Текст книги "Право Света, право Тьмы"
Автор книги: Надежда Первухина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
От архиерея отец Емельян выходил в смятенных чувствах. Доселе совершал он служение свое, не касаясь суровых материй городской политики. Ан вышло иначе – политика сама явилась на порог к мирному иерею и сурово стребовала с него занять подобающую убеждениям позицию.
«Искушений не надо бояться, – думал иерей. – Нельзя без них жизнь прожить. Надо только просить Бога о том, чтоб дал силу выстоять в этом искушении… И как я все же глуп и горд, старый я гриб! Не захотел лица перед прихожанами потерять, принял вызов колдуна, будто воинственный рыцарь! А теперь выходит один стыд – объявить о своем отказе. Что ж, пусть стыд, пусть чернокнижник позлорадствует. Мой стыд – это не стыд всей Церкви…»
С такими думами отец Емельян взошел на порог собственного жилища, где в нетерпении и тревоге ожидала его жена и неугомонная чета Горюшкиных.
– Что ж было, отче? – немедля задал вопрос дьякон.
– Погоди, Арсюша, – мягко укорила дьякона Любовь Николаевна. – Дай ты ему хоть дух перевести да позавтракать. Хотя какой уж завтрак, обедать пора… Милаша, я щец сварила постных, каша гречневая с грибками, будешь?
– Да, надо бы, – рассеянно ответствовал отец Емельян, и по тону его понятно было, как далек сейчас он и от щей и от каши.
Любовь Николаевна и Ольга засуетились, накрыли на стол, притом отец дьякон из солидарности согласился отведать щей. Протоиерей помолился, благословил трапезу и принялся хлебать щи в совершеннейшем молчании. Похлебал минут пять, отложил ложку, глянул смешливо на своих присных:
– Это что же? Так и будете сидеть с похоронным видом, каждую ложку мне в рот глазами провожать? Будто перед казнью меня кормите!
– Да что ты, отец, и как язык у тебя поворачивается такое говорить! – всплеснула руками Любовь Николаевна.
– А ну-ка, дьякон, налегай на кашу! – приказал отец Емельян. – И ты, Олюшка, не церемонься, чай, не к чужим пришла! Любаша, ты тоже не сиди истуканшей каменной, а то мне, на вас глядя, и щи не в щи!
– Да мы вроде сыты… – несмело сказала Ольга.
– Пока со мной не потрапезничаете – слова не вымолвлю, – твердо заявил батюшка.
– Ну разве что на таких условиях… – засмеялся дьякон и примирился с участью есть гречневую кашу.
– А вот еще грузди соленые, – потчевал отец Емельян. – Вкусны неимоверно, хоть и сопливы… Что, Олюшка, хихикаешь? Ну слава Богу, хоть лица у вас посветлели. Видать, с каши. Хорошая каша у моей попадьи уварилась…
После трапезы решили выйти в садик – имелся таковой на заднем дворе протоиерейского домика. Садик тоже был мал, но уютен. Среди, старых яблонь и приземистых вишен-шубинок стоял круглый деревянный столик с облупившимся лаком, два плетеных кресла и тройка стульев с гнутыми венскими спинками – все немодное, постаревшее, но тем не менее до сих пор прочное и уютное. Попадья принесла скатерку, Ольга – поднос с чашками и большим чайником, в котором плескался прохладный зеленый чай с жасмином– любимый батюшкин «десерт». Дьякон Арсений волок арбуз, купленный хозяйкой дома специально для гостей, а гости у протоиерея бывали часто.
– Батюшка, благословите арбуз, – сказала духовному отцу Ольга. Тот перекрестил зеленополосную ягоду, а дьякон, вооружившись ножом, принялся разделывать арбуз на куски. Вокруг стола разлилась сладкая, прохладная свежесть.
– Хо-рош, – одобрительно сказал отец Емельян арбузу. – Рассахарный. Под такой арбуз и разговор будет слаще.
Но заговорил отец Емельян не раньше, чем общими усилиями была съедена половина арбуза.
– Полно тебе, Милаша, не томи! – сказала супругу Любовь Николаевна. – О чем вы с архиереем договаривались? Гневен он был?
