Текст книги "Дурная кровь (СИ)"
Автор книги: Надежда Жирохова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
16
Картер
Мое дыхание спирает. Сердечный ритм спокойствием не отличается. От бессилия я рычу. Смотрю в ее глаза и не вижу ничего. Эта пустота будит во мне что-то звериное. Я внимательно наблюдаю за ней, как хищник за жертвой. Вижу, что она борется со мной, пытается вырваться, но ничего не понимаю. Бешусь из-за того, что Эден к ней прикасался. С ума схожу, стоит представить, как она извивается перед ним. Мозг плавится. Я даже не осознаю, как разрываю на груди ткань, не до конца понимаю, как целую ее кожу. Кусаю, лижу, втягиваю. Оставляю судорожные поцелуи везде, где придётся, клеймлю. Хочется просто взять и пройтись языком по всему телу, кусать, оставлять засосы.
Чтобы знала, что Моя! Вся моя, без остатка!
Больно схватив ее за волосы, я впиваюсь в ее губы, чтобы хоть как-то заглушить собственный мучительный стон. Отрываюсь, смотрю вновь в глаза, сжимаю подбородок.
«НИЧЕГО».
Меня скрутило так, что не вздохнуть, не выдохнуть. Передернуло! Сердце заныло, злость бушевала в каждом движении.
– Отпусти. Я тебя ненавижу!
«Не отпущу, никогда не отпущу. Моя девочка. Моя Тера. Я все исправлю, все верну». Она будет прежней. Я не позволю ей покинуть меня. Только не сейчас, когда я осознал, что натворил. Жизнь без неё походит лишь на бессмысленное существование.
«Она моя. Всегда была моей, и всегда ею будет».
Я целую ее шею, покрываю сплошь поцелуями. Поднимаю голову и окидываю таким голодным и свирепым взглядом, что Тера от испуга пытается свести колени.
– Нет, отстань от меня. Хватит!
А меня уже всего трясёт. В голове пульсируют слова и обрывки фраз: «Моя, сотру все прикосновения. Верну ее и никуда не отпущу»
– Я все исправлю, все будет по-другому, – шепчу, как ненормальный, то и дело повторяя эти слова.
Тера смотрит рассеянно. Пытается вырваться, но я крепко сжимаю ее талию, скорее всего останутся синяки.
Я обезумел.
«Присвоить. Поработить. Заклеймить. Орать во всю глотку -Моя»
Сдираю с ее ног юбку, разрываю кружевную ткань трусиков и прижимаю к своему напряженному члену. Я чувствую, как ее трясёт.
– Мне мало! Всегда тебя мало, – произношу, лихорадочно покрывая вновь поцелуями ее кожу.
Она больше не шевелится, не пытается выбраться. Как будто замкнулась в себе. А я остервенело пытаюсь вырвать наружу мою, прежнюю Теру.
– Давай же, девочка моя, я жду тебя. Тера, милая, очнись, я рядом.
Время потеряло своё значение. Оно просто перестало существовать.
– Давай же, Тера, вернись, – больно прикусил за грудь. Она все так же не шевелилась.
– Бл@дь, давай же, Тера.
Расстегнул ширинку, вытащил наружу окаменевший член, прижал ее лоно к нему. Ноль реакции. На этом моменте рухнуло все! Моя злость окончательно вырвалась наружу. Ярость затмевала разум. Я раздвинул ее бёдра и ворвался в неё, без предупреждения. Слышал, как она вскрикнула, и осатанел.
– Такая узкая, – шептал я, вколачивался в ее плоть, – моя, Тера.
Я рычал в голос, кусал ее губы, слизывал соленые слёзы с ее щек, и не понимал, почему она плачет. Как будто с цепи сорвался. Новая серия хлюпающих ударов приносила блаженство. Я тонул в ней, без попытки выбраться наружу. Упивался ею, ласкал кожу, водил пальцами по лону, но отклика не было. Чем больше она закрывалась, тем сильнее я сходил с ума.
