Текст книги "Одержимость"
Автор книги: Наталия Рощина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Женщина была так прекрасна, что это не могло быть правдой. Некрасов зажмурился и резко открыл глаза. Нет, это не видение. Белый халат, точеная фигура, иссиня-черные волосы, аккуратно уложенные, отливающие шелком, ослепительная улыбка и необыкновенной красоты глаза. Это ангел, сошедший к нему с небес, чтобы… А для чего, действительно?
– Добрый день, – после непозволительно долгой паузы, во время которой женщина продолжала улыбаться, ответил Некрасов. Ее карие глаза миндалевидной формы были чуть прищурены, что придавало им особую привлекательность, загадочность. Она то ли плохо видит, то ли кокетничает.
– Меня зовут Майя Владимировна. Я ваша медсестра.
– Майя Владимировна, – повторил Некрасов. Известный прием: чтобы наверняка запомнить новое имя, нужно произнести его вслух, желательно не один раз. Но в данном случае Андрон просто пытался справиться с волнением.
– Точно.
– Андрон Егорович, можно просто Андрон.
– Тогда, если не возражаете, просто Майя. – Она игриво взглянула на него, еще не догадываясь, что, сраженный ее красотой, Андрон потерял голову. То есть она, конечно, знала, что умеет производить впечатление, но на этот раз все было слишком быстро и просто. Глядя на растерянного Некрасова, она применила одно из проверенных средств: пристальный взгляд, улыбка, смущение. Кажется, ей даже удалось покраснеть. – Так что? Возражения есть?
– Возражать? Я? – Как он мог возражать? – Я согласен. Кстати, кажется, у меня уже не болит голова.
– Вот и замечательно. – Она все делала необыкновенно: катила через палату капельницу, грациозно двигаясь в шлепанцах на высоченной танкетке. – Но мы все-таки поставим капельницу.
Перехватив взгляд Некрасова, Майя сдерживала улыбку. Хватит для первого раза. Этот юноша – впечатлительное создание. Один из тех, кто загорается мгновенно. Вопрос – надолго ли?
– Давайте начнем. Устраивайтесь поудобнее, Андрон. Поднимите рукав рубашки… Вот так. Если боитесь вида крови, лучше отвернуться. – Она снова улыбнулась. – Я бы советовала отвернуться в любом случае.
– Слушаюсь и повинуюсь…
Майя сосредоточена. Пристальный взгляд Андрона мешает ей. У нее даже руки дрожат. Что за ерунда! Вот уставился. Роман Борисович сказал, что пациент важный, архиважный! Она должна проявить чудеса профессионализма. При этом Карцев многозначительно посмотрел на нее. Что он имел в виду, старый развратник? В их больнице обычных больных не бывает. Все шишки, она круче другой. А этот юнец не производит впечатления воротилы отечественного бизнеса. Он слишком молод.
Некрасов, его фамилия Некрасов. Красивый, вежливый, взволнованный. Ему идет этот румянец. Что ж, она проявит себя на все сто. И сделает это вовсе не из-за указаний Карцева. Майя и без него знала, что этому пациенту нужно уделить максимум внимания. Только это указание исходило уже вовсе не от главврача. Карцев никогда не был для нее авторитетом. Она испытывала брезгливое отвращение, когда вспоминала свои первые шаги в его клинике. Если бы не Кирилл, она не выдержала бы и уволилась не раздумывая. Но Кирилл попросил ее не делать глупостей и не раздувать из мухи слона. Собственно, она появилась здесь благодаря его рекомендации. Сюда попадают исключительно по протекции.
– Давай поговорим по-мужски. – Егор заметно нервничал.
Глядя на его муки, Марков испытывал злорадное удовлетворение. Пусть подергается. Пусть оправдывается, взваливает на себя груз предателя. Ведь он предал их дружбу, когда позволил себе отношения с девушкой своего лучшего друга. Что бы он ни сказал, это уже не имеет значения. Дело сделано. Теперь Егор и Настя собираются пожениться. Прекрасно! Мама оказалась права – Настя не из тех, кто долго ждет. Ей нужно сейчас и сразу. Она решила, что Егор даст ей все это незамедлительно. Почему? Глупая. Настя не знает, насколько Некрасов зависим от него. Сам по себе он – никто. Придет время, и Егор сам почувствует это. Только будет поздно. Леонид забудет, что перед ним человек, с которым его связывает многолетняя дружба. Он будет помнить только то, что Некрасов разрушил его жизнь, отнял у него все, ради чего Марков работал как проклятый. Он отнял его мечту.
