Текст книги "Дети гламура"
Автор книги: Наталия Кочелаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА 22
Тихо плакала Юля.
– Ну зачем, зачем он пытался… пытался сделать это? – в тысячный раз спрашивала она у Лаврова.
Они сидели в маленьком кафе, куда Дмитрий вызвал ее по телефону прямо из студии.
– Понятия не имею, – устало вздохнул Дмитрий. – Счастье, что все так обошлось. Спешил ли он, или был не в себе, или инстинкт самосохранения включился – но пуля прошла вкось и вышла через щеку, выбив несколько зубов.
– А сейчас он как?
– В больнице, уже почти пришел в себя. Врачи говорят, что кроме истощенной нервной системы и порядочной концентрации алкоголя в крови, у него ничего нет. Я оставил с ним Андрея… Откровенно говоря, по сравнению с Малышом мы все выглядели как последние свиньи. Пропал человек, а нам и горя мало… Один он заволновался, пришел ко мне и потянул к Олежке. Мы из-за двери выстрел услышали, я чуть с ума не сошел. Сам не помню, как дверь высадил, плечо посинело и до сих пор болит.
– Бедненький ты мой…
Олег действительно пришел в себя, вернулся и первым делом потребовал к себе, несмотря на сопротивление врачей и Андрея, «кого-нибудь из убойного отдела».
– Можете не беспокоиться, об огнестреле предупреждаем милицию сами, – объяснили ему врачи, но он все равно просил о чем-то, пока не пришел следователь.
Олег потребовал, чтобы все остальные вышли из палаты. О чем он говорил со следователем – неизвестно, но тот вышел из палаты, покачиваясь и вытирая пот со лба большим платком в синюю клетку. И только после этого Олег спокойно дал сделать себе несколько уколов и сказал Андрею:
– Э-эх, как теперь там без меня мой Копейкин справится? Кто ему, бедняге, имидж разработает?
Депутат Виктор Михайлович Копейкин, у которого Олег служил помощником, поначалу стыдился своей выдающейся литературной фамилии.
– Тоже мне, наградили родственнички, – сетовал он, почесывая блестящую, в отличие от его ораторских способностей, лысину, – разве с такой маркой станешь когда-нибудь настоящим политическим тяжеловесом?!
Словосочетание «политический тяжеловес» действовало на него, как Копперфилд на кролика. Копейкин потел, краснел, бледнел, и, наконец, лицо его, принимая прежний неопределенный цвет, расплывалось в улыбке: он отчетливо представлял себе свое великое политическое будущее. Вот он дает центральным европейским каналам интервью перед очередной пресс-конференцией, а многочисленные микрофоны, включая и французские, как он их мысленно называл, «лохматые», прямо-таки нетерпеливо тычутся ему в уста, из которых вот-вот явится истина. Вот его встречают в аэропорту и готовы распахнуть черные, обязательно только черные зонты над драгоценной лысиной тяжеловеса. А вот и личный самолет приземляется, причем у трапа-то, у трапа – его личная богиня в изрядно модернизированной, точнее, минимизированной форме стюардессы.
– Виктор Михалыч. Виктор Михалы-ыч! Проснитесь, вы разбудить велели.
– Что? – Копейкин поспешно стер с заспанного лица ниточку слюны – этакий шов мечтаний. – Что?
– Мы уже скоро на месте будем, – продолжал свое черное дело льстивый, но вместе с тем непреклонный голос редактора выступлений, – а вы еще текст всего три раза прочли. И то – до сна!
– Опять, что ли, к швеям?
– Здравствуйте – приехали! – возмутился доносящийся из полутьмы просторного автомобильного нутра голос. – Мы едем вы-сту-пать! На мя-со-ком-би-нат! Они обещали разместить рекламу собственной продукции с вашими, так сказать, логотипами. Помните?
Копейкин все прекрасно помнил, но любил обратить на собственную персону побольше внимания, поиграть в инфантильность, что ли. Кстати, все его мечты были им уже на самом деле осуществлены, только в карликовом масштабе. Имелись и интервью прикормленным, кратко говоря, средствам, и машина, хоть и без крыльев, и вес у него наблюдался – лишний, и богини в юбке, то есть в юбках, а лучше – вовсе без юбок…
«Нужно бы получше обыграть этот слоган», – мысленно озаботился окончательно проснувшийся политик. Дело в том, что Олег Зайцев – башковитый парень! – предложил слабость превратить в силу: говорящая фамилия должна будет заговорить языком вывесок и рекламных щитов, агитируя электорат за щедрого депутата Копейкина!