– Печален, – ответил отец Емельян и сам затуманился-запечалился. – Попали мы, братие-сестрие, в политику. Всех подробностей обсказывать не стану – на то нет владычнего дозволения. Скажу только одно: должно мне отказаться от поединка с колдуном Танаделем.
– И вы… – напрягся дьякон.
– Откажусь, – сказал отец Емельян.
– Правильно! – обрадовалась Ольга.
– Неправильно! – разгорячился дьякон. – Это же позор! Нас на каждом углу склонять будут, насмехаться-издеваться: поп испугался колдуна! Статью напишут в газету о трусости и малодушии священства! Ведь по вашему поступку, отче, и весь клир осудят!
– Пусть судят, ведь и Иоанна Златоуста судили, – ответил отец Емельян. – И отца Павла Флоренского… А в душе я чист. Потому что знаю причину, по которой мне на этот отказ идти приходится.
– Знаете, а нам не скажете? – жалобно попросила Ольга.
– Любопытна ты, дьяконица, – прицыкнул на супругу дьякон. – Сказано же, тут политика.
– Дело даже не в политике, а в том, что тут чужие тайны, – вздохнул отец Емельян. – И не думаю, чтоб так уж они были всему свету интересны. Главное то, что от поединка я откажусь. Пускай Танадель ищет себе других соперников.
– Все ли ты взвесил? – тихо спросила мужа Любовь Николаевна.
– Тут не я, тут меня взвешивают, – ответил протоиерей. – И, кажется, находят очень легким.
– Господи, – сказала вдруг Ольга страшным голосом и указала на небо. – Что это?!
Все посмотрели вверх. С запада стремительно наползала на небо ужасная туча странного желто-бурого цвета. Туча изредка слюдяно взблескивала под лучами солнца, которое вот-вот собиралась закрыть. И слышался в воздухе гул, неприятный, угрожающий.
– Это похоже на облако пестицидов, – пробормотала Любовь Николаевна, чье детство прошло в совхозе, любившем экспериментировать с химией в помощь сельскому хозяйству. – Но где самолет, который его распыляет?
– Распылять пестициды над городом?! – вскрикнула Ольга. – Смотрите, это же Привокзальный район! А рядом – парк, детские сады, там сейчас дети гуляют! Куда смотрит мэр?!
Туча приближалась, ширилась, расползалась по небу.
– Это не пестициды, – сказал отец Емельян, щурясь. – Это…
Гул стал громче и превратился в стрекот, как от миллионов крыльев…
– Саранча. В дом, скорее! Через минуту она будет здесь!
Все ринулись в дом, принялись захлопывать форточки, окна, подтыкать щели под дверями тряпками. Любовь Николаевна плакала: если муж прав и это саранча, от поповского садика (да и от всех садов местных, от всех газонов и деревьев) останется только воспоминание.
Они приникли к окнам. На улице потемнело, словно кто-то набросил поверх всего черную сетку… и гулко, часто забарабанило по крышам, зашуршало по стеклам!
– Господи! – взвизгнула Ольга, метнулась к мужу, прижалась, дрожа всем телом. – Какая же она мерзкая!
Минуты через две сад и улицу было не узнать– повсюду шевелящимся, буро-зеленым потоком текли полчища саранчи – крупной, наглой и прожорливой. Саранча облепила деревья и кусты, ковром стелилась по траве и сжирала ее без остатка…
– Эх, радио у вас нет, жаль, – сказал отец дьякон. – Послушали бы, что в городе творится. И домой сейчас идти…
– Ни в коем случае! —вскинулась Любовь Николаевна. – Пересидите у нас. Должно же это закончиться.
Ольга спрятала лицо на плече мужа и прошептала:
– Ну за что?!
…А в городе меж тем творился совершеннейший кошмар. Саранча налетела на ничего не подозревающий Щедрый стремительно и повсеместно. Люди с криками ужаса укрывались в домах или ближайших учреждениях, прятали детей; случилось несколько аварий – потрясенные нашествием саранчи водители не справились с управлением; забились канализационные люки; кое-где под тяжестью крылатых полчищ провисли и лопнули провода линий электропередач. Словом, наступила казнь египетская. Натуральным образом.
