Текст книги "Твоя звезда"

Автор книги: Наталия Терентьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Что, Георгий, привел друга? – спросил дед Матвей как ни в чем не бывало.

Гоша сморщил нос, молча состроил деду рожицу, прошел через всю комнату к окну и залез на подоконник. Быстро достал телефон и уткнулся в него.

Матвей посмотрел на Степу.

– Его мать попала в больницу, – объяснил Степа. – Я – сосед.

– Что с ней?

– Я не знаю. Потеряла сознание, увезли на «скорой». Она ведь жена вашего сына?

Матвей пожал плечами.

– Кто теперь кому жена, кто кому сын – не поймешь. Где он, этот сын? Внука вижу – мой внук. А сын… Ну-с, присаживайтесь, вот стул, сейчас освобожу…

Матвей снял со стула стопку старых книг и журналов и придвинул стул к Степе.

Степа сел и огляделся. В комнате стоял небрежно застеленный диван, на котором, очевидно, спит Матвей, другой кровати не было, еще один стул, весь завешенный одеждой – серый растянутый свитер, джинсы, пара рубашек, носки, висящие внизу по перекладине стула, и хороший, слишком хороший для такого места стол – из золотистого благородного дерева, со слегка округлыми ножками. На столе был включен компьютер, на мониторе – открыт текст. Матвей заметил взгляд Степы и любовно погладил стол:

– Мой рабочий станок. – Он провел рукой по книгам, стоящим ровным рядом на полке над столом. – Всё мое.

Степа не понял, кивнул.

– Мои книги, – пояснил Матвей. – Я написал все эти буквы и слова.

– Ваши?.. – Степа прикинул – на полке стояло не меньше тридцати книг.

– Да, мои.

– То есть вы – писатель?

Матвей кивнул:

– Да.

Степа встал и подошел поближе. Как-то неловко. Столько книг у человека. А он и не знает такого писателя… Степа присмотрелся. На корешках книг было написано одно и то же имя «Вера Лялина». Он вопросительно посмотрел на старика. Опять Вера… Что же его преследует это женское имя… При чем тут какая-то Вера, если Матвей говорит, что это его книги?

– Псевдоним, – улыбнулся Матвей. – У меня чересчур резкое имя для такой нежной прозы.

– Можно? – Степа взял одну книгу.

«Васильковые поляны». Он полистал, прочел несколько абзацев. Какая-то личная драма, женский монолог, повествование от первого женского лица…

– Не слышали о такой писательнице? – усмехнулся дед Матвей. – Когда вышла именно эта книга десять лет назад, многие прочили мне общероссийскую славу… Да только где она теперь, общая Россия!.. Там же, где моя слава… Всё порознь, каждый о своем, все пишут, кто умеет и кто не умеет, кто в школе на тройки учился, кто совсем не учился, все пишут. И находят читателя. Премии получают. Сейчас это просто. Заплати – официально, по квитанции, деньги – и ты попадешь со своей книгой в серию – «Лучшая проза», «Золотая проза». Полторы тысячи рублей страница. Что хочешь пиши! Деньги плати – напечатают. Люди этим живут – издательства-однодневки, литературные союзы. Чудеса! Другое время, и я к нему не приспособился, увы. Но пишу. Потому что по-другому не могу. Пробовал не писать. Начинаю сходить с ума – мысли толкутся в голове, толкутся, не замечаю, что разговариваю вслух… Персонажи мои разговаривают.

Степа взял с полки еще одну книгу, на вид совершенно новую.

– Это в магазине продается? Можно купить? Глупый вопрос, то есть…

– Нормальный вопрос. Эту можно, другие уже нельзя. Вышел крохотный тираж, разошелся, как журналы, скоро выходит следующая. Иногда романы переиздаются, иногда нет. У меня в год выходят две-три книги. И я даже получаю за них деньги.

Степа не знал, что еще спросить, сам он книг давно не читал, из вежливости кивнул, листая роман. Положил книжку на стол, заметив, что сзади на обложке – фотография миловидной женщины средних лет.

– А… о чем ваши книги?

– О жизни. Возьмите, молодой человек, если хотите, прочтите. Не пожалеете. Все мои мысли о нашем времени, о душе, об одиночестве, о том, как каждому человеку, в любом возрасте хочется любви, тепла, понимания…

– Я не всякую книгу могу прочесть от начала до конца, – признался Степа.

