Текст книги "Расшатанные люди"

Автор книги: Нана Рай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Часть 3

Юлиана натягивает на лицо медицинскую маску и поглядывает на белую дверь с табличкой: гинеколог Осипова И. Д. От нее так и веет ледяной отрешенностью. Знакомый врач Евгения смогла выкроить для нее десять минут во время обеденного перерыва и попросила подъехать в частный медицинский центр «ЛаВита», недалеко от драмтеатра.

Все бы ничего, но Юлиану не покидает чувство, что она ступает на тонкий лед. И воочию видит, как он трескается под ее ногами.

Зачем она сюда пришла? Разве сомневается в собственной памяти? Юлиана стискивает зубы. Сложно настаивать на своем, когда все вокруг твердят, что она забыла несколько лет жизни.

Из кабинета выходит стройная женщина в белом халате. Да, стоило учесть, что она – знакомая Евгения, а его знакомые априори не бывают серыми мышками. Черные кудряшки кокетливо обрамляют лицо, и, хотя оно наполовину скрыто маской, раскосые темные глаза с неброским смоки выдают в Инессе восточную кровь.

– Юлиана? – вопросительный взгляд замирает на ней и, дождавшись кивка, Инесса продолжает: – Входите.

В небольшом чистом кабинете Юлиана молча раздевается и устраивается в гинекологическом кресле. За все время ни слова не произнесено. Да и зачем? Евгений должен был объяснить Инессе щекотливую ситуацию сам, потому что она не понимает, как сказать что-то вроде: «Знаете, все пытаются выставить меня умалишенной. Помогите доказать обратное».

– Кроме… – Инесса запинается. – Кроме той проблемы, которую упомянул Евгений, есть жалобы? – она натягивает белые перчатки, и они плотно облегают тонкие пальцы.

Юлиана закрывает глаза. Не впервые ей сидеть в кресле у гинеколога, но сейчас она словно школьница, которая стесняется признаться в том, что уже давно не девственница.

– Нет, – хрипит она.

– Хорошо.

Юлиана вздрагивает от прикосновений Инессы, но заставляет себя расслабиться. Вдоооххх… Выыыдооох….

– Можете одеваться, – вдруг произносит врач, и на мгновение Юлиана теряется:

– В смысле?

– Я закончила осмотр, – бормочет Инесса и смотрит на Юлиану так, будто хочет провести еще и осмотр души. Но почти сразу отворачивается.

Юлиана быстро слезает и одевается, тщательно расправляет складки трикотажного платья, застегивает обувь… Тишина. Почему Инесса молчит? Сердцебиение неумолимо начинает набирать обороты.

– Вы скажете мне или нет? – грубо интересуется Юлиана, и Инесса, наконец, поворачивается к ней лицом. Стягивает маску, оголяя полные, чувственные губы.

– Я… не могу поверить, что вы забыли свою беременность и роды, – шепчет она, а лицо бледное, и даже румяна будто исчезли. – Евгений объяснил, что это особая форма амнезии, но рождение малыша! Такой опыт ни одна женщина не должна забывать.

Ноги подкашиваются, и Юлиана оседает на кушетку. Уже не помогает дыхание, наоборот становится лишь хуже. Комната плывет перед глазами, а красивое лицо Инессы смазывается. Не надо было приходить сюда. Не надо было… Ошибка, огромная ошибка…

Резкий запах нашатыря приводит Юлиану в чувство, и она неуверенно приоткрывает глаза. Ее маска свисает с уха, а сама она лежит на кушетке. Над ней склонилась Инесса, и беспокойные морщинки портят ее покатый лоб.

– Вам стало плохо… Ох, говорила я Евгению, что не хочу в этом участвовать, но ему сложно отказать, – раздосадовано произносит она. – Хочу, чтобы вы знали, мне очень жаль.

Последние ее слова звучат не к месту.

