Текст книги "Рыжий пес (Алтайские народные сказки)"

Автор книги: Народные сказки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

ЛИСИЧКА

ошли раз старик со старухой за хворостом. Коня, говорят, у них не было, хворост на спине таскали. Долго по лесу бродили, много насобирали, потом решили с гнилого пня содрать кору, чтобы под стелить под хворост: удобней так нести на спине. Вот содрали кору, и вылезла из пня лисичка. Старик и старуха испугались сначала, а потом обрадовались.

– Ты откуда взялась, миленькая, жар сердец, свет очей? – так спрашивать ее стали.

Лисичка вся заструилась мехом и отвечает:

– Тому, у кого сына нет, сыном буду, тому, у кого дочери нет, дочерью буду.

– Пойдем же к нам, миленькая, жар наших сердец, свет наших очей! Будешь нам дочкой? – спрашивают старик со старухой.

– Конечно. Если к таким людям, как вы, не пойти, к кому и пойти мне? – так сказав, отправилась лисичка с ними.

Старик со старухой, взвалив на спину хворост, взяли лисичку и вернулись домой.

Так они зажили все вместе. Лисичка работящая оказалась, дома послушная, ласковая, – таким хорошим ребенком им стала! Но вот однажды забегала она вдруг туда-сюда и никак не успокоится.

– Ты чего бегаешь, дочка? – спрашивают ее старики.

– У моего старшего брата, говорят, праздник, хотела бы сходить к нему.

– Ну, сходи. Принарядись только: сними берестяную шапку, надень шелковую, сними дырявую телогрейку, шелковую шубку надень, – сказали ей.

– Зачем мне шелковая шубка? Пойду в дырявой телогрейке. Зачем мне шелковую шапку надевать? В берестяной, как есть, пойду.

Так она и ушла. В берестяной шапке, в дырявой телогрейке пошла плутовка. Долго ее не было. Вернулась в полдень.

– Вот пришла-вернулась дочка, жар сердец наших, свет очей наших! – обрадовались старик со старухой.

– Пришла, – лисичка довольная отвечает.

– Как праздник?

– О! Незабываемый праздник был. Так угощали, что у паршивой собаки хвост от объедков поднимался, столько ели, что у худого человека за ушами трещало. Двадцать скакунов состязались в скачках, двадцать человек состязались в борьбе.

– Ну, славно, хорошо отдохнула ты, дочка. Работай теперь.

И лисичка опять все работала и работала. Шустрая такая, хорошо работала. Но вот однажды вновь забегала она туда-сюда.

– Ты чего бегаешь, дочка? – спрашивают ее старики.

– У моего среднего брата, говорят, праздник, хотела бы туда сходить.

– Ну, сними свою дырявую телогрейку, надень шелковую шубку, берестяную шапку оставь, шелковую надень, – сказали ей.

– Не-ет, зачем мне шелковая шапка – в берестяной схожу, зачем мне шелковая шубка – в дырявой телогрейке схожу, – сказала так и ушла.

Ушла, и нет ее. На другой день после полудня пришла. Вернулась вся располневшая, раскрасневшаяся, видно сразу, досыта наелась.

– Ну, как прошел праздник, дочка?

– Лучше прежнего! Тридцать человек в борьбе состязались, тридцать скакунов в скачках состязались. Угощали так, что у худого человека за ушами трещало, у паршивой собаки хвост от объедков поднимался.

– Славный праздник был, – порадовались старик со старухой. Лисичка же, как вернулась, легла и все воду пила. Видно, досыта наелась. Потом только стала работать.

Но вот в один день снова она забегала, забеспокоилась.

– Что случилось, дочка? – спросили ее.

– Теперь у моего младшего брата праздник, хочу и туда сходить.

– Ну, сходи. Что случится, если работящий и послушный ребенок на праздник сходит, – так старик со старухой сказали.

Она и ушла. Ей опять говорили: «Надень шелковую шапку», – но она отказалась. Красивую шубку не стала надевать, в дырявой телогрейке и в берестяной шапке ушла гулять. Вернулась же на другой только день вечером.

– Как праздник? – спросили ее.

– Ой! Такой праздник был, что не рассказать. Сорок скакунов в скачках состязались, сорок человек в борьбе состязались. Угощали так, что у худого человека за ушами трещало, а у паршивой собаки хвост от объедков поднимался, – так говорит, а сама все воду пьет да отлеживается, видно, объелась.

После же опять взялась за работу. Время проходит, больше никуда лисичка не идет.

