Текст книги "Расшатанные люди"

Автор книги: Нана Рай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Часть 5

Однажды у моря… 

– Это тебе, – долговязый парень смущенно протягивает Ангелине сорванную ромашку.

Ангелина подтягивает к себе колени. Голые ступни зарываются в горячий песок. Здесь на берегу моря, где соленый ветер игриво путается в волосах, она чувствует себя по-настоящему свободной. А теперь на ее свободу посягнули. Кажется…

– Где вы нашли цветок?

Ангелина бросает робкий взгляд на свой дом, находящийся в двадцати метрах позади нее. Такой милый и приветливый снаружи. Идеальный образчик лицемерия. И она замечает, как занавески на окнах шевелятся.

– Секрет, – парень улыбается и садится рядом. – Я знаю, что тебя зовут Ангелина. Парни говорили, что к тебе не стоит подходить. А я рискнул.

Слова незнакомца ранят. Ангелина осторожно сжимает ромашку пальцами и прикусывает нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Потому что ты – дочка Кристины Альбертовны. И вы – фанатики.

Честность парня поражает. И в то же время подкупает.

–Все мы – христиане. Просто кто-то верует сильнее, – осторожно поправляет Ангелина, все еще не понимая, как к нему относиться. – А кто ты?

– Олег.

Он улыбается, и передний кривоватый зуб бросается в глаза. Но смотрится мило. Да, вот так его можно описать. Ни красивый, ни страшный, а милый.

– И каково быть отъявленными верующими? – продолжает допытываться он.

Ангелина пожимает плечами:

– Нормально. Но мне не с чем сравнить. Я слышала, что нас называют чокнутыми. Но… это не из-за того, что мы… – она переводит дыхание. – В общем, есть много причин. Но мы вовсе не такие плохие, как все думают.

– Я не верю, что есть плохие люди. Скорее несчастные, – тихо признается Олег, и его признание заставляет Ангелину взглянуть на него внимательней.

– Почему ты подошел ко мне? – вырывается у нее.

Ладони потеют, и одинокая ромашка в руках вянет на глазах. Ангелина устремляет взгляд в бескрайнее море. Так хочется сбежать. Она снова смотрит на дом. Занавески больше не шевелятся, но Ангелина знает, что она там и наблюдает.

– Ты мне нравишься. Я бы подошел раньше, но друзья утверждали, что тебе нельзя разговаривать с чужими.

– Но ведь мы познакомились, а значит мы больше не чужие?

Олег смеется, и Ангелина робко улыбается в ответ. А он действительно милый.

***

Пальцы, сжимающие вилку, нервно дрожат. Щека непроизвольно дергается в ответ. Губы вытягиваются в трубочку, и гримаса тут же искажает лицо. Ангелина ерзает на стуле, и в итоге вилка падает на стол, ударяясь о край пустой тарелки.

– Контролируй себя, – холодно замечает мать.

Ангелина поднимает взгляд и упрямо вскидывает голову:

– А то что? Отстегаешь меня ремнем, как в детстве? – она скрипит зубами. – Рискни, я ведь могу на побои и в суд подать.

Кристина Альбертовна поджимает губы и ставит на стол жаркое. Аромат тушеной свинины с картофелем заставляет желудок урчать. Что ни говори, а мать – превосходная кухарка. Точнее, Кристина Альбертовна. Стоит один раз, пусть мысленно, назвать ее по имени-отчеству, как в следующий раз уже легче. А однажды Ангелина и вовсе перестанет ее как-либо называть.

– Ты утрируешь. Но Бог уже покарал тебя за своеволие. Теперь я бессильна и не смогу тебя защитить.

– Это не Бог меня покарал, а твое эгоистичное желание иметь детей.

– Значит, я виновата в том, что дала тебе жизнь? – мать с грохотом ставит стакан с домашним лимонадом, и прозрачные капли летят на стол. – Ты вся в отца. Перед тем как бросить нас из-за своей похоти, он говорил нечто подобное. Но я благодарна Христу за то, что твой отец ушел. После этого я обрела веру в Бога, и он даровал мне исцеление, – постепенно успокаиваясь, она протирает стол тряпкой в красный цветочек.