– Ничего страшного, – Юлиана медленно садится, сосредоточив взгляд на ватке, пропитанной нашатырем, которую держит Инесса. – Скажите, я правильно поняла: я… У меня был ребенок?

Инесса отворачивается:

– Да, – глухо выдавливает она.

В горле пересыхает. Надо уйти, зачем вываливать на человека свои проблемы. Юлиана спускает ноги на пол. Но не может встать. Интересно, парализованные так же себя чувствуют?

– Держите.

Перед носом возникает пластиковый стаканчик с водой.

– Спасибо.

Юлиана сминает маску в кулаке и залпом осушает стакан. Чего бы покрепче… Может позвонить Илье и попросить вместо вина привезти ядреного коньяка? Но, если напиться в хлам, проблема не уйдет. Станет лишь хуже.

– Я пойду, – произносит Юлиана и уходит, не глядя на Инессу.

Страшно увидеть в ее глазах осуждение или, хуже того, жалость. Перед выходом смятый стаканчик летит в мусорное ведро, и вместе с ним исчезает прежняя размеренная жизнь.

***

Снежный октябрь и правда дикость. Но утренний снег, который, похоже, выпал по ошибке, успел растаять, оставив после себя ничтожные лужи. Юлиана доехала до дома, как черепаха, и ей не сигналил разве что велосипедист. И лишь потому, что у него не было гудка. Но лучше так, чем поцеловаться с первым встречным столбом.

Но вот она паркуется в пустом дворе и опирается на машину, не решаясь подняться наверх. Скользит затуманенным взглядом по темным окнам угловой пятиэтажки. Никак не найти нужный балкон. А зачем идти домой? Кроме вороха воспоминаний в красной коробке ее ничего не ждет. Подумать только, она забыла собственную дочь. Неужели это правда? До сих пор не верится. Будто некто приписывает ей чужую жизнь.

Юлиана вдыхает влажный осенний воздух и ступает на асфальт, по которому разметались потрепанные листья.

– Юлиана Владимировна? – тонкий окрик, больше напоминающий писк мыши, раздается со стороны подъезда.

Юлиана щурится, когда из тени козырька выходит девочка-подросток в рваной джинсовой куртке и синих леггинсах. На шее намотан желтый шарф, и на его фоне смешно смотрится красный нос незнакомки.

– Меня зовут Мария, я из газеты «Рассвет Новограда». Можно взять у вас интервью?

– Подождите, минуточку, – Юлиана еще раз окидывает взглядом худощавую фигурку Марии и копну белобрысых волос. – Хотите сказать, вы – журналист?

– Да, мне двадцать пять, – смущенно признается она и тут же улыбается. – Но выгляжу на десять лет моложе.

Юлиана настороженно подтягивает к груди ремень сумки:

– Откуда вы знаете, где я живу?

Плохое предчувствие не обмануло. Не стоило ей идти домой.

– Я бы хотела, чтобы вы прокомментировали трагедию, которая произошла с четой Никольских, – Мария нагло игнорирует вопрос.

– Много хотите, – отрезает Юлиана и пытается пройти мимо, но прыткая журналистка заступает ей дорогу.

– Ну, пожалуйста, всего пару слов! Мне известно, что вы были их лечащим врачом, – и она сует ей в лицо смартфон с включенным диктофоном.

– У вас ошибочные сведения, – едко замечает Юлиана.

А в висках стучит: одна маленькая статья принесла такой вред. Если бы сын Никольских не раскрыл имя Юлианы, сейчас ее бы не осаждали подобные кадры. Но он был вправе это сделать, его никто не осудит. А вот ее осудят, и поделом.

– Пустите, – Юлиана обходит Марию стороной, но она скачет рядом и тараторит в смартфон быстрее пулемета:

– Вы были психотерапевтом Алексея и Веры Никольских. Они пытались спасти свой брак. Какие методы лечения вы применяли к ним? Вы знали, что Вера страдала шизофренией? Могло ли ваше лечение обострить симптомы? Что вы почувствовали, когда узнали о том, что Вера Никольская зарезала мужа, а сама попала в психушку?

