Текст книги "Живи, Египет! (сборник)"

Автор книги: Нагиб Махфуз

Соавторы: Махмуд Теймур,Баба Тахир,Ихсан Абдель Куддус,Тауфик аль-Хаким,Яхья ат-Тахир Абдалла,Альфред Фараг,Юсуф ас-Сибаи,Салах эд-Дин Хафиз,Мухаммед Абдель Халим Абдалла,Юсуф Идрис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Яхья Хакки

Родился в Каире в 1905 году, в литературной семье. Его дядя был писателем, брат издавал журнал «Ас-Суфур», в котором печатались рассказы одного из основоположников современной египетской новеллы Мухаммеда Теймура. Получил юридическое образование. Некоторое время работал в прокуратуре, занимался адвокатской практикой, затем поступил на дипломатическую службу и занимал дипломатические посты в Турции, Италии, Франции и Ливии. Выйдя в отставку, работал директором департамента искусств министерства культуры, редактором литературно – общественного журнала «Аль-Магалля».

Начал заниматься литературной деятельностью в 20-е годы. Помимо повестей «Светильник Умм Хашим» и «Сон в руку», Яхьей Хакки написано четыре сборника рассказов, много литературно-критических статей и эссе, а также книга воспоминаний «Дорогие образы» (1971).

Рассказ «Медная кровать» взят из сборника «Антар и Джульетта» (1960).

Медная кровать

Перевод Т. Городниковой

Покупать приданое оказалось для Зейнаб делом утомительным и вместе с тем приятным. Она радовалась и печалилась одновременно. Порой она плакала от умиления и счастья, хотя при этом невольно испытывала угрызения совести, когда видела, как мать надрывается ради того, чтобы собрать деньги на это приданое. Мать позаботилась обо всем: о тазике и о кувшине, о сиденье для ванной и о деревянных сандалиях, не забыла о метелках – их купили две: одну с черенком, другую – без. Порой же Зейнаб плакала от ярости, когда ей, избалованной и капризной, приходилось довольствоваться черствым хлебом.

– Это, доченька, только цветочки. Ягодки еще впереди, – говорила ей мать.

Ей хотелось бы осыпать дочь золотом и драгоценностями, но… видит око, да зуб неймет.

Прежде семья их была среднего достатка, но обеднела после смерти кормильца. Госпожа Адиля не захотела снова выйти замуж, опасаясь, что отчим станет плохо обращаться с ее единственной дочерью. Женщины всего квартала боготворят ее, а мужчины встают и кланяются, когда она проходит мимо. Лицо у нее всегда скрыто покрывалом, которое хранит от чужих взоров тайные ее думы.

Жила она в своем родном городе Даменхуре, тайком, небольшими участками, распродавая пять федданов [6]6
  Феддан – мера земли, равная 0,42 га.


[Закрыть]земли, – все, что у нее осталось. Когда жених ее дочери настаивал, чтобы она переехала с ними в Каир, она подумала про себя, что ей не хотелось бы быть приживалкой, а вслух сказала, что останется в доме, где родилась и вышла замуж. Здесь она и умрет, отсюда проводят ее в последний путь, и носилки с ее телом сами, без посторонней помощи, найдут дорогу к могиле.

– Ну что ты такое говоришь, мама. Если будет на то воля аллаха, я умру за тебя.

– Смерть, дочка, удел всякого в этом мире.

Зейнаб жила, огражденная от забот материнской любовью. Бывало, спит она с матерью в одной постели. Ночью мать обнимет ее, положит головку ненаглядной своей дочурки себе на грудь. О господи, как приятен запах ее кожи! Как чисто дыхание! Никто другой на всем белом свете не может так убаюкать, навеять такой сладкий сон! Зейнаб гордится матерью, которая ни разу не сказала ей дурного слова, ничем не ранила ее душу.

Зейнаб росла сиротой и стала от этого до крайности впечатлительной. Как-то умерла девочка, сидевшая с ней в школе за одной партой. Зейнаб отказывалась идти в школу, если директриса не пересадит ее на другую парту, пускай даже на самую заднюю. В то же время всеобщее внимание, которое она привлекла к себе этим поступком, удручало ее не меньше, чем смерть несчастной одноклассницы.

Любовь к матери превратилась у нее в поклонение, она трепетала от страха за ее здоровье. Но это не помешало ей таскать бедняжку по магазинам, покупая приданое. Когда та изнемогала от жары и у нее распухали ноги, дочери и в голову не приходило спросить бедную старуху, не хочет ли она отдохнуть. В радости, как и в горе, человек становится забывчив.