«Все за копейку! Буханка хлеба и батон колбасы! Михаил Копейкин – залог нашего будущего благосостояния! Копейкин рубль бережет!»
Самое интересное, что у новоявленного капитана от политики сразу же нашлись ярые поклонники. «Подождите, вот Копейкин-то вам покажет!..» – поговаривали даже иные вполне лояльные пенсионеры, глядя на битком набитые витрины и направляя недовольные взоры на лоснящиеся от еды, раздутые щеки прилавков.
И как раз в этот момент Олег решил свести счеты с жизнью. По счастью, не вполне удачно.
– Вы уверены, что у вас нет врагов? – допрашивал его следователь, смахивающий на Лучано Паваротти.
– Враги есть у всех, – ответил Олег, с трудом манипулируя травмированной челюстью. Несмотря на это, глаза у него были веселые, и Андрей, который все свое свободное время проводил у постели приятеля, тоже не в силах был сдержать улыбку.
– Да, но чтобы мстили таким странным и изощренным образом… Неужели вы ничего не заметили?
– Да что ж я мог заметить? Говорю же – в голове мутилось после попойки…
– Это не после попойки, – вздохнул майор. – Клофелин. Обычная штучка. Неужели не слышали никогда?
– Слышал… Дурак… Но, знаете ли, эту поддельную кровь и вы бы без экспертов не отличили от настоящей.
– Отличил бы. Настоящая кровь темнеет, сворачивается. А эта осталась такой же яркой. Она была предназначена для того, чтобы обманывать со сцены доверчивых зрителей, а не вводить в заблуждение профессионалов… А одежда была новенькая, только что купленная, с нее срезали бирки и ни разу не надели. Думаю, преступники очень боялись разоблачения, а по ношеной одежде еще остается мизерный шанс найти ее хозяйку. Но я бы все же посоветовал вам задуматься над кандидатурой автора этого милого розыгрыша! А также позаботиться о том, чтобы эта история не попала в газеты… Насколько я понимаю, вы в этом совершенно не заинтересованы.
– Правильно понимаете, – ответил Олег, и они с Андреем понимающе переглянулись.
Незадолго до визита следователя Андрей развернул с порога нахального журналиста какой-то паршивой желтой газетенки. Как он проник в клинику, осталось непонятным, – скорее всего, сунул кому-нибудь взятку, твердо рассчитывая на хороший гонорар. Попытка самоубийства помощника депутата – чем не сенсация? Но на этот раз акула пера осталась без добычи. Но только на этот раз.
Он полез в кожаную папку, которую перед тем положил на край стола, и достал сложенную вчетверо газету – дрянной бульварный листок, выродок желтой прессы. Дрожащими руками развернул и сунул Лаврову прямо в лицо.
– Читай, пока твоя Юля не вернулась. И тихо.
«Сын маньяка стал помощником депутата» – нахально уверял заголовок. Пробежав глазами небольшой текст, Лавров вернул Олегу листок.
– Дурацкая утка.
– Это не утка.
– Да?
Помолчали.
– Я теперь понял. Олег, я не знаю, что тебе сказать. Но мы друзья, понимаешь? Всем наплевать…
– Нет. Не всем. Лавров, ты не суетись. Я знаю, что ты мне хочешь сказать. Ты меня выслушай. Меня кто-то слил. Кто-то, кто знал. А знали немногие, и почти все умерли уже. Я рассказал об этом одному человеку…
– Кому, Зайцев? Кому тебя дернуло рассказать?
– Жанне.
– Да… Зачем?
– Затем. Ей все всё рассказывали, так ведь?
– Не знаю.
– Так оно и есть. Она у нас вроде жилетки. Все секретики говорят и плачутся.
– Но она не могла!
– Мне сейчас кажется, что могла. Слушай, а помнишь, как она к тебе на дачу прилетела, когда вы с Юлькой помолвку устроили? Помнишь, какая была злая? И сказала что-то вроде «Ну, я вам устрою!». Так оно было?
– Так. Или почти так, точно я уже не помню. Все так быстро произошло… А потом она уехала как-то странно… сказала, что продала свою квартиру и едет отдыхать.