– Сгиньте! – рычит Юлиана и выбрасывает руку, стараясь выбить у Марии смартфон. Та уворачивается, но неуклюжая оплеуха прилетает ей в лицо.

Секунду они молча смотрят друг на друга.

О, Господи, она ударила человека? И это Юлиана, которая всегда гордилась спокойствием и уравновешенностью? Черт возьми, что с ней творится?

– Простите…

В груди становится тесно. Мария озадаченно потирает щеку и выключает мобильный.

– Вы ведь не ответите ни на один вопрос, – то ли утверждая, то ли спрашивая, произносит она. В звонком голосе слышатся нотки раздражения.

– А с чего вы взяли, что я буду разговорчивой?

Усталость подминает под себя остатки злости, и Юлиана разглядывает Марию уже без прежнего гнева.

– Мне так сказали, – она пожимает плечами и вытаскивает из нагрудного кармана разноцветную визитку. – Мало ли, измените свое решение.

– Кто сказал? – Юлиана на автомате сжимает визитку, однако Мария словно не слышит.

Она отворачивается и делает шаг, но Юлиана хватает ее за плечо:

– Кто вам рассказал про меня?

Мария раздраженно сбрасывает руку и бросает на Юлиану колкий взгляд:

– Секретная информация. Позвоните, когда захотите облегчить совесть, – и она быстро шагает прочь, ссутулившись под холодными порывами ветра.

– Черт возьми!

Юлиана забегает внутрь подъезда и прижимается спиной к стене.

– Что за дичь творится?!

Звонок мобильного пугает до чертиков, и от неожиданности Юлиана прикусывает язык и вместо «алло» невнятно мычит в трубку.

– Юлиана? – Евгений произносит ее имя с таким беспокойством, что становится тошно. – Мне звонила Инесса. С тобой все в порядке?

– Да, – коротко отзывается она.

В нерешительности разглядывает визитку Марии – рассказать или нет? – но в итоге молча засовывает ее в сумку.

– Ты уверена? Она сказала, ты потеряла сознание.

– Сейчас я точно не в том состоянии, чтобы это обсуждать.

Подъем по лестнице оказывается невероятно тяжелым. Все проблемы сгрудились у Юлианы на плечах и теперь давят вниз, вынуждая ее сопротивляться не только гравитации.

– Ты уверена…

– Не будь назойливым психотерапевтом, который начинает беседу с вопроса: «Вы хотите об этом поговорить?» – ехидничает Юлиана.

– Ну, если ты еще способна шутить, значит, все не так плохо. Когда захочешь об этом поговорить, – с нажимом проговаривает Евгений. – Ты знаешь, где мой кабинет. И жду тебя завтра на работу.

В мобильном слышатся короткие гудки. Вот так из заботливого друга и бывшего любовника, Евгений превратился в начальника-сухаря.

Юлиана фыркает и с облегчением вваливается в квартиру. Скидывает на пол пальто, поверх него летит сумка. Шаг – и один ботильон с глухим ударом падает на паркет. Второй шаг – и его напарник падает рядом. Юлиана проходит в пустую комнату с эркером и оглядывает обои.

– Значит, здесь была детская комната? – хрипло смеется она. – Ну, ну.

Подходит к стене и хватает за край обоев, где они внахлест заходят друг на друга. С треском отрывает неровный кусок и так и замирает с ним в руках, не зная, плакать ей или кричать.

Под белыми обоями кроются розовые пони. Их улыбки точно приснятся Юлиане в ночном кошмаре.

Часть 4

Январь, 2019 год.  Аудиозапись сеанса с Верой Никольской.

– Расскажите, что именно беспокоит вас в ваших отношениях с мужем?

– Он слишком хороший, —пауза. – Иногда хочется, чтобы он накричал на меня, ведь порой я веду себя ужасно. 