Ее любимый узор. На скатерти голубые ромашки, на занавесках синие васильки. И только в спальнях царит монастырский аскетизм.

– Ты стала фанатичкой.

Почему, когда слезы наворачиваются на глаза, кажется, что веки горят?

– Лучше быть здоровой верующей, чем больной атеисткой, – равнодушно роняет Кристина Альбертовна. – Ты должна родить ребенка, пока можешь. Судя по симптомам, тебе недолго осталось.

– Господи, я твоя дочь, а не инкубатор! – Ангелина вскакивает из-за стола, так и не съев ни кусочка. – Тебе что, совсем все равно – умру я или нет?!

– Зачем лить слезы из-за неизбежного? Лучше сделать то, что в наших силах. Если ты родишь мне внука, я выращу его в истинной любви к Богу, и наше проклятие прервется.

Кристина Альбертовна невозмутимо накладывает жаркое в тарелку и принимается есть маленькими кусочками. Чинно промокает уголки губ салфеткой, как будто обсуждает погоду, а не смертельную болезнь, которая досталась Ангелине по наследству.

– Со мной у тебя не вышло, почему ты веришь, что с внуком получится? – фыркает она.

Аппетит пропадает окончательно, и еще недавно урчавший желудок теперь болезненно сжимается.

– Учту свои ошибки, не буду столь мягкотелой.

Ангелина выдерживает черствый взгляд матери.

– Значит, со мной ты была мягкой… Неважно, – она поворачивается к двери, чтобы не видеть холодного, зловещего лица Кристины Альбертовны. – Я умру девственницей, а раз уж я атеистка, то вряд ли Иисус одарит меня непорочным зачатием, – с горьким смешком добавляет она и выбегает из дома.

На море бушует сильный ветер. Он гонит пенистые волны на берег и прибивает мокрый песок к камням. На горизонте синеет небо, и похожая тьма накрывает душу Ангелины. Глубокий вдох наполняет легкие солью и кислородом, от которого кружится голова.

Ангелина кутается в старую шерстяную шаль и идет вдоль берега, не обращая внимания на ледяные брызги. Они орошают ноги до тех пор, пока сандалии не промокают насквозь, а ткань длинного монашеского платья становится невыносимо тяжелой для плеч Ангелины. В пятнадцать лет последнее, о чем хочется думать – это смерть. Ее собственная смерть.

– Лина! – громкий окрик заставляет поднять голову и быстро утереть слезы, которые стали еще солоней из-за морского ветра.

Олег бежит к ней через безлюдный пляж, и его тощая фигура кажется такой забавной в широких джинсах, явно ему больших, и толстовке с капюшоном.

– Я так и знал, что ты обязательно выйдешь гулять в такую погоду! – довольный собой Олег улыбается.

– Почему? – Ангелина сама поражается тому, как тихо и надрывно звучит голос.

Олег тоже замечает ее сдержанность и хмурится:

– Потому что на пляже сейчас пусто. Что-то случилось?

Обыденный вопрос ломает последний стержень, на котором Ангелина держалась. Она с горьким криком закрывает лицо руками, но слезы уже не остановить, они льются, прожигая на лице соленые дорожки. А вслед за ними начинает накрапывать дождь.

– Пойдем, – Олег бережно обнимает ее за плечи, – я знаю одно место, где дают сладкий какао, и где тебя никто не обидит.

Глава 2. Любить нельзя ненавидеть
Часть 1

Звук хлопнувшей двери доносится, словно из другого измерения. Последний час или два, или три – время потеряло четкие границы – Юлиана провела, сидя на полу, перебирая фотографии и вчитываясь в распечатки статей из интернета. Их содержание мало чем различалось и сводилось к одному и тому же: два года назад Юлиана попала в автокатастрофу. Кроме нее в машине была ее двухлетняя дочь. К тому времени, когда полиция прибыла на место ДТП, девочка умерла…

– Юля?

