Текст книги "Карнавал теней (СИ)"

Безграничность милостива к маринэ – мы открываем в себе внутреннее море в те моменты, когда находимся в одиночестве, и по этой причине первая волна хаотики, как правило, обрушивается на что-то неодушевлённое. Будучи ребёнком, я изводил своих родителей шалостями, и однажды они заперли меня на чердаке. Был хмурый осенний день, из маленького окна я видел косые струи дождя, заливающие крыши окрестных домов. Я скучал и предавался тоскливым размышлениям о разных вещах – мне хотелось оказаться кем-то другим, не сыном университетского библиотекаря и учительницы рисования, а, к примеру, единственным наследником какого-нибудь инэрского князя, властелина маленькой страны чудес . Я понимал, что фантазиям не суждено сбыться, и очень грустил.

А потом пришло море.

Не буду описывать, как это произошло: мои собратья всё знают, а читатели, не знакомые с Высоким искусством, не смогут понять, что именно изменилось во мне, в какой бездне я растворился , закрыв глаза. Но зато я могу признаться в том, что рыбный дождь, перепугавший всю округу и вошедший в историю под названием «Довиррское чудо», целиком и полностью на моей совести.

С того памятного дня прошло много лет. Я свыкся с благословением и проклятием маринэ, я научился ценить горьк и й вкус морской воды, потому что лишь этот вкус позволяет мне жить среди людей, не опасаясь убить или изувечить кого-то в тот момент, когда моя природа вновь возьмёт верх. Однако даже сейчас, в весьма преклонном возрасте, добившись немалых успехов в области Высокого искусства и написав о нём полтора десятка книг, я по-прежнему ничего не знаю о хаотике – о той силе, что меняет не только человеческие тела, но и сами основы бытия…

Л. Ормига, «Хаотика – вопросов больше, чем ответов»

Введение к труду «Две тысячи лет Высокого и сскуства»

Издатели: Таррский университет, Школа Адара, Фонд Блейза Корды

Тарра, 2451 г . после с.и.п.

Рейне чувствовал себя бодрым и полным сил, как будто ему не пришлось здорово попотеть на утренней репетиции. Ловя на себе завистливые взгляды усталых товарищей, он направился в гримёрную, чтобы переодеться, и у самой двери обнаружил сюрприз.

В коридоре, прислонившись к стене, стояла Бабочка.

– Мне нужен костюм, – сказала она без лишних церемоний.

– А при чём здесь я? – искренне удивился Рейне.

– Ну как же, – сквозь густой грим сверкнула улыбка, в голосе появились ироничные нотки. – Ведь, если верить господину Арлину, это твоя голова, а не чья-то ещё, полетит с плеч, если вечернее представление сорвётся. Так что мне нужен костюм.

«Пауки» во время номера были одеты в чёрное; трико «Бабочек» поражали зрителей разноцветьем и блеском. Да, карнавальная беглянка была права – следовало как можно быстрее подобрать одежду, которая позволила бы ей не выделяться среди остальных паутинных танцовщиц.

И раз уж Арлин назначил его ответственным…

Рейне с тяжелым вздохом махнул рукой и повернулся к лестнице, ведущей на третий этаж, где располагались подсобные помещения, в числе которых была и костюмерная. Краем глаза он видел, что идущая за ним Бабочка совсем не проявляет любопытства.

– Ты здесь не впервые?

Цирк-у-реки в разное время года арендовали и другие труппы, так что Рейне задал вопрос не из пустого любопытства. Если бы удалось выяснить, что загадочная незнакомка, скрывающая своё настоящее имя, как-то связана с другим цирком, её тайну можно было бы разгадать.

– Впервые, – коротко ответила девушка.

– А по виду не скажешь.

– По твоему виду тоже не скажешь, что ты такой хороший танцор.

От неожиданности он резко остановился, повернулся к своей спутнице.

– Это почему же?

– Ты слишком самовлюблённый, – сказала она, глядя на него снизу вверх. – Никого не видишь вокруг, кроме себя. Мне говорили, таких паутина не любит. И не держит. Но, выходит, мои учителя кое в чём ошибались.

– Не стоит верить каждому слову учителя, даже если тот великий мудрец.

– Вот я и говорю, – на размалёванном чёрно-белом лице опять мелькнула улыбка. – Ты очень, очень самовлюблённый паутинный танцор.

