Текст книги "Мудрость Хеопса"

Автор книги: Нагиб Махфуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

14

Атмосфера радости царила в доме Бишару. Подтверждением тому были веселые лица Зайи, Нафы и самого смотрителя. Казалось, даже Гамурка чуял приближение чего-то хорошего, нутром ощущая, что ему следует ликовать. Пес с веселым лаем носился по саду, словно пущенная из туго натянутого лука стрела.

Наконец раздался шум, и один из многочисленных слуг восторженно воскликнул:

– Наш молодой господин!

Услышав этот возглас, Зайя побежала к лестнице. Через минуту она оказалась внизу и в конце приемной залы увидела Джедефа в белой униформе и военном головном уборе, сиявшего подобно лучам солнца. Зайя бросилась к сыну, но Гамурка опередил ее. Пес в волнении наскочил на своего хозяина, поставил лапы ему на грудь и громко залаял от радости.

Зайя оттащила пса в сторону и прижала своего дорогого мальчика к сердцу.

– Владыка внял мне! – воскликнула она. – О, как мне недоставало твоих глаз и как я горевала, желая увидеть твое лицо! Мой любимый, ты стал еще красивее, но солнце обожгло твои щеки. О, как ты исхудал, мой дорогой Джедеф!

Нафа, смеясь, тоже приветствовал брата:

– Добро пожаловать, могучий солдат!

Джедеф всем улыбался, а Гамурка восторженно вытанцовывал перед ним, не давая сделать ни шагу. Бишару тепло обнял сына.

– Ты изменился за эти два месяца, – сказал он. – Возмужал. Джедеф, ты пропустил праздник окончания работ на строительстве великой пирамиды, но не переживай по этому поводу, я сам тебе все там покажу, ибо я был, есть и буду ее смотрителем, пока не уйду в отставку. Но почему ты выглядишь таким уставшим, сын мой?

Гладя Гамурку по голове, Джедеф ответил:

– Армейская жизнь сурова, но в школе я многому научился и, кстати, стал отличным наездником! Кормят нас не очень хорошо, так что не растолстеешь, – он засмеялся.

– Да сберегут всех вас боги, сын мой, – сказала Зайя.

– А ты умеешь метать копья и стрелять из лука? – спросил Нафа.

– Нет, – ответил Джедеф. – Первый год мы проводим в игровых тренировках и учимся ездить верхом. На второй год нас научат владеть мечом, кинжалом и копьем. Ну и, конечно, мы учим теоретические предметы: тактику боя, умение маневрировать и прочее. Потом, в следующие два года, мы станем оттачивать мастерство стрельбы из лука, а также изучать историю, а на пятый год будем управлять боевыми колесницами. На последнем году обучения мы до тонкости овладеем военными науками, а заодно посетим все крепости. Кажется, я перечислил все! – улыбнулся Джедеф.

– Сердце подсказывает мне, что ты станешь великим полководцем, Джедеф, – сказал Нафа. – Не забывай, что мы, художники, можем предсказывать будущее людей по чертам их лица.

Джедеф, словно вдруг вспомнив что-то очень важное, поинтересовался:

– А где же Хени?

– Разве ты не знаешь, что он стал жрецом? – ответил вопросом на вопрос Бишару. – Теперь он живет в храме Пта.

Учит там религиозные науки, этику и философию – вдали от шума и суеты мира. Их готовят к жизни, очень похожей на солдатские будни, но будущие властители умов моются два раза днем и дважды ночью. Еще они бреют волосы на голове и на теле, носят одеяния из грубой шерсти и отказываются от употребления в пищу многих продуктов. Они должны выдержать тяжелые испытания, чтобы потом обучать других людей священным тайнам знания. Давайте помолимся богам, дабы они направили Хени на путь истинный, сделав его преданным слугой себе и всем истинно верующим.

– А когда я смогу встретиться с ним? – спросил Джедеф.

– Ты не увидишь брата целых четыре года – четыре года величайших искушений, – с сожалением в голосе сказал Нафа.

Джедеф был очень расстроен этой новостью, между тем, Зайя спросила сына:

– Как часто мы теперь будем встречаться с тобой?

– В первый день каждого месяца нас будут отпускать домой. Если не будет никаких нареканий, – ответил юноша.

