Текст книги "ЗАБОТЛИВАЯ ЖЕНСКАЯ РУКА"

Автор книги: Надежда Первухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Трифон мысленно пообещал Гене и Юрику многочисленные и суровые кары за столь пошлую шуточку и постарался переключиться на конструктивную идею о немедленной уборке квартиры. Наш герой не был чистюлей, но всякий бытовой разгром имеет свои пределы. Осколки тарелок на полу действовали Трифону на нервы. Он вспомнил, что в последний раз видел веник в районе своего письменного стола, а совок… Нет, насчет совка – это уже слишком. Ну откуда в доме молодого, не обремененного хозяйственными инстинктами мужчины быть такой неромантической вещи, как совок? Настоящие мужчины, славные холостяки, используют в этом качестве газетный лист. Или старый номер «Пентхауза». Трифон пошел к письменному столу, обрел веник, погребенный под пыльным собранием сочинений Бернарда Шоу, выдрал из какого-то старого журнала лист поплотней, и тут его «повело». Нет, не так, как «ведет» горького пьяницу новая лошадиная доза паленой водки. Навалилась слабость, от которой тело словно потеряло все кости и расплылось, как кусок сливочного масла по горячей сковородке. А за возможность заснуть немедленно Трифон готов был просто отдать душу. К желанию молодого человека выспаться добавилось осознание того, что вокруг него хмурилась пустая неприбранная квартира с неласковым холодильником и пренаглыми тараканами. Словом, никакой радости для усталого мужчины в самом расцвете сил!

И Трифон мирно уснул. Прямо на полу. Подложив под щеку лохматую сторону веника.

А каждому читателю давно известно, что, покуда литературный герой спит, сюжет не останавливается. В нем происходят не самые скучные процессы, в которые герою предстоит включаться сразу же после пробуждения.

Итак, наш герой, как и полагается иногда герою, спит, и снится ему…

…Лето. Дача. Грядки с подросшими кустиками картофеля. Сам Трифон – сверкающе-эбеново-мускулистый в набедренной повязке из старой скатерти – стоит средь волнуемой ветерком картофельной своей плантации. И ощущает себя царем, со скипетром-тяпкой в одной руке и герметичной банкой для отлова колорадских шестиногих членистоногих – в другой. Идет Трифон меж гряд, тяпочкой культурно каждый кустик окучивает, а чуть заметит где полосатую арестантскую робу наглого шестиногого, так сразу подцепляет его с листа и в банку, в банку! А в банке, для пущего томления полосатых колорадцев, налита ядовитая смесь керосина с карбофосом. Членистоногие картофельные зэки при виде карающего Трифона, конечно, стремятся прочь с места своих преступлений – бросают увлекательные занятия по спариванию да пожиранию свежих листиков, падают с куста наземь, притворяются мертвыми, уходят в несознанку. Но Трифон, картофельный самодержец, прозирает суровым оком эти хитрости, и ни один хитинооблаченный наглец не уходит от его карающей длани. А над дачей, над картофельным океаном, над ручейками фасоли, джунглями укропа и райскими кущами смородины наливается закатной спелостью небо, и пахнет от неба сладким яблоком грушовкой…

Хорошо Трифону от такого сна, весело. И уж собирается он во сне прополоть грядочку с огурцами сорта «Зозуля», как видит, что на этой самой грядке, безжалостно разрушая все Трифоновы агрономические ухищрения, расположилась самая большая жизненная неприятность нашего героя. А именно: сидит в установленном прямо на грядке кресле Трифонова родственница Октябрина Павловна (ох, не царство ей небесное!), вяжет. Чего в действительности отродясь за нею не водилось. Спицы мелькают, очки поблескивают. И духами родственницыными – «Белая сирень» – по всему огороду пахнет, прямо как в грозу в начале мая!

– Октябрина Павловна! – возмутился было Трифон, но родственница сурово на него посмотрела:

– И тебе это не надоело?

