Текст книги "Судьба кочевой культуры"

Автор книги: Наталия Жуковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Не следует также забывать, что в представлениях монголов правая рука осмыслялась как «рука благодати» и только ей разрешалось делать что-либо важное: вручать и принимать дары, доить скот и т. д. Левой рукой это делать запрещалось. Такое противостояние рук – одно из проявлений бинарной оппозиции «правое – левое».

Есть еще несколько распространенных бытовых жестов, передающих определенные эмоциональные состояния: бросить с силой шапку на землю – выражение крайнего возмущения или, напротив, сильного восторга; имитировать выщипывание волос на голове – выражение крайнего отчаяния; махать рукавом дэли – знак протеста; поднимать большой палец правой руки с одновременным восклицанием заа! (дословно «ладно», «ну, хорошо») – сильная похвала; выставить мизинец правой руки – неудовольствие; почесывать затылок – недоумение и растерянность и т. п.

Однако мы опять позабыли о нашем госте. А ведь его полагается кормить, что также требует соблюдения определенных правил этикета. Разные этнографические группы монголов в этой ситуации ведут себя по-разному.

Венгерский ученый А. Рона-Таш описал застолье в юрте дариганга (этнографической группы в составе монголов, проживающей на юго-востоке страны). Оно проходило следующим образом: хозяин наполнил пиалу архи и подал ее гостю; гость отпил глоток и передал самому старшему из присутствующих в юрте мужчин; тот принял ее двумя руками и отпил глоток, после чего вернул гостю; гость держа пиалу обеими руками, отпил еще пару глотков, потом встал напротив хозяина и, держа по-прежнему пиалу в обеих руках, вернул ему; хозяин допил ее до дна. У халха центральных районов страны та же процедура выглядит несколько иначе: хозяин наполняет пиалу архи или кумысом и обеими руками вручает ее гостю; гость отпивает и возвращает хозяину; хозяин доливает и передает пиалу следующему гостю; тот отпивает и возвращает хозяину и т. д. Хозяин пьет последним. После того как он выпьет, то же самое начинается по второму кругу.

Любопытно отметить, что в дореволюционной Монголии каждый человек постоянно имел свою пиалу при себе, храня ее в особом футляре или завернутой в кусок ткани за пазухой своего дэли. Угощаясь в чужой юрте, каждый ел из своей пиалы с помощью своего ножа, который также входил, а кое-где и сейчас входит в обязательную экипировку мужчины.

Постоянное ношение при себе и использование в случае надобности собственной чашки и ножа в монгольском обществе было несомненно деталью этикета, как, например, ношение носового платка представителями элитарных слоев населения средневековой Европы. Нож вместе с ножнами мог, в частности, выступать в качестве эквивалента при обмене дарами в случае совершения обряда побратимства или просто быть подарен в благодарность за какую-либо услугу. Однако есть и еще одна причина, объясняющая необходимость носить с собой свою посуду, – это низкие гигиенические нормы старой Монголии. Обычай есть только из своей пиалы несколько тормозил распространение инфекционных заболеваний.

Питье архи, в котором участвуют хозяева и›. гости, может превратиться в своеобразный ритуал. Поскольку в народе считалось, что водка содержит в себе пять видов яда, с первой пиалой поступали следующим образом: из нее брызгали, во-первых, в направлении дымового отверстия юрты, во-вторых, буддийским божествам, в-третьих, в огонь, в-четвертых, за дверь юрты, и, наконец, остаток отпивали сначала сами хозяева, приняв тем самым яд на себя, затем начинали пить гости, причем каждый брал предложенную ему пиалу и в знак уважения к хозяевам юрты прикасался безымянным пальцем своему правому, а затем к левому плечу.