– Ну да. Она спятила, Лавров, просто спятила!
– С чего бы это?
– С ума она спятила! Она тебя любила, так? Еще до того, как ты на Субботиной женился. Потом ты начал к ней от жены бегать, она обрадовалась. Старая любовь не ржавеет… А когда Вера погибла – Жанна рассчитывала тебя заполучить. И опять не вышло. Ты снова женился, да еще на ее подруге, да еще она же вас и познакомила!
– Все так. Да ну, Олег, это недоказуемо. Потом, я не верю, что Жанна могла такое устроить… Да как она могла узнать, в каком клубе ты будешь? Пусть она даже наняла кого-то, чтоб тебя так жестоко разыграли, – как эта подставная жертва узнала тебя в клубной толпе?
– Во-первых: мы звонили Жанне из клуба. Она знала, где мы. Во-вторых: эта девушка появилась в клубе только часа через два после звонка. И третье: там было мало народу. В конце концов, я не самый незаметный человек… Технически – ничего невероятного.
– Господи… – Дмитрий потер лоб. – Но послушай… Все равно можно что-то сделать. Этой дряни на туалетной бумаге все равно никто не поверит.
– Оставим этот разговор, – махнул рукой Олег. – В любом случае моей карьере пришел конец. Человек, чья биография… В общем, ты понял.
– Перестань, в России издавна сын за отца не отвечает…
– Смешно, – кивнул Олег. – Я пойду, пожалуй. Увидимся.
– Погоди… Что, собственно, ты намерен делать?
– Пока не знаю. Мой депутат мне предлагает уехать, подлечиться в одном подмосковном санатории… Думаю, я так и поступлю. А потом посмотрим.
ГЛАВА 23
«Глупо заводить ребенка, чтобы посадить жену под замок, – сказал сам себе Лавров. – Но она бывает дома все реже и реже…»
Подумав так, он содрогнулся и неожиданно для себя вслух громко произнес эту фразу. Итак, этот вариант отпадал.
– Мой Димасик опять о чем-то грустит? – спросила Юля, появляясь в дверях. На ней был эффектный белый костюм, темные волосы высоко забраны вверх и небрежно скреплены длинной серебряной заколкой, на лице – ни капли грима, только губы чуть тронуты светло-алой помадой… Кинозвезда!
– Потому что Юлясик опять куда-то намылился, – сделал вывод Дима. – У тебя съемки?
– Ум-гму, – промычала Юля уже из прихожей. – Я же тебе вчера говорила!
Лавров напряг память – и правда говорила. Значит, сам виноват. Задержался дома только для того, чтобы подольше побыть с ней. Наврал, что сегодня к полудню должен быть в редакции на предмет каких-то переговоров. Может, пойти все же на работу?
И тут зазвонил телефон. Это была Ольга, напоминала о давнем обещании:
– Дим, мне неловко, но ты сам предложил…
Было такое, предлагал. Предлагал запустить в номер Олины платья. Ее модели продавались в одном авторском магазинчике, большой популярностью пока не пользовались. Нужно отпиарить их как следует, дать фотографии, пусть напишут пафосную статейку, может, интервью…
– Я помню. Просто как-то закрутился. Слушай, ты подъезжай прямо в редакцию, ладно? Нужно все это перетереть, выясним, что нам нужно, кофе где-нибудь выпьем. Через час, хорошо?
– Давно пора. – В голосе Ольги слышалась ее неподражаемая нежная улыбка. – Оцени, я даже не прошу времени на сборы…
– Ценю!
Он был уверен, что Ольга опоздает, но, паркуясь у редакции, увидел ее выходящей из магазина. Значит, уже давно подъехала и тянет время, ждет его.
– Хей! – крикнул Лавров.
Оля услышала, замахала рукой.
В кабинете, некогда принадлежавшем Вере Субботиной, было прохладно, тихо и пахло нежилым. Раньше здесь всегда стояли цветы. На подоконнике, на шкафу, на столе… Теперь цветов нет. Зато есть огромная малахитовая пепельница – благодарные подчиненные преподнесли новому хозяину.
– Ну, Лель, чего мы хотим? Я тут подумал: может, интервью забабашить? Представь: ты рассказываешь о своем творческом пути… Слушай, а чего ты такая потухшая? Случилось чего?
– Ничего особенного, – отмахнулась Ольга. – Голова немного болит.