Рейне скрипнул зубами и отправился дальше.

То и дело им навстречу попадались цирковые и шарахались в стороны, видя перекошенное от гнева лицо акробата. Бабочка шествовала за ним, по-королевски выпрямив спину, и не обращала внимания на суету, шепоты, косые взгляды. Рейне мысленно ругал себя за неосмотрительность – мог же он переложить опекунство над карнавальной беглянкой на чужие плечи! – и почти желал, чтобы по пути ему повстречалась Лерона. Тогда он смог бы просто бросить безымянную нахалку и уйти, а вечер – что ж, до вечера ещё много времени, и она вполне могла бы найти себе другую жертву.

Наконец, они добрались до нужной двери.

– Костюмерная здесь! – провозгласил Рейне с язвительной галантностью. – Удачи!

– Спасибо, – негромко проговорила Бабочка и протянула руку, чтобы постучаться. Рейне вдруг показалось, что ирония в её голосе уступила место робости. Эта секундная слабость подействовала на его гнев, словно ведро воды, вылитое на костёр. Он моргнул, наблюдая за движениями Бабочки – они стали вдруг скованными, словно она чего-то испугалась.

Кто-то за его спиной кашлянул в кулак.

– Трива там нет, если вы его ищете, – раздался тихий голос. – Видимо, он опять заперся в чулане, наедине с бутылкой «Рианнского особого». Что вполне объяснимо – он же гестиец, а в Гестии сейчас очень плохи дела после этого ужасного моретрясения. Я не могу его винить за такое нарушение дисциплины, хотя…

– Бабочка, это Марика Карат, помощница патрона, – Рейне прервал тираду Марики; от того, как витиевато она временами изъяснялась, у него начинали болеть зубы. – Марика, это наша новенькая, карнавальная беглянка, ты о ней уже слышала.

– Конечно, – Марика смущённо улыбнулась, поправила очки. – Кто же не слышал. Рада знакомству. Патрон послал меня пересчитать костюмы и кое-что проверить в бумагах на тот случай, если из Корпорации пришлют инспекторов… – Она смущённо замолчала, вспомнив, должно быть, что причина проверки сейчас стоит перед ней собственной персоной. – А что вы тут делаете?

– Мы хотели подобрать для Бабочки костюм, – сказал Рейне и удивился тому, как легко и непринуждённо прозвучала полуправда. «Мы хотели». – И, ты знаешь, мы это сделаем, хоть Трива тут и нет. Не будем ему мешать. Оплакивать родной город, покинутый тридцать лет назад – это ведь очень, очень важное занятие…

Бабочка бросила на него странный взгляд, но ничего не сказала. Он вдруг заметил то, что раньше ускользало от внимания: в её тёмные волосы над правым ухом была вплетена гестийская кисточка – забавное украшение из ниток семи цветов и семи разноцветных бусин. Кисточки всегда были популярны среди жительниц Тарры, однако в облике Бабочки и впрямь ощущалось что-то гестийское – все Дети побережья были худощавыми, стройными, низкорослыми – и Рейне почувствовал себя неуютно.

Что ж, раз он взялся за это дело, надо довести его до конца.

– Марика, у тебя не найдётся чего-нибудь длинного и острого?

Секретарша послушно вытащила из причёски длинную шпильку.

– Дамы! – провозгласил Рейне голосом Хозяина арены. – Подходите ближе! Только сегодня и только сейчас – смертельный номер в исполнении двух паутинных танцоров и одного секретаря!

Он склонился над замком, сунул в скважину кончик шпильки и принялся вращать её туда-сюда, изображая взлом. Бабочка фыркнула и отвернулась, Марика обеспокоенно нахмурила брови. Через несколько секунд, убедившись, что обе девушки смотрят в другую сторону, Рейне вытащил шпильку, накрыл замочную скважину ладонью и зажмурился.

… в тёмной бархатной глубине шевельнулось многоногое создание; оно немало времени провело в засаде, поджидая добычу, и теперь добыча подплыла достаточно близко, её можно было схватить, крепко сжать, подтянуть к себе…

Раздался громкий щелчок.

– Ловкость рук, – сказал он, возвращая Марике шпильку, – и больше ничего!