Захотел как-то раз старик соленого сыра-курута отведать. Эти старички курут в яме под елью прятали. В доме хранить негде было, такой дом у них был маленький, говорят. Под елью земля не замерзает; вот они ямы там копали и в этих ямах курут хранили. Лисичка, конечно, сыр носом учуяла. И, говоря: «Ухожу к брату на праздник», – она шла, откапывала ямы и набивала брюхо тем сыром.

Вот пошел старик к ели, отрыл большую яму – пусто.

Откопал среднюю – там тоже пусто. Откопал тогда маленькую яму – и там ничего! Только лисий помет лежит. Что делать? Старик стал кричать:

– Эй, старуха, лови лисичку!

А старуха в доме сидит и спрашивает:

– Что он кричит, дочка? Ничего я не слышу.

Лисичка подбежала к порогу, обратно вернулась и говорит старухе:

– Велит, чтобы ты толокна заварила.

Подкладывает старуха в очаг дров, варит толокно.

– Старуха, – кричит опять старик, бежит к дому, – лови эту лисичку, она в нашем тайнике весь сыр съела, оказывается!

– Что он говорит, дочка? – опять не расслышала старуха.

Лисичка от дверей прибегает:

– Велит подкладывать больше дров, быстрей заварить толокно, есть хочет, – говорит.

Вдвоем сильней огонь разжигают, толокно заварили, густую похлебку сделали. Но старуха догадалась о чем-то, сама пошла к дверям.

– Что говоришь, дед?

– Лисичку лови! Весь сыр у нас плутовка съела!

Старуха бросилась лисичку ловить, но та хвостом макнула в крутой навар, – пшик! – брызнула в лицо старухе. «Ай! – кричит старуха. – Ай, лицо обожгла!» – а рыжая уже выскочила из дома и была такова.

Так, говорят, все было.

АК-САГЫШ И КАРА-САГЫШ

или два брата – Ак-Сагыш и Кара-Сагыш. У них были две коровы – белая и черная, две лошади – белая и черная, две собаки – белая и черная. Решили они их поделить. Ак-Сагыш взял животных белой масти, Кара-Сагыш взял животных черной масти. И отправились они в путь.

Проехали они день, и Кара-Сагыш сказал:

– Брат, давай заколем и съедим эту белую корову. Нам и одной коровы хватит.

Белую корову закололи и съели. Поехали дальше. Кончилось мясо, и Кара-Сагыш сказал:

– Брат Ак-Сагыш, давай заколем и съедим эту белую лошадь. Нам и одной, черной лошади хватит.

Закололи белую лошадь и съели. Проехали так еще и решили съесть белую собаку – Кара-Сагыш ее опять выпросил. Зажарили и съели.

А наутро проснулся Ак-Сагыш и увидел, что брата нет, он забрал свою черную корову, черную лошадь и черную собаку и ушел.

Пошел Ак-Сагыш один. Долго шел, добрел к вечеру до чащобы с желтыми-прежелтыми ивами и шалашом. Устал он и решил переночевать там.

Только лег, садилось солнце, и вошла вдруг в чашу лиса:

– Пока ловила и ела мышей в лесу, даже не заметила, как солнце закатилось, а-а, – сказала она. Легла и уснула.

Когда начало смеркаться, заяц пришел:

– Пока ел лишайник, даже не заметил, как стало темно, – лег и уснул.

Когда стала тьма сгущаться, медведь пришел.

– Пока собирал шишки темного кедра, даже не заметил, как ночь наступила, – лег и уснул.

Уже в ночной тьме пришел волк-храбрец:

– Белые стада Караты-Каана от жажды гибнут. Пока ел эту падаль, даже не заметил, как стемнело, – сказал он и завалился спать.

Вдруг поднялся заяц:

– Постой-ка, мне отец-мать говорили, что если копать-копать землю под мшистым камнем, то выйдет чистая родниковая вода.

– Ты никому это не рассказывай, дай хоть досыта мяса поесть, – обругал волк зайца.

Ак-Сагыш, лежа в шалаше, все внимательно выслушал и мысль обдумал. Когда настало утро, все звери разошлись за своей пищей, Ак-Сагыш, крадучись, озираясь, вышел из шалаша и направился в землю Караты-Каана.

Пришел туда и увидел, что белые табуны и племя-народ каана и вправду гибнут от жажды. Зашел он в аил Караты-Каана, открыв двустворчатую резную дверь, и сказал:

– Ой, уважаемый, давайте я вам раздобуду воду. Что вы дадите мне за это?

