Текст книги "Чаща"

Автор книги: Наоми Новик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 10

Сперва мы ее сковали. Дракон принес вниз тяжелые железные кандалы и, произнеся заклинание, вплавил конец цепи глубоко в каменную стену, а Кася – тварь внутри Каси – не мигая наблюдала за нами. Я поддерживала вокруг нее круг огня; как только Дракон закончил, я подогнала ее к нужному месту, и Дракон очередным заклинанием просунул ее руки в оковы. Она сопротивлялась – скорее удовольствия ради, чтобы усложнить нам дело, нежели из страха, подумалось мне, – выражение ее лица оставалось все таким же нечеловечески безжизненным. Тварь не отрывала от меня глаз. Она заметно похудела. Ела она совсем мало. Ровно столько, чтобы поддерживать Касю в живых и чтобы я при этом видела, как она чахнет: тело ее исхудало, щеки запали.

Дракон наколдовал узкий деревянный пюпитр и поставил на него «Призывание». Затем оглянулся на меня.

– Ты готова? – чопорно и церемонно осведомился он.

Дракон загодя облачился в роскошное платье – в бесчисленные слои шелка, кожи и бархата – и надел перчатки; словно вооружился против всего того, что случилось в последний раз, когда мы творили чары вместе. Как давно это было – не меньше века назад, и далеко, как луна. Я оделась в затрапезное домотканое платье, а волосы собрала в неуклюжий пучок – просто чтобы в глаза не лезли. Я наклонилась, открыла книгу и начала читать вслух.

Заклинание захватило меня с первых же мгновений – а к тому времени я уже достаточно знала о магии, чтобы понять: оно тянет из меня силу. Но «Призывание» не стремилось отщипывать от меня по кусочку; я попыталась подпитывать его ровным и неспешным течением магии, а не бурным и стремительным потоком – так я работала с большинством заговоров, – и «Призывание» мне позволило. Слова уже не казались настолько непостижными. Мне по-прежнему не удавалось ни отследить связность повествования, ни запомнить предыдущую фразу, переходя к новой, но я начинала понимать, что в том нет нужды. Если бы я и запомнила хоть что-то, то по крайней мере некоторые слова показались бы неправильными; это все равно как слышать полузабытую любимую сказку из детства и понимать: что-то в ней не так, или, во всяком случае, в памяти она звучала совсем по-другому. Вот так «Призывание» обретало совершенную форму – оно жило в золотом мире смутных и дорогих воспоминаний. Я пропускала его сквозь себя. Дойдя до конца страницы, я умолкла и уступила место Дракону. Когда отговорить меня ему так и не удалось, он сурово заявил, что будет читать по две страницы, а я – но одной.

Дракон произносил слова чуть иначе, чем я, – чеканно и хрустко, и не в таком текучем ритме; поначалу мне показалось, что это не вполне верно. Но, насколько я могла судить, чары выплетались без особого труда, и спустя две страницы я наконец-то оценила его манеру чтения по достоинству: я как будто бы слушала, как талантливый рассказчик переложил любимую мною сказку на свой лад и уже преодолел мое инстинктивное раздражение оттого, что она звучит непривычно. Но когда очередь опять дошла до меня, мне с трудом удалось подхватить нить повествования – сил на это потребовалось куда больше, чем для первой страницы. Мы пытались вместе рассказывать одну и ту же историю, но тянули в разные стороны. Уже читая, я в ужасе осознала: того, что Дракон мой учитель, явно недостаточно; три ведьмы, налагавшие заклинание на его глазах, должно быть, куда больше походили друг на друга в том, что касалось магии и чародейства, нежели мы с Драконом.

