Текст книги "Эхо (Сегодня они выживут) (СИ)"
Автор книги: Настя Чацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Бесконечного везения не существует.
В конце-концов, кому-то обязательно это надоест. То ли Всевышнему, то ли смерти, чьи костлявые пальцы бессильно смыкаются, ловят пустоту, а смертный – обыкновенный, ничтожный смертный человек, – проскальзывает сквозь них. Снова и снова. Испытывает. Испытывает. Испытывает. Терпение того, кто по мановению руки может лишить жизни любое существо, в любой момент. Будь то дряхлый, доживающий свою жизнь старик, или неродившийся ребёнок в горячей утробе.
Дэрил – взрослый мальчик уже очень давно.
Так давно, что он плохо помнит, что означает быть не взрослым.
Ему кажется, что он появился на свет невероятно уставшим, изношенным и старым. Ему кажется, что все эти тридцать семь лет в подкорке его головного мозга сидело единственное слепое желание – следовать, которое, и он чувствовал это каждой своей ноющей костью, начало постепенно сменяться желанием остановиться.
Больше нет никого, за кем необходимо идти.
Дэрил сидит на кухонной табуретке, привалившись спиной к стене, и наблюдает, как Карл колдует над плитой. В занавешенное рваными шторами окно проникает мутный солнечный свет – это, пожалуй, единственный ясный день за десять месяцев, проведённых ими в Вирджинии.
Ясный день – это было хорошо лет пять назад.
У Карла один рукав белой рубашки подвёрнут сильнее, чем второй. Карл каждые секунд десять дёргает головой, смахивая с глаз отросшую чёлку. Его движения резкие, уверенные, короткие, словно он вгоняет в гнилые черепа нож – снова и снова. Его взгляд застывший, проваленный в поверхность плиты. У Карла все шансы взять золото в конкурсе “самый не похожий на подростка подросток какого-то-там-ссаного-года”.
Дэрил смотрит. Карл молчит.
Он смотрит, как пацан открывает лоток, выбирает из середины яйцо и ударяет его о край сковородки. Как разочарованно поджимает губы, когда часть скорлупы падает в разогретое масло вместе с вязкой прозрачной жижей. Как бросает быстрый взгляд в сторону Дэрила, чтобы узнать, запалили его, или нет.
Запалили.
– Ладно. Это моя порция, – говорит он без улыбки и снова отворачивается к плите.
Дэрил согласно мычит и достаёт из мятой пачки “Camel”, лежащей на столе, последнюю сигарету. Постукивает ею по столешнице, вертит в пальцах.
Он смотрит на закатанные рукава Карла, и думает, что Карл, наверное, тоже уже забыл, что когда-то был малолеткой. И, по меркам конца света, в свои восемнадцать он тоже тянет на старика – наверное.
Не то, что Дэрил.
Дэрил взрослый мальчик уже очень давно.
Он взрослый для того, чтобы называть себя мужчиной.
Он взрослый, чтобы находить на своём лице глубокие морщины: в углах глаз и на лбу. Чтобы находить в своих волосах блеклые серые пряди – всё больше и больше. Чтобы бриться за несколько минут парой заученных движений, оставляя щетину только на подбородке, чтобы не был так сильно заметен светлый шрам, разделяющий его нижнюю губу на две неровные части и уходящий вниз, к мякоти глотки под челюстью.
Он взрослый, чтобы выдирать жизнь сопляка с самыми потухшими в этом вонючем мире глазами из зубов смерти каждый божий день. Чтобы жрать его сырую или пережаренную яичницу и не смотреть на него, когда он сидит напротив, или идёт рядом. Чтобы вообще не смотреть на него, потому что – к чёртовой матери это дерьмо. Дэрил не хочет видеть мёртвых глаз напротив себя. Его воротит от трупов. Ему достаточно дохлых вокруг – он пачками валит их каждый день.
На его счётчике не хватило бы грёбаных нулей, чтобы передать примерное количество убитых им мертвецов.
А Карл оживает редко. Как будто у него начинают заканчиваться те маленькие батарейки, которые вдыхают в его взгляд немного желания…
желания хотя бы что-то. Дэрил не знает точно – что.
Сказать лишнее слово.
Пожать плечами.
Быть не грёбаным механическим роботом, которым он стал после смерти Рика.