– Тера, дьявол тебя дери!
Похоже мозг у меня окончательно атрофировался. Оргазм накрыл такой мощной лавиной, что я чуть не отключился. Встряхнул головой и чуть не сдох от картины, что увидел перед собой. Она не всхлипывала. Смотрела прямо вперёд, не моргая, а по щекам градом стекали слёзы.
– Тера, – выдохнул я, – Тера, господи!
Она не откликалась. Я бережно пересадил ее на соседнее кресло. Достал пачку влажных салфеток. Стал судорожно тереть. Она, как не живая.
– Скажи же, черт возьми, что-нибудь! – кричу я, – давай же, накричи на меня. Скажи, какой я муд@к, Тера?
Надеваю на неё сначала трусики, а потом юбку. Снимаю с себя футболку и натягиваю на ее тело. Наверное, это и есть Ад! Сейчас я полностью осознаю, что наделал.
Шок!
Неверие происходящего, и боль в груди мешают дышать. Выхожу на улицу, громко стукнув дверьми, и берусь за голову. Тело пульсирует, вгоняя в агонию. Не выдержав всей этой пытки, я закричал. А потом услышал рёв двигателя и замер. Машина рванула прямиком в озеро. Даже не знаю, как среагировал. Буквально на ходу распахнув дверь, я ввалился в машину. Тера смотрела вперёд и выжимала педаль газа, до упора. Ужас сковал тело. Я пытался дотянуться до руля, но был откинут в сторону. Видел лишь, как она ударилась о руль головою, и кровь потекла из виска. А потом машина рванула с небольшого обрыва и полетела прямиком в озеро ….
17
Щелчок...
Яркий свет бьет в глаза. Ощущение, что я нахожусь в старом фильме. Все такое светлое, даже стены. Шум в ушах напоминает дребезжание и сполохи, на все том же старом ящике, с небольшим выпуклым экраном.
Где я?
– Доченька, милая, очнулась. Очнууулась, – следом протяжный вой.
Грохот дверей. Белые халаты. Мужчина склоняется надо мной, подсвечивая в глаза фонариком и проверяя зрачки.
– Что случилось? – спрашиваю я, но не узнаю свой голос. Он хриплый, как будто я самый заядлый курильщик.
– Ты попала в аварию, деточка. Как себя чувствуешь?
– Замечательно, только голова немного кружится и шум в ушах.
– Это последствия травмы головы.
Я пытаюсь приподняться на руках, но тело как будто одеревенело. Испуганно поднимаю взгляд на доктора.
– Нет… нет ни одной царапины. Руки, ноги целы, лишь сотрясение. Вы очень хорошо отделались.
– Тера, милая, мы чуть с ума все не сошли. Как же ты так?
Я пытаюсь вспомнить аварию, напрягаю свой мозг, но ничего не получается. Пустота. Последнее, что помню, это как сидела на занятии и переписывала конспект.
– Как я попала в аварию?
– А ты совсем не помнишь? – удивлённо переспрашивает доктор.
– Нет. Вообще ничего…
Мама перестаёт плакать и замирает, а доктор задумчиво потирает подбородок.
– Тера, что ты помнишь? – спрашивает доктор.
– Все, я все помню, но аварию нет.
– Ты была с Картером, он сказал, что ты села за руль и не справилась с управлением, – практически кричит мама.
– С кем? – переспрашиваю я, – это имя мне не знакомо.
– Тера, девочка. Посмотри на меня. Ты знаешь, кто я? Ты меня узнаешь? – мама буквально визжит.
– Конечно знаю, я же не идиотка. Ты моя мать, ещё у меня самый замечательный отец и брат, которых я безумно люблю.
– Кто ещё? Кто есть у тебя ещё? Перечисляй всех.
– Мама, успокойся. Я всех помню.