Я продолжала читать, я упорно продвигалась вперед, вот я дошла до конца страницы. К тому моменту история снова потекла для меня ровно и гладко – но лишь потому, что она опять стала моей историей, а когда Дракон стал читать в свой черед, диссонанс зазвучал еще резче. Я сглотнула – во рту у меня пересохло – и подняла глаза над пюпитром. Кася смотрела на меня от стены, к которой была прикована, и улыбалась, и лицо ее сияло жутким светом – сияло от радости. Она не хуже меня видела, что ничего не получается – что заклинания нам не завершить. Я оглянулась на Дракона: он мрачно продолжал читать, сурово сведя брови и целиком сосредоточившись на странице. Он загодя предупредил меня, что прервет работу, пока еще мы не погрузились достаточно глубоко, если поймет, что нас ждет неудача; он попытается развеять чары сколь можно более безопасным способом и сдержит их разрушительную мощь. Дракон согласился попробовать, только когда я пообещала без спора смириться с его решением, прекратить все попытки и отойти подальше, если он сочтет нужным закончить.

Но чары уже набрали немалую мощь. Нам обоим приходилось напрягать все силы, только чтобы продолжать работу. Возможно, пути назад у нас уже нет. Я смотрела на лицо Каси и вспоминала прежнее свое ощущение: то незримое присутствие, которое я ощущала в Чаще, чем бы уж оно ни было, – оно здесь, в ней, это то же самое существо. А если Чаща здесь, в Касе, если Чаща знает, что мы такое делаем, знает, что Дракон был ранен и потерял значительную часть своего могущества, – она нанесет удар не мешкая. Чаща снова нападет на Дверник – или, может, на Заточек, удовольствуясь добычей поменьше. Мне отчаянно хотелось спасти Касю, а Дракон преисполнился сострадания к моему горю, и мы вместе только что преподнесли Чаще отличный подарок.

Я лихорадочно размышляла, что делать. И вот я проглотила все свои сомнения и колебания, и протянула дрожащую руку, и накрыла его ладонь, придерживающую страницы. Дракон вскинул на меня глаза, а я вдохнула поглубже и начала читать вместе с ним.

Дракон не прервал чтения, хоть и обжег меня яростным взглядом – «Что ты такое затеяла!» – но спустя мгновение понял и догадался, чего я добиваюсь. Поначалу наши голоса звучали просто ужасно, когда мы попытались слить их воедино, – нескладно и фальшиво, скрежеща друг о друга, и чары дрогнули, словно башня из камешков, возведенная рукой ребенка. Но тут я перестала читать подражая ему, – теперь я просто-напросто читала вместе с ним, полагаясь на внутреннее чутье; я обнаружила, что позволяю ему считывать со страницы фразы, а своим голосом словно бы превращаю их в мелодию, выбираю одно слово или целую строку и снова произношу нараспев дважды или трижды, а иногда просто мурлычу себе под нос, ногой отстукивая ритм.

Поначалу Дракон воспротивился; еще мгновение он упрямо придерживался чеканной четкости своего собственного чародейства, но моя магия приглашала его, звала за собою, и мало-помалу он стал читать – нет, не менее резко и отрывисто, но под заданный мною ритм. Он оставлял место для моих импровизаций, давал им дышать. Мы вместе перелистнули страницу и продолжили, не прерываясь, и где-то на середине следующего листа у нас родилась строка, которая и впрямь была музыкой – его голос хрустко и четко проговаривал слова, а я выпевала их, то высоко, то низко, и внезапно, к вящему нашему потрясению, все оказалось на диво легко.

Нет, не легко… это не совсем то слово. Его рука крепко стиснула мою, наши пальцы переплелись – и наша магия тоже. Заклинание изливалось из нас как песня, без всяких усилий – так вода бежит вниз по холму. Теперь его труднее было бы остановить, нежели продолжить.

