Текст книги "Собачьи зубы, собачье сердце (СИ)"
Автор книги: Настя Чацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Привет.
И думает: он отбивался. Иначе и быть не могло.
Рыжий переводит напряжённый взгляд с матери на Хэ Тяня и обратно. Видимо, замечает что-то в глазах Пейджи, потому что на секунду его брови изламываются в странном выражении, которого раньше на этом лице никогда не было. Как будто ненависть на секунду отпускает его шкирку. Он разлепляет запекшиеся губы и говорит ей:
– Пусть проваливает.
По всему видно: хотел сказать что-то совсем другое. Жалящее, грубое, грязное.
– Гуань! – ужасается Пейджи.
– Нет. – Хэ Тянь осторожно касается её плеча, отводит глаза от Рыжего и натягивает на лицо улыбку. – Всё в порядке.
Во взгляде Пейджи растерянность, она всё ещё прижимает сжатые пальцы к груди. Эта женщина ни черта не знает, и почему-то Хэ Тяню очень хочется, чтобы она ни черта не узнала. Никогда.
Пейджи слегка вздрагивает, когда Рыжий разворачивается и резко захлопывает за собой дверь в комнату. Растерянно поднимает глаза.
– Извини, я… у него непростой характер, а после… я уверена, он очень сожалеет…
Хэ Тянь хочет спросить: а уверены, что вы воспитали своего сына?
Вместо этого он повторяет:
– Всё в порядке, я пойду.
– Конечно, но я не…
Он повторяет в третий раз:
– Всё будет в порядке.
А Пейджи… Кажется, Пейджи не верит.
3
Мать обычно звонит только по пятницам, чтобы удостовериться, что субботний ужин в силе.
С отцом в последний раз Хэ Тянь говорил по телефону лет семь назад, и не то чтобы он был против таких раскладов. У всех с отцами своя Большая История. У него истории почти нет. У него и отца практически никогда не было.
Поэтому, когда поздним вечером вторника на прикроватном столе разрывается звоном мобильный, Хэ Тянь, не глядя, нащупывает его рукой и принимает звонок, уверенный – это Йонг.
Этому полудурку всегда есть, что обсудить. В этом его большой плюс и его же огромный минус.
Хэ Тянь даже взгляд от телевизора не отрывает.
Смотрит, как симпатичная стройная девушка в коротеньких шортах наклоняется, чтобы подтереть Супер Впитывающей Губкой разлитый по полу сок. А если вы приобретете специальный Супер Удобный Держатель, вам даже не придётся наклоняться!
– Что, не спится? – лениво спрашивает Хэ Тянь, сонно моргая.
– Я выслал за тобой машину, – произносит отец, и Хэ Тяня подкидывает с постели. Он судорожно прижимает мобильный к уху.
– Что случилось?
Супер Впитывающая Губка всего за четырнадцать долларов, если вы позвоните прямо сейчас!
========== Собачье сердце ==========
5
– Ты что, совсем идиот?
– Не понял.
– Ты себя видел?
– Ну, видел. Дальше что?
Взгляд Чжо задерживается сначала на рассеченной губе, потом – на разбитой брови. Многозначительно останавливается на глазах. Вот сука. Рыжий подаётся вперёд. Говорит проникновенно:
– Не знал, что тут только моделям можно пиздиться, чувак.
– Послушай… – Чжо откладывает планшетку с какими-то списками и цифрами на стол. Он сам себе бухгалтер и менеджер. – Дай себе ещё, – говорит, – немного времени, ладно? Восстановиться. Отдохнуть.
– Я долбаную неделю из дому не выходил. Этого отдыха достаточно.
– Тебе прилично досталось, ты…
– Мне поебать.
– …выглядишь так, как будто даже я смогу тебя уложить.
– Ну, попробуй.
Конечно, Чжо не пробует.
Чжо тяжело вздыхает и качает головой. Сплетает пальцы. Он не в Клетке, но на нём всё равно его любимая зелёная кепка и красная худи. Он как ходячий неофициальный бренд самого себя.
Рыжий слишком хорошо знает этот вздох, слишком хорошо знает эти сцепленные пальцы.
Он резко поднимается со стула и резко взмахивает рукой.
– Ну и нахер тебя.
– Гуань, послушай…
– Иди ты нахуй, Чжо. Я сам в состоянии решить, когда буду готов драться. Где Ли?
Чжо морщит лоб и жестом, полным раскаяния, разводит руками.