Мэр бегал по кабинету и грозил подчиненным кулаком:
– Как вы допустили?! Почему недоглядели?! Ответ пришлось держать руководителю группы провидцев:
– Этой тучи не прогнозировалось в ближайшем будущем! Изяслав Радомирович, мы понять не можем, как такое могло случиться! Мы же защиту ставили! На весь сезон от вредных насекомых! И потом, в нашем регионе саранча просто не водится, откуда ее нанесло, ума не приложу!
– Не водится, говоришь?! – переспросил мэр. Задумался. Помрачнел. – Просканируйте эту саранчу. Возьмите пробы. Не наведена ли?
– Тут и сомневаться нечего, – раздался в кабинете мэра новый голос, и дхиан-коган по прозвищу
Звонок обрел видимость. – Саранча имеет ярко выраженный наведенный характер. Ее уровень агрессии к окружающей среде равен… —дхиан-коган замер на секунду, словно проверяя какую-то внутреннюю информацию, – девяноста восьми и трем десятым процента. То есть вслед за деревьями и травой она может приняться и за людей. Это при том что саранча – принципиально растительноядное насекомое…
– Пневму твою за ногу, – растерянно ругнулся мэр. – Это что, конец света? Кто санкционировал? Почему со мной не согласовали?! Стоп. Стоп. Звонок, скажи, это он? Танадель?
– Прямых доказательств нет, – заявил дхиан-коган. – Сами понимаете, на саранче не написано, кто ее послал. Но. судя по уровню этого колдуна… Да, скорее всего, это он. Среди наших таких просто нет, Изяслав Радомирович. Да и кто решился бы на этакое злодейство во время уборочной. Это же преступление уголовное!
– Знаю, – отрывисто бросил мэр. – Но почему саранча? Ради чего это тотальное вторжение? Мы же вроде не трогали этого колдуна. Пока.
– Без понятия, – ответил Звонок. А провидец заскулил:
– Изяслав Радомирович, что делать-то? Ведь сожрала, паскуда крылатая, все зеленые насаждения! Город сейчас как помойная яма, выйти страшно! Могут начаться народные волнения! Станут придираться: это вы, маги, напортачили с экологией! А в декабре ведь выборы… Рейтинг упадет, электорат запсихует…
– Вот что, – решительно сказал мэр. – Давайте этого Танаделя сюда. Любыми силами и средствами – ко мне. И немедленно! Я ему покажу, кто в городе главный!
Однако показать не удалось. Через четверть часа бесплодных поисков, пока в авральном режиме отслеживали ауру новоявленного колдуна (но его так и не обнаружили, словно сквозь землю провалился), Изяслав Радомирович, кряхтя и поминутно ругаясь, приступил к вычерчиванию пентаграммы, после чего начал воскурять мерзкие травки, заклинать своего служебного духа. И все для чего? Для того, чтобы выйти на связь с чернокнижником, отравившим спокойное существование мэра и остальных обитателей города Щедрого!
И вовсе не ожидал Изяслав Радомирович, что, сотворив все положенные заклятия и пассы, он получит этакий унизительный щелчок по носу! А именно: колдун-чернокнижник Танадель на ментальную связь не вышел, вместо себя явил в астрал какого-то замурзанного, но крайне наглого атмана[1]1
Написано верно. – Авт.
[Закрыть], и тот на вопрос Изяслава Радомировича, а где, собственно, сам чародей, прогнусавил противно-инфернально:
– Мой повелитель намерен дать вам аудиенцию сегодня в полночь в кофейне «Терафим». Не опаздывайте и до назначенного срока повелителя не беспокойте.
И исчез, стервец. Мэр просто взвыл от ярости. Так его унизить! Благо подчиненных при свершении заклинаний не было, а то хихикали бы потом за спиной. Они ведь все только и заняты тем, как бы унизить и осмеять того, кто ниже их в оккультном достоинстве. И всегда готовы позлорадствовать по поводу чьей-то магической неудачливости.
Мало того. До назначенного часа встречи с мерзавцем Танаделем мэру вовсе не давали успокоиться и сосредоточиться. И виной тому, конечно, было обрушившееся на город нежданное и ужасное бедствие.