В костюмерной пахло пылью, лавандой, «Рианнским особым» и застарелым потом. Источник последнего запаха обнаружить удалось без особых усилий – этот источник храпел так громко, что оставалось лишь удивиться тому, как же они не услышали его ещё в коридоре.

– Заперся в чулане, говоришь? – задумчиво спросил Рейне, легонько пнув спящего на полу Трива в бок. Костюмер и ухом не повёл. – Зачем ему чулан? Там тесно и душно, там крысы по углам шебаршатся. Ладно, я, пожалуй, останусь здесь, пока не найдётся подходящий наряд для вечера, а то он проснётся, и будут неприятности.

Бабочка равнодушно пожала плечами; Марика вздохнула с облегчением.

Рейне и сам успокоился – ему хотелось остаться, но нужен был повод, и можно было благодарить Безграничность за то, что повод нашелся сам собой. Он вдруг понял, что совершенно забыл, куда собирался идти до того момента, пока в коридоре перед ним не появилась Бабочка. Кажется, он с кем-то хотел встретиться… уж не с Лероной ли? Да, точно. Он хмыкнул. Рыжая бестия определенно захочет разорвать его на части, а это значит, что их примирение будет фееричным, сладостным и утомительным. Да, да – ради такой сцены стоило рискнуть здоровьем и что-нибудь натворить, как-то её обидеть, потому что Лерона лучше всего на свете умела две вещи – обижаться и прощать.

– Вон в тех сундуках, – сказал он, сообразив, что Бабочка ждёт инструкций, – лежат костюмы, пошитые специально для «Пауков и бабочек». Выбери себе трико по размеру, а я подожду здесь. Примерить можешь в углу, за шкафом, только не споткнись об бутылки. За неделю, думаю, Трив сложил там штук десять, если не больше.

Она молча кивнула и направилась к сундукам.

Рейне уселся на колченогий табурет возле тюфяка, на котором сном праведника спал пьяный костюмер, и почувствовал на себе взгляд Марики – вместо того, чтобы приниматься за переучёт, она стояла и пристально смотрела на него.

– Что такое?

– Рейне, – Марика сняла очки. – Скажи, что ты думаешь о маринэ?

Он насторожился. Такой вопрос из уст новенькой, не проработавшей в «Цирке скитальцев» и года, звучал очень подозрительно. Как-то вдруг вспомнилось, что она пришла к Джоссефу Арлину в тот же день, когда тот дал в газету объявление о поиске помощницы, секретаря и счетовода в одном лице, и сказала, что согласна на любые условия…

Но если её настоящим нанимателем была Тёмная стая, лгать не стоило.

– Если честно, – вполголоса проговорил паутинный танцор, – я считаю всех высоких маринэ, во главе с Блейзом Кордой, настоящими чудовищами. Те из них, кто пьет морскую воду, превращаются в бесчувственных, хладнокровных нелюдей, а те, кому закон не писан… что ж, они просто мерзавцы. Вот, к примеру, история с гестийскими сиротами, о которой все таррские газеты пишут – известно, что покойный Тео Гарда дважды спасал жизнь нашему дражайшему канцлеру, и что же? Его сын и дочь после катастрофы исчезли, как в воду канули. Попали, наверное, в какой-нибудь сиротский приют. А Корда молчит, ему всё равно. Он чудовище, вот и все дела.

Марика покачала головой.

– Не ожидала, что ты так их ненавидишь. Что ж… выходит, тебе можно доверять.

– Ничуть! – Рейне рассмеялся. – Я не тот, за кого себя выдаю.

– Я серьёзно!

– Раз так, подумай сама – можно ли мне доверять?

– На паутине танцуют только чистые души, – сказала она с необыкновенно серьезным видом. – Так говорят. Ты лучший среди танцоров – значит, ты по-настоящему хороший человек, и доверять тебе можно.

Рейне посмотрел на Марику так, словно впервые её увидел. В каком-то смысле он действительно посмотрел на неё в первый раз: секретарша Арлина, скромная и работящая девушка, умудрялась казаться незаметной, почти невидимой. Работать с бумагами «Цирка скитальцев» ей было определённо приятнее, чем с людьми. И вот сейчас она хотела поделиться с ним тайной…

– Говори, я слушаю.