Караты-Каан посмотрел удивленно на него и громко захохотал:

– Такой нищий бродяга откуда может достать воду?

Потом, насмехаясь, сказал:

– Половину своего белого скота отдам, из единокровных своих детей самую младшую дочь в жены отдам, если напоишь и скот, и народ.

Позвав жену, он досыта накормил Ак-Сагыша, как гостя. Голодный парень наелся, хорошо отдохнул и вышел из дома Караты-Каана. Нашел мшистый камень и, копая черную землю, он добрался до чистой родниковой воды.

Жаждущий белый скот, голодный народ-племя – всех напоил!

Родившийся грозным Караты-Каан, отвернувшись, плачет, в лицо же смеется. Сказанное слово – что выпущенная стрела: половину своего богатства отдал, младшую дочь по имени Кымыс отдал. Ак-Сагыш выбрал себе самое хорошее место и, погоняя свой скот, вместе с женой туда жить ушел.

Когда зажил он богато и вольно, когда на передний подол его, народившись, стали наступать дети, а задний подол его, расплодившись, стал топтать скот, пришел его брат Кара-Сагыш. Увидел, как разбогател его младший брат, и позавидовал.

Лукаво спросил:

– Брат мой, как же ты разбогател?

Ак-Сагыш, долго не думая, рассказал ему про чащобу с желтыми-прежелтыми ивами и про шалаш. «Переночуй там и разбогатеешь», – сказал он.

Пошел Кара-Сагыш в лес.

Когда, устав, притомившись, дошел до густой чащобы, то и вправду среди желтых-прежелтых ив стоял шалаш.

Кара-Сагыш лег в него отдохнуть.

Вот солнце стало садиться за гору – вошла красная лисица:

– Пока ловила мышей, даже не заметила, как солнце закатилось, а-а, – сказала она и легла.

Когда наступил красный вечер, пришел белый заяц:

– Пока собирал, ел лишайник в непроходимой чаще, даже не заметил, как солнце село, – сказал он и лег.

Когда сумерки стали сгущаться, вошел старик медведь:

– Пока собирал орехи с кедра, даже не заметил, как тьма наступила, – сказал он и лег.

Наступила ночь, пришел серый волк и принес такую весть:

– Ох, нынче скот Караты-Каана вдоволь напился, сильный стал. Его черный жеребец лягнул меня в лоб. Пока я с ним дрался, даже не заметил, как вечер прошел.

Кары-Сагыш, услышав это, не вытерпел и громко рассмеялся. Серый волк накинулся на него и съел.

САНАА-МЕРГЕН ВОИТЕЛЬНИЦА
Сказка-шутка

подножья лесистой черной горы, на песчаном берегу родника жил Караты-Каан, ездящий на вороном иноходце.

Однажды семеро его сыновей охотились, выехали в желтую степь и видят – ветхий домишко стоит, из дымохода дым тянется до синего неба. Проголодавшиеся и истомившиеся от жажды семеро сыновей Караты-Каана примчались к шалашу. С коней не сойдя, кричали, ударяли плетками в дверь. Не услышав ответа, все семеро парней спешились и зашли в дом. На женской половине старуха сидела, масло-творог сбивала. Выхватили у нее семеро братьев лохань с маслом, стали есть и отбирать друг у друг а. Облизывая ладони, жадно едят, пальцы свои сосут и удивляются: до чего вкусно, ничего вкуснее еще не едали!

– Есть еще масло? – орут они.

– Сейчас же доставай! – наседают на старуху.

– Ох, горюшко! Дети мои, это последнее, – ответила старушка, поглаживая свои седые косы и кланяясь им, как добрым гостям.

– Ах, не даешь! Так вот тебе! – сказали они и ударили плеткой старуху по спине. – Благодарим за угощение! – так говоря, кулаками ее били.

Потом сели на коней, домой вернулись. Ничего не скрывая, отцу Караты-Каану так рассказали:

– В желтой степи, где только сороки летают, в бледно-желтой степи, где только вороны летают, на берегу желтой реки живет старуха Санаа-Мерген, у дома ее резвая рыжая коза ходит.

Доит та карга сорок, чтобы масло сбить, доит она ворон, чтобы творог сделать, сына у нее нет, которого растила бы; нижняя губа у нее отвисла, разум у нее помутился, масло-творог у нее в изобилии. Мы, съев ее масло, пальцы свои жевали, съев ее творог, руки свои облизывали. Очень вкусная еда была, не заметили даже, как проглотили.

