Текст книги "Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)"
Автор книги: Наталья Пушкина-Меренберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Глава пятнадцатая
На следующий день, сразу после завтрака, Вера уединилась с матерью в ее кабинете.
– Я принесла тебе письмо Владимира, которое получила вчера, – сказала Вера. – Пожалуйста, прочти его.
Впервые она дала матери прочесть письмо Островского. Мария Дмитриевна и не подозревала о катастрофе, так неожиданно обрушившейся на семью.
– Бедное дитя, – сказала она наконец, преодолев боль. – И ты должна такое пережить! Но что такое случилось между вами, что добрый и мягкий Владимир позволил себе написать такое письмо?
– К прошлому это событие не имеет отношения. Обвинять Владимира или защищать меня – это больше ни к чему. Ты видишь из этого письма, милая мама, что между нами все кончено. Я должна его забыть, и я его забуду!
Но страдающее материнское сердце так просто не успокоишь. Госпожа Громова забросала свою дочь вопросами, чтобы понять ход событий, приведших к несчастью. Вера не хотела ничего объяснять. Она постоянно повторяла одно и то же: очевидно, она и Владимир не подходят друг к другу. Лучше, что это произошло сейчас, чем позже. После того, что случилось, ее любовь угасла. Она просила мать только об одном – не сочувствовать ей, а имя Владимира ей больше не напоминать. Во время этого разговора Вера была спокойна и холодна, как статуя. Она выглядела бледной и измученной, но ее лицо выражало упрямую решительность и красноречивее всех слов говорило, что с прошлым покончено. Мать слишком хорошо знала свое дитя, чтобы понять, что Вере достанет силы поступить так, как она решила.
После того как Вера ушла, госпожа Громова глубоко погрузилась в раздумья. И все равно не поняла, что произошло. Но Мария Дмитриевна не была женщиной, которая сверх меры теряется в бесполезных умозрительных рассуждениях. Не будучи женщиной особенно острого ума, она руководствовалась практической философией, которая до сих пор всегда ей помогала в жизни. Она больше смотрела в будущее, нежели в прошлое, и замечательно понимала в разных ситуациях жизни, как извлечь их полезные стороны. Изменить отношения ее дочери и Островского она уже не могла. Поэтому она вдвойне радовалась тому спокойному настроению, в котором видела Веру. Хладнокровие, с которым Вера, как ей казалось, переносит крушение ее надежд, давало повод думать, что она скоро забудет свое первое разочарование… И Мария Дмитриевна уже думала о другом претенденте на руку Веры.
Вера, казалось, за последние недели стряхнула с себя грусть и отбросила печальные воспоминания. Она была снова радостной и веселой, даже шаловливой… Но вспышки ее хорошего настроения были слишком громки и деланны, чтобы казаться натуральными. Она хотела обмануть саму себя. Ее интеллект и эмоциональные силы опьяняли ее, и она боялась остаться наедине с собой, боялась пережить вновь опасное столкновение противоречивых чувств. За этой маской сдержанности она скрывалась от семьи и внешнего мира.
К Борису Беклешову Вера проявляла сейчас любезность и предупредительность, которыми раньше его не баловала. И не оттого, что в ней возникла новая привязанность. Но Борис был самым умным и общительным в домашнем обществе и развлекал ее. Вследствие чего Борис не пропускал представившуюся возможность играть при ней роль молодого влюбленного и оказывать Вере знаки своей преданности и неизменных чувств. Все это, конечно, ей было так безразлично, что она могла слушать его только с усмешкой. И все же он был очень рад тому, что она на этом пути не останавливает его решительным «нет».
Госпожа Громова считала недопустимым, что Вера одна справляется со своим кризисом. Это грозило ответной реакцией, которую было бы трудно преодолеть, если начнется приступ меланхолии. Нужно было позаботиться о развлечении, чтобы дать мыслям ее дочери новое направление, а ее чувствам новую пищу. Время для этого было удачным, так как на Масленицу, перед долгим постом, петербургское общество устраивало серию балов и праздников, и они уже начались. Вере следовало принять в них участие.