– В чем это выражается?

– Мое поведение?

– Да.

– Ну… – долгая пауза. – Я могу разбить вазу. Просто потому, что мне так захотелось. Недавно я разбила фарфоровый сервиз, который нам подарили еще на свадьбу. Мне нравится звук бьющегося стекла. В этом звоне очень многое можно расслышать…

– А почему вы его разбили? Вы злились на Алексея, он что-то сделал?

– Нет, нет. Я же говорю… Мне просто захотелось. И ему бы разозлиться, а он обнял меня и стал убаюкивать, как младенца. Это раздражает.

– Вы раньше били посуду?

– Нет. 

– А что изменилось? Это стало происходить после какого-то события? Возможно, вы пережили стресс?

– Нет. 

Длительная пауза, в течение которой слышится тяжелое дыхание Веры.

– Ничего не изменилось. Раньше я сдерживалась. А теперь нет.

– А что заставляло вас сдерживаться?

– Хм… Дайте подумать… Ребенок, условности, родители. Не хотелось, чтобы они видели, какая я настоящая. А потом сын вырос. Родителей не стало. Я постарела. Жизнь уходит, и я устала притворяться. 

– Вам всего лишь сорок лет. Думаю, рано говорить о старости. 

– Это только видимость. На самом деле я – дряхлая старуха. Порой мне кажется, что я безумно устала от жизни. И возможно, с ней стоит расстаться.

– Вас посещают мысли о суициде?

Глубокий вздох:

– Сложно сказать. Но в такие моменты мне хочется бить, крушить, ломать все вокруг.

– И эта разрушительная сила распространяется на ваш брак. Скажите, а раньше вы обращались к помощи квалифицированного специалиста?

– Нет, Юлиана. Вы – первая.

– Понятно. Чего вы хотите от вашего брака? Ваше поведение стало провокационным, вы ждете, когда Алексей не выдержит и даст волю чувствам, накричит, возможно, ударит вас. Словом, перестанет вести себя «хорошо». Предположим, это уже произошло. Что вы станете делать дальше? Вы успокоитесь, сможете жить дальше?

Невероятно долгая пауза.

– Вряд ли.

– Тогда ваш вариант.

– Ну…

– Смелее.

– Чисто гипотетически?

– Разумеется. Мы не допустим, чтобы это случилось на самом деле.

– Ну, если чисто гипотетически… Тогда у меня появился бы повод его убить.

***

Свидетельство о рождении.

Свидетельство о смерти.

Везде одно и то же имя. Евсеева Зоя Ильинична. Ей едва исполнилось два года, когда произошла автокатастрофа.

Юлиана поправляет указательным пальцем одну из фотографий, которые она разложила на столе ровным рядами. Сладкая видимость контроля над происходящим. Но каждый снимок вызывает в ней бурю эмоций. Эту бурю можно усмирить лишь транквилизаторами. И то, если вколоть их прямо в вену. А так никакой горький кофе не способен унять расшатанные нервы.

Юлиана обхватывает кружку руками, на дне которой осталась черная жижа. Пятая по счету за этот вечер, и каждый раз гадание на кофейной гуще заканчивается одинаково. Юлиана предсказывает себе томительное будущее, полное неясности и страхов.

Она окидывает кухню взглядом, но не может сосредоточиться на мелочах. Все как в тумане. Неужели она варила на этой старомодной газовой плите с позолоченными вентилями кашу для ребенка? А здесь, под винтажной картиной с молоденькой вертихвосткой из двадцатых – стоял детский стульчик? Интересно, Илья избавился от всех детских вещей, когда она потеряла память? Оставил лишь эти фотографии да куклу. Видимо, ту самую, которая была с Зоей во время аварии. Но зачем?

Юлиана прижимает мягкую игрушку к лицу и вдыхает. Но ничего не чувствует. Почему она смотрит на столь явно дорогую сердцу вещь и ничего не испытывает? Со вздохом кладет ее обратно в коробку.

