Текст книги "Искушение"

Автор книги: Наталия Баринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Боясь быть разоблаченной, Платова осторожно, на цыпочках прокралась по коридору в гостиную. Самое главное она уже услышала. Последний акт выяснения отношений может пройти и без ее участия. Включив телевизор, Женя устроилась на краешке кресла. Она не видела ничего из того, что происходило на экране, потому что все еще оставалась там, у открытой двери, все еще вспоминала услышанное.

Кажется, интуиция Платову не подвела: через пару минут в комнату ворвалась Влада Сергеевна. Лицо ее пылало, веки и нос припухли. Прижав ладони к щекам, она качала головой.

– Женя? – она смутилась, увидев Платову.

– Я хотела посмотреть телевизор.

– В другой раз посмотришь, – резко произнесла Влада.

– Что-то случилось?

– Иди к себе, пожалуйста, – не глядя на Женю, уже мягче попросила Баринская.

– Да, конечно.

Платова выскользнула из комнаты. Заметив Геннадия Ивановича, придала лицу скорбное выражение. Закусив дрожащую губу, Женя опустила голову. Она надеялась, что Баринский спросит, что с ней. Тогда она расплачется и закроется в своей комнате. Причину такого огорчения она, разумеется, не откроет, заставив Геннадия Ивановича теряться в сомнениях. Возможно, по горячим следам, он обвинит в ее слезах жену. Актерский талант Жени набирал обороты.

– Что с тобой, Женя? – Баринский остановил ее, резко взяв за руку.

Платова подняла на него покрасневшее лицо, в ее глазах застыли слезы. Женя на ходу входила в образ. Геннадий Иванович наклонил голову, внимательно всматриваясь в ее лицо. На его лбу выступили капли пота, и не летняя жара была тому причиной.

– Тебя кто-то обидел? – тихо спросил Баринский.

– Я пойду к себе, – еще тише ответила Женя, оглядываясь.

Создавалось впечатление, что она боится быть увиденной еще кем-то. Этот быстрый скользкий взгляд насторожил Геннадия Ивановича. Он еще крепче сжал ладонь девушки.

– Ты только скажи… Я никому не дам тебя в обиду, слышишь? Никому! – В этот момент раздался звонок: Нина Степановна звала к себе. Женя дернулась в сторону, но Баринский не собирался отпускать ее. – Говори.

– Я не могу, – прошептала Платова.

– Хорошо. Женя, иди к себе. Я сам подойду к матери.

– Но…

– Иди, все будет хорошо. Можешь отдыхать. На сегодня ты свободна. – Геннадий вытер пот со лба. Глядя себе под ноги, тихо, устало произнес: – Такой длинный, такой вязкий день.

Женя смотрела ему вслед, пока Баринский не скрылся в комнате Нины Степановны. Только после этого Платова быстро юркнула к себе. Бросившись на диван, она еще долго вспоминала, каким пронизывающим, пытливым взглядом смотрел на нее Геннадий. Ей хотелось видеть в этом начало того, что станет новой светлой главой ее долгой, счастливой жизни. Пусть для этого нужно что-то разрушить, кого-то отравить, кому-то испортить жизнь – какие мелочи, если на кон поставлена ее судьба.

Она никогда не видела и не чувствовала ничего настоящего. Все, что было с ней раньше – черно-белый фильм с плохим звуком. Скоро начнется полнометражный цветной со стереоэффектами. Женя закрыла глаза. Внизу живота разлилось тянущее ощущение. Впервые со времени неудачного опыта с Витькой Селезневым, у Платовой появилось чувство желания. Ее женская природа шаг за шагом отвоевывала пространство у прошлой неудовлетворенности. В этот миг все свелось к одному: быть обласканной, зацелованной, любимой. Желание это Платова связывала только с одним мужчиной. В своих фантазиях она отдавалась ему легко, страстно, жадно. Все будет… Нужно только не ошибиться и разыграть свою партию четко и убедительно. Она справится. У нее нет другого выхода. Ход первый – Нина Степановна.

* * *

Уже который день Нина Степановна боролась с сильной головной болью. Геннадий Иванович озабоченно смотрел на мать, собираясь на работу.

