Текст книги "Дети гламура"
Автор книги: Наталия Кочелаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 24
Андрей задержался на работе. Он слишком долго ждал этой должности, чтобы небрежно относиться к своим обязанностям, да и не особенно они его утруждали. Когда ты так молод, когда не обременен семьей, а работа доставляет тебе удовольствие – почему не поработать, в конце концов? К тому же он слышал в приемной какое-то движение, значит, не все сотрудники покинули офис. Вероятно, осталась секретарша Лена. Личный секретарь был у него всего полгода, и он как-то не успел еще с этим обстоятельством свыкнуться, не знал толком, как себя вести. Должен ли он каждый раз отпускать ее, если она ему больше не понадобится. Например, вот как сейчас?
Дверь тихонько скрипнула. Вот она, легка на помине. Секретарша Лена – барышня миловидная и амбициозная, должно быть. Скуластенькое лицо, очень короткие волосы, длинные ноги, заметный бюст, обтянутый строгим жакетом. Дресс-код[6]6
Д р е с с – к о д – корпоративный стиль в одежде.
[Закрыть] компании не позволял коротких юбок, но даже юбка средней длины на Леночке выглядела как самое безапелляционное мини.
– Андрей Михайлович, я вам нужна?
– Лен, ты мне всегда нужна. Но вот именно сегодня можешь уже идти домой.
– Ничего больше не нужно? Может, кофе? Я только что для себя сварила, могу и вам налить. Хотите?
– А вот хочу! – щедро улыбнулся Малышев. Ему вдруг и правда захотелось кофе – огненно-горячего, деготно-крепкого кофе, какой умела варить Лена. И сигарету. И тихую музыку. В самом деле, приятно сидеть в собственном кабинете, когда на улице дождь, когда сквозь влажный сумрак горят огни вечернего города. Наверное, Леночке тоже неохота уходить из своей уютной приемной.
– Леночка! Неси кофе сюда, вместе попьем!
Черт его за язык дернул, право же! Не стоило ее звать. А если вдуматься – так что ж теперь? Позвал и позвал! Мы живем в демократическом обществе. По крайней мере здесь, в американском рекламном агентстве «Аспер энд бразерс», у нас царит демократия.
– Вот и кофе!
На бамбуковом подносе стояли две чашки, плетенка с печеньем, блюдце с ломтиками лимона и – ахти, батюшки! – бутылка коньяку. Все вместе выглядело нарушением этикета, причем вопиющим. Но вряд ли это подвох и провокация.
– Отлично, – ограничился коротким замечанием Андрей. И разлил янтарный коньяк по стаканам. – А в честь чего гуляем?
– У меня сегодня день рождения, – пояснила Лена.
– Вот тебе раз! А почему я не знаю?
Девушка пожала плечами:
– Я не люблю свои дни рождения. Да нет, меня поздравляли сегодня и все такое…
– Ленуль, я тоже тебя поздравляю. Давай выпьем – за тебя. Подарок за мной. Прозит![7]7
П р о з и т – ваше здоровье (нем.).
[Закрыть]
Чокнулись, выпили. От коньяка сразу стало тепло и весело. Андрей заговорил было о чем-то незначительном и вдруг заметил, что Лена странно на него смотрит.
– Что такое, Лен?
– Я давно искала случая, – сказала девушка, не отводя от него взгляда светлых, русалочьих глаз. – Давно случая искала с вами поговорить, Андрей… Михалыч. Я думала, это заметно, ждала чего-то, но теперь понимаю, это не принято, наверное, и лучше я сама…
– Лена, я не понимаю…
– Я хотела спросить вас – может, сходим куда-нибудь вместе, познакомимся поближе…
Андрей пришел в замешательство, но быстро сориентировался.
– Отлично! – улыбнулся он. – Знаешь, в следующую пятницу в «Курсе» «Океан Эльзы» играет. Тебе нравится? Тогда сходим?
Какого рожна ей еще надо? У нее явное недоумение на лице. Но вот тряхнула остатками волос и солдатским шагом направилась к столу шефа. Бедная девочка, наверное, всю волю в кулак собрала! Жаль, забыла про нежность и трепетность, потому что на колени к Андрею прямо-таки плюхнулась! И тут же, не отходя от кассы, впилась ему в губы.
