Текст книги "Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице"
Автор книги: Наталья Перевезенцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Наталия Перевезенцева
Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице
Светлой памяти Виктора Михайловича Бузинова посвящается
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Подбор иллюстраций Е. В. Новгородских
Серия «Всё о Санкт-Петербурге» выпускается с 2003 года
Автор идеи Дмитрий Шипетин
Руководитель проекта Эдуард Сироткин
© Перевезенцева Н. А., 2014
© ООО «Рт-СПб», 2014
© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2011
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
* * *
Предисловие
Передача «Прогулки по Петербургу», которую вел на Радио «Петербург», а затем на «Радио России», журналист Виктор Бузинов, пользовалась громадной популярностью. Открывать для себя неизвестные уголки Великого города, возвращаться в любимые места и вдруг узнавать о них нечто новое, неожиданное – это так увлекательно. Тем более что собеседниками Виктора Бузинова были архитекторы, поэты, историки – и просто петербургские старожилы, которым есть о чем вспомнить.
Так случилось, что и мне пришлось участвовать более чем в пятидесяти «Прогулках». Мы с Виктором Михайловичем побывали на Аптекарском острове и в Семенцах, в Московском Парке Победы и в Старой Деревне, добрались даже до границ города, забравшись на Дудергофские высоты. Правда, на Васильевском острове побывали всего два раза, а в некоторые районы так и не собрались. Не успели…
И вот, в письмах на радио, на встречах с читателями, просто в случайных разговорах мне часто задают вопрос: «А где можно прочесть то, о чем вы рассказывали?». Что ж, – кое-какие материалы радиопередач вошли в мою первую книгу о Пушкинской улице и ее окрестностях,[1] и во вторую – «По Балтийской железной дороге от Петербурга до Гатчины».[2] Ряд статей публиковался в газетах и журналах. Но это далеко не все, что звучало в радиоэфире.
Так и возникла мысль собрать свои «Прогулки» и напечатать. Кроме того, при подготовке передачи нужно было вписываться в десяти или пятнадцатиминутный формат, из-за чего приходилось жертвовать многими интересными деталями и фактами. Поэтому в книге «Прогулки» несколько расширены. Пришлось и заново пройти по местам, упоминаемым в книге, – многое изменилось (иногда в лучшую сторону, иногда – в худшую), особенно в связи с прогремевшим 300-летием Санкт-Петербурга.
Я попыталась придерживаться формы «Прогулок», чтобы каждый, кто взял в руки эту книгу, мог открыть любую главу и, пользуясь ею, как путеводителем, совершить небольшое путешествие по городу. Впрочем, относясь со всем уважением к именам, фактам и датам, я оставляю за собой право авторского видения и истолкования кое-каких реалий, встреченных на пути, а также известных и малоизвестных исторических событий.
И последнее (не по значению – по месту в тексте). Я отдаю себе отчет, что без Виктора Михайловича Бузинова не было бы не только этой книги, но и предыдущих моих книг. Поэтому краеведение – краеведением, но больше всего мне хотелось бы вспомнить о прекрасном человеке, журналисте высочайшего класса, с которым мне выпали честь и радость прогуляться по нашему любимому городу.
Итак, включен старенький диктофон, и звучит до слез знакомое: «Виктор Бузинов. Прогулки по Петербургу»…
Адмиралтейский район
Екатеринин двор
На протяжении всей книги не один раз придется говорить, что передача прошла давно и многое изменилось… Что касается Екатерингофа – ходили слухи о передаче парка «в частное владение», из чего, кажется, ничего не вышло. Но попробуйте увидеть Екатерингоф таким, каким он был, когда Виктор Михайлович включил здесь свой старенький «Репортер».
Парк, в который мы вошли, вообще-то носит название Парка имени 30-летия ВЛКСМ, и на главной аллее его установлен памятник молодогвардейцам. Это авторская копия памятника, надеюсь, еще стоящего в городе Краснодоне (ск. В. И. Мухин и В. И. Агибалов, арх. В. Х. Фед ченко). Первая часть парка довольно ухоженная – расчищены дорожки, есть кафе, аттракционы – словом, обычный парк культуры и отдыха. Но дальше, перейдя шумную Лифляндскую улицу, мы входим в запущенную и наиболее старую часть парка, неожиданно оказываясь на берегу реки Екатерингофки (даже не верится, что она такая широкая). Там за рекой Гутуевский остров, заводы, краны морского порта. И – восстанавливаемая церковь Богоявления Господня – массивное здание в стиле московской архитектуры XVII века (проект В. А. Косякова и Б. К. Правдзика). Храм заложен в память чудесного спасения цесаревича Николая (будущего императора Николая II) при нападении на него японского фанатика в городе Отсу в 1891 году. В 1930-х годах церковь, естественно, закрыли и отдали под склад, ну, а сейчас здание передано верующим и ведется его реставрация.