Блядь, если Ли тоже куда-то пропал, дело пахнет жареным. Однажды он уже исчезал – вернулся через пару недель со свежими синяками, оставленными явно не в уличных боях. В них было слишком много личного. Такие синяки оставляют бухие отцы или ёбнутые отчимы.
Чжо как будто мысли читает. Говорит:
– Он предупреждал, что его не будет какое-то время. Не хочет работать без тебя.
И добавляет осторожно:
– Слушай, по поводу Гао…
– Плевать на Гао.
– Я настоял на том, чтобы они больше носа здесь не показывали.
– Им же лучше, – на ходу бросает Рыжий, сверлит разъярённым взглядом железную дверь и здоровяка в чёрной обтягивающей футболке возле неё.
– Я жду тебя в следующее воскресенье, – говорит Чжо. – Могу посоветовать хорошую заживляющую мазь.
Рыжий оборачивается у самого выхода. Рядом с ним тяжело дышит хмурый охранник. Ходят слухи, что он даже говорить умеет, но Рыжий не слышал ни разу. Только тяжёлое, как у питбуля, дыхание. Чжо обожает называть его «секьюрити», но никак не сподобится заказать этому чуваку официальную форму с принтом.
– Я приду в среду, – говорит Рыжий. – И если ты опять выставишь меня, распрощаемся, понял?
Так выглядит блеф. Хорошая мина при плохой игре.
– А в школу ты не ходишь? – Чжо тактично игнорирует вторую часть фразы.
– Ты моя нянька, что ли?
– Боже упаси.
– Увидимся в среду.
«Секьюрити» захлопывает за ним железную дверь так многозначительно, что толчком воздуха даёт по лопаткам.
На улице пасмурно. На лице тоже.
Рыжий знает, как он выглядит. Как будто его отмудохали мордой об асфальт в конце прошлой недели. Поэтому молча хмурится в ответ на взгляды прохожих, когда выходит из переулка и идёт в сторону «Тао-Тао».
Легко сказать «приходи через неделю», когда у тебя в сейфе куча бабок. Урод.
Чжо урод не в том смысле, когда так и чешутся руки рожу начистить. Если так подумать, он прав, и выйти на бой с двумя едва затянувшимися ранами на лице, это всё равно, что сразу объявить всем обо всех своих слабых местах. Или встать посреди военного стрельбища со здоровенной красной мишенью на груди и умереть, прежде чем закончишь орать: «Хуй вы в меня попад…».
Рыжий провожает взглядом автобус, мысленно подсчитывает свои сбережения и немного успокаивается: до среды протянуть можно. Если не покупать сигареты и экономить на проезде. В «Тао-Тао» платят после каждой смены, поэтому с голой жопой он в любом случае не останется.
Безвылазная неделя дома – это три потерянных боя. Обидно. Со школой как-то проще – вчера матери звонила завуч и интересовалась, как здоровье Гуаня. Мать ответила, что уже значительно лучше. Завуч предложила их семье услуги школьного психолога. Мать бросила быстрый взгляд на сосредоточенно жующего свой ужин Рыжего и, прикрыв трубку рукой, вежливо отказалась. Затея с психологом – полное гонево, тут даже в воду не гляди. Рыжий не какой-нибудь шизик.
От мысли о школе начинают ныть зубы. И дело вовсе не в разбитой десне.
Школа означает, что ко всем его проблемам опять добавится этот… уёбок. От одной мысли о нём хочется по чему-нибудь врезать. Эта неделя дома была приятным отпуском по сравнению с тем, как проходили последние полтора месяца.
Как Рыжий ни старался, у него не вышло найти этому объяснение. Мажор, который самоутверждается? Мажор, которому стало скучно? Мажор, которому настолько крышу рвёт от собственной крутости, что он решил посвятить себя дебильным задрочкам?
Что это вообще? Это поддаётся хотя бы какой-то классификации?
У Хэ Тяня хоромы больше, чем вся их улица. Самомнение примерно того же размера. У него дорогая одежда и какие-то галимые чайные духи. Такая порода чуваков – это единственное, что может вывести Рыжего из себя за сотую долю секунды. Как мотор завести. Врн-н-н.
Какого хрена ему неймётся?
Они просто случайно встретились взглядом, когда после боя с Ли Рыжий еле доволок ноги до школы, а там присел на бордюр, дыхалку перевести, потому что в таком состоянии домой было нельзя. Только вот Рыжий отвернулся, а Хэ Тянь как будто до сих пор на него смотрел.