– А че такого… – вмиг растерялся Трифон. И стало ему противно оттого, что почувствовал себя снова совсем как в детстве, когда приходил он домой, вывозившись в грязи да велосипедной смазке, а Октябрина Павловна принималась его жестоко отмывать и отчитывать. И потом заставляла три часа подряд разучивать романс Алябьева «Соловей». Без перерыва на обед. И всегда поступала так, что Трифон чувствовал себя без вины виноватым!

– Чего вам от меня надо, тетя?! – Трифон во сне решился на такое фамильярное обращение, чего никогда не делал в реальности. – Вы мне и так жизнь испортили – грядку с огурцами загубили, а теперь еще и воспитывать, что ли, надумали? Это вам-то лично не надоело?

– Как ты со мной разговариваешь, мальчишка! – Тон у Октябрины Павловны даже и во сне напоминал гудение трансформаторной будки.

– Я вам не мальчишка! – вспылил Трифон. – Говорите побыстрее, что вы в моем сне делаете, и отправляйтесь… куда-нибудь. Мне еще надо колышки для фасоли вбивать!

– Скажите пожалуйста, какие мы занятые! – насмешливо фыркнула Октябрина, еще и повозилась в кресле, чтоб оно поплотней да поглубже утопло ножками в грядку и размяло водянистые огуречные стебли. – Ты мне не указывай! Понимаешь ли ты, Трифон, что твое существование есть прямой позор всего нашего рода!

– С какой же стати? – насупился Трифон. Почел он эти обидные слова прямым намеком на свое незаконнорожденное происхождение, и точно: принялась презлобная Октябрина Павловна, сверкая очками и противно тряся морщинистым подбородком, перечислять все Трифоновы прегрешения, вольные и невольные. И родился-то он от проезжего молодца, и мать-то у него оказалась бесстыдницей да паскудницей, коли байстрючонка бросила на ее, Октябринино, попечение… И самой-то Октябрине Трифон жизнь скособочил, потому что, не будь его, она бы наконец сумела удачно выйти замуж за одного солидного чиновника, а негритенок-родственник стал досадной сему помехой… К тому же сам Трифон надежд не оправдал – в изящных искусствах себя не проявил, не стал ни вторым Кобзоном, ни Лиепой, ни Глазуновым, ни даже Николаем Расторгуевым!

– Лучше бы ты, Трифон, вырос среди привокзальных бродяг, стал первостатейным бандитом, наводящим ужас на окрестности, чем превратился вот в такое законопослушное нечто! – визжала старая Октябрина. – Серость ты непроходимая! Землеройка ты неамбициозная!

Трифон стиснул кулаки, причем жест этот у него получился впервые, как во сне, так и наяву.

– Отстань, старая! – прорычал он. – Мало того что ты надо мной все мои лучшие годы экспериментировала, как над кроликом, так и сейчас покоя не даешь! Да уж лучше б я действительно был бандитом – ты б тогда против меня и пискнуть не смела! Так радуйся, что я не бандит, а актер! И к тому же – будущий режиссер!

– Акте-о-ор-рр!!! – раскатилась-расхохоталась тетка Октябрина, вспугнув голосищем стайку воробьев. – Из такого ничтожества актеры не выходят! А режиссеры – тем более! В тебе нет честолюбия! Нет жажды славы! Твое существование идет по инерции! Ты не борешься с трудностями! Не подходишь к жизни творчески! А ведь пора уже об этом подумать! К Пушкину слава пришла в шестнадцать лет, к Шолохову в двадцать два… А вот ты так и просидишь всю свою жизнь на этих чертовых грядках с картошкой! И сказок о тебе не расскажут, и песен не споют!

– Пусть не споют, – спокойно сказал Трифон. – Переживу. И вообще, моя жизнь – это не ваша проблема!

– Как же не моя?! Да я, глядя на такую твою жизнь, просто в гробу переворачиваюсь!

– Октябрина Павловна, вас же кремировали.

– Не имеет значения. Так вот, Трифон, мой тебе завет: оставь сцену. Стань обывателем окончательно. Устройся на завод «Кимовсктара». Сделай ремонт в квартире. И женись. Это обязательно.

Трифон во сне никогда не злился. А тут накатило.

– Засуньте свой завет знаете куда? – прищурил он свои волоокие, а в данный момент зло сверкавшие глаза. – Я буду жить так, как сочту нужным. Сам. И пошла вон с грядки, старая стерва!