А место, где мы сейчас с вами находимся, непосредственно связано с самыми первыми страницами истории нашего города.[3]
Церковь Богоявления Господня на Гутуевском острове
Екатерингоф. Дворец Петра. 1824 год
В 1703 году в устье реки Фонтанки (тогда Безымянного Ерика), напротив деревни Калинкиной, флотилия из 30 лодок под командованием самого Петра I атаковала и захватила два шведских судна «Астрильд» и «Гедан». Это была первая морская победа России в Северной войне и, наверное, места, где это произошло, стали особенно дороги Петру. Именно здесь на топком лесистом берегу Черной речки, на острове, в 1711 году он закладывает дворец и усадьбу Екатерингоф (дословно «Екатеринин двор»). Царь дарит усадьбу своей жене Екатерине, памятуя еще и о том, что неподалеку от этого места в маленьком храме он в 1707 году обвенчался с ней.
С самого начала усадьба Екатерингоф была усадьбой семейной. Небольшой деревянный дворец (возможно, по проекту Д. Трезини, хотя документов не сохранилось), подъездной канал, сад «в голландском стиле». А неподалеку – два маленьких дворца дочерей Петра Елизаветы и Анны, соответственно – Елизаветгоф и Анненгоф. Петр, по-видимому, любил свою новую загородную резиденцию, по крайней мере, сохранились описания, как шлюпочная флотилия во главе с яхтой адмирала Апраксина отчаливала от Заячьего острова и с музыкой отправлялась в Екатерингоф. Гости сходили на берег, гуляли, обедали – в роще позади дворца накрывали для этого большой стол, – а потом отправлялись в обратный путь: по судоходной тогда Черной речке (позднее – Таракановка) плыли до самой Фонтанки. Таракановку в начале XX века почти всю засыпали. Осталась небольшая ее часть, ограничивающая Екатерингоф с юга. Кстати, извилистая улица Циолковского – это бывшее русло Таракановки.
После смерти Петра парк и усадьба знавали разные времена. Начал перепланировку парка знаменитый архитектор Ш. Леблон, но, к сожалению, не довел дело до конца, и нам остались только задуманные им, но ныне заросшие круглые пруды. Во времена Анны Иоанновны, страстной охотницы, пытались устроить здесь «ягтгартен», то есть охотничий парк. Екатерина II перевела сюда из Красного Села оранжереи. Но все эти затеи как-то до конца не доводились, и к 20-м годам XIX века парк и дворец пришли в запустение. Правда, сама собой сложилась традиция массовых гуляний в парке 1-го Мая и на Троицын день, но отзывы современников о них были довольно сдержанными. Подсчитывалось, в основном, количество питейных заведений. Есть еще и упоминание в мемуарах Джакомо Казановы, что он, будучи в Петербурге, обедал у знаменитого ресторатора из Болоньи Локателли. Ресторация Локателли – это бывший Анненгоф. Но к 1801 году Анненгоф обветшал и был продан на слом, а Елизаветгоф вообще в 1752 году смыло наводнением.
Но вот в 1820 году за Екатерингоф берется генерал-губернатор Петербурга граф Михаил Милорадович. Человек необыкновенно деятельный, безрассудно смелый, герой войны 1812 года, он и погиб-то на Сенатской площади от выстрела декабриста Каховского, когда отважно выехал к бунтовщикам и призывал их вернуться в казармы. И во время страшного наводнения 1824 года он объезжал город на катере и руководил спасением людей. Хороший, наверно, был у Петербурга губернатор… когда-то. По замыслу Милорадовича традиционное первомайское гулянье в Екатерингофе должно было проходить с блеском и размахом, напоминая знаменитый Лоншан под Парижем. Он привлекает к перепланировке парка малоизвестного тогда архитектора Огюста Монферрана, и тот активно берется за дело. Парк делится на две половины – как бы «познавательную» и «развлекательную». В «познавательной» части приводится в порядок дворец, и в нем устраивается музей, посвященный памяти Петра и его эпохи. Во дворец назначают штат смотрителей (в том числе старого камер-лакея, помнящего еще императрицу Елизавету), перевозят личные вещи Петра, восстанавливают убранство залов. Расчищаются дорожки, углубляются пруды и подъездной канал, ведущий ко дворцу. Появляются новые мостики, в том числе – первый висячий пешеходный мостик в Петербурге (арх. В. Беретти, инж. П. Базен). На берегу Екатерингофки возводятся Павильон Львов и Ферма, ставшая летней резиденцией генерал-губернатора. Кстати, недалеко от дворца устроили «детский уголок» с каруселями и кегельбаном. Может быть, это была первая детская площадка в России.