– Машину мне! – протелепатировал мэр младшей секретарше и получил в ответ растерянное:
– Изяслав Радомирович, вам проехать не дадут, возле здания мэрии стихийный митинг! Требуют, чтобы вы вышли к толпе и объяснили ситуацию.
– Так, – поджал губы мэр. – Васса, чтоб тебе век плеромы не видать, быстро анализ ситуации и оптимальный выход из нее! Васса!
– Я уже тут! – испуганно уявилась дхиан-коган Васса.
– Что мне делать?! – рявкнул на Вассу мэр.
– Нужно выйти к народу, – немедленно ответствовала Васса. – Официально заявить, что вы делаете все возможное по ликвидации последствий незарегистрированного акта оккультного воздействия. Укажите виновного, но призовите толпу к конституционной терпимости и запретите самосуд. Задействуйте ауру номер три – «Отец-кормилец». Народ поймет, что вы живете его проблемами и готовы пойти на все, чтоб проблемы ликвидировать. Да, для пущей убедительности можете упомянуть про жидомасонский заговор и сантехников-вредителей.
– А это еще зачем?!
– Народу всегда нужны виноватые, на ком можно отвести душу. Теория жидомасонского заговора – это беспроигрышный вариант. И сантехники-вредители тоже актуально звучит.
– Ладно, – сдался мэр. – Надо идти. Я служу своему народу. К тому же скоро выборы. Маргуся, – обратился мэр к своей старшей секретарше – эта дама была единственной, кто умел толково работать на власть, – подкачай-ка мне харизмы. У тебя это всегда хорошо получается.
Секретарша немедленно принялась за дело. Васса безучастно смотрела, как подопечный ее астральному влиянию мэр наливается харизмой, словно яблоко сорта «богатырь» румяной спелостью.
– Ну, будет, – через минуту сказал мэр, любуясь на себя в волшебное зеркало. Отражение господина Торчкова дышало здоровым, одухотворенным альтруизмом с признаками оптимизма и небольшими вкраплениями хилиастических чаяний. – Я ж всего городской голова, а не президент. Надо быть скромнее. Иначе народ не поймет столь благостного выражения моего лица. Озабоченности надо подбавить. Здравой и серьезной озабоченности.
Маргуся несколькими пассами подбавила озабоченности.
– В самый раз, – похвалил секретаршу мэр. – Вылитый слуга народа. Пойду. Ждет меня многострадальный наш электорат!
– Изяслав Радомирович, – опасливо сказала секретарша, – охрану бы вам…
– Нельзя, Маргуся, – серьезно и печально ответил придавленный харизмой мэр. – Народ не любит намеков на его агрессивность. А секьюрити – это намек. Я подставлю людям свое открытое сердце…
На этой высокой ноте мэр покинул кабинет.
Васса покачала головой:
– Как нахаризмится – дурак дураком! Нужно его сердце народу, как же…
А секретарша язвительно усмехнулась и набрала номер поста охраны:
– Миша, Денис, мэр вышел, проследите, чтоб все было спокойно…
Но предупреждать охрану нужды не было. С того момента как у стеклянных дверей мэрии разливанной лужей заплескался народный митинг, охранники вышли на ступеньки парадного входа и принялись старательно вычерчивать сдерживающие руны. Получалось у них не очень хорошо – мешала негативная аура сердито настроенного электората. Кроме того, площадь и ступеньки перед мэрией были покрыты сплошным, колышущимся, словно волны спелой ржи под ветерком, ковром саранчи. Едва мэр появился перед народом, как площадь взорвалась криками негодования:
– Мэра – долой!
– Спасем город от магического нашествия!
– Даешь народу объективную реальность!
– О чем вы думаете, маги? Вы нас погубите своими экспериментами!
Мэр пробормотал заклятие, усиливающее голос безо всяких мегафонов, и заговорил:
– Дорогие сограждане! Я прежде всего призываю вас к рассудительности и спокойствию!
В ответ на это из митингующей толпы раздались несознательные выкрики насчет того, что спокойствие в нынешней ситуации просто гибельно.
– Мы контролируем ситуацию, – не краснея, соврал мэр. – Мы уже привлекли специальные силы на борьбу с саранчой, и я обещаю вам, что уже к концу этого дня все наладится!