Как раз на следующей неделе должен был состояться большой бал у княгини Комаровой, который обещал быть особенно блестящим, и танцующая молодежь ждала его с нетерпением. Княгиня была близкой подругой Марии Дмитриевны, и поэтому никаких трудностей в получении приглашения не было. И приглашение также и для юной дочери было немедленно и с большой радостью послано.
Вера светилась от восторга, когда мать сообщила об этом, и ее мысль снова поехать на бал и танцевать привела ее в восторг. Когда Борис попросил оставить для него мазурку, воспоминание о бале в Петергофе, где она была так счастлива с Владимиром, омрачило предстоящее удовольствие… Но прошлое нужно забыть… Она не хотела больше вспоминать о нем… Без колебаний она приняла приглашение Беклешова и находилась в радостном предвкушении праздника.
Вечером в день бала дворец Комаровых, расточительно освещенный, сиял подобно солнцу в ночном небе. На улице было светло, почти как днем. По ней тянулся необозримый ряд экипажей, доставивших сюда аристократическое общество Петербурга. В просторном вестибюле слуги в шубах дремали в ожидании разъезда гостей или рассказывали анекдоты о своих хозяевах.
На большой парадной лестнице на одинаковом расстоянии друг от друга стояли лакеи в нарядных обшитых галунами ливреях, неподвижные как статуи. В их живом обрамлении двигался поток прибывающих на бал и покидающих его гостей. Последние, раскланявшись с хозяйкой, предпочитали празднику ночной домашний покой. Свет был ярким, и при входе во дворец в его слепящих потоках колыхалась масса дам и господ.
Пожилые гости расселись за бесчисленными игорными столами, где они до званого ужина играли в ералаш и преферанс. В большом числе в этом кругу были представлены и дамы. Пожилые генералы, погруженные в тонкости преферанса, часто в отчаянии клали карты на стол, когда рядом возникал ярый диспут о том, почему кто-то играет бубнами, когда объявлены трефы.
– Я поняла, дорогая Надя, – сказала одна из дам, – поглядев на твое лицо, что тебе больше подходят бубны.
– Прошу тебя, Евдокия, играй по выражению моего лица, но играй по правилам, – ответила строгая дама, очень рассерженная тем, что потеряла много взяток из-за ошибок партнерши.
И снова на короткое время наступила тишина. Как тихий шепот, слышалось шелестение карт. Вдруг князь Суворов, трубный голос которого пугал слабонервных дам, воскликнул подобно триумфатору:
– Браво, брависсимо! Это мы хорошо сыграли! Ваше превосходительство сохранили четыре взятки при полном мизере. Это будет стоить вам тысячу четыреста сорок пунктов штрафа!..
Его превосходительство радости не выразил.
Часть гостей, которые для карт были слишком молоды, но для танцев уже настолько стары, что были бы смешны, заполняли другие гостиные. Большие группы гостей и доверительные tete-a-tete сидели в уютных уголках и проводили время за остроумными и злоязычными замечаниями в адрес соседей.
Но центром праздника был огромный танцевальный зал. Вся самая красивая и элегантная женская половина молодежного Петербурга собралась здесь и кружилась в веселье и радости. Вид был прекрасен и соблазнителен и пленял многих уже не молодо выглядевших гостей.
Одной из достойных восхищения в этом богатом красивом венке была Вера Петровна Громова. Она выглядела прелестно в свои 16 лет, чему многие вокруг напрасно завидовали. Всей душой отдалась она радости танца. Неудержимо летела по зеркальному паркету, и чем бешенее, тем с большим удовольствием. Несмотря на увещевания матери, она не отдыхала. Вера была неистощима. Когда к ней приблизился Борис Бекле-шов, чтобы пригласить на мазурку, тень воспоминания, быстрая, как сама мысль, пробежала по ее милому лицу. Она вспомнила другую мазурку, при звуках которой другой однажды прошептал ей сладкие слова, наполнившие душу восторгом… Только на мгновение явилось это воспоминание… С новым пылом ринулась она в вихрь танца.