Да. Илья тщательно замел следы. Даже красная коробка из-под обуви. Юлиана ведь так редко заходила в его темную комнату из-за клаустрофобии. Один шанс на миллион, что она наткнулась бы на нее. Но в тот день…

– Может тебе не стоит вспоминать? – хриплый голос Ильи нарушает уединение Юлианы. Он стоит в дверях, зажав под мышкой бутылку вина. – Многие люди продали бы душу за шанс стереть из памяти такое горе. Я, например.

– Для горюющего ты слишком хорошо выглядишь, – то ли с иронией, то ли с недоумением произносит Юлиана.

Илья и правда выглядит первоклассно в сером костюме-тройке, хотя и видно, что он уже не первой свежести.

– Ты многое не замечала, – Илья достает два бокала и разливает красное вино.

Судя по этикетке – дорогое удовольствие, но Юлиана так редко пьет спиртное, что различает его лишь по цветам и крепости. Остальное – букеты вкусов, выдержка, названия марок – для нее все равно, что для балетмейстера инженерные термины.

– Не чокаясь, – он ставит перед ней полный бокал и залпом опустошает свой.

– Лихо. Это кто из нас страдает из-за того, что он ни черта не помнит?

– К сожалению, не я, – с кривой усмешкой выдавливает Илья.

Садится напротив, но избегает смотреть на фотографии, а лицо такое же бледное, как и вчера вечером.

– Евгений звонил. Говорил, ты ходила к гинекологу, и та не оправдала твоих надежд.

– Не хочу об этом думать. Нет ничего хуже, чем когда тебя жалеют чужие люди. Равнодушие скрывают под вымученным состраданием. Хотя она была достаточно искренна… – Юлиана делает глоток вина и медленно перекатывает его по языку. Интересно, какой эффект на нее возымеет спиртное поверх литра крепкого кофе на голодный желудок?

– Хорошо. А о чем ты хочешь поговорить?

– Об аварии, – Юлиана впивается в него взглядом. – Расскажи, как это было? Куда мы ехали? Несмотря на прорву доказательств, я все еще не верю. И не знаю, хочу ли поверить.

– Хорошо, – Илья кивает так серьезно, будто соглашается продать почку. – Закрой глаза и слушай мой голос. Это то, что знаю я. Многое так и осталось неизвестным. Что-то ты забыла, или не хотела вспоминать.

– Ну, что ж… – Юлиана опирается спиной о стену и послушно закрывает глаза. – Добивай меня.

– Был поздний вечер…

Голос Ильи звучит мягко и тихо. С закрытыми глазами он уже не вызывает у нее раздражения и злости. Наоборот. Хочется, чтобы он говорил и говорил, несмотря на то, что с каждым сказанным словом по телу пробегает озноб.

– Мы поругались. Ты все еще не могла прийти в себя после смерти отца. Он так скоропостижно скончался, и в тот день мы ругались с самого утра. Я даже уже не вспомню из-за чего. То я неправильно одел Зою. Потом ты опаздывала на работу… Не знаю. Причин было столько, и они были до такой степени мелочными и несущественными, что противно вспоминать. В общем… Поздним вечером, где-то в одиннадцатом часу, ты собрала Зою и решила отвезти ее к моей маме. Шел дождь….

– К твоей маме? – Юлиана широко раскрывает глаза, вырываясь из гипнотического транса, куда ее ввел монотонным рассказом Илья. – Шутишь? Я уже не помню, когда мы в последний раз с ней общались. Кажется, на нашей свадьбе, – она фыркает.

– Ты утрируешь, – Илья наливает себе еще один бокал. Вина в бутылке остается совсем немного, а Юлиана сделала всего один глоток. – Вы общались, особенно, когда Зоя была жива. Но да, ты права. Ваше общение сводилось к скупому обмену любезностями. Но кроме нее в тот вечер тебе не с кем было оставить дочь.

