Текст книги "Блондинка в Монпелье"

Автор книги: Наталия Левитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5
Безумная новость

И вот, перебирая воспоминания, словно хрустальные чётки, я мысленно добралась до четверга, до той границы, откуда начиналось полное забвение…

День стартовал прекрасно, как и все остальные, было солнечно и прохладно. Как говорится, ничто не предвещало. Я приготовилась с восторгом отдаться ещё одному волшебному дню, но никак не могла запретить себе думать о работе. Совершила ритуальный обзвон – Тане, секретарше Вике, главному бухгалтеру, в отдел продаж. Все удивлялись не тому, что я контролирую их даже из Франции, а почему не звоню каждые двадцать минут.

– Бьёшь себя по рукам? – догадалась Татьяна, совладелец компании.

– Елена Владимировна, вы что, телефон вчера в море утопили? – нервно спросила Вика. – Я жду-жду, а вы всё не звоните! Пожалуйста, у меня опять накопилась бездна вопросов. Спросить, как вы понимаете, не у кого. Потому что Татьяна Николаевна вообще ни в чём не разбирается! – сдавленно прошипела она…

В четыре часа я бросила арендованный «Ситроен» на одной из улочек с булыжной мостовой в районе площади Комедии – главной площади города, где перед Оперным театром красовался заросший зеленью фонтан Трёх граций. Прогулялась по центру, заполненному толпами весёлой молодёжи, не спеша добралась до площади Жана Жореса. Там, под большими навесами, шумели уличные кафе. Туристы и студенты в атмосфере всеобщей расслабленности и легкомыслия потягивали напитки и вели бесконечные беседы, в то время как между столиками ловко маневрировали официанты. На тротуаре стояли громоздкие чёрные доски-треноги, исписанные мелом, или изящные пюпитры с меню. Гул голосов и звяканье приборов, звон посуды и смех висели над площадью, словно густое марево.

Я сидела за столиком, наблюдала за бесконечным перемещением народа, а в голове, сцепившись зубчиками, работали шестерёнки: главный бухгалтер подбросила проблему. Ощущение праздничной беззаботности как рукой сняло…

Мы договорились с Наткой, что перекусим в кафе после занятий, а потом придумаем себе какое-нибудь развлечение.

Я издали увидела мою крошку – она шла в толпе друзей и, очевидно, являлась эпицентром их маленькой компании. Лица немок были обращены в сторону дочери, высокий бразилец шёл, склонившись к её плечу, и что-то рассказывал, а черноглазая венесуэлка держала Натку за руку.

Поднявшись из-за стола, я помахала ребятам, чтобы привлечь внимание дочери. Вскоре она попрощалась с одноклассниками и подошла ко мне.

– Ты сегодня обедала?

– О, да! Слопала сэндвич из багета.

– Где взяла?

– Купила!

– Да неужто? – удивилась я.

Бесконечные лотки и витрины с едой являлись неотъемлемым атрибутом пешеходных улиц города. Отрытые магазинчики под зелёными и красными балдахинами соблазняли прохожих бриошами, круассанами, пончиками, миндальными пирожными «macarons» всех цветов радуги и живописными сэндвичами из разрезанных багетов с начинкой из салата, ветчины, козьего сыра и так далее.

Но дочь если и делала поползновения в сторону соблазнительной уличной еды, то лишь мысленно. И дело было не только в желании сохранить фигуру…

Помню, как-то в Париже мы с ней решили перекусить на скорую руку между двумя экскурсиями. В районе метро Бланш, рядом со знаменитым кабаре «Мулен Руж», подстёгиваемые голодом, сгоряча заскочили в палатку, где смуглый араб жарил «les crêpes» – огромные блины диаметром в полметра. Нафаршировав, он сворачивал их треугольником.

– Jambon et fromage, s’il vous plaît, monsieur, – заказала Натка и тут же перевела мне: – Возьму с ветчиной и сыром.

– Отлично. И мне то же самое! Скажи ему.

Араб тем временем приступил к манипуляциям: щедро навалил резаной ветчины на распятый на плите солнечный блин, подхватил из контейнера горсть тёртого сыра… Мы с дочкой впали в оцепенение, не в силах отвести взгляда от его тёмных пальцев с серыми ногтями… Он и не подумал надеть одноразовые перчатки!

Как можно?!