Октябрина Павловна завопила гневно:

– За стерву ты у меня отдельно получишь! Я клянусь, что устрою тебе такую судьбу, что ты сам в петлю полезешь! И не будет тебе от меня покою, противный щенок!

Понимает Трифон остатками сознания, что совсем неприятный получается сон: с криками, с проклятиями и прочей драматической чепухой. Еще и триллер добавляется: после таких воплей Октябрина Павловна здорово видоизменилась, обернулась устрашающим скопищем колорадских жуков и расползлась по всему огороду.

– Такой вариант меня не устраивает! – крикнул жукам Трифон и принялся опрыскивать их раствором специальной убойной жидкости «Фас».

Но что какая-то жидкость супротив Октябрины Павловны!

В мгновение ока жуки рассредоточились по картофельным грядкам, повисли на кустах смородины, напоминая грязно-рыжие бороды ночных татей да лиходеев. До слез стало обидно Трифону, что все его ухищрения огородные даром пропали. И впрямь хоть в петлю лезь.

Но Трифон, конечно, не полез. Дурак он, что ли? Тем более что сон его сделал новый оборот, и теперь видится Трифону, будто стоит он в каком-то магазине, разглядывает выложенные на прилавке химикаты для борьбы с огородными вредителями. И магазин этот впритык заполнен всяким сельскохозяйственным инвентарем. Трифон приглядел себе газонокосилку уцененную да пакет с дустом и заоглядывался в поисках продавца, потому что даже во сне не мог Трифон уйти из магазина, бессовестно прихватив понравившийся товар и не заплатив.

– Есть тут кто-нибудь? – спрашивает Трифон, и неожиданно гулко звучит его голос в этом маленьком захламленном помещении.

– А как же! – радостно отвечает писклявый девичий голосок откуда-то из-за леса лопат и грабель.

И вот уже перед Трифоном стоит некая особа юного и прелестного телосложения – в коротеньком платьице и босоножках, коленки расцарапаны, ноготки на пальцах пообломаны, словом, резвушка. Только вот голова у резвушки хоть и симпатичная, но старческая, волосы седые волной по плечам струятся, личико в морщинках.

– Ох, – только и выдавил из себя Трифон.

– Что, миленький, не признал? – улыбается старушечья голова на девчоночьих плечах. – А ведь я тетя Капа, гардеробщица школьная, защитница первая твоя от гнева Октябрины Павловны.

Трифон всматривается в лицо странной старухи-девочки. И верно: это тетя Капа, которая частенько выгораживала его перед гневной родственницей, покрывала Трифоновы шалости, нос ему вытирала, штанишки от грязи-пыли отряхивала, и, бывало, прятался Трифон во вверенной ее попечению раздевалке, когда не хотел идти на урок сольфеджио или рисования. Тетя Капа тоже давно умерла, еще раньше Октябрины Павловны, но ее потерю Трифон переживал глубже. И сейчас он искренне обрадовался старушке.

– Тетя Капа, а что это вы такая… странная?

Та засмеялась – и по-девичьи звонко, и по-старушечьи одышливо:

– Да вот уж так судьба распорядилась, Тришечка! Хоть и померла я, а силы жизненной неизрасходованной во мне еще немало было, оттого и тело девичье. А старость свои следы на лице оставила… Но ведь скажи, Тришечка, ежели мне голову отрезать, так ведь по телу-то мне больше тринадцати и не дашь?

– Тетя Капа, что вы за ужасы говорите! Не надо отрезать вам голову!

– Не надо так не надо, – кивает тетя Капа и хитренько так на Трифона посматривает. – А чего сюда пришел-то?

Трифон растерялся.

– Так ведь это сон.

– Сон? Ну пускай будет сон. Слух до меня дошел, что Октябринка опять тебе жизни не дает и из могилы судьбу твою мутит. Так?

Трифон вспоминает легионы жуков.

– Похоже на то. Хотя я не понимаю, чем ей так насолил.