– А почему я вдруг на ночь глядя решила отвезти… Зою?

Илья отводит глаза и потирает дрожащими пальцами переносицу:

– К концу дня мы разругались так, что Зоя долго плакала и никак не могла успокоиться, – он нервно выдыхает. – И я сказал… сказал…

– Ну же, не томи! – вырывается у Юлианы.

Илья переводит на нее затравленный взгляд:

– Что мне осточертела жизнь с истеричкой, и я лучше найду нормальную женщину, которая будет сидеть дома с ребенком.

От шока Юлиана молчит.

– Грубо, – замечает она. – Черт, допустим. И на чьей машине мы разбились? Но фото явно не мой купер.

– Это была моя машина, потому что твоя была в ремонте.

– Хм, – Юлиана вглядывается в фотографию с аварии.

Она ремонтировала купер? Боже, неужели ее память стерла все подчистую? Жуткие мурашки проскальзывают по запястьям и вверх, добираются до шеи, где окольцовывают холодным прикосновением.

– Но твоя мать живет за городом. Почему я не оставила дочь с тобой? И не уехала сама?

Илья тяжело вздыхает и прячет лицо в ладонях. Невооруженным глазом видно, что он не хочет погружаться в прошлое и буквально заставляет себя нырять туда, каждый раз делая вдох все глубже и глубже.

– Потому что ты на меня обиделась.

– И только?

– Твою мать, Юлиана, – Илья бьет кулаком по столу, едва не опрокидывая бокал с вином. – Я не знаю, что творилось в твоей голове в тот вечер! До сих пор казню себя за то, что позволил увезти Зою, – он порывисто встает со стула и мечется по кухне, не в силах успокоиться.

– Эй, тише, тише.

Юлиана подходит к нему и заключает в объятья. Он прижимается к ней, спрятав лицо у нее на плече. Такой высокий, взрослый мужчина, он вдруг превратился в малыша. Юлиана целует его в шею и вдыхает любимый океанический запах.

– Думаю, на сегодня хватит, – шепчет она, а перед глазами проносится сумасшедший день.

Евгений, гинеколог, журналистка....

– Я могу остаться или снова прогонишь меня?

– Оставайся, – Юлиана слабо улыбается, но, когда Илья пытается ее поцеловать, отворачивается. – Это ведь и твоя квартира.

Она отходит от Ильи и задумчиво смотрит на его сильные руки. Спрятаться бы в них от всего мира. Но недоверие вкупе с растерянностью воздвигает между ними стену.

– Я в душ, – шепчет Юлиана. – Завтра работаю, так что следует привести себя в порядок.

– Так что ты решила? – бросает ей вдогонку Илья. – Будешь ворошить прошлое?

Она замирает в дверном проеме, на мгновение обернувшись:

– А что у меня есть выбор? Я забыла значительную часть жизни, и уже не смогу дальше жить, зная, что нынешняя «я» состоит из фальши.

И впервые Юлиана допускает мысль, что она и правда вытеснила ужасное воспоминание, лишь бы не испытывать боль.

Но ведь это невозможно? 

Тогда почему все вокруг кричат об обратном?

***

Илья допивает вино, в том числе почти нетронутый бокал Юлианы, и, не глядя, закидывает фотографии в коробку.

Дерьмо, полнейшее дерьмо.

Лишь эта мысль вертится в голове. А вот Юлиана такая спокойная, словно это он забыл свою жизнь и пришел к ней на сеанс терапии.

Надо выспаться. Теперь все позади. Самое страшное свершилось.

Илья останавливается возле закрытой двери в пустую комнату, и любопытство толкает внутрь…. Включает свет и застывает на месте. Спокойствие Юлианы вдруг становится ясным. Белые обои, наклеенные поверх детских, порваны в клочья. Кривыми зубьями свисают на пол, превращаясь в злобную усмешку, которая пробирает до дрожи.