Текст книги "Счастливое безвременье "
Автор книги: Наталия Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
СЧАСТЛИВОЕ БЕЗВРЕМЕНЬЕ
Поднявшись по трапу великолепной громадины "Адмирал Нахимов" Аля почувствовала, что вытянула счастливый билетик. В чемодане лежали новые платья и сарафаны, пошитые специально для отдыха, а мама, с трудом тащившая огромный, на двоих, чемодан, казалось, играла роль бонны или служанки при входящей в "свет" графине или герцогине, которой представляла себя Аля. К маме Аля всегда относилась несколько снисходительно, с легким оттенком превосходства будущей великой актрисы, которой видела себя в мечтах юная красавица. К такому снисходительно-высокомерному отношению приучил Алю ее папа, вечный исполнитель роли Ленина в местечковом Русском драматическом театре. Алин папа, Всеволод Александрович, для друзей просто Сева, частенько в кругу очень близких ему людей поднимал первый тост за "вечно живого Ильича", помогавшего ему жить, работать и зарабатывать на кусок пышного белого хлеба с огромным куском масла и красной икры сверху. Кто-то пробивался Дедами Морозами, а Алин папа с удовольствием вскидывал правую руку вперед и "вверьх" на встречах с тружениками производства и сельского хозяйства и уверенно, с непередаваемой истинной, вовсе не наигранной радостью, вещал: "Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась!" Не берусь утверждать, что цитата передана верно, но суть, безусловно, была такова: Советская власть, рассмотревшая во Всеволоде Александровиче образ "великого Ленина", безусловно, подарила ему изумительный шанс неплохо "держаться на плаву". Что до его милой, очаровательной жены, то она, обожая своего мужа и прекрасно ведя хозяйство, умудрялась так же прекрасно преподавать в школе английский язык и совсем не обижалась на его жлобские шуточки вроде того, что он нашел ее на помойке ( подразумевалось только то, что они познакомились, вынося мусор к общему в их районе контейнеру) и что она вообще "полная дура", которая не в состоянии оценить творческие процессы, происходившие где-то глубоко ( но очень глубоко! ) в его душе. Последнее утверждалось и тогда, когда Ольга Петровна, или Петрусевна, как ее называли близкие подруги, просила своего мужа -"великого" актера сходить за хлебом, и тогда, когда она в кругу очень близких друзей позволяла себе невинные шутки о его "актерстве".
В такой вот творческой обстановке росла маленькая Аля, а вернее, Еленка, которую отец в минуты благодушия называл "моей Еленой Прекрасной", а мать называла просто – Хеленкой. Для учителей Елена, а для подруг, которых у такой "принцессы было всего две, она была исключительно Алей, причем, обе подруги составляли для маленькой честолюбивой Али "прекрасный фон", так как обе не блистали красотой. Всеволод Александрович однажды назвал дочь и одну из ее подруг Беляночкой и Розочкой, намекая, видимо, не только на то, что его дочь была блондинкой, а подруга жгучей брюнеткой, но и на то, что в жилах белокожей, хрупкой Али текла благородная польская кровь, а ее подруга была ярко выраженной еврейкой с большими, на выкате, черными глазами, круглым смуглым лицом и "неопрятно" вьющимися волосами.
Аля и впрямь была красавицей – длинные, до талии, пепельные волосы, которые Алина мама мыла ей только импортным шампунем "Ромашка" и промывала настоем из крапивы и ромашки, были всегда ухожены и завиты в крупные локоны. Большие серо-голубые глаза, которые Аля даже в школу слегка подчеркивала черным карандашом, а ресницы подкрашивала голубоватой тушью, придавали прелестной красавице загадочную отстраненность и независимость. Высокий гладкий лоб, ровные светлые брови, прямой неширокий нос и мягкая линия редко улыбающихся губ завершали благородный образ нежной, стройной девушки девятнадцатого века. Тонкий стан и прямые, не требующие эпиляции, ножки Аля готова была с удовольствием продемонстрировать в своих новых нарядах.
