Текст книги "Зов Аспидной горы. Сказание об Орской яшме (СИ)"

Автор книги: Наталья Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 6. Признание

В ночи полнолуния Виктору всегда спалось плохо. Особенно в начале лета. Но лишь спустя время он понял, это как-то связано с днём рождения дочери. Он совсем, было, решился поговорить с ней, но Айслу, прибежавшая из библиотеки, опередила восклицанием:

– Папуля, я тебя так люблю! Можно с нашими в парк? Ну, пожалуйста! А денежек дашь?

После парка вся шумная компания заявилась к Беловым в гости. И Виктор опустошил холодильник, угощая растущих и потому не обделённых аппетитом подростков. Признание решил отложить на следующий день. Полночи ворочался, обдумывая, что и как сказать. Заснул под утро. Проснулся, как от толчка, спросонья протянул руку к Рите и только потом осознал, что они расстались. Царапающее душу сожаление подавил железным аргументом: она нам не подходит.

Предстоящий разговор с четырнадцатилетней дочерью нервировал. Виктор умудрился два раза порезаться при бритье и обжечь руку, при приготовлении завтрака. Айслу быстро съев картофельное пюре с сосиской, отправилась в свою комнатку. Отец взял шкатулку и последовал туда же. Девочка уже увлечённо переписывалась с друзьями. Её гибкие пальцы порхали над клавиатурой. Все заготовленные фразы как сквозняком выдуло из головы.

– Айслу, есть разговор, – произнёс Виктор. И, словно бросаясь с обрыва в реку, выдохнул: – Ты приёмная дочь.

Девочка повела себя неожиданно, соскочила со стула, взяла отца за руку, подтащила к большому зеркалу на дверке шкафа и спросила:

– Па, тебе ничего не кажется странным?

Зеркало услужливо отразило высокого светловолосого голубоглазого мужчину и смуглую девочку-девушку азиатской внешности.

– Нет, а что? – растерялся Виктор.

– Потрясающее сходство! Когда я в детстве звала тебя «папа», пол-улицы оборачивалось, а вы с бабулей всем говорили, что я похожа на маму, твою бывшую жену?

Отец кивнул, было такое дело, когда он с маленькой дочкой вернулся в родной город.

Айслу метнулась к книжной полке и, достав фотографию, показала со словами:

– Вот на эту?

Виктор ошалело уставился на платиновую блондинку в свадебном платье. Мысли лихорадочно заметались, только один человек мог дать Айслу это фото.

– Я же просил маму спрятать наш свадебный альбом.

Девочка поспешила сказать:

– Бабуля не виновата. Я сама нашла альбом в кладовке. Ну, она мне рассказала и ещё вот… – Айслу открыла шкаф, засунула руку за вещи и вытащила бархатный камзол, расшитый серебряными нитями. Девочка развернула выстиранную и отглаженную заботливыми бабушкиными руками вещь и накинула на себя. – Смотри, по размеру!

– Знаешь давно?

– С зимы. Папуль, не парься, я и как эта, – короткий кивок на фото, – нас бросила, когда мне два года было, знаю.

Виктор открыл шкатулку и вынул тяжёлые бусы из яшмы, сразу заигравшие под солнцем. Айслу, взвизгнув от восторга, тут же надела их на шею и стала вертеться перед зеркалом.

– Бусы я нашёл рядом с тобой на киргизской могиле. Замечательная работа.

– Ты делаешь не хуже! – откликнулась дочь. – Па, а что там ещё в шкатулке?

– Это я дарил жене, она вернула перед разводом. Хочешь взять? Хотя у тебя и своего хватает.

– Спрашиваешь! Украшений много не бывает. Девчонки умрут от зависти. – Айслу забралась на кровать с ногами и принялась перебирать содержимое шкатулки. Виктор сел рядом.

– Милиция искала твою маму, но безрезультатно. Даже по тамге пробовали, не получилось.

Айслу, бросив примерять серьги, откинула полу камзола, открыв вышивку на внутренней стороне.

– Родовой знак. Тамга. Я весь Инет перерыла, но нашла! Не зря ты меня звал в детстве «принцесса», я ханского рода. Мой предок – хан Абулхаир! Круто. Жалко, рассказать никому не могу.