Застолье началось, но этикетные ситуации этим не Исчерпались. За питьем архи или кумыса может последовать угощение мясом, а оно еще более пронизано традицией и этикетом. Чуть ли не по каждому отправленному в рот куску мяса можно судить о поле, возрасте едока и степени уважения, каким он пользуется у присутствующих. А уж когда начинается обмен подарками, тут важно все – что, кому и кто вручает, чем отдаривает тот, кто получил подарок, аккуратность в одежде, обязательное наличие головного убора, необходимость «обмыть» подарок и т. д. А потом гостя провожают, и чем важнее он, тем солиднее ритуал проводов. Все в нем имеет значение: и как сажают на коня, и что говорят на прощание, и как долго смотрят вслед.

А как же иначе? Ведь все это уходящая в глубину веков культура народа, хранимая его памятью и передаваемая из поколения в поколение.

Вот пришел Цагаан сар

Пожалуй, ни один праздник не воплотил в себе столь ощутимо идею бесконечности и в то же время цикличности времени, как Новый год. Он веха не только в календаре. С него в жизни каждого народа, каков бы ни был уровень его развития, начинается очередной круговорот сезонов и связанных с ним видов хозяйственной и общественной деятельности.

Праздник Нового года у монголов, как и у большинства народов Востока, завершает зиму и открывает весну. Он не имеет точной, фиксированной даты и вычисляется ежегодно по лунно-солнечному календарю, принятому в качестве основы летосчисления во многих странах Азии. Обычно его отмечают между серединой января и первыми числами марта, но чаще всего его начало падает на первое новолуние февраля. Сам праздник и весь следующий за ним месяц года называется Цагаан сар, что в переводе означает «Белый месяц». Происхождение названия объясняют по-разному. Одни считают, что, праздник именуют так потому, что в эти дни все кругом бело, покрыто снегом; другие говорят, что праздник приходится на самое голодное время года, когда происходит разгул злых сил, и, чтобы задобрить их, месяц называют белым, то есть счастливым; третьи видят причину в том, что именно в феврале едят «белые» молочные продукты, монгольское название которых цагаан идээ.

Так или иначе, название месяца связано с белым цветом, который в цветовой символике монголов ассоциируется с представлением о счастье. Под счастьем кочевник подразумевал прежде всего изобилие скота и всего, что он дает, – мяса, молока, молочных продуктов.

До середины XIII века монголы отмечали Новый год в сентябре. Август считался зеленым месяцем, за ним следовал белый месяц сентябрь, когда шла массовая переработка молочных продуктов для создания продовольственных запасов на зиму. Их изобилие вполне соответствовало названию месяца и понятиям монголов о счастье. Внук Чингисхана, император Хубилай, перенес по китайскому образцу начало Нового года на февраль. Вместе с праздником на февраль перешло и название новогоднего месяца. Он стал называться Цагаан сар, по-прежнему символизируя собой изобилие молочных продуктов, хотя на самом деле в это время года их уже бывало мало: к началу весны зимние запасы, как правило, подходили к концу.

Как проходил Цагаан сар при дворе Хубилая, мы знаем по описанию Марко Поло. В этот день все подчиненные императора приносили ему дары: золото и серебро, жемчуг и драгоценные камни, дорогие белые ткани. Но особенно любил император, когда ему дарили белых коней, белых слонов и белых верблюдов. Все они проходили перед ним, украшенные сбруей, покрытые дорогими попонами, а император оценивал их своим благосклонным оком. «Такой красоты нигде не видано!» – восклицает восхищенный Марко Поло. После вручения даров все придворные, выстроившись в соответствующей их положению последовательности, совершали по очереди воскурение перед дощечкой с именем Хубилая, стоявшей на алтаре в главном зале дворца. Затем начинался многочасовой пир, в покои императора приходили фокусники и потешали его гостей. Напомним, что Хубилай был первым монгольским императором Китая, и многое из того, что здесь описано (слоны, фокусники, воскурение перед дощечкой на алтаре), – это черты китайского образа жизни, воспринятые монгольской знатью, но незнакомые простому народу.