– Леночка, ты меня неправильно поняла, – выговорил он, когда лицо девушки оказалось от него на приличном расстоянии.
– Почему? – зашептала Лена. Это надо же, всю скромность как рукой сняло! – Андрей Михайлович… Вы… Я…
– Лен, извини. Ты не обижайся, хорошо? Ничего не изменится, понимаешь?
Девушка была, что и говорить, не перышко, несмотря на худобу. Когда она встала с колен, залившись розовым по очень бледной коже, Андрею стало намного легче.
– Я вам совсем, ни капельки не нравлюсь, да?
– Да не в этом дело… Мы все же сходим в «Курс», раз уж я пригласил, хорошо? Ленуль, я вообще… девушками не интересуюсь…
– Ой, Андрей Михайлович, извините… Ой, какая ж я дура… Извините, хорошо? Не везет же мне…
Именно такие – худые, высокие – ему всегда нравились. Но у Малыша как-то не получалось ухаживать за девушками, несмотря на приятную внешность. Они были какие-то капризные и верткие, их мало интересовало то, что в юности интересует мальчишек, к сексу они относились как к тому, что делают взрослые, чтобы иметь детей. Были, разумеется, и другие – доступные. Но прикасаться к таким Андрею мешала элементарная брезгливость.
Между тем гормоны играли, энергия требовала выхода. Разумеется, появились кассеты с фильмами особого рода, красочные журнальчики с необыкновенно грудастыми тетками. Смотрелось все это в мальчишеской компании, более или менее узкой, просмотр сопровождался грязными комментариями, смешками, и всегда оканчивался смущением, потому что каждый, пожалуй, знал, чем займется дома в ванной или в спальне…
Вот один из таких просмотров и переменил судьбу Андрея. Он не мог бы определенно сказать, как это случилось – кровь была распалена сладкими непристойностями, в ушах шумело, в глазах мутилось, – и он поддался на странные, но несомненно приятные действия своего приятеля, с которым они вдвоем смотрели эту злополучную кассету. Было стыдно, но этот стыд добавлял еще остроты в ощущения, чувство незаконного, тайного кружило голову. Потом он долго переживал, но решил, что это случилось с ним в первый и последний раз и не стоит заострять на этом внимание.
Но было по-другому. Словно вне воли самого Андрея и даже вне воли его приятеля – изящного русокудрого мальчика с малахитовыми глазами, окруженными томно-развратными кругами, – эта связь возобновилась при первом же удобном случае и продолжалась. Разумеется, она держалась в тайне – Андрюша особо настаивал на этом, как только осмелился говорить об этом с Эриком вслух. Он ни разу не пришел на квартиру к своему любовнику, как он его об этом ни просил. Свидания происходили у Андрея. До того самого дня, когда на пороге Андрюшиной спальни, оклеенной постерами рок-групп, возник слишком рано вернувшийся с работы отец.
– А я думал, ты с девочкой, – выдал он, глядя на открывшуюся его взору картину широко раскрытыми глазами.
– А я с мальчиком, – сморозил Андрей.
Нечего и говорить, что папаша, человек старой закалки, выставил своего патологичного сына за дверь, невзирая на маменькины рыдания и просьбы. Папа, в свое время крупный чиновник, сам немало порезвился по саунам, даже не трудился скрывать от жены своего времяпрепровождения на досуге, принося с собой домой запах чужих духов, следы губной помады чуть не на трусах и царапины на спине и на плечах. Да, но все это было с девочками, а тут… Гадость какая!
Гадость так гадость. Гордый мальчишка решил не унижаться перед бушующим отцом, который, надо заметить, обратил на сына внимание чуть ли не в первый раз после родительского собрания в пятом классе, на котором ему пришлось поприсутствовать. Прихватив кожаный швейцарский чемодан с наспех собранным матушкой барахлом, Андрей удалился, не зная, куда идет и где будет жить. Мелькала мысль о бабушке, маминой маме, но когда мальчик представил себе ее душную квартиру с кружевными салфеточками, рулоном грязно-желтой ваты между никогда не открывающимися оконными рамами, с семьей инвалидов-слоников на ветхом комоде и с тем специфическим запахом, который так часто царит в домах даже у самых опрятных стариков, запахом лекарств, прогорклого масла, мышей и восковых свечек, – он засомневался.