Зейнаб хотелось купить деревянную кровать, которую она видела в одном мебельном магазине. Ей нравилось, что спинка кровати украшена точно такой же росписью, какая была на платяном шкафу. Получилось бы, будто она купила целый гарнитур, а не кровать и шкаф по отдельности. Она мечтала об этой кровати еще и потому, что к изголовью, слева и справа, приставлялись тумбочки с ящиками. Зейнаб заранее предвкушала, как приятно будет, лежа в постели, протянуть руку и вынуть из ящичка то, что нужно. Это так удобно. Она хочет, чтоб у нее все было «модерновое», ей не нравится засовывать всякую всячину под матрас, как делает мать. Но госпожа Адиля решительно воспротивилась идее дочери. Она сказала:

– Не обольщайся внешним изяществом. Приглядись к тому, что скрыто под этой полированной отделкой, и ты увидишь, что там самое простое дерево. Пройдет год-другой, и оно растрескается. К тому же такая кровать обуза при переезде, да и двигать ее с места на место совсем нелегко. – И еще она внушала дочери: – А заведутся в ней клопы, тогда что будешь делать?

И хотя из глаз Зейнаб ручьем катились слезы, госпожа Адиля купила ей роскошную медную кровать. Не чета современным, никелированным, с гранеными низкими ножками, это была кровать желтой меди в старинном стиле, на высоких ножках-колонках, из которых каждая венчалась тяжелой шишечкой. Спинка кровати была изукрашена орнаментом в виде сплетения больших и малых окружностей, скрепленных меж собой гвоздиками с блестящими шляпками. Спинка эта походила на святыню, к которой стремятся паломники. Такая кровать сразу заметна. Она возвещает о славе былых времен, и всякому ясно, что лишь на ней можно обрести подлинное отдохновение. Когда госпожа Адиля сшила зеленый чехол для Корана, чтобы Зейнаб повесила священную книгу справа на спинку кровати, она сказала дочери:

– Пророк свидетель! Ну куда бы мы повесили ее на той жалкой деревянной кровати?!

Эта кровать стала ложем, на котором Зейнаб провела первую брачную ночь, родила сына, своего первенца, а потом дочь и еще двух близнецов. Правда, выкидыши не в счет, а их тоже было немало!.. И вот прошли долгие годы. Время разрушило медь, подобно тому как оно подтачивает дерево. Отвалились медные шишечки. Ножки кровати стали похожи на старые трубы с рваными краями. Блеск металла померк. Часть колец со спинки отлетела, обнажив гвоздики, которые ощерились, словно клыки, причиняя боль при всяком случайном прикосновении. Но к старым вещам так привязываешься!.. И эта старая кровать, хоть она и стоит теперь растопырясь, как лошадь, справляющая нужду, хоть она и скрипит, когда ложишься или встаешь, хоть она стала калекой и как будто страдает ревматизмом, все же кажется прочной и величественной. Зейнаб с мужем спят на ней, а с ними вместе – младший их отпрыск и еще кто-нибудь из детей, когда захворает. Если же отвернуть край матраса, то там окажется ворох бумаги да разного тряпья и еще деньги на хозяйственные расходы до конца месяца. Что же, яблоко от яблони недалеко падает…

Кровать эта – отрада Зейнаб, прибежище, где она находит успокоение в конце дня: от темна до темна она трудится. И когда ее грузное усталое тело опускается на кровать, она чувствует себя легкой, как перышко, что покоится на мягкой, нежной ладони. Перед сном она расчесывает волосы, повязывает голову платком, и тогда на лице ее, обретающем тихую безмятежность, проступают черты прежней Зейнаб – той стройной девушки, которая спала некогда в материнских объятиях. Ее полные губы по-детски оттопыриваются, усталый взгляд обретает какую-то наивность и смирение. Убаюкивая детей, она обращается к ним с такой нежностью, какой не услышишь в ее голосе днем. А мучительно тяжкими ночами, когда муж ее задерживается дольше обычного, кровать кажется ей слишком просторной. Она ворочается с боку на бок, стараясь заснуть, и представить себе не может, как бы она жила, если б вдруг у нее отняли эту кровать. Навещая свою мать в Даменхуре, она мечтает о своей кровати, которую не заменят даже материнские объятия.