Спустившись на самую нижнюю палубу лайнера, Аля была шокирована маленькой каютой, в точности повторяющей купе поезда: в ней к стенам были прикреплены две двухъярусные кровати, а между ними грустно торчал складной столик. Такой убогости Аля никак не ожидала. Впрочем, Алина мама, будучи женщиной практичной и предприимчивой, быстро переговорила с молодым стюардом, и вскоре они с Алей проделывали обратный путь из самых недр огромного парохода наверх, на палубу В, где и поселились в маленькой уютной каюте с двухъярусной кроватью, изумительным белым бельем и собственным столиком. Иллюминаторов, правда, не было, как и собственного туалета с душем, так как номер все же был второго класса, но зато рядом находился кинотеатр, бар, и легко можно было подняться на прогулочные палубы с бассейном и другими увеселительными заведениями. К тому же в комнате был приятный морской воздух, что свидетельствовало о хороших кондиционерах. К туалетам, расположенным в десяти метрах от каюты, вели узкие коридоры с ковровыми дорожками и блестящими поручнями вдоль стен, за которые удобно было держаться во время качки, начавшейся почти в самом начале их пути от Одессы в Сухуми.
Путешествие было долгожданным и отличалось новизной, по сравнению с обычным отдыхом Али у папиных родственников на Днепре, который ей надоел до тошноты. Папа с ними не поехал, так как отдыхал на Днепре со всей домашней живностью, состоявшей из пушистой белой кошки Гиты и маленького, тоже белого, но гладкошерстного польского пинчера женского пола Зиты. Кошка, как обычно, гуляла сама по себе, а маленькую Зиту Всеволод Александрович торжественно выводил на кошачьем поводке. На кошачьем, потому что представлял он собой нечто вроде сбруи и опоясывал не хилую шейку собаки, а ее маленькое, вечно дрожащее и в жару и в холод тельце. Выгуливал он Зиту ежедневно, как и положено, и соседи, "любующиеся" этим забавным зрелищем с балконов, говорили: "Опять наш дама с собачкой гуляет"...
В первый же день Ольгу Петрусевну и Алю провели в ресторане к их столику, и они очутились в компании приятной супружеской пары средних лет, оказавшейся заядлыми театралами, и Ольга Петрусевна быстро нашла с ними общий язык. Не отставала от беседы и Аля, рассказывая о своих небольших ролях в "папиных спектаклях" и о мечте играть в костюмных спектаклях "из класссики русского и английского театра".
После обеда Аля с мамой вышли на палубу с детским бассейном. Смотреть на веселую возню малышей и их прыжки в бассейн было весело, но Алю влекли пассажиры постарше, и она уговорила маму оторваться от забавного зрелища и пройти в другой конец палубы к бассейну для взрослых. Вокруг почти квадратного бассейна стояли шезлонги, и Ольга Петрусевна, выбрав шезлонг подальше от бортика бассейна, сразу опустилась в него, закрыв такое же нежное, белое лицо, как у дочери, широкополой соломенной шляпой. Ни Аля, ни ее мама загорать не любили, так как немедленно сгорали и тонкими слоями сдирали с себя подгоревшую прозрачную кожицу, похожую на кожицу зажаренного перца.
Аля села на соседний с мамой шезлонг и лениво наблюдала за плавающей публикой. Молодые пары и старики, которыми она считала людей возраста ее тридцатишестилетней мамы и старше, она не интересовалась. На красивые, блестящие от воды и загара тела юнцов смотрела почти равнодушно, выискивая кого-то необычного, особенного, в котором бы ощущалась "Божья искра". Что это такое, Аля понимала, но объяснить это не смогла бы. В ее классе за ней ухлестывала добрая половина мальчишек на любой вкус – беленькие, черненькие, рыженькие, умные и глупые, но все это было "не то". Красота как таковая ее не интересовала, по крайней мере, ее спутник должен был быть не красивее ее, чтобы не затмевать собой ее красоту. Умным ребятам она отдавала предпочтение по той причине, что от них всегда можно было чему-нибудь научиться, чтобы потом, при случае, блеснуть этими знаниями. Однако, умный, затюканный наукой спутник жизни, ее тоже не интересовал. Такой вряд ли стал бы долго поклоняться ее красоте и таланту, о наличии которого ей не раз говорил папа.