Как тебя зовут. Приготовь мне ужин. Дай мне подкурить.
Рыжий сжимает зубы, и в челюсти тянет тупой нарастающей болью. Чёрт.
Врач сказал: чудо, что тебе не сломали челюсть. Чудо, что это просто сильный ушиб. Чудо, что тебе прилетело в ухо, а не, к примеру, в висок. Шум в голове пройдёт: чудо, что ты вообще слышишь. Чудо, чудо, повсюду, блядь, чудеса.
Почему не случилось другого чуда? Например: Хэ Тяня шибануло амнезией, и он забыл, кто такой Рыжий.
Хотя… по ходу, всё же, забыл.
После того, как Хэ Тянь припирается к нему домой, проходит шесть дней, и каждый из этих шести дней Рыжий гонит от себя мысли о нём подальше. Его невольно накрывает унижением, когда он представляет, что подумал Хэ Тянь, когда увидел их крошечную прихожую. Что подумал бы он сам, если бы жил в здоровенной студии с огромными сияющими окнами от пола до самого потолка.
Он бы подумал: как можно жить в конуре, вроде этой?
Им здесь вообще хватает воздуха, чтоб дышать?
Отвратительные мысли. Ничего подобного раньше даже не приходило ему в голову. Какая вообще, в задницу, разница, что подумал этот уёбок? Пусть дальше жрёт свою утку на ужин и смотрит в свою вонючую плазму. Пусть подавится своими деньгами.
Тем более, после того, как Рыжий сказал ему выметаться, он просто взял и исчез. Сука, просто взял и испарился. Вот это внатуре – чудо! Дэвид Блейн отдыхает.
Аж зло берет от того, насколько гнилыми оказываются эти мажорные существа. Интересно, чего ждал Хэ Тянь. Что Рыжий живёт в таких же хоромах, как и он сам? Что у него стеклянная крыша и Порш припаркован на газоне? Ага. Трижды. Прямо между старым садовым фонтанчиком, плюющим на мамины розы ржавой водой, и сломанным почтовым ящиком, который всё равно косится вбок, сколько его ни приколачивай.
Ну, что ж. Теперь он узнал. Прекрасно. Хуй с ним.
Рыжий против воли ускоряет шаг и хмурится сильнее. От него шарахается какая-то милая девушка, выходящая из кондитерского магазина. До «Тао-Тао» шагать ещё минут семь. Издали уже виден парк и та лавка, на которой когда-то ждал его Хэ Тянь прямо посреди школьного дня.
Рыжий яростно думает: мне поебать. Было и будет.
Думает: какого хуя я вообще о нём вспомнил?
И: если теперь в школе он прекратит преследовать меня, как долбаный доберман, будет лучше для него же. По крайней мере, не придётся поджидать его в коридоре и позорно выбивать дурь. Конкретно так. До бурой юшки из дебильно ухмыляющегося рта.
Этот урод просто-напросто сам себя спас.
6
Рыжий сначала удивляется, когда Хэ Тянь тупо мимо проходит: никаких задрочливых улыбочек или руки на плече. Никаких: «привет, дворняжка» и «сыграем в мяч после уроков». Никаких странных взглядов, от которых хочется отвернуться, а потом – отмыться. Ничего. Хэ Тянь просто проходит мимо.
У Рыжего аж челюсть отвисает на секунду.
Он смотрит ему в спину и не верит своему счастью.
Нет, конечно, он подозревал, что рано или поздно этот ебанутый интерес подохнет, но чтобы вот так? Чтоб скромное Жилище Мо настолько изменило все слагаемые, что плюс на плюс внезапно дал минус… вот это эффект.
Получается, вот в чём вся тайна? Надо было в первый же день волочить его к себе домой?
Только когда в застывшего Рыжего врезается какой-то перец (судорожно извиняясь и заливаясь обморочной бледностью), его отмораживает. Он отмирает, отводит глаза от болезненно прямой спины Хэ Тяня, который как раз исчезает за поворотом.
Бросает, не глядя:
– Смотри, куда прёшь.
И молча шагает в класс.
Ничего особенного не произошло, но он зачем-то прислушивается к себе. Внутри херово. На удивление. Херово, тревожно. Рыжий убеждает себя, что так в нём выражается буйная радость. Он не особенно к ней привык, так что хрен его знает, может быть, этот зуд в солнышке и напряжённые мышцы лица – как раз то, что надо. Но-о короткая вспышка облегчения, когда это уёбище протискивается мимо, когда даже головы не поворачивает – точно была.