Госпожа Адиля обычно приезжала повидаться с дочерью по праздникам. Как приятны были эти ее приезды! Дети встречали ее радостными криками. А она входила с корзинами, где были лепешки, пирог, крашеные яйца, утка. Приезжая погостить, госпожа Адиля спала на кушетке в прихожей. Она уверяла, что ей там очень удобно, можно вытянуть ноги. И днем приятно бывает вздремнуть. А если случится, что придет какая-нибудь гостья, когда она приляжет, ничего не стоит переложить подушку от изголовья к спинке, и готово, можно прилично встретить пришедшую, усадить ее рядом. На кушетке хватит места и для подноса с завтраком или с чашкой кофе, с обедом или ужином, когда ей трудно бывает встать к столу. Но зачем госпожа Адиля придумывает все эти отговорки?.. Просто она знает, что в доме у Зейнаб одна-единственная кровать, чудесная медная кровать. Нет, не может госпожа Адиля лишить всю семью этой кровати, завладеть ею безраздельно, в то время как дорогим ей людям пришлось бы спать, постелив тюфяки на полу в гостиной или в прихожей.

Во время последнего своего приезда к дочери, на третий день, госпожа Адиля ужинала, сидя на кушетке. Она доедала остатки пирога, который уже зачерствел, намазывая ломтики повидлом. Вскоре она почувствовала, что не может проглотить больше ни кусочка. Быть может, повидло прокисло. Она попросила воды, выпила немного и почти сразу же уснула. А наутро не могла поднять голову с подушки. Зейнаб пощупала ее лоб: он пылал. Госпожа Адиля вымолвила слабым голосом:

Это ничего, просто я малость простыла.

Аспирин, чай с лимоном, бобовый суп… А к вечеру температура подскочила так высоко, что, казалось, от тела больной идет пар! Она с трудом отвечала на вопросы дочери, а порой бормотала что-то вовсе невразумительное.

Немного спустя она впала в забытье. Ее била дрожь, она металась, словно опаленная огнем, словно ей нестерпимо хотелось вскочить и убежать прочь, но какие-то невидимые цепи приковывали ее к месту. Она перекатывалась с боку на бок, голова ее металась по подушке, будто больная совершала зикр [7]7
  Зикр – коллективные моления, заключающиеся главным образом в произнесении хором имени аллаха; при этом молящиеся беспрерывно раскачиваются.


[Закрыть]. Порой она на миг хваталась за грудь и тотчас же бессильно роняла руку. Страдания ее были ужасны. Бледная, растерянная Зейнаб едва сдерживала рыдания. Ей казалось, что мать, несмотря на забытье, сознает все, что происходит с ней и вокруг нее. Уж лучше бы она закричала. Зейнаб легче было бы перенести любой крик, чем молчание горячо любимой матери. Слезы хлынули из глаз Зейнаб, когда она увидела, как мать пытается разорвать ворот платья, словно желая сбросить с себя одежды… И это госпожа Адиля!.. Та, которая всю жизнь прожила, соблюдая строжайшее целомудрие!..

Нужно что-то сделать, нужно перенести ее на кровать. Там ей будет удобно. А то она вот-вот упадет с кушетки. Зейнаб кляла себя за то, что так поздно спохватилась, не устроила мать, как подобает. Но откуда было ей знать, что болезнь постигнет бедняжку так скоро!.. Она, ее муж и дети могут лечь на полу в гостиной, а как только мать поправится, она заберется к ней в кровать, ляжет рядом, положит голову ей на грудь, как бывало когда-то.

– Дай бог! Ах ты, господи! Дай бог! Ах ты, господи!

Зейнаб позвала мужа, и вдвоем они подняли госпожу Адилю, которая содрогалась, словно жертва перед закланием. Они перенесли ее на кровать и уложили там. Сердце Зейнаб сжалось, когда ей почудилось, будто кровать скрипнула на этот раз как-то по-особому, жалобно. Кровать, казалось, была сделана специально для госпожи Адили, как по мерке. Ну вот, теперь все в порядке!.. И то ли спинка кровати, походящая на священную степу, производила такое впечатление, то ли Коран в пыльном зеленом чехле, а может быть, виною тому уханье в ночном мраке совы, которая несколько дней назад улетела из их квартала, а сейчас вдруг снова пожаловала именно в эту ночь, чтобы, словно по уговору, испустить свой роковой крик. Но в комнате, неведомо почему, создавалось ощущение, что кровать с достоинством готовится выполнить свою новую миссию – принять Азраила [8]8
  Азраил – ангел смерти у мусульман.