– Лень, я не знаю, что нужно говорить в таких случаях. – Некрасов нервно закурил.
– Расслабься, я все знаю.
– Знаешь?
– Мне Настя вчера звонила.
– Зачем? – Егор недоумевал.
– Она решила первой поставить меня в известность. Так что ты не напрягайся, она очень доходчиво мне все объяснила.
– Бред какой-то.
– Да все нормально, Егор. Дело-то житейское. – Марков улыбнулся. Если бы улыбка могла убить, Некрасов уже был бы мертв.
– Все получилось как-то само собой. В какой-то момент нас потянуло друг к другу. С этим невозможно было бороться… – Некрасов говорил быстро, боясь, что его остановят. Так и случилось.
– Довольно. – Марков подошел к нему. – Проехали. Одна просьба.
– Да, конечно.
– Не приглашайте меня на свадьбу. Это выше моих сил, – сказал и понял, что этой фразой показал все. И то, как он страдает, и то, как сожалеет о случившемся. – Мне нужно время.
– Ты хочешь уехать? – с готовностью откликнулся Егор.
– Да, я возьму отпуск. Покатаюсь на лыжах.
– Начальник тебя может не отпустить.
– Я сумею договориться. Считай, что с завтрашнего дня я в отпуске.
– Мы можем остаться друзьями? – Некрасов протянул ему руку. Он отчаянно нуждался в этом рукопожатии.
– Мы? Это не мы, Егор. Мы гораздо прекраснее.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Будьте счастливы. – Марков пожал руку друга, бывшего друга.
Был у него друг, который его предал. Была у него невеста – она его предала. Была у него мечта – и он все равно воплотит ее в жизнь. Есть женщина в его жизни, которая верит в него и ждет.
Как же нелегко ему будет сознаться матери, что она была права. Леонид наказан за гордыню. Решил, что мать слишком примитивна для того, чтобы разбираться в людях. Думал, что она попросту ревнует. Какое он имел право судить ее? Сначала за то, что терпит пьянчужку-мужа, а потом за то, что не оценила Настю по достоинству. Какой же он дурак!
– Ты прости, мам. – Леонид приехал без звонка. Застал мать за стиркой. Обрадовался, что отца нет дома. Значит, можно поговорить по душам.
– Ты что это? – Она вытерла покрытые воздушной пеной руки о передник.
Натруженные раскрасневшиеся руки матери приковали взгляд Леонида. Он смотрел на ее узловатые пальцы и думал о том, что у Насти никогда не будет таких рук. Вот почему она так вцепилась в Некрасова. У него нет плохой наследственности. У его мамы всегда улыбка на лице.
– Ты была права… Она меня бросила. – Он боялся встретиться с матерью взглядом. Вдруг увидит в ее глазах злорадство. Мол, предупреждала же я тебя. Но вместо этого услышал всхлипывание. Взглянул на мать. Она вытирала слезы негнущимися, распаренными от горячей воды пальцами. Вытирала неловко, резко, словно стесняясь своих слез. – Ты еще не знаешь главного.
– Знаю, – сквозь слезы отозвалась мама. – Она ушла к Егору.
– Что?!
– Я знала, сынок. Только увидела ее и поняла…
– Они скоро поженятся. На днях. Без всяких ожиданий. Распишутся, и станет Настя Воронова Настей Некрасовой. – Голос Леонида надломился и сломался.
– Господи, – запричитала мама, – и почему это случилось с тобой?
– Это со всяким может случиться, мам. – Ему было приятно ее сочувствие. Леониду даже показалось, что ему стало легче.
– А мы с тобой повздорили из-за нее…
– Я был неправ.