Народный Цагаан сар проходил намного проще. Накануне вечером провожали старый год: ели мясо, варенные на пару мясные пирожки, пельмени, пили чай с молоком. Празднование Нового года начиналось рано утром. Гости ходили из юрты в юрту. Те, кто помоложе, шли к более старшим по возрасту и поздравляли их. Каждый жест в этот день преисполнен древней благопожелательной символики. Взять хотя бы новогоднее приветствие: младшие из гостей, согнув руки в локтях, подкладывают их ладонями вверх под руки старших, чьи руки также согнуты в локтях, но ладонями вниз. Этот жест означает уважение к старшим, готовность оказать им помощь и поддержку. Перед приветствием каждый из мужчин вытаскивал из-за пояса нож и оставлял его висеть на цепочке – знак мира и согласия. Хозяева встречали гостей, стоя на белом войлоке, расстеленном у входа в юрту. Гости вручали хозяевам хадак шелковый платок голубого или белого цвета. С глубокой древности эти цвета символизировали пожелание счастья. Хозяева старались в ответ также одарить гостей. Это могли быть тот же хадак, конфеты или деньги, желательно новенькие металлические монеты. Магия первого дня Нового года оказывала влияние и на весь год в целом отсюда обилие еды белого цвета и новые деньги.

А потом начинался пир. Самые старые и уважаемые гости располагались в северной части юрты, на восточной по к. вине садились женщины, на западной – мужчины. Все были одеты в праздничную, яркую одежду. На столе и молочные продукты (творог, пенки, сыр, кумыс) и молочная водка архи, и специально выпекаемое по случаю Цагаан сара жирное, сладкое печенье (хэвийн боов), по форме напоминающее подошву сапога. И, конечно, отварная баранина, уложенная на большом деревянном блюде по всем правилам традиционного монгольского застолья. Сверху лежат крестец и голова – две наиболее социально значимые части бараньей туши. Обычно самому старому и уважаемому гостю хозяин предлагал первому отведать кусочек мяса от крестца. Затем им угощали и всех остальных, стараясь соблюдать порядок по старшинству. Пили при этом молочную водку, а если сохранился до этой поры кумыс, то и его. Хозяйка регулярно подливала напитки гостям. А время от времени она же ставила на стол блюдо со свежеприготовленными, сваренными на пару мясными пирожками – базами. Специальным новогодним блюдом считалась рисовая каша на молоке. Однако рис в системе питания монголов появился относительно поздно, поэтому, думается, что и блюдо это при всей его двойной белой символике – тоже довольно позднее.

Во время пира гости по очереди произносили нараспев йороолы (благопожелания). Это традиционный жанр народного фольклора, связанный с застольем, будь то семейные или общенародные праздники, и тем более новогодние пиры. Гости уходили, им на смену появлялись новые. Пир длился целый день и прекращался лишь на ночь. А на другое утро все повторялось. И так несколько дней.

В первый день Цагаан сара возраст всех людей и животных увеличивался на один год. Неважно, что один родился в июле, а другой в декабре. Новый год счастливо уравнивал всех между собой и в этом вопросе.

В первый день Цагаан сара принято гадать о погоде, о видах на будущее, о приплоде скота, о его нагуле и соответственно о том, что зависит от этого и что так важно для скотовода – будет ли достаточно еды следующей зимой. Способы гадания делились на народные (по приметам) и ламаистские (по астрологическим книгам). Если трубка раскуривалась хорошо, если табакерка из яшмы не потела в руках, если быки в стаде не бодались, а вели себя спокойно – значит, быть хорошей погоде, не будет дзуда (бескормицы) и падежа скота. По книгам гадали ламы-астрологи. Для каждого человека – в зависимости от того, в какой год, месяц, день и час по животному календарю он родился, какие мэнгэ (родимые пятна) ему при этом сопутствовали и какой из пяти элементов (земля, вода, воздух, огонь, металл) оказывает ему свое особое покровительство, – по сочетанию всего этого определялось, что ему ждать для себя лично в текущем году, чего опасаться, к чему стремиться.