Услыхал это Караты-Каан, и от жадности у него слюни потекли. «Старуху нужно сделать рабыней, пусть пищу готовит», – сказал он. Взял бумагу, написал письмо и приказал соколу, сидящему на дымоходе: «Доставь!»

Утром, когда Санаа-Мерген, подоив своих сорок, масло сбивала, подоив своих ворон, творог делала, из дымохода упало письмо-послание.

Старуха, охая и ворча, подняла записку и такое прочла:

«Завтра на рассвете придешь к моим дверям, принесешь мне приготовленные тобою масло-творог. Не выполнишь мой приказ, сделаю тебя рабой, будешь ходить под плеткой, сделаю тебя служанкой, будешь готовить мне и моим сыновьям еду. Но если есть у тебя стрела, чтобы стрелять, если есть у тебя сила, чтобы сразиться, поднимись на вершину черной горы, жди у глубокого черного оврага.

Я, Караты-Каан, повелевающий многочисленными народами».

Прочитав это, не сердившаяся Санаа-Мерген рассердилась, не гневавшаяся, разгневалась.

– Хочет посмеяться, пусть смеется, хочет унизить, пусть унижает. Чем быть рабой под плеткой, лучше я сражусь с Караты-Кааном, – сказала она.

Из осоки сделала стрелу, из камыша сделала лук. Съела свое масло-творог, испила из своей желтой реки, вышла в желтую степь проститься, на солнце глядя, погладила свои седые косы. Сев на резвую рыжую козу, направилась к черной горе. Отбрасывая копытами желтый песок, резвая рыжая коза напрямик быстро помчалась.

Вот поднялась она на черную гору, добралась до черного оврага. Пока Санаа-Мерген, спешившись с резвой рыжей козы, устраивала засаду, Караты-Каан, возглавляя свое глупое войско, ведя за собой своих семерых сыновей, поднялся на черную гору. Их черные кольчуги блестят, сверкающие доспехи звенят.

Увидев старуху на рыжей резвой козе, они стали смеяться, потешаться стали над ней:

– Разве старухе стать шаманом? Разве стать ей мужчиной, не позволяющим бить себя плеткой? Что ты надумала, старая баба? Паршивая твоя коза стала тебе жеребенком, видать, сама же ты, женщина, стала мужчиной, видать, – так говорили они и принялись стрелять из луков.

Увидев это, резвая коза подобно ветру помчалась на войско Караты-Каана. Мчится в одну сторону – по шестьдесят тысяч, обратно мчится – по пятьдесят тысяч воинов нанизывает на свои рога. Оглянуться не успели, как резвая рыжая коза победила глупое войско Караты-Каана. Увидев такое, не гневавшийся Караты-Каан кустистые брови свои нахмурил, бороду выдрал, как гром, закричал:

– Старуха беззубая, ты уничтожила мое войско! Противная баба с впалыми щеками, ты победила моих воинов! – крикнув, он натянул железный лук и пустил живую стрелу в старуху.

Земля содрогнулась, гром громыхнул – живая стрела Караты-Каана прямо в старуху попала. Как будто о камень ударилась, отскочила и переломилась.

– У матери одна рожденная, у отца одна я осталась; лук мой из осоки, стрела моя из камыша, пронзи грудь алчного Караты-Каана, поработившего народы, не сделавшего ничего доброго для людей, не жалеющего слуг своих, пронзи его грудь, коричневую кровь его пролей, – так заклиная, мудрая воительница Санаа-Мерген выпустила свою стрелу.

Воздух-ветер зашумел, деревья-камни закачались. Стрела из камыша, сердце Караты-Каана насквозь пронзив, его семерых сыновей наповал убила. Окровавленное тело Караты-Каана в россыпь камней превратилось, его коричневая кровь, озером став, заплескалась.

Старуха, победив злодея, села на свою резвую рыжую козу и направилась в желтую степь. Долгие века страдавший в рабстве люд Караты-Каана ее провожает, много красивых песен слагает. Угощает яствами, сладостями кормит.

– Спокойно вам доехать, уважаемая, – так благословляют.

Но как ехала Санаа-Мерген, через дорогу мышь пробежала. Резвая рыжая коза, испугавшись, с дороги в сторону шарахнулась. Оба ее уха вздрогнули. Упала Санаа-Мерген посреди широкой дороги. Упала так, что не смогла подняться, и там же скончалась. Красивые цветы выросли на ее могиле. Резвая рыжая коза, став животным желтой степи, ушла от людей.

Долго еще она водила диких животных к желтой реке и паслась в желтой степи.