– Не извиняйся, сынок. Я все понимаю. Сердцу не прикажешь. Это не мы с тобой придумали. Думаешь, я никогда не любила? – Мама села на край ванны. – Мне родители говорили, чтобы я об Игнате и думать не смела. Он ведь смолоду попивал. Не так шибко, как в последнее время, но…
– Последние лет шестнадцать, ты хотела сказать? – съязвил Леонид и наткнулся на осуждающий взгляд матери. – Прости.
– Бог простит, сынок, и тебя, и Егора, и невесту твою неверную, и меня. Всех нас есть за что прощать.
– Простить-то он, может, и простит. Только счастливее от этого ни я, ни ты не станем.
– Не в этом дело.
– А в чем? – Марков с силой стукнул кулаком в стену. – Что имеет значение, как не жить долго и счастливо? Счастливо, слышишь!
Он не заметил, как перешел на крик. Мама поднялась, подошла и молча обняла его. Она больше не плакала, а из его глаз полились слезы, и он их не стыдился. Он выплачет их сейчас, и никто, кроме матери, не увидит его слабым.
– Жизнь на этом не заканчивается, Леня. – Мама гладила его по спине. – Когда сердце переболит, ты поймешь, как быть. Пообещай, что не натворишь ничего сгоряча.
– Обещаю, – после небольшой паузы процедил Марков. Он отстранился от матери. – Но со временем они оба пожалеют. Ох, как они пожалеют!..
Мама с укором смотрела на него. Что эта пигалица сделала с ее сыном? Измучила, заставила страдать. Он ожесточился. Что придет ему в голову? Наверное, никогда не будет в ее жизни покоя. Страх перед завтрашним днем – вот ее тяжкая ноша. Все эти годы изо дня в день она боялась пьяных выходок мужа, а теперь – переживай за сына, чтобы не наделал глупостей. Вон как глазища-то сверкают.
– Все пройдет, сынок. – У нее больше не было для него нужных слов. Она не знала, как ему помочь. Если бы знала как, то – с дорогой душой.
– Знаешь, мам, а ведь на чужом несчастье счастья не построишь. Тоже не мы с тобой придумали, – страстно заговорил Леонид. На лбу от волнения выступила испарина.
– Это верно.
– Вот и у них ничего не получится. Рано или поздно они все потеряют. Все! – страшно закричал он и, оттолкнув мать, бросился к выходу.
– Леня! Ленечка! – Она не могла остановить его, а когда услышала грохот входной двери, застыла, закрыв лицо руками.
С ее сыном беда, которую и время вряд ли излечит. Так, подлатает. Рваная рана затянется безобразным швом. Что-то забудется, но главное не это. Простит он тех, кто был ему дорог? Если простит – у него еще останется шанс, если затаит злобу – он обречен. Зло всегда порождает зло. Но тогда почему любовь сына породила предательство, измену?
Это несправедливо. Господь все видит. Он разберется. Наградит одних и накажет других. А как же иначе? Она снова склонилась над бельем. В глазах вдруг помутнело, и с этим нельзя было бороться. Слезы полились из глаз. Она подумала о том, что за все эти годы Всевышний так и не решил, что она достойна лучшей жизни. Сколько еще ей тащить этот крест? Одна была радость – думала, у сына все наладится. Так нет, и у него на душе черно. Сам себе советчик, сам себе хозяин. Одному Богу известно, на что он способен в отчаянии. Она будет молиться за него. За сына и за тех двоих, что сделали его жизнь невыносимой. Это по-христиански. Может, хоть эти молитвы дойдут по назначению. Надежда умирает последней.
Майя отчетливо помнила, как пришла работать в эту больницу. С первых минут общения Карцев произвел на нее неприятное впечатление. Она сразу поняла, что это ловелас, который не упустит возможности залезть под очередную юбку. Он хотел переспать с ней и не скрывал своих намерений. Майя оказалась одной из немногих, кто не собирался воспользоваться такой возможностью. Ей это было вовсе ни к чему. У нее был Кирилл. Она не могла представить рядом с собой другого мужчину, пусть не менее талантливого, не менее харизматичного. Ее сердце было занято. Она откровенно игнорировала знаки внимания, давая понять, что есть женщины, для которых понятие чести – не пустой звук.