Но у подъезда его ждал Эрик, которому удалось ускользнуть от расправы. Приятеля он не бросил и, словно все так и должно было быть, подпрыгивая и воркуя, повел его к себе домой.
Андрей, разумеется, внутренне ожидал увидеть притон разврата, поэтому очень обрадовался и совершенно расслабился, рассмотрев чистую двухкомнатную квартирку-распашонку, обставленную с кокетством женского будуара.
Они прожили там полгода. Андрей поступил в институт, нашел работу. К тому моменту гнилая западная идеология уже проникла в крепкое советское общество и в его ячейки. Эрик танцевал в кафе, приходил усталый, подвыпивший. Порой от него исходил запах чужого мужчины, порой в доме появлялись неизвестно откуда взявшиеся деньги – и большие деньги! Андрей пытался поговорить со своим приятелем, указать ему на нависающую угрозу новомодной болезни, но все было бесполезно. Эрик только дергал худеньким плечиком, криво усмехался и ничего не отвечал. Неизвестно, как бы все это продолжалось, но в один прекрасный день к Андрею в институт нагрянула матушка. Прижимая к сухим глазам крошечный кружевной платочек размером с почтовую марку, она сказала Андрею, что купила ему небольшую квартирку, что отец дал на нее денег, но предупредил, что сын-извращенец ему не нужен и видеть он его не хочет больше никогда.
Андрей и мог бы, пожалуй, взбрыкнуть, мог бы гордо отказаться от родительской подачки, но ему уже порядком надоело жить с Эриком. Он боялся, что окончательно свихнувшийся приятель, который в последнее время еще и прочно сел на иглу, наградит его какой-нибудь мерзкой болячкой, хорошо еще, если излечимой. Поэтому он молча выслушал матушкины излияния, только кивал, глядя в окно, где сгибалась под шапкой снега ветка тополя и сидела на ограде сутулая, мрачная ворона. Потом сухо поблагодарил за подарок, поцеловал мать в гладкую щеку, благоухающую диоровским кремом и, приняв ключ, направился к себе, в свой новый дом.
Квартира оказалась уже обставленной. Андрей ходил по дому, представляя себе свою новую жизнь. Теперь, вырвавшись из дурацкой, смехотворной западни, куда угодил по неловкости и неопытности, он будет жить по-новому в своем новом доме. На следующий же день он поехал к Эрику, зная, что он уже ушел в свое кафе, забрал свои вещи, написал приятелю коротенькое письмецо, прикрепил его магнитом к дверце холодильника и ушел. Своего адреса он не оставил, потому что не хотел больше видеть Эрика – никогда.
Его мечта сбылась. Больше он никогда не видел своего приятеля. То ли Эрик заплутался в огромном городе, то ли, как мечтал, уехал-таки в Америку, где у него жили мать с отчимом, то ли, как предсказывал Андрей, умер от наркотиков.
Андрюша остался один. Совсем один. Приятелей в институте у него как-то не завелось, старых знакомых он растерял за те полгода, пока жил с Эриком, его приятели ему не нравились, да и как с ними было общаться? Тогда он твердо решил познакомиться с девушкой, чтобы не быть таким одиноким. Каждый вечер Андрей пускался на поиски своего счастья.
Он представлял ее себе явственно. Это будет худенькая девчонка с огромными глазами, со звонким голосом. Они везде будут ходить вместе, он будет работать для нее и рассказывать про все, о чем думает и что чувствует. Если она захочет, он женится на ней – да что там, он обязательно женится, прямо сразу и сделает ей предложение!