– Когда мне было пять с половиной лет, – сказала Марика, глядя на какое-то пятно на стене, – рядом с домом моих родителей поселился один весьма загадочный господин. Он вёл затворнический образ жизни, ни с кем из соседей не общался, даже не здоровался. Мои братья – двойняшки, старше меня на два года – просто заболели этим человеком, принялись за ним наблюдать. Отчего-то они вбили себе в голову, что наш сосед – хаотид, и решили во что бы то ни стало выяснить, как именно его изменила хаотика, какие способности он приобрёл. Такая вот у них была игра в расследование.

Рейне почувствовал внезапный озноб. У него на глазах тень Марики разделилась на три полупрозрачных силуэта, два из которых сначала взялись за руки, а потом прижались друг к другу, как могли бы прижаться испуганные дети.

– Это длилось два с лишним месяца, – продолжала Марика, ничего не замечая. Где-то в дальнем конце комнаты Бабочка вынырнула из сундука, держа в руках разноцветное трико, и принялась его придирчиво разглядывать. – А потом случилась трагедия. Как-то ночью из окон его дома повалил дым. Потушить огонь удалось лишь общими усилиями всех соседей, но к тому моменту половина комнат выгорела дотла, и никто из спасшихся слуг не мог объяснить, где хозяин. Мои родители в числе прочих взрослых вошли в этот проклятый дом, осмотрели его от подвала до чердака, и как раз на чердаке обнаружили… обнаружили… – Она судорожно вздохнула. – То, чего не представляли себе даже в самых страшных кошмарах.

– Марика…

Она отмахнулась.

– Там были дети. В клетках. Много детей. Поросшие шерстью, с копытами и свиными рылами, с лишними руками и ногами, с глазами на лбу, с лицами на затылке. Шельми был бы среди них везунчиком… красавцем. Мои братья, которым следовало находиться в своих постелях, тоже были там. Они…

– Марика, не надо.

Она замолчала. Две лишние тени задрожали и исчезли. Рейне сделал над собой усилие, протянул руку и легонько погладил её по плечу. История, только что вырвавшаяся на волю, была столь кошмарна, что он не хотел знать её окончание; ещё он малодушно радовался тому, что ужас, отразившийся на его лице, она совершенно точно истолкует по-своему. Был ли это грех? Если да, то сегодняшнее вечернее выступление могло стать последним в его жизни.

– Этого «ныряльщика» так и не нашли, – тихонько проговорила девушка. – Ты знаешь, я тебе сейчас скажу то, чего не говорила ни одному человеку. Его преступление… Хаотика, которую он выпустил с помощью проклятого Высокого искусства… Она повлияла и на меня тоже, хотя я в ту ночь не покидала своей спальни. Или, может, он изменил меня раньше, а я не почувствовала.

– Ты хочешь сказать, что…

– Что я хаотид, – она вздохнула. – Я такая же, как Шельми. Только он другой снаружи, а я – внутри. Моя способность состоит в том, что я чувствую хаотику – мне становится очень-очень холодно, как будто кто-то прикладывает лёд к моей спине. Мне удалось это скрыть от всех, но сейчас, наверное, молчать нельзя.

Марика многозначительно посмотрела в ту сторону, куда удалилась Бабочка.

Мысли Рейне понеслись, словно табун лошадей. Бабочка – хаотид? Такой, что может выступать на манеже, а не только развлекать публику в зверинце? Тогда её способности неудивительны. Значит, они ошиблись, предполагая, что она сбежала из цирка третьей категории. Значит, она из «секунды».

– Ты уверена?

– Наполовину. – Марика пожала плечами, виновато улыбнулась. – Я знаю, что нельзя быть хаотидом наполовину, но именно это говорят мои чувства – иногда она кажется мне человеком, а иногда… не совсем человеком.

Внезапно хлопнул ставень. Рейне сорвался с места и за одну секунду оказался в другом конце комнаты – там, где должна была находиться Бабочка… и где её не оказалось. За окном хмурилось пасмурное небо, на фоне которого таяло слово, выведенное тонким пальцем по запотевшему от дыхания стеклу: «Спасибо».

