Текст книги "Язва"

Автор книги: Натали Хеннеберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Будет лучше, если вы спуститесь в пещеру, – сказал Лес, обращаясь к нам с Талестрой. Но моя подруга и «кузнечики» застыли, обратив глаза к небу…

– Кр-расиво… – прошептал Джелт.

Анг'Ри добавил:

– Он сейчас вернется. В'увидите насто'бой!

Я сомневаюсь, что он сам полностью понимал все свои выражения, но и мы знали, что конец «Скорпиона» будет нашим концом.

Но он появился так же неожиданно, как исчез, в центре ярко-красного жидкого облака. Он закружился вихрем, словно бешеный, ощетинился своими лазерными лучами, горизонт опять покрылся невиданными свечениями, и на этот раз в воздухе почувствовалось нечто вроде вспышки сильнейшей боли, как будто он физически ранил, искромсал гнусное чудовище, которое засасывало эту планету, и оно скрючилось под ударами огненных хлыстов. И под звуки грома, совсем не похожего на шум двигателей, мы ясно увидели это: черная тень, живая туча, начала отступать. Это движение было противоположно действию засасывания, которое до сих пор затягивало Антигону – зверь был ранен и пытался убежать…

А прямо над нашими головами невредимый «Скорпион» – на этот раз в сопровождении своей эскадры – продолжал палить из всех своих дезинтеграторов…

И вдруг наступил день. На обеих сторонах Антигоны.

– Виллис! Виллис!

Один из «кузнечиков» орал благим матом у подножия горы. Ей снова надо было возвращаться к «своим». Они слушали лекции Морозова, охотились с Талестрой. Старшие уже обходились без нее, но стоило им попасть в беду, они кричали: «Виллис, Виллис!»

Но на этот раз речь шла не о ком-нибудь из них. Всеохватывающее жесточайшее страдание, до сих пор еще ни разу не испытанное, увлекло Виллис, и она соскользнула вниз, под скалы. Сначала до нее не дошло, человеческая кровь лилась рекой отовсюду, смешиваясь с раздавленными телами отвратительных чудовищ. Но под камнями кто-то мяукал, как котенок. «Кузнечики» толпились вокруг, одна из девочек спрятала лицо в ладонях, согнулась и отчаянно заревела. Чтобы заставить ее замолчать. Виллис совершила невероятный до сих пор поступок: она походя отвесила ей звонкую затрещину! «Да, дошла я…» – подумала она не без иронии. Дальше ей идти не пришлось: в луже крови конвульсивно подергивалось что-то белое, привязанное как будто за веревку…

– Выбросить это! – истерически закричала девочка.

«Выбросить это!» Все древние предрассудки, все земные табу слышались в этом крике. Виллис наклонилась и сквозь обвивавшую его «сорочку» встретила серьезный взгляд двух больших необычайно синих глаз.

– Выбросить это! – сказала она с возмущением. – Как же так? Он ведь смотрит на нас!

И она хотела подобрать ребенка. Но тут она заметила под опрокинувшимися глыбами белую ногу с разорванными венами. Колебания пуповины были вызваны судорогами агонии этой матери, вытолкнувшей ребенка из себя, оттолкнувшей его от смерти… Просунув руку как можно осторожней между камнями, Виллис дотронулась до бедра и до живота. Остальное тело было раздавлено гранитной глыбой…

Она приказала детям отойти и позвать Морозова, а сама осталась с мертвым телом и с ребенком. В голове у нее было пусто, и в то же время она чувствовала какой-то смутный призыв, ей казалось, что место ее уже не здесь, что судьба в критический момент удаляет ее отсюда. Судьба или воля?.. Морозов съехал по склону, он хотел сначала раскопать женщину, но быстро отказался от этой идеи. Он заглянул в щель между камнями и сказал, поднявшись:

– Она мертва. Ничего не поделаешь.

– Но она только что двигалась…

– У нее раздавлена голова. Но движение ребенка уже началось.

Он немного дрожал. Виллис подобрала с земли нож из полированного камня, принадлежавший одному из часовых, и обрезала то, что соединяло мать с ребенком. Это был мальчик.