Но девушки что-то не находились. Да нет, вон их сколько – веселые, свободные, каждый вечер наводняющие московские улицы! Но Андрей был робок и неопытен, он не представлял себе, как заговорить с молодой особой, куда ее повести, что делать дальше. Он пытался знакомиться в Интернете, но все как-то не выходило, все было как-то зря. Однажды весной он, от тоски и усталости, надрался в каком-то невнятном подвальном кафе. Скучающая девица в платиновом парике, которую он пригласил к своему столику, выпила, закусила и смылась в неизвестном направлении. Это называется «раскрутить динамо» – поесть, попить и ускользнуть под предлогом «попудрить носик». Но он же не желал ей зла, он даже приставать к ней не собирался – кому она нужна, на самом деле? Просто было одиноко и хотелось с ней поговорить. К тому же она хотя бы в какой-то степени походила на искомый идеал.
Итак, случайная знакомая испарилась, а Андрей остался – заливать недорогим испанским вином свою неудавшуюся личную жизнь.
– Тут можно сесть?
Андрей поднял глаза и был поражен в один миг тем, что увидел, вернее, сходством с давно придуманным обликом. Но действительность была еще прелестней, еще ярче, еще совершенней.
Его звали Влад. И с обреченным вздохом Андрей пошел навстречу своей судьбе.
С тех пор длилась их связь. Порой счастливая, порой мучительная, всегда – тайная. Хотя так и не бывает, конечно. Но ни Андрей, ни Влад не посещали те кафе и клубы, где собираются люди нетрадиционной ориентации, не заводили знакомств среди них и вообще не стремились афишировать свои отношения. Хотя на пороге нового века это стало необычайно модно, актеры и певцы, прочие знаменитости чуть ли не прямым текстом признавались в своей гомосексуальности, с прилавков валом валил полузабытый Эдичка Лимонов и полуоткрытый Жан Жене, поговаривали о разрешении однополых браков, женские журналы воспевали гомосексуалистам хвалу, прославляя их как лучших друзей девушек… Но Андрею и Владу не было до этого дела – им было хорошо без Жене и даже без Лимонова, который к тому времени осуществил свою заветную мечту – сел.
Как уже было сказано, их связь была и счастливая, и мучительная. Постоянные сомнения одолевали Андрея. Он думал о том, что, наверное, сотворен все же по той же мерке, что и другие люди, что и его друзья, просто неладное случилось в жизни, в определенный момент она пошла не по той колее…
Может быть, еще не поздно все исправить? Нет, сегодня, в нынешнем дне все было великолепно, Андрея вполне устраивала и работа, и друзья, и тайные отношения с Владом. Но стоило запустить глубоководный лот в непрозрачные, бурные волны будущего – и тут же все становилось темно и страшно. И что, так будет всегда? До старости? А дети как же? Семья? Андрею хотелось иметь семью, хотелось иметь детей, но суррогатная форма всего этого – типа брака в Голландии и приемного ребенка – отторгалась его душой, да и чувствовал он неосуществимость всего этого. Пока в России раскачаются до таких реформ, он пять раз умереть успеет!
Не раз он задавал себе вопрос: в какой момент его жизнь получила этот роковой излом? Он не верил во фрейдистский бред, не искал причины в какой-нибудь там родовой травме или потрясении, случившемся в раннем детстве. Но порой ему думалось, что, если бы, скажем, в пятом классе мама не высмеяла его дружбу с Наташей Кудяковой из его класса, если бы не сообщила своей противной подруге тете Кате по телефону: «А Андрюшка-то влюбился, представляешь? Шоколадки ей носит, причесываться сам начал, вылитый жених!» – может, все обернулось бы по-другому. Или циничный треп приятелей, задевавший не только внешние достоинства девочек, но и их ум, их уровень развития, который определенно оставлял желать много лучшего? Но, с другой стороны, многие мальчишки проходили через это и никто из них не избирал себе такой путь в жизни.
Одно Андрей знал совершенно точно: что, если бы отец тогда не устроил грандиозного скандала, не выгнал его из дома и не заставил бы почувствовать себя отверженным, неприкасаемым, парией, тогда все наверняка повернулось бы по-другому. Он забыл бы эту связь с Эриком, как незначительный, самый незначительный эпизод. Из многих книг он знал, что почти у шестидесяти процентов мальчишек бывает гомосексуальный опыт в период взросления, и многие из этих мальчишек про это забывают – милосердная Мнемозина перечеркивает ненужное и даже вредное.