5 . Журналистка

Соперничество между ведущими газетами Тарры носит не менее ожесточённый характер, чем со перничество между её же цирками в ранге «прима» . Можно долго перечислять только подтверждённые и документированные случаи , когда интересы газет сталкивались, приводя к серьёзным последствиям – временами забавным, а временами довольно драматичным. Ещё свежа в памят и горожан история о Пятидесяти а л ых р озах: чтобы выследить таинственного обожателя Малышки Лив, репортёры «Утреннего вестника» и «Таррского курьера» наняли целую орду частных сыщиков, превративших жизнь цирковой звезды в кошмар. Что интересно, самый толковый материал в конечном итоге был напечатан в «Таррском зерцале», и это подводит нас к весьма несложному умозаключению: какие бы средства ни использовались газетчиками, сенсация получается только у тех из них, кто обладает чутьём.

А. Наваро, « Таррская журналистика: слухи и факты »

Тарра, 249 0 г. от с.и.п.

Алия Наваро, будучи самым молодым репортёром в «Утреннем вестнике», да ещё и особой женского пола в придачу, ни на секунду не сомневалась в том, что о хорошей теме для заметки в одном из «карнавальных» номеров ежедневной газеты ей не стоит даже мечтать. Будь она сотрудницей какого-то более прогрессивного издания – «Таррского зерцала», к примеру, или «Таррского курьера», – всё могло бы сложиться иначе, но Эдин Комо, главный редактор «Утреннего вестника», излишней прогрессивностьювзглядов не отличался.

Однако он сумел её удивить, распределяя обязательные редакционные задания.

– Что?! – завопила Алия, позабыв о хороших манерах, когда мальчишка-курьер передал ей поручение шефа. Коллеги-репортёры, занятые подготовкой материалов, от неожиданности чуть не попадали со стульев – хоть в редакции и бывало тихо лишь глубокой ночью, всё-таки в полный голос никто, как правило, не кричал. – Он отправляет меня в Речной округ? С каких пор цирк Речного округа что-то значит в этом городе?!

Курьер виновато развёл руками.

Алия рявкнула:

– Я никуда не пойду!

– Госпожа Наваро, милочка, – старший клерк, как раз проходивший мимо, счёл необходимым вмешаться, – вы не можете просто так отказаться от задания. Я понимаю, ваш опыт работы в «Утреннем вестнике» невелик, однако вы же рассчитываете постигать тайны профессии и далее? В таком случае, вы должны были обратить внимание на то, что господин Комо не даёт хороших рекомендательных писем сотрудникам, склонным… э-э… бунтовать.

« …а вы ещё и женщина», – повисли в воздухе слова, которые он не сказал.

Алия обиженно прикусила губу. Она не бунтовала – она возмущалась, потому что Эдин Комо, возненавидевший её с первого дня работы в «Вестнике», наконец-то разродился страшной и по-настоящему неожиданной местью. Он бы хотел вообще отправить строптивую подчинённую куда-нибудь за город, писать обзоры происшествий на просёлочных дорогах, но в таком случае Алия обязательно черкнула бы письмецо в Женскую журналистскую ассоциацию. Сейчас, однако, она не могла никому жаловаться, потому что формально все условия трудового договора были соблюдены – ей поручили выполнить некую работу, работа была в пределах Тарры и для её успешного завершения не требовалось ни особых знаний, ни усилий, на которые особа женского пола была бы неспособна в силу причин объективного свойства. Тот факт, что результат работы был не более интересен, чем стенгазета пятилетней давности, доказать она не могла.

– Я тебе завидую, – Проныра Морли, один из фотографов «Вестника», некстати оказавшийся в редакции, отсалютовал ей полупустым стаканом с тёмно-коричневой бурдой, ничуть не похожей на чай. – Мы будем потеть и напрягаться, пытаясь хоть что-то любопытное отыскать для газеты, а ты отд охнёшь!

И, словно по команде, все расхохотались.

«Ничего-ничего, – подумала Алия, красная, словно мак. – Я вам ещё покажу!..»

До начала восьмичасового представления оставалось чуть больше сорока минут, когда Алия Наваро, обиженная на целый свет, подошла к кассе Цирка-у-реки, где её встретила жалкая очередь из пяти человек. Все пятеро, судя по одежде, были жителями пригородов. Вздохнув, Алия пристроилась в хвосте и стала глазеть по сторонам.