Просто не быть роботом. По этой причине Дэрил иногда очень хочет замахнуться и ударить его по лицу. Оживи, блядь. Тебе сраных восемнадцать лет. Оживи.
Карл соскребает со сковороды яичницу, перекладывает на тарелку, поворачивается к столу. Дерил делает вид, что всё это время смотрел в окно, за которым ясный до тошноты день. Такие дни дети рисуют на своих рисунках, Дэрил сомневается, что треснутые стёкла и неровно забитые окна мёртвых домов хорошо впишутся в этот пейзаж. Он поднимает руку и сминает губами сигаретный фильтр. Чиркает зажигалкой.
Ещё немного позже он делает вид, что горелая яичница с острыми крошками скорлупы – его любимое блюдо.
Карл ест молча.
Дэрилу восемь, когда к ним во двор начинает захаживать пузатый черномордый щенок с крупными лапами и острыми ушами. Дэрил не прогоняет: подкармливает его, забивая хрен на бурчание Мерла. Отдаёт часть своего обеда, или ужина, просто потому, что это – первое существо в его жизни, о котором можно попробовать позаботиться. И, возможно, не чувствовать себя прицепом к старшему брату – хотя бы какое-то время.
Он просто подкармливает щенка, а тот внезапно приживается в их тесной и тёмной норе – сначала появляется ежедневно, а однажды и вовсе не уходит. Спит на крыльце, живёт на улице, тыняется между наваленным во дворе шифером, жуёт старую шину от отцовского фургона, когда начинают резаться зубы. Получает собственную миску и кличку Гнида. Начинает отзываться на неё уже через пару недель.
Его зовут:
– Хэй, Гнида!
И малахольный подрастающий зверь несётся прямо навстречу, высунув язык и блестя тёмными глазами. Гнида счастлив, когда его зовут по имени – сначала это удивляет Дэрила, потом Дэрил понимает, что другого имени у него никогда не было. Он нихрена не умеет приносить палку или брошенный мяч. Он просто счастливый щенок с ебанутой кличкой, который часто наворачивается из-за слишком длинных лап.
А несколько месяцев спустя отморозки Мерла по накурке закрывают его в мусорном баке.
Случайно поджигают накиданные вокруг коробки.
Случайно загорается вся свалка.
Дэрил орёт, как псих, пока Мерл держит его, чтобы тот не сиганул прямо в огонь – чадящий и сплёвывающий в небо чёрным и едким дымом. Его приятели ржут очень громко – кроме этого ржания Дэрил слышит только свои вопли и голос Мерла.
Это единственное чёткое воспоминание, просыпающееся каждый раз, когда кто-то неподалёку произносит слово “детство”. Чадящий смрад, гогот и собственный ор до писка в мозгах.
Гниду вытаскивают через час, когда огонь погасает. В бак пламя не забралось, но щенок сдыхает через трое суток. У него слегка обгоревшая морда и больные мокрые глаза. Он редко двигается, ничего не ест и, наверное, нихрена не понимает этой жизни. Мерл зарывает его на заднем дворе и вкапывает рядом пожёванную шину.
Больше Дэрил не заводит животных и никому не даёт имён. А дальше ровно двадцать два года существует только он и Мерл, пока всё не летит к чертям. Пока однажды Дэрил не теряет даже это.
Смерть Мерла, смерть Мишон, смерть Кэрол и Бэт, смерть, смерть смерть смерть – имена исчезают, стираются, а смерти остаются. И с каждой из них мир всё меньше и тоньше, такой тонкий, что вот-вот проломится под ногами.
Когда убивают Рика, он почти ничего не чувствует. Ему кажется, что чувствовать становится нечем – рука, которая сжимает его сердце с каждой потерей всё сильнее и сильнее, наконец-то стискивается в тугой кулак. Дальше уже нечего сжимать. Не за кем следовать. Кажется, это конец.
Дэрил просто смотрит на пепельно-серое лицо Граймса с закрытыми глазами, смотрит на впавшие щёки, покрытые отросшей щетиной, и думает о том, что Рик постарел.
Примерно в этот же момент Карла отрубает от мира, а у Дэрила врубает дежавю. Ему кажется, что Гнида вернулся.
Тот, который доживал свои последние трое суток.