– А ничем, – улыбается тетя Капа, только грустно. – Злыдней всегда была твоя опекунша, злыдней и померла. На весь мир злилась, все проклинала его за то, что ни славы он ей не принес, ни богатства. Не любила никого, да и ее никто не любил. И ты ей был ровно кость в горле – дитя незаконное, все она подкидышем тебя звала… не об том речь. Ты опасайся, Тришенька.

– Чего?

– Беды какой. Очень уж коварная да злобная эта Октябрина Павловна. К примеру, может грипп на тебя наслать. Или даже перелом голеностопного сустава какого-нибудь.

– Да бросьте вы, тетя Капа! И быть такого не может!

– Тришенька, ты не спорь, а меня, старую, слушай. Нужна тебе защита от всякого коварства: и людского и нелюдского. Оберег в дом. Ты пока погляди тут, а я подумаю, что сделать можно.

– Да я уж поглядел. Вот газонокосилку бы купил. Она в качестве оберега не подойдет?

– Шутник, – хмыкает тетя Капа невесело. – Погоди-ка, есть тут у меня под прилавком заначка дефицитных товаров…

Тетя Капа скрывается под прилавком, словно батискаф уходит на глубину. На уровне Трифоновых коленей раздается скрежет, приглушенное чертыханье и шум, будто от рассыпавшегося ящика с гвоздями. Наконец тетя Капа появляется.

– Вот, – говорит она. – То, что надо.

И выкладывает на прилавок руку.

Такую же руку, какую Трифон уже видел недавно наяву.

– Только не это! – кричит Трифон.

– Почему? – удивляется тетя Капа. – Она на первое время тебя и от злых напастей оборонит, и заместо хозяйки в доме будет. Покуда, допустим, не женишься. Ей, руке-то этой, много не надо, только хвали да благодари. Ну, мыть иногда не забывай. А уж она на тебя поработает от души, не нарадуешься…

И протягивает руку Трифону. А та вдруг пальцами этак изящно шевельнула: приветик, мол, молодой человек!

– Господи, кошмар какой! Нет, тетя Капа, и не убеждайте, не притронусь я к ней. Мало ли от кого эту руку отрубили!

– Глупый! Не отрубали ее вовсе! Она есть великое изобретение и подарок всему человечеству!

– Ну пускай тогда все человечество с нею и водит дружбу, а я не буду. Тем более что у меня уже такая есть.

Тетя Капа изумляется:

– Откуда же?

– Сам не знаю. В коридоре лежала коробка. Открыл ее, а там рука. И бумажка, сообщающая, что рука эта какой-то китайской фирмой с неприличным названием изготовлена.

– То подделка, Тришенька, – убежденно говорит тетя Капа. – Явный контрафакт. Толку тебе от нее никакого. А вот эта рука – и защита тебе, и поддержка. Уважь меня, старую, возьми.

И так умоляюще смотрит тетя Капа на Трифона, что он сдается.

– Ладно, – говорит. – А сколько же мне платить за нее надо, тетя Капа?

– А нисколько, – сразу просияла та. – И газонокосилку забирай. Подарок это тебе от меня, Тришенька!

– Ну… спасибо.

Трифон берет таинственную руку. И брезгливость смешивается в нем с удивлением, потому что рука эта тепла человеческим теплом и кажется совершенной. Исполненной таинственной жизни.

– Вот и ладненько.– Тетя Капа растроганно смахивает слезу. – Пойду я к себе, пора. Хорошо, хоть еще разок свиделись, дитеночек!

– Счастливо вам, тетя Капа. – Трифон видит, как его покровительница тихо растворяется в магазинном сумраке. И слышит в ответ:

– Ты уж ее не обижай…

Тут бы и пора сну кончиться. И он вроде как кончается, потому что Трифон видит себя уже не в магазине садового инвентаря, а на диване в собственной гостиной, перед включенным телевизором. И с экрана доносится до него следующая звонкая речь:

– Мы рады вас приветствовать в нашем телемагазине! Сегодня вашему вниманию мы представим не надувные матрацы, кастрюли-скороварки и пояса для похудания! Нет, это нечто совершенно особенное! Это настоящая мечта каждого мужчины! Точнее, теперь это уже не мечта, а совершенная реальность, которую вы можете приобрести за смехотворную сумму! Это «Леди Забота» – новейшая разработка кибернетических технологий! «Леди Забота» – это реальная помощь одинокому мужчине в любом возрасте! Решение многих проблем! Она настоящая подруга жизни, истинный знаток того, чего действительно хочется мужчинам! Она удобна в обращении, не требует источников питания, ее легко мыть, легко хранить, легко переносить! Возьмете ее с собой в поход или на рыбалку – она приготовит вам перекусить, помоет посуду и всю ночь будет отгонять комаров от вашей палатки! Начнете в доме ремонт – ей ничего не стоит зашпаклевать все труднодоступные щели, побелить потолки, приклеить обои и даже поменять сантехнику! Вы возвращаетесь поздним вечером с банкета – она заботливо поможет вам добраться до дома и не заблудиться в собственном подъезде, а кроме того, именно она с утра угостит вас пивом, чтоб вы не мучились от головной боли. А промозглым осенним вечером, когда ваш автомобиль по самые дворники заляпан грязью, на всех мойках очереди, а самому заниматься мытьем просто непосильный труд, только скажите этой руке: «Помой машину!» – и она блистательно сделает это, не страшась ни проливных дождей, ни лютых холодов! Просто невозможно перечислить, что она способна сделать для вас, потому что она способна на все! Заведите себе заботливую женскую руку – изобретение ведущих восточных специалистов по роботронике и нанотехнологиям! Тот, кто позвонит нам прямо сейчас и закажет портативный модуль «Леди Забота» по нашей супернизкой цене, получит вторую руку бесплатно! А кроме того, вы получите вот эту прекрасную терку для творога, часы для варки корок и подставку под холодное! И эти чудесные и необходимые в быту вещи тоже совершенно бесплатно! А если вы расскажете об этой рекламе пятнадцати вашим друзьям и знакомым, вам будет счастье! Звоните и получайте!

Трифон изумленно таращится на экран. Там, на всем протяжении этого рекламного ролика, вертится-вихляется перед зрителем очень знакомая дамская ручка… «Вот надоела-то!» – подумал Трифон, берет пульт, переключает программу и попадает на трансляцию заседания Госдумы. И сразу становится интересно, потому что на трибуне заходится в крике самый эпатажный политик Выжриновский.

– Этого нельзя допустить! – вопит Выжриновский так, что микрофон отключается автоматически. – Это не только нарушение наших конституционных прав, но и прямое ущемление достоинства русских мужиков! Да! Я предлагаю объявить войну Китаю, чтоб они прекратили производство этих поганых рук! Однозначно! Русский человек должен иметь бабу целиком, а не по частям! А то сегодня у него рука, завтра он купит ногу, послезавтра… еще чего-нибудь, а кто ему детей родит?! Да за это надо сразу расстреливать, как при Сталине, да!

Депутаты начинают кричать хором, кидаться в оратора стаканами, и Трифон опять меняет канал. Но какая бы программа ни шла: «Конкретный инстинкт» со Светланой Сойкиной, «Золотой квадрат» с Вирджинией Вульф, «Дуршлаг» с Энигмой Желудицкой, «Чем отстирать миллион» с Максимом Леонидовичем, – везде речь идет об одном и том же.

О действующей модели заботливой женской руки.

Даже на MTV от нее не было спасения. Циничный ведущий «Позорной десятки», вертя в своих волосатых лапах лениво отбивающуюся руку, донес до зрителей информацию о том, что лидером отстойного рейтинга на этой неделе стал заводной хит времен советской индустрии «Руки рабочих, вы даете!».

– Да что за фигня?! – возмущается Трифон…

И понимает, что проснулся.

Оказалось, что проспал он не так уж и много. Стояла глубокая ночь. Голова болела нещадно, а все потому, что заснул Трифон, как вы помните, на венике. Теперь одна щека у нашего героя в точности воспроизводила рельеф веничных прутьев. Трифон посидел, посмотрел на веник и решил, что ему сейчас важна не уборка (она всегда может подождать), а хотя бы аспирин. И душ.