Екатерингоф. Ферма и Львиный павильон. 1824 год
В другой части парка, за мощеным булыжником шоссе тоже появилось много интересного. «Воксал»[4] с танцевальным и концертным залом, Китайский павильон, «Русская изба», где подавали мед, квас и чай, карусели, катальные горы – множество затей для публики самых разных классов. Гулянье 1-го Мая считалось «народным», но охотно посещалось аристократической публикой и членами царской семьи. В «воксале» давались концерты, балы. Кстати, огромной популярностью среди екатерингофской публики одно время пользовалась женщина-скрипачка, которая еще и дирижировала оркестром. Кавалькады, маскарадные выезды, балы, цыгане – чего только не видел Екатерингоф.
Екатерингоф. «Воксал»
Вспомним сцену из очень известного романа. «Князь стремглав бросился к подъезду, где все рассаживались на четырех тройках с колокольчиками. Генерал успел догнать его еще на лестнице.
– Помилуй, князь, опомнись! – говорил он, хватая его за руку: – брось! Видишь, какая она! Как отец говорю…
Князь поглядел на него, но, не сказав ни слова, вырвался и побежал вниз.
У подъезда, от которого только-что откатили тройки, генерал разглядел, что князь схватил первого извозчика и крикнул ему: „В Екатерингоф, вслед за тройками“».[5]
Но во второй половине XIX века Екатерингоф приходит в упадок. Его окружают сплошным кольцом фабрики и заводы, река Таракановка отравляется сточными водами. Аристократическая публика покидает парк, монферрановские постройки одна за другой идут на слом. Единственным памятником блестящего века Екатерингофа остается колонна у Молвинского моста, там, где Лифляндская улица пересекает Таракановку. Эта колонна, так называемый «Молвинский столп», стояла когда-то на территории дачи сахарозаводчика Молво, но легенда гласит, что под ней был похоронен любимый конь Петра I, персидский скакун Лизетта. Несколько странно: женское имя для жеребца! По преданию, Лизетта находил (находила?) своего хозяина в любой битве, из глаз у него катились слезы, если Петр отменял поездку, и ему даже дозволялось присутствовать на пирах (естественно, когда они происходили на открытом воздухе). На самом деле чучело Лизетты после смерти поступило в Кунсткамеру, а сейчас хранится в Зоологическом музее.
«Молвинский столп». Фотография В. Ходановича. 2013 год
Большой пруд в парке Екатерингоф. Фотография В. Ходановича. 2013 год
По другой легенде, именно на этой колонне Петр приказал выставить отрубленную голову Виллема Монса, любовника своей жены, и не однажды проезжал мимо в карете в сопровождении Екатерины, заставляя ее не отворачиваться от ужасного зрелища.
Окруженный фабриками и рабочими районами, Екатерингоф потерял былой блеск, парк зарастал, дворец разрушался. Район считался «неблагополучным», недаром именно здесь в 1891 году возле устья Екатерингофки состоялась первая маевка. О ней напоминает обелиск у проходной судостроительного завода «Северная верфь».
Судьба Екатерингофского дворца в советское время сложилась печально. Его передавали с баланса на баланс, он три раза горел и, в конце концов, был продан на слом или просто разобран местными жителями «на дрова». Пока еще можно определить, где он стоял, видны следы фундамента. Пруды и подъездной канал не расчищены, зарастают дорожки. В приличном состоянии поддерживается лишь часть парка за Лифляндской улицей.
В общем, всё так, как в стихотворении Александра Кушнера:
В одном из ужаснейших наших
Задымленных, темных садов,
Среди изувеченных, страшных,
Прекрасных древесных стволов.