Ей, смутно представляющей то время, когда она все-таки вынуждена будет выйти замуж и создать семью, нужен был совершенно иной, необычный спутник. Он должен был быть тонко чувствующим, но не истеричным дохляком; талантливым, но не подавляющим ее своими способностями и не перестающим развивать и свой, и ее талант. К тому же, он, естественно, должен был быть успешным и настоящим защитником, а не каким-нибудь шибзиком, повернутом на своих идеях-фикс. Именно такому она готова была бы доверить себя и свой талант актрисы. О любви Аля думала много, особенно когда читала книги и стихи, которые обожала, но Любовь в ее понимании была просто красивой метафорой, обозначающей восхищение одного человека другим – как в театре поклоняются любимым актерам (поклоняться, конечно же, должны были ей) – или выражением гармоничных отношений между двумя людьми, уважающими друг друга. Ни с чем другим она это красивое, звучное слово не связывала и каких-либо физических ощущений в присутствии одноклассников противоположного пола не испытывала.
Из тех, кто плавал в бассейне, никто ее вниманием не завладел. Она перевела взгляд вдаль, за корму, куда уносился пенный шлейф от корабля, и в голове ее начали рождаться строки:
"Качает вверх, качает вниз устойчивую палубу,
А мы летим с тобою ввысь, оторванные временем.
Уходит порт, уходит мир, подхваченные волнами,
Качают ветры нас под бриз в счастливом безвременье..."
Стихи Аля писала с раннего детства, и порой сама не понимала, что она этими стихами хотела сказать... Иногда ее стихи объяснял ей папа, а иногда благодаря этим стихам она просто ощущала свою особенность.
Часа через два солнце стало припекать, и оставаться на палубе не было больше сил. Аля с мамой ушли к себе в каюту, где и проспали по давно заведенному обычаю до пяти часов. В это время дома они даже отключали телефон, чтобы случайный звонок не потревожил их послеобеденный сон.
После ужина на свежем воздухе было особенно приятно. Отдыхающих на палубе было значительно меньше, так как многие потянулись на танцплощадку, с которой доносились волны вальса и танго вперемешку с песнями Лещенко, Хиля и Миансаровой. Танцы были интересны маме, но совершенно не интересовали Алю. К несчастью, Аля танцевать не умела. Несмотря на легкую фигурку и грациозность походки, она совершенно не понимала простых движений, а в вальсе учителю просто приходилось переставлять ей ноги, чтобы она сообразила, как ей следует двигаться. Потому на танцплощадку они не пошли, а вышли на ту же палубу, на которой отдыхали днем.
Слева от них через три шезлонга сидела блеклая полноватая девчонка примерно Алиного возраста с большим альбомом для рисования на коленях. Девочка поглядывала на Алю и быстро рисовала что-то карандашом. Аля встала, подошла к девчонке и увидела вокруг пустого, не прорисованного лица свои кудри. Девчонка явно пыталась нарисовать ее.
– Ты меня рисуешь? – спросила напрямик Аля.
– Тебя. А что, нельзя? – ответила вопросом на вопрос девочка и, не услышав отказа, представилась: – Меня зовут Катя. А тебя?
– Аля. Меня зовут Аля, – повторила для верности юная поэтесса.
– Ты ведь разрешишь мне нарисовать тебя? – переспросила Катя.
– Рисуй, если хочешь, – была приятно польщена Аля. – Меня уже рисовали однажды, вернее, писали мой портрет маслом. Настоящая художница, наша соседка. У нее даже была своя выставка в Киеве, – похвасталась Аля, умолчав при этом, что сам портрет ей жутко не понравился, потому что на портрете она была изображена в пол-оборота с абсолютно гладкими, без локонов, волосами, совсем без тени косметики, в белом гладком платье, сделавшем ее настоящим большим альбиносом с головы до ног. Хороша была лишь трава с синими васильками вокруг, но их живость делала Алю и вовсе неживой. Тем не менее, Алин папа повесил этот жуткий портрет над Алиным письменным столом и при каждом удобном случае хвастался перед немногочисленными гостями тем, что Алю писала настоящая профессиональная художница.