Я наконец-то поняла, почему Дракон не находил слов, не мог объяснить мне, поможет заклинание Касе или нет. «Призывание» не порождало ни зверей, ни предметов, не наколдовывало прилива силы; не было ни огня, ни молний. Комнату залил ясный прохладный свет, даже не настолько яркий, чтобы ослепить взгляд, – ничего больше вообще не произошло. Но в этом свете все вдруг стало выглядеть иначе – нет, стало иным: каменные стены сделались прозрачными, белые прожилки заструились как реки; я завороженно их рассматривала, а они рассказывали мне историю – странную, глубокую, нескончаемую историю, не похожую ни на что человеческое, такую медленную и далекую, что мне вдруг померещилось, будто я снова превращаюсь в камень. Синее пламя, пляшущее в каменной чаше, было бесконечным сном, песней, что замыкалась в себе самой; глядя на мерцающие язычки, я видела храм, откуда был некогда взят этот огонь, – храм далеко отсюда, давным-давно превратившийся в руины. И все равно я внезапно поняла, где стоял этот храм и как наложить вот это самое заклинание и создать пламя, которое останется жить после меня. Резные стены гробницы оживали, надписи засветились изнутри. Я не сомневалась: я сумею прочесть их, если только посмотрю на них подольше.

Загромыхали цепи: вот теперь Кася принялась рваться и биться; лязг железных звеньев о стену прозвучал бы оглушительно-громко, если бы заклинание оставило место для подобного шума. Но бряцанье приглушилось до тихого отдаленного позвякивания; оно не отвлекало меня от чародейства. Я не смела взглянуть на Касю – пока нет. Как только я посмотрю – я все пойму. Если Каси нет, если от нее ничего не осталось, я это увижу. Я неотрывно глядела в книгу, панически боясь поднять глаза; мы продолжали заклинать нараспев. Дракон приподнимал каждую страницу до середины, а я подхватывала – и переворачивала до конца. Кипа страниц под моей ладонью росла и росла, а «Призывание» все изливалось из нас нескончаемым потоком, и вот я подняла голову, и в груди у меня стеснилось – я посмотрела на Касю.

С лица Каси на меня глядела Чаща: бескрайняя глубина шелестящей листвы, неумолчные ненависть, тоска и ярость. Но вот Дракон замешкался; моя рука до боли сжала его кисть. Кася тоже была там. Кася там. Я ее видела: вот она, Кася, плутает в этом темном лесу, ощупью пробирается вперед, всматривается во мрак незрячими глазами; уворачивается от веток, хлещущих ее по лицу, и от шипов, пьющих кровь из глубоких царапин на ее руках. Кася даже не знает, что она уже не в Чаще. Она все еще в ловушке, а Чаща отщипывает от нее кусочек за кусочком и упивается ее горем.

Я выпустила руку Дракона и шагнула к ней. Чары не дрогнули: Дракон продолжал читать, а я по-прежнему подпитывала «Призывание» своей магией.

– Кася, – позвала я и сложила ладони чашечкой у самого ее лица. Ослепительно-резкий, жуткий белый свет заклинания – с трудом переносимый свет – хлынул в мою горсть. В широко распахнутых остекленевших Касиных глазах отражалось мое лицо и мои собственные тайные обиды – как я когда-то завидовала всем ее дарам, притом что платить назначенную за них цену я отнюдь не стремилась. Я не сдержала слез; как если бы Венса снова осыпала меня попреками, но теперь деться мне было некуда. Сколько раз я чувствовала себя ничтожеством, никчемной девчонкой, которая никому не нужна, на которую никакой знатный господин не позарится; сколько раз я ощущала себя рядом с Касей нескладной неряхой. К ней ведь всегда отношение было особое: ей отводилось почетное место, ее осыпали подарками и вниманием, все наперебой стремились любить ее, пока можно. Бывали времена, когда мне так хотелось быть особенной, той самой девушкой, про которую все знают – выберут ее. Хотелось недолго, нет, совсем недолго; но сейчас это вдруг показалось трусостью: я мечтала об избранничестве и тайно завидовала Касе, хотя обладала счастливой возможностью в любой момент подавить это чувство.