– Да он родился в сорочке, – сказал неожиданно постаревший Морозов шепотом. – На Земле сказали бы, что он будет счастлив…

Затем, сняв свою пресловутую шкуру, он прикрыл ею белую ногу.

– Это первый ребенок, родившийся на Антигоне, первый ребенок нашего полета…

Сгрудившись на краю кратера, «кузнечики», которые так храбро боролись со спрутами и левитировали над огненной равниной, тоже дрожали…

– Как вы им это объясните? – спросил Морозов.

И Виллис, безмятежно:

– Я скажу им, что этот ребенок родился из земли Антигоны, из могилы своей матери. Разве все мы не рождаемся именно так?

Однако многие девочки почувствовали себя плохо, и она поспешила унести ребенка в пещеру, чтобы обмыть и запеленать его.

А наверху, на площадке, все стоя приветствовали посланцев восхитительной эскадры – Талестра во главе, со своей мужественной мордахой; в боевых скафандрах астронавты не были похожи ни на Леса, ни на Валерана, они были грубее, более жизненными, менее породистыми, но, несомненно, она признала своих: бойцов, корсаров! Но когда сам Айрт Рег снял шлем скафандра, она поразилась странному контрасту между страстными, еще детскими губами и серыми холодными глазами, в которых проплывали тени звезд и облаков…

– Мне было довольно трудно обнаружить вас, – сказал он, обращаясь к Лесу, в котором без колебаний тотчас признал командира. – У меня не было ваших точных координат. Но этот колокол…

– Ага, так вы слышали колокол?

– Да, наверное, этому способствовали орбитальные вихри. Мы принимали звон на ультракоротких волнах.

– Это приспособление древних жителей Антигоны в форме щита.

– Да, они умели создавать. Но, учитывая искажения магнитных полей звезд Бездны Лебедя, вас, конечно же, было нелегко обнаружить!

– Спасибо вам, – сказал Лес. – Сожалею, что мы завлекли вас на эту планету…

А Талестра с глубоким сожалением думала, что это была вроде бы обычная встреча цивилизованных людей, что происходила она так, как могла происходить любая такая церемония в любом порту вселенной… в то время, как все они находились в аду, и ад этот только что завлек в свои сети Айрта и его чудесную эскадру…

– Это ничего, – отвечал между тем Айрт. – Рад, что оказался полезен вам. Но теперь надо подумать о сборах: мне кажется, что на этой планете не очень пригодные для жизни условия. Мои корабли к вашим услугам.

– Чтобы?..

– Чтобы переправить вас на Арктур, конечно же. Может быть, не на саму Сигму, с которой у меня… скажем, некоторые недоразумения, а на одну из ближайших планет.

– Несчастный! – крикнула Талестра. – Вы хотите взлететь! – И она, которая молодцом держалась на Уране, Гефестионе, Антигоне, потому что была храброй и потому что не хотела участвовать в панике, которая лишь стискивала зубы в пламени огнеметов и среди взрывов, та самая Талестра закрыла лицо руками и разрыдалась.

Конечно же, несколько «кузнечиков» последовали ее примеру. И возник беспорядок.

– Однако, – сказал Айрт. Он очень смутился. Девушка приникла к его плечу, и он растерялся, невольно обнимая эту статую с рыжей шевелюрой, этот источник вырвавшихся энергий с самыми различными и самыми бурными проявлениями. – Однако вы не должны так переживать. В конце концов, вы, командир, и вы, профессор, скажите ей, что в этом нет никакой тревоги…

– Есть! – взорвалась Талестра. – Вы разве не знали, что Антигону невозможно покинуть?!

– Однако приземлился я без всяких затруднений…

– Еще бы! Здесь очень приятно садиться, когда тебя засасывает бездна. Вот так здесь и оказалась тысяча кораблей! Но попробуйте взлететь! Это вопрос притяжения: ведь Антигона – гигантская разбушевавшаяся пиявка, вылезшая из какого-то ужасного места. Разве это не так?! Вы все, да скажите же ему!

И она в изнеможении умолкла среди дыма и слез, ее подавленные спутники отворачивались и ничего не отвечали.