Мазурку, очень любимую и веселую, вел сын княгини. Для нее придумали много неожиданностей и забав, которые развлекали не только танцующих, но и многочисленных наблюдателей. В одной из дверей зала стоял генерал Беклешов, глубоко погруженный в наблюдение танца. Но если бы кто-нибудь проследил направление его взгляда, то убедился, что он следит только за одной парой, вызывавшей у него живейший интерес. Он не расслышал, как рядом с ним знакомый голос сказал:
– Смотрите-ка, Иван Павлович разыскал новую красавицу, которая поглотила все его внимание.
И только повернув голову, Беклешов увидел графа Островского, стоявшего рядом.
– Извините, Николай Михайлович, что я вас не сразу заметил. Но я был занят в высшей степени интересным наблюдением!
– Так, так. И на что указывают эти наблюдения, позвольте спросить?
– Они весьма касаются как меня, так и вас. Оставайтесь стоять на своем месте, чтобы ваша фигура не была заметна. Если вы нагнетесь, то увидите в углу зала парочку, усердно занятую разговором. Это вас заинтересует.
– Вы вызываете у меня любопытство, Иван Павлович, – и граф, наклонившись, посмотрел в указанном ему направлении.
То, что увидел граф Островский, настолько привлекло его внимание, что он надолго оставался в согнутом положении.
– Ваш сын и Вера Петровна, кажется, стали хорошими друзьями, хотя она в этом разговоре ведет себя несколько пассивно, – заметил граф, распрямившись. – Полагаете, Иван Павлович, что мы близки к исполнению нашего желания?
– Насколько мне известно конфиденциально, вопрос будет решаться этой ночью. Утром я надеюсь сообщить вам благоприятное известие.
– В самом деле? А я уж чуть не перестал надеяться, – радостно ответил Островский. – Вы, Беклешов, – волшебник. Для вас, кажется, нет ничего невозможного. Впрочем, этому результату мы оба можем порадоваться, и вы, может быть, еще больше, чем я, так как вы обретаете молодую прелестную невестку и мою вечную благодарность.
К концу этого разговора Борис и Вера прошли мимо них, и, возможно, они слышали, как Борис сказал своей партнерше:
– Своим «да» вы делаете меня счастливейшим человеком под солнцем. Я буду всегда любить вас и поклоняться вам!
Итак, кажется, Борис своим упорством добился цели. В головокружении танца Вера отдала свою свободу, и этот шаг решил ее судьбу. Но что стоила эта свобода, когда избранник ее сердца был для нее навсегда потерян? Жизнь представлялась ей безнадежной. Годилось любое средство, чтобы заглушить ее боль, чтобы положить конец нынешнему существованию. И разве Борис не годился для этого не хуже, чем любой другой?
Между тем сразу исчезло волшебство бала. Она протрезвела… Душным, тяжким казался ей воздух, которым она дышала… У нее появилось ощущение огромной, выпавшей на ее долю несправедливости… Но жребий брошен. Пути назад она не видела и не хотела видеть. Она пришла на праздник свободной, чтобы вернуться домой плененной. Таков был неумолимый жребий судьбы.
С этого момента время на балу тянулось угнетающе медленно. Свет и шум стали невыносимы, и она едва дождалась минуты избавления. Наконец, вернулись домой. Вера проводила мать, к ее большому удивлению, в спальню.
– Мама, – сказала она без предисловий и с ледяным спокойствием, – на балу я обручилась с Борисом Ивановичем.
– Ты обручилась, мое дитя? – спросила мать после долгой паузы, потеряв от удивления дар речи. – Почему так быстро, так неожиданно?
– С Владимиром все покончено. – Это были всегда одни и те же слова, которые она повторяла. Она слегка вздрогнула, и это выдало ее возбуждение. – И тогда я себе сказала: «Ты возьмешь первого лучшего, который тебя захочет…» Борис Иванович сегодня был этим первым лучшим… и я сказала «да». Ты ведь против него не возражаешь?
– Конечно, нет. Он Мне даже очень приятен. Но эта торопливость…
– Никакой торопливости, мама. Я лишь сделала то, что решила. Только не думала, что так быстро представится возможность. Сейчас я себя связала и, по меньшей мере, не нарушу своего обещания.
Она остановилась. Потом сказала после короткой паузы:
– Сейчас поздно. Если ты не возражаешь, я пойду спать. Я смертельно устала. Завтра в час Борис придет просить твоего и папиного благословения.
