Текст книги "Тайный цензор императора или Книга пяти мечей"

Автор книги: Надежда Курская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Нет, господин, мне неизвестно.

– Хорошо, тогда мы поднимемся к подножию храма и выясним этот вопрос, а также обстоятельства произошедшего и факты.

Он получил пояснения от министра дипломатии[15], ему стала известна информация о политическом союзе и текущая ситуация, цензор с помощью присланной стражи гарантирует обеспечить безопасность сопровождения и пребывания принцессы Ланфен Сию.

– А вот и стража, присланная наместником… Можете не волноваться – теперь ехать будет безопасно, – заверив принцессу, что ей ничего не угрожает, цензор спрыгнул с паланкина, подарив на прощание широкую улыбку.

Цензор приказал выдвигаться вперед. Процессия с облегчением подхватила паланкин и двинулась вперед. Внезапно набежали тучки и пошел дождь.

Они доехали до места, где явно случилась потасовка. Следы крови, выброшенное оружие, четверо убитых людей, двое из посольской делегации, судя по более просторному фасону полуофициальной одежды. Цензору даже не пришлось предъявлять пайдзу в этот раз, члены посольской маньчжуринской делегации, охранявшие храм, снаружи заметили нефритовый пояс и поспешно доложили ему об обстоятельствах случившегося недоразумения. После выяснения обстоятельств выяснилось, что нашлись среди паломников несколько бывших солдат-отставных вояк – эти беспокойные люди крайне озлобленно отнеслись к гостям с иных земель, особенно когда дорогие заморские гости на эти земли стали претендовать. Вера иногда превращает людей в чудовищ. Конфликт был улажен, но без потерь с обоих сторон не обошлось. Ничего страшного, в принципе, обычное дело.

Выбора не было – впереди их ждал Монастырь «Обитель розовых облаков».

У ворот храма действительно было столпотворение. Стражники применили силу и разогнали часть вооруженных людей из свиты маньчжуринского посла, готовых за своего короля утопить весь мир в крови.

Предъявив пайдзу из белого нефрита и письмо Губернатора смотрителю храма сквозь небольшое отворившуюся щель для передачи писем, цензор заметил, что лицо, выглянувшее в отверстие было неприветливо угрюмое. Лицо сторожа было покрыто пятнами от оспы видимо, он страдал какой-то болезнью, его подбородок постоянно судорожно качался, а руки, принявшие вещи тряслись и тоже были в пятнах, вообщем вид у него был весьма и весьма болезненный.

Что-то подсказывало цензору, что кажется, в храме их ждало множество неприятностей….

Сноски:

[1] Китайская пословица

[2] В Гуанжоу есть кантонский диалект

[3] Город в Китае

[4] Город цветов

[5] Город воды, несущий свои воды.

[6] «сберечь ноги» имеется, что подъем крутой, много коряг.

[7] Жемчужная река

[8] Великий Шелковый путь

[9] Щедрости – коррупции

[10] Мера веса: примерно 4 килограмма

[11] Незамужняя женщина, старая дева.

[12] Хоу – титул Наместника провинции

[13] – обратное действие, противодействие

[14] Ханьфу – традиционный костюм Китая.

[15] По современному – министр иностранных дел

Глава 2. Асебия в храме

«Не хвались знаниями тысячи сутр,

Не гордись дарами, принесенными

в жертву божествам.

Только смирение дарует мудрость».

Стоило цензору въехать в храм, как его самого охватило чувство восхищения. Настолько великолепный вид открывался взору! Картина и, правда для непривычного взгляда открывалась просто восхитительная: с одной возвышенной горы, на которой был возведен храм на другие горы, сплошь заросшие соснами и ниспадающие водопадные комплексы у подножия этих гор. Здешний вид захватывал дух, здесь на вершине, казалось, под самыми небесами – было самое уединенное место в мире от мирской суеты.