– Я не думаю, что ситуация настолько безвыходна, – сказал Айрт. Освобожденный от прислонившейся к нему статуи, он вновь овладел присущим ему хладнокровием путешественника открытого космоса – он верил только в опыт и в вычисления. – Я знаю, что Бездна Лебедя – неустойчивое созвездие, но мне не раз приходилось садиться на его планеты. Я заправлялся на Евриале, на Марсиасе и на Антропосе. Я знаю, что все эти планеты пользуются дурной славой, – добавил он, заметив недоверие на окружавших его лицах, но мне часто приходится водить целые караваны эмигрантов, которым необходимо продовольствие и первая помощь, а получить их они могут только в пиратских портах…

– Сериал… – прошептала Талестра, ставшая вдруг очень внимательной. – Марсиас… Но ведь это соседние планеты! Вы говорите, что садились на них?

– Да.

– И вам удавалось взлетать? Вы не лжете?

Он улыбнулся, и все вокруг как будто осветилось.

– Какой мне интерес?..

– Но тогда, – вмешался Валеран, – у вас какая-то особая тактика, которую мы не знаем?

– О, – сказал Айрт, – может быть… Когда мне нужно двигаться быстрее, я лечу через подпространство. Но ведь вы сами, – обратился он к Талестре, – научили меня этому. Вы и ваша подруга, конечно же…

После этого последнего ужина на Антигоне все они почувствовали себя страшно изможденными. «Кузнечики» засыпали прямо на земле, у ног Айрта и его астронавтов, которых они тотчас же восприняли как персонажей из легенды. Лес поднялся еще до рассвета, чтобы приготовить корабль к старту. Было решено использовать все исправные корабли, в том числе «Летающую Иглу». Безграничная надежда заполнила пещеры Красных гор.

Морозов подошел к выходу из центральной пещеры. Его изящный силуэт выделялся на фоне сиреневых сумерек. Он задумчиво смотрел на изменившееся небо – оно было светло-фиолетовым – с тех пор, как тучи отступили, как миражи исчезли… Он сказал, обращаясь ко всем и ни к кому в особенности:

– Чистое небо, прекрасная ночь, светлая и холодная, как на Земле… Так это возможно – такое обновление, такое освобождение…

В течение всего этого вечера Айрт и Талестра обменялись всего несколькими словами, имевшими отношение только к сборам, и оба были преувеличенно спокойными. Айрт украдкой рассматривал амазонку: она не была красавицей, но как привлекала ее огненная шевелюра, ее глаза, в которых можно было утонуть! За то время, что он ее видел, она успела поплакать, посмеяться, покричать, ведь это был живой человек! Не мертвая принцесса и не голос, принадлежавший неизвестно кому… Он пристально следил за ее рукой, и на фоне порфировой глыбы – она тоже была такой живой, с гибкими и загоревшими запястьями, она держала нож с костяной рукояткой и разделывала им факожира, нарезала водоросли, как будто вся ее жизнь прошла на охоте или в мясной лавке. Когда Морозов заговорил, она легко поднялась со своего места и танцующей походкой подошла к порогу. Огромные холодные звезды Лебедя сверкали в ночи, как неподвижные фонарики. Воздух казался кристально чистым.

– Мне страшно при мысли, что я буду с тоской вспоминать этот пейзаж, – сказала она. – Я не хочу этого…

– Где Виллис? – вполголоса спросил Анг'Ри.

– С детьми и ранеными, – отвечал Морозов.

Кто-то в темном углу пещеры спросил:

– Мы отправляемся завтра?

И Айрт ответил:

– Да, если вы будете готовы. Мы с командиром Кэрролом осмотрели «Иглу», она в хорошем состоянии. Я не могу сказать то же самое о корабле, который поведет принц Валерам. Ну да ладно! Броня выдержит, а двигатели работают нормально. Этого хватит, чтобы переправить людей на Сигму.

– Вы думаете лететь прямо на Сигму?

Он слегка нахмурился:

– Нет. Этим займется командор Кэррол. А я… у меня другие задачи.

Морозов неторопливо поднялся со своего места:

– Другие задачи… Так ты нам позволишь? Мы с «кузнечиками» сейчас покинем вас: они еще слишком молоды, а я уже слишком стар. А завтра нас ждет далекий путь. Это ведь последняя ночь на Антигоне…

– Это последняя ночь… – вздохнула вся пещера.

