Текст книги "Дерзкая. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Наталия Шитова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Я уснула сразу же, тяжело и беспробудно, как научилась делать это в последнее время, отдаваясь моим последним надеждам – снам.
Лёгкое головокружение. Искорки боли в висках. Переливчатые круги перед глазами… Темнота постепенно рассеялась. Медленно проступили знакомые уже очертания номера в гостинице Сылве. Полумрак, скрывающий мелкие подробности интерьера. Тяжёлые шторы опущены. В спальне тихо. Человек лежит на развороченной постели вниз лицом, не раздевшись и даже не сняв ботинок. Длинные медные волосы спутались и разметались по спине. На одежде пыль, грязь, копоть, масляные пятна. Где это только Олег лазил? Мне захотелось подсесть рядом, запустить пальцы в эти жёсткие непокорные волосы и приласкать Олега. Но отсюда, из сумасшедшей дали, я могла только влезть в его сон.
Это был тяжёлый, мутный и жестокий клубок бреда, который нельзя было разделить на какой-то связный сюжет. Олег лез по груде развалин, перебираясь через покорёженные прутья арматуры, обломки блоков и груды битого стекла. Сильные порывы ветра несли клочья бумаги и пыль. То тут, то там раздавалось сдавленное вымученное собачье скуление. Слыша его, Олег бросался из стороны в сторону, пытался своротить какие-то плиты. «Где же ты, где ты?» – почти беззвучно шевелились его губы. – «Я найду тебя!»
– Не надо, Олег! Остановись!
Олег в отчаянии завертелся на месте, пытаясь разобраться, где находится источник голоса.
– Не ищи собаку, Олег. Успокойся.
Кажется, сквозь мутную завесу он разглядел меня.
– Ты кто? – пробормотал он.
– Это я, Катя. Ты не узнаешь меня?
– Узнаю, – решительно сказал он. – Где ты? Зачем ты ушла туда? Вернись, не надо нас так пугать…
– Олег, я не могу вернуться сейчас. Ты подожди. Я придумаю что-нибудь. И я вернусь.
– Катюша, ты жива? – Олег протянул ко мне руку. – Тогда иди сюда!
– Если бы я могла! Я ещё вернусь. Я люблю тебя. Я вернусь…
– Катеринка!!.. – сон исчез. Олег с криком подскочил на кровати, тряхнул головой и потёр лицо руками. – Боже мой, ну и приснится же…
Отворилась дверь и вошёл брат. Он тоже был грязный и запылённый, руки исцарапаны.
– Что за вопли? – устало спросил он и опустился на постель, в изнеможении вытянув ноги.
– Ну что, разгребли? – вместо ответа спросил Олег.
– Куда там, там работы на полгода. Мне, конечно, не зайти было слишком далеко, но и так понятно, что это было нечто грандиозное, – вздохнул Юрий.
– Ты о главном давай, – оборвал его Олег.
– Да нет там никого, ни души. Пусто. Ни живых, ни мёртвых.
– Мне сейчас приснилось… – Олег замялся.
– Ничего путного тебе не могло присниться, – отрезал Юрий. – Лучше оставь свой сон при себе. А ещё лучше – забудь.
– Она сказала, что жива и вернётся.
– Кто? – уточнил Юрка.
– У неё было другое лицо и длинные светлые волосы. Но это была она. Это была она, и она сказала, что вернётся.
– Старик, не мотай мне нервы! – попросил Юра. – Лицо, волосы… Сон – он и есть сон.
Олег хотел ещё что-то объяснить, но лицо его скривилось, и он отвернулся. Юра вздохнул:
– Надо возвращаться домой. Здесь нам больше нечего делать. Мы не можем жить на развалинах. Это никому не нужно. Дома нас ждут дела… Ты слышишь, что я тебе говорю? Свои чудесные сны ты сможешь смотреть в любом месте…
Олег медленно повернулся. На его лице играла презрительная улыбка.
Юрка опешил:
– Олежка, ты что?
– Ничего. Мой суровый серьёзный босс не велит мне говорить глупости?.. Если даже с другом я не могу побыть самим собой, на кой чёрт мне вообще иметь с ним дело?!
– Извини, Олег. Я не прав… Но всё же, – Юрка звонко шлёпнул Олега по спине, – давай собираться домой.