Уже тогда ей показалось странным, что Аюшев устроил ее в эту клинику, не объяснив Карцеву, что она не просто его протеже, а его женщина. Тогда всех этих слащавых намеков и откровенных домогательств можно было бы избежать. Карцев явно не был в курсе ее отношений с Кириллом. Поначалу Майя не очень переживала по этому поводу, тешила себя надеждой, что скоро все изменится. Кирилл вот-вот сделает ей предложение. Общие интересы, общая работа, сексуальное влечение – все составляющие союза, обреченного на счастье.
Когда Майя поняла, что разбираться с Карцевым придется ей самой, она подключила всю свою дипломатию. Не хотелось терять хорошую работу. До крайностей, слава богу, не дошло. Призвав всю свою женскую изворотливость, Майя сумела разрубить узел. Она намекнула, что связана определенными обязательствами с другим мужчиной. И он – один из лучших специалистов, самый почитаемый хирург этой больницы. Она делала упор на то, что уйдет она – уйдет и Аюшев.
– Такой специалист – находка для любой больницы самого высокого уровня, – не глядя в глаза главврачу, краснея, твердила Майя. Она жонглировала этой мыслью, как самый опытный жонглер, и Карцев не без сожаления сдался. Майя торжествовала. Аюшев мог ею гордиться! Она смогла постоять за себя, за их любовь!
Только со временем сладость победы сменилась горечью разочарования. Еще бы! Она защищала их любовь, а ее любимому это не показалось важным, значимым. В то время она не нашла в себе смелость упрекнуть Кирилла в бездействии. Потом решила, что все позади и нечего оглядываться назад. В конце концов, это она пришла в коллектив, где давно сложились правила. Не она их придумала, не ей и отменять. Нравы у них в клинике такие. Вернее, полное отсутствие таковых. Однажды Майя решила прощупать почву:
– О нас, медиках, говорят, что мы развратники и у нас нет ничего святого.
– Кто говорит?
– Да со всех сторон. Противно даже, – отмахнулась Майя.
– Чепуха. Везде одно и то же.
– Не скажи! – завелась Майя. – Хорошеньких медсестер вокруг много. И как же не соблазниться, правда? Да и каждая готова. Почему бы нет? Под халатиком только лифчик и трусики, а трусики так легко падают на пол. У Карцева вашего великого спроси!
– Он такой же мой, как и твой.
– Я на спину не упала, как меня ни просили!
– Ты это к чему? – недовольно буркнул Аюшев. – Не самая любимая поза?
– Не смешно! – Майя вскипела. – Твое остроумие бьет наповал. Петросян хренов!
– Ты тоже, знаешь, не Клара Новикова. И вообще, ты первая начала. Карцева приплела. На кой черт?
– Не хочу больше с тобой говорить!
Цинизм Кирилла все чаще больно бил по ее самолюбию. Но Майя легко прощала обиды. Она не могла долго сердиться на Аюшева. Но все же устраивала ему показательные сеансы показного равнодушия. Именно эту тактику и избирала в качестве наказания. Делала вид, что у нее все в порядке, игнорировала Кирилла. А его это раздражало. Он с удовольствием пережил бы парочку ее истерик, но не ледяное вежливое молчание.
Однако у него был свой способ снятия напряженности: поцелуй и несколько нежностей помогали Аюшеву наладить отношения. Он не считался с тем, кто был прав, кто виноват, а Майе было обидно. Их многолетняя связь в какой-то момент вошла в состояние незыблемости. Никаких перемен, никаких обещаний. Кирилла все устраивало, а ее – нет. Страсть, секс, скабрезные шутки – в этом они преуспели. Что дальше? Майе надоело быть только хорошей любовницей.
– Ты напрасно забиваешь себе голову глупостями. – Аюшев в очередной раз попытался доказать, что в их отношениях все в полном порядке. – Ты удивительная женщина. Ты умеешь заполнять собой все пространство, выдавливая из него все лишнее.
– Какой кошмар! – Майя схватилась за голову. – Ты говоришь обо мне как о монтажной пене, которая заполняет щели.
– Пены бывает много, а тебя – нет.