Всё в этом районе города казалось девушке унылым и тусклым. Если бы кто-то попросил её описать Речной округ одним словом, то это было бы слово «заурядный». Даже Закоулки, при всей своей опасности, неустанно радовали журналистскую братию ужасающими преступлениями, душераздирающими историями, нескончаемыми драмами, из которых получались отличные статьи. Алия втайне мечтала, что когда-нибудь её пошлют в Закоулки, проводить журналистское расследование… убийства? Подпольных цирковых представлений? Да чего угодно! Она не боялась «ныряльщиков» и плевать хотела на всё остальное. А в Речном округе никогда и ничего не происходило; жизнь здесь текла почти незаметно, очень спокойно и размеренно. От этой размеренности, от этого спокойствия, Алии хотелось кричать, но она знала, что порядочные девушки – хоть и избравшие журналистскую профессию – так себя не ведут.

– Вам один билет? – из окошечка кассы на Алию взглянули обведённые чёрным и красным печальные глаза. Всё понятно, кто-то из клоунов продаёт билеты, потому что держать отдельного кассира этому нищему «Цирку скитальцев» невыгодно. – Вы без спутника?

«Стояла бы я в очереди, будь у меня спутник», – мысленно съязвила Алия, но вслух ничего не сказала, только кивнула.

– Двенадцать ренсов.

– Так дёшево? – удивление Алии оказалось слишком сильным, чтобы сдержаться и в этот раз. – В «Лазурной спирали» самый дешевый билет стоит тридцать четыре ренса. Я уж молчу про «Семь сестёр»…

– И правильно, – клоун вздохнул. – Я тоже промолчу про «Семь сестёр».

Стиснув зубы, Алия вытряхнула из кошелька всю мелочь, взяла билет и направилась в сторону главной Двери. В большом и просторном холле цирка собралось не больше сотни посетителей; лица у всех были унылыми, а руки – пустыми, поскольку традиционных карнавальных угощений здесь почему-то не продавали. Лишь у некоторых детей в руках были кулёчки с конфетами и яблоки, купленные, должно быть, где-то по соседству.

– Эдин Комо, – Алия Наваро разозлилась до такой степени, что заговорила вслух, пусть и едва слышным шепотом, – да обратишься ты в козла в Новом мире, когда придёт твой черёд встретиться с Безграничностью! Клянусь своей последней тенью!

До представления оставалось полчаса.

« В самом большом городе Таррийской империи найдётся развлечение для каждого. Если вы желаете испытать острые ощущения, то отправляйтесь в Закоулки – говорят, там каждую ночь циркачи -изгнанники устраивают подпольные представления, жестокие дуэли, а во время Карнавала творятся и вовсе немыслимые вещи. Если вы – почтенный гражданин, чья репутация и семейная жизнь безупречны и незапятнанны, то «Лазурная спираль» – именно то, что вам надо. Для тех, в ком бушует дух сладострастия, свои двери открывают «Семь сестёр» – недаром их особые представления начинаются в полночь!..»

– Слишком длинно, – пробормотала Алия и укусила кончик карандаша.

«В самом большом городе Таррийской империи найдётся развлечение для каждого, но далеко не каждый желает развлекаться. Есть среди наших с вами соседей те, для кого цирк – не средство подойти так близко к Безграничности, как это может сделать простой смертный, но просто скоротать вечер, думая при этом о чём-то приземлённом. Эти люди выбирают для себя особые места – такие, например, как Цирк-у-реки …»

Она подняла глаза от блокнота, моргнула и вдруг подумала, что такая статья будет нечестной по отношению к посетителям Цирка-у-реки – ведь они пришли сюда из-за множества причин, в числе которых не было выдуманных Алией «нежелания развлекаться» и «неспособности приблизиться к Безграничности». Написанное показалось ей чушью, и в результате страница была вырвана и выброшена, но хорошие идеи в тщательно причёсанную голову девушки-репортёра так и не пришли.

«В самом большом городе Таррийской империи найдётся развлечение для каждого…»

– Прошу прощения.

Алия Наваро подняла голову и встретилась взглядом с молодой женщиной примерно тех же лет, что и она сама. На незнакомке было скромное чёрное платье с кружевным воротничком и чуть потрёпанными кружевными манжетами; её тёмно-русые волосы были собраны в тяжёлый узел на затылке; бледное треугольное личико пряталось за огромными очками, сползающими на кончик носа.