Медленно и нехотя Олег поднялся на ноги…
– … Господи, что опять случилось?.. – я услышала сквозь сон чужой взволнованный голос.
Открыв глаза, я увидела Одера и Фелима. Побросав на полу сумки, они склонились над моим креслом.
– В чём дело? – удивилась я.
– Как это, в чём? – возмутился Одер. – Ты спишь и плачешь!
Я провела ладонью по своей щеке. Действительно, лицо все в слезах.
– Чья это чашка, и что это такое? – поинтересовался Фелим, указывая на браслет.
– Это моя чашка и моя вещь. И я не хочу больше слышать ваших расспросов! – я повысила голос.
Муж и брат переглянулись, и Одер примирительно сказал:
– Молчим.
– Вот и молчите.
Я встала и пошла наверх, на ходу вытирая слёзы. Меня взбесили не столько их вполне резонные расспросы, сколько то, что из-за них мне пришлось покинуть Юру и Олега. Если бы можно было, я держала бы контакт столько, сколько оказалось возможно. Идя по коридору, я слышала сзади шаги Одера. Он, словно конвоир, не решался обогнать и шёл за мной до самой спальни.
– Как прошла тренировка? – окликнула я его.
– Нормально. А как ты? – Одер пробовал быть равнодушным.
– И я нормально.
Господи, действительно, лучше убежать куда-нибудь из этого плена. Ничем не провинился передо мной этот парень. Я знала, что он хороший человек. Но мне он был совершенно не нужен, вместе с его любовью и жалостью. Не нужен и этот дом, и все, кто в нем живёт. Я сама себе не нужна, если не найду выхода.
Валерий был прав: Рай разрушен. Юрка с Олегом ничего не нашли в его обломках. Хотя и непонятно, что они надеялись найти там? Они же знали, где зарыты останки рыжего спаниеля… Конечно, Олег скоро перестанет грустить по поводу своего чудесного многообещающего сна. И вообще, сколько способен человек грустить в разлуке? Как долго он будет избавляться от боли? Как скоро воспоминания о потере перейдут в разряд светлой ностальгии? Наверное, быстро. Но при условии, что потеря невосполнима и в принципе безвозвратна. Ну а если остаётся пусть даже теоретическая возможность вернуть того, с кем был разлучён, тоска и боль ни за что не ослабевают, а крепнут и становятся злее, делая вслед за собой злее и самого человека. Я поняла, что именно это и стало происходить со мной.
Если бы у Кати Орешиной были десятки аналогов, если бы не существовало Рая и Валерия, если бы Мариэла никогда не ощутила в себе другую женщину, то и прежняя жизнь, и Олег Середа, и Юрий Орешин стали бы подспудными, грустными и светлыми эпизодами снов. И никогда не появилось бы у Мариэлы безумной цели – вернуться.
Но я-то знаю, что вернуться назад можно! Если не хочет этого сделать Извеков, я смогу сама. Нужно только сделать все правильно. А поскольку все это возможно, нетерпение совершенно законным образом начало глодать меня. И вряд ли кому-нибудь будет под силу удержать меня.
– Мариэла, откуда у тебя этот браслет?
– Это мой браслет. Мой. И не начинай все сначала!
Одер в раздражении с размаху швырнул сумку на постель.
– В чем дело? Что это за фокусы, Мари?
– Неужели ты ревнуешь?
Лицо Одера вспыхнуло:
– Если бы могла увидеть себя со стороны, ты не спрашивала бы меня об этом!
– А что было бы, если бы я могла себя увидеть?
– Ты поняла бы, что ты стала совершенно другим человеком.
– Да, Одер, я – другой человек. И мне совершенно все равно, как ты на это посмотришь.
Глава 11
Автодром бурлил в предвкушении скорого начала гонки. Небо над трассой было ещё затянуто тучами, но дождь перестал с час назад, и покрытие осталось лишь чуть влажным. Я сидела на своём обычном месте, у открытой смотровой площадки и наблюдала, как техники возятся с жучком Одера. Что-то вышло из строя в последний момент, поэтому они очень спешили и были крайне озабочены. Одер уже скрылся в раздевалке. Времени на подготовку оставалось в обрез.
Минут через десять Фелим, подняв голову от жучка и отыскав меня, махнул рукой на раздевалку:
– Мари, поторопи его, пожалуйста, время уже выходит.