У речки, лежащей неловко,
Как будто больной на боку,
С названьем Екатерингофка,
Что еле влезает в строку,
Вблизи комбината с прядильной
Текстильной душой нитяной
И транспортной улицы тыльной,
Трамвайной, сквозной, объездной,
Под тучей, а может быть, дымом,
В снегах, на исходе зимы,
О будущем, непредставимом
Свиданье условились мы.
Так помни, что ты обещала.
Вот только боюсь, что и там
Мы врозь проведем для начала
Полжизни с грехом пополам.
А ткацкая фабрика эта,
В три смены работая тут,
Совсем не оставит просвета
В сцеплении нитей и пут.[6]
Коломна, Покровка, Пушкин…
Название района «Коломна» кто-то выводит от немецкого слова «колония», кто-то – от выходцев из села Коломенского под Москвой. Есть и такое мнение: «виноват» в появлении слова «Коломна» первый архитектор Петербурга Доменико Трезини, называвший просеки для будущих улиц «колоннами», а далее народная этимология превратила их в «коломны».
Границы Коломны – Фонтанка, Крюков канал, Мойка и Большая Нева. Канал Грибоедова делит местность на Большую и Малую Коломну.
Долгое время Коломна оставалась местом тихим, провинциальным. Даже в конце XIX – начале XX веков, когда строительный бум добрался до нее и началось строительство доходных домов (один из них, № 105 по Садовой, выходящий и на Английский проспект, и на площадь Тургенева, построенный по проекту архитектора В. Розинского, до сих пор обращает на себя внимание эффектной башенкой и впечатляющими размерами), даже и тогда селились в Коломне люди небогатые – купцы средней руки, отставные чиновники, конторщики, повивальные бабки, театральные капельдинеры… Хорошо описал Коломну Николай Васильевич Гоголь: «Тут всё непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь всё тишина и отставка, всё, что осело от столичного движенья».[7]
В центре небольшой коломенской площади построена была в 1812 году церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Проект выполнил архитектор Иван Старов (это его последняя воплощенная в жизнь работа) и как-то сразу площадь стала называться Покровской или просто – Покровкой.
Совсем недалеко от Покровки – дом адмирала Клокачева (Фонтанка, 185), где в квартире родителей поселился в июне 1817 года после окончания Лицея Александр Сергеевич Пушкин. Было ему в ту пору восемнадцать лет, и можно представить себе – с каким восторгом молодой человек окунулся в водоворот развлечений, новых знакомств, приключений после восьми лет «монастырской» жизни. Тут и увлечение театром, и новые друзья, и влюбленность в прекрасную светскую женщину Авдотью Голицину, «ночную княгиню». И наряду с этим – кутежи, дуэли, дамы полусвета, всякие там Оленьки Массон и Лизаньки Штейн. Помните?
Ольга, крестница Киприды,
Ольга, чудо красоты.
И помножьте все это на арапский темперамент – какая там тихая Коломна! Да он здесь и не бывал почти – только когда болел, или было туго с деньгами. И в стихах его того времени никакой Коломны вы не найдете. Мы знаем, что недолгое пребывание в Петербурге кончилось ссылкой в мае 1820 года, больше Пушкин в Коломну не возвращался. Вот только в 1831 году, в Болдине, когда он мучился от невозможности выехать в холерную Москву, ему вдруг вспомнилось:
… Я живу
Теперь не там, но верною мечтою
Люблю летать, заснувши наяву,
В Коломну, к Покрову – и в воскресенье
Там слушать русское богослуженье.
Покровская церковь
Это прелестный «Домик в Коломне». Значит, все-таки не прошла для Пушкина бесследно жизнь на тихой петербургской окраине. Тем более, что в Покровской церкви встретил он когда-то прекрасную графиню Стройновскую – одну из тех женщин, что подсказали ему образ Татьяны Лариной.
Туда, я помню, ездила всегда
Графиня… (звали как, не помню, право)
Она была богата, молода;
Входила в церковь с шумом, величаво;
Молилась гордо (где была горда!).
Бывало, грешен! Всё гляжу направо…
<…>
Она казалась хладный идеал
Тщеславия. Его б вы в ней узнали;
Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб… В них-то я вникал,
Невольный взор они-то привлекали…
Но это знать графиня не могла
И, верно, в список жертв меня внесла.