Юлиана нервно дергает головой:

– Не называй меня так.

Она смотрит на Илью, который замер на пороге их спальни, сквозь пелену тумана. Часто моргает, но предметы продолжают расплываться перед глазами. Вдруг чувства обостряются. Юлиана, наконец, замечает, что ее бьет дрожь от холода, ведь она сидит на полу в одном бюстгальтере и брюках.

– Прости.

Илья стаскивает с постели велюровое покрывало и подходит к Юлиане так, словно она дикое животное. Одно неверное движение, и оно набросится на него, выпустив острые когти.

– Что это?

На плечи опускается шершавая ткань. Илья так тщательно расправляет складки, как будто это бальное платье. Затем задерживает на затылке Юлианы тяжелую ладонь.

– Ответишь?

Он лишь тяжело вздыхает:

– То, что ты не должна была найти.

Юлиана вскидывает голову, чувствуя, как холодеют и без того ледяные пальцы. Как сердце неистово бьется, пульсируя в груди.

– Ты издеваешься? – она цепляется за его руку и встает на негнущиеся ноги. – Что это? Откуда эти фотографии? Почему я ничего не помню?!

Она припечатывает к груди Ильи снимок трех людей, трех незнакомцев, пусть даже двое из них когда-то были ей знакомы.

– Юлиана, прошу тебя, успокойся, – его глаза мечутся, а на лбу выступают бисеринки пота. Его лицо сейчас белее извести, почти серого цвета. – Тебе стоит лечь в постель, а завтра я позвоню Евгению Анатольевичу…

– Причем здесь мой директор?!

Юлиана отталкивает Илью и сама чуть не валится на пол. Живот скручивает от тупой боли, от которой она сгибается пополам. Взгляд вновь упирается в распечатки фотографий с места аварии. От машины не осталось и живого места, по ней даже не понятно, что за модель. Зад полностью смят, да и перед мало напоминает капот.

Юлиана всхлипывает и на секунду закрывает глаза. Нужно взять себя в руки. Этого не было. Она ничего не помнит, а значит, этого не было. Надо дышать, главное не забывать дышать. Раз, два, три, четыре… На цифре десять боль в животе отпускает, и Юлиана медленно разгибается.

Только теперь до нее доносятся слова Ильи:

– … я боялся тебя потерять. Если бы не он, ты бы свела счеты с жизнью.

– Евгений? – непонимающе переспрашивает она.

– Да. Именно он вывел тебя из депрессии, а потом… Потом произошло странное. Я не знаю, как это объяснить, но Евгений утверждал, что ты сама вытеснила страшное воспоминание из своей памяти. Причем не только факт аварии, но и… – его голос срывается.

– Но и что?

Юлиана берет Илью за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

– Но и нашу дочь. Зою, – опустошенно добавляет он, словно понимает, после этих слов уже не вернуть прошлой жизни. Ни вымышленной, ни реальной. Ни-ка-кой.

Юлиана отпускает Илью и скидывает покрывало на кровать. На полном автомате она переодевается в элегантный домашний костюм черного цвета, и тот холодным шелком льнет к коже.

Она замерзла не только снаружи, но и внутри. И теперь ей уже не хочется ни тепла, ни прикосновений мужа. Внезапно ее пробирает смех, и Юлиана опирается на комод, пытаясь сдержать истерические смешки, но затем сдается, и сдавленное хихиканье превращается в громогласный хохот.

– Юлиана, тебе надо успокоиться, – голос Ильи звучит раздражающим шумом на заднем фоне. – Хочешь, я заварю тебе ромашку? Тебе не помешает поспать, а утром, когда придешь в себя, мы…

– Придешь в себя? – перебивает его Юлиана. – Я в себе. Абсолютно. А вот чего ты пытаешься добиться этими жалкими манипуляциями – для меня загадка. Думаешь, я такая дура, что забыла о том, что у меня была дочь? Забыла, как я ходила беременная, рожала, воспитывала ее два года, забыла чертову аварию? Илья, я – психотерапевт. Ты пытаешься обвести меня вокруг пальца на моей же территории, – она усмехается. – Не смешно ли?