Но к отцу Андрей, разумеется, ненависти не питал. Не чувствовал и обиды. Такая реакция вполне естественна для него, он человек старой закалки… Да, пожалуй, даже человек самой «новой» закалки не отреагировал бы спокойно и весело на такое зрелище. Но потом-то можно было несколько смягчить меры? Не устранять сына, до сей поры домашнего мальчика, из семьи, не выбрасывать его одним пинком в жестокий мир взрослых и равнодушных людей?
Во всяком случае, теперь уже поздно было что-либо менять. Да и девушки не липли к Андрею, грех душой кривить. То ли чувствовали они в нем что-то чужое, то ли он не умел с ними обращаться так, чтобы с первого знакомства привлечь к себе внимание, заинтересовать и очаровать? Всегда были Жанночка и Ольга, но они были заняты. Оля и Кирилл – сложившаяся, очень серьезная пара, которая, скорее всего, рано или поздно дойдет до ЗАГСа. А Жанна страдает по Лаврову. Это все знают.
А теперь еще и прекрасная Елена! Услышав неловкую детскую Андрюшину просьбу «не надо», она переменилась в лице так, что куда там до нее доктору Джекилу и мистеру Хайду![8]8
Д о к т о р Д ж е к и л и м и с т е р Х а й д – герои романа Р. Л. Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда».
[Закрыть] Как она растерялась, как виновато забегали глаза! Пришлось успокоить:
– Лен, да не переживай ты так! Если хочешь, забудем все, что здесь было!
– Андрей Михайлович, ну… Я правда люблю «Океан Эльзы»!
– Вот и прекрасно! Значит, на пятницу ничего не планируй.
В пятницу они с Владом обычно ходили куда-нибудь… Значит, планы изменятся, только и всего!
Лена допила кофе, еще раз извинилась и ушла, Андрей остался наедине со своими странными мыслями.
ГЛАВА 25
Это был полет, полет над янтарными равнинами, над неведомыми городами в солнечной дымке. Полет рука об руку, в бесконечном растворении – друг в друге, в нежном тепле, в прозрачном, пронизанном высшим сиянием воздухе.
Таким было начало, а потом будет разочарование, отвращение, мучительно давящая тоска, от которой не вздохнуть, не пошевелиться. Но это было уже привычным и неизбежным злом. Некоторое время лежать раздавленным своей тоской, пережидая краткий ее приступ, потом вставать, заговаривать с Жаклин, которая тоже приходила в себя постепенно, прибирать разрушенную бурей страсти постель, пить кофе в сверкающей кухне… И снова возвращаться в обычный, ничем не удивляющий и не потрясающий мир – до следующего полета над сверкающими равнинами.
– Жаклин!
Тишина. Она лежит на боку, очень уютно, засунув сложенные ладошки между гладких коленей. Угольно-черные ресницы сомкнуты неплотно, сквозь них видна лунная полоска белка. Припухшие, очень бледные губы слегка приоткрыты.
– Жаклин!
Ничего.
Все остальное Кирилл помнил очень смутно. Он как с ума сошел от ужаса, от горя, от страха. Вернее, на страх не осталось сил, иначе он непременно бы подумал о собственной безопасности, о репутации своего отца. Вряд ли кто-либо знал, что они вместе принимали наркотики, а если кто-то из друзей Жаклин и знал это – они не стали бы болтать, не такие это были люди. Полиция, зафиксировав смерть от передозировки наркотиков, не стала бы искать виновника, тем более что никаких следов насильственной смерти не было. А из уважения к отцу Жаклин – известному писателю – вообще замяли бы всю эту историю, и никто не узнал бы, как и от чего умерла девушка.
Но все это может прийти в голову только по здравом размышлении, а Кирилл тогда не в состоянии был рассуждать здраво.
Он вызвал машину скорой помощи. Прибывший врач констатировал смерть от передозировки наркотиков и, не без изумления глядя на мечущегося по комнатам молодого человека в неглиже, вызвал полицейских. Разговор с ажанами получился длинный, и, так как настроен Кирилл был очень агрессивно, закончился он в полиции.
