами, мастер пересчитал монеты, сунул мешочек за пазуху и сказал:
– Всё по уговору.
– Ты доволен, мастер?
– Доволен.
Батыр отошёл к женщине, доставая камчу и поигрывая ей. Повернулся, бросил с усмешкой:
– За это тоже расчёт будет, – и ткнул рукоятью плети в живот спутницы. Та ойкнула и согнулась от боли.
Мастер рванулся к женщине, но помешал накинутый на него одним из верховых аркан. Верёвка обхватила посредине, крепко прижав руки к туловищу. Женщина выпрямилась и отчаянно закричала на батыра:
– Ты клялся доставить его обратно! Клялся!
– Но не клялся, что живым. Хей! – повинуясь окрику, всадники пустили коней в галоп.
Мастера поволокло по земле. Женщина упала на колени, закрыла уши руками, зажмурила глаза и завыла дико и отчаянно. Постепенно вой сменился тихими всхлипываниями. Батыр вскочил на коня и напряжённо всматривался вслед соплеменникам, в сторону возвышавшейся вдали Аспидной горы. За ней скрывалась крепость русских Яман Кала – злой город.
– Убей и меня. – Батыр вздрогнул, услышав хриплый голос, и взглянул на спутницу. Она сидела на земле и смотрела на ковыль рядом.
– Нет. Наш отец не простит. А вот проклятое отродье, что ты носишь, уничтожу. Вставай, Карлыгаш, пора обратно.
Женщина отрицательно покачала головой и принялась раскачиваться, подвывая. Со стороны крепости раздались выстрелы.
Вскоре показались степняки, один на скаку сматывал аркан. Заметно отставая, за ними гнались казаки, также на скаку перезаряжая ружья. Батыр ещё раз окликнул спутницу. Не услышав ответа, на мгновенье заколебался. Если взять с собой силой, перекинув через седло – не уйти от преследователей. Оставить? Жалость резко кольнула сердце и тут же отпустила. «Сестра опозорила род. Пусть остаётся, а там, как рассудит Всевышний. Никто не виноват, что наткнулись на казачий разъезд», – это батыр уже додумывал, присоединяясь к своим людям. Вновь раздались выстрелы.
Словно два вихря пронеслось мимо охваченной странным оцепенением женщины. Она всё видела, слышала, но не могла шевельнуться, да и не хотела. Возлюбленного убили, и ей незачем больше жить. Ребёнок сильно толкнулся в животе, напоминая о себе. «Наша дочь будет красавицей, ласточка моя!» Прозвучавший словно наяву родной голос вырвал из забытья. А ведь брат не оставит в живых ребёнка «проклятого русского». Карлыгаш, чьё имя означало «ласточка», попробовала встать, но ноги отказали, она со стоном повалилась в траву и осталась лежать. Раздался шум. Это возвращались казаки. «Не догнали», – подумалось равнодушно. Двое остановились рядом, переговариваясь. Женщина понимала их – у степняков и обитателей форпоста случались разные времена: вражда сменялась периодами оживлённой торговли – но даже не шелохнулась, когда один из казаков начал медленно вынимать шашку. Глаза его наливались кровью:
– Зарублю гадюку!
Второй, с тронутым оспой лицом, прикрикнул:
– А ну, погодь!
Первый нехотя послушался, ворча:
– Добрый ты больно, Тимоха. Киргизам, знать, можно наших увечить, а я – погодь?
– Малохольный ты стал опосля раненья. Вишь, баба-то брюхатая. Таких трогать грех. Едем, а то есаул уж оборачивается. Но, пошла, каурая! – дёрнул за поводья второй казак.
Глава 2. Лунная красавица
Казаки удалялись, потихоньку переругиваясь. Женщина смотрела в небо, постепенно темнеющее. На степь опускался вечер. Повеяло прохладой. Рядом раздалось фырканье, щеки коснулось что-то влажное. Это вернулась к хозяйке ускакавшая из-за суматохи кобыла. Опираясь на свою любимицу, Карлыгаш встала на ноги. Взгляд упал на Аспидную гору, больше похожую на холм. Русские называли её по-другому: Яшмовые увалы. Там, на вершине были древние могилы, выложенные пёстрым камнем. На одной давно, ещё в детстве, Карлыгаш с братом нашли выбитый знак – тамгу своего рода. Говорили – это могила Лунной красавицы, жены хана Абулхаира. Из уст в уста передавалась в их Жузе легенда о великой любви хана и дочери бедняка. Любви, над которой не властно время. Отчётливо вспомнились слова старого акына о том, что на могиле сходятся прошлое и будущее. И желание того, кому посчастливится оказаться там в ночь полнолуния, исполнится. Любое, кроме оживления уже призванных Всевышним.