Я повесила обратно на подставку переговорную систему и, соскочив с сидения, прошла в раздевалку.
Одер был уже в комбинезоне и возился с застёжкой.
– Фелим торопит, что ты застрял?
Одер пожал плечами:
– Все из рук валится. И вчера, и сегодня. Сам не пойму, что такое. Руки дрожат.
– Не выдумывай, – я подошла к нему и помогла с застёжкой. Полосатый жёлто-коричневый комбинезон ладно сидел на нем. – Вот, всё в лучшем виде. Кажется, принято решение пройти первые три круга на дождевых колёсах.
Одер тряхнул головой, отбрасывая назад светлую чёлку, нетерпеливо сморщился:
– Перестраховщики. Потом терять время на переобувку. Ребята последнее время делают её слишком медленно.
– Всё тебе не так. Не ворчи. Ты стартуешь четвертым. Это совсем неплохо.
– Я не ворчу. Я просто жду, когда ты скажешь мне всё? – он взглянул мне в глаза и отвернулся, надевая перчатки.
– Что я должна сказать?
– С кем ты разговаривала сегодня ночью?
– Ты что, спятил? Это было во сне…
– «Во сне, во сне»! Я только и слышу это!
– Тебе стартовать через десять минут, – я попробовала уйти от неприятного и, самое главное, совершенно бессмысленного разговора, которому, к тому же, в раздевалке было совсем не место.
Одер покачал головой:
– Посмотри, во что ты меня превратила, Мари!
– Что ты ноешь, как капризная баба?! – возмутилась я. И тут же пожалела о своём выпаде. У Одера даже руки опустились, он посмотрел на меня очень странно и сказал:
– Где ты набралась таких выражений, детка?
– Каких, черт возьми, выражений?! Ты замучил меня своими претензиями, но я же не ною! А могла бы! «Что ты говоришь? С кем ты говоришь? Что ты видишь? Что ты слышишь?» Ты мне надоел! Господи, как же ты мне надоел!
Я повернулась, чтобы выйти, но Одер схватил меня. Я резко рванулась и освободилась от его руки:
– Не трогай меня больше своими руками. Никогда! Нигде! Ты понял?!
– Но, Мариэла!.. – Одер развел руками. – Господи, что же это происходит?!
– Я тебе потом объясню.
– Нет, сейчас! – он решительно подступил ко мне.
Я сдерживалась изо всех сил. Но, видимо, что не дано, то не дано. Слишком напряжённые и издёрганные за последние недели нервы не выдержали.
– Хочешь сейчас?! Я скажу. Тебе очень не понравится, но я скажу… Я собираюсь уйти, Одер.
– Что значит «уйти»? Куда?
– От тебя, от всех. Вообще уйти отсюда. Далеко.
– Что ты несёшь? – растерялся Одер. – Я зря обижаюсь на тебя, ты совершенно больна, бедняжка! Ты безумна, девочка…
Он сделал попытку обнять меня, но я ударила его по рукам:
– Ты зря так думаешь!
– Но, Мариэла!..
– Я больше не Мариэла! Ты сам тогда сказал: я совсем другой человек. Я не Мариэла. И у меня другая жизнь. В ней нет тебя. Ты мне в ней не нужен!
Одер побледнел. Он то надевал, то снимал перчатки, нервно теребя их.
– Его зовут Олег? – уточнил он.
– А ты догадлив, оказывается. И не ломай себе голову над тем, откуда он взялся, это бесполезно.
– На это мне наплевать. Мне хотелось бы знать другое, откуда ты взялась такая… – произнёс он и, оттолкнув меня от двери, вышел из раздевалки.
Мне стало гадко и стыдно. Получилось не просто некрасиво, а глупо и мелко. Недостойно. Но что сделано, то сделано. Следующий разговор будет легче и спокойнее. Я искренне собралась провести его именно так.
Когда я выбралась на свой наблюдательный пункт, машины с гонщиками уже стояли на стартовой позиции, с включёнными двигателями. Я поспешно надела наушники.
– Одер, будь полегче с передачами… – произнёс Фелим. Ответа не было.
– Одер, слышишь? – вставил диспетчер. Но Одер молчал. – Виттмар, проснись. Пошёл отсчёт.
Запищал стартовый таймер. Машины рванули с места.