– Следователь, сам казах, и в Орске представителей рода опросил, и с Актюбинском связывался, – продолжил Виктор. – Бесполезно. Ты в роддоме полежала, потом в Оренбург в Дом малютки отправили, оттуда мы с женой тебя и забрали. Мы тогда в областном центре жили, я сюда приезжал иногда в выходные, а вот жена ни разу. Они с мамой моей не ладили, но это я отвлёкся. Ещё казахская пара собиралась удочерить, но мама, по моей просьбе, все связи задействовала. Ещё помогло то, что именно я тебя нашёл. Сходил с утра пораньше на гору Полковник за подходящей яшмой.

– Хорошо, что именно ты! Ты – классный! И я ведь лучше, чем яшма?

Девочка скорчила вопросительно-жалобное личико, но было видно, она ни капли не сомневается в том, какой будет ответ.

Виктор улыбнулся, обнял дочь за плечи, притянул к себе.

– Когда первый раз взял на руки, понял две вещи.

– Каких?

– Первая – ты моя дочь, и вторая – ты Айслу. Наверное, уже знаешь значение этого имени?

– Ага, «лунная красавица», но почему?

– Степь нашептала, а, может, гора.

– Ну, ты скажешь, папка! – девочка звонко рассмеялась.

Колокольчики дочкиного смеха словно вызвали прошлое. Виктор с потрясающей ясностью вспомнил прохладный ветерок на лице, горьковатый запах трав, яркое, несмотря на ранний час, солнце и детский крик, похожий на мяуканье котёнка. Сердце вновь пустилось в галоп степным скакуном как тогда, когда он увидел свёрток у древних могил.

Айслу выскользнула из под отцовской руки. И у зеркала принялась танцевать, извивались гибкие руки, отливали вороновым крылом распущенные длинные, почти до пояса волосы.

– Какая ты красавица! – не удержался от восклицания Виктор.

Айслу подбежала, взгромоздилась отцу на колени, как маленькая, обняла за шею и заявила:

– Вот было бы здорово найти мою настоящую маму. Ты б на ней женился!

Виктор осторожно спросил:

– А если она не захотела бы?

– Ага, ага, вон сколькие хотят, а она бы не захотела!

– А если она замужем? – отец с удивлением понял, что всерьёз воспринял фантазии девочки.

– Уведёшь, проблем-то. Я помогу, правда-правда.

Взглянув в полное энтузиазма лицо Айслу, Виктор подумал: «Нет уж, пусть лучше не находится. Интересно, как сложилась её жизнь? Помнит ли, жалеет ли?»

Глава 7. Брат

Тень закрыла луну, затем разделилась на несколько частей. Одна осталась, остальные почти бесшумно заскользили вокруг. Карлыгаш краем уходящего сознания поняла, ищут ребёнка. И когда увидела склонившееся лицо брата, прошептала:

– Тебе до неё не добраться, – и провалилась во тьму.

Очнулась от яркого света. С трудом приоткрыла глаза и обнаружила себя в своей юрте. Солнце попадало через откинутый полог. Там у входа вполоборота сидел брат. Неожиданно беззащитная пульсирующая жилка на его мускулистой шее, почему-то вызвала в Карлыгаш приступ дикой ярости. Захотелось впиться зубами, перегрызть эту жилку, или… перерезать. Стараясь не шевелиться, женщина осмотрелась. Шкатулка из яшмы стояла на месте. В ней, помимо украшений, лежал нож с тонким лезвием и инкрустированной камнями рукояткой. Попытка дотянуться не удалась, руки плохо слушались. Карлыгаш откинулась на спину, из груди вырвался вздох. Брат повернулся, увидел, сестра очнулась, и лицо его осветила такая радость, что Карлыгаш зажмурилась и застонала от отчаяния. Нет, никогда она не сможет его убить. Никогда.

Набежали женщины, засуетились вокруг. Кто-то давал пить, кто-то перетягивал платком распираемую от молока грудь, кто-то менял промокшие от пота подушки, помогал переодеться. Эта забота утомила и вскоре Карлыгаш уснула крепко и спокойно. Спала весь день и всю ночь. А перед утром приснилось детство. Она сама. Друг брата Мадали, приехавший в гости. А где брат? Да вон же, бежит к ним изо всех сил.

– Там хивинцы рабов клеймят. Пошли смотреть!