– Тера, перечисляйте, – говорит доктор.
Черт, они меня за дуру держат.
– Подруги есть. Холи, Челси и ещё Иви, но она не совсем подруга. И лучший друг, Эден. Так же Оливер. Ещё перечислять? – хриплю я.
– Да, кто ещё есть?
– Мама, я всех помню, даже гадкого жука, Кинга. Хватит, я не потеряла память, я просто не помню саму аварию.
– Давайте не будем на неё наседать. Девочке нужна передышка.
– Один вопрос, и я отстану, – мама, явно, слишком напряжена.
– Хорошо, один вопрос, – выдохнув, говорит доктор.
Я закатываю глаза в потолок, а головокружение усиливается. Как будто трут наждачной бумагой все извилины.
– Кто наши соседи?
Я перевожу взгляд на мать и, в шоке, замираю. Даже мозг пытаюсь напрячь, но в упор не могу вспомнить, кто наши соседи.
– Мы с ними не знакомы? Я...
– Тера?
– Я не знаю, кто наши соседи.
Опускаюсь на подушку и прислоняю пальцы к вискам.
– Отдохни немного, если что, сбоку кнопка вызова. Что-то захочешь, сразу нажимай.
Доктор ещё что-то говорит, но тяжесть наступает стремительно. Глаза сами по себе закрываются. Я кажется сплю, но голоса никуда не уходят.
– Она спит?
– Да, я ввёл ей снотворное. Организм должен отдыхать.
– Мистер Чарльз, она забыла его. Того, кто портит ее жизнь, и я хочу, чтобы никогда не вспоминала.
Наверное, мне это снится, хочется перевернуться на бок и увидеть другой сон, но я не могу этого сделать.
– Про кого вы говорите?
– Он плохой мальчишка. Я уверена, все, что случилось с моей девочкой, это из-за него. Я каждый день молилась о том, чтобы она вычеркнула его из своей жизни, и он услышал мои молитвы. Пусть так, но, уверяю вас, это к лучшему. Он испоганит ее жизнь, да что говорить, уже чуть ее не убил. Я не хочу, чтобы она вспоминала.
– Если она помнит все, но не помнит лишь одного человека, это значит, что перед ударом головой, Тера старательно уже вычеркнула его из своей жизни. Мозг – это сложная штука, при большом стрессе и не такое случается. Я не могу на сто процентов вам сказать, что память к ней не вернётся, но, если вы хотите, чтобы так все и оставалось, нужно ей о нем не напоминать.
– Я все сделаю, обещаю. Выкину из нашего дома все, что связывало их. Поговорю с ее друзьями, если это поможет.
– Если этот мальчишка постоянно крутится вокруг неё, то его вы убрать не сможете. Он обязательно появится в ее жизни.
– Я что-нибудь придумаю, обещаю.
Дальше мой сон меняется. Я больше не слышу никаких голосов, вижу лишь Эдена. Он залез ко мне в комнату и, подхватив меня за талию, начал кружить по комнате.
– Пойдем в озере купаться, – говорит он.
– Я же не умею плавать, – отвечаю ему, застенчиво улыбаясь.
– Я тебя научу, – отвечает Эден.
Дальше картинка меняется. Эден, смеясь, учит меня плавать, и я неуклюже барахтаюсь в воде.
– Давай же, Тера, ещё разок.
–Ну, Эден, я выдохлась.
Встаю на ноги, пытаясь выбраться на берег, но он не позволяет. Берет меня на руки и несёт на самую глубину.
– Нет, что ты задумал? – кричу, пытаясь вырваться.
– Вот вырастешь, ещё спасибо мне скажешь. Не переживай, я рядом и, если что, вытащу тебя.
А потом он берет и кидает меня в воду. Я гребу руками, вода попадает везде, даже в нос. Страх граничит где-то на уровне подсознания. А затем не замечаю, как выплываю на поверхность, и гребу руками к берегу.