– Если станет хуже, скажешь Жене, чтобы позвонила мне на работу. Я приеду с врачом.

– Я думала, нам будет достаточно одного доктора в семье.

– Мам…

– Мы с папой гордились: сын учится на лечебном факультете, – вздохнула Нина Степановна.

– Мам, не начинай. Я знаю, что ты хочешь сказать.

– Знаешь? Жаль, что знаешь и ничего не предпринимаешь. Все чужих детишек принимаешь, мамаш ощупываешь.

– Не ощупываю, а осматриваю. Существенная разница, между прочим.

– У тебя все между прочим, а жена пустая – вот незадача.

– У нас еще есть время, – не глядя на мать, сказал Баринский и поспешил выйти из комнаты.

В коридоре наткнулся на Владу. По выражению ее лица понял: она все слышала. Положив ладонь ей на плечо, осторожно сжал пальцы. Она резко сбросила его руку и направилась к входной двери: обычно утром они вместе выходили на работу. На этот раз Влада вышла первой, громко хлопнув дверью. На шум прибежала Женя.

– Вот что, – Геннадий Иванович откинул прядь волос со лба, – будь, пожалуйста, более внимательна сегодня. Никуда не выходи. Нина Степановна… Мне что-то не по себе.

– Хорошо, вы не волнуйтесь. Я буду с Ниной Степановной и никуда не выйду.

– Телефон мой ты знаешь. Если в кабинете меня нет, звони в ординаторскую. Скажешь, что срочно, меня найдут.

– Что вас так встревожило? – участливо спросила Женя.

– Дай бог, чтобы я ошибался, – уклончиво ответил Баринский и, захватив дипломат, вышел из квартиры. В отличие от жены, дверь за собой закрыл почти неслышно.

Платова, как и обещала, практически не отходила от Нины Степановны. Женя проводила свой тайный эксперимент, воплощая в жизнь свой циничный план. Точных сроков не было, но по всему было видно, что действует Платова в нужном направлении.

За последнее время Женя старалась быть как можно внимательнее к больной, зарабатывая тем самым ее доверие, усыпляя бдительность. Свою роль девушка играла убедительно. Ни Баринские, ни сама Нина Степановна и представить не могли истинного положения вещей. Геннадий Иванович то и дело твердил о том, что они эксплуатируют бедную сироту, что этому нужно положить конец. Влада поддерживала его, но дальше разговоров дело не шло. Найти хорошую сиделку было нелегко, особенно в то время, когда с деньгами было туго, когда везде царил хаос. Впускать чужого человека в дом становилось попросту опасно. Жене доверяли – это дорогого стоило, и девушка воспользовалась доверием по-своему. Она, не задумываясь, решила выжать из своего положения максимум. В конце концов, она вернулась в эту жизнь не для того, чтобы начать все сначала. Она хотела, чтобы мир лежал у ее ног. Она хотела денег и независимости. Мечта забрезжила на горизонте. С каждым днем она становилась все ближе.

Свои обязанности сиделки Женя совмещала с работой по дому, практически отстранив Владу от житейских забот. Похвалы Геннадия Ивановича подстегивали, подозрение Влады Сергеевны не получало подтверждения. Женя вела себя осторожно. Она не могла иначе: снова на кон была поставлена ее жизнь. На этот раз вряд ли кто-то бросится ее спасать. Эту миссию однажды выполнил Баринский. То, что он сделал для Жени – запредельно. То, что задумала Платова, должно было стать своеобразной благодарностью за его открытость и щедрость.

Моральная сторона вопроса не тревожила Женю. С тех самых пор, как она увидела блеск золота, бриллиантов и изумрудов, все этические нормы, правила поведения, внушаемые с детства истины, перестали для нее существовать. Они казались ничтожными и не заслуживающими внимания. Следуя им, Жене пришлось бы влачить зависимое существование. Не известно, что ожидало бы ее в будущем. То, что она задержалась в семье Баринских, ни о чем не говорило. С уходом Нины Степановны ее миссия будет выполнена. На какое-то время по инерции она останется в гостеприимном доме, но рано или поздно встанет вопрос о ее будущем. Не удочерят же ее Баринские, в самом деле.