Аюшев не лукавил. Был период, когда другие женщины, при всей их привлекательности и сексапильности, существовали словно в параллельном измерении. Гипотетически Кирилл знал, что каждая может доставить ему удовольствие. Но он не нуждался в новых впечатлениях. Майя была разной, непредсказуемой, страстной. Зачем ему другая? А если она когда-нибудь появится, Майка узнает об этом первой.
Аюшев был влюблен. Он скучал по Майе, ему было мало их свиданий. Жениться он был не готов, а видеться чаще хотелось. Тогда он решил устроить ее на работу в клинику. Она – высококвалифицированный специалист. К тому же просто красивая женщина. Пациенты будут от нее в восторге. Общение с ней в какой-то степени уже терапия, посыл на выздоровление. Аюшев надеялся, что его рекомендация будет хорошим дополнением к достоинствам Майи. Главврач не станет противиться. К тому же на одной из последних планерок шла речь о необходимости пополнения персонала квалифицированными специалистами.
Перспектива видеться с Майей в клинике казалась заманчивой. Кирилл взвешивал все «за» и «против». Одна голова хорошо, а две лучше. Аюшев посоветовался с друзьями. С самыми близкими, которых он познакомил с Майкой.
– Не перегибай, Кирюша. Майя – чудо. Никто не спорит. У вас все в порядке. Стоит ли совершать революцию? Пройдет совсем немного времени, и ты будешь мечтать о том, чтоб видеться с нею только по вечерам и не каждый день, – предостерегали друзья.
Кирилл колебался, но чаша весов с Майей, ее любовью, ее лаской и преданностью перевесила. А друзья – они попросту завидовали.
Когда он говорил, что скучает по ней, то не преувеличивал. Кирилл не был сентиментальным. Считал себя жестким и прямолинейным, но тот легкий штрих нежности, романтики, который вносила в его жизнь Майя, делал его мягче. Эта женщина подходила ему, удачно дополняя все лучшее, что было в Аюшеве. Пожалуй, он любил ее. Любил по-своему, получая сексуальное удовольствие, купаясь в дифирамбах, которые пела ему Майя. Как любая умная женщина она предпочитала не говорить о недостатках любимого мужчины. Вместо здоровой дозы критики Аюшев получал не всегда полагающееся ему море комплиментов и восхищения. Но вся эта хорошо приправленная лесть шла ему на пользу. Она окрыляла Кирилла. Видя это, Майя не изменяла выбранной стратегии.
С Майей Кирилл чувствовал себя лучшим. Стоило ему взглянуть ей в глаза, как в них отражался мужчина-идеал, мужчина-мечта. Аюшев привык к этому, черпая силы в преданности и восхищении любимой женщины. Вокруг распадались семьи, пары. Его друзья изливали душу, ругая своих бывших жен, подруг, а у него не было повода для недовольства. Его все устраивало, Майю, кажется, тоже. Коллеги и друзья изредка позволяли себе подшучивать над крепостью их отношений.
– Кирилл, вся эта верность – пшик. До встречи с очередной звездой, свет которой покажется тебе более загадочным, – одна из версий, периодически «ласкающая» слух Аюшева.
– Ты перестал смотреть по сторонам, дружище. Это не к добру.
– Женщина – это маяк. Главное, чтобы даже в самый сильный шторм тебе хотелось причалить к берегу, освещаемому им, а потом не пожалеть об этом. – Еще один вариант, вызывавший у Кирилла улыбку.
Пока Майя была для него самым желанным берегом. «Пока»? Аюшев подумал «пока» и испугался. В этой переменчивой жизни возможно все, и ко всему нужно быть готовым. Изменения могли касаться только его мироощущения и сердечных пристрастий на том основании, что он – мужчина. Майе отводилась роль верной подруги, которая, как Пенелопа, будет верна ему, несмотря ни на что.