Аля села на стул напротив Кати, чтобы ей удобнее было делать набросок, который должен был быть впоследствии раскрашен цветными мелками.
Пока Катя рисовала набросок, девочки познакомились поближе, выяснили, что Катя всего на год моложе Али, что ей сейчас двенадцать лет и она учится в двух школах – обычной и художественной.
На следующий день шел дождь, поэтому болтаться на палубе было невозможно, и девчонки пошли в комнату отдыха, где Катя положила на стол рабочий блокнот и прежде чем начать рисовать, потянула Алю к себе на диван. Девочки сели рядом, и Катя, погладив Алю по руке и заглянув ей в глаза, проникновенно сказала:
– Ты такая красивая, Аля! Мне так приятно тебя рисовать! У тебя нежные руки и прозрачная кожа... Ты совсем ни на кого не похожа... И ты мне так нравишься... Я бы очень хотела с тобой дружить... – и Катя, вынув из кармана бесформенной юбки листок бумаги, подвинулась к Але еще ближе. – Послушай, что я вчера написала, – с придыханием произнесла она.
Пока Катя разворачивала листок, сложенный вчетверо, Аля постаралась отодвинуться от назойливой девчонки. Все, что ей говорила Катя, было и приятно, и неприятно одновременно. Казалось бы, хорошие слова, которые наверняка придется Але слышать не раз от будущих поклонников... Но было в поведении девочки что-то назойливо-липучее и нечистое. Неприятны были прикосновения посторонней девицы, неприятны были лезущие в душу взгляды... Але хотелось немедленно встать и уйти подальше от Кати, но та стала читать сочиненное ею вчера вечером стихотворение, от которого Алю бросило в жар.
"Чуть увидела тебя вчера,
Кругом завертелась голова.
Ты понравилась мне с первого мгновения,
Целовать готова я твои колени.
Буду радоваться я всегда,
Что послала мне тебя судьба.
Чудный миг записан в голове,
Пусть завидуют мне звезды в вышине.
Спасибо, мой прекрасный собеседник
За разрешение писать твой светлый лик.
Нам миг отпущен в этой жизни бренной
Запечатлеть тебя – и любоваться век".
Аля покраснела, что с ней происходило нечасто. Ей стало стыдно за эти глупые стихи, за то, что Катя такая дура, что не понимает, как они ужасны. В них вместо нормальных человеческих слов и чувств сплошь какие-то... поганки. Другого, более подходящего слова, Аля найти не смогла, но ей, как поганки, захотелось раздавить эти скользкие и ...пошлые – нашла наконец Аля слово – строчки.
Взглянув на лист блокнота, она спросила:
– Катя, зачем ты так вытянула мое лицо? Мое лицо овальное, правильной формы, а ты его вытянула и сделала длинным. Пожалуй, не стоит меня рисовать. Честно говоря, и профессиональной художнице не удалось написать меня правильно. Видно, такое у меня лицо – не поддается карандашу или кисти. Ты лучше подари мне этот листок, и больше не мучай меня.
Катя огорчилась, даже обиделась, но листок с незавершенным портретом оторвала и подарила Але, приложив к нему листок со стихотворением.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила Аля. – Я сохраню на память о тебе.
Катя улыбнулась, прощая Але резкий выпад, и спросила:
– А что мы теперь делать будем?
Аля, которой крайне неприятно было Катино присутствие, с вежливой улыбкой ответила:
– Ох, у меня же сейчас с мамой урок английского языка! Я уже опаздываю! Пока! Еще увидимся, – и с этими словами быстро вышла из комнаты отдыха.
Английским Аля и впрямь с мамой занималась, но на отдыхе они обе решили отдохнуть, хотя общению с Катей Аля безусловно предпочла бы урок английского, который непременно пригодится ей в будущем, когда она будет ездить на гастроли за рубеж... как ей тогда казалось. Никаким английским она, разумеется, и не думала заниматься. Просто решила зайти в библиотеку, расположенную на прогулочной палубе, двумя пролетами выше, и что-нибудь взять почитать.