Собравшись помочь Нине Степановне отправиться к праотцам, Женя понимала, что таким образом ускорит свой уход из семьи. Но уйдет она не с пустыми руками. Наивная, разъедаемая ненавистью старуха указала ей путь в светлое будущее. Женя видела, как той с каждым днем становится все хуже, и в душе называла ее страдания возмездием. Никакого раскаяния, никакого зазрения совести. Став для больной всем, целиком соглашаясь с ней, поддерживая ее настроения, Платова полностью притупила бдительность всегда недоверчивой больной. Нина Степановна нуждалась в общении и поддержке. Не получая этого от сына и невестки, она все чаще призывала к себе Женю, рассказывала о своей юности, истории давно минувших дней, о муже, о том, как он предал ее, уйдя из жизни и оставив одну с сыном. Призналась, как однажды нашла его тайник с золотыми слитками. При жизни щедрый, добрый, он все-таки имел секреты от нее, самого близкого человека.

– С тех пор я больше никому не верю, – в очередной раз слабеющим голосом рассказывала Нина Степановна. – Тебе доверилась исключительно от безвыходности. Только не вздумай обижаться.

Женя, как всегда, внимательно слушала ее, качала головой. Она поняла, что ее мнение никого не интересует, и не пыталась его высказывать. Да ей и дела не было до таких подробностей. Платова опускала глаза, чтобы не выдать своего ироничного отношения к откровениям: совсем больная выжила из ума: слезу пускает, вспоминая детство, первые поцелуи, знакомство с мужем, рождение Гены.

Не перебивая, Женя слушала Нину Степановну, удивляясь тому, как свежи в ее памяти события сорокалетней давности. Она помнила прошлое в деталях, а то, что происходило час назад, могла забыть или доказывать, что видела то, чего не могло быть на самом деле. Удивительное свойство ее нездоровой психики забавляло и тревожило Женю. Приходилось быть осторожной, чтобы Нина Степановна, в очередной раз демонстрируя выцветший бархатный мешочек, не пожелала спрятать его в другое место. Это могло значительно усложнить дело. Периодически Женя давала больной снотворное и, убедившись, что оно подействовало, проверяла местоположение богатства, которое мысленно уже не принадлежало своей хозяйке.

Главное, что волновало Платову – как сделать так, чтобы старуха не дожила до осени. Год ежедневных ухаживаний утомил. Снова и снова жить в режиме той, которая давно не видит, что стала обузой. Неблагодарная, ворчливая, она уже ни у кого не вызывала жалости. Что ни говори, а уход за ней – дело непростое и утомительное. Делая вид, что ни одна из обязанностей ее не тяготит, в душе Женя ждала освобождения. Убежать из дома, прихватив с собой драгоценности – самый простой и самый глупый способ поставить точку. Платова была не настолько наивна, чтобы испортить идеальный план. В этом случае ее будут искать, искать, как воровку, потому что Нина Степановна будет вынуждена признаться в пропаже.

Это лето должно стать для старухи последним. Целый год они были вместе. Столько долгих дней, ночей. Сколько слов сказано, сколько мыслей передумано. Теперь для Жени все упиралось в нежелающий сдаваться организм Нины Степановны. Ухудшение ее состояния было как нельзя кстати: последние дни августа выдались жаркими. Причины усиливавшихся головных болей можно было отнести на счет невыносимо высокой для средних широт температуры. Все время просила Женю не уходить, посидеть рядом, смотрела глазами, полными страха. Это она, Женя Платова, вызвалась сыграть роль вершителя правосудия.

Женя безропотно выполняла капризы больной, с удовлетворением отмечая ухудшение ее состояния. Нине Степановне в самом деле становилось все хуже. Это означало, что Женя действовала в правильном направлении: все воспринимали происходящее, как естественный процесс. Лекарства, которые Женя должна была давать Нине Степановне, благополучно отправлялись в унитаз, зато средства для повышения давления Платова приносила регулярно и внимательно следила за тем, чтобы больная их приняла.