Облегчение сложно спутать с чем-то ещё. Это то, что испытывает Рыжий, когда побеждает бой, когда видит Ли после долгого отсутствия, когда мать улыбается искренне. Когда школьный мажор проходит мимо тебя, ничего не сказав.
Рыжий очень плох в распознавании эмоций, поэтому просто старается выкинуть всё это из головы.
В понедельник Хэ Тяня больше не видно ни в коридорах, ни на площадке. Ни в курилке, ни во дворе. Рыжий пробегает коротким и хмурым взглядом по всем дылдоватым парням, но мажорчика не находит. Интересно, где эта уёбина потерялась.
Он сам не знает, для чего его ищет. Получается само.
Но Хэ Тяня нет, и Рыжий, мусоля фильтр сигареты в зубах, шагает домой.
Во вторник он снова чуть не проходит мимо.
Обычно, когда Хэ Тянь появлялся в пределах видимости, Рыжий отводил взгляд и упёрто смотрел в противоположную сторону, уходил, добровольно сдавал позицию. Даже если бы ядерный взрыв шибанул за спиной Хэ Тяня, он бы не повернул головы. Всё, что происходило на той стороне света, где был Хэ Тянь, резко переставало его интересовать. Резко прекращало своё существование.
Сейчас Рыжий подпирает лопатками стену курилки и исподлобья следит за теми, кто заходит на школьный двор. Конечно, никого не ждёт. Просто наблюдает.
Первым он видит Йонга. Этого педоватого дружка мажорчика, который носит психованные футболки со странными надписями и вылизывает глазами каждую девчачью жопу в школе. Сегодня на нём белая футболка с кривым принтом «Даже темнота боится Чака Норриса». Выглядит жалко.
Йонг активно жестикулирует и что-то рассказывает, как обычно, только вот слишком часто косится на Хэ Тяня, идущего рядом. Как будто проверяет его реакцию.
У Хэ Тяня обычное выражение лица: то ли надменное, то ли выёбистое. Наверное, дело в этом блядском изгибе губ. Он смотрит перед собой, солнце бьёт в неподвижную рожу, глаз не видно за солнцезащитными очками, рука сжата на лямке сумки. Не то чтобы Рыжий изучал его поведение, но обычно он руки держит расслабленными. Так, просто наблюдение. Просто привычка бойца – замечать мелочи. Следить за руками.
Боже, какого хрена.
Рыжий резко мажет бычком по стене, щёлкает его в урну и несётся вверх по школьным ступенькам, прежде чем Хэ Тянь и Йонг подходят к курилке. Прежде чем замечают его.
Что-то в сегодняшнем дне необъяснимо выводит из себя. Он бесится.
Сдавленно матерится и бросает какую-то мерзость девчонке, на которую налетает в коридоре. Она роняет сумку; тут же слышится пластиковый цокот по полу. Они оба молча смотрят на рассыпанную стопку тетрадей и разлетевшиеся из пенала цветные ручки.
Рыжий рычит:
– Твою ж…
Приседает и начинает резкими движениями собирать всю эту ебаторию. Мать твою. Какого фига стоять посреди коридора. Через секунду девушка тоже опускается рядом, как будто ей подломили колени, поднимает сумку, складывает свои тетради обратно в аккуратную стопку.
Рыжий на автомате считает подобранные ручки и шумно, разъярённо сопит.
– Пожалуйста, извини, – говорит она.
Рыжий молча считает: четыре, пять.
– Я немного неуклюжая.
Шесть. Семь. Сколько у неё, блядь, ручек?!
– Совсем не смотрю под ноги. – Она сдувает с глаз мягкую чёлку, задевающую ресницы, и Рыжий чувствует её неуверенный взгляд. Зло косится в ответ и бурчит:
– Чего вытаращилась?
– Это ты… друг Хэ Тяня?
– Что?! – выпаливает он, чуть не выронив букет разноцветных ручек. Это было реально внезапно. – Что ты несёшь. Нет, я не друг этого уёбка.
– Прости, я… я видела вас и решила…
Она быстро облизывает губы, и Рыжий замечает, что волосы собраны на затылке в неряшливый хвост, так что несколько медовых прядей выпадают из-под резинки и касаются покрасневших щёк.
Что за день.