– Почему?

Степа подумал.

– Отвлекаюсь на собственные мысли, наверное.

– А классику читали?

– Раньше нет. Теперь читаю. Пытаюсь. Купил Чехова.

– Интересно?

– Что-то – да.

– Ну, а современное? Что вы в последнее время пробовали читать?

– Когда к родителям ездил, что-то у мамы брал… Не помню названия… Без сюжета почти… просто разговоры, рассуждения… поток сознания… Не смог…

– Понятно.

Матвей сел на стул у своего рабочего стола, повернулся к Степе и молча улыбался, глядя то на него, то на Гошу, который вообще не обращал ни на кого внимания, увлеченно играя. Степе показалось, что мальчик чем-то похож на деда. Невысокий, крепенький, такая же круглая голова, светлые рыжеватые волосы. У Матвея, правда, волос осталось мало, только на затылке и висках. Но умные, совершенно ясные глаза смотрели на Степу внимательно и цепко.

– Чаю? – спросил Матвей.

Степа оглянулся. Плиты видно не было, у входа узкая дверь – явно в крохотную ванную комнату, которая была выгорожена прямо в комнате.

– Хорошая квартирка у меня, а? – подмигнул Матвей, подключив старый электрический чайник, металлический, со шнуром, в двух местах перемотанным черной изолентой. – Удобная. Всё под рукой, метров мало, убираться легко. Вот тебе чаёк, прямо на столе можно организовать, вот тебе холодильник… – Он открыл дверцу небольшого шкафчика у стола, в нем оказался маленький холодильник, Матвей достал открытую банку сгущенки, из которой торчала столовая ложка, с сомнением покрутил ее в руках и поставил обратно. – Душ, правда, в коридоре, грязно там очень, но я в баню хожу. В комнате только раковина и туалет, всё аккуратно, всё мое. Я вот Гошу в баню приглашал, да Вера не разрешила. Вера – женщина серьезная, успешная, как теперь говорят. Я надеюсь, с ней ничего страшного не случилось?

Степа замялся.

– Надо звонить в больницу. Я ведь не знаю, куда ее увезли. Надо искать, звонить.

– Доработалась наша Вера. За квартиру выплачивала. Я ей говорил: ну, и зачем тебе такая квартира? Куда тебе три комнаты? Столько окон!.. На двух человек-то!.. В каждой комнате по два, а то и по три окна, кухня вообще стеклянная, как аквариум… Вот у меня одно окно – я в него смотрю и зимой, и летом. Вижу, как распускаются почки, прилетают птицы, желтеют и опадают листья, падает снег… А что увидишь в дюжину окон да еще с высокого этажа? Облака из московских ТЭЦ?

– У меня такая же квартира, – заметил Степа.

– И три комнаты?

– Нет, две. По-другому сделано. Но окон столько же.

– А живешь с кем?

– Один, – пожал плечами Степа.

Он уже понял, что Матвей не смотрел, скорее всего, фильм Мазорова. Телевизора в его комнате не было. Как непривычно и хорошо – когда тебя не узнают, не рассматривают, не сообщают, что в фильме ты другой, лучше… голосом другим говоришь, буквы правильно произносишь…

– Почему у вас такой псевдоним? – спросил Степа. – Потому что Вера… – Он кивнул на Гошу.

– Сначала псевдоним появился, а потом уж Вера, мать моего внука, – засмеялся Матвей. – Если ты об этом. Я уже пятнадцать лет – Вера Лялина. А Гоше – семь. Нет, восемь. Георгий! Тебе сколько лет? Георгий!..

– А? – Мальчик поднял глаза от телефона.

– Сколько тебе лет?

Гоша молча стал дальше играть.

– В общем, – улыбнулся писатель, – я раньше был Тимуром Брониным. Детективы писал. Хорошо продавались в девяностые. Потом трупы стали сниться, да и думать я стал о другом, вот, поменял сегмент, как говорят в моем издательстве. Про детективы Бронина тоже не слышал?

– Нет… – Степа покачал головой. – Вы извините, я просто современные книжки как-то не очень…

– Ясно. А сам – кто?

– Я? – Степа подумал. – Автоэлектрик.

Матвей взглянул на руки Степы.

– И что, машины чинишь?

– Сейчас нет.

– А чем зарабатываешь?

– Ничем.

Матвей хмыкнул.