Он отбегает, оборачивается, машет призывно рукой. Карлыгаш и Мадали кидаются за ним. Сверкают босые пятки, бьёт в лицо горячий ветер. Они торопятся, но чуть не опаздывают. Пленные русские уже почти все заклеймены, руки их связаны впереди. Один из хивинцев обходит рабов, проверяя крепость пут. Второй калит над костром тавро для последнего пленного. Остальные седлают коней. На детей, остановившихся поодаль, внимания не обращают.

– Торопятся, – поясняет брат и добавляет с усмешкой: – Боятся, казаки из крепости погоню вышлют. Отец отказался в Хиву рабов возить и скот угнанный, теперь сами вон ловят.

– Почему отказался? Говорят, Хивинский хан платит хорошо, – спрашивает Мадали. Брат рассказывает другу о том, что русские что-то затевают и нагнали в крепость солдат и казаков, не стоит рисковать и злить их, если поймают, могут до смерти забить. Тем временем тавро готово. Хивинец берёт его за рукоятку, подходит к пленному, рывком срывает рубаху и прислоняет к спине клеймо. Ветер доносит запах палёной кожи. Русский не кричит, не дёргается, к большому разочарованию мальчишек, только напрягаются мускулы на спине. Всё, теперь он раб. Что-то знакомое видится Карлыгаш в его фигуре. Неожиданно она ощущает себя взрослой, брат с другом, хивинцы куда-то пропадают. Остаётся вереница пленных, связанных одной верёвкой и бредущих вдаль. И очень важно увидеть лицо того, заклеймённого последним. Но он уходит, не оборачиваясь, и вместе с ним уходит из жизни что-то неимоверно важное.

Карлыгаш проснулась вся в слезах. Но чувствовала себя на удивление легко и хорошо, даже смогла встать, умыться. Силы восстанавливались быстро. К концу лета она уже смогла ездить верхом и часто отправлялась в степь. Брат сопровождал издали, не приближаясь. Понимал, как сестре неприятно его присутствие.

Ожидалось возвращение хана. Женщины шушукались, что не один батыр собирается сватать ханскую дочь. Та не принимала эти разговоры всерьёз. Считала, её просто хотят подбодрить, успокаивают. О мастере, их истории, знали все. Карлыгаш почти перестала смотреться в зеркало и поэтому не осознавала, как похорошела и расцвела. Отец приехал не один. Мадали, сын хана Среднего Жуза, решил взять в жёны сестру своего друга. Карлыгаш вспомнила сон и удивилась, никогда и не думала о таком женихе.

Как и о замужестве. Зашевелилась совесть. Мадали ничего не известно. И никто ему глаза не откроет. А отец, ему-то брат наверняка сразу же всё рассказал, поторопится пристроить дочь, опозорившую род. События следующих дней подтвердили эти опасения. Родственницы жениха одаривали будущую родню: отрезы шёлка и ситца, кирпичики чая, золотые и серебряные украшения. А, получая в ответный дар украшения с яшмой – буквально расцветали, довольно цокая языками. Тут только Карлыгаш поняла, почему отец заказал столько много чудесных вещей мастеру. Готовился к свадьбе дочери, свадьбе достойной потомков великого рода. Сердце вновь сжала боль двойной утраты. Позже пришло решение: во всём признаться жениху. Вдвоём их не оставляли, вот если бы кто-то помог.

– Мадали твой друг. – Карлыгаш подошла к брату сзади так бесшумно, что тот вздрогнул и резко обернулся. Она же продолжила: – Почему позволяешь его обманывать?

– Женщинам не понять: есть вещи важнее дружбы, – резко ответил брат. Подвижное лицо исказила гримаса, видно было, он повторяет чужие слова.

– Ты не думаешь так, тебя заставил отец.

– Никто не может меня заставить! – горячо воскликнул брат, но в словах проскользнула горечь и злость.

– Мне нужно остаться с женихом наедине. Помоги.

Брат долго смотрел в прекрасное полное решимости лицо Карлыгаш, затем кивнул, соглашаясь. На прогулку в степь выехали втроём. Мадали был оживлён, шутил, не сводил восхищённых глаз с невесты. У подножия Аспидной горы спешились, брат остался внизу с лошадьми, а жених с невестой поднялись к древним могилам. И там Карлыгаш рассказала почти обо всём, утаила только встречу с Лунной красавицей. О дочке сказала коротко: «Её со мной нет». Мадали внешне оставался невозмутимым, в этом он не уступал отцу невесты, лишь сжимались и разжимались кулаки. Думал он не долго.