Первые три круга пролетели быстро. После них жучки по очереди стали залезать в боксы на смену шин. Трасса уже была высушена самими машинами, и теперь ничто не должно было сдерживать азартный напор гонки.
Пока жучки переобувались, жёлто-коричневая машина Одера вышла на первую позицию. Наращивая скорость, он бросился в отрыв. Команда недоумевала и неистовствовала. Одер не отвечал на призывы, игнорируя всех, кто к нему обращался, летел и летел вперёд.
– Он что, собрался всю трассу пройти на дождевиках? – недоумевал Фелим.
– Это выйдет ему боком, – сокрушался диспетчер. – Одер, все готово, мы ждём тебя. Подтверди остановку.
– Заткнитесь, – пришёл угрюмый ответ. – Я сам решу, когда заезжать.
Что-то нехорошее шевельнулось у меня в груди. Я поняла, что Одер расстроен, но очень не хотела, чтобы он нарвался из-за этого на неприятности.
Одер намного опередил тех, кто, сменив шины, кинулся за ним в погоню.
– Одер, разрыв тридцать секунд, – предупредил Фелим. – Не дури, Одер. Хватит, заезжай.
Ответа не было. Время шло. Никогда я ещё не видела такого. Никто не решался так гнать на дождевиках.
– Ты надорвёшь движок, парень, – заметил кто-то из инженеров.
– Отрыв тридцать восемь секунд, – следом напомнил Фелим.
– Через два круга встречайте, – коротко отозвался Одер. Я немного перевела дух. Значит, он ещё отдавал себе отчёт в том, что делал.
Бокс ожил, механики заняли свои места. Жёлто-коричневый жучок влетел на разметку и замер. Три секунды. Пять. Восемь… Что-то долго. Тринадцать. Жучок полетел дальше. Ребята утирали пот, переругиваясь друг с другом. Нервозность не проходила.
– Что этот чёртов придурок затеял? – чья-то недоуменная реплика риторически повисла в воздухе.
– Чёртов придурок затеял сделать их всех, – последовал глухой ответ Одера.
Побывав в боксе, он сохранил лидерство. Группа преследователей приблизилась и теперь шла с отрывом в десять секунд, но это тоже было значительное преимущество. Одер, видимо, так не считал. Он набирал обороты. Круговые, попадавшиеся ему на пути, испуганно шарахались к бровке, пропуская бешено несущегося лидера и не желая быть смятыми.
– Кажется, это предел, – услышала я среди прочих возгласов замечание специалиста, что следил по телеметрии за поведением машины. – Он дожал её до упора. Я же говорил: нельзя рвать с места…
– Одер, ты слышишь? – озабоченно спросил Фелим. – Пощади машину, это может плохо кончиться.
– Я слышу, – отозвался Одер по-прежнему ровным голосом.
Он упорно летел вперёд. Но я уже видела, как машина несколько раз «встала», не отреагировав, видимо, на очередное ускорение, которое Одер решил ей придать. Эти едва уловимые глазом дёргания означали, что из машины преждевременно выжаты все соки. Одер все-таки сорвал движок, прорываясь вперёд посуху на дождевиках. Преследователи круг за кругом отыгрывали секунды.
– Одер, отрыв четыре секунды.
– Я вижу, – бесстрастно отозвался он.
Прекратились все разговоры в боксе. Все напряжённо смотрели за отчаянными попытками машины подчиниться неуёмному гонщику. Жучок, идущий вторым, уже перестроился из хвоста в параллельную позицию и наращивал скорость, секунда за секундой подтягиваясь вровень с машиной Одера.
До финиша оставалось семь кругов. Сущий пустяк. Все говорило за то, что Одеру не удержаться. Соперник был уже на полкорпуса впереди…
– Боже, что он делает?! – зазвенел паническим ужасом голос телеметриста.