– Прямо как я. А в доме тогда как в Верином живешь? Там квартиры большие, дорогие, для тех, кто умеет что-нибудь продавать.

– В кредит купил. Как раз вот… не знаю, чем дальше платить. Деньги закончились.

– Ясно. Хорошо, когда денег нет, они закончиться не могут, – улыбнулся Матвей. – Вот как у меня.

– Я всегда думал, что писатели хорошо живут… – удивился Степа.

– Кто как, – пожал плечами Матвей. – Вот я квартиру свою старую продал. Эту комнатенку купил. Часть денег сыну дал на его дело, часть потихоньку проживал. Год назад деньги закончились. И сын все деньги профукал, обещал отдать вдвойне – болтал, я не просил отдавать. А теперь как бы снова не пришел – на хлеб просить. Но пока не появляется. Крутится как-то сам.

– Я вам Гошу оставлю… – осторожно сказал Степа.

Матвей молча открыл холодильник.

– Смотри.

Степа тоже молча посмотрел на пустые полки. Сгущенка, полбатона хлеба, тарелка, на которой лежал засохший кусок сыра, и остатки вареных макарон в глубокой тарелке.

– Нечем кормить мне Гошу. Оставишь – конечно, хлеба с макаронами дам. Сегодня. Завтра – не обещаю.

– Как нечем? Но… – растерялся Степа.

– Нечем. До пенсии осталось две недели. У меня триста рублей. За комнатку коммуналку заплатил, электричество, телефон, пару раз в аптеку сходил – всё, пенсия закончилась.

– А… а как же вы живете?

– Крупы варю. Ребенка так нельзя кормить. И жизнь у меня безалаберная. Ему в школу ходить надо, уроки делать. А я сижу, пишу – дня иногда не замечаю. Если соседи орут – до четырех, до пяти утра пишу. Всё равно не уснешь. Соседи у меня беспокойные. По двенадцать человек в таких вот апартаментах, как у меня, живут. Спят вповалку и в очередь.

– А ваши книги продаются в магазинах?

Матвей улыбнулся:

– Конечно.

– Почему же вы деньги за них не получаете?

– Деньги получает тот, кто издает книги и кто их продает. А писать – это дело такое, романтическое, не про деньги… Да и не дело вовсе. Разве это дело? Сегодня пишу – завтра в парке весь день гуляю, на людей смотрю, с кошками бездомными разговариваю…

Степа с сомнением слушал старика.

– В Интернете прочитай про меня, – сказал Матвей. – Вера Лялина – любимый автор многих женщин.

Степа засмеялся.

– Что ты? – слегка нахмурился Матвей.

– А я – любимый актер многих женщин.

Матвей присмотрелся к нему.

– Не знаю тебя.

– Я только в одном фильме играл, но в очень известном.

– Большую роль?

– Главную.

– У него там волосы крашеные! – объявил Гоша, не отрываясь от телефона.

– Слышишь, значит? Сгущенку будешь? Отковыряем сейчас… Там под корочкой еще пара ложечек есть, для внучка моего… Слезай, сынок… – Матвей похлопал Гошу по коленке. – Так ты на самом деле богатый, значит? Раз артист…

– Нет. У меня тоже закончились деньги. Но у меня не триста рублей осталось, чуть больше. Я понял. Хорошо, я вам дам денег на еду. И Гоша пусть у меня живет.

– Мне денег не надо. А за Гошей присмотришь? Ты ведь не каждый день пьешь?

– Нет, не каждый.

– А вообще пьешь почему?

Степа пожал плечами.

– От слабости? – спросил Матвей, очень внимательно рассматривая Степу, так, что тому стало неловко.

Степа отмахнулся:

– Временное.

– Не заметишь, как станет постоянным, – проговорил старик. – Не в моих правилах учить, но…

– А в книжках вы не учите жизни? – удивился Степа.

Матвей, молча покачав головой, достал две чашки и стакан с отколотым краем. Заварил один пакетик чая на всех, положил сгущенки в каждую чашку, отковыряв ее со дна.

– У меня здесь персонажей – видал сколько? По коридору бегом бегают или ноги таскают… В каждой такой комнатке – роман с продолжением, пиши не хочу. Кого тут только нет! Беженцы всех родов и видов.

– В смысле? – не понял Степа.