Разумеется, о гибели бедняжки Жаклин пронюхали журналисты. Разумеется, карьера отца Кирилла была загублена на корню – чего он, между прочим, так и не простил своему неудачливому сыну. И через пару недель безутешный Стеблев-старший со своим – столь же безутешным, но по другой причине – сыном вернулся восвояси, в Россию.
Кирилл выбрался тогда из наркотической зависимости без врачебной помощи. Вернее, так считалось – по тем временам наркомания не была до конца признанным явлением, не лечили от нее в специальных центрах, не печатали в газетах объявления частных врачей… Но, разумеется, папенька не дал погибнуть своему непутевому отроку, устроив его в закрытый санаторий, дабы тот пришел в себя после тяжелого «нервного потрясения».
Его вылечили. Гипноз, лекарства, свежий морской воздух и прогулки по горам. Образ Жаклин милосердно стирался из памяти. В сущности, Кирилл был еще ребенком, инфантильным, эгоистичным существом, который инстинктивно хочет забыть неприятный эпизод. Ему это почти удалось. Почти – но не совсем. Редко-редко в снах приходила Жаклин, которую он так и не видел после того, как ее погрузили в карету скорой помощи. Но снился Кириллу не бледный призрак, который он нашел с собой рядом в тот страшный день, а веселая девчонка, которая прыгала по ярко освещенной комнате в чем мать родила, свободно и весело, которая виртуозно занималась любовью и с потрясающим акцентом выговаривала русские бранные словечки. Но и она уходила все дальше и дальше, до тех пор пока ее окончательно не затмила Ольга. Веселая, живая, умненькая Лелечка, с которой было почти так же просто и весело, но без этой медленной отравы, постепенно разъедавшей его жизнь так сладко и незаметно. Друзья, совместные посиделки, любимая работа, успех, признание, богатство, слава. В общем, все шло хорошо, и все было бы хорошо – если бы не эта чертова фотография!
Да, но как она попала в карман пиджака? Кирилл, разумеется, с трудом припоминал свое возвращение из Парижа. Фотографии и все, что могло напомнить ему о прошлом, было уничтожено заботливым отцом. Эта, допустим, уцелела. Но как?
Фотография сама по себе не так уж страшна. Можно было бы и забыть о ней, можно было бы загнать воспоминание на самое дно души. Но не выходило отчего-то. Кирилл пребывал последние две недели в состоянии какой-то тихой, постоянной тревоги – словно ныл по ночам больной зуб. Неприятно, но несильно, можно еще убаюкать, заснуть, если бы не мешало понимание того, что боль может стать гораздо сильнее.
Кирилл не пошел к Ольге, спустившись из своей студии, прошел мимо ее дверей на цыпочках, словно вор. Поймав себя на этом, усмехнулся – ведь он же не делает ничего противозаконного, он просто идет домой! Не беда, если не зайдет сегодня сказать «до свидания», ведь завтра утром они увидятся снова, да и не принято у них это было… Вот и пошел Кирилл к себе домой. Ему хотелось остаться в одиночестве, без шумно-веселого присутствия любимой девушки.
Правда, он об этом пожалел. Сначала, пока мчался в автомобиле по московским улицам, которые уже начинали жить своей таинственной ночной жизнью, чувствовал себя великолепно, негромко подпевал популярным мелодиям, льющимся из приемника, рассматривал девушек, выстроившихся на панели. Притормозил на светофоре и, заметив, как одна из «ночных бабочек» направляется к нему, негромко рассмеялся.
– О нет, слуга покорный, – пробормотал он, трогаясь.
Но вот добравшись до дому, понял, что внутрь ему не попасть. Ключи, которым положено было быть в кармане джинсов, отсутствовали. С досадой Кирилл начал припоминать, прислонившись к безмолвной двери, где он мог их посеять, и припомнил, что, открыв мастерскую, он небрежно кинул тяжелую связку на покрытый голубой клеенкой стол, да так там и оставил. Благо дверь в мастерскую закрывалась на английский замок, и Кирилл ее обычно просто захлопывал. Вот бог наказал – не надо было сбегать от Лельки! Ну да ничего страшного, у Ольги есть запасные ключи от мастерской, которые она себе все же выпросила (Кирилл не хотел давать, но теперь даже удобно получилось), она откроет дверь, а потом Кирилл все же останется у нее. Раз уж так получилось.