Появляется ощущение, что то же самое выражение глаз теперь живёт во взгляде Карла. Что со дня на день он просто не встанет с постели, или просто забудет сделать очередной вдох, просто сам себя утрамбует, умертвит, и Дэрилу придётся брать лопату. Отправляться на задний двор.
И нет, Карл не превращается в замкнутый кусок дерьма. Карл не из этих ребят, которые вскрывают себе вены и рыдают при каждом удобном случае. Карл никогда не позволит, чтобы Дэрил увидел проявление его слабости, даже когда рухнула последняя подпорка его подростковой расшатанной психики. Нет. Это не его способы.
Карл – это прежний внимательный взгляд на охоте и не дрогнувшая рука с оружием. Карл – это масса внутренней ярости, которая изредка пробивается наружу, когда он с остервенением всаживает нож в дохлое гнилое тело, снова и снова. Карл – это сбитые о стену кулаки и короткое “я в порядке” на долгий взгляд Дэрила.
Карл – это крепкие зубы и мёртвые глаза. Вот что с ним происходит. Вот, что с ним сделали.
Дэрил глотает последний кусок своей яичницы и понимает, что этого щенка он не спасти не может.
Это последнее, что у него есть.
Последнее, чего у него нет. Иначе дальше – ничего. Дальше просто не будет.
***
Стая словно ждёт их. Дэрил слышит хрипящие выдохи и тяжёлые шаркающие шаги за двадцать шагов до поворота в соседний переулок. Он поднимает руку и Карл за его спиной останавливается. Напрягается.
Он не может понять, сколько их – он ощущает нарастающий спёртый запах гниения и приближающиеся шаги. Может быть, три десятка. Может быть, четыре. На центральной улице несколько перевёрнутых ржавеющих машин, обросших грязью и диким плющом, марки которых уже почти невозможно узнать. На центральной улице завалившийся на бок бетонный столб и тонкие, как кишки, оборванные провода. На центральной улице мусор, обросший временем, и несколько высохших до костей трупов – в тех автомобилях, которые стоят на стёртой резине, на железных погнутых дисках. Когда начался конец света, эти люди ехали на работу, или с работы. А, может быть, пытались спастись. Это было так давно, что теперь из бухгалтеров и домохозяек они превратились в окостеневших безликих мумий.
– Ходячие, – негромко говорит Карл.
Он перехватывает рюкзак с добытыми сегодня продуктами и достаёт из-за ремня нож.
Цепко следит за пустой грязной дорогой впереди. Пацан готов кинуться на целую стаю, вооружившись палкой или железным прутом. Со смертью Рика у него окончательно отбило чувство самосохранения. Когда человеку больше нечего терять, он падает в мясорубку головой вперёд, если нет никого, кто дёрнет его за шкирку.
У Карла есть – только поэтому он ещё не летит вниз.
Ещё утро, солнце светит с востока, и улицу начинают прорезать длинные рваные тени, хромающие за поворотом. Они сливаются в одну огромную додыхающую тень, и Дэрил понимает, что через пару секунд им с Карлом лучше бы здесь не оказаться.
Взгляд сканирует центральную улицу, и тут же выхватывает неглубокий переулок, обрезанный в глубине заросшей решёткой. Он прикрыт высокими мусорными баками и темнотой покосившегося козырька соседнего магазина.
Дэрил не оборачивается, просто бросает за плечо:
– Пошли.
Думать особенно некогда. Он убеждается, что пацан быстро следует за ним, и ищет самый свежий труп из всех, раскиданных здесь.
В тёмной городской пещере из двух почти примкнувших друг к другу домов пахнет нагретым кирпичом, пылью и глиной. Карл морщится, проскальзывая внутрь, пытается плотнее прижаться к стене, потому что места здесь очень мало. Дэрил рывками волочит подобранного у бордюра давно убитого мертвеца за собой, поджав губы и шумно дыша. Бросает тело у самого входа в их убежище: парень со свёрнутой шеей и дырой в голове, размером с яблоко, перебьёт их запах живой плоти – своим. Тлеющего мяса и тухлятины.
Дэрил на ходу вытирает ладони о жилетку, закидывает арбалет за спину и втискивается за Карлом, который торопливо тянет его за рукав внутрь – из-за поворота уже начинают появляться первые ходячие.