Он грубо суёт ей ручки. Замечает валяющуюся недалеко точилку и тянется за ней. Неловко сталкивается с её пальцами. Отдёргивает руку и резко поднимается. Мрачно смотрит в сторону. Она поднимается следом.
Говорит:
– Меня зовут Ван.
Рыжий хмурится. Подтягивает съезжающую лямку рюкзака на плечо и почему-то смущается. Отвечает негромко, глядя на бесконечный ряд железных шкафчиков:
– Да пофигу мне, как там тебя…
– Вот это манеры.
И этот голос шилом впивается в мозг. Рыжего почти коротит.
Он резко оборачивается одновременно с тем, как Ван поднимает взгляд ему за плечо.
«Даже темнота боится Чака Норриса» и Хэ Тянь стоят за его спиной. Оба. Хэ Тянь поднимает руку и снимает с носа очки. Судя по теням под его глазами и бледным заострившимся скулам, уёбку действительно жопа. Несмотря ни на что, на его лице появляется неживая, натянутая усмешка.
Рыжий смотрит на неё, как идиот.
– Это тебя, что ли, на прошлой неделе отпинали? – подаёт голос Йонг.
Приходится рывком перевести взгляд.
– Не твоего ума дела, мудень.
Йонг с коротким смешком поднимает руки в карикатурном «сдаюсь». Слегка наклоняется вбок и заискивающе улыбается Рыжему за спину.
– Хэ-эй, кто тут у нас. Привет, милашка.
Ван неуверенно здоровается в ответ.
Рыжий ещё несколько секунд сверлит сложным взглядом сложное выражение лица Хэ Тяня, а потом резко обходит его, задевая плечом. Как когда-то. Но на этот раз практически не чувствует сопротивления. Не чувствует отдачи. Сука, что с этим уёбком не так?
Школьный коридор летит навстречу.
С каждым злым шагом Рыжий повторяет про себя: иди нахуй. Иди нахуй. Просто иди нахуй.
7
В среду Хэ Тянь опять это делает.
Молча проходит мимо. И в Рыжем одно желание: догнать его, взять за волосы и ебануть лицом о своё колено. Пиздить, пока он не оживёт, не поднимет глаза, не ухмыльнётся, как ухмылялся раньше, широко, чтобы было видно кровавые зубы, и не скажет:
– У меня предложение.
Посмотрит своими пиздливыми глазами, оближет свои блядские губы, и скажет:
– Приготовишь мне ужин, а я от тебя отъебусь.
Но хера с два.
Хэ Тянь молча проходит мимо. Как будто он, сука, сдох.
8
Этот уёбок, как древесная тля, прожрал кору Рыжего, а теперь выедает его изнутри. И Рыжему уже надоело считать свои этапы. От яростного смирения («спасибо за одолжение, мудень, кому вообще нужно твоё сраное внимание») до спокойной злости («я просто добью его, чтоб не мучился»).
И если раньше он вообще не думал о нём, то теперь мысль о Хэ Тяне сидит в голове – тупо, – фоном.
Когда он говорит с матерью.
Когда отвечает сквозь зубы на уроке.
Когда заходит в кабинет Чжо и записывается на вечерний бой.
Когда замахивается и со всей дури вколачивает кулак в нос несчастному ублюдку Си, который после этого удара берёт у рефери пятнадцать секунд, чтобы прийти в себя. Когда орёт собравшаяся вокруг Клетки толпа сделавших ставки зевак, которым лишь бы поглазеть на уличный мордобой.
Когда смотрит на себя в отражении зеркала здоровенного лифта – Си, сучка, всё-таки крепко залепил ему пару раз, рана в углу губ снова открылась, а на скуле уже вспухла новая гематома, – щурясь от сияющих лампочек, натыканных здесь по всему потолку.
Что за мажористые приколы – чем ярче, тем пизже? Как, блин, попугаи.
Это единственное, о чём он себя спрашивает. Больше не задаётся никакими вопросами, ни одного вопроса в гудящей голове. Просто проходит по светлому коридору, останавливается, поднимает руку и стучит в дверь. Так стучит, чтобы все услышали.
Так стучит, чтобы не передумать. Я злой и страшный. БАХ-БАХ-БАХ.
И лёгкая паника нападает только в тот момент, когда щёлкает замок. Рыжий быстро берёт себя в руки, стискивает влажным кулаком подкладку куртки в кармане.
Думает раздражённо: успокойся, блядь.
Хэ Тянь удивлённо приподнимает брови. Скользит по нему быстрым, деревянным взглядом, у него осунувшееся бледное лицо. А Рыжий – злой и страшный. Он немного на взводе. Хмурит рожу в ответ.