Погода в следующие дни не стала лучше. Мелкий дождик сменялся сильным или переходил в моросящий; прекратился он только перед самым приходом "Нахимова" в порт Сухуми, откуда до дома творческих работников Аля с мамой добирались на такси. Такси ехало по трассе Сухуми – Гагры, Аля смотрела в окно и любовалась зелеными горами, необычными стройными деревьями, кажется, кипарисами, мандариновыми рощами, красивыми трехэтажными домами отдыха и санаториями, богатенькими двухэтажными жилыми домиками и, конечно же, морем! Сказочным, сверкающим солнечными бликами, то густо зеленым, то темно-синим прекрасным Черным морем!
Дом отдыха отделяла от моря автомобильная трасса и железная дорога, под которой в сторону моря вела каменная арка.
Номер Ольги Петрусевны и Али был самым обыкновенным чистеньким двухместным номером в скромненькой четырехэтажной гостинице, вдоль фасада которой тянулся один длинный балкон, разделенный легкими фанерными перегородками, образующими ячейки для каждой комнаты. На территории были и другие здания с шикарными номерами для VIP персон и даже отдельные коттеджи. Но Але очень понравился и их простой номер с видом на море. Днем море дразнило и манило своим солнечным блеском с пасущимися на нем белыми барашками, а ночью тревожило серебристой лунной дорожкой.
Аля сразу хотела переодеться и пойти на пляж, но мама начала разбирать чемодан, попросила у дежурной утюг, чтобы погладить одежду. Аля помогала. Так они провозились до ужина.
Столик, за который их посадили, был пока пустым. Заезды шли каждую неделю, и те, кто сидели раньше, уехали, а новых пока не подсадили.
Через столик от них за четырехместным столиком сидела семья: папа, мама, сын и дочка. Судя по одежде мамы и дочки, а также по ярко выраженному разрезу глаз девочки, семья была восточной, из Средней Азии. Правда, у папы и сына черты лица все же были скорее европейскими, и только привычные к загару тела выдавали в них южан. Девочка была года на два младше Али; ее тонкие, правильные черты лица сразу Але понравились, правда, острые, как ножи, брови вразлет, недовольно поджатые губы и явные капризы за столом Алю насторожили. Впрочем, Аля надеялась со временем с ней подружиться.
Парень был постарше. Он сидел в пол-оборота к Але, и она могла его хорошо разглядеть. На вид ему было лет двадцать или более, хотя его все еще уважительное отношение к отцу говорило о том, что он, возможно, моложе. Глубоко посаженные карие глаза под прямой линией густых, "сломанных" на концах, бровей; прямой, но не слишком длинный нос; небольшой, немного мягкий рот под черными усиками и по-мужски "срезанный" подбородок были красивы спокойной красотой уверенного в себе, но не переоценивающего своих достоинств, молодого мужчины. Гладко причесанные не очень короткие черные волосы над высоким открытым лбом придавали лицу благородство, явно подкрепленное внутренним светом духовного мира... "Да, – подумала Аля, – в нем, кажется, есть искра Божья... Но такой красавец для меня явно недостижим... И потом, он намного старше меня..."
Парень почти сразу почувствовал чей-то пристальный взгляд и безошибочно повернул голову влево, в сторону Али. Аля быстро наклонила голову, но из-под ресниц то и дело поглядывала на понравившегося ей юношу. Парень тоже заинтересовался Алей. Так, поглядывая друг на друга, они и провели весь ужин. Парень буквально "выпал" из разговора с родственниками, и Аля не замечала больше никого вокруг. Похоже, что искра не только сверкнула в глазах парня, но и проскочила между ними. Раньше, чем они обменялись хотя бы одним словом...
На завтрак Аля собиралась с бьющимся сердцем. Тщательно причесала волосы, надела новое платье цвета свежей зелени по фигуре с узким поясом на блестящей пряжке, подчеркивающее достоинства ее фигуры... Никак не могла отойти от зеркала, пытаясь понять, какое может произвести впечатление.