– Тихо, понял? – хрипит Дэрил. Чувствует, как Карл кивает куда-то ему в грудную клетку.
Он с грохотом задвигает железный мусорный бак так, чтобы скрыть переулок из виду. В оставленную тонкую щель видно перевёрнутый форд и разрушенную стену здания напротив. Дэрил тяжело дышит, упирается локтями по обе стороны от головы Карла и вглядывается в эту щель. Надеется, что не повредит массивный корпус арбалета о стену за спиной.
Рюкзак Карла упирается ему в колени, а сам Карл напряжённо замирает без движения, прижимаясь к Дэрилу так плотно, что Дэрил может отбивать ритм его сердца ногой и ни разу не ошибиться. Пацан дышит ему в шею, и каждый из этих коротких выдохов полон ярости и страха.
Хрипы, стоны и задушенное мычание становится громче.
Шарканье ног, отвратительные мокрые звуки, издаваемые разложившимися глотками. Клацанье зубов. Всё это дышит в спину, напирает, и Дэрилу кажется, что первый же мертвец сейчас кинется в их сторону, заметит, учует. Он стискивает зубы, прижимаясь виском к стене.
По улице ковыляют трупы. Первый, второй. Десятый.
Они смотрят перед собой, поворачиваются лишь изредка – на звук, – когда какая-то из негнущихся ног шаркает слишком сильно, или чьё-то вязкое тело спотыкается о громыхнувшую по асфальту арматурину. Дэрил чувствует, как с каждым из этих громких в хрипящей тишине звуков Карл сжимается под ним всё сильнее. Дэрил шумно дышит носом, скулой втираясь в стену до горячего жжения.
– Тихо, – выдыхает он, когда Карл дёргается то ли в попытке выглянуть, то ли от неожиданности, когда совсем рядом один из мертвецов со скрежетом заваливает железный стенд.
Их больше, чем тридцать или сорок.
Они рассредоточены по всей центральной улице, и от этого кажется, что число ходячих переваливает за сотню. Дэрил всматривается в каждое проходящее мимо их укрытия существо, и почти не осознаёт, как пересчитывает лысеющие головы с клоками грязных свалявшихся волос.
Сорок три. Сорок четыре.
Пятьдесят.
А потом происходит это.
Карл сдавленно кашляет Дэрилу в ключицу.
От этого тихого звука спина тут же покрывается ледяным потом. Дэрил на секунду прижимается к нему ещё сильнее, словно в попытке придушить, пару секунд вглядывается в тонкую щель, пытаясь понять, услышали их, или нет.
Мимо мусорного бака, задев крышку плечом, тащится женщина с выломанной вовнутрь стопой. На ней грязное платье в чёрную полоску и седые всклокоченные волосы. Сухое запястье едва удерживает на выпирающей кости крупные бусины браслета. Между вялыми сиськами качается какой-то массивный кулон.
Она не поворачивается, не останавливается – следует за своей стаей, и Дэрил медленно выдыхает. Если их заметят, они не смогут ни убежать, ни отбиться. Ходячих слишком много, стая прошла лишь наполовину. Карл снова вздрагивает в судорожном позыве.
Дэрил отстраняется и встречается с напряжённым взглядом серых глаз. У Карла добела сжаты губы и до слёз воспалены белки. Он явно борется с кашлем, отчаянно морща лоб.
Карл не подведёт. Карл – умный парень, он не подведёт.
Дэрил опускает одну руку и крепко прижимает ладонь к его рту. Тот давится кашлем в сухую, слегка мозолистую кожу и благодарно закрывает глаза.
Сегодня они выживут.
Это их первый ясный день в Вирджинии.
***
– …научишь меня стрелять.
Дэрил поднимает взгляд от стрелы в своих руках и смотрит на Карла.
На мокрые после душа волосы и сложенные на груди руки. На бледное лицо и царапины на щеке. На усталое безразличие, живущее в каждой клетке этого человека.
Кто раньше носил эту красную фланелевую рубашку – неизвестно, но она явно велика на него, потому что полы касаются старой джинсы примерно на середине бедра. Карл высоко поднимает голову и смотрит совершенно спокойно, изредка шмыгая носом.