– Я полюбил тебя ещё в детстве, и буду любить всегда, – сказал и протянул руку.

Брат, увидевший, как они спускаются, взявшись за руки, заметно повеселел. На обратном пути уже он не умолкал. И с удовольствием вслух вспоминал, как Мадали замечательно укрощает диких необъезженных лошадей. Особенно кобылиц. Карлыгаш смотрела на брата и думала: «Как жаль, что я люблю его, и никогда не смогу убить, или, хотя бы, ударить».

Глава 8. Ласточка в неволе

Время весенних заморозков прошло. Настала пора тюльпанов. Жёлтые, красные, они подобно персидскому ковру покрывали степь. В Карлыгаш словно что-то оттаивало, пробивались робкие ростки радости. Она с жадностью вдыхала запах просыпающейся после зимы земли. Впервые за последнее время захотелось запеть. Но тут же вспомнилось: сегодня приедет муж. С сожалением женщина развернула лошадь в сторону аула, пора завершать прогулку.

Мадали ездил к её отцу. Карлыгаш сопровождать мужа не решилась, не захотела бередить старые раны, а вот сейчас подумала, что с удовольствием повидала бы отца, брата, тётушек. Ведь не была у них с конца прошлого лета. Мадали ждал у входа в юрту. Он помог жене спешиться, на мгновенье прижал к себе и отпустил. Карлыгаш улыбнулась и произнесла:

– У меня есть новость, но сначала расскажи ты.

Она слушала, оживлённо задавала вопросы, радовалась хорошим известиям, огорчалась грустным. Неожиданно поняла, муж хочет что-то сказать, но никак не решается. Сердце забилось тревожно, улыбка сползла с лица, губы прошептали: «Что?»

Мадали быстро, словно боясь раздумать, проговорил:

– Сразу после нашей свадьбы к твоему отцу приезжал мастер. Приезжал за тобой. Узнав, что ты замужем просил передать свадебный подарок.

Муж протянул на раскрытой руке серьги из яшмы в серебряной оправе. Лучи солнца заиграли на отполированных камнях. Карлыгаш почувствовала, как кровь отливает от лица. Робко протянула руку за украшением, отдёрнула, снова протянула и, наконец, взяла. Из груди стоном вырвалось:

– Жив… Хвала Всевышнему, жив!

По лицу Мадали пробежала судорога, он вскочил на коня и с места пустил в галоп. Горячий жеребец взвился, норовя сбросить седока, и понёсся в бешеной скачке. «Как после нашей первой ночи», – подумалось Карлыгаш. Тогда она покорно принимала ласки, стараясь не вздрагивать от прикосновений мужа – чужих, неприятных. Ей почти удалось, но в конце не выдержала и горько расплакалась. Мадали полуодетый взлетел на неосёдланного коня и направил его в степь. Вернулись утром: конь весь в мыле, всадник мокрый от пота. Мадали вновь стал спокоен и невозмутим, словно скинул во время скачки где-то в степи свои боль, обиду и злость. Карлыгаш больше не плакала, не вздрагивала от прикосновений и изображала улыбку, когда муж к ней обращался. А он больше не уносился вдаль очертя голову. До сегодняшнего дня.

Ладонь кольнуло. Женщина и не заметила, как сжала в кулаке серёжки. Она надела подарок. Воспоминания, запрятанные глубоко в уголках памяти, нахлынули волной. Стараясь их не расплескать, Карлыгаш на непослушных ногах вошла в юрту, легла на спину и закрыла глаза. Как же она любила наблюдать за работой мастера! Он казался воспетым акынами великаном-кузнецом, кующим чудесный меч для победы над джунгарами. Нет, даже лучше, ведь под его сильными ловкими руками рождалась красота, а твёрдый камень становился податлив, как воск. Эти же руки поднимали её, Карлыгаш, высоко к небу, легко закидывали в седло, обнимали нежно. Как она любила гладить его волосы. Прислонившись к широкой груди, ощущать гулкие удары его сердца. Смотреть в небесные глаза и видеть там своё отражение. Повторять имя: Егор, Егор, Егор. Слушать признания и клятвы. «Нас повенчали матушка Степь и батюшка Яик, на век быть нам друг с дружкой», – говорил мастер. «Наша любовь – полынь и ветер», – смеялась она. «Нет, Ласточка. Полынь горька, ветер переменчив. Любовь наша, как яшма – крепка, надежна, и с годами не потускнеет». Карлыгаш не заметила, как за воспоминаниями задремала, улыбаясь во сне.