Но едва Трифон вышел из неосвещенной гостиной в коридорчик, включил свет и огляделся, как с внезапным ужасом понял – произошла катастрофа.

Во-первых, собственно коридор. Он, едва зажегся настенный светильник, прямо-таки засверкал свежевымытым линолеумом без признаков давешних битых тарелок и, хм, пищевых отходов. А под ногами у Трифона вольготно расстелился неопознанный, но симпатичный коврик, по курчавому ворсу которого пошлепать босиком – сплошная радость. Только непонятно было: откуда это подножное удовольствие в квартире Трифона появилось?

«Может, я сам купил, положил и забыл?» – подумал Трифон, но тут же опроверг эту никчемную версию. Коврик был явно не из дешевых. Это сколько надо работать мастером сцены, чтоб такой себе позволить, – раз. И никогда Трифону коврики не были интересны, не любил он на них тратиться – два. Больше предпочитал пледы. А третья непонятность относилась к тому, что тогда пришлось бы признать, что он и коридор отмыл, и осколки посуды убрал, а этого-то уж точно не было!

Опасливо, словно в квартире засела рота исламских фундаменталистов, Трифон пересек коридор и потянул на себя дверь ванной. Включил свет.

Ух ты!

Ванная комната сверкала, как зубы рекламного мужичка-спортсмена, на раз перекусывающего стальную перекладину. Под старыми кранами отсутствовали ржавые несимпатичные потеки, кафель интимно поблескивал, будто его только что купили и налепили на стену, а из корзины для белья исчез трехмесячный завал из носков и рубашек.

– И как это понимать? – растерянно поинтересовался Трифон у своего отражения в зеркале. Кстати, отражение было весьма приличным – потому что с зеркала исчезли заскорузлые кляксы от зубной пасты, мыльной пены и крема для бритья.

Вопрос Трифона прозвучал риторически. И немного по-детски. Квартира молчала. Причем не просто так, а с некоторым ехидством. Мол, догадайся сам, ты же у нас умник по жизни!

Трифон и рад был бы догадаться, но не в его характере была склонность к длительным размышлениям по поводу житейских заморочек. Он довольно долго учился принимать жизнь такой, какая есть, и теперь, можно сказать, пожинал плоды учения. Заснул в грязной квартире, проснулся – в чистой. Подумаешь, чудеса! Кроме того, вместо упражнений в дедукции хотелось с толком и расстановочкой принять душ, потом перекусить чего-нибудь подходящего для столь позднего времени и занять господствующее положение на диване. Но не для сладостного погружения в дрему. Трифон понимал, что спать ему после таких-то эмоциональных снов вовсе не хочется. А лучшим транквилизатором для нашего героя станет чтение книги «Основы картофелеводства». Трифон ее уже второй месяц изучал, предвкушая грядущую весну, поездку на дачу, отполированный черенок лопаты в горящих ладонях и томительно пахнущую перегноем землю…

По ночам напор воды вовсе никакой, поэтому большого удовольствия от душа не получилось. Но голова перестала болеть, общее восприятие действительности здорово посвежело, а это уже явный плюс. И решение приготовить себе омлет уже не казалось невыполнимым.

Однако на кухне Трифона ждало новое потрясение. Он от этого даже слегка ослабел и привалился к дверному косяку – перевести дыхание, освоиться в реальности, которая до сих пор была для него другой -привычной и менее… сверкающей. Чистота здесь не просто царила. Она была возведена в ранг священного явления. На такой кухне можно было бы проводить экуменические моления. Но самым главным был все-таки не апофеоз чистоты и стерильности. Главным был аромат.