В конце XII – начале XIII века монголы познакомились с ламаизмом. Вторая волна его распространения началась с конца XVI века, но лишь с середины XVII века он стал государственной религией Монголии. Народный праздник Цагаан сар вписался в систему ламаистского календаря. Первые пятнадцать дней первого весеннего месяца были объявлены днями пятнадцати чудес Будды и его победы над шестью индийскими лжеучителями. Первые пятнадцать дней нового года проходили посвященные этим событиям хуралы во всех монастырях Монголии, а в канун Нового года совершали особые службы, во время которых сжигали в очищающем жертвенном огне сделанные из теста антропоморфные фигуры, символизировавшие еретиков и человеческие грехи уходящего года.

И еще одно массовое зрелище на протяжении довольно небольшого отрезка времени было связано в Монголии с Цагаан сэром. Это янгоу — веселые карнавальные шествия на ходулях. Поначалу их устраивали артисты китайского театра в столице дореволюционной Монголии – Урге. В гриме и костюмах они разгуливали на ходулях по городу, заходили во дворы китайских торговых компаний, а потом и монгольской знати и разыгрывали там пантомиму из жизни разных слоев населения.

После победы народной революции молодежь превратила янгоу в агитационные зрелища. Проводились они обычно на улицах в третий день Цагаан сара. Восемь-десять пар актеров в масках, костюмах и на ходулях изображали сценки из жизни старой Монголии, сочетавшие пантомиму с диалогом. Сценки были очень просты по содержанию: лама соблазняет девушку, китайский чиновник избивает простого монгола и т. д. Заканчивалось представление коллективным шествием масок по кругу, фейерверком. Актеров по традиции приглашали в дом и угощали. Некоторые такие агитбригады выезжали в сельскую местность и там показывали свои представления.

Сейчас в Монголии Новый год отмечают 1 января по принятому в стране с 1924 года общеевропейскому григорианскому календарю. Но по-прежнему настоящим Новым годом каждый монгол считает Цагаан сар, который тоже отмечается по всей стране под официальным названием «День животновода».

Надом в Баян-Хонгоре

Ежегодно, 11 июля, в годовщину победы народной революции, Монгольская Народная Республика отмечает традиционный праздник – Надом. Парад воинов Народно-революционной армии, демонстрация трудящихся, иллюминация, салют, народное гулянье, а наряду с ними то, к чему не может быть равнодушен ни один монгол, что собирает тысячи болельщиков, – это состязание в трех национальных видах спорта: борьбе, стрельбе из лука, скачках. К состязаниям готовятся месяцами, тренируются, ждут их с надеждой и спортсмены-профессионалы и любители, так как участвовать в Надоме может каждый.

История Надома уходит в глубокую древность. Еще не было государства монгольского и мир не знал, кто такой Чингисхан, а ежегодные состязания уже были. Эрийн гурван наадам – «три игрища мужей» назывались они, ибо только самые сильные, самые выносливые, самые ловкие и меткие, достойные называться настоящими мужчинами, могли участвовать в них. Устраивались они в начале лета, когда изголодавшийся за зиму скот перегоняли на новые пастбища со свежей травой и скотовод-кочевник мог позволить себе небольшую передышку от хозяйственных забот. В те времена каждые род и племя выставляли своих лучших стрелков, силачей, а уж лихими наездниками в те далекие времена, когда вся жизнь кочевника проходила в седле, были все монголы, от мала до велика. В монгольском фольклоре сохранились предания о подвигах богатырей и хвалебные гимны в их честь, восходящие к тем временам. Позднее звание лучшего в любом из трех видов спорта помимо почестей стало давать их носителям и реальную пользу. Именно из них стали набирать себе дружину ханы и нойоны. Самые отборные силачи и меткие стрелки входили в личную охрану Чингисхана. Так Надом превратился в военно-феодальное мероприятие по отбору лучших воинов.