– Это последняя…

Анна снова опустила голову на плечо Орля. Жак, бывший Ночной, поднял сразу двух самых маленьких «кузнечиков». И все они тихо исчезли, один за другим, как тени. Талестра и Айрт остались одни в середине пещеры. Наверху, в скалах, часовые, выбранные из людей равнины, перекликались вполголоса. Мерцали светильники на стенах.

– Неплохо бы прогуляться, – сказал Айрт. – Я еще не успел толком рассмотреть Антигону.

Талестра встала, потянулась и вздрогнула от ночной прохлады. Он мгновенно набросил на ее острые плечики свою космическую куртку, как будто эта проклятая планета со своими ловушками превратилась в Землю с ее старинными обычаями…

– А где Лес? – спросила девушка нерешительным голосом.

– Он должен быть на борту «Летающей Иглы»…

– Да, как всегда, – прошептала она с полузакрытыми глазами. – Объясните мне: вы в космосе все такие? Для вас в целом мире существует только это: дом, корабль, товарищи, космос?.. В самом деле, ничего другого?

– Нет, – сказал Айрт, улыбнувшись. – Есть совсем новые миры, совсем другие, есть новые зори. Есть небо, которое отражается в ваших глазах такого странного оттенка…

– Я знаю, – сказала Талестра и продолжила: – «Задумчивая, как раза, и живая, как фиалка…»

– Что вы сказали?!

Он резко остановился, схватил ее за загоревшее гибкое запястье. Талестра рассмеялась, губы ее были похожи на лепестки розы:

– Вам знакомы эти стихи? Они принадлежат древнему земному поэту по имени Данте…

– Я знаю. Кто-то мне о нем говорил.

– Пойдемте, – сказала она. – Мы посмотрим сейчас на путь в рай, который открывается перед нами…

И она побежала по платформе, с которой уже убрали дезинтеграторы. Здесь царила великая тишина, было еще темнее, чем в пещере, и девушка инстинктивно взяла Айрта за руку. Однако мало-помалу глаза их привыкли. Звезды с каким-то хрустальным блеском, оранжевое, как будто затухающее свечение солнца Лебедя производили величественное впечатление. Черные и зубчатые верхушки скал казались отпечатанными на фоне бледного диска. По всей поверхности массива светились входы в пещеры, озаренные изнутри огнем светильников: беглецы с равнины праздновали свою последнюю ночь на Антигоне.

Айрт несколько минут всматривался в эти огни:

– Как будто окна земного дома, который зовет нас… родного дома. Если я когда-нибудь увижу его, я вспомню эти огни.

– Я тоже.

Какую-то секунду они смотрели друг на друга, такие молодые и уже с такими печальными глазами. Потом Талестра неожиданно потянулась к нему, он наклонился, и их губы встретились. Лес был далеко, да и существовал ли он в какой-либо другой ипостаси, кроме обычного чистого разума борющегося ангела! Их странствие подходило к концу, он прилетит на Сигму, к тем, кого любит. Валеран тоже казался погруженным в раздиравшие его противоречия. Да и Астрид была мертва. А они сейчас выбирались из бездны, их поджидала абсолютная неизвестность, а губы их были обветренными, солеными от слез, упрямо сжатыми… И был это, скорее, не любовный поцелуй, а братское объятие, отчаянное какое-то… Айрту казалось, что он обнимает свою планетку, а Талестре – что саму жизнь.

В разгар этого поцелуя их застало чье-то незаметное появление, чей-то тихий, немного хриплый голос, который произнес:

– Талестра, Лес Кэррол тебя зовет.

Она исчезла, не сказав ни слова, как тень в свете звезды Лебедя, и они оказались лицом к лицу. В лучезарной ночи Айрт узнал ту, о которой он только мечтал, которая оказалась еще более совершенной – посеребренный овал лица, силуэт гибкой лианы, глаза цвета загадочного кристалла и белизна снега и бездны… Сердце его сжалось так. Что хотелось крикнуть…

– Вас зовут Виллис, да? – сказал он, потому что надо же было что-то говорить.

– Да.