За завтраком парень, немного "повоевав" с сестрой, сел напротив Али, что заставило ее сердце затрепетать: "Я ему понравилась!" "Перестановку" за столом заметили и родные парня и, сразу повернувшись в сторону Али, стали обмениваться шутками и комментариями, которых Аля не могла услышать, но которые явно вогнали парня в краску. И, тем не менее, места своего он сестре не уступил, а стал медленно есть, все так же поглядывая на Алю, как за ужином. Отец парня, внимательно посмотрел сначала на Алю, потом на Алину маму и, поймав взгляд Ольги Петрусевны, слегка поклонился и улыбнулся, как добрый знакомый. Ольга Петрусевна смутилась, но решила, что здесь так принято, и ответила ему вежливым кивком. Высокий подтянутый седоватый мужчина ей понравился, а дружная семья, отдыхающая вместе, сразу расположила ее к себе.
После завтрака на пляже родители быстро познакомились. Родители семейства пригласили Алину маму поиграть с ними в карты и просто поболтать. Их дочка, вместе с другими девчонками от восьми до четырнадцати лет стайкой мальков резвилась на мелководье, а ее брат играл с другими молодыми людьми и мужчинами в пляжный волейбол. Стройное мускулистое тело блестело каплями морской воды или пота, прыжки были высокими, сильные накаченные руки уверенно попадали по мячу, заставляя его перелетать через круг игроков. Аля, накрывшись легким полотенцем, чтобы не сгореть в первый же день, с удовольствием следила за каждым его движением. И каждое его движение вызывало у нее восхищение.
Окунувшись после волейбола в море и быстро проплыв вдаль к поперечному волнорезу и обратно, парень вышел из воды и подошел к родителям.
– Тимур, – представил его отец Ольге Петрусевне и Але.
– Елена, – представила Алю мама.
– Аля, – недовольно пожав плечом, поправила ее дочь.
Тимур протянул девушке руку, чтобы поздороваться или просто к ней прикоснуться:
– Аля... Красивое имя... А почему Вы не купаетесь?
– Идите, поплавайте, – нестройным "хором" поддержали все трое родителей.
Аля отдала маме полотенце, легко встала и они вместе пошли в воду. Тимур помог Але войти в воду, пройдя по берегу, усыпанному галькой, и до линии песка под водой. В этот момент к Тимуру подошли другие парни, и он вместе с ними поплыл на глубину. Аля плавать не умела, потому плескалась у берега. Выйдя через некоторое время из воды, Аля вернулась к маме и села наблюдать, как взрослые играют в карты. К играющим подошла дочь. Подошедшую девочку Але и Ольге Петрусевне представила мама:
– Познакомьтесь с нашей Лилечкой, – с гордостью сказала мама.
– Лилечка, познакомься: это Аля, – исправила предыдущую ошибку Ольга Петрусевна.
Девочки ревниво осмотрели друг друга и ничего не сказали. Начало отношений было явно неудачным. Чем-то Аля сразу не понравилась Лиле. Может, тем, что понравилась ее брату? И все-таки девочки вместе пошли в море, где Лиля постаралась побыстрее отделаться от Али. Аля и не напрашивалась в подруги. После Тимура никакие девчонки ее уже не могли заинтересовать.
Через некоторое время Аля взяла резиновый матрас и, взобравшись на него, поплыла к поперечному волнорезу, расположенному в воде параллельно берегу. Над волнорезом Аля остановилась, осторожно встала с матраса на волнорез, ощущая приятно щекочущие ноги длинные зеленые водоросли. Тимур подплыл, предложив плыть дальше, но Аля отказалась – не на матрасе же плыть в открытое море, – и Тимур, явно сожалея, сделав рядом с ней круг, уверенными саженками поплыл в открытое море. Солнце светило Але в глаза, и она не могла проследить, как далеко уплыл Тимур.