Женщина погладила живот, почувствовав нерезкую тянущую боль внизу. Посмотрела на появившуюся круглую без щербинок луну. Если бы родить сейчас! Можно попросить Лунную красавицу позаботиться о судьбе ребёнка. Разыгравшийся ветер словно швырнул в лицо запах трав. Полынь! Как же она забыла? Бабушка использовала отвар полыни, когда кобыла не могла ожеребиться. Отвар усиливал схватки. Говорили, и роженицам так же можно, но опасно – злые духи могут наслать видения. Карлыгаш, слегка поколебавшись, наклонилась и принялась срывать верхние листочки полыни. Нарвав пучок, выпрямилась, постояла, держась за занывшую поясницу. Затем отправила в рот несколько листков и начала жевать. Резкая горечь обожгла, побуждая выплюнуть траву. Но женщина, переборов себя, проглотила и откусила ещё, лихорадочно отвязывая от седла флягу. Несколько глотков тёплой воды облегчение принесли, но горечь не смыли. Съесть больше Карлыгаш не решилась.
Она дошла до Аспидной горы, лошадь оставила у подножья и, прихватив флягу с водой, начала подъём по пологому склону. Около могил резкий приступ боли заставил согнуться. Карлыгаш казалось, сердце не выдержит, нечем стало дышать. Боль отпустила так же внезапно, чтобы вернуться с новой силой. Роды начались. Женщина в перерывах между схватками вознесла молитву, перебирая бусы из яшмы, выточенные для неё любимым сразу, как только он узнал о ребёнке.
Девочка родилась легко, за три потуги. Её крик спугнул ворона, хранителя степных могил. Карлыгаш вздрогнула, но потом обрадовалась, значит, души усопших здесь, рядом. Она узкими лентами с кос перевязала пуповину. Поняла, что разрезать нечем. Камней с острыми краями рядом не оказалось. Тогда женщина перегрызла пуповину, вкуса крови не почувствовала, во рту всё ещё сохранялась горечь, потом обтёрла девочку смоченным водой платком, завернула в свой бархатный камзол, расшитый серебряной нитью, и приложила к груди. Одной рукой прижимала ребёнка, а второй выкапывала ямку, чтобы зарыть послед. Горькие слёзы текли по щекам. Ей, ханской дочери, изнеженной и избалованной, пришлось уподобиться диким животным. Лунный свет заставил вспомнить, зачем она здесь. Карлыгаш произнесла вслух:
– О, любимая жена великого хана, помоги спасти мою дочь.
Воздух рядом с могилой заколыхался подобно тёмному полупрозрачному шёлку. Карлыгаш смотрела сквозь него, не отрываясь. Там, где на Намазной горе стояла крепость русских, все было залито светом странных огней. Откуда-то прошелестел нежный голос:
– Будущее примет ребёнка. – Карлыгаш непроизвольно подалась к воздушному шёлку. – Только ребёнка. Тебя – нет. Решайся быстрее.
Женщина сняла с себя бусы, отвернула верх камзола, поместила яшму рядом с дочкой, прижалась губами ко лбу девочки. Затем быстро, боясь передумать, переместила бесценную ношу через «шёлк», бережно опустив на землю. На мгновение закрыла глаза, защипавшие от слёз, а когда открыла, не увидела ничего, кроме мерцания единичных огней на сторожевых башнях. Ребёнка нигде не было. Зато с противоположной стороны послышался топот копыт. Заржала оставленная у подножья лошадь, не тревожно, скорее, радостно. «Брат вернулся», – подумала Карлыгаш, устало прислонилась к прохладным камням и тихонько прошептала:
– Спасибо, Лунная красавица. Но если бы ты могла оживлять… Если бы могла…
Глава 3. Пропавшая дочь
Полуденное жаркое солнце пыталось пробиться сквозь прикрытые двери гаража, переделанного в мастерскую. Виктор Белов закончил перебирать привезённые заготовки, откинулся на спинку стула и с удовольствием потянулся. Да, камни, что надо. Хотя если на них глянуть до обработки – лежит на столе груда булыжников. Такая она, яшма. Ещё прадед говорил, а тому его прадед: «Не всякий красоту яшмовую способен высмотреть, душу камня почувствовать, да на свет Божий явить». От предков дар только Виктору и достался. Старый мастер успел порадоваться, свои секреты передать, первый медальон, правнуком выточенный, в руках подержать.