Жёлто-коричневый жучок почти прыгнул вперёд, оставив позади соперника. Разрыв увеличивался. Два метра между машинами. Три… Пять… Впереди плелся круговой. Одер рванул на обгон, вместо того, чтобы подождать, пока его пропустят…
Все произошло в две секунды. Никто не успел и глазом моргнуть, как весёлый полосатый жучок попал передним колесом на антикрыло кругового и взвился в воздух, завертевшись веретеном… Машина летела по воздуху, задевая за покрытие трассы и высекая снопы искр. Следовавшие за ней жучки кинулись врассыпную, предусмотрительно выскакивая на обочину и врезаясь в резиновые заграждения. Только машина, шедшая второй, не успела никуда свернуть и врезалась в жучок Одера как раз в тот момент, когда взлетевшая машина рухнула посреди трассы. Раздался взрыв, повалил дым, полетели в разные стороны клочки металла…
Я видела, как с разных сторон к месту аварии бросилось множество людей. Как гонщики вылезают из своих машин и бегут к горящим факелам посреди трассы, пытаясь хоть чем-то помочь попавшим в беду товарищам. Но я не могла даже сдвинуться с места. Если бы там был кто-нибудь другой, а не Одер, я помчалась бы туда вслед за всеми, но… Я отказывалась поверить, что такое могло произойти с Одером. Этого не могло быть…
В несколько секунд спасатели погасили пламя. Клубы пены летали над десятками голов. Я, наконец, смогла встать и сделать несколько шагов. Я пошла туда, все же пошла, не веря, что это всё-таки произошло… Меня мутило от страха и холодной нехорошей тревоги.
Когда я добралась до места аварии, люди уже расходились, чтобы помочь каждый своей команде откатить машины в боксы. У останков двух жучков суетились спасатели и врачи. Двое поддерживали окровавленного парня, пилота второй машины. Он был ранен, но жив, и даже сам переставлял ноги.
Я не сразу узнала в смятой обгорелой куче металла и резины машину Одера. То, что от неё осталось, не оставляло абсолютно никакой надежды… Несколько спасателей с помощью какого-то оборудования пытались разрезать искорёженный корпус.
Откуда-то из группы столпившихся вокруг людей прямо на меня выбрался Фелим, совершенно потрясённый и бледный. Он, вроде бы, не сразу узнал меня, но, видя, что я пытаюсь подобраться к самой машине, решительно оттащил меня в сторону:
– Не надо, Мари, не лезь…
– Он жив?
Фелим покачал головой:
– Какое там… Он погиб почти сразу при взрыве… Все сплющено, ребята пытаются извлечь тело…
– Я хочу его увидеть!
Фелим крепко ухватил меня за плечи и окликнул одного из ребят, вертевшихся тут же:
– Грилл, я уезжаю, позвоните мне домой…
Не обращая внимания на мои протесты, Фелим потащил меня прочь от трассы. Только когда мы были уже далеко от места аварии, и я, оглядываясь, заметила тучу сбежавшихся репортёров, я поняла, от чего избавил меня Фелим. Проведя меня через проход между трибунами прямо на стоянку, Фелим открыл свою машину и затолкал меня внутрь. Я утонула в высокой мягкой спинке сидения.
Фелим исчез куда-то, бросив меня одну в машине. Пошёл дождь, крупные капли колотили в стёкла и крышу, ручейками стекали вниз. Небо плакало вместо меня. Я сама себе удивлялась, но несмотря на то, что тоска и боль не давали вздохнуть, плакать не хотелось. Я думала о том, убрали ли с трассы машину, о том, будут ли сегодня возобновлять этап, о том, насколько серьёзны травмы того, второго участника столкновения. Но об Одере я боялась даже подумать. Мне не хотелось представлять себе покалеченный труп. Хорошо, что Фелим увёл меня, и я не видела ничего. Я хотела запомнить его живым. Я знала, что его душа сейчас где-то здесь, рядом со мной, наверное, ему все так же больно после нашей гадкой ссоры.
– Ты здесь, Одер?.. Я знаю, ты меня слышишь… Зачем ты поверил мне там, в раздевалке? Не поверил бы, остался бы жив… Глупый…
Конечно, никто мне не ответил. Но я знала, что он меня слышал.
Пришел Фелим, сел на своё место, озабоченно взглянул на меня:
– Как ты, Мари?
– Что там?
Фелим вздохнул, сунул ключи в замок и завёл двигатель.
– Что может быть там?.. Эх, Одер, как же ты мог выкинуть такое свинство…
– Не вини его, он этого не заслужил, – отозвалась я.
– Мари, девочка, прости, но у меня может быть своё мнение. Он не мог не знать, во что может вылиться его сумасбродство… – Фелим стронул машину и вырулил на шоссе. – И теперь вот его больше нет…
– Теперь он будет жить где-нибудь далеко отсюда. И будет любить тебя, Фелим, и ненавидеть меня…
Фелим мельком взглянул на меня, боясь надолго отвести глаза от мокрого шоссе.