Это странно, но сейчас он особенно похож на Рика. То ли упрямством, которое хорошо видно во всей его позе, то ли цветом глаз, которые под вечер всегда становятся немного светлее, словно впитали в себя мутный свет прошедшего дня.
Дэрил хмурится и вопросительно мычит. Пацан делает шаг в комнату и ещё туже обхватывает себя руками:
– Из арбалета, – говорит. – Или ты думаешь, что я не справлюсь?
Дэрил хмурится сильнее. Опускает голову и возвращается к своему занятию, затачивая наконечник стрелы кухонным ножом с резной ручкой. Таким ножом положено нарезать горячий хлеб и класть его в плетёные корзинки, накрытые белоснежными салфетками. Подавать его к столу на семейный обед, который обязательно нужно есть столовым серебром высшей пробы. Соприкасаться хрустальными боками бокалов и улыбаться друг другу. Вся эта семейная дребедень, сдохшая вместе со всей цивилизацией.
– Ты научишь меня?
– Зачем? – Тонкие крученые стружки падают на кухонный пол, образуя собой небольшие, пахнущие деревом, кучи. В кухне темно, только через косо забитое окно в угол Дэрила падает лунный свет. Его достаточно.
Карл делает какое-то движение, почти незаметное для периферического зрения, и говорит:
– Это пригодится.
Дэрил снова мычит, и этот звук практически ничего не значит. Лишь то, что информация принята к сведению. Он затачивает стрелу, изредка поднимая её на уровень рта, сдувая деревянную крошку.
Краем уха слышит тихие вдохи.
Карл садится напротив – на табуретку, – и упирается острыми локтями в стол. От него пахнет чистой водой.
– Это может спасти мне жизнь.
Как будто Карла это волнует. Как будто его вообще волнует его жизнь. Странно, что он завёл этот разговор.
– Может.
– Это, типа, аргумент, – поясняет Карл.
– М-м, – отвечает Дэрил.
Откладывает стрелу к остальным, разложенным на столе, и встаёт, бросая нож в раковину.
Дэрил выглядывает в щель окна. Вокруг дома натянута проволока, увешанная консервными банками. Чуть дальше – стёсанные под колья стволы тонких деревьев. Они вкопаны в землю гроздьями, как смертельные веера. Это заменяет им забор. Иногда после неспокойных ночей с таких кольев приходится снимать по несколько десятков мертвецов. Отсюда видно край беседки – Дэрил перестроил её под крепкий сарай. Внутри несколько кур и пара диких свиней.
Какая-то блеклая тень движется между домов в соседнем квартале.
Всё тихо.
– Так… – Карл поднимается за ним.
Младший Граймс во фланелевой рубашке, пахнущий смесью хозяйственного мыла и просроченного шампуня на всю комнату. Мокрые волосы касаются плеч, оставляя на ткани мокрые пятна. Дэрил не смотрит на него, берёт с тумбы арбалет, обходит и молча идёт в гостиную.
– Так что скажешь?
– Ложись спать.
Он не видит выражение лица Карла, но слышит, как тот несколько секунд топчется на месте, прежде чем выругаться сквозь зубы.
– Рик бы научил меня, – тихо, почти неслышно.
Дэрил подходит к дивану у камина и кладёт арбалет на чайный столик. Он пытается высчитать момент, когда Карл начал называть Рика по имени, но ничего не выходит. Слишком давно.
Дэрил коротко оборачивается через плечо. В темноте хорошо видно нахмуренное лицо с заострившимися за последние полгода скулами и подбородком. С глубокими тенями под потухшими глазами. С долбаными царапинами на лице.
– Я не Рик.
– Но пытаешься быть.
– Нет, – ответ быстрый и резкий. – Не пытаюсь.
И:
– Греби спать, малой.
Карл мнётся буквально мгновение, прежде чем развернуться и исчезнуть в темноте дома. Практически тут же Дэрил слышит, как захлопывается дверь спальни. Кровать Карла громко скрипит, словно на неё резко и раздражённо сели, сгорбившись, проклиная всё это дерьмо и лохматя руками мокрые волосы.
Карл может психовать, но он научился делать это молча.
Он не истерит, и, Дэрил совершенно точно знает – никуда не уйдёт. Измесит кулаками дверной косяк, вгрызётся в бессильной ярости в угол подушки, перебесится и снова затухнет. Гасите свет – вот как называется состояние Карла.