Часто стал прадед вспоминаться. «Батя бы сказал, помянуть надо», – подумал Виктор и потянулся к шкафчику, где была припрятана фляжка с коньяком. Но тут его внимание привлёк блеск на отложенном в сторону камне. Остальные предназначались для картины-мозаики, на которой будут мчаться гнедые кони по цветущей степи. Но этот обещал необычный рисунок на распиле, солнечный луч, заигравший на вкраплениях, подтвердил догадку.
Виктор взял заготовку и направился к станку. Закрепил камень, поставил новый алмазный круг, надел клеёнчатый фартук, маску из плексигласа, наушники, включил воду и принялся за работу. Он уже точно знал, под каким углом нужно резать. За работой время летело незаметно. Результат превзошёл все ожидания. Конечно, предстояла шлифовка и полировка, но уже сейчас была отчётливо видна фигурка всадницы на фоне гор. В голове мастера возник образ овальной шкатулки. И тут же мысли переключились на другую шкатулку. Давно сделанную, наполненную украшениями из яшмы и надёжно припрятанную здесь, в мастерской.
Виктор взобрался на стремянку и пошарил рукой на полке под потолком. Сдвинул на столе камни и поместил туда небольшой свёрток. Развернул прорезиненную ткань. Намётанный глаз тут же выхватил мелкие дефекты шлифовки извлечённой на свет шкатулки. Ничего удивительного, делал в подарок жене на год совместной жизни. С тех пор мастерства прибавилось. За четырнадцать лет много чего поменялось. Неожиданно дрогнувшей рукой снял крышку. Серьги, кулоны, зеркальце в оправе из яшмы и бусы, единственная вещь, сделанная не им.
«Пора рассказать обо всём дочери», – решил Виктор и осознал, что не видел свою любимицу со вчерашнего вечера. Утром не стал будить, пусть отсыпается в каникулы, оставил завтрак на столе и отправился в мастерскую, работой заглушить неприятные воспоминания о случившемся накануне. Помогло, но на время. Сейчас же безобразная сцена очень живо встала перед глазами.
Он вернулся из Оренбурга, куда ездил продлять аренду участка на горе Полковник, на день раньше. Виктор горько усмехнулся, подумав, что анекдоты о мужьях вернувшихся из командировки, чаще всего правдивы. Не его случай, но и ему досталось не хило. Застал скандал между дочерью и той, на которой уже собирался жениться. Даже дочь, обычно жутко ревновавшая папулю ко всем женщинам, приняла Риту. Попросила выточить рамку из яшмы и вставила туда фото потенциальной мачехи. Этой рамкой Ритка, обычно спокойная до невозмутимости, трясла и кричала, срываясь на визг:
– Ты, идиотка малолетняя! Так и прибила бы, дрянь! – она швырнула фото на пол и только тогда заметила Виктора. Побледнела, попятилась.
– Собирай вещи и убирайся. – Виктор вспомнил, с каким трудом далось спокойствие.
– Но, Витя, она… – начала лепетать Рита.
– Вон из нашей жизни, – процедил Виктор, боясь сорваться. Тогда он не заострил внимание, каким торжеством осветилось лицо дочери. Теперь же подумал: его девочка тоже не ангел, хотя Риту это не оправдывает.
Но где же дочь? Наверное, заигралась за компьютером, обычно она постоянно вертелась в мастерской, перебирала камни, заготовки, кусочки мозаики. Виктор почти бегом направился в дом. Быстро обошёл все комнаты, поднялся на второй этаж, пусто. Достал сотовый и набрал номер. Из прихожей донеслась весёлая трель. Дочкин телефон обнаружился на тумбочке. Тут же вспомнились наезды по поводу участка, который он категорически отказался продать. Да ещё аренду продлил. А ведь и семье угрожали. Почему он тогда не воспринял всерьёз, подумал, сейчас же не лихие девяностые? В найденном телефоне выявились ещё пропущенные звонки от абонента под именем «Крошка Ру». «Кто-то из одноклассниц», – подумал Виктор, нажимая вызов. Раздавшийся в трубке мужской голос заставил на секунду опешить.
– Эй, Ослик, ты куда пропала. Ноги в руки и бегом к парку!
– Это не Айслу, это её папа.
Собеседник тоже слегка оторопел, но опомнился быстро:
– Здрасьте, дядь Вить, это Саша Руденко. Вы передайте Айслу, мы её ждём в парке у «Сюрприза».