Каждое ее слово бьет Илью похлеще оплеухи. Даже избей она его по-настоящему, это и то не возымело бы такого эффекта. Он съеживается на глазах. Становится прозрачным, хрупким. Остаются только огромные глаза с лопнувшими сосудами. А в остальном – жалкая тень от ее спортивного и крепкого мужа. Стоит, поджав губы и трясется. Неизвестно от страха или от боли. Да ей и все равно.

– Что ты молчишь? Думаешь, меня проведешь фотошопом? – Юлиана ступает поверх фотографий, и они прилипают к босым ступням. – Где еще доказательства? Видео, свидетельства о рождении и смерти? Господи, да зачем я вообще требую что-то доказывать мне, я ведь еще в своем уме, – Юлиана впивается пальцами в голову.

На смену истерики приходит мигрень. Она расползается от висков к затылку, щемящей болью заглатывая рассудок.

– Документы в коробке, ты еще… – Илья прокашливается, – не до конца просмотрела. Видео нет. Здесь все, что я смог спасти. Остальное, что было на компьютере и смартфонах, ты удалила.

– Спасти? От меня? – Юлиана подходит почти вплотную к Илье. О, этот знакомый океанический аромат, от которого кружится голова. Сейчас от него становится тошно. – Я – всемирное зло, получается?

– Можешь прекратить? Я тоже потерял дочь, но, в отличие от тебя, не свихнулся!

Крик Ильи отрезвляет, и от неожиданности Юлиана чуть не поскальзывается на разбросанных фотографиях. Илья ловит ее и прижимает к своей груди, где рвется на куски его сердце.

– Ты кричала, что начнешь новую жизнь. С чистого листа. Я едва успел спрятать от тебя часть фотографий, потому что ты уничтожила почти все. А на следующий день проснулась счастливая, будто и не было аварии, – тараторит он, словно она отвела ему ровно минуту на признание. – Это произошло примерно через две недели после… трагедии. Евгений предположил, что ты не выдержала горя. Ведь за неделю до этого мы похоронили твоего отца. И лишиться в одно лето, в один миг, двух любимых людей… Не каждый здоровый человек способен это вынести. К тому же… – он резко замолкает.

– К тому же что? – хрипит она.

Слова Ильи едва долетают до ее сознания. Она силится вспомнить, но любая попытка сродни подглядыванию в бездонный колодец. Блики солнца на поверхности, а дальше тьма.

Дети? У нее была дочь? Юлиана не любит детей. И не представляет себя матерью. А почему?

– Полиция ехала очень долго. Водитель, который врезался в вас, погиб на месте. Ночью на той дороге безлюдно. Ты была зажата в машине все время, что ждала помощи, —шепчет Илья. – И не могла помочь Зое. После этого у тебя начались приступы клаустрофобии.

– Что? – Юлиана пытается вырваться, но Илья сильнее зажимает ее в объятиях. – Ты прекрасно знаешь, что клаустрофобия у меня из-за моей матери…

– Ты все выдумала, Юлиана. Ты даже не помнишь, что в пустой комнате была детская. Хотя сама заставила меня выбросить всю мебель и переклеить обои. Я не знаю, что произошло. Это необъяснимо. Но лучше жить с тобой, которая ничего не помнит, чем с той, которая сходила с ума от горя и пыталась повеситься.

Юлиана изворачивается и кусает Илью за ладонь, заставляя его кричать от боли. Она не удерживается на ногах и падает на пол, фотографии разлетаются в стороны.

– Иди на хрен! – орет Юлиана, захлебываясь слезами. – Я прекрасно знаю, что такое вымышленные воспоминания. И сама могу внушить тебе все, что хочешь. Но со мной провернуть такое не получится!

– Прошу тебя, – Илья зажимает кровоточащую руку.

Юлиана даже не поняла, что прокусила его ладонь насквозь. Лишь сейчас она чувствует неприятный металлический привкус, но ей кажется, что этого мало, и она готова разорвать мужа на куски.