Этот ответ в принципе был совершенно нормален и обычен, но странно было слышать его именно от Ольги. Обычно очень живая и шумная, в другое время она непременно вываливала на голову желающего слушать целую кучу новостей, передавала самые незначительные монологи в лицах, за неимением лучшего – жаловалась на жизнь, на Кира, на погоду, на соседей и на кризис жанра.
– Скажи, а у тебя так не бывало… Предположим, живешь ты, живешь. Нормально все, хорошо даже. И вдруг вспоминаешь, что когда-то давно обидел неплохого человека. Или совершил какой-нибудь другой неблаговидный поступок.
– И мучаешься угрызениями совести? – проявил редкую понятливость Лавров.
– В том-то все и дело, что нет! Ты мог и до этого время от времени этими угрызениями мучиться, или еще раньше, когда все только что произошло, отмучиться раз и навсегда. А просто появляется вдруг предчувствие возмездия, которое на самом деле неотвратимо.
– Лелька, да что с тобой! – не на шутку уже испугался Лавров. – Я от тебя сроду ничего подобного не слышал!
– Ага, ты полагал, что я в состоянии думать только о тряпках и прочей ерунде?
– Извини, я не понял: это ты свои модели тряпками называешь?
– Да ладно, я шучу.
– Так, значит, у тебя дурные предчувствия?
– Слушай, психолог! – расхохоталась вдруг Оля. – Не будем мы делать интервью. Во всяком случае, не в этот раз. У вас есть там рубрика, в которой обозреваются всякие интересные магазинчики. Можно просто написать про тот, где мои детишки продаются. В таком духе: а еще там можно купить замечательные вещи талантливой…
– Высокоталантливой!
– Гениальной! Точно, гениальной Ольги Сербиновой. И я тебе благодарна по гроб жизни, лобзаю твои домашние тапочки и все такое. А кофе пить будем? Только давай не у тебя, хорошо? Твой кабинет напоминает мне мавзолей.
Сотрудники были деморализованы визитом хозяина и удивлены его краткостью.
– А чего приходил, так и не сказал, – кивнула Яна, и журнальная жизнь закрутилась в привычном ритме.
– Хорошее местечко, «Кофе и сливки», правда? И я обожаю «Тирамису»!
– Слушай, Лелька, а помнишь, как к нам этот чудик-экстрасенс прибился? Ну, Андрюха его привел?
Оля фыркнула и пустила через соломинку пузырики в свой бокал с молочным коктейлем.
– Как не помнить! Такое не забывается!
Экстрасенс и правда был выдающийся. Он оказался бывшим одноклассником Андрея, впрочем закончившим свое образование на восьми классах средней школы. После он, по словам Андрея, пытался поступить в медицинский институт, но у него ничего не получилось. Неудавшийся медик Ваня Барышников устроился работать в морг, где его основным занятием стало приготовление учебных экспонатов. Специализировался он на скелетах, а технологии, нужно заметить, были примитивные. Ваня Барышников из леечки поливал кислотой невостребованных покойников до тех пор, пока не свихнулся и не счел себя самым великим экстрасенсом всех времен и народов. Сердобольный Малышев, встретив его, полуголодного, небритого, но просветленного, угостил ужином в каком-то кафе, а потом решил, что не имеет права лишать своих любимых друзей такого ценного знакомства. В тот же вечер Андрей привел Ваню к себе и познакомил с приятелями. В теплой и дружеской атмосфере Ванины таланты расцвели пышным цветом. Кириллу он предрек скорую поездку за границу, которая перевернет всю его жизнь. Это было смешно, если учесть, что Кирилл мотался за пределы России в среднем каждые два месяца и ничего судьбоносного в этом не видел. Мнительному здоровяку Олегу были предсказаны неприятности со здоровьем, и он смог прийти в себя, только когда «закодированный от алкоголизма» Лавров (с чего Ваня взял, что у него есть проблемы с алкоголизмом?), не моргнув глазом, выпил бутылку шампанского и ничего страшного с ним не произошло!
– А помнишь, как он схватил тебя за руку и зашипел: «Девушка, у вас грандиозные способности! Вам надо стать моим медиумом!»
– А я ему говорю: «Способности кое-какие у меня, конечно, есть, но в отношении лично к вам я их не применяла и не собираюсь!»