Он тяжело опускается на продавленные подушки. Медленно выдыхает, прислушиваясь. Ловит себя на мысли о том, сможет ли Карл поднять его арбалет. Удержать его на руке достаточное количество времени, чтобы прицелиться, зафиксировать цель и выстрелить. Всё это обычно занимает несколько секунд задержанного дыхания. У Карла сильные руки – для восемнадцати лет, – но это ещё ничего не значит.
Смелость этого парня граничит с глупостью – и это не значит тоже.
Бывают такие ночи, которые не способствуют сну.
Дэрил закрывает глаза, устроив голову на жёстком подлокотнике дивана и понимает, что пролежит без сна все те несколько часов, что остались до рассвета.
Бессонница преследует его с юности, неотступная, как тюремный надсмотрщик. С тех пор, как отец впервые вваливается в его комнату и сдирает с него одеяло. Часы показывают три ночи – отец пьян вдрызг. От него несёт рвотой, потом и спиртом. У него в руках ремень с тяжёлой армейской бляхой. Посреди ночи это так страшно.
– Дрыхнешь, выблядок?! – ревёт он сорванным голосом. – А ну поднимай задницу!
Дэрил путается в ногах и падает, потому что со сна ничего не понимает, слепо хлопает глазами и, когда отец хватает его за волосы, зачем-то истошно зовёт Мерла. Так громко, что звенит в голове. Но Мерла нет.
Это одиннадцатый день рождения Дэрила. В эту ночь у него появляются первые шрамы на спине.
Он с тяжёлым вздохом опускает руку и нашаривает под диваном одну из запечатанных пачек сигарет. Он подкуривает слегка отсыревшими спичками с третьего или четвёртого раза. Переводит взгляд на холодную и пустую пещеру камина. Думает о том, что Карлу тоже было одиннадцать, когда его жизнь рухнула на дно с огромным камнем на шее. Что, возможно, они даже немного похожи, только в Карле есть исполинская часть от Граймса. От лидера. Не спокойного и рассудительного Рика, а горящего, несущегося смерти в пасть, парня, готового изодрать зубами того, кто встанет на пути.
Перегрызть, нахуй, глотку.
Горы свернуть.
Всё, что ему нужно – это цель. Дэрил знает, что в состоянии выдернуть его из капкана, который уже готов перекусить его по самый кадык, но не в состоянии дать наводку, которая необходима каждому Граймсу.
Когда после смерти Лори Рик потерял свою цель, он начал сходить с ума.
А Дэрил… он следопыт, охотник, прикрывающий спину хороший парень, молчаливый старый пёс – сам себе на уме. Стрелок. Убийца. Ублюдок. Кто угодно, но не стратег. Он кто угодно, но его слишком мало, чтобы направлять.
Наконец-то, через столько лет до него начинает доходить, что он не Мерл. Что в Дэриле куда меньше Диксона, чем в Карле – Граймса.
И иначе никогда не будет.
Он тушит окурок о каменный пол и накидывает на ноги пончо. Заводит руки за голову и закрывает глаза, против воли весь обращаясь в слух. Дом полон тишины. Из спальни – ни звука.
Он не пытается быть похожим на Рика. У него никогда не выйдет.
Он слишком долго был предан ему, чтобы теперь попытаться занять его место. Условно. Предположим, что ему бы удалось. Он не простил бы себе.
И Карл не простил бы.
После встречи со стаей Карл долго молчит и не поднимает смурного взгляда – Дэрилу, собственно, насрать, о чём думает пацан, пока тот не пытается себя убить или сделать что-то, что поможет ходячим убить его. Дэрил потирает между зубов фильтр докуренной сигареты и не обращает внимания на то, как ноет от тяжести арбалета плечо.
Конец света давно превратился в огромный и зацикленный круг, по которому идёшь, не рассчитывая найти что-то новое. Нового здесь не осталось – так бывает, когда кто-то срывает тотальный рубильник жизнеобеспечения там, наверху.
Или очень глубоко внизу.
Выжили только случайные везунчики – если сошедших с ума от страха и умирающих от голода людей можно назвать везунчиками. Выжили те, кто случайно сумел выбраться из загона со смертниками, пока Бог отвернулся, или моргнул, или отвлёкся на уничтожение какого-нибудь ещё захудалого мирка.