За годы, проведенные вместе, Майя сумела доказать ему свою верность и преданность. Она поддерживала его самолюбие на определенной волне, редко злоупотребляла женскими хитростями. Помимо всего, Кирилл получал эстетическое удовольствие от общения с ней. Красивая женщина, не глупышка. Аюшев не жалел о том, что столько лет «не смотрел на сторону». Ни к чему. Ему повезло. Хотя, подкармливая свое раздутое «я», Аюшев не сомневался, что в не меньшей степени повезло и Майе. Она любит его. Любит всем сердцем. У нее получается не раствориться в нем, сохранить себя. Наверное, это нравится ему более всего. Майя остается собой, умудряясь стирать все шероховатости общения. В том, что ему отведена роль лидера, Аюшев не сомневался.
Когда они расставались, Кирилл начинать скучать. Он знал, что всего через несколько минут начнется «ломка». «Ломка» по ее голосу, ее неспешным движениям, заразительному смеху. Ему будет не хватать аромата ее духов, не затмевающего свою хозяйку, а лишь подчеркивающего ее бесспорную женственность. Их свидания пролетали так быстро. Время ускоряло свой бег, когда Майя была рядом. Поэтому каждый раз Аюшев, как мог, отодвигал момент прощания. Смешно, право, но как же ему не хотелось отпускать ее. Однако после самых жарких ласк Майя не любила оставаться у него ночевать. Она ни разу не сделала исключения, невзирая на поздний час. Он провожал ее, сажал в такси и с надеждой спрашивал:
– Может, хотя бы сегодня останешься? – Она загадочно улыбалась, целовала его и уезжала.
Тогда Кириллу становилось грустно. Майя не нуждалась в нем так, как он в ней. По крайней мере, она мастерски демонстрировала легкость, с которой относилась к их отношениям. Быть может, именно эта ее тактика и помогала Кириллу долгое время чувствовать себя в приятном тонусе влюбленного, не уверенного в завтрашнем дне мужчине. Эта недосказанность, неуверенность носила двойственный характер: добавляла приятную остринку в отношения и вызывала приступы отчаянной тоски. Сладкие мучения ожидания чередовались со страстными ласками. Настроения непредсказуемо сменяли друг друга. Внутреннее напряжение подходило к критической отметке. Кирилл почувствовал, что устает.
Майя расцветала на глазах. Аюшев стал замечать за собой не свойственную ранее подозрительность: ему все чаще хотелось сесть в машину и проследить за тем, куда она едет после свидания. Майя, конечно, звонила ему, когда добиралась домой, но его это перестало устраивать. Обуреваемый ревностью, Кирилл поставил себе телефон с определителем номера. Теперь он наверняка знал, что Майя звонит из дома. Конечно, то была глупость. Пожелав изменить ему, Майя могла найти тысячи способов для этого. Но у нее не было в этом необходимости, а Кирилл, как бикфордов шнур, догорал, шипя и выбрасывая вокруг яркие искры ревности.
Наконец Кирилл созрел. Он не хотел превратиться в болезненно-подозрительного ревнивца. Скрывать свои чувства стало невозможно. Аюшев сказал себе, что Майя должна быть рядом всегда, иначе он сойдет с ума. Пусть друзья лопнут от зависти, когда все их предположения не оправдаются. В конце концов, пусть он разочаруется в своем решении, но он это сделает.
– Как бы ты отнеслась к тому, чтобы жить вместе? – несмело начал Кирилл.
Кажется, он выбрал очень удачное время: Майя приходила в себя после очередной безумной близости. Она лежала на спине, блаженно раскинув в руки в стороны. Волосы разбросаны по подушке, на щеках румянец. Слова Кирилла заставили ее резко подняться. Она села, обхватив колени руками. Ее карие глаза потемнели. Два горящих буравчика сверлили Аюшева. Выдержать взгляд ему было нелегко.
– Так что скажешь о моем предложении?
– Пусть оно сначала прозвучит, – после непозволительно долгой паузы произнесла Майя.
– Я хочу, чтобы мы жили вместе. Переезжай ко мне.
– Заманчиво, но… Я как-то не думала об этом. – Майя пожала плечами.
– Тебе не нравится мой шалаш?
– Дело не в этом.
– Тогда в чем? – Аюшев нервничал. Он боялся получить отказ. Только согласие Майи могло успокоить его, а она, кажется, не торопится сказать «да».
– Нам хорошо вместе?
– Хорошо, а будет еще лучше.
– Ты уверен? – усмехнулась Майя.