– А как вы вообще могли такое допустить?! – гневно вскричала широкоформатная дама, директор краеведческого музея «Щедровские древности» Евпраксия Герцык. – Где ваша волшебная прозорливость?! Вы оставили город на растерзание ментальному терроризму!
Мэр поморщился. Мадам Герцык была его непреходящей зубной болью. Когда-то она пыталась практиковать как ясновидящая, но потенциал у нее был нулевой, поэтому пришлось перебросить ее на заведование музеем. После этого мадам Герцык не упускала случая отмстить привилегированным оккультистам за непрестижность и малооп-лачиваемость своей должности.
– Сударыня, – с наивозможным терпением обратился к Евпраксии мэр. – Не может быть и речи о терроризме. Мы делаем все необходимое, чтобы ликвидировать последствия… Я, так же как и вы, болею душой за наш город, за людей (и за нелюдей тоже), за демократию! Толпа заколыхалась, выплеснув на ступеньки мэрии, к импровизированной трибуне, плюгавого пожилого «юношу» с острым синеватым носом, мокрыми губами и противной привычкой вечно косить глазами в какое-то прекрасное далеко. В тщедушных ручках «юноша» тискал замусоленный микрофон. Мэр тоскливо сглотнул слюну. Пожилой юноша был не кем иным, как печально известным репортером прожженной радикальной газетенки «Реальный рубеж», отличавшейся крайней одиозностью взглядов и страстью к скандальным, но непроверенным фактам. Имя репортера было Сидор Акашкин, но подписывал он статьи громким псевдонимом Не Любимый За Правду. Впрочем, не любили его вовсе не за правду, а за извращенную страсть к порче чужих репутаций и публицистический произвол. Сидор страдал псориазом, сенной лихорадкой, заиканием, энурезом и клаустрофобией, часто лежал в больницах с переломами той или иной конечности – все это было результатом тех проклятий и наговоров, которые сыпались на Сидора в результате крайнего неприятия его образа действий.
– Гэ-гэ-гэ-гэспэдин мэр! – проверещал Сидор. – Правда ли, что нашествие саранчи на город связано с появлением в Щедром нового могущественного колдуна?
Мэр скис лицом и исподтишка послал в сторону корреспондента заклятие, обеспечивающее реципиенту скорую и неизлечимую диарею. Не помогло. Видимо, у корреспондента-правдолюбца к таким вещам выработался стойкий иммунитет.
– Мы пока не располагаем такими сведениями, – расплывчато ответил Изяслав Радомирович. – Но эту версию мы тоже проверяем. И если выяснится, что такое событие действительно имеет Место, все виновные будут наказаны.
– Еще вопрос! – не унимался корреспондент. – Как представители властей нашего города относятся к тому, что новый колдун вызвал на поединок представителя одной из религиозных конфессий?
– Я оставлю этот вопрос без комментариев, – ответил мэр, но корреспондент был просто сверх всякой меры нахален и настырен:
– Вам придется ответить, гэспэдин мэр! Возможно, что от исхода этого поединка зависит судьба всего нашего города! Что вы намерены предпринять?
Мэр уловил перемену в настроении толпы. Мгновение назад она просто неорганизованно бесновалась, а теперь, стихнув, напряженно ждала ответа.
– Согласно Уставу нашего города, – заговорил мэр, стараясь, чтобы каждое его слово падало в души, как семя в плодородную почву. – Согласно Уставу нашего города, принятому двенадцать лет назад, граждане должны соблюдать идеологическую терпимость. Все, что сверх терпимости, не имеет права на существование. Предлагаю вам самому решить, относится ли поединок между служителем культа и служителем оккультизма к примерам толерантности.
– Значит, вы запретите поединок? – не унимался Сидор Акашкин.
Мэр посмотрел на толпу. Во взоре его сверкали слезы отеческого негодования и смиренного долготерпения.