– Ну да, а он: «У вас пророческий дар! В прошлой жизни вы были Кассандрой!»
Ольга фыркнула.
– Ты к чему это, радость моя? Ты думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? Я тебе сказала о дурном предчувствии, и ты уже полагаешь меня пророком?
– А что? – сделал страшные глаза Лавров. – Вдруг он был прав, и ты – пророчица!
– Ну да. А ты закодированный алкоголик.
– Не похож, – заметил он. – Но чем черт не шутит, вдруг да это у меня в будущем… Оль, ты что?
Растерянный взгляд Ольги был устремлен на двери кафе. Лавров покосился туда, но не заметил ничего такого, что могло бы до такой степени поразить человека. В дверях стояла пара: невысокий немолодой брюнет в хорошем костюме цвета сливочного мороженого и девица с незначительной внешностью, но выдающейся фигурой.
– Ты чего? – одернул Ольгу Лавров. – Не пялься ты на них так, неловко. Кто-то знакомый?
Девушка пошепталась со своим спутником, и они, повернувшись, вышли из бара. Что-то не устроило фигуристую девицу.
– Это твои знакомые, что ли? Ты смотришь так, словно Франкенштейна увидела!
– Ты знаешь, я готова поверить в слова того чокнутого, – переведя на Лаврова отсутствующий взгляд, медленно сказала Ольга. – Знаешь, кто это был?
– Мужик-то? – уточнил Дима.
– Вот-вот. Это мой старый знакомый. Это именно о нем я говорила. Представляешь, мы столько лет не виделись. Да что там – с института. А три дня назад я вдруг про него вспомнила. И вот, пожалуйста…
– Ты его чем-то обидела? – поинтересовался Лавров и, прежде чем Оля успела ответить, продолжил: – Могу тебя обнадежить, он совсем неплохо выглядит. И девица при нем типа Джей Ло. Мне она даже показалась знакомой. Может, из моих подчиненных?
– Ты говоришь «из моих», как будто у тебя свой собственный гарем, – фыркнула Ольга. Она была явно рада, что Лавров сменил тему разговора.
– А что, фактически так! – паясничал Дима. – Хотя мои девицы не красятся в такой безумно-огненный цвет. Теперь в моде естественность!
– Это был парик, – пояснила Оля. – Премилая вещица. Надела парик, разбила пару сердец, сняла парик. Опять ходишь, как все. Удобно.
Больше они не говорили об Ольгином знакомом, так внезапно возникшем из небытия. Но это не значило, разумеется, что Оля о нем забыла.
Александр Александрович стал ее первой любовью. Разумеется, детские школьные увлечения не шли в счет. Это была самая настоящая любовь, это было Чувство с большой буквы! Страсть и ревность, ссоры и примирения!
А Катя получила законную, обещанную мзду.
Между тем финансовое положение Оленьки улучшилось ненамного. Намного изменилось ее отношение к этой проблеме, которая прежде казалась столь актуальной. Слава богу, хватило мозгов на то, чтобы не бросать учебу в институте. Александр Александрович, сам отягощенный двумя высшими образованиями, мудро наставлял Оленьку на путь истинный.
Вообще же при ближайшем знакомстве с Александром его имидж удачливого бизнесмена и нового русского в глазах Оли рассыпался в пыль. Его финансовые авантюры были несбыточными, и удавались из них очень немногие. Между тем в теории его махинации выглядели идеально – Олечка только рот раскрывала, когда он делился с ней очередным прожектом. Но вот на практике чего-то не получалось… Впрочем, пока еще держалась видимость благополучия, заработки возлюбленного казались Оленьке фантастическими – их хватало на ужины в дорогих ресторанах, на кое-какие побрякушки и на шикарное нижнее белье. Александр был большим эстетом в смысле эротических радостей, и если бы Оленька была в состоянии трезво и здраво взглянуть на себя в этот период – ее бы позабавило это зрелище! Осенние сапоги, доставшиеся от Арины, удачно вышедшей замуж сестры, перенесли еще один ремонт, причем сапожных дел мастер цокал языком и смотрел на клиентку укоряюще поверх очков. На занятия Оленька ходила в юбке, перелицованной из старого пальто, и в жалкой рыночной кофтенке, зато у нее было вечернее платье, бархатное и декольтированное, золотые серьги в том цыганском стиле, который Оленьке так шел, и дорогая кожаная сумка. А под бархатным платьем – шикарное шелковое белье!