– Мари, я прошу тебя… Что ты такое говоришь?..
Я протянула руку и включила видеоприёмник. Ну, конечно, последние новости уже пошли в эфир.
– …Страшная трагедия разыгралась всего четверть часа назад на трассе очередного этапа автогонок в классе «торнадо». Лидер чемпионата Одер Виттмар и Сэл Росси, занимавший до сегодняшнего дня третью позицию, закончили яростное единоборство на трассе серьёзной аварией, которая стоила жизни любимцу поклонников и поклонниц автоспорта. Одер Виттмар погиб в кабине своего жучка за шесть кругов до финиша. По утверждениям специалистов, он вёл гонку слишком рискованно и безрассудно, словно рвался к этому трагическому финалу. Поговаривают, что цепь неудач на нескольких последних этапах чемпионата, которые преследовали Виттмара, была следствием его личных неприятностей. Всем известно, что три месяца назад Виттмар женился на самой красивой и самой богатой наследнице нашего города. Но вскоре стало ясно, что блестящая партия не принесла счастья известному автогонщику… Как печально сознавать, что жизнь гонщика может зависеть не только от собственного мастерства и опыта, не только от качества и уровня техники, но и от капризов богатых красавиц…
– Сволочи!! – Фелим вырубил приёмник, едва не разбив его. Его руки, сжимающие руль, побелели. – Я найду ту гадину, которая распустила язык перед репортёрами, и убью своими руками!..
– А ведь они правы, Фелим, – констатировала я. Да, они были правы. Это очередная неосторожная проделка Кати Орешиной. Она забыла, что для Мариэлы Одер кое-что значил. Вернее, не забыла, но позволила себе пренебречь такой мелочью. Пренебречь жизнью молодого красивого парня, не делавшего своим друзьям ничего дурного, только добро. Я ненавидела лютой ненавистью эту глупую куклу Мариэлу. Правы, правы эти чертовы репортёры. Во всем правы. Мариэла позволила Екатерине отобрать у неё все: её чувства, её мысли, её желания, её привязанности и заменить их своими. Поэтому Мариэла должна получить то, что заслужила.
– Мари, ты не в себе, – заметил Фелим. – Я начинаю за тебя бояться.
– Почему? – равнодушно спросила я.
– Извини, но реакции у тебя не совсем нормальные…
– Не суди по себе…
– А я сужу по себе! – вскипел вдруг Фелим. – Мне и то расплакаться хочется, потому что я совершенно убит…
– Остановись, пожалуйста.
Фелим затормозил.
– На той стороне аптека. Пойди и купи для меня лекарство.
– Какое? – раздражённо спросил Фелим.
– Объяснишь, в чем дело. Тебе посоветуют. Мне плохо, мне нужно что-нибудь сильнодействующее.
– Ну, подожди тогда, – Фелим вышел из машины, накинул капюшон на голову и побежал через дорогу к аптеке.
А я сразу же провалилась в забытьё. И сразу же поняла, что я под пристальным вниманием человека, влезшего в мой бредовый сон.
«Ты зря надеешься, что Фелим позволит тебе проглотить всю упаковку сразу. Он не так глуп», – ясно и чётко прозвучал в моей голове знакомый голос.
– Зачем ты подсматриваешь, Извеков? Если бы ты забрал меня с собой, ничего этого не было бы.
«Тебе не кажется, Катя, что ты набралась у меня слишком дурных манер? Умоляю тебя, не повторяй моих ошибок, уж я-то знаю, о чём говорю. Ну что за дела ты там творишь?..»
Я с усилием открыла глаза, но не могла в точности определить, проснулась ли я полностью. Фелима в машине ещё не было, а дождь вовсю хлестал по стеклу.
– Зато теперь меня ничто не держит здесь. И ты плохо меня знаешь, если думаешь, что меня теперь что-то остановит. Таблетки не единственное, что может мне помочь. Есть и ещё способы…
Мой взгляд остановился на ключах, все ещё покачивающихся в замке зажигания.
Мой сон превратился в бред. Я видела все наяву, но мне чудился взвинченный голос Извекова:
«Катя, поверь мне, не стоит этого делать!»