– Соотечественники! – вскричал мэр. – Дорогие мои земляки! О чем мы с вами думаем? О том ли, что на родных полях идет сейчас благородная битва за урожай? О том ли, что в микрорайоне Крохоборове введен в эксплуатацию новый жилой дом на пятьсот семей? О том ли, что скоро в нашем городе пройдут славные велосипедные гонки на кубок капища бога Мукузы? Нет! Наши мысли заняты пустыми, никчемными и непроверенными сведениями о том, что какой-то колдун вызвал на поединок какого-то попа! Не о том думаете, дорогие мои земляки! Хотя, – тут мэр приостановил резвый бег своей речи, чтобы перевести дух и дать людям почувствовать их неразумность, – я знаю, из какого источника проистекают эти нелепые слухи! Пусть болтуны и изолгавшиеся политики из партии «Русское оккультное единство» первыми бросят в меня камень, если вся эта дезинформация не дело их бессовестных языков! Это они наполняют ваше сознание мутными волнами агрессии и недовольства, мои дорогие сограждане!
Мэр умолк, внушительно взирая на электорат. Он чувствовал, как под влиянием его пламенной речи в головах людей зашевелилась мудрая успокоительная мысль: «А и в самом деле! Чего это мы, как дураки, заявились на площадь бунтовать? Ну подумаешь, саранча налетела! Подумаешь, колдун явился! Мэр разберется, правда это или враки, не оставит нас без заступничества… А вот за пивом сходить не мешало бы, покуда магазины не закрылись». Изяслав Радомирович мысленно себе поаплодировал – внушение у него всегда выходило отменное, недаром столь долгое время он занимал Пост главы города.
Однако внушению поддались не все. Неугомонный корреспондент Акашкин опять сунулся с вопросом, стряхивая с народа сонное благополучное спокойствие:
– А саранча?!
– Что саранча? – недовольно скривил губы мэр и мысленно пообещал себе, что пить-есть не станет, а сживет Акашкина со свету каким-нибудь иссушающим жизненные соки заклятием. – Нельзя быть такими малодушными и любой каприз погоды относить на счет магических воздействий. Саранча прилетела к нам из Краснодарского края. Вместе с циклоном. А всякие версии про воздействие колдунов я буду решительно пресекать как порочащие моральный облик строителей оккультизма!
– С циклоном, говорите? – сощурился подлый журналист. – Где Краснодарский край и где мы!..
«Чтоб ты подавился!» – в отчаянии пожелал Изяслав Радомирович нахальному Акашкину, и было по слову его: Сидор-правдолюбец поперхнулся вдруг, засипел, схватился за горло, выпучил глаза, силясь сделать вдох, и уж больше не задавал непотребных вопросов. Доброхоты из толпы принялись приводить корреспондента в чувство, но делали это вяло и без энтузиазма, только из одного сознания общечеловеческого долга, потому что не было в городе Щедром человека или не-человека, которым Сидор Акашкин не насолил бы безмерно. Процесс приведения в чувство зарвавшегося журналиста весьма толпу развлек и позволил мэру перевести дух.
Изяслав Радомирович успокоился, и тут же к нему подкатился охранник Денис, из поклонников друидической магии.
– Изяслав Радомирович, – тихо сказал Денис, – Звонок хочет вам сообщить нечто крайне важное.
– Хорошо, – бросил мэр отрывисто. – Я телепортируюсь, а вы тут успокойте толпу.
– Можно применить Внушающие Руны? – с надеждой, глянул на начальника Денис.
Мэр посмотрел на митингующих, потом перевел взгляд на охранника:
– Валяй. Но чтоб без перегибов! А то в прошлый раз ты им такое внушил…
– Я осторожно! – обрадовался охранник, но это мэра уже не интересовало – он мгновенно переместился в некое зашифрованное и строго секретное подпространство, где его ожидал дхиан-коган Звонок, отягощенный важным и очень тайным знанием.
– Что скажешь, чем порадуешь? – без предисловий начал Изяслав Радомирович, глядя на своего бесплотного осведомителя.
– Я выяснил, какое отношение может иметь Танадель к священнику Тишину. Конечно, это предположение… Вероятность совпадения…
– Говори.
– Я проверил родственные и семейственные связи Танаделя-Лихоборова. Оказывается, у него есть дочь. Приемная дочь. Марина Кузьминична Этуш-Лихоборова, тридцати шести лет. Кандидат филологических наук, доцент. Читает курс древнерусской литературы в Московском университете. Работает над докторской диссертацией «Формирование славянской мифологии под воздействием ведической культуры Индии»…
– А при чем тут поп Тишин? Он-то тут с какого боку? Рецензию ей на диссертацию пишет?