Зайя схватилась за сердце, а Нафа рассмеялся.

– Не надо так пугаться, мама! – сказал он. – Давайте решим, как нам провести этот день. Что ты думаешь о прогулке по Нилу?

Зайя воскликнула:

– В месяц кияк?!

– Неужели нашего бравого солдата испугают волны? – поднял бровь Нафа.

– Я не смогу поехать с вами в такую погоду, – возразила Зайя. – Но я не хочу разлучаться с Джедефом ни на миг, поэтому давайте останемся дома. Мне нужно задать ему столько вопросов!

Между тем все они заметили, что беззаботное настроение Джедефа вдруг улетучилось. Он стал говорить скупо, отвечать однозначно. Какая-то непривычная скованность овладела им, и непонятная тяжесть легла на его плечи. Нафа смотрел на него с тайной тревогой и спрашивал себя: «Что происходит с Джедефом? Сначала он был восторжен, затем вдруг стал печален… Возможно, он не ощущал одиночества, когда был поглощен своими армейскими тренировками.

А хочет ли он снова вернуться в казарму?» Но он счел необходимым пояснить встревоженной матери:

– Для Джедефа военная жизнь только начинается. Он пока не привык ко всем ее тяготам. Разумеется, путь этот не легок, но скоро Джедеф забудет о своем унынии, и к нему вернутся привычная радость и добрый нрав. – Решив, что, если Джедеф сходит посмотреть на его картины, это, возможно, пробудит угасшее веселье брата, он предложил: – Эй, отважный солдат, что ты скажешь насчет того, чтобы пойти ко мне в студию и полюбоваться произведениями искусства кисти твоего брата?

Зайя этому предложению воспротивилась:

– Нет! – закричала она. – Сегодня он никуда не пойдет!

Нафа замолчал, но ненадолго. Он достал большой лист папируса и камышовое стило и сказал брату:

– Я нарисую твой портрет в этой прекрасной белой форме и сохраню на память, чтобы взглянуть на него, когда твои плечи и грудь украсят знаки отличия командующего. Ты сиди спокойно, а мама пусть любуется тобой.

Все они провели великолепный день. По этому образцу проходили все последующие побывки Джедефа в начале каждого месяца, которые, казалось, сменяли друг друга в мгновение ока. Опасения Нафы развеялись, поскольку у юноши уже не было перепадов настроения, и он не предавался меланхолии. Он становился все крепче, мускулы налились силой. Джедеф становился все более привлекателен.

В сезон шему, жаркий и сухой, военная школа закрывалась, и это было счастливейшей порой для Зайи и Гамурки. Семья часто ездила в сельскую местность или северную дельту Нила – там мужчины охотились. Бишару стоял между своими сыновьями Нафой и Джедефом. Каждый держал в руках изогнутую палку, пока утка, не подозревая о том, что судьба уготовила для нее, не пролетала над ними. Они старались попасть в птицу, используя всю свою силу и навыки.

Бишару, оказавшись довольно ловким охотником, добывал дичи в два раза больше, чем его сыновья. Он посмеивался над Джедефом:

– Видишь, солдат, насколько хорош в охоте твой отец? Не удивляйся, ибо я когда-то служил офицером в армии царя Снеферу и был там не последним.

Эти охотничьи вылазки были истинным удовольствием, конечно, Бишару сводил Джедефа к пирамиде. Его основной целью было показать сыну свое влияние и власть – пусть он увидит почести, которые оказывали ему солдаты и служащие.

Нафа позвал Джедефа к себе в студию, чтобы показать ему свои работы. Юноша усиленно трудился, надеясь на то, что однажды его пригласят украшать новый дворец кого-либо из знати. Джедефу нравились творения Нафы, особенно свое изображение в белой военной форме, в котором художник прекрасно передал малейшие детали его лица и выражение глаз.

Сейчас Нафа писал портрет архитектора фараона Мирабу. Делая черновой набросок, он сказал Джедефу:

– Ни в одну картину я не вложил столько сил, сколько в эту…

– Ты рисуешь его по памяти? – спросил младший брат.

– Да. Я ведь могу лицезреть прославленного творца только во время народных гуляний и официальных праздников, на которых появляются придворные фараона. Но этого достаточно, чтобы сохранить его образ в моем сердце и душе!