Нине Степановне становилось все хуже. Она мало разговаривала, отворачивалась от домашних, которые пытались расспрашивать ее о самочувствии, отказывалась от еды, худела, теряла интерес к жизни. Периодически она словно брала себя в руки и наперекор болезни снова становилась капризной, требовательной. Просила сменить постель, причесать, горячего чаю, которым обязательно обжигалась. Тогда Женя увеличивала дозу лекарств, медленно, но уверенно убивающих ее подопечную. В результате вернулись боли, напоминавшие те, которые мучили ее перед инсультом. Они накатывали на нее, заставляя чувствовать себя уязвимой, беспомощной, никому не нужной. Словно тысячи раскаленных игл впивались в виски, затылок, лоб. Этот жар переходил в острую боль, вызывающую тошноту. Сегодня Жене уже пришлось убирать последствие неожиданного приступа рвоты. На какое-то время Нина Степановна почувствовала облегчение, но вскоре боль вернулась с новой силой.

– Женя! – превозмогая боль, Нина Степановна звала Платову, но та, как на зло, не слышала. Голова превратилась в открытую рану. Внутри что-то взрывалось, с шумом, надрывно, бесповоротно. – Женя! Же-е…

Та слышала, что даже голос у больной звучал не как обычно, но подходить не спешила. Когда Платова все же вошла в комнату к Нине Степановне, все было кончено. Рука женщины безжизненно свисала с кровати, голова безвольно повисла, седые волосы тонкими прядями беспорядочно лежали на плечах, груди. Женя подошла, присела, вглядываясь в застывшее лицо.

– Ну, кажется, все, – вздохнула Платова.

Быстро достала заветный бархатный мешочек из ящика комода, сжала его в похолодевших от волнения ладонях. Даже пальцев не чувствовала, словно онемели. С трудом залезла под матрас, вытащила оттуда завернутые в выцветшую тряпку золотые слитки. Подчиняясь внутреннему порыву, тут же решила полюбоваться на несметные богатства, обладательницей которых она стала. Драгоценности затуманили разум Платовой. Она забыла о том, что стоит у постели умершей, словно попала в другое измерение, где все самое заветное сосредоточилось в холодном блеске камней, гладкой поверхности золота. Очнувшись, оглядываясь на неподвижное тело Нины Степановны, Женя попятилась к выходу. Зацепила стул, опрокинув его на пол. Поднимать не стала, только недовольно поморщилась.

В своей комнате Женя снова и снова рассматривала сверкающие камни, прикасалась к прохладному жемчугу, сжимала в ладонях золотые слитки. Наконец, спрятала богатство в свой тайник под постельным бельем. Никто не будет искать наследство, тщательно сокрытое Ниной Степановной от ненавистной невестки, а значит – и сына. Платову не смущал тот факт, что она собирается присвоить то, что не принадлежит ей ни по какому праву. Она не задумывалась о том, что фактически совершила убийство… напротив, чувствовала облегчение: она выполнила свою миссию, освободила Баринских от тяжелого бремени. Да и самой Нине Степановне вряд ли нравилось существование беспомощного растения. На этом свете ее держала ненависть к Владе, к той, которая, по ее мнению, сломала жизнь единственному сыну. Из-за нее и любовь к Геннадию приняла характер болезненного долга. Не оправдал сын надежд, но кто отказывается от ребенка, если он приносит не только радость? Не отказалась, но лишила поддержки, была готова все отдать чужому человеку только за то, что он разделяет ее взгляды. Отдала…

Жар прокатился по телу Платовой. С каждой минутой она все явственнее осознавала, насколько круто может измениться ее жизнь. Теперь только она является единственной обладательницей несметных, по ее меркам, сокровищ и может распорядиться ими по собственному усмотрению. Вот так в миг стала завидной невестой. С таким приданым она имеет право рассчитывать на хорошую партию. Пришло ее время выбирать. Она будет ставить условия, чтобы как можно лучше распорядиться свалившимся на нее богатством. Она сможет вращаться там, где потенциальные женихи выбирают невест, как товар на ярмарке. Раньше Женя осуждала расчет, но время идеалистических взглядов на жизнь прошло. Что плохого в корысти? Только курица гребет от себя.