– Все откуда-то или от кого-то бежали. Кто от войны, кто от родных, кто от неудач, кто за счастьем в Москву, кто от самого себя. Вот я и наблюдаю за ними. И не писать не могу, я уже тебе говорил. Я, кстати, еще недавно сутки-трое работал, так у меня побольше денег было. Гошу даже в детский театр водил, билеты на пятый ряд покупал. Но теперь всё – возраст, погнали. Кому такой сторож нужен!.. И в дворники не берут, там все братья и дяди вот этой чумазой мелкотни, которая сейчас по коридору бегала, работают. Вдесятером наш палисадничек метут. Я когда-то его за полчаса утром убирал.

– Вы работали дворником? – изумился Степан.

– А что тут такого? Поэты всю дорогу истопниками работали, да кем только не работали! Не всем же в Переделкино да в Америке жить.

– Удивительно…

– Да, я пробовал в школе работать, когда моложе был. Но сил и нервов столько уходило – на написание книг совсем ничего не оставалось. А у меня же читатели, они ждут, письма пишут вот мне в Интернете…

Степа слушал с сомнением, поэтому Матвей, ухмыльнувшись, открыл что-то в компьютере, кивнул:

– Хочешь, вот, посмотри! Пишут мне…

– Да нет, ладно, я верю… Просто странно… Неужели вам так хочется писать, что вы добровольно живете вот так… – Степа обвел глазами комнатку.

– Мне нравится, как я живу! – рассердился Матвей. – Я хорошо живу! Сам с собой в ладу. Мне всего хватает. Не нравится – не живи так. И сейчас уходи, всё! Мне работать надо, главу заканчивать. А то я выйду оттуда и иногда войти обратно не могу.

– Откуда? Куда? – не понял Степа.

– А из того мира, – совершенно серьезно ответил Матвей. – Это ведь мир параллельный. Я ничего не придумываю. Это там есть. И я иногда вижу, слышу, иногда зайти туда могу. А иногда – всё. Закрыто – и всё тут. Ничего не вижу, не знаю. Схематически придумать могу, а всё мертвое, потому что придуманное. А вот когда дверца-то открывается – то всё по-живому идет. И отклик тогда другой. Женщины Вере Лялиной пишут, рассказывают о своих судьбах, кто совета просит, кто хочет, чтобы она, то есть я, написала о них…

– И вы пишете? – осторожно спросил Степан, потому что всё больше убеждался, что дед Гоши – человек необычный. «Старик»! Известная писательница Вера Лялина, а не просто старик!

– Иногда. Но это всё не то. Главное всё – там… – Матвей показал куда-то мимо Степы, мимо окна, мимо всего. Лицо у него стало мечтательным. Старик задумчиво покачал головой, как будто оттуда ему что-то сказали.

– Что? – спросил Степа. – Слышите что-то?

– И слышу, и вижу, так что идите, идите… пока дверь не закрылась…

Степа успел заметить, что на сайте, который открыл Матвей, рядом с фамилией «Лялина» стояла фотография достаточно молодой, красивой женщины с тонким лицом, задумчивыми глазами. Женщина длинными изящными пальцами теребила шелковый розовый платок, накинутый на шею, смотрела на тебя внимательно, в уголках рта пряталась улыбка… Степа взял отложенную книгу. Да, та же женщина. Чуть другой ракурс, и лицо – то же, да не то, как будто в зеркале снимали, ну да… родинка на другой стороне, платок чуть светлее…

– Что? Хороша? – усмехнулся Матвей.

– А кто это?

– Это я. Вера Лялина.

– А на самом деле?

– Не знаю, – пожал плечами Матвей. – Нашел где-то фото. Оно одно и есть, на всех книгах. Тут меня попросили дать другую фотографию, порадовать читательниц, а я говорю: «Где ж я вам другое фото возьму?» Так они сами фото перевернули, подсветили по-другому, сейчас ведь все можно сделать в компьютере. Из старика – младенца, если надо. И наоборот. Вот такая теперь фотография на книгах.

– Здо́рово…

Степа опять взял книгу. Да, немного другая женщина, та же красотка, но чуть уставшая. Поплыл овал лица, стал менее четким, собрались морщины у глаз. Даже взгляд стал менее ярким. Женщина как будто постарела лет на пятнадцать, но осталась такая же красивая, и в глазах – та же загадка.

– А как же вы ходите на встречи со зрителями… то есть… с читателями?