Горный воздух и цветущие деревья сон-цфа[1] опьяняли непривычного к здешним местам человека не хуже вина, а густой и стелящейся с гор туман окидывал загнутые красные крыши павильонов, сделанные из бамбука, опускался вниз и стелился к вычурным зигзагам узорной плитки прямо под ноги. Там где не было дорожек, был высажен шалфей гуарани, имеющего незабываемый глубокий синий цвет, уместно чередовался с ковром из темно-зеленой насыщенной травы.

Атмосфера отрешенности отрывала новый потаенный мир, в котором можно было познать себя, оградившись от всего остального мира. Священное место должно было быть огорожено от несчастий, казалось, беды не трогали это место.

Цензор напомнил себе, что храм «Розовых Облаков» не только сохранил первозданную красоту, но и хранил здесь свои собственные секреты.

Монастырь сурово встретил их мраморной стелой с высеченной надписью и уставом[2]. Надпись эта гласила: «Превыше всего десять священных добродетелей, включающих в себя:

Не убивать

Не брать того, что тебе не дали

Соблюдать обет безбрачия

Не лгать

Не пить спиртные напитки

Есть только в отведенное для еды время

Не носить украшений

Не искать чувственного удовольствия в танцах, пении, публичных представлениях

Не искать жизненных удобств, комфорта

Не копить богатство

– Господин, как мне известно: первые пять правил принимались учениками в момент поступления. Затем, после торжественного акта принятия в послушники, на него возлагались еще пять, – кажется просвещённый в таких делах слуга Ван Эр, поделился информацией с цензором, которая была известна ему.

–Я бы не перенес здешние правила. Вот, например, – слуга зачитал одно из высеченных обетов – монахам запрещается спать на больших и удобных постелях. А как тогда прикажете отдыхать? На жесткой скамье? – слуга перешел с следующей стеле и продекларировал:

–Воздерживаться от употребления вещей, имеющих сильный запах или интенсивный цвет, и тут же прокомментировал:

–Да они тут жизни себя лишают! О, смотрите, дальше еще стелы с правилами… да сколько же тут их?! Должно быть, всё это – сад камней!

Шэн Мин был готов рассмеяться, но к сожалению, все стелы были с правилами, которые нельзя нарушать. Также, от цензора не укрылось, что его слуга потоптался у священной стелы и пока никто не видит, сплюнул на землю, так он был недоволен правилами, высеченными на каменной плите.

Любопытные лица и тревожные взгляды окружали их со всех сторон, оторванные от службы послушники, еще не исполнившие постриг, здесь носили черную или коричневую одежду, монахи носили строгие серые одеяния, а главный настоятель храма, вышедший им навстречу, носил белые одежды. По выложенной камнем дороге их наконец-то вышли встретить, как полагается, дабы поприветствовать высокие чины.

Главный настоятель храма, следуя традиции, склонил голову и одновременно дотронулся до своего лба соединенными указательным и средним пальцами, затем до сердца, приветствуя должным образом.

–Ханг Чэн, приветствую прибывших в святую обитель, – несмотря на спокойный тон и благожелательное приветствие, чувствовалось, что настоятель раздражен и нервничает. Уши его горели красным, а жилка на лбу непрестанно дергалась.

– Гуан Шэн Мин, помощник Верховного цензора при императорском дворе. Меня послал сюда Наместник Гуанжоу… вместе с нами также прибыло войско от Хоу и делегация принцессы, которая должна была совершить в этих стенах паломничество о благополучном замужестве.

– К сожалению, свадьбы не состоится. Видно, этот брак не угоден небесам! Да, ведь это именно я послал Наместнику весточку, что нам нужна помощь в улаживании конфликта.

– Разве не в расследовании убийства? – уточнил цензор.

– И это тоже, – поспешно поправился настоятель. – Страшные времена однако, наступили! Кощунство! О, Будда, какое святотатство было совершено в этих стенах! Первое правило монастыря было нарушено. А ведь здесь никто даже цикады не обидел. и теперь правила монастыря для всех станут мишенью для насмешек. Вовек этому храму не очиститься от грязи.

–Расскажите мне, как все произошло?