– Прошу прощения, вы сотрудник газеты… э-э… какой-то из городских газет?

– «Утренний курьер», – Алия спрыгнула с подоконника, где минут пятнадцать назад устроилась в ожидании начала представления, рассчитывая сэкономить время и написать статью заранее. – Меня зовут Алия Наваро.

– О-о, это вы писали о махинациях с билетами на «Таррский речной экспресс»? – спросила девушка в очках, робко улыбнувшись, и Алия, пряча удивление, кивнула. Она не ожидала встретить здесь человека, которому её имя было бы знакомо. – Я Марика Карат, секретарь Джоссефа Арлина, патрона. Вы бы не хотели поговорить с ним? С кем-то из наших артистов?

«Унылые артисты унылого цирка, – думала Алия, пока Марика Карат восторженно перечисляла, с кем бы она могла встретиться после представления. – Что может быть лучше для унылой статьи?» Однако она всё же была вынуждена признать, что это было лучше, чем ничего, и обрадованная Марика Карат тотчас же схватила её руку и затрясла с преувеличенной, как показалось Алии, доброжелательностью. Обсудив все тонкости предстоящих интервью, девушки расстались – пришла пора Алии Наваро занять своё место в зале.

Музыкальное вступление оставило Алию полностью равнодушной, поскольку паромарический орган Цирка-у-реки был устаревшей модели и к тому же, судя по неустанному шипению, находился в далеко не блестящем состоянии. Потом в клубах белого дыма возник Хозяин арены – стройный юноша в чёрно-белой одежде. Громким, но невыразительным голосом он принялся вещать что-то о Безграничности, и Алия через несколько секунд опознала речь Привратника «Семи сестёр», которую тот произносил на открытии Карнавального трёхдневья пять лет назад. Она тогда впервые попала в цирк, была вне себя от счастья и потому до сих пор помнила каждую деталь, каждое слово, каждую интонацию.

Убожество, какое же вокруг неё сейчас было убожество…

Откинувшись на жесткую спинку зрительской скамьи, Алия посмотрела на своих соседей, убедилась, что они полностью поглощены представлением, закрыла глаза и стала мечтать о том времени, когда у неё получится перейти на работу в другую газету. Может быть, даже в «Таррский курьер». Периодически она открывала глаза и делала пометки в блокноте, один раз даже заинтересовалась номером коротышки-клоуна в костюме из птичьих перьев, но в целом ничто в мире не могло бы заставить её изменить своё мнение о «Цирке скитальцев».

Когда музыка вдруг стихла, и по залу прокатилось восхищённое «Ох!», Алия как раз сочиняла убийственную фразу, которая могла бы стать достойным завершением статьи. Внезапное изменение обстановки на арене подействовало на её эфемерные мысли, словно появление акулы на косяк трески – одна секунда, и всё исчезло. Сердито фыркнув, Алия Наваро подняла голову, твёрдо решив для себя, что даже если сейчас случится чудо и артисты этого посмешища продемонстрируют экстраординарные способности, она напишет так, что об убожестве «Цирка скитальцев» услышит каждый житель Тарры.

Однако зрелище, открывшееся её глазам, по-настоящему завораживало.

Высоко над ареной, на тонкой и почти невидимой паутине, двенадцать фигур застыли в немыслимых позах, наводящих на мысли о насекомых, о птицах, о хаотидах, но не о людях. Музыка заиграла вновь, и орган по-прежнему шипел, но теперь это шипение казалось частью хитроумного замысла, потому что более подходящего инструмента для создания зловещей атмосферы трудно было себе представить. Фигуры пришли в движение. Шестеро в разноцветных трико двигались изящно и нежно, словно бабочки; вторая шестёрка заставляла думать о сгустках тьмы, о порождениях зла. Сердце Алии Наваро забилось чаще, она затаила дыхание. Прямо у неё на глазах происходило чудо, рождался номер, поставить который на своей сцене не погнушался бы ни один столичный цирк высшей категории. И где же она его увидела – в Речном округе, в царстве уныния и серости… Алия простила бы Эдину Комо все его грехи, если бы ей хватило сейчас самообладания, чтобы собраться и осознать происходящее. Но она была очарована и ни о чём не думала – просто смотрела.