Постояв еще немного на волнорезе, Аля приподняла матрас и, размахнувшись, бросила его метров на пять в сторону берега. Потом осторожно, боясь захлебнуться, соскользнула с волнореза и, мягко раздвигая перед собой воду, поплыла к матрасу. Думать о глубине и темной, страшной воде под собой она себе запретила. Подплыв к матрасу, она ухватилась за него, отдышалась, успокоила выскакивающее от страха сердце и снова оттолкнула матрас метра на два в сторону к берегу. Сосредоточившись только на качающемся впереди нее матрасе, она медленно подплыла к нему и через несколько секунд все повторила сначала. Не замечая от напряжения ничего вокруг, проплыла она половину расстояния от волнореза к берегу. Так она учила себя плавать. Вряд ли она смогла бы участвовать вместе с Тимуром в дальних заплывах, но и болтаться у берега рядом с визжащей толпой глупых девчонок она тоже не хотела. Научиться хотя бы доплывать вместе с ним до волнореза, а оттуда провожать в открытое море...
Внезапно слева от себя она увидела Тимура, взволнованно сказавшего:
– Хватайся за меня, я вытащу тебя на берег.
Аля рассмеялась, хлебнув горько-соленой морской воды, и ответила:
– Не надо, не приближайся, а то я утону. Я хочу доплыть сама, – решительно, насколько это позволяло ее неустойчивое положение, добавила Аля.
Справа к Але подплыл другой молодой человек, который легко продвигал матрас к берегу, не мешая Але медленно плыть вперед, но постоянно держа матрас на расстоянии вытянутой руки от Али на случай, если ей потребуется передышка. Тимур страховал Алю слева, а светловолосый парень справа. Так, в сопровождении потрясающе красивого "почетного караула" Аля и доплыла, смеясь от счастья, до берега. У берега Тимур помог Але встать на ноги и, поддерживая ее под локоть, повел к Ольге Петрусевне. Алина рука дрожала от напряжения после невероятно трудной для Али борьбы с собой и своим страхом, после победного, почти самостоятельного заплыва от волнореза к берегу. Второй парень легко донес матрас и положил как раз вовремя, когда у Али подкосились от напряжения ноги, и она опустилась прямо на матрас. Вторым парнем, как Аля выяснила позже, был сын известного, даже знаменитого в стране композитора. Тимур, как узнала Аля вечером, когда они сидели на веранде пентхауза их гостиницы, тоже имел самое непосредственное отношение к музыке – он был скрипачом и, к тому же, учился еще на одном отделении консерватории, на композиторском.
– Хорошо бы услышать, как ты играешь!
– Обязательно услышишь, ведь у нас в конце заезда будет общий концерт, на котором я тоже буду выступать.
– Здорово! А ты будешь играть свое произведение?
Тимур засмеялся наивному вопросу и ответил:
– Свои произведения я только учусь создавать, но кое-что у меня, конечно, есть. Правда, это скорей для фоно, чем скрипки...
Аля смутилась, поняв, что задала глупый вопрос. Музыкой она мечтала заниматься с детства, но папа почему-то всегда был против. Как он объяснял свой отказ: "Тебе не надо переутомляться, – и добавлял, – Не хочу, чтобы ты сутулилась". Поэтому, к сожалению, Аля любила слушать музыку, особенно, классическую, но разбиралась в ней плохо, особенно в вопросах сочинительства.
– А в вашей семье кто-то занимается творчеством?
– Почему ты спрашиваешь? – не сразу сообразила Аля.
– А как вы попали в дом отдыха творческих работников? – улыбнулся Тимур.
– Маме дали путевку в профсоюзной организации. Моя мама преподаватель английского языка.
– В консерватории?
– Почему в консерватории. Просто в школе... – и, подумав, добавила: – Мой папа служит в русском драматическом театре. Я тоже буду актрисой. Я уже играла в некоторых спектаклях вместе с папой.
Дальше они поговорили немного о театрах – драматических и музыкальных. Каждый поведал о своих мечтах, одинаково связанных со сценой. Разговор обоим был интересен, и они с удовольствием болтали, пока на веранде не зажглось освещение. Вечер был мягким, бархатным, загадочным... Уходить с веранды не хотелось, но пришло время ложиться спать, и они, довольные вечером, расстались.
Перед сном Аля счастливо улыбалась, вспоминая завораживающий взгляд лучистых глаз Тимура, его блестящее на солнце тело во время игры в волейбол, потрясный эскорт в море и его, Тимура, сильную руку, поддерживающую ее под локоть...