[Закрыть]и узреть воочию, как отлетит душа, а тело станет постепенно холодеть, пока совершенно не окоченеет; исстрадавшаяся плоть сперва пожелтеет, как воск, потом покроется синими, как индиго, пятнами, и вот распространится отвратительный запах тления, подобный запаху сырой глины, а вскоре запах этот превратится в зловоние, в ни с чем не сравнимый смрад. До сего дня кровать была желанным прибежищем, а теперь она готова стать одром смерти.

На следующий день пришел доктор и сказал, что у больной менингит и ночь предстоит тяжелая: если смерть не наступит до утра, стало быть, кризис миновал. Он мог бы сказать, что больная наверняка умрет до рассвета, но все же впрыснул ей стрептомицин, чтобы успокоить родных, очистить свою совесть и отработать полученные деньги. Не успел он выйти за порог, как больная захрипела, началась агония. А у Зейнаб – как на грех – схватило живот. Это всегда случалось с нею от страха. Так бывало и во время воздушных налетов. Она металась от постели матери к уборной, от уборной к постели. По щекам ее градом катились слезы. Она вытирала их мокрыми ладонями. Все ее существо объял страх. У нее было такое чувство, будто ей вонзили нож в сердце. Она не верила, что мать умрет. Но хрип все усиливался. Казалось, будто тупая пила вгрызается в дерево, твердое, как железо. Зейнаб бродила теперь по дому как безумная, ломая руки. Она была в совершенной растерянности, какой-то внутренний голос нашептывал ей:

«Эта кровать сохранит запах твоей матери. Ты будешь чувствовать его до конца жизни. Сможешь ли ты и впредь спать на кровати, где умерла твоя мать?.. Разве обретешь ты там отдых? Не лучше ли будет ее продать? Но кто ее купит?.. Да и чем заменить это ложе? Как же быть?.. Оставить мать на кровати? Ведь невозможно поверить, что она умрет. Или переложить ее на другое место и тем самым заранее убедить себя в том, что мать умрет!»

Зейнаб не находила себе места от отчаяния, мысли путались в голове. Она не переставала плакать. Веки покраснели, опухли. Перед самым рассветом хрипение умирающей стало прерывистым и слабым. Шаги метавшейся по дому Зейнаб замедлились, и вот она застыла на месте. Потом Зейнаб позвала мужа и попросила помочь ей перенести мать с кровати на тюфяк, который она приготовила в гостиной. Муж удивился:

– Но зачем это? Сейчас ее нельзя трогать.

Про себя Зейнаб воскликнула:

«Глупец! Разве можешь ты жалеть мою мать больше, чем я?..»

А вслух она сказала:

– Не прикасайся ко мне, я поганая…

Как будто кто-то другой говорил ее языком, и ни сама она, ни ее муж не поняли, что означают эти слова.

Они подняли вдвоем тело умирающей и положили его в гостиной на тюфяк. Зейнаб плакала без умолку. Ухватившись за край тюфяка, она причитала:

– О господи, сделай так, чтобы мама выздоровела, сделай, господи!

Любовно и благоговейно закутала она мать большим покрывалом. Насчет покрывала можно не думать, в крайнем случае достанется гробовщику.

Она сидела подле матери. Муж уснул. На рассвете словно какая-то неведомая сила пробудилась в умирающей, и она почти окостеневшими уже руками сбросила тяжелое покрывало. Вот показалась ее правая рука с поднятым указательным пальцем, потом сомкнутые губы, закрытые глаза. Госпожа Адиля хотела умереть, взывая к богу…

* * *

Родственники и соседи в один голос решили, что Зейнаб устроила слишком пышные похороны, словно покойная была не старухой, отжившей свой век, а невестой, которая умерла в день свадьбы. Зейнаб била себя по щекам, яростно, будто мстила врагу, царапала себе лицо ногтями… И странное дело, ее не стали утешать обычными словами: «Довольно убиваться по матери», – а сказали решительно, почти прикрикнули: – Хватит мучить себя!..

Нагиб Махфуз

Родился в 1912 году в Каире, в семье мелкого чиновника. В 1934 году окончил филологический факультет Каирского университета. Много лет работал чиновником в различных министерствах. В 1959 году был назначен директором Государственной организации по развитию кино. В настоящее время занимается исключительно литературной работой.