– Да никак. Ходила вместо меня одна актриса пару-тройку раз. Глупышка такая… В областном театре когда-то работала, играла совсем мало, потом дома засела с ребенком, никто толком ее и не знал. Я ей тексты для встреч писал, чтобы знала, что говорить, просил, чтобы учила наизусть цитаты великих и мои ответы, но если ее что-то неожиданное спрашивали, такие казусы бывали… Теперь она уехала в Австралию, навсегда, и я даже рад. Потому что проболтаться могла.

– А почему ее фото на книгу не поставили? – поинтересовался Степа. – Это ведь не она?

– Не она. Так сначала я вот это фото нашел, жил с этим несколько лет, а потом уже – похожую актрису! Случайно, кстати. С Гошаном ходили на ёлки, там Снегурочка была. Стояла и молчала, улыбалась – прекрасная, как Царевна Лебедь… И я аж ахнул – так это же просто моя Вера Лялина! Я потом к ней подошел, она всё понять не могла, в чем дело, переспрашивала, не верила, сама схожесть не видела. А книжки мои читала. Но когда ее попробовали сфотографировать – у нее никакой загадки в глазах. А у этой – есть.

Степа заслушался старика. Если он так пишет, как говорит – слово за слово, ведет-ведет тебя куда-то, петелька-крючочек, петелька-крючочек, и ты уже забыл, о чем думал до того, как слушать стал, то понятно, почему его женщины с удовольствием читают.

– И что, все в издательстве знают, что вы мужчина, – и никуда это не просочилось?

– Ну, во-первых, не все… А во-вторых – кому это нужно!.. – вздохнул Матвей. – Ты на тиражи мои посмотри. Даром что в любви и дружбе читательницы признаются. Но прочитают несколько тысяч человек мои книги или не прочитают – ничего на этой земле, к сожалению, не изменится.

– А вы пишете, чтобы изменилось? – негромко спросил Степа.

– В том числе и для этого. Есть такое слово «призвание». Не слышал? Так вот, когда тебя призвали, ты уже по-другому не можешь. Гоша! – окликнул старик внука, который допил чай и, не замечая этого, снова взял пустую чашку. – Что делать с ним?

– У него тоже свой мир, как у вас, – заметил Степа.

– Э-э, нет. У него мир – чужой. И его завлекают в этот мир.

– Кто? – засмеялся Степа. – Американцы? Жидорептилоиды, которые построили себе бункеры на случай Третьей мировой? И сами ее раздувают?

– Ты зря смеешься, какой же ты глупый! Понятно, актер. Да, американцы, которые хотят захватить мир. Практически уже захватили.

– Это у вас с советских времен осталось, наверное. Тогда все врагов вокруг видели, искали американских шпионов.

Матвей прищурился.

– Самое обидное, что таким глупым и неразвитым, как ты, можно вложить в голову всё что угодно.

– Я иногда новости смотрю, – обиделся Степа. – И Толстого читал по программе.

– Толстой тебе про шпионов рассказал?

– Нет. Но…

– Ты глупый. Займись собой, пока не поздно, пока совсем не спился. Знаешь… Оставляй мне Гошу.

– Вам же кормить его нечем!

– Ничего, пусть макароны поест. Потом придумаем что-нибудь. Соседка Нинель накормит – видел толстуху, ходила по коридору? Тоже одна живет, и деньги у нее есть. Свою квартиру сдает, здесь живет, ест с утра до вечера. Говорит: есть перестану, только если взорвусь. Вот, накормит Георгия, женщина ведь! Не даст с голоду погибнуть. Это лучше, чем с таким глупцом он будет жить, пусть даже временно. Глупость заразна! Не верит он, что американцы хотят захватить мир!

Степа не мог понять, отчего так рассвирепел дед Матвей.

– Давай, давай, иди!

– Нет. – Степа постарался сказать это как можно тверже. – Матвей, он пойдет со мной. Вы… пиши́те книги, а я с Гошей справлюсь как-нибудь. На это ума хватит. Гошан, вставай, двигаем к выходу!

Мальчик кивнул, встал, не отрываясь от телефона, и пошел к выходу из комнаты.

– Мне его даже и положить спать некуда, – пробурчал Матвей. – Могу пойти к Вере домой, да без ее разрешения как-то мне это несподручно.