– А что, если ты покажешь архитектору этот портрет, когда закончишь? Уверен, ему понравится и он пригласит тебя украшать какой-нибудь дворец. А, Нафа?

Нафа покачал головой и рассмеялся. «О милый мой брат! Как же ты наивен!» – подумал он.

Закончился еще один год, и Джедеф вновь вернулся в военную школу. Колесо времени продолжало вращаться, а жизнь семейства Бишару текла по своему предопределенному судьбой руслу, неся отца к старости, мать – к зрелости, Хени – к религиозному благочестию, а Нафу – к совершенству в изящных искусствах. Сам Джедеф размашистым шагом шел к превосходному овладению тонкостями военного дела – в школе у него была репутация самого способного ученика за все время ее существования.

15

Джедеф прогуливался по улице Снеферу, а нескончаемый поток прохожих замирал, чтобы полюбоваться на его белую армейскую униформу, высокую, стройную фигуру и изящное, красивое лицо. Он шел к студии Нафы, сына Бишару, имевшего диплом школы изобразительных искусств Хуфу. Молодой человек с интересом прочитал имя на табличке, словно видел ее впервые, и расплылся в улыбке. Войдя в дом, он увидел поглощенного работой брата, который, похоже, и не замечал, что происходило вокруг него. Смеясь, Джедеф окликнул его:

– Мир тебе, о великий создатель рисунков! Нафа обернулся, и на его мечтательном лице отразилось искреннее удивление.

– Джедеф! Какая приятная неожиданность! Как у тебя дела? Домой заходил?

Братья обнялись. Джедеф, усаживаясь на стул, который принес ему художник, сказал:

– Да, заходил, а потом отправился проведать тебя. Ты ведь знаешь, что твой дом для меня просто райский уголок!

Нафа расхохотался. Его лицо сияло от удовольствия.

– Как же я люблю тебя, милый Джедеф! Впрочем, одного не могу понять: разве офицеру, такому как ты, может нравиться мое тихое, идиллическое рабочее место? Куда подевался Джедеф, поклонник сражений и крепостей Пер-Усира и Пирамеса?

– Не изумляйся, Нафа. Я на самом деле солдат, но такой, который любит искусство так же, как мудрость и знания. Вы оба – ты и Хени – пробудили мой мозг и душу, и я не мыслю, как бы жил без ваших уроков!

Нафа был поражен.

– Представь себе, что ты наследник престола нашего царства! Ведь его тоже, прежде чем он займет трон, подготавливают, обучая мудрости, искусству и военному ремеслу… – Помолчав, он продолжил: – Священная проницательность превращает царей Египта в богов – так же как однажды она сделает тебя командующим, которому не будет равных. Поверь мне, брат.

На щеках Джедефа запылал румянец удовольствия. Он улыбнулся:

– Нафа, ты похож на нашу маму… Еще толком не зная, на что я способен, вы приписываете мне все лучшие качества! Смотрите, как бы я не возгордился раньше времени!

Услышав это, художник рассмеялся и не сразу сумел совладать с собой.

Джедеф удивился:

– Что с тобой? Что смешного я сказал?

Молодой человек, все еще хохоча, ответил:

– Я смеюсь, Джедеф, потому что ты сравнил меня с нашей мамой!

– И отчего ты так развеселился? Я просто имел в виду…

– Не нужно объяснений или извинений. Я знаю, что ты хотел сказать, – прервал брата Нафа, – но сегодня ты уже третий, кто сравнил меня с женщиной. Сначала, утром, отец сообщил мне, что я «переменчив, как девица». Потом, всего час назад, жрец Шелба, пока я разговаривал сам с собой, рисуя его портрет, сказал: «Ты, Нафа, находишься во власти чувств, совсем как женщина». И вот приходишь ты и заявляешь, что я похож на нашу мать! Кого же ты сам-то видишь во мне – мужчину или женщину?

Теперь настала очередь Джедефа рассмеяться.

– Конечно, мужчину, Нафа. Но у тебя тонкая натура в сочетании со страстной впечатлительностью. Разве ты не помнишь, как Хени однажды сказал, что художники – представители того пола, который нельзя назвать ни мужским, ни женским?