– Поп не пишет. Но у Емельяна Тишина есть сын. Юрий Емельянович Тишин. Тоже кандидат филологических наук. И тоже читает курс в Московском университете. Только его курс называется «Взаимодействие духовной и светской литературы в России».
– И что же?
– В университете с некоторых пор существуют два оппозиционных лагеря – и среди студентов, и среди преподавателей. Один лагерь придерживается концепции Марины Этуш-Лихоборовой, которая говорит о том, что славянское мировоззрение несамостоятельно, а формировалось под влиянием культур Тибета и Индии. В общем, были некие махатмы, которые в давние времена просветили Русь.
– А другой лагерь?
– Это сторонники Юрия Тишина, подчеркивающего, что никакой додревней связи у Руси с Тибетом не было, а все это выдумки людей, переусердствовавших в чтении «Агни-йоги» и «Тайной доктрины». Спор идет не первый год. Из-за этого спора с Юрием Тишиным Марина Этуш-Лихоборова, во-первых, не может выдвинуть на защиту свою докторскую, а во-вторых, стала этаким пугалом в академических кругах. Теперь всякую излишнюю увлеченность Махатмами и браминами именуют «синдромом Лихоборовой».
– Значит, ты полагаешь, что Танадель явился сюда сразиться с попом Тишиным потому, что поповский сынок не дает его дочери сделать научную карьеру?
– И не только это, – продолжал дхиан-коган. – Опять-таки по слухам, Марина некоторое время проявляла к Юрию Тишину не только исключительно научный интерес. И тот, в свою очередь, относился к этому благосклонно. А потом они поругались, и на научной, и на личной почве.
– О как, – задумался Изяслав Радомирович. – Ситуация становится несколько яснее. Отец вызывает на войну отца. Хотя странно: а почему колдун не захотел разбираться с сыном?
– Это действительно неясно, тем более что, по полученным мною сведениям, Танадель не поддерживает с приемной дочерью отношений вот уже несколько лет. Некоторое время он полагал, что Марина станет его помощницей в деле прикладного колдовства, но девушка избрала путь чистой теории.
– Что ж у нас выходит? Девушка Марина неровно дышала к юноше Юрию, затем юноша раскритиковал ее научные изыскания, и девушка обиделась. Да так обиделась, что… – Мэр помедлил, а потом закончил упавшим голосом: – …что попросила своего приемного отца, колдуна и чернокнижника, отомстить не только бывшему возлюбленному, но и всему его семейству. Не слишком ли романтично и по-книжному получается, а, Звонок?
– Не знаю, – ответствовал дхиан-коган. – Я не человек, не могу судить, где слишком романтично, а где в самый раз.
– Ладно, – сказал мэр. – Благодарю за информацию. Она очень вовремя – нынче в полночь у меня встреча с этим Танаделем. Кстати, не посоветуешь, каким заклятием можно саранчу скоренько вывести?
– Это не в моей компетенции.
– Жаль. Ну, до скорого. – И мэр вышел из вверенного ему подпространства.
До полуночи он времени даром не терял. Прежде всего при содействии верных сотрудников записал на пленку обращение к населению города Щедрого, в котором призывал не паниковать, соблюдать терпимость, без нужды не шляться по запруженным саранчой улицам и надеяться на лучшее. В этой записи присутствовало невербальное внушение, направленное на подсознание слушающих и принуждающее их успокоиться и в очередной раз поверить мэру. Запись крутили по местному радио и телевидению каждые семь с половиной минут. Кроме того, мэр вызвал из дальнего села Балуевка потомственного волхва-самородка, известного своей способностью бороться с сельскохозяйственными вредителями методом заклятий и наговоров. Этот чародей от сохи должен был (по мысли мэра) незамедлительно очистить город от саранчи и, если . такое вообще возможно, кое-где восстановить погубленные зеленые насаждения.
И разумеется, мэр решил скоординировать свои действия с «главой негласной оппозиции». То есть с епископом Кириллом.