Она обняла мать и, не сказав больше ни слова, ушла.
У нее хватило энергии и решительности держаться прямо. Но сейчас энергия иссякла. С трудом дотащилась она до своей комнаты. Там силы оставили ее, она упала в кресло. И снова губы ее прошептали:
– О, если бы я сейчас умерла… Все бы тогда миновало.
И снова тяжелое сомнение поднялось в ней: «Неужели это правда, что он меня больше не любит?… Не поспешила ли я, как сказала мама?… А если он все же любит меня?»
Мучительные мысли шли по кругу, выхода из него она не видела. В отчаянии она упала на колени и долго и страстно молила Бога, чтобы дал ей силы примириться со своей судьбой.
Глава шестнадцатая
На следующее утро Мария Дмитриевна с огромным нетерпением ожидала назначенного прихода Бориса Ивановича. Ее муж также хотел быть при этом, чтобы своим присутствием придать сватовству праздничный характер.
Ровно в час во двор въехала коляска. Но вместо ожидавшегося Бориса прибыл генерал Беклешов, за которым слуга следовал чуть ли не до самой гостиной.
– Вы очень удивлены, – начал он, обращаясь к супругам Громовым, – видеть меня вместо моего сына. Он рассказал мне сразу после бала о неслыханном счастье, выпавшем на его долю: о согласии вашей дочери Веры Петровны на его сватовство. Но его самое искреннее желание предстать перед вами не может быть исполнено. Как отец я считал необходимым из уважения к вам самому сосватать своего сына. От имени моего сына я прошу вас, прекрасных родителей очаровательной дочери, дать благословение на этот брак. Я сам от всей души даю согласие и с огромной радостью надеюсь, что вы благословите этот брак и соединение навеки двух любящих сердец.
Эту складную речь произнес он тихим торжественным голосом, в любезной форме и с неизменным ироническим выражением лица. Себе самому он хотел казаться могучим Сатиром, когда говорил о счастье двух любящих сердец. Ему было хорошо известно, какая цель достигалась при этом.
– Ваши слова, Иван Павлович, очень радуют нас, – отвечала явно тронутая госпожа Громова, – так как они говорят о том, что Борис Иванович находится со своим отцом в том же добром согласии, что и Вера со своими родителями. Пусть на этом будет основано земное счастье влюбленных, которым мы даем наше благословение.
Петр Модестович поспешил выразить свое согласие с этим мнением жены, расчувствовался и украдкой прослезился. После нескольких общих фраз, подходящих к случаю, Беклешов завершил свой визит словами:
– Если позволите, мой сын в качестве официального жениха приедет сегодня между семью и восемью вечера.
– Скажите ему, Иван Павлович, что лучше в шесть, чтобы пообедать с нами, – отвечала госпожа Громова. – Мы все горим от нетерпения обнять его.
– Это, конечно, и его желание, Мария Дмитриевна, но долг службы не позволяет, и раньше прибыть к вам он не сможет.
– Но пусть приходит не позже, – крикнул вдогонку Петр Модестович.
Об этом неожиданном приходе старого Беклешова юные дамы не знали. Уставшие после бала Ольга и Любочка допоздна отдыхали. Вера, напротив, была к часу уже одета, ожидая предстоящего прихода Бориса. Послеполуденные часы просидела она у камина. Не в состоянии себя ничем занять, она рассеянно смотрела на огонь. Слишком много боли досталось в последнее время молодой душе. Чувства ее притупились, и все стало безразлично. Она примирилась со своей неизбежной участью.
Когда она встала незадолго до обеда, чтобы идти к матери, Мария Дмитриевна сама пришла в ее комнату и сообщила, что после официального сватовства генерала Беклешова его сын предстанет впервые как жених только вечером. Апатию и безразличие, которые Вера не могла скрыть, мать тяжело переживала. Она догадывалась, что лежит на сердце у ее ребенка, но не знала, как помочь. Надежда была только на то, что после свадьбы Веры ее сердечная рана успокоится.
После окончания обеда родители тотчас удалились в небольшую гостиную госпожи Громовой. Они намеренно не сказали об обручении Веры другим двум дочерям, надеясь их удивить, когда брачная пара появится перед ними.