– Хени считал, что искусство несет в себе что-то от женственности. И все же я считаю, что в плане чувств женщина и художник – абсолютные противоположности, ибо женщина по натуре старается достичь своих целей всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, тогда как у художника нет другой цели, кроме выражения духа вещей, то есть красоты. Красота – это высшая сущность, из которой и происходит гармония окружающего нас мира.

Джедеф снова улыбнулся:

– Думаешь, философствованиями тебе удастся убедить меня в том, что ты настоящий мужчина?

Нафа стал серьезен.

– Нужны другие доказательства? – ответил он. – Хорошо, тогда, наверное, тебе следует знать, что я собираюсь жениться.

– Это правда? – Джедеф был удивлен.

Нафа чуть не захлебнулся от смеха, когда сказал:

– Неужели я так плох, что ты не допускаешь мысли о моей женитьбе?

– Разумеется, нет, Нафа. – ответил Джедеф. – Но я помню, как отец сердился на тебя за то, что ты противник брачных уз.

Нафа положил ладонь на сердце.

– Я влюбился, Джедеф, – признался он. – Влюбился – и так внезапно.

Джедеф – весь внимание – с тревогой переспросил:

– Внезапно?

– Да. Я будто птица, парил в небе, пока стрела не пронзила мое сердце и я не упал.

– Когда это случилось и где?

– Джедеф, в разговоре о любви ты не должен спрашивать о месте и времени!

– Кто она?

Он ответил с почтением, словно произнося имя Изиды:

– Мана, дочь Камади из казначейства.

– И что ты собираешься делать?

– Я женюсь на ней.

Джедеф спросил, будто подумал вслух:

– Значит, так все и происходит?

– И даже быстрее, – сказал Нафа. – Стрела, куда же деваться птице?

Воистину, любовь была удивительной сущностью. Джедеф разбирался в искусстве, учениях древних мудрецов и владении оружием, но любовь оставалась для него загадкой. А как же иначе, ведь ей в одно мгновение удалось сразить его брата! Между тем молодой человек почувствовал, как внутри него разгорелось желание испытать нечто подобное, а душа улетела куда-то в дальние края.

– Счастливая судьба повелела, чтобы я преуспел в жизни как художник, и господин Фани пригласил меня украсить его приемную залу. Некоторые из моих картин оценили в десять золотых, хотя я отказался продать их. Взгляни-ка!

Джедеф повернул голову туда, куда указывал Нафа, и увидел миниатюрное изображение девушки-крестьянки на берегу Нила на фоне заката. Словно пробудившись от красоты этой картины, которая вернула его в реальность из страны грез, юноша медленно подошел к ней и остановился на расстоянии вытянутой руки. Нафа заметил его изумление и был очень доволен собою.

– Видишь, какие на этой картине цвета и тени? Ты только посмотри на Нил, на горизонт! – восклицал он.

– Просто попроси меня смотреть на крестьянку! – прошептал Джедеф.

Разглядывая свое произведение, Нафа сказал:

– Моя кисть увековечила течение Нила, в котором чувствуется великое достоинство и гордость.

Джедеф, не обращая внимания на слова Нафы, шептал:

– О боги… Такое легкое, гибкое тело, стройное и прямое, словно копье!

– Посмотри на поля и на склонившиеся злаки, по которым можно увидеть… – продолжал художник.

Юноша, будто вовсе не слыша брата, бормотал:

– Как великолепно это смуглое лицо. Оно подобно луне!

– … что дует южный ветер! – не унимался Нафа.

– Как прекрасны эти темные глаза! У них такое неземное выражение!

– В этой картине есть не только радость. Обрати внимание на закат! Одним богам известно, каких усилий мне стоило добиться таких оттенков.

Джедеф смотрел на брата с изумлением.

– Она живая. Нафа, я слышу ее шепот. Как ты можешь обитать под одной крышей с ней?

Художник потер руки.

– Я собираюсь выручить за нее десять золотых.

– Эту картину нельзя продавать, – резко сказал Джедеф.

– Почему?

– Потому что она моя, даже если мне придется отдать за нее свою жизнь!