Екатерине Буткевич, дочери боевого генерала, девушке замечательной красоты, исполнилось семнадцать лет, когда она встретила графа Александра Татищева. Молодые люди полюбили друг друга, считались женихом и невестой… но отец Татищева решил, что невестка из родовитой, но обедневшей семьи ему не подходит. Может быть, надо было встретиться со стариком Татищевым, объясниться, но отец Екатерины генерал Буткевич был горд… Положение оставленной невесты, слухи, сплетни, пересуды – через все это пришлось пройти Катеньке. И вот, в гостях у родственников, она встречает семидесятилетнего графа Валериана Стройновского, человека светского, европейски образованного, тонкого ценителя женской красоты и, вдобавок, сказочно богатого. Граф сделал предложение Екатерине Буткевич. Отец не принуждал Катеньку, наоборот… Но мать объяснила девушке, какие перспективы открывает этот брак – и для самой Екатерины, и для ее сестер и братьев. Словно сцена из «Евгения Онегина»…
Меня с слезами заклинаний
Молила мать. Для бедной Тани
Все были жребии равны…
Наверное, «все были жребии равны» и для Екатерины Буткевич. На Покровке состоялось венчание, и Катенька вышла из Покровской церкви графиней Стройновской.
Брак нельзя было назвать неудачным, правда, графу пришлось с осторожностью вывозить жену в свет, потому что на первом же балу она произвела неизгладимое впечатление на императора Александра I, да и поклонников у нее сразу же появилось больше, чем нужно. Поэтому она в основном сидела дома, воспитывала дочь Ольгу, ходила к обедне в Покровскую церковь, где ее и увидел Пушкин. Всем она казалась спокойной, уверенной в себе – но угадал ведь Пушкин «тайное горе» красавицы-графини. И через десять лет не забыл…
Она страдала, хоть была прекрасна
И молода, хоть жизнь ее текла
В роскошной неге; хоть была подвластна
Фортуна ей; хоть мода ей несла
Свой фимиам – она была несчастна…
Памятный знак на площади Тургенева, на месте Покровской церкви
Екатерина Буткевич-Стройновская пережила и разорение мужа, и его самого, вышла замуж во второй раз, говорили, что по любви. Воспоминаний она не оставила.
И еще несколько слов о Коломне, не из личного опыта (мое детство прошло в других районах, на Покровку я попала уже взрослой). Герман Борисович Гоппе в своей книге «Твое открытие Петербурга» вспоминает, что его бабушка, человек глубоко религиозный, упорно называла Покровскую церковь Пушкинской. И это не было кощунством – так уж слились в памяти нескольких поколений Коломна, Покровка, Пушкин…
А саму Покровскую церковь, как «малохудожественную» снесли в 1934 году.
Это, наверно, самая короткая наша передача. Так уж совпало, что почти одновременно Виктор Михайлович записал передачу с Владимиром Герасимовым – о том, где мог находиться «домик в Коломне». И попросил меня, уже на месте, о «домике в Коломне» не распространяться. Пришлось перестраиваться на ходу.
До сих пор жалею, что не слышала герасимовской передачи. Говорят, было очень интересно. Не сомневаюсь: умел Виктор Михайлович выбирать собеседников.