– Получилось, Эден, получилось!
– Ну, я же говорил, что научу тебя плавать…
Часть вторая
18
«Давай прыгнем заново»
Брентвуд – город в округе Уильямсон, штат Теннесси, США.
Картер.
Здесь нет ни одного воспоминания. Они стёрты навечно. Как и в тот день...Говорят, когда приходит смерть, перед глазами мелькают самые важные минуты жизни.
«Один… Два… три…»
Я держусь за большую ветку, руки скользят, а ноги болтаются над уровнем озера. Пот струится по спине и лицу. Но только так я могу хоть на секунду выкинуть из своего тела агрессию. Она давит на грудь, кровь воспламеняется, а обрывки фраз, то и дело, мелькают в голове. Сейчас я пытаюсь оторваться от этих воспоминаний, мыслей, но все бесполезно.
«– На секунду… я поверила, что ты можешь это сделать, – тихо шепчет она мне в грудь, – всего лишь на секунду, Картер».
«-Нет, Картер ты не понимаешь, его ничем не остановить, ты должен это сделать.»
«– Я хочу, чтобы это сделал ты, Картер. Я не собираюсь бегать за тобой, как все твои поклонницы, и лить слезы в подушку. Просто сделай это, черт возьми»!
«четыре… пять … шесть …»
Делаю ещё один рывок, ощущая, как на щеки падают первые капли дождя.
Холодный ветер бьет в лицо, но я лишь крепче перехватываю ветку, готовый вот-вот сорваться вниз.
«Ты должен уехать, Картер. Она счастлива, она не желает больше видеть тебя. Не мучай девочку, если в тебе есть хоть малость тёплых к ней чувств, уезжай».
«Не подходи к моей дочери. Она забыла тебя... Полностью вычеркнула из своей памяти. Хватит кружить вокруг нашего дома. Хватит!»
Горькая улыбка искривляет губы.
Слабачка!
Для неё было проще забыть…
«Семь… восемь… девять...»
«Она с Эденом. Я не хочу, чтобы они тебя увидели. Хватит стоять, как тень, около нашего дома. Они счастливы. Она наконец -то ожила. Неужели ты хочешь снова все испортить?»
Я же сам этого хотел. Просто самолично толкнул ее в объятия Эдена. Скупая слеза стекает по щеке, и в тишине ночи я отчётливо вижу, как Эден выносит ее из дома на руках. Тера смеется, когда он ставит ее на землю, а я больше не дышу. Я, практически, вжимаюсь спиной в стену, но глаз отвести не могу.
«Малышка моя, ты уверена, что мы не простудимся?» «Эден, это всего лишь дождь. Вспомни, мы же с тобой всегда любили гулять в такую погоду»
От этих слов все внутренности скручивает. «Мы любили ... Мы любили... Я и ты … – Хочется закричать, но я сдерживаюсь.
«Десять … одиннадцать… двенадцать…
Сколь раз нужно еще подтянуться, чтоб унять боль?
«Тебя взяли в сборную. Ты должен уехать в Вашингтон. Это новые возможности, Картер. Ты и футбол, вы одно целое. Тебя ждёт большое будущее, мой мальчик.»
«Сынок. Я договорился, ты будешь учиться на архитектора, как и мечтал, только не здесь. Твой тренер сказал, что тренировки и учебу можно совмещать. Я верю в тебя сынок.»
«Тринадцать… четырнадцать … пятнадцать…
Он не сможет любить ее, как я. Не познает ее, как я, не рассмотрит и не увидит ее настоящую. Любимое число шестнадцать. Любимые цветы розы, только на длинной ножке, обязательно с капельками от росы. Любимое время года осень, цвет желтый, я могу до бесконечности перечислять. Наш дом у озера, наше пристанище. Дерево в роще, на котором я когда-то соорудил шалаш. Мы больше туда не заберёмся вместе. Стена за Брентвудом, где написаны наши имена, она символично обвела их сердцем, и рядом написала одно лишь слово «навсегда».