У Натки, вероятно, остановилось сердце. Потрясённый до глубины души ребёнок, не дыша, следил за движениями повара. Вот он, бросив на нас маслянистый взгляд, добавил начинки, типа, «для красивых девушек ничего не жалко!». Одновременно принял мелочь – семь евро монетами – и бросил в ящик кассы. Почесал затылок, потом висок, вытер руки о замызганный передник…И в конце концов вручил нам по увесистому горячему конусу, завёрнутому в салфетки.

– Я это есть не буду, – прошептала дочь.

Мы удалились на пять метров от палатки и отдали добычу бездомному, клошару. Они в этом районе встречались в избытке…

Насколько я поняла, и здесь, в южном средиземноморском городке, царили столичные нравы: продавцы подавали покупателям бриоши и багеты голыми руками. Нам с Наткой это казалось дикостью. Представляю, какой бы поднялся гвалт, если бы такой фокус попыталась проделать продавщица у нас в магазине. Её бы сожгли на костре негодования.

Но здесь, очевидно, существовали другие стандарты чистоты.

Что поделаешь, везде свои обычаи!

Вот почему я удивилась, узнав про съеденный Наткой сэндвич. Наверное, дочь умирала от голода, раз поступилась гигиеническими принципами…

Вообще, я считаю, что ребёнок чересчур загрузил себя на курсах. Могла бы не брать индивидуальные уроки после обеда или, наоборот, отказалась бы от групповых по утрам. Но Натка, вероятно, решила выжать всё возможное из месяца занятий и вернуться домой синхронным переводчиком.

Мы заказали салат.

– А ты знаешь, кто такой Жан Жорес? – спросила Натка.

– Конечно, – не моргнув глазом ответила я. – Тот солидный бородатый чувак, что стоит в центре площади.

– Но кто он?

– Доча, нехорошо напоминать мамочке о некоторых пробелах в её образовании. Если ты уже посмотрела в Интернете, чем прославился этот суровый дядька, то просто скажи. И всё.

– Угу. Он – видный французский политический деятель, социалист, историк и философ. Его застрелили в парижском кафе в тысяча девятьсот четырнадцатом, в год начала Первой мировой войны. Это из-за него в Советском Союзе стали называть мальчиков Жоресами.

– Вон откуда ноги растут! Так значит знаменитый Жорес Алфёров, нобелевский лауреат, красавец-мужчина, обязан именем этому самому французу? – я кивнула в сторону памятника.

– Получается, что так.

– Ух ты!

– И кстати… Ты помнишь Анатоля Франса? Мы говорили о нём недавно.

– Конечно.

В тот же вечер, когда Натка процитировала знаменитого литератора, я нырнула в Интернет и бегло просмотрела несколько его произведений. Теперь могу поддержать в течение получаса беседу в кругу профессоров филологии. Если хочешь говорить со своим ребёнком на одном языке, надо разделять его интересы. Мне ещё очень повезло, что Натка увлекается литературой, а не биологией. Иначе пришлось бы изучать способы размножения мокриц, а это, подозреваю, жесть!

– И что насчёт Анатоля Франса?

– Они с Жаном Жоресом были близкими друзьями.

– Круто.

Но потом я вдруг отключилась от действительности.

Натка и дальше что-то рассказывала, она безостановочно щебетала, но я ничего не слышала. Проблема, поставленная передо мной бухгалтером, занимала все мысли, необходимо было как можно быстрее её решить и дать распоряжения.

Когда руководишь собственным делом, производственные проблемы – твоя круглосуточная головная боль. Их более чем достаточно. Вот и сейчас я вдруг поняла, что поступила ужасно неосмотрительно. Как я могла на целую неделю удрать в Монпелье?! О чём я думала! Я словно сбежала с поля боя, бросив на произвол судьбы беспомощных солдат и военную технику.

Нельзя мне было уезжать.

– Извини, – коротко бросила я дочери. – Надо позвонить.

– Ну, мама! – возмутилась Натка. – Мы же договаривались! Ты обещала целую неделю не заниматься делами, а думать только обо мне.

– О тебе я думаю всегда! Денно и нощно!

Произнеся пафосную тираду, набрала номер главного бухгалтера и принялась диктовать план действий. Затем позвонила Татьяне. И снова – главному бухгалтеру. А дочь тем временем обиженно ковырялась в тарелке с салатом.

– Мама, у меня для тебя сообщение, – заявила Натка спустя минут двадцать и выпрямилась на стуле.