Нафа расхохотался:

– О, пора юности нашей! Ты будто ярко горящий огонь и прыгающее до небес пламя. Ты наделяешь душой камни, цветы и воду. Ты безудержно обожаешь иллюзии и грезы, путаешь мечты с явью…

Джедеф покраснел и замолчал. Нафа сжалился над братом и сказал:

– Приказывай же, о солдат!

– Эту картину нельзя продавать, Нафа, – юноша умоляюще сложил ладони.

Нафа снял миниатюру и подал брату.

– Дорогой Джедеф, она твоя. Можешь любоваться ею сколько захочешь.

Молодой человек нежно взял ее – так, словно это было его собственное сердце, и поблагодарил:

– Спасибо, Нафа!

Довольный художник сел обратно на свой стул, а Джедеф застыл на месте, не сводя взгляд с лица крестьянки. Спустя какое-то время он спросил:

– Как придуманный образ может настолько зачаровывать?

– Это не вымышленное создание, – спокойно ответил Нафа.

Сердце Джедефа чуть не остановилось… Он еле вымолвил:

– Ты хочешь сказать, что эта девушка существует на самом деле?

– Да, – кивнул брат.

– Она… она похожа на ту, что на твоей картине?

– Возможно, в жизни она еще прекраснее.

– Нафа! – вскричал Джедеф. – Ты знаешь ее?

– Видел пару раз на берегу Нила.

– Где?

– К северу от Мемфиса.

– Она всегда ходит туда?

– Девушка приходила после полудня в компании своих сестер. Они сидели, играли или купались, а с заходом солнца исчезали.

– Они все еще приходят туда? – спросил Джедеф.

– Не знаю. Я там не был с тех пор как закончил картину.

Джедеф был потрясен:

– Как же так?

– Я поклоняюсь красоте, но не люблю ее.

Джедеф задал следующий вопрос:

– Где именно ты видел ее?

– К северу от храма Аписа.

– Думаешь, ее можно там встретить?

– И по какой же причине, о офицер, ты все это спрашиваешь?

В глазах Джедефа промелькнуло замешательство, и Нафа спросил:

– Возможно ли, чтобы за одну неделю судьба ранила стрелой любви двух братьев?

Юноша задумчиво рассматривал миниатюру.

– Не забывай о том, что она крестьянка, – напомнил ему брат.

– Для меня эта девушка – богиня, – прошептал в ответ юноша.

– Ах, Джедеф, я был сражен наповал во дворце Камади, – смеясь сказал Нафа, – но боюсь, что тебе придется падать на пол в скромном домике бедняка!

16

В тот день в воздухе витали грезы. В полдень Джедеф, держа у груди прелестный портрет, отправился на берег Нила, нанял лодку и поплыл на север. Он не до конца понимал, что делает, но не мог остановиться. Юноша был околдован и подчинялся лишь зову любви. Он преследовал неведомую ему цель, распаленный страстью, которой был не в силах противостоять. Волшебные чары сразили человека, который не боялся смерти и презирал опасность, и вот он устремился на поиски, ибо не в его обычаях было отступать.

Лодка разрезала волны, подгоняемая течением и силой его рук. Джедеф все время поглядывал на берег реки, высматривая незнакомку. Сначала его взгляду предстали особняки состоятельных семей Мемфиса, чьи мраморные лестницы спускались к самой воде. За ними виднелись бескрайние поля. Затем на небольшом удалении показался сад дворца фараона в городе белых стен. Джедеф вел лодку по средней части реки, чтобы избежать встречи с нильской стражей, и повернул к берегу только возле храма Аписа. Оттуда юноша поспешил на север, где людей можно было увидеть лишь по большим праздникам. Он уже был готов сдаться, но вдруг заметил на берегу группу крестьянских девушек, сидевших свесив босые ноги в воду. Его сердце сильно забилось, уныние исчезло, а в глазах появилась восторженная надежда. Пока он греб к суше, его руки стали еще сильнее; с каждым взмахом весла он поднимал голову и пристально глядел на них. Когда он сумел различить их лица, с его губ слетел легкий вздох, подобный тому, что издает слепой, внезапно узревший свет. Он ощутил радость утопающего, когда ноги его касаются твердой земли, ибо отыскал именно ту девушку, которую так желал. Ту, чей портрет хранился на его груди. Она отдыхала на берегу в окружении своих подруг. Аромат грез витал и здесь. Над рекой спускались голубые сумерки.