Фантазии рисовали Платовой сражающихся за ее внимание претендентов. Нужен ли ей в этой ситуации Геннадий Иванович? Женя закрыла глаза, представляя, как сильные, красивые руки Баринского обнимают, ласкают ее. Привычное томление не заставило себя долго ждать. Представлять – одно, а как-то оно будет на самом деле? Наверняка Жене еще предстоит понять, что такое быть женщиной, получающей удовольствие от мужской ласки. Платова с головой окунулась в приятные ощущения, напрочь позабыв о том, что в соседней комнате ждет проявления последнего внимания усопшая Нина Степановна.

Наконец, Женя почувствовала, что пауза с происшедшем неестественно затягивается. Еще немного, и Баринские спросят, почему она тянула со звонком. Да и врачи и увидят то, на что она может не обратить внимания по незнанию. Тогда она может оказаться в неприятном положении, а это непозволительно, потому что ей нужно быть вне всяких подозрений.

Подойдя к телефону, Женя настроилась, набрала номер кабинета Баринского. Она ждала, что его, как это часто бывало раньше, не окажется на месте. Тогда у нее будет еще одна передышка. Но на этот раз Геннадий Иванович быстро поднял трубку.

– Это я… – тихо произнесла Женя. Она попыталась придать своему голосу максимальную трагичность, замешанную на неотвратимой реальности.

– Да, Женечка! – Баринский не сразу переключился на телефонный разговор.

– Геннадий Иванович, приезжайте поскорее, мне страшно! – Женя расплакалась.

Для этого ей не пришлось подключать жалость к усопшей. Достаточно было вспомнить день похорон родителей, когда ей, еще девчонке, пришлось ночевать в доме с двумя покойниками и насмерть перепуганной Дусей. Тогда все вокруг плакали, все пытались обнять, пожалеть несчастную сироту, а она хотела только одного, чтобы из дома поскорее вынесли обтянутые красной тканью гробы. Не до конца осознавая происходящее, торопила события, а потом, уже на кладбище, когда могильщики начали засыпать землей яму, бросилась, пытаясь помешать им. Кричала страшно. Мужчины с трудом оттащили ее от края ямы, Дуся и одноклассницы долго успокаивали.

– Женя, что-то случилось? – слабеющий голос Баринского заставил Платову расплакаться навзрыд.

– Умерла… – наконец сквозь слезы выдавила Женя.

– Я понял. Скоро буду…

Получилось так, что Влада Сергеевна оказалась дома раньше мужа. Женя услышала звук открываемой двери, бросилась в коридор, представляя, как сейчас повиснет на шее Геннадия Ивановича, уткнется ему в грудь и будет ждать слов сожаления. Но навстречу Платовой стремительно шла Баринская. Словно не замечая Жени, пересекла длинный коридор, остановилась у входа в комнату свекрови.

Войдя, увидела ту, с которой никогда не могла найти общий язык, ту, которая лежала неподвижно, скрестив руки на груди.

– Руки ты скрестила? – чувствуя сзади горячее дыхание, спросила Влада.

– Что?

– Кто ее так уложил?

– Я, – тихо отозвалась Женя. – Глаза тоже я закрыла и волосы причесала.

– Это лишнее… Иди к себе. Теперь мы сами…

– Влада Сергеевна, она просто уснула. Это как избавление от страданий.

– Что-нибудь сказать успела?

– Жаловалась на головную боль, – потирая виски, ответила Женя. – Последнее время все чаще. Вы же знаете?

– Разумеется, – устало выдохнула Влада.

Она уже представляла хлопоты, связанные с похоронами, знала, что придется поддерживать мужа, который совершенно растерян. То, как он говорил с ней по телефону, расстроило Баринскую. Его можно понять: умерла мать. Несмотря на все предпринимаемые меры, она так и не поднялась, так и не стала снова прежней. Ее смерть – пощечина сыну, который пытался обмануть болезнь и всех вокруг, кто выражал сомнение. Быть может, в глубине души он и сам давно перестал верить в чудесное исцеление матери, но искусно скрывал это.

– Лекарства она пила? – глядя на лежащие на комоде начатые блистеры, машинально спросила Влада.

– Все было, как обычно, Влада Сергеевна.