Чего уж греха таить, редкий человек не любит вкусно и от души поесть (за исключением женщин, сидящих на диетах). Хотя диетосидящие женщины – это на самом деле не извращение человеческой природы, а демонстрация титанической силы воли и неисчерпаемых возможностей прекрасной половины человечества поиздеваться над своим организмом. Поэтому мы не будем принимать их в расчет. Так вот. Кто из нас, дорогие читатели, не блаженствовал, обоняя сложную симфонию жаркого из свинины! Или рыбы в кляре. Или, допустим, такой простой, но восхитительной штуки, как свежевыпеченные слоеные пирожки с грибами. Да даже соленый огурец, серьезный огурец настоящего бочкового посола, становится задушевным другом нашего человека, утешает его в трудную минуту тягостных раздумий и финансовых затруднений гораздо лучше, чем воспетый классиком великий и могучий русский язык! Кстати, хорошо приготовленный язык с острым да пикантным гарниром да под марочное вино… А сырные десерты! А фруктовые салаты, шоколадные трюфели и рюмочка «Сен-Бренданса»!

Э-э, извините. Что-то автор отвлекся.

Просто на кухне у Трифона так пахло…

Словом, даже если у вас чрезвычайно смелая кулинарная фантазия, ей это благоухание все равно аршином общим не измерить.

Скромный кухонный столик был сервирован к ужину так, словно вкушать пищу собирался по меньшей мере член королевской фамилии, а сам ужин, похоже, томился на конфорке вычищенной до белизны газовой плиты в глубокой чугунной гусятнице. Трифону гусятница досталась от Октябрины Павловны в качестве самого недвижимого наследства. Потому что до сей минуты эта посудина всегда мирно стояла за шкафом наполненная разной метизной мелочью – гвоздями, шурупами, болтами. Но сейчас в ней были явно не гвозди, потому что распространяла она отнюдь не амбре целлюлозно-гипсокартонной пиццы. Продолжая на всякий случай опасаться происков всепроникающих исламских фундаменталистов, Трифон подошел к плите и аккуратно снял крышку с гусятницы. О-о-о… Внутри оказались голубцы – горяченькие, духовитые и видом напоминавшие поэму экстаза для отдельно взятого желудка. Наш герой не был диетопоклонником и потому инстинктивно издал хищное сладострастное урчание – голубцы, да еще в листьях краснокочанной пикантной капусты, были любимым с детства блюдом Трифона, но сам он себе их сроду не готовил, справедливо полагая, что, во-первых, кулинария – не мужское занятие, а во-вторых, у него никакого таланта не хватит, чтоб воспроизвести такие же голубцы, каковые иногда приготовляла Октябрина Павловна в минуту острой душевной доброты.

– Откуда вы, родимые? – с придыханием поинтересовался у голубцов Трифон. Это был второй, но отнюдь не последний риторический вопрос за сегодняшний вечер.

Голубцы, естественно, не отвечали.

«Бывают в жизни чудеса!» – справедливо решил наш герой и, здраво рассудив, что сытость никогда не бывает лишней, принялся поглощать удивительное блюдо. Управившись с голубцами, он хотел было отправиться в гостиную – общаться с диваном и трудом по картофелеводству, но потом решил, что настолько судьбу испытывать не стоит, и потому помыл посуду незамедлительно. И даже гусятницу почистил остатками пасты «Пемолюкс». К тому же кухня – удивительно чистая и свежая, как шестнадцатилетняя невеста, – словно благословляла его на сей подвиг посудомойства.

Однако наш человек не был бы нашим человеком, если б не глодал его извечный вопрос «Кто виноват?». В данном случае кто виноват в этой сверхъестественной чистоте Трифоновой квартиры? Кто, понимаешь, ликвидировал неприятные остатки вчерашнего застолья, почистил ковер, стер многолетнюю пыль с книжных полок, разобрал завал из старых газет и папок на письменном столе, взбил диванные подушки и даже носовые платки на елке завязал элегантными бантиками, этак по-европейски? Может, братья по разуму? Гуманоиды из какого-нибудь Магелланова Облака или, к примеру, созвездия Гончих Псов? Хочу поверить! Но что-то не верится. Это к спецагенту ФБР Фоксу Молдеру, возможно, на Рождество прилетает погостить братва на серебристых сфероидах – барбекю там устроить, в бейсбол сыгрануть, Дэйну Скалли пособлазнять, ну и заодно по хозяйству помочь. В рамках вселенской братской-по-разуму помощи.

А нашему человеку братья по разуму не помощники. Потому как, в отличие от вышеупомянутых знаменитостей из ФБР, у нашего человека братья по разуму – тараканы. А помощники из них, как известно, еще те.