Начиная с часа Свиньи все монахи должны пребывать в своих кельях. Для медитации. Вплоть до часа Быка монахи проводят время, читая сутры и молятся, чтобы наступил рассвет, 20 кэ[3] в предутренней молитве. С первыми лучами солнца они возносят благодарность Будде и спокойно ложатся спать. Утром то первые проснувшиеся монахи и обнаружили труп посла. Труп лежал у подножия статуи, чуть не перерубленный пополам. Чистая и белая статуя накануне оказалась обагрена кровью смертного. И в подножии статуи натекла лужа крови. Как Вы можете видеть, она до сих пор здесь – я просил не отмывать место преступления. Было совершено жуткое убийство. А ведь Будда против убийств! Понятное дело, труп мы не могли там оставить, у людей шок, истерика, паника, храм закрыли ото час же и никого не впускали и не выпускали. Свидетелей убийства не было. Время убийства предположительно ночью. Сюда также прибыл лекарь из города, он сейчас изучает труп.

Учащенное дыхание свидетельствовало о волнении, испарина на висках о том, что мужчина внезапно почувствовал, что ему стало жарко и душно. Или все это личные домыслы. Вполне может быть.

–И вам пришлось закрыться на месячное бдение, дабы очиститься от скверны?

–Совершенно, верно. За это время никого не впускали и не выпускали. Преступник все еще здесь.

О, да – это именно те слова, которые хотел услышать цензор. Но откуда Главе храма знать, что убийца не покинул храм? Может убийца он сам? При такой сложной работе приходится подозревать всех.

– А что здесь делают женщины, те, что за вашей спиной? В мужском монастыре им не место.

–Я понимаю ваше возмущение. Но Жожо и Фей Фей – мои помощницы, они: мои правая и левая рука. А Ван Эр, мой слуга – мои ноги. Уверяю Вас, мои люди не принесут Вам здесь беспокойства. Принцесса Вас также не побеспокоит, но просьба – выделите ей свободный павильон, где она пока поживет, выходить из него и смущать кого-то она не станет. Путь обратно в город неприятно долог и опасен. Также нужны комнаты для размещения моих людей.

– Хорошо, я распоряжусь насчет этого. Прошу Вас…

– Мне сначала нужно увидеть место убийства, – настоял цензор.

– Мы туда и пойдем. Пройдемте, провожу Вас – это близко.

Перед главным зданием храма в центре площади возвышалась статуя Будды из белого камня. Причина, по которой все хотят посетить этот храм – это оставить свои дары у единственной в своем роде, необыкновенной резьбы статуи из белого камня. И, действительно, не встретить второй такой статуи во всем мире!

Сейчас белоснежную статую Будды украшали цветы и гирлянды из разноцветной бумаги. До того страшного дня, к статуе ежедневно приносили подарки и всевозможные жертвоприношения. Каждый восходящий на гору оставлял здесь свое драгоценное подношение. Но чтобы увидеть полную картину, нужно было обойти статую. Зрелище было не то, чтобы ужасающим, просто оскверняющим чувства верующих.

– Натекло так много крови. В жизни не доводилось столько видеть! Несколько послушников даже упали без чувств, от увиденного зрелища – пожаловался Хан Чэн.

Не верилось, что статуя когда-то была белоснежной, засохшие грязно-бурые пятна и потеки застыли на Будде, остались и следы крови у подножия. Даже светлой плитке досталось… Гуан Шэн Мин наклонился и осмотрел статую со всех сторон и остался доволен. Здесь были отпечатки следов, а это важно, ведь это мог быть след убийцы или даже убийц, если их было несколько. Ведь, скорее всего в день убийства была ночь, и убийца не видел, что оставил след от обуви. Теперь это место охранялось сутки напролет от посягательств и уборки, и кровяной след так и остался, словно ожидая прибытия цензора.

Но на сколько же 4 чи[4] во всех стороны света брызнула кровь от удара? Насколько мощным должен был быть удар? Что за оружием нанесена смертельная рана?

Цензор обрадовался, что только первый день и уже есть улика на месте преступления – повезло так повезло! Одна зацепка уже есть. Можно с чего-то начинать строить версии. След от крупного размера ноги, носок не утоплен в кровяном отпечатке, а значит обувь явно с приподнятым носком. Нужно выяснить, кто же здесь такую обувь носит?

Цензор перевел взгляд на обувь Настоятеля, оказалось, что он носит высокие гетры, перевязанные накрест лентами, обут в скромные соломенные сандалии. Размер ноги не больше среднего, что не подходит под отпечаток. Этот кандидат неподходящий. Да и похоже, что все монахи в этом монастыре носили одинаковую обувь. Из посторонних людей здесь только маньчжуринская делегация и только что въехавшая делегация принцессы. Неужели посла убил кто-то из своих людей?

Хотя нельзя исключать того факта, что такой след мог принадлежать убитому… Ведь было бы обидно, если бы первая зацепка оказалась ложным следом? Нужно еще осмотреть тело, посмотрим, что там за обувь у посла?

–Ханг Чэн, а что с телом? Где оно?

–Его перенесли. Знаете ли, смерть неприглядна да и мухи налетели… Сейчас оно в темном и прохладном месте, подальше от взглядов.

– Это где? – сложно сходу представить такое место.

– В подвале, где у нас раньше припасы хранились…

– Ведите тогда – нужно взглянуть. Со мной спуститься Жожо – она эксперт в осмотре тел.

–Конечно, как скажите. Внизу Вас будет ждать городской лекарь.

Они обошли предхрамовую площадь и спустились вниз. В подвале было зябко холодно, и еще пахло весьма уникально, чтобы исключить запахи гниения и разложения здесь жгли благовония из жасмина и полыни арги. Первое помимо успокаивающего эффекта оказывало обеззараживало. Помимо этого, в ароматической лампах еще жгли специальную смесь, которая включила в себя: аир, корицу, хну, можжевельник и мирру.

Лекарь оказался достаточно высоким мужчиной с мудрыми глазами и редкой козлиной бородкой, волосы в которой еще не были затронуты сединой. Рядом с ним на соседнем свободном деревянном столе находилась переносная коробка.

Три свечи с благовониями были вставлены в сосуд с песком в дань памяти.

– Мо Дзун, дорогой, передай Вот этому господину свои впечатления.

Он коротко поздоровался:

– Мо Дзун, лекарь из Гуанджоу. Готов поделиться тем, что самому удалось узнать. Но сначала…

Он передал несколько повязок. И пояснил, после того Цензор и его специалист по телам: как мертвым так и живым одели маску на лицо. Что эфирное масло полыни очень полезно – оно хорошо рассеивало холод, согревало меридианы, восполняя пустоту ци и главное хорошо отбивало трупную вонь.

На столе находился покойник. Крайне неприглядное зрелище для неподготовленного зрителя. Атрактилин, мыльное дерево было использовано для дезодорации трупа. Имбирь для устранения распространения запаха.

– А.. это… когда Вы своими глазами увидите тело и исследуете его, то страшно удивитесь! Я сам был шокирован, когда увидел! Один чрезвычайно хороший и глубокий удар мечом и почти вся грудная клетка была разрезана. При этом удар был один, сильный, глубокий и сделан крайне чисто.

Тело было разрезано практически пополам, торчали сломанные ребра, внутренние органы просились наружу. Цензор повидал всякого за десять лет своей карьеры, но нечто настолько отвратительное ему действительно не доводилось видеть. Неконтролируемая тошнота подступила к горлу, но он всего лишь сглотнул желчь, радуясь тому, не завтракал этим утром.

Жожо спокойно относилась и к живым и к мертвым. Покойников не нужно лечить – в этом с ними было гораздо проще. Жожо вовсе не была бесстрашной, обычный человек со своими страхами, тщательно скрываемыми ото всех, но к мертвецам относилась крайне спокойно. Она уже приступила к осмотру, откинув с тела белую ткань.

Мраморная белизна кожных покровов чередовалась слабо выраженными трупными пятнами от фиолетово-синеватого цвета до пурпурно-синих.

Я достал из-за рукава скрученный портрет посла. Смерть была ему не к лицу, но лицо покойника принадлежала именно послу Сунану. Что ж, личность убитого выяснена.

Лицо мужчины было покрыто трупными пятнами трехдневной давности – Жожо надавила на несколько из них и синюшность никуда не делась. Давность смерти была выяснена.

Дело осталось за малым – узнать личность убийцы и выяснить почему. Я обошел стол, исследуя карманы убитого на имеющиеся вещи и возможные повреждения, пока Жожо занималась своим делом.

Лекарь тем временем продолжил говорить:

– Я видел разные раны, но никогда не видел настолько глубокого проникновения. Одним ударом перерезали грудину, кости грудной клетки, при этом повредили позвоночник. Мне вообще кажется, что если бы удар был чуть-чуть посильнее, то тело было бы разрублено пополам.

– Позвоночник надломлен, но не до конца, – подтвердила слова лекаря Жожо.

–Характерная рана… по моим предположениям… – вновь начала говорить Жожо, кивнув цензору, – Он убит одним ударом. Очень острым и широким мечом. Такой меч должен быть также и длинным, длина лезвия половину чжана[5] и соответственно тяжелым – весить 3 цзиня[6], – сделала вывод Жожо и городской лекарь закивал.

–Редкое оружие. Я думаю, что это была секира.[7]

– Нечасто встретишь подобную мощь! – поддакнул оценивающе лекарь.

Неожиданно глава храма очнулся от своего оцепенения.

– Почему, у нас в главном зале храма висит похожий меч! Сакральный меч. Меч Будды Огня – с большим клинком и необычной формы.

–Достаточно широкий, чтобы перерубить человека пополам, – продолжил цензор, сделав предположение.

–Нет-нет-нет, он висит в зале, можем сходить проверить, – заверив его Настоятель Храма. – Это священная реликвия, к ней никто не смеет прикасаться… Раньше его использовали для жертвоприношений, сейчас меч висит на стене на стене почета вместе с остальными священными предметами.

–Кхм… Жожо, если тебе еще есть что изучить, можешь остаться тут, – легкой рукой разрешил я, хотя любой бы человек на ее месте поспешил бы удалиться подальше, чтобы подышать свежим воздухом. Но мне было важно, чтобы Жожо осталась тут одна (с телом) и ничего не упустила, свидетели вскрытия тела посла были бы излишними.

– А мы пока с Настоятелем и лекарем прогуляемся до Священного меча – полюбуемся на святую реликвию,– объявил я.

Оба с радостью поднялись по лестнице наверх, с уважением пропускаю меня вперед.

–Пока мы идем в Храм, расскажите мне как живут монахи? Можете поведать примерный распорядок дня?

– Я не стану повторять то, что вы уже знаете. Наш храм отличается своими неповторимым традициями. В Час Змеи[8] каждый монах, включая меня удаляется в свою келью и начинает молиться до Часа Тигра[9]. С первыми лучами солнца ложиться спать. Получается, что наш день начинался в молитве и заканчивался молитвой.

После полудня монахи умываются, завтракают, некоторые выходят за милостыней или продать овощи, в то время как дежурные готовят пищу. По очереди, которую я устанавливаю исполняют несложные хозяйственные обязанности: приготовление пищи, уборку залов и келий, подметают улицу и внутренние помещения дворов, штопают свою одежду. Потом перерыв на принятие пищи. Остальную часть дня монахи посвящают благочестивым размышлениям и беседам, изучению и переписке сутр, подготовке себя к спасению. Ужинаем очень скромно – будьте к этому готовы – здесь редко используются острые специи, вкус блюд сладковатый, но к этому можно привыкнуть.

И затем начинаем читать сутры и молиться и все идет по кругу.

–Может быть заметили нечто необычное в ночь убийства? Случаются ли в этом храме нарушения десяти правил?

– Десять заповедей – это еще не все, – разглагольствовал Настоятель храма. – На монаха возлагалось еще двести пятьдесят запретительных обетов и почти три тысячи мелких и конкретных запретов, ограничений, обязательств. Редко, но бывает нарушитель найдется. То в город за вином пускаются распущенные послушники, то еду подворовывают из кладовых. Наказания у нас суровые, поэтому редко кто осмелится на проступок.

–Какие например?

–С целью очищения от грехов дважды в месяц: в новолуние и полнолуние созываем специальные собрания, посвященные всеобщим взаимным исповедям и покаяниям. В пример другим назначаем уборку в отхожем месте или ночное бдение – запрещаем спать несколько дней.

– А какой средний возраст монахов?

– Наш храм принимает в послушники с двенадцати лет, в монахи – с двадцати лет.

–И сколько здесь всего монахов?

–Точную цифру я Вам назвать, к сожалению, не смогу. Нужно открывать летописную книгу.

Они наконец-то дошли до храма. Две с половиной тысячи правил – жизнь, полная ограничений, и шагу свободно ступить нельзя, все нужно делать осмысленно. Цензор понял, что не смог бы променять свою опасную и полную приключений жизнь на спокойную и размеренную жизнь монаха-отшельника. Столь однообразная и скучная жизнь была бы ему пресна и быстро наскучила. С распорядком жизни монаха можно и со скуки помереть…

Цензора почтительно отвели в Главный зал молебен и привели к той самой стене почета. Свободное место рядом со старым расписным веером пустовало. Похоже когда-то здесь и висел меч, причем долго, деревянная стена за ним была ярче окрашена.

–Так уж и никто…. – начал цензор, но его оборвали на полуслове.

Настоятель монастыря начал горестно охать, причитать и жаловаться на судьбу:

– Был же тут! Висел вот здесь! Гвоздики вон остались. Как же так?! Не может быть! Священный меч! Убийство посла – короля тайского представителя принца этим мечом… Убийство – это страшное святотатство на святой земле! Что скажут предки? Да это же позор для потомков!

Долго слушать пустые жалобы цензор не мог – не отличался он особым терпением.

–Священный меч могли перенести в другое место? Почистить или приготовить для церемонии?

–Нет. Он всегда висел только здесь! По-крайней мере, последние двадцать лет.

–Хорошо, – довольно кивнул цензор.

Пустая стена и отсутствие меча – только слабоумный не справиться с логическими умозаключениями. Но орудие убийство отсутствовало – не слишком хорошее начало расследования убийства. Может быть он еще где-нибудь найдется? Интересно стало посмотреть на это тяжеловесное чудовище.

Кстати, о чудовищах, цензор вспомнил об отпечатке следа и опустил взгляд в пол. У Настоятеля монастыря были аккуратные ноги, а сам он был невысок и сух. Такому сил не хватит, ни рост не позволит.

Гуан Шэн Мин пришел к выводу, что поручит слуге выяснить точное количество послушников и монахов в храме, чтобы узнать на какую цифру сократится численность возможных подозреваемых.

Для него бы это задание было бы слишком скучным – он с детских лет не любил счет. Его талант был в другом, например, писать стихи и словно пес идти по следу…

И кстати о стихах, прямо сейчас цензору пришли на ум такие строки:

«Плачет носильщик-бедняк, ведь без риса сидят его дети.

В лавке заплакал купец – ведь товар его испорчен жучком.

Плачет в саду мандарин – по утрам так болит его печень.

Нету счастливых людей – каждого горе найдет».

Вечером он обязательно сядет за бумагу и зарисует по свежей памяти. Однако, достаточно отрешения, стоит вернуться к делу.

Пропавший меч странной формы. В данном случае не достаточно одного умения владеть мечом. Нужно иметь подходящую силу и телосложение. А убийца, носящий обувь с приподнятым носком, должен быть широк в плечах, высок, раз меч способен разрубить человека пополам. Одного меча здесь явно недостаточно. Кто-то хотел вызвать подозрение, используя храмовый меч, чтобы отвести подозрения от себя, но кажется, получился обратный эффект.