Но остановиться я не могла: свет уже достиг ее. Кася повернулась ко мне. Заплутавшая в Чаще, она повернулась ко мне, и в ее лице я прочла ее собственный потаенный гнев, гнев, накопившийся с годами. Она всю жизнь знала, что заберут ее, хочет она того или нет. Ужас тысячи бесконечных ночей читался в ее глазах: она лежала в темноте без сна, гадая, что с ней станется, представляя ладони страшного мага на своем теле, его дыхание на своей щеке. За моей спиной Дракон резко вдохнул, запнулся и умолк. Озерцо света в моих ладонях дрогнуло.

Я отчаянно оглянулась на него, и тут Дракон снова подхватил заклинание: голос его был выверен и четок, взгляд сосредоточился на странице. Свет струился сквозь него, словно Дракон каким-то образом сделал себя прозрачным как стекло, избавился от всех мыслей и чувств, чтобы продолжать работу. О, как мне хотелось сделать то же – но нет, нельзя. Мне пришлось снова оборотиться к Касе, меня переполняли беспорядочные, стыдные мысли и тайные желания, и я должна была позволить Касе увидеть их – и меня тоже: точно из-под перевернутого бревна извлекли на свет бледного извивающегося червяка. И Касе тоже следовало предстать передо мною нагой, и это оказалось еще больнее, потому что она тоже меня ненавидела.

Она ненавидела меня за то, что мне ничего не грозит, за то, что меня любят. Моя мама не подзуживала меня залезть на высоченное дерево; моя мама не отправляла меня каждый день в ближайший город – три часа в один конец! – в жаркую душную булочную учиться стряпать для знатного господина. Моя мама не поворачивалась ко мне спиною, когда я плакала, и не приказывала быть храброй. Моя мама не расчесывала мне перед сном волосы тремястами движениями гребня, чтобы я стала еще красивее, как будто она на самом деле хотела, чтобы забрали меня; как будто она только и мечтала, чтобы дочка ее уехала в город, и разбогатела, и присылала денег для братьев и сестер, тех, которых мать могла себе позволить любить – ох, я даже вообразить не могла подобную тайную горечь – точно скисшее молоко.

А потом… а потом Кася возненавидела меня еще и за то, что забрали меня. Ее-то в итоге не выбрали. Я видела, как она сидит на пиру в тот день, чувствуя себя не в своей тарелке, а все вокруг перешептываются; она даже представить себе не могла, что останется здесь, в деревне, в доме, который не ждал ее назад. Она давно решила заплатить положенную цену и держаться храбро; а теперь быть храброй незачем – и никакого лучезарного будущего впереди. Деревенские парни постарше улыбались ей с непривычной самодовольной уверенностью. Уже с полдюжины успели переговорить с нею на пиру: те самые парни, что за всю жизнь с ней словечком не обменялись, а смотрели на нее издалека, как будто и прикоснуться не смели, теперь храбро подходили и заговаривали с нею этак панибратски, как будто делать ей больше нечего, кроме как сидеть там и ждать, пока ее выберет кто-то еще. А тут вернулась я, в шелках и в бархате, волосы убраны под драгоценную сеточку, руки полны магии, я вольна поступать как захочу. И Кася думала: «На ее месте должна была быть я, я!» – как будто я воровка и похитила что-то, принадлежащее ей.

Такое было невозможно вообразить. Она тоже отшатнулась от этой мысли; но отчего-то нам полагалось вынести и это.

– Кася! – звала я, захлебываясь, и держала свет ровно, чтоб ей видеть дорогу.

Вот она неуверенно помешкала еще мгновение и, спотыкаясь, вытягивая перед собою руки, побрела ко мне. Чаща хватала ее и тянула назад, ветви словно когти вцеплялись в нее, вьюны оплетали ей ноги, а я ничего не могла поделать. Я просто стояла там и держала свет, а Кася падала, с трудом поднималась и падала снова, и в лице ее нарастал ужас.

– Кася! – закричала я.