Новый этап в его истории наступил с принятием монголами ламаизма, характерной чертой которого было использование в своей практике предшествовавших ему элементов народных верований и развлечений. Не избежал общей участи и Надом.

В монопольной системе подчинения всех светских зрелищ ламаизму Надом оказался посвященным Богдо-гэгэну, главе ламаистской церкви Монголии. Праздник начинался с большого богослужения, затем происходило вручение даров Богдо-гэгэну от князей и нойонов, чьи подданные участвовали в Надоме, и лишь потом устраивались спортивные игры, правила которых оставались прежними, но жизнь внесла в них некоторые коррективы: никто не имел права победить борца и стрелка, принадлежавших лично Богдо-гэгэну, – это влекло за собой наказание. Кроме того, лучшие кони, победители в скачках, непременно реквизировались в его пользу.

С 1912 года, после завоевания Монголией автономии, местом проведения Надома стало подножие священной горы Богдо-ула. Здесь по традиции он проводится и ныне. Надом первых послереволюционных лет назывался Государственный народный военный Надом, но современный облик он принял уже позднее.

Надом сегодняшней Монголии не связан с религией. Яркий, красочный и сугубо народный в своей основе, он приурочен к годовщине победы революции и отмечается 11 июля в столице и других городах и населенных пунктах страны. Несколько десятилетий назад незадолго до Надома возле Богдо-ула вырастал деревянный и палаточный городок. Тут были и трибуны для болельщиков, и эстрада для мастеров художественной самодеятельности, и палатки, где можно было выпить кумыс или молочный чай и закусить бозами или хошурами (вареными и жареными мясными пирожками), ведь состязания длятся целый день. Позднее на месте бывшего городка вырос Центральный стадион, и именно сюда в этот день стекаются десятки тысяч жителей и гостей столицы. Идут семьями, с малыми детьми и глубокими стариками, и никто не остается безучастным – такова великая сила Надома.

Открывается праздник парадом спортсменов Союза физкультуры и спорта МНР. Красочные композиции в виде пирамид, цветов, здравиц партии и народу сменяют друг друга. По окончании парада начинаются состязания борцов. Они выходят на поле в традиционном костюме – расшитых плавках, короткой, нараспашку, куртке с длинными рукавами, национальных сапогах – гутулах, головном уборе со сплошным или поделенным на четыре части околышем из черного бархата и высокой конусообразной макушкой, увенчанной символическим изображением «узла счастья». Пока борцы делают небольшую разминку, имитируя плавными взмахами рук полет орла или, как считают старики, мифической птицы Гаруды, секунданты каждого представляют их зрителям, перечисляя предыдущие победы и знания.

По традиции число борцов на Надоме должно быть либо 512, либо 1024. Вес и рост противников не имеют значении, время схватки не ограничено. Вот на поле вышла первая пара, и борьба началась. Секунданты внимательно следят, зрители комментируют каждое движение борцов. Проигрывает тот, кто хотя бы рукой или коленом коснется земли. Побежденный выбывает из игры, на поле выходит новая пара. Во втором туре соперниками оказываются победители первого, в третьем туре – победители второго и т. д. Игра продолжается до тех пор, пока не остается победитель последнего тура, которого судья провозглашает лучшим борцом страны в данном году. Он делает круг почета возле государственного флага МНР, ему присваивается высшее республиканское звание – Исполин. Следующие за ним звания – Льва – можно получить, победив в одиннадцати турах, Слона – в девяти и, наконец, Сокола в шести турах. Народные певцы-импровизаторы тут же исполняют хвалебные песни в честь победителей.

Стрельба из лука – не менее волнующее зрелище. Тетиву массивного монгольского лука размером в человеческий рост натянуть не просто. А уж попасть из него в цель – и подавно. Тем не менее желающих принять участие в этом виде Надома больше всего. Цель – это пирамида из кожаных цилиндров, отстоящая от стрелка на сто метров. У каждого стрелка для демонстрации мастерства только двадцать стрел. Любой из зрителей может попытать счастья. Но если ты неповоротлив, неуклюж и не обладаешь острым орлиным зрением, берегись! Насмешки зрителей обрушатся на твою голову. Зато каждый меткий выстрел они встречают восторженными криками, а народные певцы меткому стрелку, как и сотни лет назад, споют хвалебный гимн. Победителю присвоят звание Мэргэн, то есть «меткий».