– Идем с нами, Вера, – сказала мать, – мы хотим с тобой поговорить.
Ольга и Любочка были сбиты с толку необычным и таинственным событием, нарушившим все традиции дома. Как неоправданное вмешательство в ее доверительную дружбу с Верой, Любочка переживала, что в тайне от нее предпринято какое-то важное дело. Она опасалась непредвиденного инцидента, который, казалось бы, был исключен ее столь успешными усилиями. Ольга задавала бесчисленные вопросы о самых невозможных комбинациях, на которые Любочка, погруженная в глубокое раздумье, не могла ответить. Несмотря на все размышления и вопросы, никто из них не мог разрешить этой загадки.
Борис Иванович появился точно в назначенное время, как и положено жениху. Согласно данным ему указаниям, он прошел прямо к госпоже Громовой, не встречаясь с другими членами семьи. Родители невесты встретили его как любимого сына с раскрытыми объятиями и поцелуями и благословили юную пару.
Хотя все удалось, как он хотел, Борис еще не мог праздновать победу. Между собой и своей невестой он видел Любочку, которая угрожающе смотрела на него. С ней он еще должен был выдержать тяжелый бой раньше, чем ему удастся достичь брачной гавани. Но он был не из тех, кто падает духом, пока есть возможность выйти из боя победителем!
Вериной холодности и сдержанности Борис не имел права удивляться. Об ее чувствах он не мог не знать. Впрочем, к чувствам ее он был довольно равнодушен. Он сам уже давно не думал о любви. Его больше привлекали получение награды за Островского и протекция для дальнейшей карьеры. А для бедной девочки никаких перспектив не было. Ее предали и продали как жертву мерзкой интриги. Но какое дело было могущественному Островскому до счастья юного создания? Какое дело было честолюбивому эгоисту Беклешову, счастливы ли молодые, если они не подходят друг к другу? Важно, что его светские интересы будут быстрее и успешнее соблюдены.
Разговор в малой гостиной тянулся медленно, несмотря на все усилия его оживить. Невольно Борис искал повода выйти, чтобы встретиться с Любочкой, так как он еще не представлял себе меру опасности, которой он шел навстречу. Но когда-нибудь она должна была узнать правду… Поэтому в конце концов он предложил отправиться в другие комнаты, чтобы всем сообщить радостную весть об обручении. Он надеялся, что Любочка не потеряет самообладания, по крайней мере до той поры, что они останутся наедине. А пока пройдет время, она смирится с фактом.
Между тем вокруг Ольги и Любочки, которые временно играли роль хозяек, собрался большой круг знакомых. Ольга как раз хотела сообщить гостям о таинственном поведении родителей, которое, по ее мнению, обещает некое чрезвычайное событие. Шутя, делались самые невероятные и поразительные догадки, и разговор был громким и оживленным, когда двери отворились и рука об руку вошли жених и невеста, а за ними родители.
Тотчас все смолкли. Наступила торжественная тишина, и все удивленные взгляды обратились к вошедшим. Чтобы снять напряжение и успокоить любопытство, Мария Дмитриевна сказала:
– Я представляю вам нашу юную брачную пару. Вера вчера обручилась с Борисом Ивановичем.
Удивление, которое еще до того царило среди присутствующих, после этого объявления никак не уменьшилось. Все были поражены. Ольга бросилась на шею сестры.
– Вера, ты обручилась с Борисом Ивановичем?