"Скрипач, а такие сильные и ...мужские руки... " – мелькнула у нее в сознании непонятная, но очень волнующая мысль.
Взлетел смычок, разбив на брызги солнце,
Струна пропела радостную весть,
Что есть Любовь, и есть на свете Песня,
Рождающая во Вселенной Жизнь!..
Я видела тебя прекрасным принцем,
А ты явился скрипачом ко мне...
И солнцу, морю, небу, птицам
Кричу я радостно: "Вот мой удел!"
– донеслось до нее откуда-то из-за границы сна и яви.
Следующее утро началось дождем. К полудню дождь прекратился, жаркое солнце в считанные минуты высушило все вокруг. Аля с мамой пошли на пляж, постепенно заполнявшийся отдыхающими. На пляж пускали только из дома отдыха по курортным книжкам, так что толпы и посторонних на пляже не было. Галька на берегу была совсем сухой, но море слегка волновалось, так что Аля не рискнула заходить далеко в воду. Она нерешительно топталась у берега по щиколотку в то и дело набегающей белой пене, легко царапающей ноги мелкими камушками и обломками ракушек. Внезапно она спиной ощутила чье-то присутствие и живое тепло. Она оглянулась, позади молча стоял Тимур и смотрел вдаль. Аля посмотрела туда, куда смотрел Тимур, и увидела на горизонте маленький белый парус, исчезающий и выныривающий из темных волн.
– И как им не страшно плавать в шторм? – тихо спросила она, не оглядываясь.
– В открытом море сейчас спокойнее, там волны меньше, – задумчиво ответил Тимур.
– Я бы не поплыла, – поежившись, сказала Аля.
– А я бы покатался на паруснике. Сейчас намного интереснее, чем в штиль...– размышлял Тимур.
Аля повернулась к Тимуру лицом, посмотрела на него снизу вверх – он был на голову выше ее – и... не нашла, что сказать.
Тимур перевел на нее взгляд, улыбнулся и предложил:
– Попрыгаем через волны?
– Через волны? А как?
– Очень просто. Я буду держать тебя за руки и поднимать над волной, когда она накатит.
Аля с сомнением задумалась, но Тимур уже взял ее за руку и уверенно повел в воду. Они зашли в воду, ему – по пояс, ей – по грудь. Он развернулся правым боком к волнам, взял обеими руками ее за запястья и уверенно приподнял над накатившей волной. Получилось здорово. Аля невольно подпрыгнула, болтая в воде ногами, удерживая себя в вертикальном положении. Ощущение было сказочным, похожим на полет в воде. Не успела Аля прочувствовать первый полет, как за ним последовал второй, третий, четвертый. Волны то подталкивали их ближе к берегу, то сильным течением пытались унести их в море. Но Тимура сбить с ног было непросто. Борьба с волнами, полеты в воде так развеселили молодых людей, что очередная волна неожиданно развернула Тимура спиной к волнам, а Алю спиной к берегу. Теперь Аля только успевала крикнуть: "Волна!" – и Тимур поднимал ее над волной, захлебываясь от брызг, слетающих у него с головы. Волны набегали все чаще, и Аля порой не успевала предупредить об опасности. Тогда волна ударяла Тимура по плечам, затылку и, оторвав от земли, несла прямо на Алю. Уже несколько раз сильные волны прижимали Тимура к Але, и она всем телом чувствовала его сильное, непривычное для нее тело. Это было странно, сладостно и... страшно. Море, люди, плещущиеся вокруг и не замечающие этих двоих, не понимающие ее неясного волнения и трепета во всем ее слишком юном, девичьем теле. После того, как очередная волна кинула ее в его сильные объятия, она вырвалась и, быстро развернувшись, между двумя волнами выбралась на берег. Тимур, удивленный ее резким рывком, вышел вслед за ней на берег, попытался взять ее за руку, но она, не глядя на него, вырвала руку и села рядом с мамой на подстилку. Тимур подошел, сел рядом и, не переставая удивляться, спросил:
