Текст книги "ПРОСНУТЬСЯ ЖИВЫМ"

Автор книги: Надежда Первухина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Д-да… Но насчет оружия вы зря. Оно ведь у меня не заряжено. Я обратилась к вам с чистой душой и искренним желанием, а вы…

– Что я?!

– Как?! Вы даже ничего не помните?! – изумилась прекрасная вдова загадочного африканца.

– Не помню.

– Ничего себе! Вы чуть не силой заставили меня раздеться донага, разделись сами…

– Я?! Вас?! Заставил?!

– Да. Велели лечь на стол, понатыкали возле моих рук, ног и головы кухонных ножей…

– Кухонных?!

– А потом стали призывать каких-то темных духов, чтоб они в вас вселились и поведали все тайны.

– Я схожу с ума,– медленно протянул Викентий.– Степа, ты слышишь, я призывал темных духов!

– Да, это на тебя не похоже,– авторитетно заявил бледный от неумеренного потребления коньяка Степан.– Не твой стиль работы. Вы ему, графиня, пардон, горбатого-с лепите! С-с-с, что ж так голова-то, зараза, раскалывается!

– Ах, не вызывали? – прищурилась Надежда.– А кто же тогда вещал загробным голосом, что мой муж умер у себя на родине от укуса змеи?

– Кто вещал? Я не вещал. Степан, может, все-таки ты вещал?

– Я не мог,– после долгих размышлений заключил Степан.– Я был в отключке. Это ты вещал, Кешаня, точно!

– Вот-вот! – Тон Надежды был каким-то истерично-обличительным.– Наконец-то вы поверите! Уж не мне, так хотя бы вашему другу!

– Значит, я сказал вам, что ваш муж пропал потому, что уехал к себе в Африку и там подлая африканская змея лишила его права жить и любить. Так?

– Так.

– Какая душещ-щ-щипательная история! – констатировал Степан.

– Больше я вам ничего не наговорил? – сердито покусывая губы, поинтересовался бывший психиатр.

– Наговорили. Что змея укусила моего мужа в Африке потому, что я в России ему изменила…

– О! – поднял палец Гремлин.– Какая жуткая взаимосвязь! Какие сюр-р-реалистические гримасы зловещего Рока могем мы наблюдать при помощи примера из жизни и быта обычной российско-африканской семьи!!! Отелло может просто отдыхать и засовывать свои текстильные вещдоки в самые темные места собственного организма. Поскольку пришли новые времена и с ними – новые образцы доказательства супружеской неверности! Тока змея мужика за пятку – цап, он и думает: ага, это моя любимая женушка-зараза мне рога наставила! Тока обидно. Очень обидно, что на эти размышления у мужика времени почти и не остается. Судьбец, понимаешь!

– Да замолчите вы! – прикрикнула на Степана Надежда.– Вам шуточки, а я серьезно. Вы же сами сказали мне, то есть духи изрекли через вас, господин Вересаев, что теперь мне угрожает гибель!

– От кого?! – почти простонал Викентий.

– От мстителей за смерть моего мужа,– заплакала Надежда.– Но я ведь не виновата в его смерти! Я ему не изменяла! Мало ли почему его змея укусила! А если б ему на голову пальма упала – значит, тоже надо жену винить во всех грехах?! Вот он, типично мужской подход! Сексисты проклятые!

– Надежда, кончайте реветь,– утомленно проговорил Викентий.

В голове у него наконец воцарилось то состояние, которое моряки называют «полным горизонтом»: абсолютная ясность мысли и непоколебимая и безмятежная, как морская гладь, уверенность, что его посетительница лжет. Не во всем. Но во многом.

– Чего вы от меня хотите, сударыня? – холодновато осведомился бывший психиатр.– Имейте в виду, поскольку мною, согласно вашим же словам, овладевают темные духи, далеко не все ваши просьбы я захочу или смогу выполнить. Так что? Помочь вам составить текст соболезнований, который вы телеграфируете на родину вашего покойного супруга? Выяснить, где в Москве лучше всего заказать траурное платье и сделать макияж? Еще я могу вам посоветовать пару недель принимать валиум или реланиум. Видите ли, у вас я наблюдаю острую форму синтеза так называемого бреда сверхценных идей с параноидальной аффектацией. Вам бы к психиатру обратиться…

Надежда кошкой вцепилась в ворот рубашки Викентия и зашипела, сверкая совершенно ненормальными глазами:

– Ах ты скотина! Сам втянул меня в какую-то оккультную дрянь, а теперь советуешь лечь в психушку! Ну, нет! Я отсюда никуда не уйду! – Она выпустила захрипевшего Викентия и встала посреди кухни.– Я отсюда – ни ногой!!!

– Это почему? – возмутился Викентий. Нет, клиентка была, бесспорно, привлекательная женщина, но любая красавица теряет в глазах мужчины семьдесят процентов красоты, если становится чересчур навязчивой, топает ногами, бьет посуду да еще и претендует на его жилплощадь.

– Да потому! – закричала Надежда.– По вашим же словам! Вы сказали, что меня уже ищут черные убийцы, посланные племенем, чтобы отомстить за смерть моего Луи! А вы обязаны меня защитить!

– Это тоже были мои слова? – быстро переспросил Викентий.

– Нет! Мои! Я заплачу вам, у меня достаточно средств!

– Тогда наймите себе два десятка телохранителей, они вас будут охранять лучше, чем Кешаня,– резонно заметил Степан. Неизбежная трезвость коснулась и его бесшабашной головы.– Скажу вам по секрету, мой друг – весьма хлипкая в плане всяких разборок личность. Бокс, карате, стиль «пьяной обезьяны» не его призвание.

– Мне не нужен стиль «пьяной обезьяны»,– отрезала Надежда.– Мне нужен маг, способный повелевать духами тьмы. Викентий может. Он остановит черных убийц.

– Завидная уверенность,– хмыкнул Викентий.– Нет, здесь реланиума мало. Галоперидол – вот выход из ситуации!

– Слушайте, слушайте,– лихорадочно забормотала Надежда.– Черные убийцы – это вовсе не люди. Это черные сны и черные грехи. Это неотомщенные преступления и скрытые беззакония… Они проникают сквозь замки и запоры…

– Им «нет преград на море и на суше»,– подыграл Степан, которому порядком начинал надоедать весь этот оккультно-мистический бред.

– Они идут за мной, но если вы, повелитель теней, встанете на мою сторону и прикажете им оставить меня, они отступят,– отчаянно прошептала Надежда, глядя Викентию прямо в глаза.

Тот молчал, не зная, что ответить. Степан тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Девица явно была сумасшедшей. Причем сумасшедшей с мощным оккультным уклоном. Может, ей бригаду вызвать?… Нет, не стоит. Понаедут тут с носилками, с мигалками, с завыванием сирены…

Степан представил, как воет сирена кареты «скорой помощи», и внутренне поморщился. А потом вдруг понял, что закладывающий уши вой раздается вовсе не в его воображении.

Выли служанки. Они дрожащими комьями каких-то лохмотьев выползли на свет кухни и, простирая к Надежде костлявые длани, завыли:

– О-о, кошонгри! О-о, кошонгри! Оулиа ээу атупиро-о-о!

– Прочь! – отпихнула их ногой Надежда.

– Что они говорят? – спросил Викентий, а Степан смотрел на этих незагримированных обитательниц кладбищ с неподдельным ужасом и детским восторгом. Кажется, он этой ситуацией наслаждался. Это вам не переводы голливудских «Чужих» с мрачной Сигурни Уивер во главе! Тут, на линолеуме простой российской кухни такие чужие обретаются – Голливуду только утереться и молчать в тряпочку!

– Они пророчат мне смерть,– меж тем сказала Надежда Викентию.– Они чувствуют приближение черных убийц. На их языке они называются кошонгри.

Надежда встала прямо перед Викентием, положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза… А он вдруг подумал, что такие выражения лиц, как вот у этой девушки сейчас, бывают у больных раком детей и выброшенных на помойку щенят.

Такое выражение лица трудно натянуть как маску.

А еще труднее – отказать в помощи человеку, который так на тебя смотрит.

– Только не вздумайте снова реветь,– предупредил Викентий.– Что я должен делать? Зажечь освященные свечи? Воскурить травы? Начертить тройной магический круг для защиты?

– Я не знаю,– шептала Надежда.– Мне теперь почему-то все равно. Обнимите меня, пожалуйста.

– А это поможет?

– Но ведь и не повредит… Поцелуйте меня, Викентий. Почему мне приходится обо всем вас просить?

Они стояли и целовались посреди кухни. Степан посмотрел на это дело минут пять, а потом тихо вышел из квартиры и прихлопнул за собой дверь. Он не заметил, что следом за ним, словно комки мусора, в дверной проем выкатились странные служанки.

И была в квартире тишина.

И два целующихся человека, не замечавших ничего вокруг.

А потом что-то произошло.

Нет, тишина в квартире оставалась прежней.

И два человека по-прежнему льнули друг к другу.

Только стекла в окнах почернели и вспучились, как наволочки на ветру.

Только стены стали жидкими и расплавленным вязким гудроном потекли на засыпанный густым черным пеплом пол.

Пеплом, падавшим с потолка.

На двух людей, один из которых уже не был человеком.

Точнее, одна.

Викентий не мог кричать – мелкий пепел забивал горло – и только смотрел.

Как девушку, которую он только что целовал, словно окутывает покрывало из черного шифона. Покрывало из бесконечно движущихся черных невесомых частичек странного пепла. И как Надежда, в пароксизме отчаяния прижимавшаяся к нему, дипломированному магу, сама становится пеплом. Черным прохладным пеплом, струящимся с его плеч и рук к ногам.

А потом гаснет свет.

Как в театре, когда представление заканчивается.

***

Желто-синяя пама, струясь по камням своим гибким чешуйчатым телом, покидала гнездо. Инстинкт подсказывал ей, что делать этого не следует, особенно теперь, когда в гнезде есть кладка. Кладка остынет, если мать покинет ее, и не будет потомства, не заскользят среди камней и кустов молодые памы с яркой, свежей окраской чешуи…

Но ведь был и другой инстинкт.

Сильнее и древнее прочих.

Инстинкт Призыва.

Желто-синяя пама повиновалась Гласу Призывающего.

Она повиновалась Цели.

Через некоторое время камни под телом ползущей змеи сменились разогретым покрытием автомагистрали.

***

Это было омерзительно. Да, именно так смог охарактеризовать Викентий насквозь провонявший горелой резиной воздух своей квартиры. Именно эта вонь, волнами накатывающая из полуоткрытых окон в комнату, заставила дипломированного мага разлепить словно свинцом налитые веки и мутным взором посмотреть на окружающий мир. При этом окружающий мир с каким-то маниакальным упорством ускользал от размытого взгляда Викентия и ехидно подсовывал ему всякие глупые и никчемные детали, вроде сброшенного на пол пледа, тапочек, забытых на журнальном столике, и прочих натюрмортов.

Да еще пахло горелым.

Да еще кто-то на улице принялся вопить так, что хотелось пустить себе пулю в лоб.

– Ах ты, хромосомная аберрация, Митька, паршивец! Ты что же это себе позволяешь с утра пораньше! Чаво?! Это ты так мотоцикл чинишь?! Ты не мотоцикл чинишь, ты теорию Дарвина нарушаешь, ошибка в пептидной цепочке! А ну, глуши свою технику немедля!

Вышеприведенный монолог Викентий, не вставая с дивана, слушал с чувством глубокого удовлетворения. Реальность, благословенная проза обыденности и безмятежности бытия возвращалась к нему. И немалую роль в этом сыграли дворовый байкер Митька, у которого беспрестанно ломалась его «хонда» собственной сборки, и ругавшая Митьку почетная пенсионерка Зинаида Геннадьевна Мендель-Морган. Зинаида Геннадьевна всю свою жизнь отдала науке – работала уборщицей в НИИ цитологии и генетики – и потому считала своим гражданским долгом воспитывать байкера Митьку согласно постулатам хромосомной теории… Митька воспитанию поддавался плохо. Поэтому при каждой новой починке его «хонда» воняла еще пуще и отравляла атмосферу так, словно во дворе их многоэтажки побывали кошонгри.

Что?!

Викентий вскочил с дивана как ошпаренный. Затравленно оглядел привычный бардак в своей комнате и ринулся на кухню.

И все вспомнил.

Нет, на кухне не было осколков оплавленного почерневшего стекла, обгорелых стен и слоя жирного пепла на полу. Кухня оставалась абсолютно обычной кухней застарелого холостяка и лишенной какого бы то ни было признака того, что здесь произошло вчера.

Произошло вчера…

«Стоп,– сказал себе Викентий.– А произошло ли?»

Он прошел в гостиную, где обычно принимал своих клиенток.

Стол, на котором вчера лежала обнаженная девушка по имени Надежда, имел вид совершенно целомудренный и даже деловитый. На гладкой плюшевой скатерти в идеальном порядке лежали колоды карт Таро, магический кристалл блестел согласно прейскуранту и рекламному проспекту, но самое главное…

Все было чисто.

Катастрофически и идеально чисто.

Даже мама Викентия (упокой, Господи, ее душу!) не смогла бы добиться такой идеальной чистоты.

– Не понимаю,– повторял Викентий, бродя по всей своей изумительно прибранной квартире,– не понимаю. А была ли девочка? Надя, Надя, Наденька… Африканская вдова…

И тут бывший психиатр замер над старенькой тумбочкой, что стояла в углу коридора. Потому что на тумбочке лежала очень знакомая вещь. Барсетка Степана, которую тот вчера совершенно точно забрал, прижимая к груди, словно мать – младенца. И Викентий точно об этом помнил!

Викентий, безусловно, был плохим магом. Даже отвратительным. Но как психиатр он свое дело знал. И поэтому понимал, что состояние, при котором человек просыпается в твердом убеждении, что вчера с ним происходило нечто ирреальное, в клинической психиатрии имеет целый ряд определений и вполне поддается медикаментозному лечению.

– У меня переутомление на почве постоянного общения с оккультно-озабоченными клиентами,– самодиагностировался Викентий, осторожно прикасаясь к барсетке, чтобы убедиться в ее материальности.– Следует прервать на время практику, отменить все встречи – и в Тарусу, к двоюродному брату. Жить в деревянном доме с некрашеными полами, по утрам обливаться ледяной водой из колодца, спать на сеновале. Иначе меня самого ждет какой-нибудь мрачный диагноз. Ведь я прекрасно понимаю, что вчера ничего не было! Я проводил клиентку, ту, которую демоны насилуют, потом мы трепались и пили пиво со Степаном, Степан ушел, и вот тогда я услышал звонок и пришла Надежда. Черт, какая Надежда! Не было ее! И нет! Она рассыпалась пеплом у меня в руках, но этот пепел тоже бесследно исчез! А то, что мы не воспринимаем как ощущение, не существует! И хватит об этом!!! И Степан, значит, за своей барсеткой вовсе не возвращался! Померещилось мне это все! Померещилось!!!

Бывший психиатр чертыхнулся и отправился в ванную. Включил прохладный душ, встал под его тугие струи, зажмурился, с удовольствием ощущая, как вода смывает с него все: утомление, ненужные мысли и неприятный запах горелой резины, воцарившийся в квартире из-за происков байкера Митьки. Не глядя, Викентий потянулся к полочке, где висела его корявая губка для душа и стоял полупустой флакон геля «Palmolive Aroma Therapy». Флакон оказался неожиданно тяжелым.

– Что такое? – ругнулся Викентий и потряс флакон.

В полупрозрачной пластиковой бутылочке что-то странно загремело и заблестело.

Викентий протер глаза, открутил у флакона колпачок и вытряс содержимое прямо на дно ванны.

Разумеется, на гель для душа это содержимое походило мало.

Викентий отбросил пузырек, присел на корточки и осторожно, словно боясь обжечься, взял со дна ванны крупный бриллиант, немного скользкий от мыльной пены…

Собрав пригоршню бриллиантов, Викентий стоял под струями душа и задумчиво любовался тем, как драгоценные камни играют, сверкают и дрожат под напором воды. При этом в его сознании возникали отвлеченные мысли вроде того, что на самом деле идею о том, что настоящий бриллиант неразличим в воде, придумали либо жулики, либо люди, никогда не видавшие бриллиантов. А еще Викентий думал о том, как теперь ему расценивать вчерашнее появление Надежды в его доме: как онейроидное помрачение сознания, галлюцинаторный бред или первичный признак реактивной депрессии?

Бриллианты Викентий так и оставил в ванной, на полочке рядом со своей корявой мочалкой и пустым флаконом из-под геля для душа. Он очень надеялся, что через некоторое время эти злополучные камушки исчезнут. Каким-нибудь сверхъестественным способом. И тогда его восприятие реальности станет вполне адекватным.

Реальность требовала от Викентия немедленных действий в виде приготовления скудного холостяцкого завтрака и звонка другу. Степан придет, сожрет его, Викентия, законный завтрак, выпьет пива, и жизнь снова войдет в нормальное русло. Без бриллиантов, оккультных чудовищ и превращающихся в горстку пепла девиц.

Бывший психиатр принялся разогревать смерзшийся пласт пиццы в микроволновке (откуда в его холодильнике взялась пицца, Викентий не знал, но предположения его в этой области касались исключительно Степана, поскольку именно Гремлин обожал сей омерзительный полуфабрикат под громким названием «Пицца по-мексикански»). Когда из микроволновки повалил едкий дым, Викентий решил, что пицца готова и пора позвонить Степану. Однако энергичный Гремлин и здесь опередил своего менее темпераментного товарища. В тот момент, когда Викентий отколупывал последние ингредиенты мексиканской пиццы со стен своей микроволновки, и появился Степан, возвестив о себе длинным переливчатым звоном. Викентий выключил микроволновку и пошел открывать дверь.

– Ты еще не сожрал мою пиццу? – вместо приветствия вопросил Степан.

– Нет, как видишь. Я все еще жив.

– Это хорошо.

– Что именно? Что я жив?

– Нет, что пицца достанется мне.

– Я на нее и не претендовал. Меня никогда не прельщали ни пища, ни женщины, требующие дополнительного подогрева.

– Молчи, остроумец! Ты ее разогрел? О, какой запах!… Жрать хочу, пиццы мне, пиццы! – С этим кличем Степан протопал на кухню. Из принесенного с собой пакета извлек полдюжины банок коктейля «Отвертка», две коробки кильки в томате и завернутое в промасленный номер «Московского комсомольца» нечто, запахом и формой напоминающее чебуреки из какого-нибудь привокзального ларька.

– Всякую дрянь в дом тащишь,– укоризненно упрекнул приятеля Викентий.

– Это не дрянь, а мой завтрак, так что попрошу его не оскорблять. Это ты по утрам питаешься соевым творогом и пьешь протеиновые коктейли, хотя я тебе уже сто раз говорил, что подобный рационпрямая дорога к импотенции.

– Заткнись.

Степан только заржал.

– Все бы тебе, Степа, ржать,– печально констатировал Викентий.

– На то я и конь,– прошамкал набитым пиццей ртом Степан.– Жежебец-пжоизводитель.

Когда «жежебец» наконец насытился, Викентий с лицом, выражающим тайное торжество, выскользнул в коридор, взял с тумбочки злополучную барсетку и вернулся в кухню, где торжественно продемонстрировал сей предмет Степану.

– Козырная барсеточка,– сказал на это Степан.– На мою очень похожа. Где достал? В «Мире кожи» в Сокольниках?

Викентий чуть не сел мимо стула.

– Погоди…– прохрипел он.– Разве это не твоя?!

– Нет, конечно. Свою я дома оставил. Кешаня, что ты такой бледный?

– Тогда откуда она здесь взялась? – Викентий смотрел на барсетку, словно та была живой змеей.– Откуда?!

Степан понял, что с его другом творится нечто неладное.

– Ты успокойся, Кешаня. Может, кто из клиентов забыл?!

– Не может…– прошептал Викентий, сатанея оттого, что жизнь становилась каким-то ребусом.– Не может!

И он яростно рванул замок пухлой кожаной сумочки.

И на стол хлынул поток фотографий.

– Ух ты! – удивился Степан, рассматривая карточки.– Красивая девушка! Глаза такие выразительные. И улыбка… Я же тебе говорю, точно, клиентка оставила.

Викентий почти не слышал Степана, механически перебирая снимки. Да, на всех была одна и та же девушка. Только снята она была со спины. И Викентий не видел воспеваемых Степаном «выразительных глаз и улыбки», а лишь копну длинных волос цвета «золотой орех» и плечи, обтянутые лиловым крепдешином. Впрочем, большего ему и не требовалось. Надежду он узнал бы и со спины.

– Красивое лицо, говоришь? – только и спросил он у Степана и принялся заталкивать снимки обратно в барсетку.

– Ну,– подтвердил Степан и слегка удивился, когда его друг сунул раздувшуюся сумочку в мусорное ведро.– Почему?

– Надо.

– Она кто?

– Никто. Ее просто нет. И не должно быть.

– Ого-о! – присвистнул Степан.– Да у тебя появились сердечные раны, Кешаня!

– Степан,– металлическим голосом рыкнул Викентий,– закрыли эту тему.

– Лады. А то ты и вправду какой-то смурной сделался. Хочешь, анекдот расскажу? Свежий! Из жизни! Я сам был свидетелем!

– Валяй,– вяло согласился Викентий. После ситуации с загадочной барсеткой и не менее загадочными фотографиями у него было тошно на душе. И снова появился страх. Безотчетный и назойливый.– Давай свой анекдот из жизни.

– Дело было не далее как сегодня утром. Мне надо было смотаться на Цветной бульвар к одному кренделю, который классно занимается оцифровкой. Сажусь я на своей станции, тихо-мирно еду, и вдруг на станции «Фили»…

– Две девчонки в дверь вошли? – приходя в себя, съязвил Викентий.

– Отнюдь, мон гран ами! Вошла старушка. Божий одуванчик, осколок старой Москвы времен Гиляровского, словом, сплошная интеллигенция.

– Надеюсь, ты уступил старушке место?

– Места и так были,– отмахнулся Степан.– Это не суть важно. Важно было то, что старушка несла в своих немощных ручках огромную коробку с надписью «Торт» и букет белоснежных георгинов. Прошу заметить еще раз: коробка была огромной! Я сразу просек, что в ней не простой торт, а такой, какой делают на заказ – для большого банкета или там похорон. Я даже удивился, как бедная бабулька тянет такую тяжесть.

– И ты решил облегчить ее участь? Украл торт и сожрал его, давясь и икая, где-нибудь в переходе на кольцевую?

– Ничего подобного, слушай дальше. Старушка садится, ставит рядом с собой коробку, кладет себе на колени букет белых цветов, поправляет старенькую, но вполне приличную шляпку с вуалью и чинно едет, словно гувернантка из благородного семейства. Только смотрю, минут этак через пять бабулька начинает клевать носом, потом склоняет свою седую голову на впалую грудь и засыпает крепким сном праведной старости. Вот мы, Викентий, никогда не сможем так заснуть, потому что в старости нас станут терзать наши подлые поступки и гнусные грехи!

– Меня это мало волнует, ибо с таким другом, как ты, я до старости вряд ли дотяну.

– Мерси. Так вот: бабулька спит, коробка с тортом стоит, поезд мчится с грохотом и свистом, а я сижу и скучаю. На «Смоленской», да, кажется, именно на этой станции, в вагон вваливается небольшая, но веселая компания золотой молодежи вроде нас с тобой. Компания тоже, видимо, направляется на некое торжество, поскольку имеет с собой большой букет роз и тортик. Скромный такой тортик в прозрачной пластиковой коробке.

Компания едет, бабулька дремлет. Ее коробка стоит внушительно и грандиозно, как пирамида Хеопса. И тут я понимаю, что веселая компания произвела сравнение параметров своего хилого тортика с тортом спящей старушки. Сравнение было не в их пользу, и компания на глазах у всего вагона, а значит, и на глазах твоего друга, Кешаня, совершила гнусное преступление. Эти негодяи тихонько взяли внушительную старушкину коробку, а вместо нее оставили свой ничтожный торт. Тут как раз поезд тормозит на станции, компания с хохотом и похищенной коробкой выбегает из вагона в неизвестном направлении, и двери закрываются. Поезд трогается, и тут старушка просыпается. И обнаруживает на месте своей прекрасной огромной коробки какую-то кондитерскую дрянь!

– Рыдания старушки не поддавались описанию,– ввернул Викентий, подражая повествовательной манере Степана.

– Sic! Все жалели бедную старушку и, перебивая друг друга, объясняли, как беспардонно и неожиданно произошла подмена, но старушка была безутешна. И знаешь, что она кричала?…

– Ну?

– «Кошечка! Моя бедная кошечка!»

– Она везла в коробке из-под торта кошку?! – У Викентия начали подрагивать плечи от едва сдерживаемого хохота.

– Да. Но это еще не все. В старушку пытались вселить надежду: мол, вернется ваша кошечка, кошки всегда домой дорогу находят. Не съедят же ее те хулиганы, выпустят из коробки, она погуляет и вернется. А старушка, рыдая, прокричала на весь вагон: «Оттуда не возвращаются! Я ведь ее хоронить везла, мою бедную Мусеньку!!!»

Викентий не выдержал и от хохота сполз с табурета.

– Тебе смешно,– печально сказал Степан.– И всем нам там, в вагоне, тоже было смешно. В конце концов бабулька успокоилась и, прихватив оставленный ей тортик, вышла на станции «Александровский сад». А я ехал и размышлял о незавидной участи тех весельчаков, которые припрутся со здоровой коробкой на чей-то праздник, может быть, на день рождения начальника… Развяжут веревочку… Снимут крышечку… Как тебе такой анекдот из жизни?

– Хорош. Мусеньку только жалко.

– Какую Мусеньку?

– Кошку. Которую старушка хоронить везла. Ведь так и не сподобилась бедная Мусенька достойного погребения. Это так удручает, ты не представляешь…

И друзья снова принялись непотребно ржать.

Однако смех Викентия оборвался быстрее и резче, чем гогот его оптимистичного друга.

Потому что дипломированный маг снова вспомнил про вчерашний день. Про события, которых не было и быть не могло.

– Степа,– произнес Викентий необычно тихим голосом,– а у тебя бывают галлюцинации?

Степан заржал было, но, увидев выражение лица своего клеврета, посерьезнел:

– Вообще-то бывали пару раз. С перепоя. Один раз, под Новый год, я так нагрузился, что мне показалось, будто я не в Москве, а в Питере. Помнишь, я же рассказывал тебе, как бегал по залу станции «Новокузнецкая» и всех спрашивал, когда будет поезд на Васильевский остров. Хорошо, менты мне тогда попались добрые – бить не стали, просто вывели на свежий воздух… А второй раз меня глючило дома: вроде стоит у меня на кухне моя первая жена, Катька из кордебалета, вся такая расфуфыренная! И рыбу чистит. И заявляет мне: «Садись, алкаш, счас будешь форель в рейнском вине жрать!» Классный был глюк.

Викентий с нетерпеливым видом выслушал поток Степановых воспоминаний и сказал:

– Я не про такое. Не про глюки по пьяни, с кем их не бывает. А вот когда ты и трезвый вроде, и помнишь все, что произошло, до мельчайшей подробности. А на самом деле того, что ты помнишь, вовсе не было. Хотя… Тут тоже непонятно. Было или не было – вот в чем вопрос.

– Кешаня,– осторожно протянул Гремлин,– я тебя пока не понимаю.

– Я и сам ничего не понимаю.

– Тогда рассказывай.

– Что рассказывать?

– Свой глюк. Который был и не был.

Степан выслушал весь рассказ Викентия про его странное знакомство с Надеждой и тоном эксперта возвестил:

– Глюк. Причем капитальный.

– Тогда как мне увязать с галлюцинацией вот это?! – Викентий показал на торчащую из мусорного ведра барсетку.– Это не моя вещь. Я не знаю, откуда она появилась в моем доме! И кстати, знаешь, чьи там, в этой сумке, снимки? Этой самой Надежды! Которая является, по определению, моей галлюцинацией! Да, погоди, вот еще что…

Викентий кинулся в ванную. Алмазы так и лежали там, где он их оставил, и не думали исчезать. Несчастный маг сгреб их, как простые стекляшки, вернулся в кухню и высыпал на стол перед Степаном:

– Что это, по-твоему?

Степан долго осматривал камни. Потом протянул голосом, в котором слышался придушенный восторг:

– Брюлики.

– Настоящие?!

– Похоже на то. Викентий, а откуда…

– Все оттуда же,– мрачно изрек Викентий.– Этими алмазами она расплатилась со мной за то, чтобы я ее спас. Впрочем, я ее не спас. Просто не уловил момента, когда именно следовало спасать. Но если исходить из утверждения, что Надежда была всего-навсего моей галлюцинацией, совесть по поводу того, что я ее не спас, меня мучить не должна. Ведь так?

– Похоже… Слышь, Кешаня, ты хреново выглядишь.

Викентий потер лоб. При этом ему показалось, что ладони у него стали липкими, как лента скотча. Он подошел было к мойке, чтоб смыть противную липкость, но едва встал из-за стола, как мир вокруг него поплыл в ритме вальса «Дунайские волны».

– Оба-на! – подхватил падающего друга Степан.– Да что с тобой?

– Голова… Разболелась дико, и все плывет перед глазами.

И тут же Викентия вырвало.

– Хорошо хоть на пол, не на меня…– проворчал, брезгливо морщась, Степан и тут увидел такое, от чего мороз подрал по коже.

Викентий рухнул на четвереньки и скорчился в судорогах рвоты. Только рвало его чем-то странным. Степан присмотрелся и истошно завопил.

Это были змеи.

Маленькие, не больше карандаша, и длинные, тонкие, словно бечева, они извергались изо рта обессиленно мотавшего головой Викентия и расползались по всей кухне.

– Господи, да что же это?! – заорал Степан, не зная, что ему делать: то ли давить мерзких тварей, то ли вызывать «скорую помощь»…

Но все неожиданно кончилось. Само собой. Викентия перестало выворачивать наизнанку, и он, пошатываясь, встал. Степан с ужасом поглядел сначала на друга, потом на пол.

И спросил:

– А где же они?

– Кто? – слабым голосом отозвался Викентий. Он доковылял до холодильника, достал оттуда бутылку нарзана и жадно к ней присосался.

– Змеи…

– Какие змеи? – оторвавшись от бутылки, глянул на друга Викентий.– Где?

– Да здесь! Тебя ими рвало! – возбужденно замахал руками Степан.– Я думал, тебе кранты! А они ползут и ползут!

Викентий глотнул еще нарзану и осмотрел пол.

– Никаких змей я не вижу,– задумчиво сказал он.– Может, они по всей квартире расползлись?

– Слушай,– торопливо проговорил Степан,– пойдем-ка отсюда, проветримся.

– Хорошая мысль.

– А то что-то много глюков развелось в последнее время.

– Похоже на то.

…Первым делом они посетили аптечный отдел супермаркета: набрали анальгетиков, спазмолитиков и, на всякий пожарный случай, мультивитаминов в коробках ярких, словно елочные игрушки.

– А от галлюцинаций есть что-нибудь у вас? – спросил Викентий у молоденькой провизорши-консультанта.

Та улыбнулась:

– Конечно! Препарат нового поколения! Мы получили его буквально вчера! Разработан шведскими специалистами совместно с ведущими российскими психиатрами! Создан на основе компонентов растительного и минерального происхождения, не имеет побочных эффектов, отличается повышенной надежностью. Поэтому и называется «Надеждин».

– Как?! – прошипел Викентий, вытаращив глаза на продавщицу.

– «Надеждин». Есть еще «Надеждин-нео» со вкусом меда, эвкалипта и лимона и «Надеждин-кидс»… Вот, взгляните на рекламный проспект!

Провизор протянула Викентию яркий глянцевый листок.

Викентий посмотрел и чуть не завыл.

С листка Викентию улыбалась Надежда. Она стояла в кокетливо-коротеньком медицинском халатике и указывала ножкой в белом чулочке на броскую надпись: «Иллюзий нет! Есть только я!».

Из аптеки Степан и Викентий вылетели как ошпаренные. Пробежали с десяток метров, и вдруг Викентий замер перед тумбой для афиш и рекламы.

– Ты чего? – удивился Степан.

– Она меня преследует,– спокойно констатировал Викентий и ткнул пальцем в большой, по всему недавно приклеенный, рекламный плакат.

На плакате роковая Надежда красовалась в вечернем платье цвета бордо с боа из лебяжьего пуха. У ног ее вилась надпись: «Салон элитной одежды

«Эксклюзив». Чтобы нужные встречи повторялись…»

– Ты уверен, что это она? – осторожно спросил Степан.– Может, тебе только кажется?