Проснулась от ощущения чьего-то взгляда. Открыла глаза. Мадали сидел рядом. Карлыгаш тоже села и немного виновато посмотрела на мужа. Он горько усмехнулся и заговорил:

– Ещё в детстве я слышал: возьмёшь в руки песок: просыплется сквозь пальцы, воду – прольётся, а ласточка вырвется и улетит. Если же удерживать, можно поломать крылья. Я не хочу ломать тебе крылья. Нет, не хочу. Карлыгаш, завтра я трижды при всех произнесу, что ты мне не жена и отпущу тебя к твоему мастеру. Твой брат говорил, никто лучше меня не укрощает лошадей. Но это лошади, а ласточку мне не приручить.

Карлыгаш с удивлением посмотрела на мужа, не думала, что его любовь так велика. Постепенно доходил смысл сказанных слов. Перед глазами возник мастер, счастливо улыбающийся, готовый заключить её в объятья.

– Ты действительно меня отпускаешь? – переспросила она Мадали.

Муж кивнул и спросил:

– У тебя тоже была новость. Или это уже не важно?

Карлыгаш словно водой ледяной облили. Как она могла забыть? Как?

– Мадали, если позволишь, я останусь. У нас с тобой будет ребёнок, – сказала она и закрыла лицо руками. И тут же оказалась в крепких объятьях мужа.

– Прости, ласточке и дальше жить в неволе, теперь я никуда тебя не отпущу.

Карлыгаш прижалась к мужу, думая о своей судьбе, переменчивой, как ветер, и о своей любви, горькой, как полынь.

Глава 9. Новая причёска

Телефонный звонок резко вырвал из сна. Виктор потянул руку к тумбочке, взял сотовый.

– Нам нужно встретиться, поговорить. – Ритин голос заставил сердце сжаться от боли сожаления. «Эх, Ритка, Ритка», – подумал Виктор, вслух же произнёс:

– Нам не о чём разговаривать, – и нажал отбой.

Машинально глянул на время – десять утра. Удивился, обычно просыпался раньше. После завтрака отправился в мастерскую, заглушить всколыхнувшиеся чувства. Но на этот раз не получилось. Наверное, потому что работа не требовала особого внимания: подготовка камней к резке. Руки делали своё дело, а мысли унеслись в прошлое. Ведь именно прошлое являлось причиной завышенных требований, предъявляемых Виктором к избранницам…

Проблемы в семье возникли, когда Айслу исполнилось два года. Вернее, начались раньше, но Виктор их не замечал, ослеплённый любовью к жене-красавице и увлечённый заботой о маленькой дочери. Жена из декретного отпуска вышла рано, объяснив нежеланием терять хорошее место, трудилась она переводчиком в одной из фирм. Наняли няню, затем подошла очередь в детский сад. А потом жена стала задерживаться на работе.

Первой на это обратила внимание мама Виктора. В очередной раз позвонив и услышав, что снохи ещё нет, она заявила: «Смотри, Витя, не к добру такие вечёрки». Сын вспылил и даже нагрубил матери, обвинив в предвзятом отношении к снохе. Однако именно благодаря маминым словам состоявшийся вскоре разговор с женой не стал громом среди ясного неба. Она пришла оживлённая, с новой причёской. Виктор воскликнул: «Какая ты у меня красавица!» – и потянулся обнять. Жена отстранилась.

– Виктор, я ухожу от тебя. Я полюбила другого. Дай мне развод.

– Но почему? – спросил Виктор первое, что пришло на ум.

Жена, распаляясь, высказывала свои претензии. Припомнилось всё: и нелады со свекровью, и увлечение мужа яшмой, и его отказ ехать в столицу, и недостаточно денежная работа. Внезапно Виктор понял, она приняла решение, и ничто этого решения не изменит, ни просьбы, ни уговоры остаться. Откуда-то изнутри поднималась дикая первобытная ярость. Только собрав всю волю, Виктор смог эту ярость подавить и остаться внешне спокойным.