А к молчанию Карла очень легко привыкнуть. Господи, Дэрил готов был благословить эту тишину, если бы умел благословлять.
Когда из тебя так себе собеседник, молчание постепенно выливается в способ общения.
Наверное, они просто научились обходиться без лишнего.
Дэрил выпускает стрелу. Она с глухим звуком встревает в дерево, хлюпнув растрощенным мозгом очередной тощей белки, которая теперь безжизненно обвисла, подёргивая лапами в воздухе. Дэрил перешагивает через поросший лишайником пень и сдёргивает тушку. Бросает в сумку к дикому зайцу и ещё паре белок. Он думает, что сегодня действительно неплохой день. Можно будет разжечь камин до сумерек, чтобы сварить похлёбку. Больше он не думает ни о чём.
Стрела с хрустом выходит из дерева.
Дэрил привычным жестом вытирает её о штанину и оборачивается. Он не собирается отвлекаться от собственных мыслей, но против воли запинается об это.
То, как Карл смотрит на него и тут же судорожно отводит взгляд.
Дэрил ещё раз, слегка заторможено, вытирает стрелу о ткань, озадаченно морща лоб. Осознаёт, что хмурится, пытаясь понять – что не так? Что это был за взгляд от человека, который вечно проваливается своими серыми зрачками куда-то сквозь пространство.
Через несколько секунд зазвеневшей тишины, он глотает эту заминку, чёрт с ней. А Карл всё так же подчёркнуто таращится на кусты орешника, как будто оттуда сейчас повалит стая, от которой они сегодня скрылись.
– Что?
– Ничего. Пошли.
Слишком быстро, и почти не раскрывает рта.
Разворачивается так резко, что волосы падают на лоб. Уверенным и злым шагом идёт вперёд.
Дэрил молча смотрит в спину удаляющегося Карла и поудобнее перехватывает арбалет.
Что за хрень только что была – не тот вопрос, которым он планирует задаваться, но он делает это ежеминутно, до самого вечера. А потом – фланелевая рубашка, запах мыла, мокрые волосы и этот разговор, который Дэрил не понимает.
Из Дэрила вышел бы откровенно хуёвый психолог из всех самых хуёвых психологов. Посрать, он и не стремится к этому. Он переворачивается на спину и устало вздыхает.
Через час начинает светать.
***
…влетает на поляну, тяжело дыша.
Четверо ходячих хрипят, ковыляя вокруг Карла, наступая на него с каждой секундой всё ближе, хрустят челюстями, дёргаются, спотыкаются о собственные ноги.
Двое лежат поодаль.
У того, что ближе к Дэрилу, толстенная ветка торчит из лица.
Один ухватывает Карла за рукав куртки и тащит себя к нему, тараща заплывшие гноем глаза.
Взгляд находит арбалет, что валяется с другой стороны поляны, около поваленного дерева. Стрелы рассыпаны чуть дальше. Мозг фиксирует это за доли мгновения – факт, факт, факт, – а ноги уже несут вперёд.
Броситься к арбалету и прицелиться нереально, потому что там Карл, а Дэрил слишком долго бежал, чтобы была возможность задержать дыхание для точного выстрела. Он не успевает понять, как оказывается рядом с ним, хватает ближайшего мертвеца сзади за шею. Пальцы погружаются в плоть. В холодное и вязкое, которое тут же начинает течь по сухой шее. Это умерший года три назад афроамериканец – тощий, словно у него была последняя стадия рака, жилистый, словно он имел у себя дома молодую гончую, на которую был очень похож при жизни. Ходячий хрипит и пытается развернуться, оскаливая гнилую пасть, но Дэрил сжимает кулак где-то на его третьем позвонке, чувствуя, как под пальцами влажно и липко – кость напоминает обёрнутый мокрой ватой канат. Ходячий шире открывает пасть и выхаркивает на землю густую кровь. Дэрил резко выворачивает кулак вбок и назад – слышится мокрый хруст и мертвец мешком падает вниз.
Вместе с тем, которого уложил Карл, всадив под мягкую челюсть свой нож.