– Убирайся! – цедит она сквозь зубы.

Почему ей так больно? Словно у нее и правда умерла дочь, а она все эти годы преспокойно жила в полном неведении.

– Хорошо, – Илья отступает назад. – Я переночую у матери. Вернусь завтра. Только, пожалуйста, не ходи на работу, я все объясню Евгению. Он предупреждал меня, что такое может случиться.

Он уходит в коридор, и слышатся тихие хлопки дверью гардероба.

– Такого бы не случилось, не найди я коробку, – орет ему вслед Юлиана. – Но ты хотел, чтобы я ее нашла! Ты все подстроил! Ненавижу… – от усталости она едва говорит. – Можешь не возвращаться от своей мамаши. Я вас ненавижу! Обоих! И не смей звонить моему начальнику… – но последние слова повисают в гудящей тишине пустой квартиры.

Он ушел, а у нее осталось еще так много вопросов. Однако абсолютно нет сил, нет желания бежать следом за Ильей и пытаться повернуть их разговор в цивилизованное русло. Да и не способна она сейчас вести себя, как адекватный человек. Ее пальцы трясутся и хочется выпить чего покрепче, так чтоб отшибло… память?

Юлиана тихо смеется. Судя по словам Ильи, память у нее уже отшибло. Так отшибло, что она переписала годы своей жизни. Если бы это и правда можно было сделать! Взять видеозапись всех лет, и в специальной программе обрезать, перекроить, удалить лишние кадры, добавить новые. Но такого не существует. Это невозможно, как и то, о чем говорит Илья.

Но ты ведь уже так поступала, Юлиана?

Вкрадчивый голос совести просыпается на задворках сознания.

Ты же влезала в голову к другим людям. А чем твое сознание отличается от их?

Юлиана потирает переносицу и собирает в кучу разлетевшиеся фотографии. Взгляд замирает на том снимке, где она сидит под деревом с девочкой.

– Зоя, – примеряет короткое имя к маленькой незнакомке, и на удивление оно очень хорошо ей подходит. Как Золушке ее туфелька.

Юлиана забрасывает фото в коробку и закрывает крышкой. Не сейчас. Пока что она не способна мыслить здраво, а от головной боли хочется лезть на стену.

Юлиана достает из тумбочки начатую пачку обезболивающих таблеток и закидывает пару в рот. Без воды, одним движением проглатывает их, и молча забирается в кровать. Холодную кровать, такую чужую и пустую без Ильи.

Зачем Юлиана его прогнала? Сейчас ей как никогда нужен близкий человек.

Но ведь он лжет? Или нет? А если да, то зачем?

Юлиана сжимает в объятиях подушку Ильи, вдыхая родной запах, и засыпает с мокрыми от слез щеками.

Часть 2

– Мама, мама…

Тихий шепот проникает в уши.

– Мама, мама…

Юлиана дергает головой, пытаясь прогнать его, но он только усиливается. Надо разлепить глаза, заставить себя вырваться из сна или, скорее, транса, в котором она оказалась. Но ей сложно пошевелить даже пальцем.

– Мам, больно! – детский голос усиливается и криком стоит в голове.

Юлиана оказывается посреди безжизненной дороги. Туманные уличные фонари светят через один, слепящий дождь накрапывает, но с каждой минутой усиливается, ухудшая и без того плохую видимость. Юлиана стоит и не может двинуться с места, будто ее ноги приклеены к асфальту. А навстречу ей мчатся яркие пятна светодиодных фар. И рев мотора накрывает с головой, как цунами, заглатывая в бездонную пропасть.

– Нет!

Юлиана с криком вырывается из сна, и даже ласковые звуки природы, поставленные вместо будильника, вызывают отвращение. Ночная пижама прилипла к мокрому от пота телу. Дрожащими пальцами Юлиана расстегивает пуговицы и подставляет разгоряченную кожу прохладному воздуху. Ее подсознание превратило вчерашний разговор с Ильей в ночной кошмар, заставив метаться в постели долгие часы.