– Там дверь захлопнулась, – неожиданно соврал ему Степа, сам не зная зачем, подчиняясь какой-то непонятной пока, неопределенной мысли. – Когда Веру уносили. Я надеюсь, ее скоро отпустят.

– Верка здоровая баба, вон деньжищ каких заработала, в дом буржуйский поселилась… – пробормотал Матвей. – Сколько миллионов квартиры ваши стоят?

– Много, – кивнул Степа. – Очень много. Мне за съемки прилично заплатили, всё равно не хватило.

– Машина небось у тебя «ламборджини»? – прищурился Гошин дед.

– Да нет, обычная «тойота».

– Мне всё равно! Я четыре года без холодильника жил и – ничего.

– Почему?

– Хотел понять, как раньше люди жили, когда у них ничего не было, а они счастливые были. Не то, что сейчас, с жиру бесятся, то девки голодают добровольно, до костей худеют, то еще хуже – пол себе меняют… Ты, Степан, иди за пацаном, иначе не ровен час он заиграется, уйдет, не разбирая дороги, потом искать его будешь. Однажды так было. Шел от меня домой, я в окно за ним смотрел, провожать не пошел. А что тут – близко, дойдет, думаю. Так он мимо дома протопал и ушел куда-то, с милицией потом возвращали.

Раздался звук сообщения в компьютере. Матвей показал Степе:

– Вот, видишь? – Он ткнул мышкой. – Читай: «Верочка, как ты была права! Сошло с меня это чувство ненужности. Я вчера вечером решила – не буду я больше от него ничего таить, взяла прямо так и сказала…» Видишь?

– Вы их обманываете, – заметил Степа.

– Вовсе нет! – Матвей подбоченился. – Ты не поймешь. Им нужна собеседница и романы мои нужны. Они себя узнают в героинях – в молодых, прекрасных. И хотят слышать мои советы.

– Как вы можете что-то советовать женщинам? – удивился Степа.

– А кто им еще посоветует? Такие же глупые, как они? Их подружки и сестры, безграмотные и самоуверенные, или мамы, родившиеся в другое время?

– Вы тоже родились в другое время…

– Я – писатель. Я живу и там, и здесь. Нигде и везде.

Степа с сомнением взглянул на Матвея. Надо хоть попробовать почитать, что он пишет. Так уверен в своей избранности и исключительности…

Гоша, приостановившийся было с телефоном у двери, тем временем вышел в коридор, не оборачиваясь ни на деда, ни на Степу, не поднимая головы от своей игры.

– Слова – это мысли и чувства. Э, где тебе понять!.. – Матвей махнул на Степу рукой.

Степа ничего отвечать не стал, лишь пожал плечами (с чего Матвей решил, что он совсем неразвитый?), кивнул писателю на прощание и побыстрее пошел за Гошей. Он видел, как маленькие смуглые мальчики подставили тому подножку, Гоша спокойно перешагнул и пошел дальше, всё так же глядя только в телефон.

Степа догнал Гошу, отобрал у него телефон. Мальчик неожиданно закричал, да так, что женщина, которая шла навстречу, неодобрительно покачала головой:

– Бьют детей, а потом удивляются, что у них вырастает! Что посеешь, то потом тебе на голову и…

Степа не стал дальше слушать, в растерянности вернул Гоше телефон.

– Ты чего так орешь?

– Не твое, не бери. Это моя эта… – Гоша телефоном почесал голову, – сейчас… собственность.

– Молодец. Кто научил?

– В школе…

Степа засмеялся.

– Да ладно! Класс у тебя какой?

– Второй.

– Как урок называется?

– Окружающий мир и эта… экономика!

– А при чем тут экономика? – хмыкнул Степа. – Хотя, конечно, в каком-то смысле это и есть окружающий нас с тобой мир… И что вы там делаете?

Гоша подумал.

– Этот… типа… как там… кредит…

– Кредит? На что? На чупа-чупс? Все, будешь меня консультировать. Давай завернем в магазин, купим чего-нибудь, отнесем Матвею и себе тоже на ужин.

– Дед не возьмет, – помотал головой Гоша.

– Почему?

– Мама всегда ему еду носит, а он ругается, выбрасывает даже…

– Зачем?

– Чтобы… – Гоша подумал, – чтобы мама не носила еду.

– Я понял. Тебе уроки надо делать?

– Неа.

– Совсем?

– Ну там… писать букву «ж». И еще это… типа… придумать… свой бизнес.