По окончании стрельбы начинаются скачки. Вдоль всей дистанции скачек – около тридцати километров – расположились болельщики. Какой монгол останется равнодушным при виде быстрого скакуна, а здесь их сотни, и каждый может поспорить с ветром! Скакунов для Надома готовят заранее, следуя неписаным правилам науки отбора, известной кочевникам-скотоводам сотни лет. Выпас отобранных скакунов проходит на пастбищах с особым травостоем; строго регулируется количество выпиваемой ими на водопое воды; их тренируют на предварительных скачках. В Надоме участвует около тысячи скакунов, которых делят на несколько групп, и устраивают заезды на расстояния от пятнадцати до тридцати километров. Наездники – дети от пяти до тринадцати лет. Девочки-наездницы не уступают мальчишкам. Победители каждого заезда совершают традиционный круг почета перед зрителями и получают заслуженные подарки. В честь каждого из них специальный славильщик речитативом произносит хвалебную песнь. В Надоме участвуют все. Если ты не стрелок, не борец и не наездник, то можешь быть болельщиком, а это тоже не просто: и реплику нужно вовремя подать, чтобы приободрить борца или стрелка, а то и подогнать наездника, и, как только выявился победитель, приветствовать его по всем правилам многовековой традиции.

В последние годы во время Надома устраиваются соревнования и по современным видам спорта – атлетике, гимнастике, волейболу, баскетболу. Попутно идет народное гулянье, выступают исполнители народных песен, моринхуристы[1]1
  От моринхур – название струнно-смычкового музыкальною инструмента у монголов и бурят


[Закрыть], танцоры. Но по-прежнему самой любимой и популярной частью Надома остаются «три игрища мужей», дающие возможность каждому проявить свою силу, ловкость, меткость.

За более чем полтора десятка лет работы в Монголии у меня было немало случаев увидеть Надом и в городе, и в худоне (сельской местности), и все они давно слились в моей памяти в один большой многодневный праздник. И только Надом в Баян-Хонгоре я помню отчетливо, до мелочей.

Дождь то справа, то слева сопровождал нас всю дорогу до Баян-Хонгора. Вообще-то июль – самый жаркий месяц в Монголии, и дождей, бывает, неделями не дождешься. Тогда выгорает вся земля, принимая свой первозданный желтовато-коричневый облик, а сейчас льет и льет. Омытые дождем скалы вдоль дороги кажутся то рыжими, то красновато-бурыми, и невольно приходит мысль, что не зря местные жители назвали свой аймак Баян-Хонгор «Богатый светло-коричневый».

Завтра, 11 июля, – национальный праздник Монголии – Надом. В Улан-Баторе он отмечается торжественно. Тут можно не только увидеть военный парад, демонстрацию трудящихся, салют, но и принять участие в гуляньях, а также побывать на ярмарке. Потом город пустеет: почти все триста с лишним тысяч его жителей вместе с гостями собираются на Центральном стадионе, чтобы посмотреть Надом. Нам тоже хочется все увидеть и всюду успеть, но в городе это трудно, а вот в аймачном центре вполне доступно. А там происходит то же самое, только размах поменьше и число участников измеряется не сотнями тысяч, а тысячами. Там мы все увидим и посмотрим. Именно поэтому мы (мой монгольский коллега этнограф Тангад, я и водитель Костя Шишкин) сейчас так целенаправленно стремимся в Баян-Хонгор, и нам неважно, солнце или дождь сопровождает нас в пути. Погода на завтра интересует нас гораздо больше, ибо Надом в дождь – весьма унылое зрелище.