– Саша, – Виктор вспомнил одноклассника дочери, рослого широкоплечего парня, – дочки дома нет, не знаешь, где она может быть?
Видимо, голос немного дрогнул, потому что Саша быстро откликнулся:
– Сейчас, дядь Вить, выясним.
Звонок раздался через семнадцать с половиной минут.
– Дядь Вить, вы только не волнуйтесь, Айслу в библиотеке.
Виктору показалось, он ослышался. Представить дочь добровольно читающей книгу не получилось.
– Её захватили и силой удерживают в библиотеке? – вырвалось само собой.
С той стороны трубки раздались сдавленное хихиканье, какая-то возня и, наконец, звонкий голос дочки:
– Папуль, ты работал, не стала отвлекать, скоро приду. Смотрела в библиотеке материалы о жизни в Орской крепости в середине девятнадцатого века. Прикинь, казахов раньше называли киргизами или киргиз-кайсаками…
Виктор слушал щебетание дочери, не вникая в смысл. И уж меньше всего на свете его интересовали события, происходившие более полутора столетий назад.
Глава 4. В крепости
Утро застало Орскую крепость гудящей, подобно растревоженному улью. Командиры муштровали солдат, казаки усиленно чистили коней и оружие, мальчики на побегушках подметали улицу перед лавками и трактиром, обыватели, собираясь в кучки, самозабвенно сплетничали. События нескольких последних недель расшевелили жителей фортеции и внесли разнообразие в череду скучных лет. Сначала отбыли политические, амнистированные царём. Отбыли не все. Часть обрела покой на небольшом кладбище. Двое, за время ссылки успевшие обзавестись семьёй, остались, изъявив желание учительствовать в местной школе.
Только стихли разговоры об этом, как общество взбудоражила стычка казачьего разъезда с киргиз-кайсаками. С тех пор, как границу передвинули дальше в степь, такие стычки стали редкостью. Одновременно подоспело известие о какой-то проверке. Ожидалось прибытие высоких гостей. Комендант крепости молчал о целях проверяющих, как скала, а вот жена его отсутствием красноречия не страдала. Вскоре на все лады обсуждалась новость: через фортецию пройдёт почтовый тракт, для торговли с Бухарцами и прочими азиатами. Для осмотра же крепости приедут главный почтмейстер, надзирающий за сообщениями граф, и люди из свиты Оренбургского губернатора.
Отставной унтер-офицер пятого линейного полка Яков Белов тоже готовился к событию. Старый вояка надел заранее вычищенный мундир. Пригладил густые седые волосы и окладистую бороду. Прицепил к форме Георгиевский солдатский крест на чёрной с оранжевым ленте.
– Отец, ты куда такой расфуфыренный? – всплеснула руками жена.
– А вдруг, Глашенька, сам император соизволит фортецию посетить.
– И-и, чего надумал, старый, а то у царя-батюшки других забот не имеется!
– Не скажи! – закипятился старик. – Помнится, был он здесь ещё цесаревичем, совсем вьюношей. Всё расспрашивал о том, как я с французами воевал, да за что награду получил. А ведь не только награду, а и звание офицерское! – Белов гордо выпятил грудь.
– Папенька, да сто раз слышали, как вы генерала французского в плен взяли, – отмахнулась дочь, высокая полная девка.
– И ещё послушаешь, не велика барыня, – осерчал отец. – Только и знаешь сидеть на завалинке да семечки лузгать! Гляди, просидишь, Матрёнка, своё счастье. Вон, зря что ли Егорша не на тебя, а на басурманок заглядывается. Пойду, навещу его, – и старик выскочил из дома.
Проверяющие прибыли к полудню. Комендант первым делом предложил отобедать. Местные чиновники оживились, однако граф отказался, со словами:
– Позже, голубчик, позже. Покажи-ка сначала свою вотчину.
Граф потряс всех. Таких вельмож ещё крепость не видала: никакой важности, никакой стати. Невысокий худощавый мужчина средних лет, удивительно подвижный с умными молодо блестящими глазами. Его Сиятельство интересовало буквально всё, он расспрашивал коменданта о жизни в крепости, о киргизах, о линии укреплений, о недавно построенном медресе. Сопровождающие скучали, но когда граф оборачивался, моментально меняли постные физиономии на заинтересованные. Делал он это часто, с восклицаниями: «Вы только послушайте!», «Как занимательно!», «Даже медресе!». Недалеко от церкви речь зашла о яшме.