Теперь она ползла, ползла, не останавливаясь, решительно стиснув зубы, и за нею по палой листве и темному мху тянулся кровавый след. Кася хваталась за корни и с усилием подтягивалась вперед, ветки хлестали ее по спине, но она все еще была далеко, так далеко.

И тут я оглянулась на ее тело, на лицо, в котором жила Чаща, – это лицо улыбалось мне. Касе не спастись. Чаща нарочно дает ей попытаться, упивается ее храбростью и моей надеждой. Чаща в любой момент может оттащить ее назад. Она позволит Касе подползти достаточно близко, чтобы увидеть меня, а может, и ощутить собственное тело, дуновение воздуха на лице – и тут вьющиеся стебли взметнутся и захлестнут ее со всех сторон, вихрь падающих листьев укроет ее словно саваном, и Чаща снова сомкнется вокруг нее. Я протестующе застонала и едва не утеряла нить заклинания, и тут Дракон произнес за моей спиною странным, отчужденным голосом, словно говорил откуда-то издалека:

– Агнешка, очищение. Уложиштус. Попробуй. Я закончу один.

Я осторожно оттянула свою магию от «Призывания» – бережно, очень бережно, словно потихоньку наклоняла бутылку так, чтобы не капало из горлышка. Свет не померк, и я прошептала:

– Уложиштус.

Это было одно из Драконовых заклинаний, такие мне давались с большим трудом; остального заговора, что он тогда произносил надо мною, я даже не запомнила. Но я покатала слово на языке, опасливо к нему приспосабливаясь, вспомнила, каково это было – когда огонь пылал в моих жилах и чудовищно-сладкое зелье обжигало рот.

– Уложиштус, – снова произнесла я, медленно растягивая звуки. – Уложиштус. – И каждый слог превращался в искорку от удара кресала о кремень и откалывал кусочек магии. А в Чаще заклубилась тонюсенькая струйка дыма – в том самом месте, где подлесок смыкался вокруг Каси. – Уложиштус, – и закурился новый дымок, теперь уже впереди нее; а когда я вызвала третий, рядом с ее ищущей рукой расцвело крохотное желтое пламя.

– Уложиштус, – произнесла я снова, подбрасывая еще частичку магии – все равно как подбрасывают растопку, разводя огонь в остывшем очаге. Пламя разгоралось, плетистые стебли, соприкоснувшись с ним, отдергивались и оттягивались назад. – Уложиштус, уложиштус, – напевно повторяла я, подпитывая пламя, и по мере того как языки поднимались все выше и нарастали, я выхватывала из костра горящие ветки и поджигала Чащу.

Кася, пошатываясь, поднялась на ноги и высвободила руки из пут дымящихся стеблей. Ее собственная плоть чуть порозовела от жара. Но теперь Кася обрела возможность идти быстрее, она спешила ко мне сквозь дым, сквозь потрескивающую листву, вот она побежала – деревья уже занялись и повсюду вокруг нее падали пылающие ветви. У Каси уже дымились волосы и изодранная в клочья одежда, по лицу ее струились слезы, кожа краснела и вспухала волдырями. Тело ее дергалось и билось в кандалах, извивалось, яростно вопило, а я рыдала и выкрикивала «Уложиштус!» снова и снова. Пожар разгорался, и я знала, что точно так же, как Дракон, очищая меня от теней, мог ненароком убить меня, Кася может умереть здесь и сейчас, сгорев до смерти в моих руках.

Как я была благодарна за все эти долгие жуткие месяцы, в течение которых пыталась отыскать хоть что-нибудь, что угодно; благодарна за все мои провалы и неудачи, за каждую минуту, проведенную здесь, в гробнице, пока Чаща насмехалась надо мною! Ведь это придало мне силы поддерживать заклинание. За моей спиной звучал ровный, надежный, словно якорь, голос Дракона, допевающий «Призывание» до конца. Кася подходила все ближе, и повсюду вокруг нее полыхала Чаща. Деревьев я уже почти не видела – Кася подошла так близко, что уже смотрела из собственных глаз; языки пламени, ревя и потрескивая, лизали ей кожу. Ее тело выгибалось и билось о камень. Пальцы ее напряглись, растопырились – и внезапно вены на ее руках вспыхнули ярко-зеленым цветом.