Начал писательскую деятельность как автор романов из истории Древнего Египта – «Игра судеб» (1939), «Радобис» (1943) «Борьба Фив» (1944). В 1938 году издал также сборник коротких рассказов – «Шепот безумия».

Настоящая известность пришла к Махфузу после появления серии его романов, носящих названия различных кварталов Каира: «Новый Каир», «Хан аль-Халили», «Переулок аль-Мидакк» и трилогии «Междворцовый проезд» – одного из самых значительных произведений современной египетской прозы, законченного Махфузом в 1956 году. Всего Махфузу принадлежит около двадцати романов и шесть сборников рассказов. На русский язык переведены повести Нагиба Махфуза «Вор и собаки» и «Осенние перепела», а также ряд рассказов.

Рассказ «Ребячий рай» взят из сборника «Винная лавка «У черного кота» (1968), рассказ «Фокусник украл тарелку» – из сборника «Под навесом» (1969).

Ребячий рай

Перевод В. Кирпиченко

– Папа…

– Ну что?

– Мы с моей подружкой Надией всегда вместе.

– Это хорошо, детка.

– И в классе, и на переменках, и в столовой.

– Прекрасно. Она такая милая, воспитанная девочка.

– Но на урок закона божия я иду в один класс, а она в другой.

Он взглянул на жену, которая вышивала скатерть, и увидел, что она улыбается. Тогда он сказал, тоже с улыбкой:

– Это ведь только на время урока закона божия.

– А почему так, папа?

– Потому что у тебя одна вера, а у нее – другая.

– Как это?

– Ты мусульманка, а она христианка.

– Почему, папа?

– Ты еще маленькая, поймешь, когда вырастешь.

– Я уже большая.

– Нет, детка, ты еще маленькая.

– А почему я мусульманка?

Нужно было проявить терпение и осторожность, чтобы не подорвать с первого же шага современные методы воспитания.

– У тебя папа мусульманин, мама мусульманка, поэтому и ты мусульманка тоже.

– А Надия?

– У нее папа христианин и мама христианка. Поэтому и она христианка.

– Это оттого, что ее папа носит очки?

– Нет, очки тут ни при чем. Просто ее дедушка тоже был христианин.

Он решил перечислять предков до бесконечности, пока дочери это не прискучит и она не заговорит о другом. Но она спросила:

– А что лучше, быть мусульманкой или христианкой?

Подумав немного, он ответил:

– И то и другое хорошо.

– Но ведь все равно что-то лучше!

– И та и другая религия хороша.

– Может, и мне стать христианкой, чтобы нам с Надией никогда не разлучаться?

– Нет, доченька, это невозможно. Каждый должен сохранять веру своих родителей.

– Но почему?

Воистину, современное воспитание – нелегкая штука!

– Ты не хочешь дождаться, пока вырастешь? – ответил он вопросом.

– Нет, папа.

– Хорошо. А знаешь ты, что такое мода? Так вот, кто следует одной моде, а кто предпочитает другую. Быть мусульманкой – самая последняя мода. Поэтому ты должна оставаться мусульманкой.

– Значит, Надия старомодная?

Будь ты неладна вместе со своей Надией! Видно, он все же допустил ошибку, несмотря на всяческую осторожность. Теперь придется выпутываться.

– Это дело вкуса, но каждый должен исповедовать веру родителей.

– Можно я ей скажу, что она старомодная, а я следую новой моде?

Он поспешно ее перебил:

– Каждая вера хороша. И мусульмане и христиане веруют в бога.

– Но почему они веруют в разных комнатах?

– Потому что каждый верует по-своему.

– Как по-своему?

– Это ты узнаешь в будущем году или еще через год. Сейчас довольно с тебя знать, что мусульмане веруют в бога и христиане тоже веруют в бога.

– А кто такой бог, папа?

Он несколько растерялся. Долго думал. Потом спросил, пытаясь сохранить спокойствие:

– А что говорила про это учительница в школе?

– Она прочитала суру [9]9
  Сура – глава Корана.


[Закрыть]и мы выучили молитву, но я ничего не поняла. Кто такой бог, папа?

Подумав еще, он с улыбкой сказал уклончиво:

– Это творец всего в мире.

– Всего-всего?

– Да, всего-всего.

– А что значит творец?

– Это значит, что он все сделал.

– Как сделал?

– Своей всемогущей волей.

– А где он живет?