Во второй половине дня появились ощутимые признаки приближения аймачного центра: присыпанные гравием края отремонтированной трассы, обилие юрт вдоль дороги, а главное, дорожные указатели – осталось 40… 30… 15 километров.

Мы пересекли новый мост через реку Туйн, с опасением посмотрев на старый, сквозь щели которого был виден мутный речной поток. В тот момент, когда мы въехали на центральную площадь Баян-Хонгора, уставший лить с утра дождь прошел, тучи куда-то мгновенно исчезли, и, как это часто бывает в Монголии, солнце засверкало и в небе, и в каждой встречной луже. Мы прошлись по улицам города, зашли в магазин, насладились видом предпраздничной очереди за мясом и громадных рулонов коричневого, черного и синего вельвета в мелкий рубчик – мечты всех московских и провинциальных женщин того, уже далекого 1980 года – и отправились на поиски заведения под вывеской «Гуанз», что значит «столовая». Ее мы нашли в тот самый момент, когда она окончательно закрывалась по случаю сокращенного предпраздничного рабочего дня. Мысль о том, что нам придется где-то на мокрой траве готовить себе ужин, сделала наши лица настолько жалобными, что неумолимая девушка, только что отразившая натиск десятка голодных мужчин, впустила нас троих в столовую без лишних слов. Всегда полные сочувствия к голодным экспедиционным работникам, девушки-раздатчицы соскребли со стенок котлов остатки риса и мелко нарезанных вареных бараньих потрохов, отдали нам припрятанный для себя последний чайник чая с молоком и, пока мы все это жадно поглощали, тихонько переговаривались, издалека рассматривая наши полевые сумки, фотоаппараты и куртки, сваленные в спешке на стол.

Ночевали мы на берегу реки, среди все еще мокрых зарослей бургасуна. Так называется монгольская разновидность ивы. Ее мелкие желтые цветы удивительно нежно пахли после дождя, а над деревьями бесшумно парили потревоженные коршуны, гнезда которых черными шарами темнели среди ветвей.

Утро началось с оглушительной музыки. Это гремел репродуктор на центральной площади города, а ведь мы расположились более чем в двух километрах от нее. Попив наскоро чаю и приняв парадный вид, мы присоединились к жаждущей зрелищ толпе. Долго ждать не пришлось. На площади, перед зданием аймачного партийного комитета, выстроились семь колонн демонстрантов: каждая отражала какую-либо отрасль аймачной деятельности – культуру и просвещение, автопарк, местную пищевую промышленность, легкую промышленность и т. д. А вот и наши дорогие соотечественники – отдельная колонна советских строителей вместе с женами и детьми – всего тридцать шесть человек. Они строят здесь геологическую базу, новое здание аймачного комитета партии, еще один магазин, а на очереди фабрика, жилые дома – сколько всего еще нужно Монголии! Перед каждой колонной грузовик, весь в транспарантах и флагах: «Слава Монгольской народно-революционной партии!», «Вперед к победе коммунизма!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Все как у нас, знакомые с детства слова.

Чувство праздничной сопричастности пристроило нас в конец советской колонны, и мы бодрым маршем прошли через площадь, весело помахав аймачному начальству на трибуне. Торжественную часть завершил военный парад местного масштаба: два десятка мотоциклистов, на каждом впереди представитель милиции, сзади – школьник с флажком. Кортеж с треском трижды объехал площадь и исчез на боковой улице. Репродуктор объявил, что через час на стадионе начнутся соревнования, и публика постепенно стала перемещаться в район стадиона.