Она никогда не вспомнит…
Никто больше не увидит то, что видел в ней я. Настоящий цвет глаз, истинную улыбку, родинку, совсем незаметную у виска, все, что мне дорого, я буду хранить в себе.
«Шестнадцать».
Слишком символично. Отпускаю руки и лечу прямиком в воду. Она холодная, остужает кровь. Выныриваю на поверхность и плыву к берегу.
– Эй, Картер, ты не заболеешь? – выкрикивает Оливер. – Осень так-то, лето уже позади.
Что он, черт возьми, здесь делает? Оливер еле стоит на ногах, сжимая в руках бутылку виски и, отклоняясь назад, пьёт прямо из горла.
– Будешь?
Я выхожу из воды, стягивая через голову мокрую футболку, и закидываю на плечо.
– Ты что так надрался, Оливер? Каникулы закончились, завтра учебный день.
Он хрипло смеется.
– Это все эта стерва, извела мать ее. Я для неё все, а она нос воротит. Подкаблучник говорит, противно даже рядом со мной находиться. Черт их пойми, этих девчонок. Вот чего ей нужно, Картер? Что я делаю не так?
– Я вижу, ты думать начал, – произношу я, хлопая его по плечу, – ну ладно, не буду мешать, а то это бывает реже, чем солнечное затмение.
Прохожу мимо, собираясь уйти, но Оливер меня окрикивает.
– Картер, вот скажи, ты такой придурок, а девчонки, как москиты на тебя слетаются. Что же это получается, что бы Холи обратила на меня внимание, я должен быть похожим на тебя? Для тебя же они, как конфеты, развернул одну, и надоело. Скажешь не так?
Я хрипло смеюсь, боль в груди не отпускает. Разворачиваюсь, и, подойдя к нему, беру из его рук бутылку и пью прямо из горла. Если бы он знал, что все эти обертки служили для одной лишь цели, забыть одну.
– Проверь подсоединение языка к мозгу, Оливер, – говорю я, – не нужно быть придурком, и походить на кого-то тоже не стоит. Хочешь, дам тебе действительно дельный совет. Просто переключись на кого-то другого и будь самим собой. Ты добряк, таким и оставайся.
– Как переключиться, если я без неё жизни своей не вижу?
– Вот так, Оливер, переступая через себя. Через боль. Пусть она хоть на миг осознает, что это значит, когда твоя вселенная, не она. Тогда и жди результат. Надеюсь, у тебя получится.
– Спасибо, Картер, ты настоящий друг. И прости, что я тебя придурком назвал.
– Вот только соплей мне ещё тут не хватало.
– Завтра в Нэшвилл выдвигаешься? Слышал, ты машину утопил, можешь со мной махнуть?
– Нет, дружище, мне в другую сторону.
19
Нэшвилл– столица штата Теннесси, центр округа Дейвидсон
– Это мое детище. Я хочу, чтобы «Крылья бабочки» оценили по достоинству, – произношу я, прижимая учебники к груди, и продвигаясь в аудиторию.
– Да, я знаю, что для тебя это действительно важно. Я, если честно, очень сильно волнуюсь. Не хотелось бы дополнительную практику проходить в другом городе. Говорят, что на одно место по два студента, – произносит Холи, – если меня на целый месяц отправят в другой город, я с ума сойду.
– Не переживай, не отправят, твой проект неплох. Я бы, конечно, больше уделяла ему времени. Ты последнее время все время пропадаешь черт знает где.
Мы заходим в полупустую аудиторию и занимаем свои места.