Примерное описание есть, однако портрет предполагаемого убийцы весьма расплывчат, ни веских примет, навроде родинки под губой, ни подозрений. Но нужно с чего-то начинать… подозрительного сторожа на входе тоже не стоит подозревать, хилый он и больной…

Шэн Мин повернулся к лекарю, окидывая его новым внимательным взглядом. И хотя мощные руки лекаря непременно сильны и уверенны, нет, этот человек тоже не подходит по внешности.

Делать здесь было больше нечего. Вместе с лекарем они вышли.

–Я вернусь в госпиталь. За сим откланиваюсь.

Навстречу цензору уже шла Жожо. Как раз вовремя!

–Нашла что-нибудь еще?

–К сожалению, ничего значимого найти не удалось. Я с подобным случаем встретилась впервые.

–Ничего. Нам с тобой не помешает хороший отдых. Пойдем проверим наших бездельников! Я сочинил новый стих, зачитаю тебе и ты скажешь, что думаешь.

–Жожо слушает.

Ироничное творение цензора пришлось по вкусу Жожо, и хотя она была скупа на похвалу, сама в который раз подивилась с какой легкостью он выдает столь изящные и мудрые слова, не прилагая почти никаких усилий и даже во время работы над непростым делом.

Стоило цензору с лекарем вернуться, как из комнат, где их разместили донесся возмущенный вопль, полный отчаянного негодования.

Комната, занятая людьми была обставлено бедно, стены обнесены срезанным бамбуком, в середине комнаты деревянный низкий столик с глиняным чайником и чашами, в углу у стены стояли несколько ящиков для вещей, перегородка из бамбука делила помещение на две части, за ней располагались несколько кроватей на низких ножках, а пол был устлан циновками из бамбука.

– Посмотрите, что они здесь едят! Только попробуете! Это даже есть невозможно! Даже в худшие дни…

–Что случилось? – толкая дверь, спросил цензор. – Слышно с улицы– мне за Вас стыдно. Как я смею наблюдать, пока мы с Жожо трудились, Вы прекрасно отдыхали в покоях и наслаждались трапезой, – слуга кричавший о том, что пищу невозможно есть уминал за обе щеки, непрестанно работая палочками, подхватывая очередную порцию липкого риса. -За что я Вам плачу часть своего жалования?

Фей Фей перестала есть и чинно положила палочки на деревянную миску. Она сменила положение с лежачего на сидящее и теперь делала вид, что смотрит, как слуга, уплетая еду, с набитым ртом успевает жаловаться на скудность овощей и вопиющее отсутствие мяса:

–Неизвестно, сколько я так продержусь…

–Вот смотрю на тебя и думаю, что тебе лишь бы брюхо набить..

–А что в этом плохого?

На самом деле цензор понимал возмущения слуги. Ван Эр все детство голодал и остаться голодным или жить в безденежье – его самый сильный страх, ведь даже смерти он боялся меньше.

В двух остывших тарелках только вошедших тоже ждал весьма скучный обед. Одна миска для высокопоставленного чиновника была отставлена дальше и выглядела богаче остальных: тарелка риса с вареными овощами: редисом и бок-чой[10], фасолью и тыквой и несколькими кусочками тофу. Остальным достался только рис с редисом и зеленью.

Перед отъездом из архива Шэн Мин пришло еще одно письмо от губернатора Гауньжоу: в нем говорилось об убитых рядом с храмам. Как было известно несколько членов маньчжурской делегации, поспоривших с местными жителями, в связи с чем Хоу пришлось затребовать ответа о всей информации по этому делу, выяснить все в том числе и о людях убитого посла с обещанием прислать чиновника, разбирающегося в подобных делах, связанных с иноземцами.

Итак, после непродолжительного и скучного для всех обеда цензору не сиделось в келье, и в сопровождении своей охранницы он отправился навстречу маньчжуринской делегации для приветствия и выяснения дополнительных обстоятельств.