– Подожди минутку, – бросила я, прикрыв рукой трубку. – Уже заканчиваю.

– Мама, я беременна.

А-а-а-а-а!!!

Не знаю, как мне удалось поймать айфон в двух миллиметрах от земли…

Я судорожно сжала спасённый аппарат в ладони, внезапно ставшей влажной, и чуть слышно произнесла онемевшими губами:

– Что ты сказала сейчас?

– Ну, это самое.

– Ты беременна, – повторила я, положила айфон на стол и прижала пальцы к вискам. – Ты беременна… Ты беременна…

– Да, – криво улыбнулась Натка. – А что? Ты недовольна? Ребёнок – это счастье. Ты сама так всегда говорила… Разве нет?

– Я говорила о своём ребёнке, а не о твоём! А я тебя родила, между прочим, в двадцать четыре. А не в шестнадцать!

– Мне будет уже семнадцать. Вполне приемлемо.

– Боже мой, боже мой, боже мой, – как заведённая бормотала я. – Ты беременна. Это произошло… Случилось…

– Ты боялась услышать подобную новость гораздо раньше? – проницательно догадалась Натка.

– Ещё бы! С тех пор, как в четырнадцать лет ты связалась с этой гориллой… Мишка! Вот гад! Убью! – воскликнула я.

Компания за соседним столом удивлённо обернулась в нашу сторону. Но я не сдерживала эмоций:

– Подлец и негодяй! А ведь я его предупреждала! Я столько раз его предупреждала!

– Серьёзно? – удивилась дочь. – Ты вела с ним просветительские беседы об опасности ранней беременности?

– Сейчас как дам больно, будешь у меня тут острить! – рявкнула я. – Сиди и помалкивай, чучело беременное! В воскресенье вернусь домой и сделаю фарш из твоего козла!

– Мам, мам, да я же пошутила! – испугалась Натка. – Это была неудачная шутка! Правда!

– Да кто ж тебе теперь поверит? Обратно в кусты? Призналась, теперь я всё знаю! Ну, Мишка, ну, скотина! Да я…

Тут я задохнулась и прикусила язык. Как бы сильно я сейчас ни злилась, произносить при ребёнке все те слова, что рвались с губ, я не могла. Поэтому целых три минуты беззвучно давилась ругательствами. Так нельзя. Мат требует яростного извержения, иначе можно запросто спалить себе внутренности.

Натка смотрела на меня во все глаза, я видела, как пульсируют её зрачки, наливаясь страхом, как дрожат губы.

– А ведь ты специально уговорила меня уехать, – внезапно поняла я. – Чтобы у меня не было возможности сразу же прибить эту сволочь! Ну, Мишка, погоди, подлая рожа, я тебе устрою!

К нашему столику с опаской подошёл официант и что-то спросил у Наташи, посматривая в мою сторону. Дочь быстро ему ответила.

– Спрашивает, всё ли у нас в порядке.

– Да, у нас всё в абсолютном порядке! – с сарказмом выдавила я.

И тут увидела Кристину. Яркая и солнечная, в коротком платье жёлтого, почти канареечного цвета, она пробиралась к нашему столику и радостно улыбалась.

– Девчонки, привет!

Она сразу поняла, что у нас что-то произошло.

– В чём дело?

– Моя дочь беременна, – зло сообщила я.

– Ах! – восхитилась Кристина и засияла ещё ярче. – Какая прелесть! Вот это новость! Поздравляю! Боже, это обязательно надо отметить!

Передохнув минутку от восклицаний, она озабоченно добавила:

– Натуся, крошка, а как ты себя чувствуешь? Давление не скачет? Не тошнит? Токсикоз не мучает? А какая у тебя неделя? Давай-давай, скорее рассказывай!

– Всё хорошо, Кристина Эдуардовна.

Мне вдруг стало стыдно. Вместо того чтобы орать на дочь, лучше бы я поинтересовалась её самочувствием. Быть беременной – то ещё удовольствие!

– Ах, у вас будет ребёночек, какое чудо! Вы счастливые! – продолжала ворковать Кристина. Она едва не прослезилась от умиления. Вероятно, уже представила себе бело-розовый комочек, хаотично дрыгающий маленькими ножками и ручками.

Хм-м, его сначала родить надо!

– А можно я пойду домой? – жалобно попросила Натка. – Нам дали на завтра такое задание – ужас. Сообщение о знаменитом соотечественнике, написанное в Passé Simple. Это сложная грамматическая форма.