И оба молчат.
Рыжий сильно сжимает губы, поднимает подбородок. И прежде чем успевает хоть что-то сказать, Хэ Тянь отступает, пропуская Рыжего в квартиру.
Просто бросает открытой дверь, идёт в глубину комнаты. Рыжий заходит следом, потому что, что он, дебил – прийти и стоять на пороге?
Рядом с диваном валяется пара журналов и стоит чашка. Чай? Кофе? Вода? Фрэш из сраной дыни юбари? Здесь не пахнет ничем. Только страницами глянца и сияющим ночным городом. На Хэ Тяне мятые домашние штаны и боксёрка. Свет приглушен. Конечно, счета за электричество недешёвые для таких-то хором. Хотя… вряд ли поэтому.
Рыжий закрывает за собой дверь. Осматривается. Ни хрена здесь не изменилось. Стены голые, как в морге.
Он внезапно вспоминает, как стоял на этом самом месте и насмешливо бросал через плечо: «что ж тебя не спасают твои друзья?».
Тогда Хэ Тянь почти вынудил его прийти сюда. А теперь он пришёл сам, по делу. Кстати, об этом.
Хэ Тянь на диван не садится – опирается задницей о спинку и складывает руки на груди. Устало смотрит на Рыжего, приподняв голову.
– Ты спички мне не вернул.
И, больно пожевав кончик языка, добавляет:
– Уёбок.
Только вот на «уёбка» Хэ Тянь не реагирует. Спокойно поднимается, подходит к прикроватной тумбочке, достаёт из ящика спички. И от того, с каким пустым выражением лица он всё это делает, хочется разбить ему нос.
Рыжий суёт коробок в карман. Коробок был в руке у Хэ Тяня всего секунд десять, но тонкий картон как-то успевает оставить на себе призрачное тепло.
– Не думал, что ты запомнил, где я живу, – говорит с тенью насмешки, садясь на диван.
Было не сложно.
Рыжий молча кривит губы, разворачивается и идёт к двери. Мысленно готовится бросить ему в ответ какую-то гадость, когда Хэ Тянь схватит его за плечо, остановит, скажет что-то типа «что, ехал за спичками через весь город»? Нет, не ехал. Шёл. Но тебе-то оно зачем.
Только вот Хэ Тянь не хватает. Не останавливает.
И Рыжий сам яростно оборачивается у двери. Бросает злой взгляд, цедит:
– Не знаю, что за говно ты задумал, но, на будущее, – мне насрать, понял?
А тот даже не смотрит, даже голову не поворачивает. Сидит на диване, воткнулся локтями в колени, переплёл пальцы. Профиль подсвечивает ночной город за окном. Рыжего аж к полу примораживает от этого. Ему вдруг почти становится страшно.
Он орёт:
– Алло! Я с тобой разговариваю, слышь!
Хэ Тянь поворачивает голову, касается кончиком языка угла губ. Смотрит, как долбаное привидение из полутьмы. В комнате горит только ночник за его спиной, поэтому всё как-то иррационально-крипово. Тишина тупо давит на уши.
Рыжий уже ни хрена не понимает, поэтому тон не понижает.
– Если весь этот игнор – это какой-то твой план, то он не сработает, понял? Я таких мажоров, как ты, на раз-два, понял? Ты подумай своей башкой на кого нарываешься.
– О, на тебя бы я нарываться точно не стал, – с глухим смешком отвечает Хэ Тянь.
И от этого в грудной клетке слегка отпускает сведенные мышцы. Он в норме. Он в норме, вот они, его интонации. Подъёбливые и мерзкие.
– Что, всю неделю готовился вести себя, как уёбок, пока меня на занятиях не было?
– Меня тоже не было.
Он смотрит ещё недолго, блестит своими глазами, потом опускает руку. Поднимает с пола чашку. Допивает, что бы там ни было, сильно запрокинув голову.
Рыжий думает: какого хуя я стою здесь, как дебил? Какого хуя я вообще обернулся, а не вышел за дверь?
– Чувак, меня правда не ебёт, где бы ты ни был всю неделю. Но ведёшь ты себя стрёмно. Я, бля, не подписывался…
– Ты есть хочешь?
– Чё?..
Хэ Тянь покручивает в руке чашку, поднимается с дивана и идёт в сторону раздвижных дверей.
Там кухня. Рыжий помнит.