В 11 часов начались соревнования. Сначала борьба. Как зарубежные граждане, к тому же сотрудники экспедиции, изучающей историю и культуру Монголии, мы приглашены в ложу почетных гостей, откуда и видно и слышно лучше, чем на трибунах. Пары борцов сменяют одна другую. В основном все любители. Профессионалы обычно едут на Надом в Улан-Батор искать побед и славы на общереспубликанском поприще. Однако и среди любителей немало достойных знатоков приемов и способов борьбы. Болельщики знают всех наперечет и появление каждой новой пары встречают шумными приветствиями. Одежда борцов – частично традиционная, частично – модернизированная: вместо прежнего головного убора – фетровая шляпа, вместо гутул – современные сапоги из мягкой кожи. Несколько упрощен и ритуал выхода борцов на поле: хотя они по-прежнему взмахивают руками и приседают, хлопая себя по бедрам, однако эти действия повторяются не трижды, как раньше, а только по одному разу.

Секундант, который есть при каждом борце, снимает со своего подопечного шапку, и борьба начинается. Ее приемы разнообразны – броски через спину, обхваты, нырки, подножки, подсечки и т. д. Раунд длится от нескольких секунд до нескольких минут. Коснулся земли рукой или коленом, а уж тем более спиной – проиграл. На трибунах свист и улюлюканье. Строгий судья, сидя в шатре за столом в центре стадиона, объявляет решение. Секундант поднимает руку победителя и надевает ему на голову шапку. Тот гордо идет в шатер победителей. Побежденный без шапки понуро бредет на места для побежденных – для него Надом уже закончился. Победители же в паре друг с другом будут выходить на поле еще не раз, пока не останутся сильнейшие – будущие обладатели титулов Льва, Слона и Сокола. Титул Исполина присуждается только на общереспубликанском Надоме в Улан-Баторе.

Пока борцы соревновались, в уютном зальчике позади трибун начался импровизированный банкет по случаю Надома. На столе традиционные блюда и напитки – кумыс, архи, базы, молочные пенки. Но и элементы модернизации тоже налицо – свежие огурцы, буженина местного производства, вареные куры. Русские тосты чередуются с монгольскими благопожеланиями-йороолами, кумыс с архи, пенки с огурцами – серьезное испытание для европейского желудка. Наконец, перерыв. И борцам, и болельщикам надо отдохнуть. К тому же на площади перед стадионом открылась ярмарка и можно что-нибудь купить. Вместо палаток – три грузовика, вместо ярмарочных зазывал – серьезные представители монголторга. Первый грузовик продает платья и сапоги, второй – канцелярские товары, третий – конфеты и жареные пирожки – хошуры. Покупатели есть на все. Половина из них верхом, и у них больше преимуществ, когда надо дотянуться до продавца и вручить ему деньги. При таком торговом азарте всадники и пешие – два враждующих лагеря. Конфликты неизбежны, но большинство гаснут сами собой, ибо умные кони осторожно уносят своих не в меру разошедшихся седоков от греха подальше.

Ни платья, ни сапоги, ни даже хошуры меня не интересовали, но какая-то неведомая азартная сила затащила в самый центр толпы, и я вместе со всеми интересовалась ценами, толкалась, за кого-то цеплялась и во всей этой суете даже фотографировала группы всадников, изящно гарцевавших среди грузовиков и людей.

Яркие краски национальных костюмов, поясов, легкое, но уже шалое опьянение. В такой толчее неизбежны знакомства. Пожилой интеллигентный монгол, отдавивший единственной русской женщине в толпе ногу, смущенно бормочет извинения. С вымученной улыбкой я успокаиваю его: «дзугээр, дзугээр!» (что-то вроде нашего «ничего, до свадьбы заживет»). Через несколько минут мы уже знакомы: юрист, пять лет учебы в Москве, теперь работает в Баян-Хонгоре, жена, дети, внуки – забот хватает. Как только начался дождь, он пригласил нас к себе в гости. Обед оказался уже готовым, будто только нас и ждали. Долгие разговоры, расспросы про жизнь в Союзе, которую он вспоминает с удивительной теплотой. Затем вопросы о нас, нашей работе в экспедиции. Археология – это понятно всем, но вот этнография?… Пришлось объяснять. В дебрях этнической культуры и объяснений, зачем ее нужно изучать, мы окончательно заблудились и решили, что пора расходиться.