– Давай езжай, – разрешила за меня Кристина. – Твоей мамочке явно надо прийти в себя. Она в шоке от привалившего ей счастья.

– Можно?

– Иди, – буркнула я. – Вечером поговорим.

– Стоять, – остановила Натку Кристина. – О ком будешь писать сочинение? Наверное, о Владимире Путине?

– Вообще-то, я хотела о Юрии Гагарине, – чуть слышно пролепетала дочь.

– Ах, вот как? – удивилась Кристина. – Как тонко! Ты настоящий дипломат. Отличный выбор!

Глава 6
Безрезультатное взятие Бастилии

И вот сейчас уже пятница…

Виржини напряжённо наблюдала за мной, готовая по первому знаку приступить к полномасштабным поискам Натки. Шёл десятый час вечера. Мой ребёнок не только не вернулся с занятий, но даже не добрался утром до школы.

Я вспомнила, как вчера мы расстались на площади Жана Жореса, как она уходила, пробираясь между столиками уличного кафе, и у меня сжалось сердце. Я накричала на неё… И вот…

– Мы должны обратиться в полицию, – решительно заявила я Виржини. – Прямо сейчас. Пусть что-то делают. А если вчера дочка не доехала до дома? Вдруг на неё напали? Какая-нибудь гопота, фрики, клошары, бомжи? А?

– Пардон, мадам, я…

Виржини ошарашенно моргала и что-то взволнованно бормотала. Боюсь, она не понимала и восьмидесяти процентов моей речи, однако улавливала суть и настроение.

– Так. Вы ночевали у мамы. Мы с Кристиной вернулись – о боже, во сколько же мы вернулись? – очень-очень поздно. Значит Натка сидела одна дома. Если только добралась до него. А вдруг поздно вечером она решила прогуляться? Господи! Что же делать? Нам обязательно надо в полицию!

Ключевое слово «полиция» мадам уловила молниеносно. И через пару минут мы уже ехали по вечернему Монпелье на «пежо», ловко управляемом Виржини. Не знаю, правда, зачем стоять на красном светофоре, если на улице ни души… Тем не менее поездка заняла не более пятнадцати минут, и мы вошли в ярко освещённое здание.

Виржини взяла на себя функции посредника между мной и представителем власти. Тот, как выяснилось, тоже, как и мадам, изъяснялся по-английски с виртуозностью глухонемого, а уж русского и вовсе не знал.

Они разговаривали минут пять, полицейский – привлекательный молодой мужчина, черноволосый и кареглазый, – внимательно слушал Виржини, посматривая в мою сторону, и кивал. Мадам волновалась, она отчаянно жестикулировала, звенела браслетами, дотрагивалась до локтя мсье. Тот произвёл на меня благоприятное впечатление: я увидела перед собой в высшей степени компетентного полицейского, заинтересованного в судьбе моей дочери не меньше, чем я сама.

– Attendez, mesdames, s’il vous plaît, attendez![1]1
  Мадам, подождите, пожалуйста! (фр.)


[Закрыть] – произнёс он наконец, кивая на стулья, установленные вдоль стены.

Виржини потянула меня за руку, предлагая приземлиться. Я поняла, что полицейский просит подождать.

– Ждать, – подтвердила мою догадку Виржини. – Ждать, сидеть, терпение.

Я уселась на стул и сразу принялась трясти коленом и нервно сжимать ладони, не в силах справиться с нервами. Мадам сочувственно гладила меня по плечу и что-то бормотала. Моё прыгающее загорелое колено (я была в платье) привлекало к себе внимание каждого полицейского, появлявшегося в участке. Они беспрестанно курсировали туда-сюда, переговаривались, смотрели в компьютер, установленный на рабочем столе за высокой стойкой.

Наконец моё терпение лопнуло. Я подскочила к стойке и хлопнула по ней ладонью. Кареглазый красавчик удивлённо поднял брови и что-то быстро заговорил. Мадам Виржини тут же переполошилась и попыталась вернуть меня на место. Я отбивалась.

– Говорите по-английски, мать вашу! – рявкнула я. – Speak English! Сколько я тут буду у вас сидеть? Почему вы не ищете мою дочь? Она маленькая, ей всего шестнадцать! Я не знаю, где она! Уже ночь! Какого (…) вы (…) здесь (…)?!