Но, разумеется, так долго продолжаться не могло. Трудно сказать, как на деле Александр Александрович к Оленьке относился – этот краснобай, поющий в присутствии дам, как тетерев на току, вполне мог внушить сам себе любовное чувство, при всем при этом оставаясь по отношению к даме сердца холодным и совершенно беспринципным.
Дела его шли из рук вон плохо. Олечка слабо понимала что-либо в его делах, но чувствовала настроение возлюбленного, да и внезапное прекращение ужинов в ресторанах и мелких презентов не прошло незамеченным.
Правда, в один прекрасный день Александр снова вернулся к своему бодрому настроению, и Олечка узнала, что он вложил деньги в новое предприятие – киностудию, на которой будут сниматься «настоящие, хорошие фильмы». Правда, как выяснилось, для того, чтобы начать снимать такие фильмы, нужно несколько подзаработать на иной, несколько более востребованной продукции.
Разумеется, такой «продукцией» оказалась порнография. Вот тут и Оленька пригодилась.
Сейчас ей это казалось уже почти неправдоподобным. Как ему удалось так ее заболтать? Как сумел уговорить юную и пылко влюбленную девицу на то, чтобы перед камерой бесстыдно отдаваться совершенно незнакомому мускулистому засранцу? Да нет же, так не бывает!
Однако так случилось. Были сказаны слова об искусстве, которое всегда искусство, в какой бы оно маске ни являлось, о красоте и непостыдности человеческого тела и самого, природой завещанного, акта совокупления, о самой Олечке, которая после всей этой истории, несомненно, станет еще желаннее и сексуальнее, чем была, и, наконец, о бедственном состоянии самого Александра, для которого эта паршивая киностудия – последняя надежда и вообще свет в окошке.
Она это сделала. Хлебнула немалую порцию шотландского горького и сделала. У нее получилось, надо сказать, природная отзывчивая страстность и желание угодить возлюбленному сделали свое дело. Тем более что он уверил ее – фильм уйдет за границу и никто в России его не увидит!
Она чувствовала себя неплохо первые дня два после съемки. А потом вдруг подкатило к горлу. И додумался же тогда этот козел инфернальный притащить к себе домой злополучный фильм и предложить Оленьке посмотреть его вместе! И смотрел ведь со смаком, оценивал каждое ее движение… Советы давал! Критиковал и похваливал! Олечка сначала молчала подавленно, не зная, как на это и реагировать, а потом вдруг почувствовала подкативший к горлу невыносимо горький комок и рванула в санузел, где, склонившись над белым братом, извергла из желудка поток какого-то желто-зеленого вещества, которого она вот уж точно не ела! Александр Александрович обеспокоенно скребся под дверью, соображая, уж не беременна ли подружка, когда Олечка с мгновенно осунувшимся лицом вылетела из убежища. Ни слова не говоря, она метнулась к дверям и, не утруждая себя ответами на расспросы, стала одеваться. Наскоро натянув сапоги и шубейку, схватила в охапку шарф, шапку и сумочку и бегом кинулась по лестнице, напрочь забыв о существовании лифта. Разумеется, Александр кинулся ее догонять, но ведь на улице зима, а у него и так слабые легкие. Пока оделся-обулся, пока лифта дождался… Улетела птичка!
А бедная птичка, прилетев в свое гнездышко – то есть в нищее общежитие, – не пала на девичью кровать в рыданиях, а совершенно спокойно взяла из тумбочки мыло, губку и полотенце и отправилась в душевую комнату, расположенную в подвале. По зимнему времени студентов горячей водой не баловали, да и по летнему тоже. Давали ее от случая к случаю, и сегодня явно был не «горячий» день, но для Олечки это не имело значения. Она встала под холодный, да что там – просто ледяной душ и терла там свою бедную кожу губкой, единственно жалея о том, что нет у нее с собой наждака! И занималась она этим богоугодным делом, пока не ворвались в подвальный очаг гигиены потревоженные подружки, которые знали, что горячей воды уже месяц как нет, и не отволокли ее в комнату.