Раздосадованный этим мелким неприятным происшествием, он выскочил обратно во двор и направился на стоянку. Там его ждал очередной неприятный сюрприз – машина заводиться не желала! Кирилл мало что понимал в автомобилях, свои проблемы он решал, обращаясь в автосервис, да и не случалось с ним такого ни разу, чтобы заглохла и ни тпру, ни ну!
Кое-как неудачнику удалось побороть упрямую скотинку, и он заспешил к последнему своему приюту. Впрочем, пока парковал машину, сердце у него еще раз неприятно дрогнуло – в окнах Ольгиной квартиры было темно.
«Неужели она легла так рано? Ну, это не беда – хоть и спит как сурок, но все же разбудить ее можно, если как следует позвонить. А если упорхнула куда-нибудь? Вот черт, хоть в машине ночуй…»
– Леля?
Вот же она – бежит к подъезду. На ней черное кимоно, которое она носит дома, сверху накинута шаль. Выходила к мусорным бачкам или провожала кого-то? Не важно.
– Леля! – окликнул ее Кирилл, приближаясь.
– Вот он! – вскрикнула Оля и улыбнулась, сдвинула брови, притворно сердясь. – Ты куда же это пропал, друг сердечный? А я-то, дуреха, думаю: не стану его от дела отвлекать, пусть сублимируется… У меня, между прочим, гости были!
– Да я уж и вижу, – в тон ей ответил Кирилл, приподнимаясь на цыпочки и делая вид, что напряженно всматривается в даль. – Что, хахаль приезжал в мое отсутствие? Меня ты, между прочим, никогда не выскакиваешь провожать!
– Потому что ты никогда не прощаешься! – надулась Ольга. – Да к тому же и подозреваешь меня в неведомых любовниках! Между прочим, это были супруги Лавровы, они горели желанием тебя видеть, познакомиться с твоими новыми работами. Да-да, говорю, он там, мы сейчас поднимемся… Пока то да се, пока кофе попили, поболтали – а он уже упорхнул! Ты уж не обижайся, но мы посмотрели без тебя твою мастерскую. Юле очень понравилось, она…
– Мы так и будем у подъезда стоять? Ты мне отказала от дома? – кротко осведомился Кирилл.
– Да, конечно, пошли, – спохватилась Оля и стала подниматься по лестнице, не прекращая болтать. – Ты знаешь, эта Юля, оказывается, очень даже ничего. Я думаю, может, раньше она просто стеснялась, не разговаривала ни с кем, а мы уж решили, что она выпендривается! Сегодня она так что-то разговорилась и показалась мне такой простой, такой милой… И твои картины ей понравились. Ты не сердишься?
– А? Да нет, мне не жалко. Особенно если ей понравилось.
– Погоди, а ты-то что вернулся? – наконец догадалась спросить Оля, уже открывая дверь в свою квартиру.
Кириллу почему-то не захотелось ей рассказывать про забытые ключи. Вот не захотелось, и все тут.
– Знаешь, я доехал до дому, а потом мне так тоскливо стало. Вот я развернулся, и обратно, думаю, ну не выгонит же она!
– Ах ты морда моя славная, – рассмеялась счастливым смехом Оля, и Кирилл почувствовал самые настоящие угрызения совести. – Ну иди, я тебя поцелую…
Черное кимоно осталось лежать в прихожей на полу.
«Завтра встану пораньше, возьму Лелькины ключи и заберу свои из мастерской», – соображал Кирилл, прислушиваясь к сонному дыханию Ольги и постепенно погружаясь в дрему.
Он действительно проснулся рано, даже без будильника – иногда ему удавалось запрограммировать себя на такой вот подъем, если накануне вечером он несколько раз повторял себе, что обязательно должен проснуться. Встал, прикрыл Ольгу простыней, поцеловал ее в теплые спутанные волосы и, быстро одевшись, вышел из квартиры. Кирилл решил не обнаруживать перед Олей своей невольной лжи. Душ, завтрак, утренняя болтовня – все это потом, когда он заберет ключи.