Она пытается выбраться из кровати, но скрученная простыня цепляется за щиколотки. После минутной борьбы все же удается высвободиться и доковылять до ванной комнаты.

Сидя на краю ванны, Юлиана равнодушно смотрит, как набирается вода. Мягкое журчание успокаивает и расслабляет, хотя в голове до сих пор сумятица. Со вчерашнего дня ее слаженная жизнь перевернулась. Сначала злой шутник представился по телефону мертвым Никольским, затем она вскрыла проклятую коробку, поссорилась с мужем… Юлиана упирается затылком в холодную плитку. А если так подумать, все покатилось под откос после той телевизионной передачи.

В обычном ток-шоу, которых пруд пруди, разбирали скандал с одним психотерапевтом. Юлиана смотрела вполглаза, и, насколько поняла, действия врача привели к попыткам суицида у его пациента, но все обошлось. Насколько все было наигранно – неизвестно, однако приглашенные гости вели себя неестественно. А затем, в самом конце, ведущий стал перечислять ужасные трагедии, которые происходили якобы по вине психотерапевтов. И произнес роковые для Юлианы слова: «… почти год назад страшная драма разыгралась в семье Никольских, которые посещали психотерапевтический центр, чтобы спасти свой брак. Жена сошла с ума и зарезала мужа, а сама коротает дни в психбольнице, окончательно потерявшись в своих фантазиях....»

А потом сын Никольских слил журналистам, что именно Юлиана лечила его родителей, и началась осада центра с целью выудить подробности. Неизвестно как, но Евгений сумел их приструнить. И спустя неделю они вроде бы успокоились. Но появились новые активисты, и кажется, из этого ада не вырваться.

Хотя жизнь дала трещину еще раньше, когда Илья впервые не пришел ночевать домой. А ведь, если автокатастрофа не вымысел, два года он жил с мыслью, что их дочь погибла…

…Вода льется через край, намочив штаны Юлианы:

– Черт! – она поспешно выключает кран и спускает лишнее.

Сейчас Юлиана примет ванну, и ей станет легче. Конечно, она не смоет грязь с измученной совести, но станет мыслить здраво, а не считать себя безумной, как Вера… Погружаясь в теплую воду с головой, перед глазами встает бледное лицо жены Никольского. Круги под глазами от недосыпа, и все-таки они остаются прекрасными, темными, но при этом ясными. Черные короткие волосы подстрижены рвано и выглядят неряшливо, как и растянутая вязаная кофта. А еще от Веры пахнет мятой – кремом для рук. Но есть в этом мышином личике без косметики что-то необъяснимое. От чего невозможно оторвать взгляд. А ее муж при личной беседе с Юлианой доверительно делится своим чувственным голосом с французским «р»: моя жена порой слишком импульсивна.

Эта импульсивность стоила ему жизни.

***

Юлиана закидывает в сумочку мобильный телефон и с опаской поглядывает на коробку. Но нет, сейчас у нее нет сил копаться в прошлом. Еще большой вопрос – прошлое ли это?

Она надевает пальто, однако перед самым выходом ее останавливает звонок смартфона.

– Алло? – Юлиана даже не пытается скрыть раздражение.

Да, ночью ей не хватало Ильи. Но сейчас разговаривать с ним, все равно, что слышать лязг ножа о точильный камень.

– Мы можем поговорить? – из-за волнения голос Ильи звучит прерывисто.

– Я опаздываю на работу.

– Юлиана, тебе не стоит никуда идти в твоем состоянии…

– Ты все-таки позвонил Евгению?

– Нет, но лучше тебе остаться дома. Я могу с ним поговорить, он все поймет.

Это что, отчаяние сквозит в его голосе? Юлиана упрямо поджимает губы:

– Не смей. Я сама с ним поговорю. А с тобой… – она сдерживает на языке очередную грубость. – Если хочешь, приезжай вечером. И захвати вина. Бутылки две красного не помешают.