Джедеф встал в лодке во весь рост. Чудесная белая униформа, которая сидела на нем как влитая, делая его похожим на изваяние неземного могущества и соблазнительной красоты. Он был словно бог Нила, появившийся из разверзшихся священных волн. Юноша смотрел на лицо крестьянки, преисполненное одновременно чувственности и невинности. Ее взгляд был прикован к красивому юноше. Подруги в изумлении не сводили с нее глаз, не понимая, что произошло, почему она так сияет. Проследив за ее взором, они увидели мужчину в лодке, встревожились и стали надевать сандалии.

Джедеф выпрыгнул на берег, подошел к ним на расстояние вытянутой руки и почтительно обратился к той, ради которой оказался здесь:

– Да ниспошлет тебе владыка добрый вечер, о милая красавица!

Девушка сначала смутилась, но затем, горделиво вскинув головку, ответила, и голос ее оказался мелодичнее пения птиц, летавших над водой:

– Что вам нужно от нас, господин? Лучше следуйте своей дорогой!

Он с укором посмотрел на нее.

– Ты не хочешь приветствовать меня?

Девушка с негодованием отвернулась. Окружавшие ее подруги поддержали ее:

– Мы не ведем разговоры с теми, кого не знаем!

– Вы всегда так недоброжелательно относитесь к путникам? – улыбнулся Джедеф.

Одна из крестьянок резко ответила:

– Вы скорее похожи на помешанного, а не на простого путника!

– Как вы жестоки!

– Если бы вы на самом деле были путешественником, то не пришли бы сюда. Возвращайтесь на юг, в Мемфис, или ступайте на север, а нас оставьте. Мы не разговариваем с теми, с кем не знакомы!

Джедеф пожал плечами и сказал, указывая на прекрасную крестьянку:

– Эта девушка знает меня.

Подруги с изумлением посмотрели на ту, что стала предметом интереса молодого человека.

– Это ложь! – с негодованием воскликнула она.

– Нет, это правда. Мы знакомы уже давно.

– Как ты можешь утверждать это, если я никогда тебя не видела?

– И не хочет видеть! – вмешалась в разговор одна из крестьянок.

Другая поддержала ее:

– Нет никого страшнее солдат, не дающих проходу честным девушкам!

Джедеф не обращал на них ни малейшего внимания, продолжая улыбаться красавице и не сводя с нее глаз.

– Чем больше я на тебя смотрю, тем больше ты заполняешь мою душу…

– Лжец… – еще раз прошептала она, а сама все смотрела на красивого юношу.

– В моих словах нет ни капли лжи, но я с любовью принимаю твой жестокий ответ, из уважения к милому рту, произнесшему его.

– Нет, ты лжец!

– Я же сказал, в моих словах нет ни капли лжи – и вот тому подтверждение, – он опустил руку за пазуху, откуда достал портрет, и спросил: – Смог бы я нарисовать эту картину, если бы мои глаза не узрели воочию, как ты прекрасна?

 
Девушка, подобной которой никогда не видели,
Волосы ее чернее мрака ночи.
Уста ее слаще винограда и фиников.
 

Улыбка ее – словно утренняя заря, – прошептал он стихи, исторгшиеся вдруг из его сердца.

Девушка бросила взгляд на картину и не сумела сдержать восторженного вздоха, смешанного со страхом. На лицах ее подруг отразилось наигранное негодование. Одна из них подошла к юноше и попыталась выхватить рисунок, но он быстро отвел руку в сторону и победоносно улыбнулся.

– Теперь ты видишь, что завладела моим разумом и душой? – спросил он.

– … это нечестно… Значит, ты подглядывал за мною, – на глазах ее блеснули слезы.

– Нет. Просто однажды я проплывал мимо, сразу был очарован тобой, а потом по памяти создал твой портрет.

– Отдай его мне, – попросила девушка.

– Ни за что! Я не расстанусь с ним до конца своей жизни.

– Я вижу, что ты из военной академии, – заметила крестьянка рассердившись. – Берегись – своими дурными манерами ты достоин самого сурового наказания.

– Я готов вытерпеть любые пытки ради одного твоего доброго взгляда, – спокойно промолвил Джедеф.