– Та, которая сказала: «двигатели выдержат»?

– Мне кажется… да. Я так сказала.

Он хотел бы крикнуть, не таясь, что в самые тяжелые минуты его жизни она была для него надеждой и мечтой, была ближе, чем любовница или сестра… Но лицом к лицу с Виллис он был не космическим корсаром, единственным землянином, напавшим на Язву с открытым забралом, а просто юношей, который на мрачном астероиде устраивался на травке, чтобы наблюдать за кометами. А тут еще Талестра! Которой он не нужен, которая смеялась над ним, и которую Виллис застала в объятиях…

А Виллис смотрела на него, испытывая при этом ужасное разочарование. В течение долгих ночей, когда они с Талестрой вели «Скорпион», ей иногда казалось, что она говорит с Хеллом, только с молодым Хеллом, который жил до всех этих унижений, ужасов и смертей. Как будто это было близкое ей существо, которому она могла стать близкой подругой. Но это оказалось миражом, за исключением формы, правильных черт лица, вылепленных пространством… Нет, ничего не напоминало Хелла в этом незнакомом юноше (хотя у всех у них были общие черты и часто тот же нежный и горький изгиб рта). Да, оба они были астронавтами, оба искали одинаковой славы и подвергались тем же опасностям. Но у этого отсутствовала подавляющая суровость и изысканность Хелла, ему не пришлось столько выстрадать, и она не была нужна ему. Талестра… Что ж, она охотно уступала его Талестре.

Небо становилось светлее, воздух – холоднее.

Она сказала:

– Вот и рассвет.

26

Виллис продолжает свой рассказ:

А что было потом?.. А потом был отлет среди вихрей, бурь, огненных смерчей, как будто в последнюю секунду Антигона решила нас победить и удержать со своим обычным коварством. Четырех линейных кораблей, самого «Скорпиона» и «Летающей Иглы» едва хватило для полной эвакуации. Однако, большая часть мутантов поднялась на «Скорпион».

Как только поднялся последний корабль, нырнув затем в подпространство, адская тишина и густой мрак опустились на планету. Не было ни преследования, ни орбитальных бурь, и мне кажется, что Талестра пожалела об этом. Устроившись в носовой части корабля вместе с Айртом, она понемногу подпевала другим (у Талестры нет голоса, но почти идеальное чувство ритма), которые затянули гимн «Скорпиона»:

 
Приведем в порядок все системы!
И к черту страх!
Мы решили все проблемы
С дезинтегратором в руках!
 

«Кузнечики» покрывали своими воплями хор корсаров. Орль и Анна целовались, а Гейнц прижимал к себе какую-то молодую «колонистку»…

А ребенок – Родившийся-из-земли-Антигоны, которого прозвали сокращенно Риза, спал на коленях вдовы Клауса, которая потеряла свою веру в бога на плато Отчаяния.

Я же кончила тем, что устроилась в узком лестничном проходе, на той же ступеньке, где я уже как-то сидела, но только на другом корабле, в течение другой ночи, казавшейся мне теперь страшно далекой… Казалось, что прошли века с тех пор, как мы попали на Антигону. Мы спустились в ад, а теперь возвращались из него. Но вдруг мне показалось, что я оставила в этом аду часть моей души. Счастливы те, кто могут забыть свои страдания и страдания других!

В колеблющемся полумраке я не без удивления обнаружила Ральфа-Валерана с его высокомерной элегантностью, ледяным отблеском глаз цвета небесного камня и свежим запасом наркотика, которым он меня тут же решил щедро угостить. Чтобы доставить ему удовольствие, я попробовала затянуться черным дымом и тотчас закашлялась. Он отобрал у меня благоухающую сигарку.

– Нет, Виллис, – сказал он, – не старайтесь жульничать, вы на это не способны. К тому же никакой наркотик не подействовал бы на вас. Оставим другим те слабости, которые нам не нужны. Морозову – его ангелов и демонов, которых он не узнает, когда встречает. Талестре – прекрасного корсара, которым она забавляется, чтобы насолить Лесу, Лесу, который только о том и мечтает, как бы снова оказаться на Сигме с ее роскошью и ловушками, от которой он бежал каких-то пять лет назад. Оставим же…

– Вас так огорчило, что Талестра предпочла корсара?