А на месте Покровской церкви – памятный знак серого гранита. Восстанавливать ее, кажется, не собираются. И еще – недавно зазвучало над Коломной грозное слово «реновация». Что-то будет…
Церковь с «бутылочкой»
Когда стоишь возле вокзала, всегда представляешь – как приезжает человек в город, откуда, зачем… А если дело происходит в Петербурге, в столице, то это особенно интересно – ведь Петербург – город приезжих.[8] Так повелось со времен Петра – прибывали со всех концов России, по своей или не по своей воле – и оставались. Молодой город насчитывает едва ли более девяти—десяти поколений жителей (если считать поколением 30 лет). Мы не знаем ни одного крупного русского писателя (до Александра Блока), который родился бы в Петербурге. Даже герои Федора Михайловича Достоевского, олицетворяющие для нас петербуржцев – и те приезжали в столицу учиться или работать. Если Париж, в каком-то смысле – олицетворение Франции, Рим – Италии, то столица России – наименее русский город из всех существовавших. Здесь всегда было большое количество иностранцев, многие из которых во втором-третьем поколении становились совершеннейшими россиянами, даже сохраняя, скажем, лютеранскую веру. Вспомним семьи Трезини, Бенуа, род Блоков…
Варшавский вокзал. Открытка начала XX века
А мы стоим сейчас у Варшавского вокзала, связывавшего когда-то Петербург с западными губерниями, а через них – с Европой. Он был одним из самых молодых наших вокзалов – после него построен только Финляндский.[9]
Строилась железная дорога Петербург—Варшава в несколько этапов. Сначала открылось движение поездов до Пскова, а в 1862 году – до Варшавы. И вокзал тоже строился поэтапно – сначала по проекту Ксаверия Скаржинского возвели два корпуса параллельно путям, и пространство между ними перекрыто кровлей. Главный фасад, обращенный в сторону Обводного канала, тогда напоминал здание Московского вокзала, демонстрируя, так сказать, стиль «ренессанс». С возрастанием объема перевозок здание вокзала стало тесным, и в 1860-х годах его перестроили. Автор проекта – архитектор Петр Сальмонович. Со стороны Обводного канала здание получило могучие арочные проемы, застекленные, пропускающие свет в крытый «путевой двор», и было увенчано часовой башенкой. Там, где стоит сейчас статуя Ленина,[10] находилось большое витражное окно. Позднее, правда, на этом месте построили часовню в память чудесного спасения царской семьи в Борках. (Кстати, именно здесь произошло покушение эсера Егора Сазонова на министра внутренних дел В. К. Плеве в 1904 году. Сохранилась фотография вокзала с разбитым центральным окном.)
Особенно интересен был вид на вокзал со стороны путей – мощные металлические перекрытия, новаторские конструкции – первые шаги нарождающегося «железного стиля». Рядом с вокзалом по проекту того же архитектора построили дома для служащих Варшавской железной дороги.
Отсюда с Варшавского вокзала уезжал к умирающему отцу в Варшаву Александр Блок. Помните, в поэме «Возмездие»?
Но все, что в небе, на земле,
По-прежнему полно печалью…
Лишь рельс в Европу в мокрой мгле
Поблескивает честной сталью.
Кстати, в недавние времена существовал проект уничтожения Варшавского вокзала, через него должна была пройти трасса, соединяющая Измайловский и Ново-Измайловский проспекты. Существовал и проект передачи здания вокзала Музею техники. То есть его всё время хотят закрыть, передать его функции соседнему Балтийскому вокзалу, но пока что это не осуществилось.[11]
Вознесенская церковь и Варшавский вокзал
Ну вот, раз уж мы заговорили о приезжих, вспомним об огромной массе людей со всей России, приезжавших в столицу на заработки. Это и сезонные рабочие, и те, кто уезжал на лето и возвращался осенью, множество заводских рабочих, наемной прислуги, грузчиков, извозчиков… Вот, здесь рядом Обводный канал, прорытый в 1803–1835 годах под руководством военных инженеров И. К. Герарда и – позднее П. П. Базена. Прошел он по южной границе города, и считалось, что строительство его поможет отвести невскую воду в случае наводнения. Последнее не подтвердилось, а «водной дорогой» Обводный стал почти сразу. По его берегам, как грибы возникали склады, фабрики – ведь подвоз грузов по воде дешевле, чем по суше. Может быть, именно здесь увидела поэтесса Мария Моравская героев своего стихотворения «Грузчики».
Утра зябнут под ветром, а вечер – сырой.
Лишь день утомительно жаркий.
Пахнет даже гранит березовой корой,
Там, где грузят глубокие барки.
Быстро, тачка за тачкой, провозят дрова
По скрипучим и шатким сходням…
Те же окрики слышались, те же слова, —
Прошлым летом, вчера и сегодня.
Мне их странно жалеть, этих крепких рабочих, —
Богатырь предо мной каждый грузчик.
Но их труд торопливый в белые ночи
Вызывает так много грусти…
О, я знаю для многих родные деревья
Стали только саженями дров.
Но иной, уходя в городское кочевье,
Горсть земли в котомке унес…
И мне кажется здесь, – я с ними тоскую.
С ними в город пришла с котомкой,
И когда я травинку меж плит поцелую, —
Не все расхохочутся громко…[12]
Церковь Воскресения Христова
И вот представьте себе огромные массы оторванных от родных мест людей, ютящихся по углам и баракам, работающих от зари до зари… Впрочем, об условиях жизни и труда рабочих мы знаем прекрасно, нас этому учили, мы читали об этом у классиков. Да, грязь, непосильный труд, тяжелое до озверения пьянство… Но интересно, что в конце XIX века именно в среде рабочих зарождается самое широкое и непревзойденное до сих пор трезвенническое движение. Надо отдать справедливость, возглавило его духовенство. И церковь Воскресения Христова рядом с Варшавским вокзалом – память о тех удивительных временах.