– Какое у нее было давление?

– Давление? – растерялась Женя. Она так и не измерила его, хотя Нина Степановна просила.

– Что тебя так удивило? – обернувшись, Баринская смерила девушку холодным взглядом. – Кажется, это входило в твои обязанности.

– Сегодня Нина Степановна была враждебно настроена. Она все время капризничала и отвергала мою помощь. Мне приходилось быть особенно деликатной.

– Хорошо, хорошо. Я все поняла. – Баринская решилась переступить порог комнаты усопшей. Снова оглянулась на Платову, укоризненно посмотрела на нее. – Оставишь ты меня наедине или нет?

– Да, да, простите.

Платова попятилась в серость коридора. Передвигаясь неосознанно, оказалась на кухне. Сев на высокий табурет – любимое место Геннадия Ивановича, прислушалась к давящей тишине. Так тихо и мрачно даже в самый солнечный день может быть только в доме, где есть покойник. Женя прижала руку к сильно бьющемуся сердцу. Она не переживала, что ее в чем-то обвинят. Ее беспокоили надвигающиеся перемены. За год она успела привыкнуть к тому, что она – часть крошечного организма, именуемого семьей. Ей так не хватало этого с Дусей. Там была только работа и выживание. Здесь – каждый день был полон открытий.

В какой-то момент Женя пожалела, что поспешила со своим возмездием. В конце концов, она могла еще долго ухаживать за Ниной Степановной, чувствуя себя нужной, незаменимой. Она не выдержала испытания. Выцветший бархатный мешочек – искушение, сломившее и подчинившее всю ее суть. Ей никак нельзя было упустить такой шанс. Никто не осудит, никто ничего не узнает. Просто потому, что никому не придет в голову, что она способна на это. Вздохнув, Платова осмотрелась вокруг: скоро ей придется уйти отсюда. Она затеряется в бесконечных просторах огромной страны, которая тоже переживает второе рождение. Смерть и жизнь всегда рядом. Они обречены на взаимное сосуществование, доказывая всему живущему тесную связь двух миров. Балансируя на тонкой грани, разделяющей их, человек идет по своему пути. Иногда это прямая, иногда – петляющая тропинка, часто – перекресток. Свой Женя уже преодолела. Она выбрала тернистую, непредсказуемую дорогу, ведущую в непроходимые заросли. Только в этот момент Платова была уверена, что перед ней широкая магистраль, продвигаться по которой ей уже никто и ничто не помешает.

* * *

^Устроив пышные похороны Нины Степановны, Баринский словно пытался загладить свою вину перед усопшей. Огромное количество цветов, венков, оркестр, долгая панихида с батюшкой, поминки в одном из лучших кафе, уцелевшем в кризисные времена. Геннадий Иванович влез в долги, но сделал все по высшему разряду, по всем канонам этого траурного события.

– Если бы не я, она бы еще жила… – Навязчивая мысль о том, что именно он стал причиной ее преждевременной смерти, то и дело озвучивалась, приводя в замешательство Владу, Женю, друзей. Под конец поминок, изрядно выпивший, Баринский выразился еще более определенно. – Это я убил ее.

Особенно бурно реагировала на его признания Платова. Ей было жаль человека, однажды спасшего ей жизнь, сделавшего для нее столько хорошего. Женя едва сдерживалась от того, чтобы взять его за руку и доверительно прошептать: «Не вы, а я ее убила!» Пристальный взгляд Влады – единственного человека, сохранявшего в данной ситуации здравый смысл и трезвую голову, то и дело прожигал Платову. Этот цепкий, полный недоверия и невысказанных вопросов взгляд останавливал Женю. В конце концов, это даже к лучшему, если сын считает себя невольной причиной смерти матери: недосмотрел, недослушал, недолюбил.

– Женя, присмотри, пожалуйста, за Геннадием Ивановичем, – попросила Баринская, когда поминки уже подошли к концу. – Я поймаю такси.

– Да, конечно, Влада Сергеевна.

За длинным столом оставалось несколько человек. Двое, кажется, уже забыли, зачем пришли. Еще немного – песню затянут.