Я пересела на место водителя и повернула ключ. Машина Фелима была отменным экземпляром. И хорошо вела себя на мокром шоссе. Даже на большой скорости. Я выжала газ до конца. Так, как это сделал Одер. Может, он все ещё видел меня? Тогда он должен меня понять.
«Катерина, брось. Остановись. Вернись обратно».
– Нет, Валерий. Здесь за поворотом есть один очень симпатичный обрыв…
Пройдя поворот, я решительно повернула руль, разворачивая машину в пропасть… Падение продолжалось секунд пять. Первый удар о скалу был скользящим, но я все-таки разбила голову об оконное стекло дверцы. Боль была ощутимой, но через пару секунд сильнейший удар встряхнул меня, и невыносимая жгучая боль возникла и почти сразу растаяла вместе со страхом и отчаянием… А вместо этого видения неторопливо, тихо, отвлечённо и ненавязчиво проходили друг за другом.
И все лица, лица, знакомые и незнакомые… Картины сменяли одна другую. Возмущённый, оскорблённый моими выпадами Одер. А потом искорёженный жучок и изуродованное тело молодого светловолосого парня… Лазающий по развалинам Рая Олег. Сердитый и раздражённый Юрка… Могила рыжего спаниеля в колючих зарослях… Машины дорожной службы, сгрудившиеся на краю обрыва. Обломки красного спортивного автомобиля, раскиданные повсюду на дне пропасти… Фелим, сидящий на камне под ливнем и закрывший лицо руками.
Слезы просились наружу, но что-то не давало им вырваться. Как-то совершенно незаметно я поняла, что проснулась. Было холодно. Я покрутила головой. Что-то мешало движениям, шею тянуло. Я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что левый глаз забинтован. Потрогав повязку, я убедилась, что вся голова похожа на кокон. Щека и шея с левой стороны не сильно, но ощутимо поднывали.
Я села и огляделась. Все в порядке. Моя камера. Только на полу грязь, какие-то клочки, куски, щепки. Словно после побоища.
Звякнул замок. Кельстер отворил дверь и хмуро взглянул на меня. Его маленькие недобрые глаза обвели комнату. Мне захотелось плюнуть в его ненавистную физиономию или запустить чем-нибудь, но снова нарываться на побои мне не хотелось. Кельстер был существом бесцеремонным, и бил, не раздумывая.
– Очухалась? Дура ненормальная.
– Я пить хочу, – отозвалась я, чувствуя нестерпимую жажду. Словно у меня несколько дней во рту не было ни капли.
Кельстер вернулся в коридор, и вошёл ко мне уже со стаканом. Я потянулась к нему рукой.
– Ну-ну, руки назад! – рявкнул он и, дождавшись, пока я убрала руки, ткнул стакан мне в губы. Так было неудобно, и вода лилась мимо, оставляя мокрые пятна на рубашке. Сделав несколько глотков, я отстранилась.
– Почему на мне бинт?
– Не помнишь? Ну, естественно, – хмыкнул Кельстер и наподдал ногой какие-то обломки. – Разнесла всё неделю назад, Даррине в волосы вцепилась. А потом разбила посуду, сломала ложку, кричала, что виновата в смерти какого-то Одера, почему-то расцарапала сама себе физиономию этой самой ложкой… Конечно, теперь ты этого не помнишь.
– А вот в этом ты, Кельстер, ошибаешься. Я очень многое помню, – я встала и обошла вокруг стола. На нем стояла табуретка с надломленной ножкой и валялся мусор. – Я хочу, чтобы отсюда убрали эту грязь.
– Что-о-о? – Кельстер лишился дара речи. Его толстый живот возмущённо заколыхался, а челюсть отвисла. – Убрать? Грязь? Давно ли тебе появилось дело до грязи?
– И я хочу зеркало.
Кельстер шумно сглотнул и, задом толкнув дверь, поспешно выскочил в коридор. Пусть бесится. Сейчас поднимет шум. Закричит, что ненормальная дура ещё больше свихнулась. Зеркало требует.