Капли живицы потекли ручейками по ее лицу из носа и глаз точно слезы; сочный, свежий и сладкий запах казался ужасно неуместным. Рот ее округлился в безмолвном крике, и вот из-под ее ногтей выползли крохотные белесые корешки, точно за одну ночь вырос дуб. Корешки пугающе стремительно разбежались по кандалам, на ходу застывая серой древесиной, и цепи лопнули – словно в середине лета затрещал лед.

Я ничего не успела сделать. Просто некогда было: все произошло так быстро, что я и не увидела толком, как оно вышло. Только что Кася была прикована к стене – а в следующее мгновение она прыгнула на меня и с нечеловеческой силой опрокинула на пол. Я вцепилась ей в плечи и с воплем оттолкнула от себя. По Касиному лицу струился сок, пятнал ее платье и опадал на меня, шелестя точно дождь. Живица растекалась по моей коже и каплями оседала на защитном заклинании. Зубы Каси оскалились в рыке. Руки сомкнулись на моей шее, пылающие, раскаленные, словно горящие головни; белесые удушающие корешки уже расползались по мне. Дракон декламировал все быстрее, бегло проговаривал последние слова, стремясь завершить заклинание.

Я, задыхаясь, снова выкрикнула «Уложиштус!», вглядываясь в Чащу и в Касино лицо, искаженное яростью и мукой; пальцы ее сжимались все крепче. Она неотрывно глядела на меня сверху вниз. Свет «Призывания» разгорался, заполняя все углы, от него некуда было укрыться, мы смотрели друг на друга, и все тайные мелкие обиды, неприязнь и ревность обнажались и вскрывались перед нами, и на ее щеках слезы смешивались с живицей. Я тоже плакала, слезы лились у меня из глаз, пока она стискивала мне горло и взгляд мой заволакивало тьмой.

– Нешка, – сдавленно выговорила Кася – своим собственным голосом и, содрогаясь от напряжения, заставила пальцы разжаться один за другим и выпустила мою шею. Тьма расступилась; глядя ей в лицо, я видела, как отступает стыд. Кася смотрела на меня, и в глазах у нее читалась яростная отвага и любовь.

Я снова всхлипнула – один-единственный раз. Живица быстро высыхала, Касю поглощало пламя. Крохотные белесые корешки увяли и рассыпались золой. Еще одно очищение убьет ее: я знала, я это видела. А Кася улыбалась мне, потому что говорить уже не могла; она просто медленно кивнула. Чувствуя, как лицо мое некрасиво сморщивается в плаче, я произнесла:

– Уложиштус.

Я пожирала глазами Касино лицо, пытаясь хоть наглядеться напоследок, но из глаз ее на меня глядела Чаща: черная ярость, клубы дыма, пожар, корни, ушедшие слишком глубоко в землю – так, что не выкорчевать… Но Кася по-прежнему не позволяла рукам впиться мне в горло.

И тут… Чаща исчезла.

Кася рухнула на меня. Я заорала от радости и крепко обняла ее. Кася вцепилась в меня, сотрясаясь и рыдая. Ее лихорадило, все ее тело била дрожь, ее тут же стошнило на пол; я поддерживала ее, а она тихо плакала. Ее руки причиняли мне боль: они были слишком тверды, они обжигали жаром, она стиснула меня так, что у меня аж ребра затрещали под кожей. Но это была она. Дракон с глухим стуком захлопнул книгу. В комнате пылал ослепительный свет. Чаще негде было укрыться. Осталась Кася, и только Кася. Мы победили.