«Может, у меня домовой завелся?» – лениво подумал Трифон, с максимальным удобством (диванная подушка под левой рукой, картофелеводческий трактат – под правой) располагаясь на диване. Версия, конечно, была неправдоподобной, но возможной. Заводятся же у народа всякие неврастенические барабашки, духи усопших предков, начинают хулиганить с посудой, надписи неудобочитаемые на стенах выводить, на магнитофонную пленку ругательства многообразные записывать…

«А вдруг это и есть предупреждение? – на миг испугался Трифон, вспомнив свой сон. – Ведь недаром тетя Капа говорила мне про опасности от злобной моей родственницы. И руку эту еще подсунула! Ерунда, конечно. Злые духи родственников, проклятия и вещие сны… Просто какой-то сериал «Замороченные»! Хотя… Должно же быть всему этому правдоподобное объяснение!» Еще раз окинув взором зал, он решил:, что такая чистота даже его родственнице была бы не по силам. Тут явно работала более талантливая женская рука…

Что?

Трифону показалось, что створка окна в гостиной приоткрылась. Иначе откуда бы взялся этот порыв морозного и жгучего воздуха со странным запахом меди?

А этот звук, немного напоминающий царапанье ногтей по обоям в коридоре?

Трифон выронил книгу и сжался на диване настолько, насколько ему позволяли сжаться габариты его тела.

Перед его носом, примерно в полуметре от пола, в воздухе элегантно парила рука, игриво шевеля прелестными тонкими пальчиками.

И вот это Трифону уже не казалось.

Аэропорт «Шереметьево», Москва,

Россия

8 января, четверг, 8:29

– Знаешь, Молдер, ведь мы так и не придумали себе правдоподобной легенды. Нас могут взять прямо у трапа. И будут правы. А мы пойдем на русскую каторгу лишь потому, что Скиннеру приспичило отправить нас с новым заданием в эту страну оленей!

– Скалли, страна оленей – это Скандинавия. Похоже, у тебя обострился топографический кретинизм. И кстати, каторги у русских уже нет. У них тюрьмы.

– Это у нас тюрьма, Молдер! А у русских все равно – каторга. И ты меня не переубедишь!

– Дамы и господа, самолет идет на посадку. Просим вас не курить, пристегнуть ремни и вернуть стюардессе стаканы из-под водки.

– Мисс Скалли, а что, если нам представиться семейной парой, приехавшей в Россию к своим дальним родственникам? – застенчиво предложил Чарли. Он до сих пор находился под впечатлением от перелета, его глаза сияли детским восторгом и гордостью – лучшие агенты ФБР взяли его на задание!

– Нет, дорогой Чарли, этот вариант не пройдет. Как мы, например, представим тебя?

– Давайте изобразим киноактеров! – осенило Молдера. – А что? Мы приехали в Россию снимать фильм «Миротворец-два». Например. А Чарли тогда можно легко представить как дублера Джорджа Клуни.

– Что ж, – кивнула Скалли. – За неимением времени на другие фантазии остановимся на этом варианте. О, шит! Когда мы наконец приземлимся! Мне надоело это облако за иллюминатором!

– Скалли, мы уже сели. – Молдер усмехнулся. – И это не облако, а огромное количество русского снега. Называется sugrob.

– Да? Никогда не слышала. Итак, запомните, мы – актеры.

– А какая киностудия?

– Пусть будет «Нью лайн синема». Говорят, русские просто без ума от таких фильмов.

– Ну-ну, – скептически сморщил нос Молдер.

Аэродром встретил их чудовищной метелью.

– Деммит! – воскликнула Скалли, как только смогла отплеваться от снега, моментально набившегося в рот. – Молдер, почему ты не предупредил меня, что здесь такой адский холод?!

– Я предупреждал.– Молдер подхватил напарницу под руку и ринулся вслед за остальными пассажирами к терминалу. За ними шагал Чарли, наслаждавшийся удивительным морозным воздухом. – Я тебя предупреждал. Но ты заявила, что в этом пальто ты ездила на Аляску и, следовательно, тебе никакие холода не страшны.