Перспектива перебраться к Кириллу не прельщала ее. Вот если бы Аюшев сделал ей предложение, вот тогда она с радостью начала бы входить в роль хозяйки. А так… Любовница, дарящая удовольствия, теперь будет стирать, убирать, готовить. Исчезнет романтика. Они будут вместе постоянно. Скрепит ли это их отношения? Отношения, которые Кирилл явно идеализирует. Ей все труднее играть роль независимой, но верной спутницы. Когда они станут жить вместе, ее зависимость от Кирилла обязательно прорвется наружу. И тогда он почувствует свою власть…
– Кстати, у меня не одно, а два предложения, – спохватился Кирилл. Он испугался, что начал не с того, с чего требовалось.
– Сегодня вечер предложений. – Майя поднялась с кровати, подошла к окну. Обнаженная, она казалась такой незащищенной, такой хрупкой. Зябко вздрогнув, она повернулась. – Ну, выкладывай, не томи.
– Хочешь работать в нашей клинике?
– Ого! – Глаза ее засверкали. Хитро прищурившись, Майя смотрела на Аюшева.
– По-моему, второму предложению ты обрадовалась больше.
– Я только сказала «ого», что означает: «Если я отвечу согласием, мы будем вместе круглосуточно». Ты об этом подумал?
– Да ну? Вот ты как повернула! – Кирилл не мог признаться, что только об этом и думал в последнее время. – Мы столько времени тратим на транспорт, столько часов проводим друг без друга. Это неправильно. Я хочу это исправить, а ты?
– Хорошо. Я тоже готова это исправить. – Майе едва удалось скрыть радость. Кажется, все складывалось замечательно.
Так Майя переехала к нему и получила место медсестры в лучшей больнице города. Но переживала она не напрасно. Интуиция подсказывала, что нет повода сложить руки и почивать на лаврах внешне прочных отношений. Она не успела почувствовать себя по-настоящему вольготно в доме Кирилла. Закон компенсации идеально сработал и в этом случае. Одно Майя получила, а другое вскоре потеряла. Она дождалась перемен, но вовсе не тех, о которых мечтала.
Случилось то, чего Майя боялась: она почувствовала, что их отношения безвозвратно изменились. Не нужно ей было соглашаться на переезд. В их отношения вошла будничность, улетучилась романтика томительного ожидания встреч. Кирилл слишком быстро почувствовал себя лишним в дрейфующей лодке семейного быта. Майя искала оправдания для любимого. Только она во всем виновата. Она – женщина. Значит, не смогла, не удержала. Майя мучила себя, не желая признавать, что в разрыве никогда не виноват один.
Поначалу все было замечательно. С работы на работу вместе. Ужины при свечах, поездки в гости к знакомым. Аюшев словно демонстрировал всем, как у них все хорошо. Завидуйте! Майя летала. Окрыленная, в ожидании логического продолжения в виде предложения выйти замуж, она с удовольствием занималась благоустройством своего нового жилища. Играла роль хозяйки, вживаясь в нее с каждым днем. Благо Аюшев не возражал. Он только посмеивался над ее активностью: Майя устраивала генеральные уборки, у нее все горело в руках. Как ей удавалось на все это находить время, Кирилл не понимал, а главное – откуда бралась ее неиссякаемая энергия? Планы Майи простирались все дальше. Она сообщила, что хочет сменить гардины и шторы, предложила купить новый телевизор.
– Не возражаешь? – ангельским голоском спрашивала Майя, и Кирилл не мог отказать. Карие глаза смотрели на него с обожанием.
Аюшев с удовольствием наблюдал за неизвестной ему женщиной. Женщина-любовница превращалась в женщину-хозяйку, и эта вторая начинала диктовать свои порядки. Шторы – мелочь. То ли еще будет. Кирилл не на шутку испугался: слишком стремительно Майя начала благоустраивать их шалаш. Самой ей перемены явно нравились, а вот Кириллу этот рай начал действовать на нервы.