– Придумал? – хмыкнул Степа.

– Не-а. Димка говорит – надо, чтобы круто было, как у его папы…

– А папа чем занимается?

Степа и не мог предположить, что ему будет так интересно разговаривать с ребенком.

– Мой?

– Нет, Димкин. Ты же про своего ничего не знаешь.

– Знаю, – сказал Гоша. – А мама думает, что я не знаю.

– И что ты знаешь?

– Он нас бросил.

– Необязательно, – пожал плечами Степа. – Может быть, твоя мама его бросила. Или он служит в таком месте, что ему нельзя временно к вам приезжать. Такое тоже бывает. Например, если он на атомной подлодке. Или в космосе. Так что не переживай. Ты почему в таких ботинках?

Степа только сейчас обратил внимание, что Гоша почему-то в разных ботинках. Один синий, другой темно-серый, на толстой рифленой подошве.

– Я не нашел второй ботинок.

– Что, у обеих пар?

– Нет. Просто вот эти… синие… промокают. Мама говорит – не надевай их, сегодня лужи.

– Поэтому ты хотя бы один непромокающий надел, да? – хмыкнул Степа. – Логично. Я бы тоже так сделал.

По дороге домой Степа дозвонился в «скорую», с трудом узнал, куда увезли Веру, пытался позвонить деду Матвею, но тот, наверное, уже сел работать, на звонок не отвечал.

– Ну что, Гошан, придется тебе со мной недельку перекантоваться. Маму твою пока лечить будут. Уроки пошли делать. С экономикой я тебе не помогу, я не по этой части. Могу только подсказать, как профукать кредит. Так что будешь букву «ж» писать.

– Не! Это на потом. У меня каникулы.

– Как каникулы? – удивился Степа. – Осенние? Не рано? Еще ведь октябрь, начало только…

Гоша прожал плечами и снова уткнулся было в телефон.

– Э, нет, убирай телефон. А то ты с ним с ума уже сошел. Ничего не видишь и не слышишь. Сейчас перекусим и спать. А завтра пойдем в театр. Ты был когда-нибудь в театре?

– Не, не хочу, – твердо ответил Гоша. – Мы с мамой ходили, мне не понравилось. Я ушел.

– Ушел?

– Да. Тупо.

– То есть вот это – не тупо? – Степа щелкнул по его телефону. – А театр – тупо?

Гоша кивнул.

– А фильм мой ты досмотрел до конца?

– Да. Там круто. Ты там… – Гоша с восхищением посмотрел на Степу. – Крутой.

– Ясно. А книги – тупые?

– Тупые. Отстой.

– Ты хорошо читаешь, быстро?

Гоша пожал плечами.

– А мама тебе читает?

– Да ну, неохота.

Степа шел рядом с крохотным, по сравнению с ним, человечком и думал: неужели его отделяет от Матвея и даже от его родителей такая же пропасть, как Гошу от него? Он сам в семь лет стихи наизусть шпарил, читал уже два года увлеченно. Потом, правда, любовь к книгам как-то уменьшилась, особенно когда в театральный поступил. Никто вокруг не читал, к зачетам по литературе мучились, краткое содержание друг у друга списывали, кто где нашел получше…

– Как-то ты мне со стороны больше нравился, когда мы в лифте встречались, – заметил Степа.

Гоша взглянул на него.

– И ты мне.

– Смелый. А деваться тебе некуда. Будешь со мной жить пока. Дед Матвей тебя не берет.

– Я один буду дома, – заявил вдруг Гоша. – И тебя не пущу. Ты придурок.

– Ты не боишься, что я возьму тебя и… – Степа показал, как он кулаком делает из Гоши лепешку.

– Не-а, – сказал Гоша и на всякий случай отодвинулся от Степы.

– Хорошо, пожалуйста. Номер мой запиши и звони, если что. Очень ты мне нужен.

В лифте Гоша встал в угол, подальше от Степы, и продолжал играть.

– Тебе выходить! – кивнул ему Степа, когда лифт остановился на его этаже.

Мальчик молча вышел, продолжая играть.

– Ключ твой у меня! – Степа протянул мальчику ключ, увидев в глазах того некоторое сомнение, и решил спуститься к нему через некоторое время. Через… полчаса, например.

Степа приехал на свой этаж, подошел к двери и сначала не понял, что происходит.