Она не могла удержаться высказать удивление и разочарование. Не ожидая ответа, она расцеловала Веру, чуть не потеряв самообладания. Все по очереди проходили вперед, чтобы принести поздравления родителям и молодым. А что Любочка в это время?… К счастью, все взгляды были обращены в одну сторону и никому не приходило в голову взглянуть на нее. Нервные срывы и обмороки при сильных переживаниях были ей несвойственны. С давних времен она была приучена не выходить из себя, владеть своими чувствами и уметь их скрывать. Но то, что произошло сегодня, было выше ее сил. Как удар дубиной восприняла она объявление Марии Дмитриевны. Кровь прилила к голове…
Ее обескровленное лицо делало ее похожей на призрак. Дыхание грозило вот-вот остановиться. Она думала, что умирает. Кризис, однако, длился недолго. И тут у нее словно пелена спала с глаз. Она поняла, что над ней издевались, что Борис использовал ее как инструмент для достижения своей цели. Она помогла разрушить счастье Веры и этим похоронила свои надежды, потеряла их навеки. Ее охватили ярость, отчаяние, желание отомстить. Она была уже готова крикнуть Вере: «Остановись! Это все ложь и обман. Не связывай себя с недостойным человеком, пока не поздно, чтобы потом не пришлось снимать с себя оковы!» Но тут заново проснулась ее несчастная любовь к Борису, и она взяла верх над всеми чувствами. Вернулся рассудок, и эти слова произнесены не были, остались в ней. «Разве это поможет? – сказал ей внутренний голос-искуситель. – Заклеймить Бориса как вора и обманщика? Соперницу у него ты вырвешь, но и с ним навсегда расстанешься. Никогда его отец не даст согласие на твой брак с Борисом… Никогда не простит твоего предательства!» Она укротила в себе бурю. Тихо приблизившись к Вере, обняла ее и сказала:
– Я желаю тебе счастья. Поздравляю со столь быстрой помолвкой.
– Ты не одобряешь, – прошептала Вера, – что я так быстро приняла твой совет?
Не отвечая ни слова, Любочка повернулась и тихо оттолкнула поданную ей Борисом правую руку. Только взгляд, брошенный на него, выдал ее состояние. Но прежде чем уйти, она сказала ему быстро и еле слышно:
– Завтра рано утром в шесть часов в известной тебе церкви я должна поговорить с тобой.
Это прозвучало как приказ, исключающий возражение. Незаметным кивком Борис дал понять, что он согласен.
До сих пор все шло гладко, и он больше не сомневался, что ему удастся убедить любящую его Любочку в своей невиновности. Разрыв с ней, из-за ее участия в деле, должен быть предотвращен любой ценой. Ему и на самом деле было жаль девушку из-за ее сегодняшних переживаний. Он был готов выполнить любое ее требование. Вот только жениться на ней он не хотел и не мог. Если она удовлетворится его любовью, то за этим дело, конечно, не станет.
За этот день в доме перебывало много друзей и знакомых, поздно вечером получивших известие о семейном торжестве. Старый Беклешов постарался эту новость распространить как можно шире.
Только поздно вечером Борис вернулся домой. Но ему еще предстояло важное дело. Нужно было как можно быстрее известить Владимира Островского о состоявшемся обручении. Тогда он будет избегать попытки сближения с Верой. Это должно оттолкнуть его от таких шагов и убедить в их бесполезности.
Борис сам написал побежденному сопернику. Поступить так было естественно. Ведь он был полковым товарищем Островского. Отсутствие такого письма бросилось бы в глаза. В своем письме Борис хотел изобразить дело так, чтобы Владимир еще больше поверил в Верину фальшивую игру. Дескать, Вера уже давно с ним, с Борисом, заодно. Только из-за некоторых препятствий это обручение не было раньше объявлено в свете.
Владимир очень раскаивался в отсылке того гибельного письма, которое он по глупой опрометчивости написал Вере. Каждый день он надеялся получить от нее ответ с долго ожидаемым прощением. Но напрасным было ожидание. Длительное и непонятное ему молчание Веры говорило о надвигающейся катастрофе. Однако он почти отчаялся, когда получил письмо от Бориса. Его самые дорогие надежды были похоронены одним ударом. Он был обманут в любви к подруге своей юности, наперснице своих детских игр. Он должен был теперь верить этому. Но чем больше он убеждался, что никогда не изменит своего отношения к Вере, тем глубже ранила постигшая его несправедливость. Оскорбленный в своих самых благородных чувствах, он полагал, что обязан молча уступить поле битвы. Он хотел не думать о Вере, забыть ее. Это решение он сообщил отцу после того, как смог спокойно подумать. В письме он согласился с его оценкой Вериного предполагаемого характера и только сожалел, что еще раньше не последовал его совету.
Теперь Борису с этой стороны ничто не угрожало. Большего от своего письма он и не ждал.