Он так и зависает с эмоционально поднятой рукой, которая бессильно падает вдоль тела, когда он остаётся один в комнате. Сквозь приоткрытую дверь из толстого мутного стекла вспыхивает свет. Желтым облаком падает на застеленную кровать.
Серьёзно. Что тут происходит? Мажорчик, что ли, двинулся?
– Тут есть курица, – раздаётся приглушенный голос Хэ Тяня. – И немного риса.
Рыжий, не разуваясь, проходит ко входу в кухню и опирается плечом о перегородку. Складывает руки на груди. Скептично смотрит на приоткрытую дверь холодильника. Хэ Тянь выпрямляется, у него в руках лоток, замотанный пищевой пленкой. Он бросает спокойный взгляд на Рыжего, ждёт ответа. Слегка дёргает бровью. Ставит лоток на обеденный стол. Лезет обратно в холодильник.
Лотка оказывается четыре, и каждый кочует на стол. Все четыре довольно большие для одного человека. Похожи на эти пакеты на вынос, которые выдают в ресторанах с собой. Ни один из них не распечатан.
– У тебя с головой всё нормально? – серьёзно спрашивает Рыжий.
Хэ Тянь закрывает дверь холодильника и говорит:
– Курица или рыба? Есть ещё суши.
Рыжий действительно хочет жрать, он не ел с раннего утра. Но если он сейчас подойдёт и сядет за стол, разве это не будет… стрёмно? То есть. Хэ Тянь, который ведет себя, как будто его неделю по мозгам колотили битами, который задрачивал его, как мог, предыдущие два месяца, который ведёт себя, как самодовольная задница, всегда. И Рыжий. Который просто пришёл за своими спичками. Охуеть, парочка.
– Если ты не хочешь есть здесь, я отдам тебе их с собой.
– Ты всю неделю учился жрать готовить, что ли? – кисло спрашивает Рыжий.
– Нет.
– Чё за ребусы, мажорчик? Ты у меня вот уже где.
Хэ Тянь смотрит на ладонь Рыжего, ребром прижатую к гортани. Отворачивается, снимает с ближайшего лотка плёнку, мнёт её в кулаке. Заглядывает внутрь.
– Курица и рис, – говорит. – Иди вымой руки.
И открывает микроволновку.
В ванной Хэ Тяня Рыжий чувствует себя полным говном. Эта ванная – произведение искусства на изогнутых ножках, – не идёт ни в какое сравнение со старенькой душевой кабинкой с треснутой дверцей и унитазом с зелёным ободом у Рыжего дома. Но здесь ничего не идёт в сравнение с домом Рыжего.
Разве что запах. Тут как будто никто не живёт.
Подходишь к раковине – легкая отдушка жидкого мыла, закручивающегося перламутровыми волнами в прозрачной капсуле. Возле сушки полотенец – слегка тянет гелем для душа. Запах, скорее, угадывается, чем существует. Дома всегда пахнет приготовленной едой или мамиными розами из сада. Или, если она затевает стирку, порошком. Или мылом. А иногда, когда ей опять становится хреново – лекарствами и болезнью. Но о Плохих Периодах лучше не вспоминать.
Пока Рыжий вытирает руки, он косится на себя в отражении сияющего зеркала с рядом лампочек на верхней панели. Внезапно появляется желание нервно заржать. Но он просто продолжает смотреть на свою разбитую рожу, освещённую как минимум с трёх сторон.
Какой бред.
Что ты тут забыл, чувак. Серьёзно. Что тебе тут нужно?
Как будто чья-то рука сгребла уличного пацана из дождевой грязи, отряхнула и швырнула в вылизанную квартиру, построенную из золота и мрамора, а сверху присыпанную волшебной пыльцой мажорных фей. Он сжимает зубы и отворачивается.
Хэ Тянь уже сидит за столом перед лотком с дымящейся нагретой едой. Поднимает взгляд на вошедшего Рыжего, прекращает крутить в пальцах мобильный.
– Я думал, ты заблудился.
– Иди на хрен.
Рыжий садится на стул и пытается избавиться от ощущения, что вся эта кухня сейчас обвалится ему на голову. Он здесь уже был, он тут даже готовил. Но сейчас почему-то кажется, что эта квартира выдавливает его из себя, как гнойник. Может быть потому, что напротив сидит Хэ Тянь, так близко, что под столом можно почувствовать тепло его ног, и смотрит, слегка прищурив воспаленные глаза.