Он посмотрел на меня в упор: его суровые глаза улыбались под слишком длинными ресницами.

– Вы заметили это, девушка? Ага! Я все забываю, что вы тоже, исключительно по-сестрински, заняты «Скорпионом». Но я не хотел бы вас огорчать. Виллис, такое мученье с нами: полуземлянами, полубездомными… Нет, это не так уж романтично, как вы думаете: сказка «Избранная Дама и Демон». Жил-был бедный земной принц, который потерял свою душу и поверил, что сможет найти ее в песках Антигоны. Эта история принадлежит будущему. Если будут существовать Антигона и души. Да, вы правы, это меня огорчает. Я знаю, что из себя представляет Айрт и что – Талестра. Учитывая, что они слишком похожи, что они оба молоды, привлекательны, стремительны, безответственны и лживы – космос! Сколько эпитетов! – они могут только ранить друг друга. И прошу вас верить, что это будет не царапина, но хорошие удары когтями или ножом, от Талестры всего можно ждать! К тому же я считаю, что она, прежде всего, обманывает себя. Но я не сказал бы этого об Айрте.

– Он обманывает других?

– Нет, он играет, и это еще хуже. Он играет в проклятых героев, покинутых, отмеченных судьбой. Но эта его маска быстро прилипает к лицу. Ведь не зря различают знаки фатальности. Однажды эта перекошенная маска, это лицо приговоренного к смерти станет его лицом… Что скажет тогда Талестра? Она ведь не любит ни побежденных, ни их дух…

– Она почувствовала это в вас, да?

Он ничего не ответил и только моргнул несколько раз, и мне стало стыдно за мою жестокость. Между тем он продолжал:

– Из архангела и демона Талестра выберет архангела. В крайнем случае, она могла бы выбрать и другого демона, но только не проклятого.

– Значит, для вас Айрт проклят?

– Он ведь все сделал для этого, разве не так?

– Где, в космосе?

– И на Антигоне.

Наши реплики скрещивались, как две шпаги.

– Но послушайте, – сказала я, почувствовав слабость противника и немного размякнув в душе, – я ведь говорю так не потому, что обожаю Талестру. Я часто нахожу ее еще более невыносимой, чем другие женщины. Но вы несправедливы к ней, потому что не поняли всю ее сверхъестественность: ведь так редко встречаешь существо, которое умеет любить до абсурда и невзирая на измены! Она идет прямо вперед, как лунатик, и даже если бы она встретила на своем пути бездну, вполне возможно, что она перешагнула бы ее, не заметив. Мы вот много говорим об исключительных способностях мутантов, а если это как раз одна из них? Такая страсть, о которой другие только мечтают? Слепая любовь ко всему миру – слепая, глупая и мучительная, как это бывает в Детстве? Античная Земля приписывала любви черты ребенка. У него были завязаны глаза, а в руках он держал лук со стрелой…

Валеран слушал меня с неослабным, почти мучительным вниманием, и, пока я подыскивала слова, у меня создалось впечатление, что я бьюсь в ночи и против ночи. А он начал подравнивать кончики своих сигарок с помощью стилета явно земного происхождения, одного из тех украшенных чернью старинных предметов из золота и стали, который приносил смерть неисчислимое количество раз. Потом он неожиданно поднял голову и спросил:

– Вы считаете, что она любит… Айрта?

И тут я соврала.

И тут я показала себя – к тому же, это было бесполезно – больше женщиной, чем мутанткой. Но я обнаружила рядом с собой большую опасность, и это может служить мне каким-то оправданием: мне казалось, Айрт был самым слабым. Слепым, безоружным и так мало уверенным в себе!

Однако я не соврала, сказав:

– Вы сошли с ума. Талестра никогда не любила никого, кроме Леса…

Я опустила глаза и увидела: своим стилетом Борджиа Валеран порезал руку до кости. И ничего при этом не почувствовал…

А внизу все так же дико орали:

 
Пусть молодой Арктур молчит
И пусть замрут все старые планеты…
Огни Земли о мести нам кричат,
И отомстить за льды кровавые Урана
Нас зовут кометы!
 