– Ты разрешишь мне видеться с дочерью? – Этот вопрос заставил жену замолчать. Весь запал куда-то делся, она замялась, видимо, подбирая слова.

– Понимаешь, мы уедем на работу во Францию. Будут проблемы с маленьким ребёнком. Я хочу, чтобы Айслу осталась с тобой.

– Ты и дочь бросаешь? Как ты можешь?!

Жену передёрнуло от этого вопроса.

– Мне не нужен чужой ребёнок.

– Чужой? – У Виктора дух перехватило от возмущения, жена же продолжила:

– Тебе не в чем меня упрекнуть, я заботилась, ухаживала, но я не обязана её любить! Я старалась, видит Бог, старалась! Но больше не могу! Достали косые взгляды прохожих, вопросы бесцеремонных бабок: «И в кого девочка такая смугленькая?». Всё достало! Ты куда? – спросила, увидев, что Виктор направился к входной двери. Он обернулся, сжимая кулаки.

– За Айслу в садик. Если ты ещё хоть слово скажешь, убью. – Жена отшатнулась, явно напуганная. – Уходи из нашей жизни…

– Папуль, трудишься? – Звонкий голос вернул в настоящее. – А я знаешь, что откопала? Раньше гору Полковник называли Яшмовые увалы. А ещё Аспидной горой. Хотя там путаница: то ли её, то ли Преображенскую, хотя какая разница: яшма и там, и там.

– Аспид, это, кажется, старое название змеи? – Виктор медленно выныривал из воспоминаний, изо всех сил стараясь вникнуть в слова дочери.

– Не-а, Аспидная от «яспис», «яшма» по латыни. Смешной ты, с яшмой работаешь, а такого не знаешь. Пап, можно я немного волосы подравняю, до плеч? Па, ну жарко же. Можно? – Тут взгляд Айслу упал на пластину яшмы, лежащую на столе, девочка восторженно ахнула, осторожно взяла камень в руки и воскликнула: – Какая прелесть! Это же всадница: вот лошадка, а вот девушка, косы развеваются по ветру. Красотища! А что это будет?

– Шкатулка, – пояснил Виктор, довольный такой реакцией.

Айслу опустила яшму на место и мечтательно произнесла:

– Вот бы на лошади, по степи… – девочка вздохнула и укоризненно добавила, обращаясь к отцу: – А кто-то мне не разрешает в конную школу поступить!

Виктор заходил по мастерской, видно было, что не в первый раз заводится разговор на эту тему.

– Дочь, лошадь – животное серьёзное. Это тебе не котёнок или щенок. И сбросить может, и лягнуть, и укусить, и затоптать копытами.

– Ты просто сам лошадей боишься!

– Не боюсь.

– Боишься!

– Не боюсь.

– Боишься, боишься, боишься!

– Ты, по-моему, подстригаться собиралась? Вот и иди! – неожиданно разозлился Виктор. Сколько раз давал зарок не покупаться на дочкины подначки и опять не удержался.

– Иду-иду, – смиренно произнесла Айслу, опустив вниз сверкающие озорством глаза. – А лавэ?

– Что ещё за воровской жаргон?

– Какой-то ты сегодня нудный, папка! Так, где деньги взять?

– В комоде в среднем ящике, можно подумать, не знаешь, иди, не мешай работать, – махнул рукой Виктор.

Выпроводив хихикающую дочь, вновь занялся камнями. Затем достал набросок будущей картины и разложил на столе. Принялся обдумывать детали. Айслу появилась часа через два.

– Ну и как? – спросила потерявшего дар речи отца.

– А… О… Э… Это называется «до плеч»? – с трудом обрёл способность говорить Виктор, не отрывая взгляда от новой причёски дочери.

Айслу обиженно фыркнула:

– Вот и Крошка Ру так же среагировал. Классная же стрижка!

Отец мрачно кивнул, стрижка действительно была стильной и модной: короткая, открывающая ухо с одной стороны, с косой чёлкой, переходящей в каре на другой.

– Косы твои жалко, – пояснил он. – Красивые… были.