– Я не буду извиняться за то, что здесь дорогая сантехника.
Рыжий хочет огрызнуться, мол, а что здесь дешёвое? Но его накрывает слишком острым облегчением, что Хэ Тянь, оказывается, всё ещё умеет разговаривать, и он отвечает только:
– Как-нибудь проживу без унитаза, подмывающего жопу.
– Приятного аппетита, – выразительно говорит Хэ Тянь.
И это первая яркая интонация в его голосе за последние несколько дней. Не то чтобы они много общались…
Рыжий смотрит, как Хэ Тянь кладёт в его тарелку рис и кусочки пожаренной курицы. Пахнет вкусно. В желудке урчит, он торопливо кашляет, чтоб не спалиться. Но, по ходу, Хэ Тянь всё слышит.
Говорит:
– Не стесняйся. Тут много еды.
Пофиг.
Рыжий уплетает за обе щеки. Сложно только первые пару вилок. Потом, когда он понимает, что Хэ Тянь не собирается глазеть на то, как он жуёт, еда начинает заходить на ура. Действительно, вкусно. Хотя по жесткости риса чувствуется, что приготовлено не сегодня.
По мере того, как пустеет его тарелка, до Рыжего постепенно по новой начинает доходить, что он, вообще-то, ужинает с Хэ Тянем. На его здоровенной кухне. Под его дорогущей и яркой лампой, похожей на длинный багет, спущенный на железной поножке с потолка.
С этим уёбком, который совал ему бабки в конверте, как шлюхе, обслужившей его на дому. И это оказалось ещё более унизительной шнягой, чем казалось до этого.
Рыжий бросает короткий взгляд на лицо напротив.
Хэ Тянь молча ест, собирает вилкой рисовую кашу на средину тарелки, тщательно пережевывает, хотя на вилке риса совсем немного. Он такой обычный, словно ужинает здесь один. Рыжий смотрит на быстро движущиеся желваки – как будто кулак сжимается, и костяшки ходят под кожей. У Хэ Тяня столько еды, а он ни хрена не жрёт, судя по тому, как запали щёки и вылезли скулы. Не то, чтобы Рыжий рассматривал его лицо до этого, но… У матери было так же, когда в Плохие Периоды она на несколько дней отказывалась от еды.
Хэ Тянь поднимает глаза одновременно с тем, как Рыжий – опускает.
– Вкусно?
– Нормально, – мрачно говорит он последнему куску жареной курицы в тарелке.
– Значит, ты хмуришься даже когда тебе вкусно?
Рыжий бросает на него злобный взгляд. Это ещё не ухмылка, но явно что-то, похожее на неё. Хэ Тяня как будто выволокли из криокамеры и оставили размораживаться. В нём постепенно начинает просматриваться тот уёбок, которого Рыжий знал до того, как они начали вместе ужинать и не посылать друг друга при встрече.
– Какого хуя с тобой творится?
– Почему из тебя вечно прёт эта помойка? – задаёт встречный вопрос Хэ Тянь своим обычным, будничным тоном, тщательно собирая остатки риса на вилку. – Ты не умеешь общаться нормальными, человеческими словами? У тебя настолько приятная мать. Ты точно не приёмный?
Рыжий медленно поднимает голову и чувствует, как ему на глаза опускаются красные шторки.
– Ещё раз скажи что-то о моей матери.
– Пейджи – прекрасная женщина. Но я говорю о тебе.
Рыжий со звоном откладывает вилку. Хэ Тянь резко поднимает глаза. У него настолько глубокие тени под нижними веками, что они почти отдают в бордовый. Почти касаются переносицы. А взгляд – стеклянный. Кажется, если сейчас с замаху пиздануть ему в лицо, он даже не моргнёт.
Рыжий шумно дышит носом и подаётся вперёд.
Шипит:
– Ужин просто охуенный. Ещё раз начнёшь заёбывать меня в школе, пожалеешь. Где бы ты ни шатался всю прошлую неделю, мне… до одного места мне. Просто прекрати меня напрягать. Уяснил?
Мажорчик спокойно смотрит на него в ответ. Потом протягивает руку, берет чистую салфетку и осторожно промокает Рыжему разбитый угол рта.
Отшатывается Рыжий только через пару секунд – настолько он охренел. Просто врезается спиной в жёсткую спинку стула и зачем-то вытирает запястьем рот. Затем ещё раз. И ещё. Недоумённо морщит лоб. Выдыхает:
– Бля…