Как и следовало ожидать, она заболела. Умолила соседок не сообщать родителям, перемогнулась самостоятельно – две недели подруга-умелица колола ей пенициллин, и вся общага собирала для нее мед и варенье. Выходили, вылечили, а в первый же день, как только Олечка в первый раз встала на свои дрожащие, как у новорожденного жеребенка, ножки, пришла горестная весть – в ее родном городе скончалась Олина престарелая бабушка-генеральша. Последний год бабуля Алевтина пребывала в стойком маразме, никого не узнавала и ни с кем не разговаривала.
В одном лихая старушка не подкачала – завещала Олечке свою квартиру. Вернувшись в родной город и похоронив старушку, Оля вступила во владение наследством. Не слушая нареканий родственников, она быстренько превратила генеральские хоромы в звонкую монету, а звонкие монеты – в однокомнатную московскую квартирку на окраине. Кто бы мог ожидать от этой девчонки такой твердости характера и оборотливости! Братья-сестры были не по-хорошему поражены. Мать пришла в ужас.
– Мы тебя совсем иначе воспитывали, Оля! Ты выросла в атмосфере товарищества и братства… Арсений женился, скоро у него родится ребенок, а они с женой живут в коммуналке…
– Мама, времена, когда человек человеку был красная шапочка, прошли. Арсений, его жена и ребенок живут втроем в одной комнате. Насколько я помню, я в детстве делила комнату с тремя своими сестрами и не могла остаться одна ни на секунду. А если тебе их так жалко, то что же ты не пригласишь их жить сюда?
– Видишь ли, это очень прискорбно, но мне не удалось найти общего языка с женой Сени…
– Мне правда очень жаль, мама! Но… как же атмосфера товарищества? Поставим точку. Кроме меня на эту квартиру может претендовать только отец. Папа, ты претендуешь?
– Нет, не претендую. Светлана, девочка права. Мама любила ее, она хотела, чтобы квартира осталась ей. Пусть Оля остается в Москве, мы будем ездить к ней в гости.
Это болезнь переломила ее. Те жуткие часы, которые она провела под жидким общежитским одеялом, прикрытая сверху своей такой же жидкой шубейкой, плавая в собственном поту, задыхаясь от раздирающего грудь кашля, изменили ее характер. Теперь это была уже не слабая и стеснительная девочка, страдающая из-за драных сапог. Самоуверенная и твердая молодая особа не нуждалась теперь ни в чьем покровительстве и внимании… Да и вообще ни в ком не нуждалась.
Она решила, что легкие деньги – нечестные деньги. Мечты о ресторанах, красивых платьях, театральных и киношных премьерах никуда не ушли, они только спрятались поглубже. Надо было учиться, учиться и работать, чтобы суметь осуществить свою мечту. Вернее, мечты.
Ольга работала как одержимая и через некоторое время поняла, что за рекордно короткий срок добилась гораздо большего, чем многие ее сверстники. О ней слышали. О ней писали – пока по чуть-чуть, но всегда хорошо. Платье из ее первой серьезной коллекции купила Анжелика Варум. Очевидно, у нее был финансовый кризис. Скоро Оля решила, что ей не хватает познаний в рекламе, и пошла на курсы паблик рилейшнз. Там она нашла друзей… И Кирилла!
Молодой модный художник обратил на нее внимание, и это сначала было просто бальзамом на раненое самолюбие, а потом все получилось как-то само собой, и неожиданно для себя она привязалась к этому замкнутому, всегда немногословному человеку – быть может, также и потому, что он представлял такой контраст с ее первым возлюбленным. А Кирилл, со своей стороны, став ее бойфрендом, не мог ожидать, что девочка с твердым характером окажется таким ранимым, нервным, тонко чувствующим существом.
Для этого была своя причина. Оля была уверена, что, если Кирилл узнает о позорной странице в ее биографии, о том, что она снималась в порнографическом фильме, он тут же бросит ее, и тогда в ее жизни уже не будет ничего, ничего! Она всегда испытывала робость перед своим любимым, словно заранее извиняясь перед ним.
На некоторое время она забывала о своем грехе, о своем позоре. За последний год она совсем забыла об этом, ее стали тревожить и занимать совершенно другие проблемы… Но вот, совсем недавно, тревога снова поднялась со дна души. Что вернуло ее? Какое дурное предчувствие потревожило душу? Этого Оля не знала и знать не могла. Но появление Александра Александровича – порядком потрепанного и постаревшего – в дверях того самого кафе, куда они с Димкой зашли выпить кофе, взволновало ее не на шутку.