Мадам в изумлении смотрела на меня. Полицейский вспыхнул, напрягся, я прочитала его мысли. Он успел подумать: «Эта бешеная русская баба сейчас всё тут разнесёт! Они же дикие! У них медведи и сорокоградусные морозы! Нормальные люди в таких условиях не выживают!»

Они загалдели хором – Виржини и полицейский. А я тем временем погружалась в малиновое пламя ярости. Когда я начинаю бушевать в своём офисе, подчинённые выпрыгивают из окон. Но обычно они стараются не доводить меня до такого состояния.

Полицейский сразу куда-то убежал, а вернувшись, жестом пригласил следовать за ним.

– Вот видите, Виржини, у вас тоже без скандала ничего не решается.

Мы преодолели коридор, свернули за угол и вскоре очутились в маленьком кабинете, где нас встретил ещё один солидный господин, очевидно, уже рангом повыше. Этот мужчина также выглядел в высшей степени привлекательно: седая короткая стрижка, окладистая борода, загорелая кожа, проницательные голубые глаза… Но мне, конечно, было абсолютно наплевать на внешние данные этого очаровашки, самое главное – займётся ли он поисками моей дочери?

Мадам Виржини вновь пустилась в пространные объяснения…

* * *

В половине двенадцатого мы возвращались домой по тёмным улицам Монпелье несолоно хлебавши. Виржини выглядела подавленной, если не сказать пришибленной. Таинственное исчезновение Натали её обеспокоило, а моё поведение в полицейском участке – ужаснуло. Мадам приложила невероятные усилия, чтобы предотвратить катастрофу: я собралась разнести по кирпичику здание полиции и выщипать – волосок за волоском – седую бороду инспектора Фалардо…

Ироничная усмешка инспектора меня доконала. Я довольно долго – и беспомощно – наблюдала, как Виржини рассказывает ему о нашей проблеме. Полицейский терпеливо слушал, посматривая на меня. И в конце концов это сексапильное бородатое чудовище заявило… что моя дочь решила переночевать у бойфренда! Да-да, и вчера, и сегодня… Ах, у девочки нет бойфренда, здесь, в Монпелье? Так вы просто не в курсе! Наверняка бойфренд уже появился. Вы в нашем городе с воскресенья, значит дочка давно обзавелась поклонником. О-ля-ля, молодёжь, у них всё быстро, очень быстро! Успокойтесь, мадам, ваша дочь скоро вернётся!..

Вот, как мадам Виржини объяснила мне слова инспектора: мадемуазель и гарсон, сразу амур, дружба, гулять, спать дома, где мальчик жить, там спать, надо терпеть немножко подольше, девочка вернуться, мама спокойная.

Уловив суть сказанного инспектором, я заскрежетала зубами и едва ли не бросилась на Фалардо с кулаками.

Да он спятил что ли?

Какую чушь он несёт!

Как ему объяснить, что моя дочь так не поступила бы? Во-первых, она не пропустила бы целый день занятий в школе, то есть шесть часов языковой практики. Для Натки это драгоценность. Во-вторых, парень, бойфренд у неё есть в России. Она даже от него беременна. В-третьих, завтра, в субботу мы планировали поехать в Камарг – там нас заждались розовые фламинго и необыкновенные белые лошади. В-четвёртых…

Так. А что в-четвёртых?

И тут я погрузилась в тягостные размышления.

Что у нас произошло вчера? Да, на площади Жана Жореса мы разыграли настоящую греческую трагедию. Дочь призналась, что беременна, а я закатила скандал. Накричала на неё. Пообещала убить Мишу сразу же, как только вернусь в родной город.

Безусловно, это обещание напугало Натку. Ведь она могла не раз наблюдать, с каким блеском я провожу карательные мероприятия в офисе компании, как летят во все стороны клочья шерсти и куски мяса. Раззудись плечо! В гневе я страшна – прибью не моргнув глазом…

Наверное, Натка сразу нарисовала в воображении страшную картину: буйная мамаша возвращается домой и делает отбивную из её бойфренда, отца ребёнка…

А ведь я даже не спросила, какой у неё срок! Кристина спросила, я – не удосужилась… Месяц? Два? Три?

Что я натворила…

Где сейчас моя маленькая девочка?

* * *

Оставалась призрачная надежда обнаружить Натку в её комнате, когда мы приедем домой. Ну, хорошо, погуляла, оторвалась на всю катушку с друзьями и явилась обратно с повинной головой…

Увы, ничего подобного! Коттедж мадам Виржини хранил безмолвие.