– Я не могу сосредоточиться на архитектурных разработках. Оливер завёл себе подругу, понимаешь? Везде с ней, вчера вообще зажимались с ней в углу, а на меня ноль реакции. Это такая у него любовь? Стоит ли вообще парням после такого верить? Я удивлена ее словам, но виду не подаю. Оливер очень хороший парень и по моему мнению, без ума от моей подруги. Не знаю, что у него перемкнуло, но поговорить с ним стоило.
– То есть, ты признаешь, что тебе он нравится? – спрашиваю я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Стоило мне спросить, как дверь открывается, и виновник нашего разговора заходит в аудиторию.
– Привет, Оливер, как дела? – спрашиваю я парня, ткнув Холи в бок.
Он сегодня выглядел, на мой взгляд, очень даже ничего. Высокий, широкоплечий, сильно отросшие и немного вьющиеся волосы спадали на лоб. Нет, он не был красавчиком, в привычном смысле этого слова, но игнорировать его мужественность не было смысла.
– Привет, Тера, – говорит он, едва мазнув по мне взглядом.
На Холи он вообще не смотрит. Я даже в удивлении приоткрываю рот. Вальяжной походкой он минует нас и разваливается на скамье, рядом с Джеком.
– Вот видишь, – шепчет мне Холи, – он игнорирует меня. Как будто я вообще пустое место. Бесит!
– Тихо, я с ним обязательно поговорю. Не может быть, что он за эти полгода потерял к тебе интерес.
Аудитория стремительно заполняется студентами, и я прекращаю наш разговор, полностью погрузившись в свой проект большого пентхауса. Я назвала его «Крылья бабочки». За идею взяла свой детский рисунок, стеклянный потолок, с окнами, в виде крыльев, переливающихся на солнце и радующих глаз. Я над этим проектом работала семь месяцев. Душу в него вложила, и надеялась на то, что мое детище заметят. Эден, конечно, помогал мне как мог, но в последнее время он пропадал на работе. С момента аварии прошёл не малый срок. Все было прекрасно, я жила и наслаждалась жизнью. Правда, отношения с Эденом развивались слишком стремительно. Нас все считали парой, да и я без него не видела себя. Он как будто стал для меня каким-то самым родным парнем на свете. Все было ровно и хорошо, но иногда, оглядываясь по сторонам, я чувствовала, что чего-то не хватает. Как будто картинка не вяжется. Вот он, любимый парень под боком, учёба, друзья, но какая-то пустота в сердце давила на грудь. Как будто я проживаю не свою жизнь, а чужую, а моя где-то осталась позади.
– Так, ребята, все в сборе? – спрашивает профессор Райли. – Сегодня я просил вас предоставить свои проекты. Год подошёл к концу. Осталось лишь пройти практику и написать дипломные работы. Прошу всех тихонько взять свои проекты и переместиться в соседнюю аудиторию. Там уже расположилась комиссия, так же нас посетил сам Гарри Труман. Он выберет себе одного кандидата, лучшего из лучших. Будьте уверены, что если ему понравится ваш проект, то будущее вам гарантировано. Он работает с самыми крупными компаниями, и ищет молодые таланты. Не подведите, я в вас верю.
– Гарри Труман, – шепчет Холи, – ты слышала?
– Слышала, но в Вашингтон на практику я не хочу. Мама с папой будут волноваться, они и так последнее время сами не свои.
– И правильно, нечего там делать! Рядом с домом пройти практику, лучший вариант.
Студенты начали стремительно подниматься со своих мест. Иви, запыхавшуюся и покрасневшую, мы встретили уже в коридоре.
– Проект забыла, пришлось возвращаться. Я все успела?
– Да, ещё не началось.
На самом деле, я чувствовала легкий мандраж от того, что придётся выступить перед целой комиссией. Холи неожиданно споткнулась, и все листы, которые она сжимала в руках, разлетелись по полу. Я негромко ахнула, наблюдая, как кто-то наступил на лист с архитектурой самого здания. А затем обомлела, увидев, что это сделал Оливер.