– Повсюду в мире.

– А когда мира не было, где он жил?

– Высоко, наверху…

– На небе?

– Да.

– Мне хочется на него посмотреть.

– Это невозможно.

– Даже по телевизору?

– Даже по телевизору.

– И никто его не видел?

– Никто.

– Так почему же ты знаешь, что он наверху?

– Потому что это так и есть.

– А кто первый узнал, что он наверху?

– Пророки.

– Пророки?

– Да, пророк Мухаммед, например.

– А как он это узнал, папа?

– Благодаря своей особой силе.

– У него было очень сильное зрение?

– Да.

– Почему, папа?

– Потому что аллах сделал его таким.

– Но почему все-таки?

Теряя последние остатки терпения, он ответил:

– Потому что он может сделать все, что захочет.

– А какой он?

– Очень могучий, очень сильный, все может.

– Как ты, да, папа?

Он еле сдержал смех.

– Ему нет равных.

– А зачем он живет наверху?

– Земля для него мала. Но он видит все.

Она задумалась ненадолго, потом сказала:

– Но Надия говорит, что он жил на земле.

– Это потому, что он знает все, что происходит на земле, так, словно живет здесь.

– А она говорит, что люди убили его.

– Но он вечно жив и никогда не умирает.

– А Надия говорит, что его убили.

– Нет, малышка, они думали, будто убили его, но он не умер, он жив.

– А дедушка мой тоже жив?

– Нет, дедушка умер.

– Его люди убили?

– Нет, он сам умер.

– Отчего?

– Заболел, оттого и умер.

– А сестренка моя тоже умрет, потому что болеет?

Он нахмурил брови, заметив негодующий жест жены.

– Нет, она выздоровеет, бог даст.

– А дедушка почему умер?

– Он был больной и старенький.

– А ты тоже болел и тоже старенький, почему же ты не умер?

Мать прикрикнула на нее, и девочка, растерявшись, переводила взгляд с матери на отца.

– Мы умрем, когда на то будет воля бога, когда он захочет этого, – нашелся наконец отец.

– А почему он захочет, чтобы мы умерли?

– На все его воля.

– А смерть – это хорошо?

– Нет, детка.

– Так зачем же бог делает нехорошее?

– Раз богу угодно, люди должны умирать.

– Но ты же сам сказал, что это нехорошо.

– Я ошибся, малышка.

– А почему мама рассердилась, когда я сказала, что ты умрешь?

– Потому что бог еще не хочет этого.

– А когда захочет?

– Он посылает нас в этот мир, а потом забирает отсюда.

– Зачем же?

– Чтобы мы здесь делали добро, пока не уйдем.

– А почему бы нам не остаться?

– Если люди не будут покидать землю, им не хватит места.

– А все хорошее мы оставим здесь?

– Мы уйдем в еще более хорошее место.

– Куда?

– Наверх.

– К богу?

– Да.

– И увидим его?

– Да.

– А это хорошо?

– Конечно.

– Потому и нужно, чтоб мы уходили?

– Но мы еще не сделали все добро, на какое способны.

– А дедушка сделал?

– Да.

– А что он сделал?

– Построил дом и посадил сад.

– А мой двоюродный брат Туту что сделал?

Отец в отчаянии бросил взгляд на мать, взывая о помощи. Потом сказал:

– Он тоже построил маленький домик, прежде чем уйти.

– А Лулу, соседский мальчишка, бьет меня и никакого добра не делает.

– Он сорванец.

– И он не умрет?

– Умрет, когда будет угодно богу.

– Хотя он никакого добра не сделал?

– Все умирают. Но кто делал добро, приходит к богу, а кто делал зло, будет гореть в огне.

Она вздохнула, помолчала немного. А он почувствовал, что совершенно измучен. Его беспокоило, правильно ли он отвечал ей. Все эти вопросы подняли тьму сомнений со дна его души. Но тут девочка снова сказала:

– Я хочу быть всегда с Надией.

Он взглянул на нее в недоумении, и она объяснила:

– Даже на уроке закона божия.

Он громко расхохотался. Рассмеялась и мать. Зевая, он проговорил:

– Не думал я, что можно обсуждать такие вопросы с детьми.

Жена отозвалась:

– Когда дочка вырастет, сможешь высказать ей все свои сомнения.

Он быстро обернулся к жене, стараясь понять, всерьез или в шутку сказала она это, но увидел, что она снова занялась вышиванием.