Эта церковь построена на средства «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной церкви» и передана в ведение Всероссийского Александро-Невского Братства трезвости. Проект архитекторов Германа Гримма, Густава фон Голи и Андрея Гуна. В народе ее называли «церковь с бутылочкой». Будто бы ее колокольня специально сделана похожей на бутылку. В храме хранилась икона «Неупиваемая чаша», перед которой пьющие люди давали обет трезвости и молили об исцелении. Кстати, еще эту церковь называли «кабацкой», потому что она якобы строилась на отчисления в течение года по одной копейке с каждой тысячи рублей прибыли каждого кабака Российской империи. Но, скорей всего, это легенда. Еще церковь называли «Варшавкой» – по местоположению, рядом с Варшавским вокзалом.
Основателями движения трезвенников в России считаются два священника – отец Александр Рождественский, священник церкви Воскресения Христова и отец Иоанн Острогорский, служивший в Сампсониевском соборе. Именно о. Александр стал инициатором строительства каменного храма на месте ранее существовавшей деревянной церкви. Строился храм около четырех лет, и во время революции 1905 года поступление средств практически прекратилось, что грозило остановкой строительства. Тогда купец Дмитрий Лаврентьевич Парфенов отдал свое личное состояние (многие тысячи рублей) на постройку, за что ему повелением Николая II присвоили чин статского советника. Храм освятили в 1908 году, а о. Александр умер в 1905, не дождавшись окончания строительства. Но он успел объединить разрозненные группы трезвенников во Всероссийское братство, целью которого было не только соблюдение трезвости, но и «развитие целостного христианско-органического начала жизни». Рядом с церковью по проекту того же Густава фон Голи возведено трехэтажное здание школы и библиотеки с читальней. Кстати, главный 1000-пудовый колокол новой каменной церкви назвали «Отец Александр», в память об основателе общества. И еще о. Александр ввел в обычай крестные ходы трезвенников в Троице-Сергиеву пустынь на Петергофской дороге.[13]
Обычно ходы проводились летом. С раннего утра у церкви Воскресения Христова собирался народ. Шли по Петергофской дороге, неся кресты, хоругви. Иногда крестный ход растягивался на 1,5–2 версты. К Троице-Сергиевой пустыни стекались и трезвенники из Царского Села, Ораниенбаума, Мартышкина, Красного Села. В 1914 году, например, в крестном ходе участвовало около 80 тысяч человек. Монастырская братия выходила навстречу паломникам, и в главном соборе пустыни совершалось богослужение. Богомольцев обносили хлебом и квасом, а в четвертом часу, под колокольный звон, они отправлялись в обратный путь. Кстати, большой вклад в трезвенническое движение внес митрополит Вениамин, тот, что был расстрелян большевиками в 1922 году. Сейчас он причислен к лику святых.
Памятник новомученикам Николаю II и Александре Федоровне около церкви Воскресения Христова
Церковь Воскресения Христова в 1930 году закрыли и возвратили верующим только в 1989 году. В Пасху 1990 года здесь состоялась первая служба. Кстати, и сейчас в храме проводится большая работа по распространению трезвого образа жизни среди населения. Традиционным стал молебен перед иконой «Неупиваемая чаша», которая по-прежнему находится здесь. Вот такая церковь с «бутылочкой».
Прошло… В сущности, не так много времени прошло, а как все изменилось. Нет уже «рельса» в Европу, на месте Варшавского вокзала – торгово-развлекательный комплекс. Жаль только, что хозяева (и проектировщики) комплекса практически не использовали тему старинного вокзала. Стекло, алюминий, плитка, искусственный мрамор – но как стильно выглядели бы металлические арки на заклепках, витражные окна, не замалеванные рекламой… И черный паровоз с красными колесами мог бы стоять на путях, и форма работников комплекса напоминать железнодорожную, и бронзовому станционному колоколу нашлось бы место. Мечты, мечты…
А совсем недавно между зданиями Варшавского вокзала и храма Воскресения Христова появился памятник императору Николаю II и его супруге, императрице Александре Федоровне. Средства на его установку собрали прихожане, а инициатором создания памятника стал настоятель храма, архимандрит Сергий.