– Ты что наделал? – воскликнула Холи, и все повернулись в ее сторону.
Оливер, ухмыльнувшись, поднял листок и, взглянув на него, изобразил скучающее выражение лица.
– Это ужасно, можешь сходить с ним в туалет, ему там самое место.
Я не видела лица Холи, но на душе заскребли кошки. Это единственная ее работа и замены, соответственно, не было. Холи могли запросто поставить незачёт. Я судорожно начала собирать в руки листы и, когда, поднявшись, развернулась, чтобы поддержать подругу, ее уже не было.
– Черт, что вообще происходит?
– Тера, пойдём, найдём ее позже. Все равно с этим проектом уже не выступить, – говорит Иви.
Мы заходим в аудиторию, и я цепляюсь взглядом за мужчину, в деловом костюме.
Он восседает в самом центре и неотрывно смотрит в экран своего телефона. А затем поднимает голову и обводит взглядом студентов. Не знаю, мерещится мне это или нет, но его взгляд на мне задерживается чуть дольше.
– Рассаживаемся по местам. – говорит профессор Райли.
Я сажусь рядом с Иви и ощущаю, как мои руки немного подрагивают. Студенты выступали по очереди. Как только мистер Райли произносит очередное имя, я вздрагиваю.
Когда прозвучало мое имя, я замешкалась. Дрожащими пальцами я подняла папку со своего стола и вышла к доске, приказав себе успокоиться. Своего выступления я не помнила. Я просто говорила и говорила, полностью погрузившись в своё детище. Когда-то ещё в детстве мы с Эденом придумали его, но сейчас он не горел им, так как я. Я же все продолжала говорить, демонстрировать. Хлопки, громкие и одиночные, вывели меня из состояния транса. Гарри Труман смотрел прямо мне в глаза, как будто в душу заглядывая, и хлопал в ладоши. Все студенты замерли, а я, улыбнувшись, зашагала на место. Хотела сесть, но грубый голос заставил меня замереть на месте.
– Я ее беру на практику, – говорит мистер Гарри и поднимается с места, – дальше мне тут делать нечего. Приятно оставаться.
Он уходит, даже не посмотрев на меня, а я так и продолжаю стоять, полностью парализованная. Сам Гарри Труман берет меня на стажировку! Я не верю своим ушам.
Чуть позже я нашла Холи, плачущую в туалете. Подруга растирала слёзы по щекам, и я обняла ее за плечи.
– Все будет хорошо, тебе нужно успокоиться и не показывать ему своих слез, – говорю я.
– Я так этого не оставлю. Он получит по заслугам! Это он мне так мстит, я уверена. Я его ненавижу, Тера!
– Я не знаю почему он так себя ведёт, но ты не должна так говорить. Оливер наш друг, и мы отлично знаем, что он не способен на подлость. Я обещаю с ним поговорить.
– Не нужно! Хватит с меня, я сама разберусь, – она вытирает слёзы и, открыв кран, умывает лицо.
– Как все прошло? – спрашивает она, достав бумажное полотенце.
– Меня взял к себе в команду Гарри Труман.
Холи на мгновение замерла, а затем в ее глазах появился испуг. Мне же не мерещится?
– Что такое?
– Тебе нельзя туда, Тера. Отец и мать не позволят.
–О чем ты говоришь? Почему мне нельзя?
Я удивлена тем, как она отреагировала на мою практику.
– Тера, ты должна отказаться. Не спрашивай меня почему, но тебе нельзя в Вашингтон и тем более в команду Трумана.
Я вообще уже не понимаю ничего.
– Ты в своём уме? – спрашиваю я, замечая, как она теряется.
– Он, он ... маньяк, он, к девушкам пристает. Ты не слышала какие о нем ходят слухи? – спрашивает она, выдохнув.
– Нет, ничего такого.
– Ты слишком наивная и дочерчивая. Просто откажись от него, и дело с концом.
.