– Но, – сказал Валеран, – он не сознает…

– А разве в любви надо все сознавать и обдумывать?

– Вы сами никогда не обдумывали?

– Нет. Я любила Хелла – вот и все.

– Да, но вы – Виллис.

Он не хотел, он не мог мне верить!

Обильные капли крови запятнали лестницу. Валеран поднес мою руку к губам и поцеловал ее, прежде чем исчезнуть в темноте…

Не успела я растянуться на ложе в своей узенькой каютке, как кто-то постучал в дверь.

– Это я, Айрт.

– Войдите, – сказала я, – но оставьте дверь открытой. Я и одна задыхаюсь. Что же будем вдвоем?

Он так и сделал и сел у меня в ногах. С неподвижным лицом, он похрустывал сцепленными пальцами, совершенно как Хелл.

– Ну, как, – сказала я, немного стыдясь, что толкаю его на путь признаний, – с Талестрой все нормально?

Он поднял лицо маленького мальчика, удрученного своей первой глупостью, похрустел фалангами длинных пальцев.

– Да, – сказал он.

Это было слишком лаконично и вызвало у меня желание подшутить над ним.

– Мои поздравления. Когда свадьба?

– Когда мы высадимся на Сигме, и я улажу свои отношения с командованием.

– Это будет нелегко?

– И да и нет. Это зависит от политики в данный момент, от конъюнктуры на межгалактическом рынке, от многих других причин. Во всяком случае, потом мне придется покинуть Арктур на довольно длительное время. Они называют это «искупить свою вину» и все такое…

– И вы возьмете с собой Талестру?

– О нет! Боевые корабли не предназначены для женщин.

– И она будет вас ждать?

– Она обещала…

– Айрт, – сказала я, усаживаясь на подушках, чтобы его глаза были на уровне моих, – вы действительно верите, что она будет вас ждать?

– Не знаю. Ждут же других.

– И вы любите Талестру?

Он отвел глаза.

– Я один на всем белом свете. Виллис. И уже слишком давно…

– Это не довод, – сказала я. – Вы не должны играть свою роль в придуманном ею сценарии только потому, что она бросилась вам на шею – и у нее свои, довольно веские основания. Она сказала, что любит вас?

– Но это же не говорится так просто, особенно, если это молодая девушка! – возразил он с невероятной наивностью. – Она… в общем она дала понять, что я желанен ей.

– А вы?

– Э-э… конечно, это и от меня зависело…

Мне хотелось побить его.

«Но это невозможно, – подумала я не без иронии. – Особенно, если это должна сделать девушка! Нельзя побить победителя, корсара, космического героя! Не могла же я сказать ему, что Талестра использует его как марионетку, чтобы вызвать ревность Леса? К тому же, мне неохота было заниматься всеми этими психологическими изысканиями, и, как бы там ни было, Айрт не поверил бы мне. Но так ли уж важно все это было для меня?..»

Он сидел с таким несчастным видом, что я решила сменить тему. Я сказала:

– Если вы думаете, что ваше возвращение на Сигму будет представлять столько трудностей, почему вы туда летите? Вы могли бы высадить нас на любой планете созвездия Волопаса. А оттуда мы улетим на рейсовом. Они регулярно залетают в эти края. Разве это не благоразумно?

– Лес думает так же. И Валеран. Оба они считают, что им будет легче выпросить мне помилование, если я буду держаться в стороне. Но Талестра…

– Опять Талестра!

– А как же, – сказал он, – теперь всегда будет Талестра. Вы вот не знаете, что такое полное одиночество, а ведь это страшное чувство, Виллис. Не перебивайте меня, прошу вас. У вас есть воспоминания, есть чье-то лицо, которое освещает ваши ночи. А у меня… я думал, что нашел существо, достойное обожания, но это оказался всего лишь манекен, приводимый в движение электричеством. Потом послышались ваши с Талестрой голоса. Всегда мечтаешь о тех, кому они принадлежат. Я прилетаю, я нахожу возле вас Леса и Валерана, которые лучше меня в тысячу раз, не так ли? Не думайте, что я ревную к ним, они ведь настолько выше меня…

– Вы сошли с ума, – повторила я. – Я любила только одного. И он мертв.