Подобная встреча требовала более тщательной подготовки, и, хотя наряд цензора полностью соответствовал его высокому статусу мандарина 1 ранга – 4-ому лицу после Императора, после потери зрения, что считалось уродством – подобным лицам было запрещено являться императору и лично докладывать. С его докладами лично его Величеству ходил Верховный цензор, преклонный возраст которого не позволяли самостоятельно вести дела, а лишь управлять и назначать дела к рассмотрению. В рамках своей компетенции помощник Верховного цензора мог самостоятельно написать приказ к аресту или наказанию в виде казни. Может оно все и к лучшему сложилось -Шэн Мин давно пришел к выводу что двор – это змеиное логово. Прошлое Жожо являлось тому доказательством, ведь ее дед всю свою жизнь был личным императорским лекарем, за что потом был ложно обвинен (и оболган) в отравлении, хотя подавал всего лишь белую кубилозу[11].

Делегация маньчжуринского посла сменила праздничную одежду на одежду траурных цветов. Все они были невысокими мужчинами с более смуглой кожей. Но что важно: носили обувь с приподнятым носком.

Что ж, круг подозреваемых сузился вплоть до двух десятков ног.

Двое маньчжуринов выступили вперед. Церемония приветствия прошла спокойно.

Сухонький горбатый старичок выступил вперед, представившись советником посла и его правой рукой с коротким именем, что редко встретишь среди тайцев – Куантисак Бун*, заведовавший делами и хранитель печати. Рядом с ним встал коренастый и широкоплечий мужчина с развитой грудной мускулатурой, охранник судя по всему. Тао Бай Лонг был левой рукой посла, помогавший в организации церемонии, являлся помощником посла и ответственным за проведение церемонии как полагается традициям их родины. Его очень сильно огорчило убийство лучшего друга, которого он знал практически с детства и поклялся, что три года проведет в траурном белом, лишаясь празднеств и излишеств.

Сбоку от цензора встал крепко сложенный мужчина, чуть выше ростом, чем остальные. Оказывается этот человек знал несколько языков и помогал нам с общением и пониманием друг друга. Переводчик говорил с паузами, чтобы подобрать более верные слова, но весьма слаженно.

– Вы должны отнестись к моей просьбе с уважением и понимаем, но прошло уже три дня и нам хотелось бы вернуть тело на родину, дабы с почестями его похоронить. Пока луна почти круглая. Для прощания это лучшее время, – говорил советник, а помощник посла чинно стоял и наблюдал.

Цензор понимающе кивнул, не став спорить. Делегация имела полное право забрать тело своего принца домой. Вопрос в том, получив ли отец ло своего единственного наследника, не пойдет ли он как король на Китай войной, не получив ни долгожданного союза, ни земель, потому что в первую очередь потеряв сына? Подобный политически конфликт был бы выгоден маньчжурской стороне или противникам этого брака, ведь никто по доброй воле не станет разбрасываться собственными владениями? Кому-то это было выгодно.

–Я хотел написать письмо королю, сообщить ему скорбную весть, дурные вести, а нужно уведомить. Письмо то написано, а подтвердить печатью надобно. Да вот только беда случилась, пострашнее смерти! Из шкатулки пропала наша печать! Ох, горе-то горе, – запричитал трагически старик, словно пропажа печати волновала его сильнее убийства посла, а может просто так оно все и было?

Он уже почти пустил слезу:

–Смерть смертью, люди умирают каждый день. Но вот второй такой печати не найти, а без нее – конфликт разразиться войной! И тогда погибнет несчётное количество ни в чем неповинных людей! И возвращаться нам без нее нельзя – головы лишимся это точно! Мы отрезаны столько дней от мира и даже голубя на родину послать не можем – письмо без подтверждения печатью – это оскорбление для правителя. Так что нам, несомненно, потребуется Ваша помощь в ее поиске, – и словно снимая с себя ответственность, расчувствовавшийся еще больше сгорбился, расплакался от переживаний и отошел в сторону.