Ответ ее мало интересует. Она и так знает, что он приедет, поэтому сбрасывает вызов и выходит в сырой подъезд. Бетонные ступени отзываются глухим стуком каблуков в ответ на ее шаги и застревают назойливым звуком в ушах. На улице Юлиана невольно замирает при виде снежинок, мечущихся по воздуху под порывами ветра. Снег? В октябре? Еще вчера стояла невообразимая духота.

Холодные капли оседают на губах.

–Снеговик! Снеговик! —звучит в голове звонкий детский голос.

Юлиану передергивает от внезапного отголоска воспоминания. О, нет. Она знает, как устроена память. Увидела фальшивое фото, где они с мужем и неизвестной девочкой в горах, ощутила вкус снега, плюс этот умоляющий голос Ильи и все… Подсознание начинает подготавливать почву для вымышленных воспоминаний. Черта с два она позволит своему разуму себя обмануть!

Приехав в «Санитатем» на такси, она даже не здоровается с Ингой, лишь бросив сухое:

– Для меня привозили ключи от машины?

– Да.

Инга настороженно протягивает брелок от «Мини Купер» Юлиане, и она коротко приказывает:

– Отмени все приемы на сегодня.

– Что? Но…

Ее слова уже не долетают до Юлианы. Даже, если это дурацкий розыгрыш Ильи, она не в состоянии принимать пациентов, когда все мысли заняты… Зоей.

Возле кабинета Евгения Анатольевича она останавливается и некоторое время дышит ровно, словно с опаской, что следующий вдох будет последним. А затем стучится костяшками пальцев.

– Войдите.

Евгений принимал клиентов не так часто, как остальные психотерапевты центра, но все же время от времени проводил сеансы и зарекомендовал себя профессионалом. Правда, порой Юлиане казалось, что те женщины, которые записывались к нему на прием, вовсе не были его пациентками. Однажды она заметила, как у одной из них мелькнул под плащом черный пеньюар. Хотя, кто знает, может, это такой фетиш.

Но кто оспорит работу начальника? Центр принадлежит ему, и правила устанавливает тоже он.

– Надо поговорить, – с порога заявляет Юлиана.

– Удивительно, как это ты не входишь с ноги, – язвит Евгений и отрывает взгляд от кожаной папки, в которой бухгалтер обычно приносит ему отчеты за предыдущий месяц.

– Не то настроение.

Юлиана закрывает за собой двери и садится в комфортное глубокое кресло напротив стола Евгения. Ноги закидывает на пуфик и на минуту прикрывает глаза, пытаясь расслабиться. Вдох и выдох в два раза длиннее. Обычно спокойное дыхание позволяет ей быстро погрузиться в легкий транс и привести мысли в порядок. Но сегодня на голодный желудок, она выпила лишь чашку горького кофе, ее нервы натянуты так же, как и вчера.

– Я отменила все приемы на сегодня, – наконец, отзывается она и открывает глаза.

Все это время Евгений понимающе молчал, хотя вопросительно вздернутые брови и прищуренный взгляд говорили о другом.

– Причина?

– Вчера Илья заявил, что у нас была дочь, – на одном дыхании произносит Юлиана.

Холодное спокойствие на лице Евгения дает трещину. Он поспешно кладет папку на стол, чтобы не выдать себя с головой нервной дрожью, и откидывается в кресле. Пальцами приглаживает усы, а его кадык дергается при каждом глотке.

– Почему он… вдруг так сказал? – медленно уточняет Евгений.

– Я нашла коробку с фотографиями… Он сказал, что я вытеснила дочь из головы. Сказал, что ты лечил меня, и… – Юлиана захлебывается собственными словами.

Она надеялась, что увидит в глазах Евгения чистое недоумение. Надеялась, пока мчалась на работу, что он засмеется ее абсурдному рассказу. А вместо этого он ведет себя так, будто это все правда.

Юлиана сжимает подлокотники кресла, вдруг осознав, что быть пациентом, а не психотерапевтом, не так приятно.

– Пожалуйста, скажи, что он лжет, – вдруг умоляет она, и сама не узнает свой тонкий голос.