Зеркало мне было сейчас необходимо. Мне нужно было увидеть, какой же окончательный облик приобрела Катька Орешина. То, что я осознала себя в ту же секунду, как пришла в себя, не удивило меня ни капельки. Как говорится, первый блин комом, зато второй – как по маслу. Но главная причина была, по-видимому, в самой личности. Рэста. У неё не было ничего: ни судьбы, ни памяти, ни целей, ни мыслей. Недаром же её держали в такой конуре: высокий потолок, мрачные зелёные стены, битая плитка на полу. И холод. За несколько минут после пробуждения я продрогла, и мне ничего не оставалось, как завернуться в тонкое байковое одеяло.
Интересно, что это все-таки за заведение, почему меня здесь держат? Я никогда не спрашивала об этом у Кельстера. Впрочем, этот жирный боров все равно не стал бы ничего мне говорить. К тому же я поняла, что слишком ненавижу его, чтобы опускаться до расспросов.
Ситуация была более, чем любопытная. Я прекрасно помнила все про себя: все, что было со мной, как с Катей, все, что было со мной, как с Мариэлой. Но я почти ничего не могла припомнить о Рэсте. Словно и не было такой. А Рэста хорошо помнила обеих девушек. Она не просто помнила их, она все время видела их во сне и ощущала себя по очереди то одной, то другой. Она пропускала через себя все, что происходило с ними двумя.
Может, такое положение вещей было даже выгодным? Ведь не возникало ничего лишнего, ничего, что сковывало бы теперь мои действия. Теперь придётся по порядку выяснять, где я, что я такое, почему я здесь. И самое главное, как далеко отсюда дверь в мой мир, и как можно её открыть. Столько раз я слышала от Валерия о дверях, но его полунамёки так и не объяснили мне, как это – открывать двери.
Никакой перемены в своём состоянии, никаких необычайных способностей у меня не возникало. Преимущества единого сознания как-то не спешили о себе заявлять. Хорошо бы сейчас быть не одной, а вместе с кем-нибудь, кто смог бы помочь хотя бы советом. Но увы. Сама захотела, сама и расхлёбывай.
Мне вдруг стало страшно. Я подумала об этом, и тут же пришла чёткая насмешливая реплика Извекова:
«Вот тебе и с добрым утром! Падать в пропасть она не боялась, а тут струсила!»
И это уже не был навеянный сон, это был чёткий контакт, такой же, на какой я была способна в Раю.
– Привет, Валера! Ты где? – я обрадовалась, что он по-прежнему связан со мной.
«Я у себя. В „каменном мешке“, ты же знаешь».
– А где я?
«Я понятия не имею. Мне не видно ничего. Визуальный контакт не получается. Я только по-прежнему могу поговорить с тобой, и только».
– Как мне найти путь домой, Валерий?
Он молчал. Наконец, ответил:
«Не думай, что я и здесь буду стараться тебя задержать. Там у тебя не то место, где стоило бы задержаться. Но помочь тебе я пока ничем не могу. Ты почувствуешь сама, когда нужная дверь будет близко…»
Дверь в камеру распахнулась, и высокая женщина в чёрном стремительно вошла ко мне. Эти блестящие глаза и чёлка с нанизанными на неё бусинками были мне уже хорошо знакомы. Вот и она. Это было неожиданно, но приятно, и возможно, что вполне закономерно. Наконец-то, мои путешествия и броски из одного состояния в другое достигли хоть какой-то осмысленной точки.
– Кельстер сказал, что тебе лучше, – осторожно заметила она.
Входную дверь она оставила открытой, а из коридора за нами пристально наблюдал Кельстер. Что это могло означать? Только то, что меня боялись. Это радовало. Если боятся, значит, имеют основания. Значит, мы их чем-нибудь да возьмём!
– Я бы не сказала, что мне лучше. Мне холодно, у меня болит голова, я хочу есть. Наконец, мне надоел этот свинарник, – я кивнула на пол.
– Что ж, возьми и убери сама, – серьёзно сказала Даррина. Похоже, она хотела посмотреть на моё дальнейшее поведение, чтобы разобраться, действительно ли с Рэстой произошла перемена, та самая, которой они ждали и боялись.
– Ещё чего?! Я что, по собственной воле тут сижу? Кто меня сюда посадил, тот пусть и убирает.
– Кельстер! – крикнула она. Тюремщик высунулся, и Даррина коротко приказала: – Наведи здесь порядок.
– В смысле?.. – Кельстер неопределённо помахал рукой.
– Как положено, – строго приказала Даррина. – Чтобы к нашему возвращению все было в полном порядке. Пойдём со мной.