Лелькины ключи лежали в прихожей на подзеркальнике. Он взял их и осторожно прикрыл дверь. На цыпочках (что напомнило ему вчерашнее бегство) он поднялся наверх и открыл дверь в студию. Первое, что бросилось ему в глаза, – Ольга навела какой-то порядок, именно не сделала уборку, судя по пыльным следам на полу, а так, косметически прибрала. Заляпанный красками белый халат, который валялся скомканным на сиденье стула, отправился на свое место, во встроенный шкаф, чашки и стаканы, что стояли немытыми на столе, перекочевали на полку и лучились чистотой, голубая клеенка на столе была тщательно вытерта…
И никаких ключей в помине не было.
Некоторое время Кирилл мучительно соображал: может, он забыл их где-то в другом месте? Но так отчетливо было воспоминание – входя, он швыряет тяжелую связку на стол. Или он потом все же взял их со стола и выронил уже в машине?
Он собрался было спуститься вниз и порыться в автомобиле, но вовремя остановился. А что, если Леля, когда убирала вчера, взяла эти несчастные ключи и припрятала куда-нибудь? А потом смолчала, хитрюга, не стала уличать его во лжи. Ну что ж, значит, надо молчать как рыба, все равно она потом расколется.
Как ни в чем не бывало Кирилл спустился обратно в Ольгину квартиру, и, как выяснилось, на редкость вовремя. Она проснулась, как будто только и ждала, чтобы он вернулся. Потянулась, зевнула, как кошка, показав розовую пасть с мелкими белоснежными зубами, и наконец открыла глаза.
– О, ты уже встал? – промурлыкала она. – А вот какая ранняя пташка сейчас сварит кофе?
Кирилл догадался, что этой пташкой должен быть он, и отправился в кухню, предварительно расцеловав помятую мордочку подруги. Через некоторое время, когда по дому поплыл дурманящий запах свежесваренного кофе, Ольга выползла на кухню, запахивая кимоно. Кирилл с улыбкой искоса посматривал на нее. Интересно, что она успевает с собой сделать за короткий срок пребывания в ванной?
Только что глаз продрать не могла, на щеке отпечатался след шва от подушки, волосы были спутанные и всклокоченные… А сейчас уже свеженькая, бодрая, глаза блестят, на ресницах сверкают капли воды.
– Ура, кофе! – обрадовалась она, садясь за стол. – Я не завтракаю сегодня, а ты, если хочешь, можешь поджарить себе тосты и достать ветчину. Да и вообще, лопай, что найдешь.
– Спасибо, барыня, – поклонился Кирилл. – Не дали пропасть с голоду. Мы мужики рабочие, нам есть надо, чтобы силушка была.
Так болтая, они принялись за завтрак. Кирилл все ждал: когда же Лелька скажет ему про ключи? Быть не может, чтобы она упустила такую тему для шпилек! Но она не упоминала о вчерашнем происшествии. Наконец он решился сам.
– Благодарю также, что мои хоромы без хозяйской ручки не оставили, – шутливо заметил он.
– И это называется «без хозяйской ручки»? – возмутилась она. – Да там давно уже не хозяйская ручка нужна, даже не хозяйская ножка, а целая бригада ассенизаторов! Погоди, выберу я свободный день и наведу настоящий порядок.
– Ради бога, не надо! – схватился за голову Кирилл. – Скольких шедевров после этого недосчитается мировое сообщество! А я вот уже недосчитался ключей. Признавайся, куда ты их припрятала?
– Не видела я никаких ключей, – отмахнулась от него Ольга и продолжала болтать: – К тебе ведь в мастерскую гости приходят, ты подумай! Кирилл, ты чего?
Лелька остро чувствовала смену настроения у своего приятеля.
– Да, понимаешь, ключи от дома потерял, – посетовал Кирилл, поняв, что отвертеться от прямого разговора уже не получится.
– Ключи? Да ладно, не переживай, у меня же есть запасные.
Кирилл обрадовался, что Леля не обратила внимания на это его признание, и забыл обо всей этой истории напрочь. Между прочим, зря.