На двери была наклейка с плохо читаемыми буквами «Опечатано» и письмо. На письме написано «Заказное»… Как странно, не вручили и в ящик внизу не положили… Думали, наверное, что он дома – сквозь замочную скважину видно, что внутри горит свет. Или вообще ничего не думали – всем всё равно. Не пойдет же такой бесправный и никому не нужный человек добиваться правды? Да и правда явно будет не на его стороне.

Степа быстро открыл конверт и проглядел письмо. Решение суда… Всё решили без него? Хотя он как-то так и думал. Были же предупреждения… Ему звонили, звонили, и всё так не вовремя… Пугали, угрожали… предлагали взять кредит на кредит, что, собственно, он один раз и сделал… Но почему шесть месяцев… Он думал – четыре… Оказывается, он не гасил долг и не платил проценты уже полгода… Или они не так считали, или как-то быстро прошло время… куда-то оно потерялось…Время, его, Степы, время потерялось.

Недолго думая, Степа порвал тонкую полоску бумажки и открыл дверь. То, что он прочитал в приложенном к постановлению письме, было понятно. Он ожидал этого. Квартира его оплачена не полностью, и ее теперь забирают за долги. Главное, чтобы не забрали машину. Машина оплачена, но ведь и она может пойти в счет долга? Разобраться в этом трудно, Степа никогда ничего не докажет, истории он такие слышал и каждый раз ужасался, думая, что лично он бы не выпутался… На юристов денег нет, а сам он не справится, ни одного заявления написать не сможет, а тем более внятно выступить на суде. Да и чем бы он попробовал оправдаться? Глупостью?

Степа прошел на кухню, налил полный стакан вина, поднес было ко рту и остановился. Нет. Так дело не пойдет. Он вылил в раковину вино и из стакана, и из бутылки. Он и так столько времени потерял – в прямом смысле.

А насчет квартиры… Почему он думал, что есть еще два месяца? Он не сильно вникал в условия рассрочки, тем более они были какие-то оригинальные, ему показалось, очень выгодные, но вот это как-то запало в голову – шесть месяцев, в течение которых надо погасить хотя бы часть долга. Нельзя не выплачивать… А еще ведь проценты по второму кредиту, тот ничего толком не покрыл, лишь половину… И больше не дают, он же не платит проценты вовремя. А из чего ему платить? Когда он в долг сам у себя живет. Так что теперь делать? Не ждать же, когда его выведут под руки… Глупость ужасная… То есть получается, что все те деньги, которые он заплатил за квартиру, просто пропали? Как это выяснить? У кого? Надо пойти к какому-нибудь юристу, и жить ведь где-то надо…

Степа увидел, как на телефоне высветилось милое, так хорошо знакомое, до каждой родинки и складочки, лицо Веры. Его Веры, которая ушла от него. Почему она звонит именно сейчас? И почему звонит, а не пишет?

– Василёчек, привет, – ласково, как всегда, пропела Вера. Она ласковая и умеет говорить так, что сердиться на нее совершенно невозможно.

– Привет, – вздохнул Степа.

– Ну-ка включи видеосвязь, ты где сейчас?

– Дома, – сказал Степа и послушно включил видеосвязь.

– Фу, опять пьешь? – Вера наверняка увидела бутылки, которые стояли по всей кухне.

– Нет. Уже нет.

– Хорошо. Тогда… – Вера сделала паузу. – Тогда я сейчас приеду. Не возражаешь? Никого не ждешь?

Степа подумал. Вообще-то он вошел в опечатанную квартиру… Он ведь не знает, когда придут его выселять. И что ему будет за то, что он сорвал эту неприятную бумажку.

– Нет, не жду. Приезжай.

Это глупо. Это не нужно. Вера – чужая жена. Но когда она говорит «приеду», отказать ей невозможно. Степа ее не приглашал. Он просто согласился.

Степа прошел в ванную и глянул на себя в огромное зеркало. Да. Странно еще, что его кто-то узнаёт. Сам он себя не узнаёт.

Он стоял под горячим душем и думал о том, что же теперь делать и куда идти. До того, как Степа купил эту квартиру, он жил в общежитии, потом снимал квартиру вместе с двумя однокурсниками. Это было весело, но жизнь была похожа на сумасшедший дом. Когда шли съемки фильма, в Москве он почти не бывал. Куда ему идти теперь? К кому? Возвращаться к родителям?