Даже Кристина так и не вернулась со свидания со вторым кандидатом. Наверное, они с Грегуаром сняли комнату в гостинице и сейчас проверяют друг друга на выносливость.

Вот если бы Кристина сейчас была дома… Я бы схватила её в охапку и рванула обратно в полицейский участок. Адрес запомнила. Вдвоём – моя материнская ярость плюс Кристинино безупречное знание французского – мы смогли бы вдолбить в головы тупых полицейских, что необходимо немедленно начать поиски ребёнка. Прочесать кварталы, закоулки, подъезды, отправить вертолёт с прожектором…

Я зашла в комнату дочери и внимательно просмотрела её вещи. Вот лежит пластиковая папка с учебными материалами. Это говорит о том, что вчера дочь всё же до дома добралась. Но сегодня утром уже в школу не пошла, иначе обязательно взяла бы папку с собой.

Я переворошила одежду в стенном шкафу. Так, не хватает ветровки, джинсов и маленького рюкзачка…

Как же так? Получается, Натка действительно сбежала? Спряталась от материнского гнева? Придумала хитрый план: сначала она заставит меня поволноваться за её жизнь, а потом вернётся обратно, и я буду настолько счастлива увидеть ребёнка в целости и сохранности, что больше не стану ругать?

Неужели она могла так со мной поступить?

Но я согласна, согласна, пусть всё именно так и будет! Это самое лучшее и безобидное объяснение для её исчезновения. Только бы не думать о том, что она лежит где-нибудь изувеченная и бездыханная или рыдает в каком-нибудь подвале, прикованная к батарее маньяком…

Я посмотрела на стенные часы и поняла, что давно наступила суббота. Стрелки на циферблате показывали три часа ночи. Я поджаривалась на медленном огне собственных жутких фантазий, моё воображение рисовало картины одна страшнее другой. Перед глазами мелькали кадры из сводки чрезвычайных происшествий.

Боже, верни мне мою дочь!

Я вышла из комнаты и, миновав маленький холл, толкнула дверь Кристины.

Закрыто.

Внизу на кухне надрывно вздыхала и постукивала чашками мадам Виржини. Ей не спалось, как и мне, она переживала из-за Натки.

Когда же вернётся Кристина? Сколько можно развлекаться с Грегуаром? У меня тут такие дела происходят… По крайней мере, однокурсница могла бы объяснить, чем закончилась наша вечеринка в четверг после ухода Натальи. Какую же отраву и в каких количествах мы в себя влили, если я до сих пор ничего не помню? Что мы пили – вино, водку, текилу?

Если текилу – то это конец. Она мне противопоказана, даже закрытую бутылку брать в руки нельзя…

– Элен? Не спать?

Передо мной стояла мадам Виржини в халате до пят. Её спальня тоже находилась на втором этаже. Без макияжа и многочисленных украшений, после нервного вечера и поездки в участок Виржини выглядела лет на двадцать старше, чем днём. Доставили мы ей хлопот…

Мадам вопросительно указала на дверь Кристининой комнаты, покачала головой и развела руками. Я поняла, что долгое отсутствие квартирантки её удивляет.

Но Кристина – взрослая дама, и она сама за себя отвечает. Возможно, инженер Грегуар оказался намного лучше, чем может вообразить русская невеста…

И вдруг мой мозг пронзила молния, и перед глазами возникла яркая картинка. Я совершенно чётко увидела нас с Кристиной за столиком на площади Жана Жореса… А рядом – двух улыбающихся парней.

Точно! Там были парни.

Наконец-то ко мне вернулась память!

Они к нам подсели – два молодых испанца. Двадцатипятилетние парнишки с чёрными кудрями и крепкими загорелыми плечами, в майках и джинсах… Сначала с испанцами хихикала одна лишь Кристина, так как я всё ещё пребывала в шоке от Наткиного признания. Мне требовалось время, чтобы успокоиться, чтобы представить себя в образе бабули, воркующей над крошечным внуком…

Затем на столе появилась бутылка вина, и после двух бокалов будущее уже показалось мне менее мрачным.

А дальше – занавес.

Память снова укрыта плотным чёрным покрывалом. Как отрезало… А вдруг испанские ловеласы предложили нам попробовать галлюциногенных грибов или какой-нибудь другой отравы – а мы с Кристиной согласились (чего уж там, один раз живём!).

Чем ещё объяснить мою амнезию?