– А, это ты, Женечка, – глядя на Платову влажными пьяными глазами, протяжно сказал Баринский. – Садись рядышком, посиди со мной. Ты одна меня поймешь. Хотя… Ты нам совсем чужая, а с матерью нашла общий язык лучше, чем родной сын и невестка. Как это у тебя получилось?

– Да вы преувеличиваете, Геннадий Иванович. Я действительно чужая, а любила Нина Степановна по-настоящему только вас. Владу Сергеевну уважала, а вот любила только вас, – повторила Платова. Она видела, что смысл сказанного не до конца доходит до затуманенного разума. Поэтому говорила просто, повторяла фразы.

– Так не бывает, девочка, – пьяно стукнув кулаком по столу, довольно громко произнес Баринский. – Она была святой женщиной, а я не оправдал ее надежд.

– Родители редко бывают довольны своими детьми, – вздохнула Женя.

– Откуда тебе знать?

– Мои-то меня тоже всегда ругали, в пример других ставили. Говорили, что у меня две извилины.

– Это неправда! Ты очень умная и способная.

– Куда там, Геннадий Иванович, – Женя опустила глаза. – Это вы по доброте душевной такое говорите.

Баринский не знает о ее главных достоинствах: находчивости и бесстрашии. Благодаря этим качествам она очень скоро обретет новую жизнь. Сегодня – один из последних дней, прощальных дней. Ее пребывание в этой семье подходит к концу. Влада Сергеевна особенно обрадуется: исчезнет повод для ревности, подозрений. Жена останется при муже, не подозревая, что виновница ее беспокойства уходит не с пустыми руками. Она фактически украла то, что могло помочь семье в этой нелегкой ситуации. Мук совести по-прежнему не испытывала. Эйфория от сладости жизни, которая ожидает ее, была сильнее морали, правил, вытесняла любые попытки задаваться вопросами.

Еще двое подошли попрощаться с Баринским, снова сбивчиво, со слезами в глазах высказали свои соболезнования. Тот молча, безвольно кивал головой, уже ни на кого не глядя. Платова смотрела вслед уходившим, ожидая возвращения Влады Сергеевны, но та, как на зло, задерживалась.

За столом остались Женя с Геннадием Ивановичем и мужчины, оживленно обсуждающие что-то на другом конце стола. Платова недовольно поглядывала на них, не забывая выполнять указание Влады Сергеевны, и не давала уже изрядно захмелевшему Баринскому налить себе еще.

– Ты мне кто? – сурово сдвинув брови, спрашивал он. Женя молча отодвигала от него бутылку с водкой. Геннадий снова повторял попытку, но каждый раз натыкался на сопротивление Платовой. Наконец он устало вздохнул. – Я тебя перехвалил.

– А вот и я, – Влада Сергеевна жестом просила прощение за задержку, – еле уговорила одного таксиста подождать у входа. Женя, помоги мне его поднять, пожалуйста.

Баринский совершенно раскис. Двум женщинам было нелегко тащить его к машине, но рыцари, по-видимому, перевелись, потому что никто из встретившихся на пути мужчин, не предложил свою помощь. Да и таксист едва не сорвался с места, увидев, какого пассажира сажают к нему в салон.

– Ну, бабоньки, если ваш герой мне в авто устроит фонтан, заплатите вдвойне.

– Заплатим, не переживайте. Поехали, – устроившись с мужем на заднем сиденье, уверила водителя Влада.

Доехали без приключений. Баринский всю дорогу рассказывал, какой он плохой сын, плохой супруг, что он недостоен такой женщины, как Влада. Он плакал, как ребенок, уткнувшись в родную грудь. Все попытки успокоить его приводили лишь к новой вспышке недовольства собой, так что уже на подъезде к дому, говорил только Геннадий, а все, в том числе и водитель, молча слушали его несвязную речь.

Лифт, конечно, не работал. Добираться до квартиры пришлось долго. Почти на каждом пролете Баринский делал передышку. Он садился на ступеньки и отказывался идти дальше.

– Я осиротел. В этот пустой дом не пойду! – отмахиваясь от Влады, пытающейся поднять его с места, бубнил Геннадий.

– Все мы сироты, – с грустью откликнулась Влада.