Нечего было и думать, что владыка Кирилл, человек столь мрачного характера, прибудет в кабинет мэра по первому, как говорится, зову. В отношении с власть предержащими архиерей был весьма куражлив, а посему мэр, в который раз за день скрипнув своими металлокерамическими зубами, решил самолично отправиться во враждебный лагерь.
Архиерей как раз заканчивал служить вечерню в своей домовой церкви, когда ему доложились, что прибыл мэр.
– Подождет, – кинул в пространство владыка и нарочно начал читать помедленнее и попротяжнее. Но всему приходит конец, завершилась и вечерня.
– Чем обязан? – сухо поинтересовался архиерей у колдуна. И остался стоять, не делая даже намека на расположившееся рядом уютное вольготное кресло. Волей-неволей и мэр вынужден был говорить стоя.
– Вам наверняка уже донесли, владыка, – сказал Изяслав Радомирович, – о прискорбном событии, имевшем место не далее как нынче утром в одной из вверенных вашему попечению церквей.
– А именно? – Архиерей избрал тактику блаженного неведения, но по его глазам мэр прекрасно понял, что Кирилл не только давно обо всем знает, но и даже успел составить на сей счет собственное архиерейское мнение.
– Некий приезжий колдун при большом скоплении публики вызвал на магический поединок настоятеля церкви протоиерея Емельяна Тишина.
– Магический? – с сарказмом в голосе переспросил архиерей.
– Согласен, звучит престранно. Что ж, пусть будет «идейный»! Но суть от этого не меняется.
Поединок назначен на четвертое августа, однако волнения и нестроения в городе начались уже сейчас.
– При чем здесь мы? – недовольно пожевав губами, осведомился архиерей.
– Владыка, – задушевно начал мэр, – давайте сейчас отложим в сторону наши идейные разногласия. У нас появился общий противник, и одолеть мы его можем только общими же усилиями. Появление в городе нового, очень сильного и чрезвычайно амбициозного колдуна мне невыгодно так же, как и вам.
– Высокого же вы обо мне мнения, господин Торчков, – недобро усмехнулся владыка Кирилл. – Какая мне разница, сколько в городе чернокнижников – десять или одиннадцать?!
– Прошу учесть, – в голосе мэра сами собой возникли шипящие змеиные интонации, – что десять-то чернокнижников вас и ваших церковников не тронут, а вот одиннадцатый возьмет да и осмелится! И уже осмелился! Вы знаете, почему колдун Танадель вызвал на поединок протоиерея Тишина? Потому, что сын вашего священника перешел дорогу дочке этого колдуна! Он приехал мстить, и будьте уверены, уж отомстит!
– Допустим, это так, – сказал владыка Кирилл спокойно. – Но что вы мне предлагаете? Какой видите выход из ситуации? Предвидя ваш встречный вопрос, сообщу следующее. Я уже вызывал к себе отца Емельяна Тишина для приватного разговора и, выяснив всю ситуацию, предложил ему отказаться от участия в этом богопротивном и бессмысленном поединке.
– И что же священник?
– Явил послушание. Сказал, что в день поединка откажется сражаться с колдуном, в чем бы это сражение ни заключалось. Нам это не нужно. Дуэли противны духу православия. К тому же и в Уставе нашего города есть насчет этого соответствующие записи. Я не прав?
– Правы, владыка. – Мэр переступил с ноги на ногу – вести разговор стоя было не очень-то удобно. – И я рад, что вы явили такую рассудительность. Но сейчас нам этого мало.
– Чего ж вам еще надобно? – возмутился архиерей.
Мэр таинственно улыбнулся:
– Владыка, насколько я помню, место поединка назначено на Желтом мысу, не так ли?
– Кажется, а что?
– Давайте немного все переиграем. Пускай ваш поп откажется от дуэли под тем предлогом, что не желает проводить ее на Желтом мысу; ведь Желтый мыс – место с дурной магической репутацией. Дескать, было священнику видение или откровение… Пусть он поставит перёд колдуном Танаделем свое условие: поединок устроить во Всехсвятском кафедральном соборе либо не устраивать вообще! Колдун приезжий, наших тайн особливо не знает, потому согласится, и тогда…