– Сзади, – рычит Дэрил, замечая за плечами Карла мёртвую женщину со свалявшимися седыми волосами и настолько впавшими щеками, что, наверное, они могли бы соприкасаться где-то у неё во рту.
Она протягивает дряблую руку и тянется к его шее. К светлой, покрытой пылью и землёй шее. Достаточно одной ёбаной царапины, чтобы…
Дэрил хватает Карла за плечо, отшвыривает в бок.
Туда, где валяется его арбалет. Ударяет по коленям старухи, переламывая их. И, как только она соприкасается с землёй, выхватывает из крепления на армейских штанах нож и всаживает ей в висок. Густая кровь пузырится чёрной пеной.
Четвёртый ходячий щёлкает зубами в нескольких дюймах от его плеча, когда Дэрил резко разворачивается и загоняет грязное лезвие в его левую глазницу. Мертвец падает ему под ноги лицом вниз.
Дэрил рывком оборачивается. Потом ещё раз, лихорадочно скользя взглядом по поляне.
Ничего. И тихо.
Тишина нарушается только тяжёлым дыханием Карла, сидящего на земле, и глухим щёлканьем челюсти тощего мертвеца, лишённого возможности двигаться с переломанным позвонком. Он таращит чёрные глаза и хрипит, пока ботинок Дэрила с хрустом не входит по самую щиколотку в его голову.
О. Как просто быть мёртвым.
Взгляд Карла тут же прикипает к земле.
Он сидит, расставив ноги, уперевшись пятками в траву, и смотрит вниз. На лице новые свежие царапины. Воротник рубашки в крови. Предсказуемо молчит. Мелкий… безответственный говнюк.
Дэрил одним движением возвращает нож в ножны и шагает вперёд, стискивая зубы.
Сгребает Карла за шиворот, и тот поднимается на ноги, почти против воли. В глаза не смотрит – только на носки ботинок Дэрила, пока его руки резко разворачивают голову Карла вправо и влево, осматривая царапины. Пока они ощупывают худые плечи и грубо отодвигают воротник грёбаной фланелевой рубашки. Ничего. Жилистая шея цела. Кожа ровная, покрытая испариной.
Укусов нет. Только пару гематом у самых ключиц.
Сейчас Дэрилу почти жалко, что Карлу не досталось. Одну секунду он жалеет об этом. Потому что – да чёрт его дери!
– Может быть, объяснишь, что с тобой не так? – рявкает он в лицо вздрогнувшему Граймсу и отпихивает от себя, сильно – тот едва не падает, споткнувшись о толстенную ветку. – Что за хрень с тобой? Скучно стало?
– Тебя никто не звал! – огрызается Карл, стискивая кулаки, удерживая равновесие. У него даже руки не дрожат. У этого пацана вообще остались здоровые рефлексы? Он весь сжимается и ощитинивается – становится похож на покалеченное животное. – Я мог сам уложить их.
– Ты мог разве что сдохнуть.
Карл делает резкий шаг вперёд.
– Тебе откуда знать, а? Сам вбил это себе в голову, или подсказал кто?
– Их было шестеро, ты же не тупой, пацан. Включай мозги.
– Я не безрукий!
Дэрил молча смотрит на него, сжимая губы. Карл резко отводит взгляд и кажется, что он решил просверлить им землю насквозь. От яростного дыхания у обоих раздуваются ноздри. Дэрил негромко рычит и разворачивается. Подхватывает свой арбалет, проводит по корпусу ладонью, стирая грязь.
– Кто тебе разрешал брать это?
– Никто. – “Пошёл ты”.
– Ты взял арбалет без спросу.
– Да что ты? – Карл раздражённо выдыхает, поднимая взгляд. – Что теперь, накажешь меня? – взмахивает руками. – Оставишь без сладкого? Лишишь карманных денег? А, постой. Здесь же долбаный конец света! Здесь же долбаные люди выживают, как могут, в этой долбаной жизни! И никаких карманных денег. Ты только представь себе, чувак.
– Хватит.
Младший Граймс затыкается.
Дэрил закидывает арбалет на плечо.
Он рявкает что-то о том, что Карл ведёт себя, как капризная малолетка. На секунду он забывает, что Карлу восемнадцать. Он глотает вопрос: сколько тебе лет вообще? Он запинается о взгляд застывшего перед ним пацана.