– Это точно, – согласилась Платова.

– Иди вперед, Женя, открой дверь.

– Иду, иду.

Платова с готовностью выполнила просьбу, а потом стояла и смотрела, как хрупкая женщина почти несет на себе пьяного, мало соображающего мужчину. Тот едва успевал перебирать ногами. Зрелище получилось не из приятных. Хотя Женя не осуждала потерявшего над собой контроль Баринского. Слабые мужчины…

– Помоги мне, пожалуйста, уложить его на кровать и раздеть. – Падающая с ног от усталости, Влада пошатывалась под грузом тяжелого тела, с трудом освободилась от ноши. Ловко стащила с мужа брюки, швырнула их в сторону, сняла носки. Они полетели куда-то в глубь комнаты. Расстегнула рубашку, но снять не смогла – Геннадий никак не желала поворачиваться. Не помогла и помощь Жени, которую он в беспамятстве оттолкнул. Вытирая пот со лба, Влада тихо произнесла: – Черт с ним. Пусть отсыпается в рубашке. Я и так из-за него грыжу могу заработать.

– Может, я позже сниму, когда он на бок повернется?

– Не сидеть же тебе здесь и караулить! – раздраженно заметила Влада.

– Конечно, такой тяжелый день… Я бы спать пошла. Лечь хочется… – Женя опустила глаза. Ей казалось, что Баринская снова смотрит на нее пронизывающим взглядом. Эта женщина словно пыталась увидеть то, что скрывалось под маской сочувствия и понимания.

– Вот что, – под гортанный храп мужа, сказала Влада, – я хочу поехать к подруге.

– К Виктории Алексеевне? – Женя была в курсе этой долгой дружбы. Зеленина была на кладбище, на поминках. Она уехала в числе первых, сославшись на плохое самочувствие. Платова слышала, как та предлагала Баринской заночевать у нее.

– Да, я поеду к Вике. Не думала, что решусь на это в такой день, но сейчас чувствую, что не могу иначе. Думаю, Геннадий Иванович будет спать до утра, а я в этом доме сегодня не сомкну глаз. Его храп – это что-то страшное. Кстати, хочешь, поедем со мной?

– Это не удобно. К тому же, нельзя оставлять Геннадия Ивановича без присмотра. Зачем вы уезжаете? Вы ведь можете лечь в гостиной.

– Да?

– Извините, что я вмешиваюсь.

– Извиняю. Если тебе не по себе, ты можешь ехать со мной, – еще раз предложила Влада.

– Нет, я не могу. Геннадий Иванович останется совсем один.

– Ему до утра уже ничто и никто не понадобится. Утром будет рассказывать о том, какой он несчастный, а пока вон, храпит, как паровоз.

– Это хорошо, что храпит, – заметила Женя.

– Почему? – Влада удивленно пожала плечами.

– Живой значит.

– Что с ним сделается, – презрительно поджала губы Баринская. В отличие от Жени она осуждала мужа за то, что он напился. – Иди ложись. Сегодня на самом деле был трудный день. Я приеду пораньше с Викой. Надо на могилу съездить, так положенно. Поедешь с нами. При тебе он будет вести себя без надрыва.

– Как будто вам не жаль ни его, ни Нины Степановны, – провожая хозяйку до двери, прошептала Женя. В повисшей тишине ее слова прозвучали достаточно громко, четко. Баринская повернулась и смерила девушку убийственным взглядом. – Простите, я не это хотела сказать.

– Это, это.

Влада усмехнулась. Женя подумала о том, что у этой дамочки железные нервы и холодное сердце. То, что отношения со свекровью было трудно назвать идеальными – одно, но теперь, когда ее не стало, неужели нельзя проявить элементарную жалость к мужу? Оставить его одного в таком состоянии, в такой день. Что это, как не проявление жестокости? Никто не любит Баринского. После того, как Женя пришла к такому неутешительному выводу, она почувствовала, что ей по-настоящему жаль этого красивого мужчину, утопающего в равнодушии своей бесплодной жены. На ее месте любая вела себя менее вызывающе, а она «поддержала» мужа в трудную минуту, уехав расслабляться к подруге.