Теперь Майи было много, слишком много. Она была везде. И тогда Аюшев стал позволять себе задерживаться на работе, чаще обычного дежурил в отделении. С радостью участвовал в мальчишниках, которые не так давно игнорировал. Кирилл не заметил, как с ним произошли разительные перемены. Однажды он понял, что хочет все вернуть на свои места. Речь шла не о старых шторах и плохеньком телевизоре. Кирилл задумал вернуть былую свободу, а заодно отношения, в которых ему будет так же уютно, как и раньше. С Майей это вряд ли получится. Она перестала быть для него объектом ревности, страсти. Связь с ней стала для Аюшева обузой, и только нежелание скандала удерживало Кирилла от решительного шага.
Майя сразу почувствовала, что в их отношения вкралась недосказанность. Все было плохо, безнадежно плохо. Но она отмахивалась от подозрений, уверяя себя, что Кирилл не такой, как все. По крайней мере, в вопросах верности и чести он самый лучший. Он не станет вести двойную жизнь. Он лучше признается ей во всем, чем будет обманывать. Кирилл умеет быть благодарным и не станет унижать ее изменой.
Однако время шло, а на душе у Майи становилось все тревожнее. Симптомы приближающегося разрыва становились очевидными. Кирилл уже не был страстен в постели, не говорил, что ему ее мало. Он не скучал по ней, он пресытился ее любовью и, кажется, был готов окунуться в океан новых страстей. Его взгляд часто застывал, словно в привычном окружении он видел нечто парализующее, лишающее его сил. Майя старалась изо всех сил: она делала вид, что ничего не замечает. Всем своим поведением показывала, что у них все в порядке. Но этим только вызывала у него раздражение.
– Тебя не интересует, как прошло дежурство? – Аюшев все чаще возвращался с работы злым. Он искал повод для ссоры.
– Я знаю, ты не любишь, когда я спрашиваю об этом. – Майя продолжала заваривать кофе. На душе было паршиво. Ей самой хотелось нагрубить, накричать на Кирилла, но этим она лишь помогла бы ему. Она не опустится до скандальных выяснений отношений. – И еще я знаю, что ты устал. Тебе нужно лечь спать.
– Я сам знаю, когда и что мне делать.
– Извини. По-моему, я не сказала ничего обидного.
– Ты думаешь, что хорошо знаешь меня? – задиристо продолжал Кирилл.
– Нет, я так не думаю. Кофе будешь?
– Буду. Только после душа.
Майя прислушивалась к звукам льющейся воды. Нечего было надеяться, что настроение Кирилла изменится. Он зашел в кухню чернее тучи.
– А о чем ты вообще думаешь, Майя? – Аюшев сел за кухонный стол, нервно покачивая ногой. – Иногда хочется понять, что творится в твоей голове. Так о чем ты думаешь?
– О многом, – начала она. Разлила горячий кофе по чашкам. Красивые прозрачные чашки. Она купила их недавно. Ей нравится их легкость, прозрачные стенки. Так давно мечтала, и вот, кажется, ей недолго придется пить из них ароматный кофе.
– Просветишь? – Кирилл поплотнее запахнул полы махрового халата, откинул со лба влажные волосы.
– Конечно, Кирюша. Начну с главного.
– Это разумно. Потому что я действительно устал. Давай конкретно, – цинично улыбнулся Аюшев.
– Мне кажется, я должна снова переехать к себе, освободить жилплощадь, куда ты меня так опрометчиво пригласил… – Майя сделала паузу, но ее никто не собирался перебивать.
С лица Кирилла сошла улыбка. Лицо застыло в маске напряженного ожидания. Значит, она не ошиблась. Она больше не нужна ему. Не нужна она, а значит, не нужен и их ребенок, которого она носит под сердцем. Как обидно. Почему это случилось в такой неудачный момент? Еще пару месяцев назад его обрадовало бы подобное известие. Почему она так уверена? Ей приятно так думать. Ну, а теперь он наверняка решит, что она хочет удержать его. Ребенок – как способ привязать мужчину. Только не это.
– Ты говоришь, словно обвиняешь меня в чем-то? – соизволил произнести Аюшев.
– Нет. Тебе показалось. Я пытаюсь все исправить, – грустно улыбнулась Майя. – Кажется, мы слишком много времени проводим вместе. Хотя был момент, когда мы оба этого хотели.