– Я знаю. Потому говорю вам это. А Талестра никого не любила. И я ей нужен…

Никого! Мне было приятно узнать, что Талестра врет как сивый мерин! Но я не могла ему крикнуть: да нет же, наивный мальчик, не ты ей нужен. Ей нужен Лес – с крыльями или без. И я ее знаю. Она упорна и жестока: Лес будет принадлежать ей. Она пойдет на все…

Я откинулась на подушки, пора было с этим кончать.

– Ну, ладно, – сказала я, – желаю вам всех возможных благ. – Однако я была несколько озадачена. Я думала, что Талестра не может так быстро, при первом же контакте, выбрать губы первого встречного… (а эта мысль уже была предназначена ей. Которая слушала. Это я знала наверняка).

Айрт же сказал:

– Виллис, вы разрешите мне, все-таки, приходить поговорить с вами… иногда?

Я взвесила свои слова, прежде чем ответить:

– Нет. Вы знаете, что мы мутанты, то есть существа, наделенные непредвиденными способностями. Мы еще не знаем, что мы умеем, мы еще не заглядывали вглубь. Никакой недоговоренности, никакого подпространства, куда могут привести наполовину совершенные действия, а также наполовину осуществленные порывы и мечты, не должно быть в наших с вами отношениях. В ваших с Талестрой отношениях должна остаться абсолютная ясность. За себя с Хеллом мне нечего опасаться. Спокойной ночи, Айрт.

Сейчас он уйдет. Я встала. Он посмотрел на меня с униженно-покорным видом.

– Виллис, вы сейчас пойдете спать?

– Ну, конечно же, – сказала я, – я уже целую вечность не спала.

На другой день мы приблизились к Омикрону в созвездии Волопаса, к планете, за которой начинался открытый космос. На ее внешней орбите болтался целый флот из разношерстных торговых кораблей. Приблизившись, мы стали различать на носовой части каждого из них широкие черные круги, которые прямо-таки заполонили наши взоры. Лес вызвал находящегося ближе всех «Адмирала Денеба», который ответил коротко:

– Созвездие Стрельца, Направление Сигма. Карантин.

– Венерианский тиф? Космическая малярия?

– Чума.

– Вы шутите? – возмутился Морозов. – В созвездии Волопаса нет явной чумы.

– Ну, кажется, она появилась. У нас на борту. Трое чумных. Три месяца наблюдения. Звездных.

– А где они, ваши чумные?

– В трюме. Но они чувствуют себя хорошо, слава космосу.

Все это не предвещало ничего хорошего, но пока у нас не было никаких точных сведений. Талестра, наша единственная всевидящая, занималась игрой в шарики с «кузнечиками» – не стоило ее беспокоить. Мы еще не успели затормозить; когда с Омикрона нам приказали встать на орбиту. Нас должна была посетить комиссия, которая будет говорить с врачом эскадры. В качестве прежнего командира корабля-госпиталя Валеран заявил, что это он.

Между тем, нас окружило множество космических ботов, торговали чем угодно: свежими продуктами с Омикрона, фруктами с Сигмы, белым хлебом с Земли. Наши пассажиры прилипли к визорам, и именно теперь до меня дошло, насколько мы изголодались в космосе и как долго лишены были самого необходимого. Питавшиеся до сих пор водорослями и консервами бедолаги с Антигоны были готовы обменять на хлеб и финики свое последнее оружие, обручальные кольца и удостоверения личности. На кораблях организовался лихорадочный обмен, и вскоре стало ясно, что на Омикрон эмигранты высадятся с пустыми руками. Морозов попытался их урезонить, но никто ничего не слушал.

К полудню (время Омикрона) прибыла группа туземцев – санитарная комиссия: все они были еще выше Леса, цвета темного полированного дерева, с тонкими конечностями и лицами, казавшимися необъятными из-за сильно удлиненных фасеточных глаз. Морозов объяснил нам, что это следствие удаленности Омикрона от своего солнца. Бояться нам нечего: эти гуманоиды весьма религиозны и очень скромны. Они немного порасспрашивали нас, размахивая своими антеннами, и удалились в сопровождении Валерана, чтобы провести инспекцию.