– Ты просишь меня обвинить твоего мужа во лжи? – Евгений покачивает головой. – Разве он не единственный, кому ты можешь доверять, Юлиана? У него нет причин лгать. Илья правда любит тебя, хотя и мог спрятать фотографии надежнее, – раздраженно замечает он.

У Юлианы нет слов. Она смотрит на Евгения, как маленькая девочка на чужого дядю, который вдруг представился ее отцом. Отцом, встречи с которым она вовсе не ждала.

– Но я ничего не помню, – шепчет она.

– Ты уверена? – Евгений облокачивается на стол. – Уверена, что ничего не помнишь? А может быть, не хочешь вспоминать? – он вздыхает. – Если честно, Юлиана, когда ты стерла из своей памяти значительный кусок жизни, я был в шоке. Даже хотел исследовать этот феномен, но твой муж был категорически против. Он радовался тому, что ты вновь стала прежней. В знак уважения я не стал настаивать. Все же вы потеряли дочь, Но теперь, раз все вскрылось, я…

– Евгений, я прекрасно знаю, что вытесненных воспоминаний не существует! – Юлиана почти рычит. – Ты еще скажи, что я в детстве подверглась инцесту, но подавила в себе это жуткое воспоминание[1]. К сожалению, наша память не способна на такое. Самое ужасное она запоминает в мелочах!

Она вскакивает с места и мечется по кабинету. Как доказать, как объяснить? Она не сумасшедшая…

– Способна, не способна, – пожимает плечами Евгений. – Эта область еще недостаточно изучена. Каждый день возникают новые прецеденты, которые меняют ход истории.

– Но у меня даже нет отметки в паспорте о детях, – Юлиана взмахивает руками. – Хотя я же восстанавливала паспорт в начале года, после того как у меня украли сумку, – она растерянно замирает на месте, уже не зная, где искать доказательства.

– Отметку необязательно делают в паспорте. Не веришь мужу и мне, сходи к гинекологу. Думаю, они могут определять такие вещи, – Евгений кривит губы. – Ну, сам факт родов.

Элементарное предложение вселяет в Юлиану надежду, и она даже позволяет себе робкую улыбку:

– А что я скажу врачу? Извините, но у меня проблемы с головой, не могли бы вы проверить, рожала я или нет? – из груди вырывается истерический смех, который заканчивается тихими всхлипами.

Евгений с тяжелым вздохом тянется к своему смартфону:

– У меня есть знакомая, Инесса. Она гинеколог. Я ей позвоню и расскажу про твою ситуацию, чтобы она не пугалась твоих вопросов.

– Спасибо, – обессиленно произносит Юлиана и падает в кресло обратно. – Даже не думала, что получу от тебя помощь. Мне казалось, после того, что между нами было…

– Короткий роман шестилетней давности? Умоляю тебя, Юлиана, – он хмыкает. – Возможно, я поступил жестоко, когда пригрозил, что уничтожу твою карьеру, если ты уволишься, но не хотелось упускать ценный кадр. Да, и ты, признайся, еще тешила себя надеждой, что наши отношения возродятся.

Юлиана лишь вздыхает:

– Я уже не берусь утверждать, что помню то время, Женя.

От сокращенного имени он ненадолго застывает, и на его лице проскальзывает тень ностальгии. В нахмуренных бровях, в опущенных уголках губ.

– Я… – он прочищает горло. – Я созвонюсь с Инессой. А ты сделай одолжение: не приставай с расспросами к коллегам. Тем более, что большинство работают здесь недавно. А старожилам я запретил говорить с тобой на эту тему. Еще и повышенный интерес журналистов… Не дай бог, что пронюхают.

Юлиана усмехается и разглядывает красивое лицо Евгения. Когда-то она не могла им налюбоваться.

– Скажи, а если вернуть все вспять, ты бы отпустил меня? – вопрос вырывается так неожиданно, что она сама пугается.

Евгений поднимает на нее взгляд и долго молчит, прежде чем, наконец, ответить:

– Да. Отпустил. А еще лучше бы не знать тебя вовсе.

От его странного ответа на душе появляется тяжесть, и Юлиана сглатывает комок обиды, не в силах продолжать разговор.