– Наслышан, наслышан. Жаль, своих мастеров по сему камню не имеете, в Челябинск да в Екатеринбург отправляете, – сокрушался граф.
– Есть и у нас мастер, Егор Белов. Вазу, им выточенную, Его Императорскому Величеству в честь коронации преподнесли. У хана Малой Орды – Жуза, по-ихнему, – почти год жил, украшений множество сделал. А, может, изволили видеть в доме губернатора картину из яшмы выложенную, тоже Егора работа.
– Помню, помню, чудесная вещица, – оживился граф. – Как бы повидать мастера вашего?
– Он в лазарете, – кивнул комендант на барак справа.
Граф энергично направился к бараку, свита поплелась за ним. Лазарет встретил запахом карболки. Полковой лекарь выскочил из-за отгороженного занавеской угла, он был в халате и надетом поверх кожаном фартуке.
Поклонившись вошедшим, пояснил:
– Мельнику палец раздробило, думаю, придётся отнимать.
– Иди, голубчик, работай, только покажи, где тут мастер по яшме.
Лекарь указал на противоположный угол и скрылся за занавеской. Оттуда раздались стоны и сдавленное ругательство. Старик в офицерском мундире вскочил при виде пришедших. На деревянных досках лежал лицом вниз человек, вся спина его представляла собой кровавое месиво.
– Здоров будь, отец, – поприветствовал граф, уважительно поглядывая на награду.
– Здравия желаю! – вытянулся во фрунт Белов.
– Это герой двенадцатого года, – негромко сказал графу комендант, бросая грозные предупреждающие взгляды на отставного вояку.
– Сын? – спросил граф, кивком показав на больного.
– Приёмный, – ответил старик. – Папеньку его хивинцы в рабство угнали, маменька померла. Мальцом в сиротах остался, вот мы со старухой его и взяли.
– Кто его так отделал?
– Киргизцы.
– Видать, не столь хороший мастер, коль за работу такая расплата, – покачал головой граф.
Старик помялся, крякнул и сказал, как нехотя:
– Мастер-то он замечательный, душу камня чувствует. А от киргизцев по заслугам получил. Дочь ханскую обрюхатил. За такое и кожу живьём могли спустить. Може, и спустили бы, да казаки помешали. Он, когда привезли, ещё в сознанье был, потом уж в беспамятство впал. Лекарь говорит, коль опомнится до вечера, выживет.
– Дай то Бог. Крепись, отец, – граф похлопал Белова по плечу и стремительно направился к выходу. Старик смотрел вслед, когда раздался стон. Больной зашевелился и прошептал:
– Где… я?..
– Дома, Егорша, дома, сынок, – старый герой подозрительно закашлялся, старательно пряча подступившие слёзы.
Глава 5. Свадебный подарок
Выздоравливал мастер быстро. На память о «киргизском расчёте» остались лишь рубцы на спине. Лекарь полковой удивлялся да головой качал. Когда из лазарета Егора выписали, Яков Белов гостей назвал, казачков, что сына у киргизов отбили, тоже не забыл. Старуха и Матрёна пирогов знатных напекли.
– Ну, Егорша, теперича у тебя кожа дубленная, до ста лет жить будешь, – шутил отец, развеселить хотел сына приёмного. Матушка лакомые кусочки подкладывала. Матрёна рукавом, вроде как ненароком, касалась. Гости от души радовались. Егор на шутки хоть и улыбался, да глаза печальными оставались. На другой же день отправился в мастерскую – просторный сарай на заднем дворе. Пропадал там с утра до ночи. Домашние не перечили, пусть, коль легче так, коль за работой горе отступает. Надеялись – забудет Егор свою милую, да только зря.
Задумал мастер дождаться конца лета и к киргизам отправиться, Карлыгаш сватать. К тому времени и отец её вернуться должен. Хан не то, что сынок его бешеный. Отдаст дочь, с дитём ведь она. И у киргизов в девках родить – позор. А пока ждал, подарки свадебные готовил: хану – блюдо мозаикой выкладывал, а любимой ласточке серьги вытачивал. Сам оправу ковал на маленькой наковальне.
В крепости вновь появился граф. Теперь уж все поняли, тракту почтовому быть. Граф про мастера не забыл и даже заглянул в мастерскую. Для всей улицы потеха была, наблюдать, как его свита, морща носы, мимо коровника с конюшней на задний двор пробиралась.