– Просто невероятно, что ты накликал на себя такое несчастье!

– Да, особенно если учесть, что я больше всего заслуживаю сочувствия.

– Чего же ты хотел добиться, написав свой портрет? – спросила девушка.

– Я пытался исцелить себя от того, что твои глаза сделали со мной. А сейчас хочу, чтобы ты исцелила меня от того, что ты сотворила со мной этой картиной, – сказал молодой человек.

– Я и не предполагала, что когда-либо повстречаю такого нахала.

– А разве я мог предположить, что потеряю свое сердце и разум в одно мгновение?

Тут его перебила другая девушка:

– Ты преследовал нас? Как ты посмел?

Ее поддержала товарка:

– Если ты не оставишь нас в покое, мы позовем на помощь!

Джедеф оглядел пустой берег и тихо сказал незнакомке:

– Я не привык просить, поэтому у меня не очень хорошо получается.

Красавица отвернулась:

– Ты хочешь силой заставить меня слушать твои речи?

– Нет, но я прошу твое сердце смягчиться, а губы – улыбнуться мне…

– А если сердце мое будет непреклонно?

– Может ли такая нежная грудь скрывать в себе камень?

– Только когда передо мной стоит глупец.

– А перед лицом страдающего от любви человека?

Она вскинула голову:

– Тогда мое сердце становится еще жестче.

– Сердце даже самой жестокой девушки подобно кусочку льда: если его коснется теплое дуновение, он растает и обратится в кристальную воду, – возразил Джедеф.

– Эти твои слова, – насмешливо ответила она, – показывают, что ты не настоящий солдат, а девчонка, надевшая армейскую одежду. Возможно, ты украл эту форму, точно так же, как раньше украл мой образ.

Джедеф покраснел.

– Да простит тебя владыка. Я действительно солдат и я завоюю твое сердце, как завоевывал победы на поле боя.

– О каком поле боя ты говоришь? – смеясь, спросила она. – Египет покончил с войнами задолго до того, как искусство военного ремесла снизошло до знакомства с тобой. Ты солдат, который приписывает себе боевые заслуги в мирное время.

Смутившись, Джедеф тем не менее возразил:

– Известно ли тебе, красавица, что в военной школе жизнь ученика сравнима с непрерывным сражением? Конечно, ты об этом не знаешь, поэтому мое сердце прощает тебе дерзость.

Девушка продолжала дерзить:

– Воистину я заслуживаю упрека за то, что до сих пор слушаю речи такого наглеца!

Глаза же ее говорили совсем иное. Она повернулась к подружке и жестом предложила уйти, но юноша, улыбнувшись, встал у нее на пути.

– Интересно, как я могу заслужить твою любовь? – спросил он. – Я очень этого хочу. Скажи мне вот что: ты когда-нибудь плавала по Нилу на лодке?

Перепугавшись за свою подругу, девушки обступили ее, желая защитить от его посягательств.

– Позволь нам уйти. Уже темнеет, – примирительно сказала одна из них.

Джедеф тем не менее не собирался их отпускать. Решив, что им все равно придется защищаться, одна девушка, улучив момент, бросилась на него, словно львица. Потом они все навалились на молодого человека, цепляясь за одежду и удерживая его силой. Он попробовал сопротивляться, но не смог пошевелиться. Та, ради которой он здесь оказался, бежала на другой конец поля, словно спасавшаяся от хищника газель. Джедеф позвал ее, моля о помощи, но потерял равновесие и упал в траву, а остальные девушки не отпускали его, пока не убедились в том, что их подруга благополучно скрылась. Юноша вскочил, обуреваемый гневом и досадой, и побежал туда, где исчезла красавица. Увы, там уже никого не было. Опечалившись, он вернулся в надежде найти ее, когда за нею последуют подруги, но они перехитрили солдата, отказавшись двинуться с места.

– Можешь остаться с нами или уйти – тебе решать, – со смехом сказала одна из них.

– Наверное, солдат, это твое первое поражение, – поддержала другая.

– Битва еще не окончена, – ответил раздосадованный Джедеф. – Я пойду за вами хоть до самых Фив.

Но первая девушка дала понять, что они не отступят:

– А мы заночуем прямо здесь.