Яков Белов потом соседям рассказывал:
– А Его Сиятельство как есть – орёл, хоть и росточком не вышел. Мал золотник, да дорог. Не побрезговал в дом войти, щей отведал, квасца попил, старуху мою похвалил. Егорушке нашему чарку походную заказал из яшмы. Говорит, к концу лета проездом будет, заберёт.
Получив заказ, мастер отправился на Яшмовые увалы, подобрать нужный валун. Неожиданно почуял, тянет его туда, где могилы киргизские. Ноги сами повели. Подходя, спугнул большого чёрного ворона, вздрогнул, перекрестился. Не зря, видать, говорят, что эти птицы хранители душ. Лучшими камнями были могилы выложены, да никто из мастеров взять не осмелился, боялись кто греха, кто проклятья. И Егор не взял – не дело усопших тревожить, последний приют разорять. А вот рукой по нагретым солнцем камням провёл. На одном нащупал выбитый знак. Наклонился, рассмотрел близко. Видел такой в юрте хана, знак рода их, тамга. Мастер выпрямился. «Это к удаче, отдадут мне Карлыгаш», – решил он и впервые за всё время от души улыбнулся.
Неподалёку от могил споткнулся о большой булыжник, пригляделся, да вот же то, что искал. Кусок яшмы сам дался в руки. Чарка вышла – загляденье: цвет плавно переходил от нежно розового в жгуче бордовый, а на боках узор плясал языками пламени. Работа спорилась. «Видать прав батюшка, хороший граф человек, не вредный», – думалось мастеру. Он старательно шлифовал чарку на чугунной болванке, подсыпая абразив и добавляя воду. Затем полировал на деревянном круге до зеркального блеска. Про подарки свадебные тоже не забывал. К концу лета управился.
Граф был весьма доволен.
– Ай, и хороша! – воскликнул, любуясь чаркой. – Потешил ты мне душеньку, голубчик, потешил.
Заплатил граф щедро. А когда рассчитывался, углядел острым взглядом серьги. Похвалил:
– Чудесная вещица. Такие только любимым дарить.
Егор, сам не зная, почему, рассказал Его Сиятельству о своих намерениях. Граф умел к себе людей расположить. Глаза вельможи заискрились задором. Он сказал:
– Хотел я тебя, мастер, сверх уговора наградить за умельство, да лучше сделаю. Поехали со мной. Мне в Малую Орду по делам. Так я заодно тебе ханскую дочь сосватаю. Ты только у батюшки своего благословенье получи.
Как в семье узнали, куда Егор собрался, мать взвыла, Матрёна носом захлюпала, слёзы утирая. Да отец быстро их приструнил:
– А ну, цыть, бабье племя! Егорше большая честь оказана, сам граф сватом будет. А ты, сынок, езжай. Примем твою киргизку. – Старик подошёл к красному углу, перекрестился, снял икону, вернулся и благословил приёмного сына в дорогу.
Граф ехал в открытом легком возке. Чиновники в карете. Егор вместе с выделенными комендантом в сопровождение казаками – верхом. В юрту хана граф мастера взял с собой. Недовольство чиновников он, словно, не замечал. А, может, и впрямь не замечал.
По восточным обычаям хан и граф обменялись подарками и длинными цветистыми восхвалениями друг друга. Затем гостей ждал достархан. Низенький столик ломился от яств. Хан, крупный мужчина с непроницаемым лицом лишь раз взглянул на мастера. Зато его сын не сводил с Егора раскосых чёрных, пылающих злобой глаз. В отличие от отца, он скрывать чувства не умел.
Егор с нетерпением ждал начала сватовства, казалось, до него никогда дело не дойдёт. Граф начал издалека, нахваливал хана, детей хана, знаменитых скакунов хана. Потом похвалил мастера и только потом попросил отдать дочь за Егора. Хан внимательно выслушал и ответил, что рад бы угодить столь высокому гостю, но не может. На какое-то мгновенье сквозь маску равнодушия мелькнул лучик торжества.
– Карлыгаш отдана в жёны Мадали из Среднего Жуза, – объявил хан.
Егор вновь почувствовал себя пленником, которого волоком тащат по земле, сдирая кожу. Граф незаметно похлопал мастера по плечу и тот опомнился. Чужими непослушными губами попросил хана принять в дар блюдо и передать Карлыгаш серьги как свадебный подарок. Обратный путь запомнился плохо. У Яшмовых увалов Егор отстал от остальных. Оставив коня у подножья, поднялся к киргизским могилам и долго рыдал, прижимаясь к тёплым камням.
